Текст книги "Дикое поле"

Автор книги: Андрей Посняков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

– Да, пожалуй… Ладно, там по ходу работ уж сами все решите, понадобится – обращайтесь за консультацией, всегда рад помочь! Господи… – Говоривший едва не споткнулся, даже шляпа слетела в траву, пришлось поднимать, нагибаться. – Что тут у вас такое, цепи, что ли?

– Да не обращайте внимания – какого тут только хламу нету! Да… – Филимон осклабился и, сунув руку в карман спецовки, вытащил небольшой конвертик. – Вот вам за консультацию и вообще – за содействие. Хозяева наказали передать.

– Покорнейше вас благодарю! Ну, что – даст бог, еще свидимся. Пойду.

– Да-да, я вас провожу.

Оба повернули обратно, скрывшись за углом старого барака, скалившегося темными провалами окон, словно позеленевший от времени череп – глазницами. Вот в один из этих провалов Михаил, не долго думая, и запрыгнул, а уж там пробрался по коридору к дальним окошкам, выглянул – собеседники как раз выходили к воротам… Которые уже закрывались вслед за только что отъехавшим автомобилем. То ли «Волга», то ли что-то покруче…

Ага – вот и кирпичи, и… гауптвахта! Действительно, чем-то похоже: строгое кирпичное здание, как видно, недавно выстроенное, одноэтажное, приземистое, без всяких архитектурных излишеств. Окна из темного стекла забраны фигурными решетками, выкрашенными в матово-черный цвет, дверь тоже черная, металлическая. Интересно, что у них здесь? Караульное помещение? Офис? Наверное, и то, и другое, но на гауптвахту смахивает сильно – прав шоферюга, подметил верно.

Ага! Вот и охранники – не густо, не густо, всего-то трое, включая того, в спецовке – Филимона, который тут и был, судя по всему, за старшего. Двое других – ничем не примечательные качки-станичники, из таких обычно получаются либо мелкие бандиты, либо охранники, либо водители при среднего масштаба шишках: одинаковые короткие стрижки, курточки, штанишки спортивные, одинаковые мысли: «крутая» тачка, «много бабла» и «зажечь в Турции» – предел жизненных мечтаний.

– Значит, Гоша, ты сегодня – по периметру, – смачно зевнув, Филимон принялся распределять дежурства. – А ты, Василь, как понимаешь, – здесь. На воротах, ну и присмотришь, знаешь, за кем.

– А что, их разве не заберут?

Так-так-так! Миша тотчас же навострил уши!

– Не сегодня. Завтра, может быть. Опасно сейчас светиться – повсюду пацана какого-то ищут.

– А тут их не опасно держать? Вдруг менты? Скажут, откройте-ка…

– Не скажут. А скажут – ты тоже скажи, что ключи у меня. Приеду, разрулю. Все! Что-то ты больно разговорчивый стал, Василь, а? Надоело? Или платят плохо? Так не стесняйся, скажи.

– Да нет, что ты, Филимон, что ты! – охранник резко пошел на попятную. – Я так просто спросил.

– А ты не спрашивай, а исполняй. Спрашивать потом будешь, когда начальником станешь… может быть.

Ухмыльнувшись, Филимон достал сигарету и закурил. Задымил и один из охранников – Василь. Гоша же, похоже, что табаком не баловался.

– Ну, собака поела? – сплюнув, осведомился старшой.

– Поела, наверное… – Паша пожал плечами. – Пойду, посмотрю… Пса-то потом у ворот привязать?

– Зачем? Пущай по территории бегает, местных прохиндеев пугает – заколебали уже тут шастать. Скорей бы забор доделали…

Охранник ушел в «караулку»… или «гауптвахту»… и почти сразу же вывел оттуда огромную немецкую овчарку на длинном поводке.

– Ну, Мадрас, погуляй… – наклонившись, мордоворот отцепил собачинищу, и та, помахав для начала хвостом, вдруг насторожилась, повела мордой в ту сторону, где прятался Миша, зарычала, пару раз гавкнула и вдруг опрометью бросилась к бараку.

Ратников даже предпринять ничего не успел, как овчарища, ловко запрыгнув в окно, встала перед ним, угрожающе щеря зубы!

Тьфу ты! Вот это называется – попал! И не дернешься…

– Тихо, Мадрас! Сидеть!

Собака послушно села, а к Мише уже подходили двое – Гоша и Василь. Филимон же дожидался снаружи.

– Ага! Попался, ворюга. Счас будем морду бить. А ну, вылезай!

– Ох, мужики, мужики, – исподлобья посмотрев на задержанного, старшой сокрушенно покачал головой. – Как вы уже заколебали, а?! Ловишь вас, ловишь… А вы все лезете, лезете!

– Я только хотел путь спрямить!

– Счас мы те спрямим!

– Тихо, парни! Вам что, слово дали?

Дождавшись, когда бойцы заткнулись и смущенно потупились, Филимон спокойно продолжал дальше:

– На бомжа вроде не похож… Слышь, мужик, ты вообще – кто? Отдыхающий?

– Отдыхающий.

– А у кого остановился?

– Ни у кого. К сыну в лагерь приехал. Говорю же – путь хотел спрямить.

– Ага… в лагерь, значит, – покладисто покивал Филимон. – Что ж, бывает. Придется штраф заплатить – здесь частная территория.

– А… а много? И – можно ли в рублях?

– В рублях даже лучше будет, – начальник охраны поощрительно ухмыльнулся. – Пятьсот рублей – и гуляйте себе за ворота. Иначе будем с милицией разбираться – намного дороже выйдет.

– Пятьсот рублей, говорите? – с облегчением переведя дух, Ратников вытащил из кошелька пятисотку… – Вот, пожалуйста.

– Спасибо, – Филимон только что не поклонился. – Квитанцию вам выписывать, уж извините, не будем. Идемте за мной…

И тут вдруг зазвонил телефон, не у Миши – у старшого. Не вовремя зазвонил, блин…

– Сестричка наша явилась, – сказав пару слов, Филимон убрал трубку. – Срочный анализ сделать надо… Ладно, пошли.

Василь отворил небольшую железную дверцу – кроме ворот, оказывается, была и такая. Ратников посторонился, галантно пропуская во двор пришедшую молодую даму в летнем белом платье и легкой косыночке, с глазами…

Глазами-то они и встретились!

Михаил сразу узнал Алию – ту самую медсестричку, преступницу, едва не погубившую когда-то Артема и отделавшуюся условным сроком!

Женщина – это было видно – тоже сразу же узнала Ратникова, только почему-то ничуть не удивилась, лишь холодная улыбка скользнула вдруг по ее тонким губам.

– Здравствуйте, Михаил…

– День добрый…

Миша уже собрался пройти…

– Вы знакомы? – резко насторожился Филимон.

– Знакомы, знакомы… Взять его! Живо!

– Мадрас! Фас!!!

Могучая псина прыжком сбила Михаила с ног, задышав в лицо, оскалила зубы… На запястьях противно щелкнули наручники.

– Куда его?

– Туда же, куда и всех.

– Слышь, Алия… а его ведь искать будут.

– Будут, будут, – ухмыльнулся Ратников.

Медсестра злобно дернулась:

– Пусть! Исполняйте сказанное!

– В камеру его, парни.

Буквально через минуту столь глупо попавшийся Ратников был водворен в узкую железную клетку, где, кроме него, сидело еще трое – двое молодых парней и девушка, все в каких-то пижамах.

Вот, сволочи, сообразили же – девчонку с ребятами посадить!

Лязгнул засов… Миша дернулся… Опаньки! А ведь обыскать-то его в суматохе забыли! Нет, кошелек-то забрали, а вот мобильник позади, на ремне – не нашли… если он, правда, не вылетел в траву… Ура! Не вылетел!

Ратников уселся, подтянул колени, переведя скованные наручниками руки вперед, потом повернулся спиной к парням:

– Мобилу у меня достань, уважаемый.

– Чегой-то? Не врозумлю, что просишь-то, господине?

Михаил похолодел, услыхав знакомый говор… та-ак… понятненько, кто такие эти узники и откуда взялись…

– На ремне мовом возьми вещицу.

Парень послушался… вытащил трубку…

– Теперь – дай.

– Благодарствую…

Теперь выщелкать Ганзеева… ага… вот он… Ну, возьми же трубку, возьми…

– Тут такое дело. Слушай внимательно, Ганс…

Да-а… а завтра, между прочим, в Темкином лагере родительский день.

Не прошло и получаса после сделанного звонка, как снаружи послышались завывание сирены и усиленные мегафоном голос…

– Ничего! – Ратников улыбнулся упорно молчавшим сокамерникам. – Сейчас вызволят нас, вызволят.

Парни ничего не ответили, а девушка истово перекрестилась.

И тут распахнулась дверь, в камеру ворвался Василь… или Гоша.

Застыв на пороге, врубив свет, почесал голову…

– Блин… чего тут надо разбить-то? Ага…

На гвозде, вбитом в дверной косяк, висели три браслета – синий и два коричнево-желтых.

– И зачем их бить? Ну, раз сказано…

Ратников распахнул прищуренные глаза, закричал что есть мочи:

– Эй, парень! Парень! Не вздумай!

– Да пошел ты!

С улицы донесся вой сирены. Чьи-то крики. Хруст…

И темнота. Резкая такая, глухая… Словно кто-то вновь вырубил свет, а заодно – и солнце.

Глава 5
Лето. Приазовская степь
РАЗНОЦВЕТНЫЕ КИБИТКИ

 
Он шел на Одессу,
А вышел к Херсону —
В засаду попался отряд.
 

Михаил Голодный.

Партизан Железняк

– Э, че за хрень? – взволнованный голос охранника прозвучал словно бы где-то в отдалении, вовсе не гулко, не отдался под потолком, нет…

Да и потолка-то никакого не было, а были… звезды! Целая россыпь, они сияли в черном бархатном небе, чуть оттеняя узенький серп месяца.

Ночь казалась теплой, где-то рядом, в кустах неумолчно стрекотали сверчки, горько пахло полынью и пряным запахом привольных степных трав: именно степных, в свете звезд и луны все ж не заметно было никакого леса.

– Черт! – Василь явно чувствовал себя не в своей тарелке, нервно щелкнул зажигалкой, закурил. – Куда все делось-то? Эй… Хорошо, хоть эти здесь.

– Не думаю, что это для тебя так уж хорошо, – усмехнулся Миша. – Ключи есть?

– Какие?

– Такие. Открыл бы клетку!

– Ага, сейчас – бросился! – охранник зло хохотнул. – Может, с вас еще и «браслеты» снять?

– Было бы не худо, – вполне серьезно отозвался Ратников. – Сам же видишь, что тут творится.

– Ничего я пока не вижу.

Василь замолк и больше уже не разговаривал до рассвета, который, в общем-то, наступил очень скоро. Михаил только на минуточку задремал и тут же проснулся от яркого, бьющего прямо в глаза солнышка.

Потянувшись, Ратников подмигнул соседям по клетке:

– Ну что, может, все-таки познакомимся наконец? Меня Михаилом зовут.

– Я – Прохор, – не очень-то приветливо отозвался один из парней. – А то брат мой молодший, Федька, и Анфиска, сестрица.

– Своеземцы? Мастеровые? Холопы?

– Хрестьяне мы, смерды. Во прошло лето, по недороду, с Каликой-боярином составили ряд.

– Ага… рядовичи, значит. И задорого вам боярин землицу в обработ дал?

– Издольщина.

– Понятно. Не шибко-то разбогатеешь!

– Ничо, жить можно, боярин-то был незлобив… Эх, кабы не татары безбожные!

– Налетели? Угнали в полон? Вы где жили-то?

– Под Рязанью.

– А пригнали, значит, сюда?

– Сюда, – Прохор угрюмо кивнул. – Поначалу в яме держали, потом от – в клеть да в темень… А теперя, стало быть, снова – в степь. Ну, оно привольнее…

– Это в клетке-то привольнее?! Ну, ты, Проня, и скажешь! А те, кто вас захватил, – точно татары были?

– Не знаю, может, и бродники, у них-то в шайках каждой твари по паре. Ох и ушлый ты молодец, Мисаиле! – Парень насмешливо сощурился.

– Чего это я ушлый? – широко улыбнулся Миша.

– Да со всего! Про нас, вишь, все выспросил, а про себя ничего не сказал.

– Так ты и не спрашивал, эка! – Ратников покосился на похрапывающего неподалеку, в травище, охранника. – Своеземец я, с новогородчины.

– Вона!!! – остальные узники удивленно переглянулись. – С самого Нова-Города?

– С него.

– А правда бают, будто у вас там худые мужики-вечники – что хотят, то и делают?

– Ну, не «худые мужики», а «лучшие люди». – Ратников приосанился. – Не обязательно шибко знатные, а и такие, как вот я. Недавно вот опять князя выпроводили – на чужой каравай роток-то не разевай!

– Это какого вы князя выпроводили?

– Александра. Ну, который свеев на Неве разбил.

– Свеев? На Не-ве? Не слыхали.

– И о том, как рыцарей немецких на Чудском озере расколошматили, тоже не ведаете?

– Не, не ведаем.

– Эх вы! Темнота! Стыдно для русских-то людей таких основополагающих вех не знать. ЕГЭ вы точно не сдали бы!

– Мудрено говоришь, своеземец.

Михаил усмехнулся, внимательно оглядывая соседей по клетке. Младший братец – Федька – парнишка лет шестнадцати, выглядевший, впрочем, куда как сильнее старшего, давно уже пытался расшатать или разогнуть железные прутья решетки, аж покраснел весь, бедолага. Ничего не получалось, куда там!

Оба брата выглядели вполне обычно – светловолосые, широкоплечие. Прохор, правда, чуть более тонок в кости, а вот сестра их, Анфиса, оказалась девушкой очень даже симпатичной, красивой даже – русая коса, соболиные брови, глаза, словно васильки, голубые. Красавица. Интересно, сколько же ей лет? Шестнадцать? Двадцать? Да, где-то так вот примерно, точнее вряд ли она и сама-то знает. То, что Ратников по первости принял за пижамы, оказалось вполне добротной – рваной правда – древнерусской одежкою: полотняные порты, рубахи, а на девушке – длинное, до щиколоток, платье, в нескольких местах заштопанное. Естественно, ни у кого никаких украшений – бродники все поотбирали, сволочи.

«Бродники» – это слово Миша и раньше слышал – означало «всякий сброд», шайки полных отморозков, промышлявшие по окраинам княжеств или вот здесь, в южных степях, прозванных в народе Дикое поле.

Под одну из таких шаек вполне могли замаскироваться людокрады… или даже не маскировались, просто преступные морды из будущего сами на них вышли, так сказать, приручили для своих нужд. Интересно только, почему именно здесь, у Азовского моря? Браслетики браслетиками, но Ратников хорошо помнил, что переместиться во времени можно лишь в определенных местах, которые могли вдруг и поменяться: вот раньше, года три-четыре назад, одно такое местечко располагалось в районе Усть-Ижоры, другое – на самом северо-востоке Ленинградской области, в непроходимых лесах. Потом вдруг, через год-другой, все переместилось на Чудское озеро, словно бы за Михаилом следом… Нет, не за Михаилом, конечно же – за Машей. Маша ведь была отсюда, из этих времен, словно бы маячок, заброшенный прошлым в будущее. Значит, наверное, и здесь, в Приазовье, имелся такой маячок… Может быть, даже специально бандитами привезенный – для удобства! Одну-то клинику – на Чудском – разгромили, осталась лишь в Украине, здесь…

– О, проснулся! – Ратников взглянул на очумело вращающего головою охранника и радостно улыбнулся. – Доброго вам утречка, Василий, не ведаю, как по батюшке!

– Хлебало-то завали, – недружелюбно посоветовал страж. – А то как бы фигулина не прилетела.

– Какая такая фигулина? – издевательски ухмыльнулся Миша.

Василь погрозил кулаком:

– А вот такая!

– Да хватит тебе уже ругаться-то! Лучше скажи, долго мы еще здесь сидеть будем?

– Сколько надо будет, столько и посидите!

– Ишь ты, сколько надо… Ты что, парень, не понял, где мы? Глаза-то разуй!

Охранник вытащил из-за пояса баллончик с газом и нехорошо ухмыльнулся:

– Шмальнуть?

– Ну и к чему?

– А ну не болтать, сидеть молча! Иначе точно шмальну, век воли не видать!

– Ладно, ладно, сидим, – успокоительно закивал Ратников. – Василий, а у тебя хоть ключи-то от клетки есть?

– Нету! У Филимона ключи! Все? Кончились вопросы?

– Жаль…

Минут пять все молчали. Михаил уселся на корточки, привалившись спиной к решетке, и, прикрыв глаза, думал. Нельзя сказать, чтоб мысли его были такими уж веселыми, впрочем, особенно грустными их тоже назвать было нельзя. Он почему-то четко чувствовал, что вновь оказался в прошлом – ну, а где же еще-то? И это не то, чтобы радовало, но внушало определенные надежды, ибо, если где и стоило искать пропавшего Артема, так, скорее всего – именно здесь. А для этого нужно было побыстрей обрести свободу, отыскать хоть кого-нибудь – рыбаков, кочевников, даже тех же бродников. Артем – мальчик необычный, а слухи в степи распространяются быстро, можно даже сказать, что вся степь – это одно большое ухо и губы. Губы – шепчут, ухо – слушает. Наверняка кто-нибудь что-нибудь да знает, остается лишь поискать.

Чу! Соседи по клетке вдруг встрепенулись, вытянули шеи, прислушиваясь. Ратников тоже услыхал быстро приближающийся стук лошадиных копыт, обернулся…

По степи, вдоль моря, скакали четверо, кто именно, пока сказать было сложно, судя по одежке – штаны, кургузые халаты – татары (или, скорее, половцы, собственно, они и составляли большинство населения так называемой «Золотой Орды»).

– Эй, Василий! Ты бы спрятался, что ли…

– Пасть свою поганую заткни!

– Ну, как знаешь.

Ратников всего лишь искренне хотел помочь. Но раз сам человек упорно никакой помощи не желает…

А всадники уже заметили клетку и приближались довольно быстро – вот стали заметны лица и детали одежды… Ага, двое – явно воины: кривые мечи, кинжалы, короткие копья, луки и стрелы за спиной, еще один – мальчишка лет тринадцати, судя по одежке – баранья жилетка на голое тело – слуга, и четвертый – тоже мальчишка, хотя нет – юноша, и очень красивый юноша – тонкий стан, расшитая жемчугом куртка, длинные темные, с явным медным отливом, волосы, степные глаза – не раскосые, не узкие, а именно степные – миндалевидные, сверкающие, зеленые… или карие…

– Э, Шамшит, – обернувшись, юноша щелкнул камчой…

Тонковат голосок-то…

Черт! Никакой это не юноша – девка! Красавица из бескрайних степей, дочь синих трав и горького полынного ветра.

Один из воинов – Шамшит – рванув удила, вскачь понесся к морю… просто объезжал клетку сзади…

Девчонка же, ее юный слуга и второй воин остановили коней невдалеке, как раз перед незадачливым охранником.

– Будь здрав, – с неуловимым акцентом – словно бы во рту перекатывались шарики – поздоровалась девушка. – Ты кто есть?

– Я-то? Василий, – ухмыльнулся охранник. – А вы кто, цыгане, что ли?

– Мы? – девчонка вдруг расхохоталась, подбоченилась с гордостью. – Мы – хозяева степи! Я – Ак-ханум, местная госпожа!

– Тьфу-ты, – охранник отмахнулся и сплюнул. – Я и сам местный… король степи, ха-ха! И что-то тебя не припомню. Ты из цирка, наверное… Да, похоже на то. Слышь, мобилы не дашь позвонить, а то мой что-то сел. Ну, что глазами пилькаешь, пигалица? Не врубаешься, что ли, цыганча? Или мобилы у тебя нету?

Угрюмо покосившись на Василия, воин спрыгнул с седла и, поклонившись девушке, что-то гортанно выкрикнул.

Юная всадница улыбнулась:

– Ты знаешь, что сказал Джагатай?

– Он что, татарин, что ли?

– Тебя следует научить почтению!

– Чему-чему меня следует научить? Я щас тебя сам почтению поучу, прошмандовка хренова!

Дернувшись, Василь ухватил девчонку за ногу, пытаясь вытащить из седла…

И тут же получил камчой по лицу, завыл, отпрянул, выхватывая из-за пояса баллончик… прыснул… Попал в морду коню – тот взвился на дыбы, заржал, понесся… однако степная красавица Ак-ханум, быстро обуздав жеребца, нехорошо усмехнулась, прищурилась… Эх, бедный Василь… он еще не знал, с каким чертом связался!

– Бросай нож! – напрасно кричал Михаил. – Кланяйся! Кланяйся, дурень!

Куда там! Обычный сельский бандос – какие там мозги, одна наглость да дурь!

– Я вас счас! Я вам сейчас, суки…

Просто пропела стрела, попав в сердце… И все. Выпал из враз ослабевшей руки нож, улетел в травищу баллончик с газом. Туда же, в траву, под копыта коней, повалился и незадачливый Василь… Увы! А ведь предупреждали!

– Все ж жалко дурака, – посетовал Ратников. – К тому же у него и ключ мог быть. Может, врал, что у Филимона?

– Вы чьи, пленники? – юная ханум наконец спешилась, с явным любопытством осматривая клетку и тех, кто в ней находился.

– Приветствую тебя, о, прекраснейшая госпожа, – галантно поклонился Миша. – Проклятые бродники полонили нас, людей честнейших и благороднейших.

Ак-ханум вдруг неожиданно фыркнула и громко расхохоталась.

– Ты чего смеешься-то? – молодой человек немного обиделся. – Я смешно говорю?

– Ты смешно выглядишь, – фыркнула девушка. – Зачем рубаху в порты заправил?

– Да так… ты бы нас выпустила отсюда, госпожа.

– Как же я вас выпущу? – краса степей изумилась. – Я что – кузнец?

Сняв лисью шапку, она вытерла выступивший на лбу пот… Ах, что за волосы! Что за глаза! И вовсе она никакая не смуглая… загорелая – да.

– Что ты так смотришь, пленник?

– Ты очень красивая, госпожа.

– Я знаю. Не ты первый мне это говоришь. Ладно… Вы теперь – моя добыча! – взлетев в седло, Ак-ханум приосанилась и, обернувшись, что-то бросила воинам. Потому усмехнулась, перевела:

– Джагатай останется вас сторожить. Он хороший воин, якши.

– Ты тоже хороша! И так хорошо говоришь…

– Я учила. Я умная.

– О, моя госпожа – кто бы спорил?!

Один из воинов – Джагатай – общим обликом и невозмутимостью напоминавший каменную статую, остался у клетки, не говоря ни слова, стреножил лошадь, уселся в траву рядом – да так и сидел.

Да, убитого люди ханум обыскали тщательно – ключей, увы, не нашли, но степная принцесса прихватизировала золотую цепочку и мобильник – красивенький, блестящий, потому, видать, и понравился. Нашедшиеся в портмоне охранника деньги – как мелочь, так и купюры, никого, даже мальчишку-слугу, не прельстили. Впрочем, куртку он на себя натянул, прямо поверх жилетки. И тоже приосанился, а уж госпожа заливалась, аж в ладоши хлопала: «Вах, Джама! Якши!»

Та еще оказалась хохотушка.

А у слуги-то… Миша присмотрелся… Эх, далековато был парнишка, не шибко-то разглядишь… И все же – да! да!

В клетку залетел шмель, полетал, пожужжал важно… Анфиса его выгнала и вздохнула.

– Что так тяжко-то, девица?

– Да так, – девушка зябко поежилась. – Из одного полона в другой. От бродников – к татарам.

– Из огня да в полымя, – так же безрадостно протянул Прохор.

Ратников всплеснул руками:

– Вот, блин, послал Бог пессимистов! Радоваться надо – хозяйка-то наша – красавица, да и веселая – с такой точно не заскучаем!

– Эх, и веселый же ты человек, Мисаиле!

А Миша знал, с чего веселится! Еще бы. У юного слуги Джамы на шее висел ключ – средних размеров, фигуристый, серого металла – Темкин ключ! От дома, от Усадьбы!!!

Так как тут сейчас было не балагурить, да на судьбу обижаться?

– О, гляди-кось! – младший из братьев, Федька, вдруг показал рукою куда-то в степь. – Едут.

Едут?

Действительно, ехали: четверо всадников и – за ними – одноосная кибитка, этакая арба на сплошных деревянных колесах. Хорошие были колеса, основательные, размерами – точно с тракторные!

Кибиткой управлял мускулистый чернобородый мужик в короткой кожаной куртке, небрежно наброшенной на голове тело, в красных расшитых серебряным галуном, шароварах с широким поясом. На босяка он похож не был… Господи! Кузнец. Ну конечно же.

Были высланы для охраны воины, за арбой же еще бежали слуги, по знаку чернобородого живенько вытащившие переносную наковальню, горн и кузнечные инструменты – всякие там молотки, кувалды, клещи.

Возились, в общем-то, долго, но основное время занял процесс, так сказать, подготовки – пока разожгли огонь, набросали углей, то да се…

А потом как-то так быстро… Чирк! И нет замочка!

Засмеявшись, кузнец махнул рукой – мол, выходите, но наручники пока снимать не стал – это уж потом, дома. Дома… Где-то тут у них дом…

Пленников привязали арканами к кибитке. Всадники с копьями и луками гарцевали рядом, скрипели колеса, в небе, над бескрайним степным морем, широко распластав крылья, парил одинокий ястреб.

Шли не очень долго, может быть – час, а может – два, строго на север – за спиною еще долго виднелось Азовское – по-здешнему Сурожское – море. За ним, в Крыму – богатые генуэзские колонии: Кафа, Феодоро, Солдайя, Мадрига, впрочем, и на Сурожском (Азовском) море подобная тоже была – Тана называлась. Однако Темины следы явно вели не туда, а на север, в степь, в Дикое поле, вообще-то считавшееся частью владений одного из сыновей Чингисхана – улусом Джучи, коим, выстроив себе в низовьях Волги-Итиля столицу – Сарай – нынче правил Чингисханов внук, небезызвестный Батый – Бату. «Золотая Орда» – так это государственное образование станут именовать в летописях много-много позже, лет через триста, когда от него и след уже успеет остыть.

Становище показалось внезапно, вот только что тянулась ровная унылая степь, и вдруг – словно из-под земли – выросли кибитки, юрты. Сразу же, откуда ни возьмись, появились всадники, в основном – молодежь и вообще еще просто дети. Всем любопытно было посмотреть.

Ратников тоже крутил головой во все стороны – надеялся увидеть Артема, ну, а почему бы и нет? Вряд ли мальчишку убили, какой в этом смысл? А вот сделать слугой… или продать – другое дело. Продать… Куда тут обычно продают? В Тану? Морским купцам-перекупщикам? Или – увозят в Орду… «В татары», если по-русски. Да нет, сразу вот так продать – вряд ли успели бы.

Молодой человек поискал глазами Ак-ханум… Да, похоже, она и вправду была в этом стойбище главной – во-он, вышла из шикарной – белого войлока с сине-голубым узором – юрты, в окружении верных нукеров в сверкающих шлемах, с саблями и круглыми небольшими щитами. Что-то спросила у кузнеца, улыбнулась и, подозвав какого-то мужичка, рыжебородого и босого, что-то повелительно бросила. Кроме монгольской, верно, в жилах ее текла и кыпчакская кровь, о чем говорило прозвище. «Ханум» – «госпожа» – это тюркское слово, монголы бы сказали «хатун».

Угодливо тряхнув бороденкой, мужичок поклонился и подбежал к полоняникам:

– Вы, трое, ждите меня здесь, а ты, девка… Пошли!

– Куда это мне с тобой идти?

– Узнаешь… Что рот раскрыла – горда больно? Ничо, гордость твою эту тут живо прижмут. Идем, говорю… девками у нас Казы-Айрак ведает. Во-он она у желтой кибитки стоит, видишь?

– Та старуха?

– Какая она тебе старуха? Сказано ж – госпожа Казы-Айрак. Делать умеешь чего? – на ходу допытывался у Анфисы рыжебородый.

– Все умею. Прясть, щи варить, войлок катать, вышивать бисером…

– Это хорошо, хорошо. Якши!

Униженно поклонившись старухе – по виду сущей ведьме, – мужичонка оставил девушку и проворно побежал обратно. Ухмыльнулся, потер руки:

– Ну, все – идем. Покажу вам, что тут да как. Бежать не советую – словят да кожу сдерут – с живых.

– Тьфу ты, Господи, – не выдержав, сплюнул Федька. – Вот нехристи-то!

– Або хребет переломают да волкам-шакалам на пир бросят, – осклабился рыжий. – Но то крайне дело, так-то тут ничего, жить можно. Кочевье еще до осени продлится, а как начнет дождить – так, может, и повезет, поедете с молодой госпожой Ак-ханум в Сарай. А до той поры работать будете – лошадей пасти, сено косить, мясо заготавливать, войлок катать – работы хватит.

– А ты-то тут кто такой? – Прохор насмешливо прищурился.

– Меня Кузьмой звать, я тут над всеми русскими – старшой.

– И много тут русских?

– Да есть, – Кузьма неожиданно задумался. – До вчерашнего дня целых две дюжины было!

– А почему – до вчерашнего? – насторожился Миша. – Что, все в побег рванули?

– И-и-и-и! Окстись, паря! Скажешь тоже – в побег. Вчерась в Сарай караван ушел, вот молодая хозяйка с оказией рабов своих и отправила – в Сарае у ней подворье, дворец надо ставить, двор глиной мостить. А то приедет осенью – а где жить-то? А так – все уже есть. Ак-ханум – девушка умная. – Рыжий шумно высморкался. – Ну, пошли, пошли, ишь, разговорились. Посейчас вас к работе приставлю – войлок мять…

– Слышь, Кузьма… – Ратников поспешно придержал мужичка за локоть. – А тут, средь полоняников, отрока не было? Такой светленький, щуплый…

– Были отроки, – согласно кивнул старшой. – Не один, и не два – четверо! Все доходяги, все – сивые… один на одного похож.

– И что, всех их – в Сарай? Никого в подпасках не оставили?

– Подпасков тут своих хватает. Не, отроков всех – в Сарай… кроме двух – этих, кажись, сурожцам отдали, в обмен на рыбу. Да, вчера утром и отдали, до каравана еще. Хорошая рыба была, вкусная… – Кузьма облизнулся. – И, главное – много. Мне – и то перепало.

– А отроков тех… куда?

– Да пес их знает. Может, в Сурож, может, в Тану, а может, еще куда… Один Господь ведает… Во! Пришли!

Заведя пленников на окраину становища, Кузьма кивнул на огромные кучи шерсти, среди которой копошились два полуголых, тощих и смуглых до черноты, парня.

– Этот – Азат, а тот – Арат, – указал на парней рыжий. – Или наоборот, черт их знает. По-русски ни бельмеса не говорят, но кое-что понимают. Как работать – покажут, заодно и присмотрят, чтоб не бездельничали. Будете дурковать – сообщат госпоже, ну а у той разговор недолгий. На первое – плетью отходят, а уж потом…

– Ишь ты – плетью, – недобро набычился Прохор.

А Федька хмыкнул:

– Я и говорю – нехристи!

– Но! Ты за всех-то не говори, – неожиданно обиделся старшой. – Госпожа Ак-ханум, между прочим, христианка.

– Да ну! – не поверили братья. – Быть такого не могет!

– Да как же не могет-то? Говорю вам – христианка. Конечно, вера ее не такая, как у нас…

– Латынница, что ль?!

– И не латынница. Своя какая-то вера. Но – тоже в Иисуса Христа!

– Батюшка наш еретиками таких людей звал, – хмыкнул Прохор. – Заблудшая душа – хуже язычника.

– Подожди, я вот расскажу, как ты госпожу честишь!

Похоже, говоря так, рыжий коллаборационист ничуть не шутил, и Ратников решил быстренько перевести разговор в несколько иное русло. Наклонился, зачерпнул, как показали, шерсть…

– Слышь, Кузьма, пока не ушел, дозволь еще кое-что спросить…

– Дозволяю, – старшой важно махнул рукой. – Спрашивай. А вы робьте, робьте, не стойте.

– Вот госпожа наша… девушка, сразу видно, гордая… Сколько ей лет, интересно, не знаешь?

– Чего ж не знаю? Семнадцать.

– Хм… я почему-то так и подумал. А что, у татар все девки такие вольные? Сама себе на коне скачет, в штанах, что хочет, то и воротит?

– Татарские девки… мунгалы, найманы, меркитки – они, конечно, вольные, это так, – Кузьма поощрительно улыбнулся, видать, нашел-таки себе собеседника. – У нас бы иную и за меньшее плетью промеж плечей приладили. А Ак-ханум к тому ж и вдовица! А уж вдовицы у татар в почете – как и князь какой, сама себе полновластная хозяйка и людям своим.

– А-а-а, так она вдова! И давно?

– Да года три уже, мужа ее, Хубиду-князя, где-то в полночных странах убили. Лыцарь какой-то проткнул копьем. Меж нами говоря, госпожа тому ничуть не печалится – дурной был князь, старый, и бил ее часто, а детей Бог не дал. Не, одного, говорят, дал, да через год и прибрал – лихоманка. Ладно, заболтался тут с вами, пойду… Ого! Чего это у тебя за обувка? Сымай!

Старшой плотоядно смотрел на Мишины кроссовки, и Ратников решил с ним не ссориться. Послушно развязал шнурки, протянул обувь:

– Носи на здоровье, пользуйся.

– Добрый ты человек, паря! Покладистый… всем бы так.

– Думаю, вечером еще с тобой поговорим, – улыбнулся Миша. – Интересно мне, как тут люди живут?

– Поговорим, – уходя, обнадежил Кузьма.

Кроссовки он почему-то не одел, а сунул под мышку, да так и зашагал к юрте.

Работа оказалась вроде бы не такой и тяжелой, однако нудной. Правда, Ратников балагурил и тут – все высказывал какие-то прибаутки, шуточки – даже чернявые Азат с Аратом и те смеялись, щерились.

Так вот, до темноты, время и пролетело, а потом, с факелом в руке, явился, как обещал, Кузьма и, придирчиво оглядев работу, хмыкнул:

– Ну, однако, ладноть. Пущай хоть так. На! Забирай свою обувку!

Он брезгливо протянул Ратникову кроссовки.

– Никому не глянулась – жестковата больно, да и воняет премерзко.

– Чего это премерзко-то?

Михаил поспешно спрятал радость: все ж ходить босиком без привычки – не самое веселое дело.