Текст книги "Дикое поле"

Автор книги: Андрей Посняков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

Они поскакали наметом и вскоре уже были в центральных кварталах, где, проехав мимо какой-то стройки, свернули к постоялому двору.

Князь спешился:

– Идем, мурзич… Лошадь-то свою оставь, авось не сведут – людишки мои присмотрят.

Борис, Михаил и воины вошли в корчму, вонючую и грязную, поднялись по узенькой лестнице наверх, спустились во двор, и, миновав его, оказались в каком-то непонятном месте – то ли это был склад, то ли недостроенная церковь, Ратников так и не понял. Массивные перекрытия, маленькие решетчатые оконца под самым потолком, обитая железом дверь. Каменный, замызганный известкой, пол…

– Вперед проходи, мурзич… Сейчас тот, кто тебе нужен, и явится… Ха-ха! – Князь захохотал.

Михаил прошел вперед. Дверь захлопнулась…

– Ну, посиди покуда. Мурзич, говоришь? Ну-ну!

Глава 11
Осень – зима 1245 года. Сарай
КОРЯГИН

 
Справа маузер и слева,
И, победу в мир неся,
Пальцев страшная система
Врезалась в железо вся!
 

Александр Прокофьев.

Матрос в октябре

Ай, нехорошо как вышло-то! Сиди вот теперь здесь, коли такой дурень. Ишь ты, расслабился, князьям поверил, поехал черт-те куда. Теперь самое главное – вызнать, при делах эти суки или просто так осторожничают, на всякий случай? Мол, что за людина к ним подокралася да с какими такими целями? Может, и так. Скорее всего. Тогда ничего, тогда легче – уж всяко можно придумать что-нибудь. Хотя вообще-то лучше ничего покуда не думать, а поскорее отсюда выбраться!

Пройдясь вдоль стен, Михаил внимательно осмотрелся – решетки на окнах казались весьма крепкими, даже с виду, а вот никаких стекол не было, похоже, еще не успели поставить – тут все еще строилось, пахло сырой штукатуркой, известкой и еще чем-то таким специфично строительным, в чем, верно, разбирался лишь «водопроводчик» Евстафий Ерш.

И, как назло, никаких кирпичей по углам не валялось, ничего такого. Молодой человек схватился за пояс – к тому месту, где с утра еще висел кинжал… Ага, не висит уже. Когда только спереть успели? Ну долго ли умеючи-то, князья эти чертовы – ворюги те еще. Ладно…

Подойдя к дверям, Ратников потрогал петли – створки открывались вовнутрь, и можно было этой створкой ударить вошедшего, а потом… потом видно будет. Главное – сразу же ошарашить, выбить из колеи. Того, кто придет. Или – тех. Только вот, когда они придут-то? Может, и вообще через пару дней. А между прочим, на дворе не май месяц, и холод тут – прямо до костей пробирает.

Михаил снова прошелся, теперь уже подолгу задерживаясь у каждого оконца. Уж, слава богу, ростом узник вышел немалым, а потому достаточно было приподняться на носки, чтобы краем глаза увидать: что там снаружи, на улице, делается! Два окна слева от входа выходили во двор, пустой и унылый, огороженный высокой – метра два с половиной – глинобитной стеной, оконце справа смотрело на улицу – такую же пустынную, как и двор. Окраина. Только не та, что в степи – привилегированная – нет, эта выходила куда-то к реке, откуда явственно тянуло промозглой сыростью.

Молодой человек быстренько проверил на крепость все решетки – напрасно старался, те даже не шелохнулись – пнул пару раз дверь – с той стороны никто не закричал, не заругался… вообще, никак не прореагировали. Это хорошо, значит, часового к узнику не приставили, не сочли нужным. Хорошо… А вот решетки, наоборот, не хорошо были вделаны – с той стороны, снаружи кирпичом да штукатуркой придавлены, не от воров охраняться, а узников несчастных стеречь!

Ратников снова выглянул на улицу… и заметил одинокого всадника, ехавшего куда-то, не торопясь, с самым праздным и скучающим видом. А это было неправильно, шариться тут безо всякого конкретного дела, да еще в такую погодку – с дождем, с ветром, со снежком мокреньким. Хороший хозяин собаку не выгонит! А этот вот черт… Конек – обычный монгольский, приземистый, на плечах – бесформенный малахай, подбитый лисьим мехом, под ним, на поясе – сабля в красных сафьяновых ножнах, на ногах – мягкие сапожки-ичиги. Круглая, отороченная куницей шапка… не из дешевых, но и не из самых дорогих. Шапка, малахай, сабелька… Не «Лексус», но и не старая «Семерка». А, так скажем, какой-нибудь кредитный «Логан». По-местному, значит – не князь, не хан, не боярин – служилый человек при ком-нибудь. Вряд ли сам по себе.

И что тут, спрашивается, этому служилому человеку делать? Да еще так вот, не спеша. А глазами-то, глазами-то – зыркает, поляну сечет. Соглядатай? Тот самый часовой, что, верно, и должны были оставить подлые суки-князья? Хм… что-то не похоже.

Впрочем, а что гадать-то? Взять, да и спросить.

– Эй, эй! Господин-товарищ! Гуляете?

Незнакомец тотчас же оглянулся на крик, мазнул по оконцу взглядом – словно бы чего-то такого и ждал. Узник подпрыгнул, помахал рукой – мол, подъехал бы ты, мил человек, поближе, а то, что отсюда орать-то?

Служилый словно бы услыхал Мишины мысли – завернул лошадку и вот уже оказался под самым окном. Ухмыльнулся:

– Чего, добрый человек, голосишь-то?

Черт возьми, русский! Ну здесь то не удивительно. Но – добрый человек?! Ратников явно обрадовался – поистине, хорошо сказано, этак обнадеживающе, что ли.

– Да вишь, какие-то шпыни заперли. Вроде никому ничего не должен.

– А чего ж тогда заперли-то?

– Да так… В чужие разборки встрял.

– В чего встрял? Хотя – твое дело. Поехал я – дела.

– Эй, эй, погоди! – заволновался узник. – Что, прямо так и поедешь? А то поговорили бы.

– Да неудобно тут разговаривать. Холодно, да и вообще – сыро.

– Вот и я про то! – охотно поддакнул Ратников. – Нам с тобой в какую-нибудь корчму хорошо бы.

– Хорошо бы, – всадник согласно кивнул. – Только ты-то вот вроде как заперт.

– Да заперт, – досадно сплюнул Миша. – А ты б, мил человек, аркан к решеточке привязал, да лошадкой и дернул. Мне-то отсюда неудобно выдавить – больно уж высоко, не разбежишься, не прыгнешь – чай, не человек-паук.

– Дернуть, говоришь? – осматриваясь по сторонам, негромко повторил незнакомец. И вдруг улыбнулся. – А что? Пожалуй, дерну. А ну-ка… помоги привязать.

Да-а-а… Одна лошадиная сила – это все же куда больше человечьей! Служилый стегнул конька… не особенно-то тот и напрягся, а вот штукатурка да кирпичики так и треснули, посыпались во все стороны, и вылетевшая со своего места решеточка жалобно хлюпнулась в лужу.

– Ну, вылазь! – обернувшись, расхохотался избавитель. – Да ты в окно-то протиснешься ли?

– Протиснусь, – подтянувшись, Ратников нырнул в оконный проем «рыбкой»… едва не в лужу!

Но в грязи измазался будьте нате, служилый даже испугался:

– Э-э! Кто ж теперь нас в добрую корчму пустит?

– Ничо, тут и недобрых полно, – опасливо оглянувшись, Михаил наконец улыбнулся. – На Зарядье знаю одну. Даже парочку. Там мечеть рядом и Великомученицы Хевронии церковь.

– На Зарядье, говоришь? – избавитель присвистнул. – Это ж черт-те где!

Беглец лишь махнул рукой:

– Да мне, мил человек, все равно, лишь бы отсюда подальше.

– Оно поняа-а-тно!

– Ну, что стоим, кого ждем? Поехали, что ли?

– Ладно, давай. Садись сзади.

На другой конец города, в Зарядье, как его прозвали русские артельщики и купцы, конечно, не поехали – слишком уж далеко, а погода не жаловала – дождь пополам со снегом припустил с новой силой, а окраины замощены не были, приходилось пробираться по глине, по глубоким лужам, так, что терпенья хватило лишь до ближайшей харчевни, впрочем, весьма многолюдной, наверное, ввиду гнусной погоды.

В основном, конечно, посетителями были русские – мастеровые, приказчики, какие-то непонятные личности в длинных темных хламидах – ну и пара скуластых, смердевших с детства не мытым телом, монгольских воинов, упившись, храпели прямо на полу в уголке, на подстеленной сердобольным кабатчиком кошмице. Ничего дурного пьяницам никто не делал, наоборот, поглядывали уважительно и с опаской. А попробовали б иначе!

– Меня Саввой кличут, Савва, Корягин сын.

Приняв от служки кувшин медовухи и кружки, незнакомец снял шапку, и Ратников наконец-то смог его как следует рассмотреть.

Лет тридцати – тридцати пяти. Узкое, немного вытянутое лицо со впалыми щеками, ухоженная бородка, тонкие темные усики, светлые – гораздо светлее усов – волосы, длинные, падавшие локонами на плечи. Этакий граф де ла Фер. Глаза умные, светло-серые, с прищуром, а на левой щеке – белесый шрам. И взгляд такой… пронизывающий, острый. Кондотьер! Как есть кондотьер – наемник. И сабелька – что надо, не игрушка какая-нибудь: тяжелая, мощная, длинная, с небольшим изгибом, а под кафтаном – Михаил это еще раньше заметил – кольчуга. Два серебряных перстня на пальцах, один – с мертвой головой, почти как у эсэсовцев.

– Ну что ж, Савва Корягович, за знакомство выпьем! – Ратников поднял кружку. – Меня Михаилом зовут, я тут… короче, человек простой, вольный. И завтра, уж позволь – тебя угощу. Ты где остановился-то?

– А что? – сделав пару быстрых глотков, Савва тут же задал встречный вопрос. – Я не похож на местного?

– Не похож, – покачал головой Михаил. – И перстни у тебя, и сабля. А главное – взгляд. Монголы такого взгляда не жалуют.

– А мне плевать, что там они жалуют, а что нет, – еще больше прищурившись, расхохотался Корягин. – И вообще, давай-ка, Мисаиле, на чистоту, а? Что думаешь, я зря тебя выдергивал?

– А что – не зря?

– Простой, говоришь, человек? Угу, угу, как же, – поставив опустевшую кружку на стол, Савва резко ухватил Ратникова за отвороты кафтана и, зло скривив лицо, прошептал: – Ты ведь из ханских веж выехал. Вместе с ростовскими князьками да углицким Васькой!

– Ой! – Михаил вежливо, но твердо оторвал вцепившуюся в отворот руку. – Смотрю, ты тут многих знаешь.

– Многих и много, – сверкнул глазами Савва. – Это они тебя заперли?

Ратников неожиданно улыбнулся:

– Они. Видать, спутали с кем-то. С пьяну-то – оно бывает. Завтра бы, на трезвую голову, разобрались, отпустили.

– Ага, отпустили бы, – собеседник глухо хохотнул. – То-то ты так рад был выбраться! Отпустили… скажешь тоже! Углицкие да ростовские князьки – упыри известные. За «белку» удавятся… А к татарам, вишь, много всякого добра навезли! С кем встречались? Кому дарили! Только не говори, что не знаешь.

– Знаю! – Михаил ухмыльнулся. – О многом могу тебе рассказать, многое поведать… ты ж меня все-таки выручил!

Собеседник с видимым облегчением кивнул:

– Ну вот и славно. Значит, не зря я за князьками от самых веж ехал.

– Я почему-то так и подумал, что ты не вот так запросто на пустыре объявился, – улыбнулся Михаил. – Явился зачем-то к татарам… хочешь дела их знать, помощи просишь… Что ж – помогу, чем смогу. Кто знает, может, и твоя подмога мне еще раз сгодится? Человек ты, я вижу, бывалый.

– Да и ты не лыком шит. У меня глаз наметан.

– Углицкие к Баракчин-хатун подадутся, – понизив голос, произнес Ратников. – Ростовские – пока не знаю. Может, к Берке, может – к Мунке. Но не к Баракчин и не к Сартаку… Сартак с суздальцами связан, точнее – они с ним. Ярослав Всеволодыч… его тут «лысой башкой» прозвали… и сын его старший Александр. Ну, тот, что на Неве-реке свеев разбил.

– На Неве-реке? – удивленно переспросил Савва. – А где это?

– А еще – немцев-рыцарей на Чудском озере.

– Про Чудское озеро слышал, – Корягин спокойно кивнул. – Они ведь потом вроде договорились?

– Да, договорились.

– А суздальцы сейчас здесь?

– Уехали. Но, – Михаил задумчиво посмотрел как бы сквозь собеседника. – Думаю, они обязательно должны были оставить своих людей. Я бы оставил.

– Я бы – тоже, – Савва покусал ус. – Ты их знаешь? Ну этих, суздальских соглядатаев?

– Нет. Но очень хочу знать. А тебя кто больше интересует? Суздальцы, ростовцы? Или – другой кто?

Савва некоторое время молчал, сурово буравя Ратникова глазами, а потом, что-то для себя решив, резко бросил:

– И суздальцы, и ростовцы, и прочие… Но и – кое-кто еще?

– Кто же?

– Некий князь. Его сейчас здесь нет… но он очень скоро появится. Может быть, уже завтра. Будет упрашивать татар дать ему удел. Любой – какой дадут. На любых условиях. И я должен знать, дадут ли? И если дадут – какой? И на каких условиях. Сможешь узнать, сообщить? Не за так, ясно дело… – Корягин потряс мошной.

– Что за монеты? – прислушался к звону молодой человек. – Серебро? Золото?

– Серебряные талеры, гроши. Из немецких земель. Есть и золотые – гульдены.

– Ого! И как все это добро у тебя в пути-то не отобрали?

– Попробовали бы… Впрочем, кое-кто пробовал… – жестко усмехнувшись, Савва поднял глаза к небу… точнее сказать – к поддерживающим крышу стропилам и лицемерно перекрестился:

– Царствие им небесное. Все-таки тоже люди. Были…

– Хорошо, – Ратников тряхнул головой. – Узнаю. Только давай-ка подробнее – что за князь?

– Да так, – презрительно отмахнулся Савва. – От князя у него только титул остался. Удела нет. Некий Михаил Всеволодыч Черниговский – слыхал?

– Что-то такое слышал.

– Сынок его, Ростислав, воевал не так давно с Даниилом, князем Галицким. Воевал неудачно – бежал к мадьярам, в Пешт, к королю Беле. И вот бежал – удачно, ныне у короля Белы в зятьях.

– Так-так, – понятливо покивал Михаил. – А папашка? Ну, этот, Михаил Всеволодыч?

– А Михаил Всеволодыч в Киеве тогда был… да взять там после монгольского разорения особенно нечего, вот и решил – подыскать себе удел. А кто ж даст? Чтоб самому-то взять – войско нужно. Вот он у Белы и попросил, по-родственному.

– Не дали?

– Не дали. Теперь князь сюда едет – просить.

– Понятненько, – Ратников задумчиво потер руки. – Послушаем, поглядим. Тебя как найти, если что?

– Я сам тебя найду. Скажи, где живешь.

– Что ж… Подворье Ак-ханум знаешь?

Кто такой был этот кондотьер Савва Корягин, Михаил, конечно же напрямую, из первых уст, не узнал, но догадывался: либо тот – человек венгерского короля Белы, либо – что вернее – Ростислава, либо… либо самого Даниила Галицкого, первого и единственного русского короля. Скорее даже – последнее, Даниил вполне мог отправить верного бойца – присмотреть за безземельным авантюристом, который – при монгольской помощи, буде такая последует – вполне мог еще много чего замутить.

Да вот, где-то так как-то. И кондотьер этот – Савва – калач еще тот, тертый. Такой может быть полезен. То есть уже полезным стал. И кого-то очень сильно Ратникову напоминал, какого-то очень хорошего знакомого… даже двух! Ну, конечно, подполковника Ганзеева по кличке Веселый Ганс и артельного подрядчика Евстафия Ерша. Все трое чем-то походили друг на друга, нет, не внешностью, хотя и здесь имелось что-то похожее, но, скорее, характером и общим отношением к жизни. Эти люди не бегали от опасностей и привыкли наносить удар первыми.

С Евстафием-то Михаил как раз и встретился уже на следующий день, как и договаривались. Возвращался с богомолья местный сарайский ювелир Мефодий, конечно же – русский. Именно у него и находился сейчас Артем; мальчишку нужно было поскорей выручить.

– Усадьба у Мефодия знатная, – погоняя коня, на ходу рассказывал артельщик. – Да ты и сам видал. С наскока не возьмешь, нет, да и Баракчин-царица ему всяческое покровительство оказывает… не просто так, конечно.

– Да зачем мне с наскока? – отмахнулся Михаил. – Мне б парня найти! А уж там договорился бы.

– С Мефодием ты вряд ли договоришься, – Евстафий прищурился. – Он не только мастерством своим, но еще и скупостью изрядной известен.

– Да сладим уж как-нибудь. Главное – парень. Был бы сыт, одет, накормлен.

– А вот с этим – плохо. Мефодий рабов своих в черном теле держит.

Михаил про себя хмыкнул – эх, Тема, Тема, и угораздило ж тебя так вот попасть! Ничего, погоди, выручим… обязательно выручим, в крайнем случае даже выкрасть можно, несмотря на всех покровителей скуповатого ювелира.

– Он по какому делу-то мастер? Серебрянник, золотчик, медник?

– Медник – скажешь тоже! Золотчик! Да еще и зернь, и скань кладет – доход большой имеет.

– Но скуп, говоришь?

– Скуп, скуп – не то слово.

– А точно – отрок-то у него?

– Да был похожий…

– Именно что – похожий.

– Ну ты ж рисунок видел?!

А вот это – да. Точно – Тема!

– Вон уже и усадьба… Ты тут особо-то не гомони, у Мефодия покровителей много, ссориться мне с ним не с руки.

Спешившись, артельщик подошел к воротам и вежливо постучал:

– Эй! Есть кто дома?

– Чего тебе? – из приоткрывшейся калиточки высунулся слуга – смуглый, одетый в какие-то неимоверные лохмотья парень лет двадцати с изможденным, тронутым какими-то подозрительными прыщами лицом осужденного за сексуальные преступления раба-галерника.

Да-а… что и сказать. Похоже, этот чертов ювелир и в самом деле слуг своих верных не жаловал. Ни едой, ни одежкою… ни вон, даже, обувью – на улице снег с дождиком, а молодец-то – бос! Ох, Тема…

– Хозяин, спрашиваю, дома ли?

– Дома. Да чужих не велел пускать.

– А мы не чужие, – ухмыльнулся подрядчик. – Доложи – Евстафий Ерш, артельщик, по делу пришел.

Служка скрылся и отсутствовал минут десять, а то и все двадцать. Ратников, конечно, уже давно плюнул бы, ушел, но куда более знакомый с местными реалиями Евстафий ждал вполне терпеливо, неспешно рассказывая какую-то длинную и не совсем понятную историю из собственной производственной практики.

– А я им и говорю – ну, кто столько песка кладет, когда тут щебень нужен? А они мне…

Досказать он не успел – заскрипели воротные петли:

– Господа мои, – поклонился служка. – Заходите.

То, что перед гостями открыли ворота, а не впустили, как каких-нибудь шпыней, через узенькую дверцу-калиточку, явно было хорошим знаком. Значит, Мефодий нежданных гостей ценил – оказал уважение.

– Во-он, сюда, по тропочке проходьте. Мимо навозной кучи.

– Фу-у… Это что – конюшня у вас?

– Хлев. Конюшня там, дальше.

– Большо-ое хозяйство-то!

– Еще и птичник есть. Работы хватает.

Слуга произнес это как-то нехорошо, грустно и безрадостно, и у Михаила от тревоги за Тему захолонуло сердце. Не заболел бы чем парень, заразы б какой не подхватил, здесь это запросто, вон, двор-то – навоз, птичий помет, мусор – полная антисанитария.

– Хозяин вас ненадолго примет. Занят очень… – негромко поведал служка, остановившись перед узорчатой – явно в восточном витиеватом-цветочном стиле – дверью, ведущей в приземистый особнячок с плоской крышей, Точнее говоря – раб. На шее виднелся ошейник с биркой на кириллице – «Мефодий злт». Ишь ты, черт, – пометил свою собственность. Это что же, и Артем, выходит, вот эдак – с ошейником.

– Ну, проходите же, господа.

Первым в дверь вошел Евстафий и, сразу же поклонившись, перекрестился на закопченную, висевшую в дальнем углу икону, а затем громко поздоровался:

– Здрав будь, Мефодий Силантьевич.

– И ты будь здоров, Евстафий, – тряхнув седой бороденкой, оторвался от маленьких тисочков небольшого росточка старик в длинном, с заплатками, платье.

Да-а, похоже, и на себе ювелир тоже экономил, даже башмаки – и те старые, прохудившиеся. Ратников следом за приятелем поклонился, подумал – тем лучше, за Тему-то можно будет немеряных деньжат отвалить, а уж, где их достать, вопрос другой.

– Ну? Чего пожаловали? – Мастер не тратил времени даром на всякие там шуры-муры и прочие приличия – даже сесть не предложил. Впрочем, тут и некуда было. Тигли, столы, верстаки, какие-то непонятные ящики, стружка… – Занят я, гостюшки, – хмуро пояснил Мефодий. – Чепь златую для царицы Баракчин-хатун мастерю – толстенную!

– Это зачем же царице такая чепь?

– Для пардуса-зверя. Эльчи-бей, купец, подарил недавноть. Вот на той цепи царица пардуса и станет держать. Ну? Говорите!

Артельщик снова поклонился:

– У тебя в слугах, уважаемый Мефодий Силантьевич, мальчонка смешной есть. Дружку моему – Мисаилу – родич.

– Что за мальчонка? – похлопал глазами старик. – У меня рабов много.

– Вот этот… – Ратников живенько вытащил из-за пазухи рисунок. – Кто вот это нарисовал…

– А-а-а, – ювелир задумчиво почесал бороду. – Есть такой, да. Токмо я его на тот берег, за глиной отправил. Ну, для отливок мне глина нужна.

Оглянувшись на дверь, он неожиданно закричал:

– Охлоня! Эй, Охлоня!

– Звал, господин? – юркнув в дверь, тут же пал на колени давешний парень – привратник.

И как это он так быстро успел? Наверняка за дверью подслушивал.

– Гостей проводи. Мне некогда.

– Господин Мефодий! – твердо произнес Михаил. – Так когда же мой родич вернется с этой твоей глины? Я хочу его выкупить и, поверь, дам хорошую цену. Любую, какую ты предложишь.

– Любую говоришь? Хм… – Мефодий махнул рукой. – Токмо с глины-то парень твой не так скоро явится. Может, седмица пройдет, может – две.

– Понятно. А далеко эта глина?

– Сказал же, на том берегу. Работы там много… до льду успеть бы.

– Ладно, через две неделю зайду. Думаю, мы с тобой сладим.

Ничего не сказав в ответ, хозяин отвернулся к тиглям. Лишь махнул слуге раздраженно:

– Охлоня! Сказал же, проводи гостей.

И это «проводи» прозвучало как «выпроводи». М-да-а…

– Идемте, господа мои, – забежав вперед, слуга зашагал к воротам.

Мимо конюшни, мимо хлева и птичника, мимо навозной кучи и роющих какую-то яму доходяг-слуг.

– Что-то не очень обрадовался этот старик, – задумчиво бормотал Миша. – А ведь я б заплатил с избытком. Серебришко есть… а не хватило бы – у госпожи занял бы. Дала б.

– Да и я б, Мисаиле, помог! Ниче… подождем, никуда твой отрок не денется.

– Осподине… – Чуть прикрыв ворота, служка Охлоня выскочил следом.

Оглянулся по сторонам и шепотом произнес:

– А Темирка-то отрок – ни на какую глину не ездил.

– О, как! – изумился Ратников. – И где ж тогда он?

Ухмыльнувшись, Охлоня пошевелил пальцами.

И ведь выпросил-таки дирхем – а как не дашь? Ничего ж тогда и не узнаешь.

– Ну вот, – опасливо оглядевшись вокруг, слуга поспешно спрятал денежку. – Я и говорю – здеся отрок ваш, на усадьбе. Хозяин, вишь, обещался Эльчибеевым людишкам его запродать – те скупают негодных.

– Негодных?

– Ну, да, – Охлоня с пренебрежением сплюнул. – Правду сказать, Темирка-то совсем малахольный, к никакой работе непригодный. На что такой? Вот Мефодий и решил избавиться, да до завтрева парня в сарай посадил, чтоб не сбег.

– А что, Тема… Темир уже бежать пытался?

– Да не-е, – слуга неожиданно рассмеялся. – Куда ж ему бегти-то? Я ж и говорю – малахольный.

– Эльчи-бею, говоришь, продать хочет… Чего ж не мне? Я больше дал бы.

– То – ты, – невесело покачал головой Евстафий. – А то – Эльчи-бей. Ты одного отрока купишь, а Эльчи-бей – и дальше, потом возьмет…

– Понятно – постоянный клиент. Значит, не продаст и уговаривать бесполезно?

– Нет, – служка покачал головой. – Не продаст. Уже сговорился.

– Жа-а-аль, – Михаил широко зевнул и усмехнулся. – Ладно, и черт с ним, с отроком. Не такой уж и важный родич. Ну, хоть на него поглядеть бы, поговорить… А уж там я, может, и с Эльчи-беем сговорился. Поможешь?

– С Эльчи-беем тебя свести? – глупо улыбнулся Охлоня. – Не-е-е… Не того я полета птица.

– Да не с Эльчи-беем, – терпеливо пояснил Ратников. – Мне б с парнем поговорить.

– Ой… нелегкое дело. Сам видишь – забор тут у нас. Собак по ночам спускають.

– Три дирхема.

– Ой, тяжело…

– Четыре.

– Пять! Токмо тебя ради – добрый ты человек, видно сразу.

Михаил тряхнул головой:

– Так я зайду ночью.

– Не!

– Что значит – «не»? Не договорились, что ли? Тогда давай серебряхи обратно.

– Не ночью, нет, – слуга понизил голос. – Как в церкви Хевронии колокола к вечерне забьют, так и приходи. Хозяин на молитву уедет, а ты во-он с той стороны зайди, с проулка – я тебе открою калиточку. Поговоришь, токмо недолго. Смотри, не опаздывай.

– Не опоздаю. А коли все добром сладишь, еще серебряшку дам.

– Вот и ладненько, – обрадованно потерев руки, Охлоня скрылся за воротами.

До вечерни оставалось уже не так и много времени, и Ратников решил не идти на усадьбу, а перекусить где-нибудь в ближайшей корчме, куда позвал и Евстафия.

– Не, не пойду, у меня еще дел полно, – с видимым сожалением отмахнулся подрядчик. – Завтра увидимся.

– Ну, как знаешь.

– И еще – предупредить хочу, – Евстафий почмокал губами. – Эльчи-бей тебе отрока не продаст, он его в Кафу под заказ отправит. Я так мыслю.

– Под заказ? – недоуменно переспросил молодой человек.

– Ну да, так, – кивнул подрядчик. – Понимаешь, с Кафой у Эльчи-бея давние связи, ему тамошние важные люди заказы делают – кому какого раба или рабыню надобно. Раз Эльичьбеевы приказчики на родственника твоего глаз положили, значит, он им нужен. В Кафу погонят, хоть чем клянусь.

– Та-ак, – прощаясь с приятелем, задумчиво протянул Миша. – Так, значит. Ладно. Посмотрим еще. Поглядим.

На углу, у проулка, какой-то явный монголоид чистил от грязи лошадь – вот уж пустое дело в этакую-то непогодь!

Выехав на людную улицу, Ратников придержал коня, оглядываясь в поисках ближайшей харчевни.

– Вон та корчма неплоха! – негромко сказали сзади. – Пироги с капустой пекут да рыбники. И пиво у них вкусное.

– Пиво? – молодой человек оглянулся…

Ну, конечно – Савва Корягин, кому еще быть-то?

– Ты как здесь?

«Кондотьер» прищурился:

– Так, проходил мимо, смотрю – лицо знакомое. Думаю – не ищет ли с кем выпить? Так пошли?

– Пошли, – спешившись, Михаил взял конька под уздцы. – Хорошая, говоришь, корчма?

– Добрая.

Ясно было, что Корягин здесь не просто так ошивался – специально выследил, подошел. Знать, что-то было надо.

– Эй, хозяин, хозяин! – усевшись за стол, кондотьер хлопнул в ладоши. – Пива нам принеси.

– Да смотри – свежего! – Ратников плюхнулся на лавку рядом.

– А что, бывает несвежее? – удивленно переспросил Савва.

– Да… в некоторых местах бывает. Ты что хотел-то?

– Ну, вот, – кондотьер грустно пригладил бородку. – Нет чтобы посидеть, поболтать, пивка дерябнуть… Так ты сразу к делам!

– Так, потому что некогда мне, – раздраженно прихлопнул по столу Михаил. – Так что давай, говори сразу.

– Ну, сразу, так сразу, – Корягин покладисто кивнул и понизил голос. – Помнишь, я тебе про Мишку Черниговского говорил? Ну который удел себе ищет.

– Да помню, помню. Он что, объявился уже?

– Да нет, но – в пути. Тут другое дело. О князюшке-то, о Мише, уже по всем постоялым дворам выспрашивали… некий новгородский гость.

– Новгородец? – насторожился Ратников. – Что за человек?

– Не знаю, – задумчиво протянул кондотьер. – Не знаю, но очень хотел бы знать. Может, он и не новгородец вовсе. Нутром чуют – из Суздаля, князя Ярослава, черта бритого, соглядатай! И про Мишу Черниговского он не зря пытает.

– Думаешь, что-то хочет предложить? Какую-нибудь гадость?

– Конечно, гадость! – Савва гулко хохотнул. – А что еще суздальцы предложить могут? Только не князю Мишке, нет – этот проходимец вообще никому, кроме себя любимого, не надобен. Что с него толку-то? Ни удела, ни дружины. Болтается по городам да весям, как дерьмо в проруби. Не-ет… тут не к Мишке подкатывают… к свояку его – мадьярскому королю Беле!

– Тогда непонятно – почему здесь? – недоверчиво прищурился Михаил. – Где Сарай, а где Бела? Прямо шесть, кругом четыре – так получается?

– Хэ! – Корягин стер густую пену с усов. – Экий ты непонятливый, друже. Суздальцы – они завсегда так, издаля заходят. А как иначе-то? Своего человечка к мадьярам заслать, к Беле или Ростиславу – это ж не так-то просто! Каждое новое лицо как на ладони.

Ратников улыбнулся:

– Для кого – на ладони? Для Даниила, князя Галицкого? Ты ж ему служишь, нет?

Немного помолчав, кондотьер зыркнул глазами… и вдруг неожиданно хлопнул собеседника по плечу:

– А ты, Мисаиле, догадливый! Только… лучше больше ничего такого не спрашивай, ладно?

– Хорошо, – Ратников потянулся ко второй кружке, только что принесенной расторопным слугой. – Тогда попытаюсь продолжить твою мысль.

– Ну, продолжи.

– Князь Даниил опасается, как бы мадьяры и суздальцы не ударили на него разом – с двух сторон. Но ведь суздальцы очень далеко! От них до Галича еще Смоленск, Полоцк, Киев…

– То понятно… Только у суздальских князей руки загребущие да длинные. И, не забывай, татары – за ними! Что, Ярослав или сын его, Александр, у царя Бату рать не выпросят? Выпросят, тут и думать нечего. А что для этой рати Смоленск, Полоцк? Смоленские, кстати, тоже не так давно за ярлыком ездили. Не-ет, из всех русских князей Даниил для татар – единственное бельмо на глазу.

– Так ведь далеко он!

– Далеко. Только еще раз повторю – руки у всех загребущие, а глаза – завидущие. Так ты, Мисаиле, мне того новгородца прощупай. В самом ли деле он из Новгорода, или нет? И с каким делом приехал? Вы ж земляки… вот и встретитесь, как бы случайно. Тем более, человечек этот сам подобных встреч ищет – привечает верных людей. Эй, эй, парень! А ну еще пива давай! И еще – полпирога с визигою.

Ага… вот оно как.

Честно говоря, у Ратникова нет никакого резона втравливаться в чужие интриги. Кто хуже, кто лучше – Даниил Галицкий или, скажем, Ярослав Всеволодыч и сын его Александр Грозны Очи, это еще бабушка надвое сказала. Все хороши. На Руси уж издревле так повелось, как большой начальник – так обязательно сволочь. Впрочем, не только на Руси так. Ту же Орду (будущую «Орду») взять – интриган на интригане сидит и завистником погоняет. Все власти хотят… властушки! Потому что от нее, родимой, все – и почет, и уважение, и деньги немалые.

Оп-па!!!

Подумав, Михаил вдруг стукнул себя по лбу и улыбнулся. Ну, раз такое дело, раз этот галицкий кондотьер Савва намерен использовать его в своих разборках, так почему бы и не использовать его самого? В личных, так сказать, своекорыстных целях.

– Слышь, Савва, и у меня к тебе тоже одна просьба будет.

– Слушаю!

– Даже и не просьба – просьбишка. Так, делов-то на медяху. Тут недалеко место одно есть… там парнишка, родственник мой. Надо бы его вызволить… и где-нибудь на короткое время спрятать.

– Хэ! – Корягин расхохотался. – Всего-то? Надо – так вызволим. Парнишка твой в невольниках, что ли?

– Да. У Мефодия, есть тут такой ювелир.

– Знаю я Мефодия… – задумчиво покивал кондотьер. – Когда вызволять-то?

– Уже… Слышишь звон колокольный?

Усмехнувшись, Савва положил руку на эфес сабли:

– Ну, тогда идем – чего время терять?

Привязав коней в проулке, Михаил с Корягиным подошли к узкой дверце, замаскированной в кустах так, что летом ни черта и не заметишь, мимо пройдешь в полной уверенности, что тут глухая ограда тянется. Вот только сейчас, когда листья все давно уже облетели, калитка была хорошо видна.

– Смотри-ка! Не заперта, – кондотьер вытащил саблю. – Словно бы ждут… или ждали.

– Так ведь меня же и ждут! Саблю-то спрячь, не пугай народ раньше времени.

– Ждут, говоришь? – Корягин оглянулся по сторонам. – Вот так вот – почти нараспашку?

– Постой…

Михаил потянул на себя дверцу… и едва успел отскочить в сторону: к ногам его вывалилось окровавленное тело Охлони.

– Ловко его, – наклонившись, спокойно произнес Савва. – Прямо в сердце. О, слышишь? Шум… видать, хватили уже… заподозрили. Пожалуй, пойдем-ка отсель, друже.