Текст книги "Дикое поле"

Автор книги: Андрей Посняков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

– Да, – прислушиваясь к быстро приближающимся голосам, Ратников со вздохом кивнул. – Пожалуй, навряд ли у нас с тобой что сейчас сладится. Эх, Тема, Тема… и когда ж твое время придет?

Глава 12
Зима 1245–46 годов. Сарай
ЙИСУТ И ОКУНЬ

 
Льется полночь в окно,
Льется песня с вином…
 

Михаил Светлов.

Пирушка

Михаил конечно же знал тюркскую речь далеко не в совершенстве, но вполне достаточно, чтобы понять смуглого узкоглазого всадника. Тот окликнул Ратникова уже у самой усадьбы, нагнал:

– Ты – тот, кого называют Мисаил Урус? Верный нукер Ак-ханум?

– Пусть так, – Миша скривился – этот кривоногий черт ему явно не нравился.

Мосластый, харя круглая, словно плошка, нос приплюснутый, ноздри едва не навыворот – этакий красавец. Что еще сказать? Лисья шапка, такой же малахай, щедро украшенная серебром узда, за поясом плеть да сабля в синих ножнах, саадак с луком и стрелами и у седла, две переметные сумы – обычная экипировка степного витязя, искателя удачи. Смотрит нагло, щурится… хотя это у него от природы глаза такие.

– Тот, кого ты искал, – у нас, – оглянувшись, поведал всадник. – Хочешь узнать больше, приходи завтра вечером на постоялый двор Джур-Али. Приходи один, иначе…

Недоговорив, стегнул коня плетью, исчез, умчался в фиолетовый вечер, промозглый и дождливый… нет – уже больше – снежный. К ночи резко захолодало, с реки налетел злой, пронизывающий насквозь ветер, запела, закружила поземка.

У нас… Интересно – у кого это? Молодой человек даже не сделал попытки догнать степняка, понимал – бесполезно. Тем более – зачем догонять, коли тот и так уже назначил встречу. Постоялый двор Джур-Али – Михаил примерно представлял себе, где это. Где-то за мечетью, в квартале медников-мусульман.

Что ж… придется идти… а что еще делать? Слава богу, хоть с Артемом кое-что прояснилось. Значит, парня похитили… кто? А кто – ну, совершенно сейчас не важно, куда важнее – зачем? А затем, чтоб надавить на Ратникова Михаила Сергеевича… похоже, выследили… недаром какой-то косоглазый черт у забора своего коня чистил. И зачем им Ратников? А не зачем. Ак-ханум – вот кто им нужен, тут уж – яснее ясного. Наверняка завтра на постоялом дворе сделают предложение, от которого невозможно будет отказаться. Тему в обмен на… на информацию, на что же еще-то?

Почему именно он, Михаил? Что, другого кого-нибудь нельзя вербануть в шпионы? Того же толстомясого Шитгая или рыжего прощелыгу Кузьму? Те завсегда с удовольствием… Почему не их?

Да потому что Мише Ак-ханум доверяет куда больше других! А откуда об этом стало известно? Опять же ясно, откуда – тот же Кузьма и поведал. Или – Шитгай. Да мало ли?

Да-а-а…

Михаил маялся в своей каморке без сна – слишком уж много всего за этот день на него свалилось. Корягин этот с его намеками на черниговского бродягу-князя, какой-то подозрительный мифический «новгородец», которого по просьбе Корягина нужно осторожно «прощупать», теперь вот – Тему похитили. А если еще вспомнить недавнее покушение на царевича Сартака… или на Ак-ханум. Ай, девка, девка, куда ж ты вляпалась-то?

Да, еще и о ювелире Мефодии забывать вовсе не стоит. Если он и вправду такой скупердяй, как рассказывают, так с потерей своих рабов вряд ли примирится, искать будет. А кто первый под подозрением? То-то.

Наступивший день выдался куда более светлым и даже солнечным, только уж больно холодным и ветреным. Выехав ближе к вечеру со двора, Ратников кутался в плащик. На встречу – на первую встречу – он решил явиться один. Послушать, посмотреть, прикинуть, а там уж и решить, что делать дальше, как себя вести и как помочь Теме.

Пару раз спросив путь, молодой человек неспешно объехал мечеть и, свернув в квартал медников, сразу же обнаружил постоялый двор по характерному запаху конского навоза и плова. Въехав в гостеприимно распахнутые ворота, Михаил соскочил с коня и, бросив поводья подскочившему служке, зашагал к приземистому глинобитному зданию под плоской крышей – как раз оттуда пловом и пахло.

Заведение явно пользовалось популярностью: кроме Мишиного гнедого конька у коновязи помахивало хвостами еще с полдюжины лошадей, а в глубине двора, за амбарами, виднелись верблюды.

– Уважаемый! – дернул Ратникова за полу возникший неизвестно откуда грязный мальчишка-бача, раб в ошейнике и лохмотьях. – За мной иди, господин мой.

– А кто тебя…

– Иди, иди, господин. Ждут тебя.

Миша пожал плечами: ну, раз уж ждут…

Его действительно ждали. Где-то на заднем дворе, за амбарами и конюшней, в небольшой, раскинутой на жухлой траве юрте из белого войлока. К ней-то мальчишка и подбежал, что-то спросил, оглянулся:

– Сюда, господин, сюда.

Ратников, приподняв полог и пригнувшись, вошел… Застыл на пороге, дожидаясь, когда глаза привыкнут у полумраку. В юрте, впрочем, было не так уж и темно – посередине жарко пылал обложенный круглыми камнями очаг, рядом с которым, на золоченой треноге, горела медная лампа с длинным, щедро источающим жир, фитилем.

– Здрав будь, воин, – вежливо приветствовал вошедшего сидевший у очага мужчина. – Могу говорить на языке урусов. Наверное, так будет удобнее. Садись.

Кивнув, Ратников снял грязные сапоги и уселся на белой кошме, скрестив ноги. Усмехнулся:

– Это ты хотел со мной говорить?

– Я. Можешь называть меня Йисут. Это мой род.

– Хорошо.

Михаил присмотрелся: этот уже не первой молодости мужчина с красивым надменным лицом человека, привыкшего повелевать, вовсе не напоминал вчерашнего кривоногого узкоглазого парня. Роскошный ярко-синий халат-дэли, желтый шелковый пояс, золотая пектораль на груди, сильные жилистые руки – руки воина… или даже князя.

– Могу я спросить? – поднял глаза Михаил.

– Спрашивай, – хозяин юрты кивнул, пряча усмешку. – Впрочем, если ты меня выслушаешь, возможно, расспросы тебе не понадобятся.

Он очень хорошо говорил по-русски, практически без акцента, однако русским не был – лицо явно восточного типа, что-то такое китайское, что ли… одно слово – йисут.

– Твой родич, отрок Темир, у меня. В надежном месте. И ты получишь его… как только исполнишь одно важное для меня дело, скажу сразу – не очень-то легкое.

– А я смогу его исполнить?

Йисут неожиданно усмехнулся:

– Все зависит от тебя.

– Что ж. Говори свое дело.

– Ак-ханум.

Ратников прикрыл глаза – ну, конечно! Кто б мог другое подумать?

– Ак-ханум, Сартак… Бату! – тихо, но твердо продолжил хозяин юрты.

– Сартак? Бату? – изумленно переспросил Миша. – Уважаемый, это же не мой уровень!

– Ты сделаешь все, чтобы никто из этих троих не явился в Монголию в ближайшее время. Используй Ак-ханум – она имеет влияние на Сартака. Ну а Бату… Бату и так вряд ли куда соберется.

– Понятно, – Михаил поспешно опустил глаза, словно бы надменный йисут мог сейчас прочесть его мысли.

Ну, конечно, понятно, чего же тут непонятного? Йисута послала Туракина-хатун, именно за этим и послала – чтоб не допустил, чтоб пресек, чтоб… Или – не посылала, а он всегда тут жил, так сказать – резидент. Просто получил еще одно задание, очень даже важное, для решения которого использует буквально все подручные средства – того же Ратникова хотя бы. И наверняка Михаил в этом деле далеко не главный… просто – один из многих. Взять хоть тех же ночных убийц… теперь ясно, откуда они появились. А Ак-ханум, между прочим, жалко…

– Те воины, которых вы убили у каменной бабы, – это были мои люди.

Черт! Он что, правда умеет читать мысли?

– Они поторопились. – Йисут презрительно скривился и махнул рукой. – Слишком поторопились. Пока не нужно никого убивать… только на самый крайний случай. Понятно?

Ратников склонил голову:

– Более чем. Когда вы отпустите отрока? Сколько ждать? Месяц? Два?

– Я же сказал, все зависит от тебя, уважаемый Михаил… От тебя и от воли Всевышнего, – собеседник воздел руки к небу. – Иншалла.

Ага… этот, значит, мусульманин. То-то он на этом постоялом дворе и поселился – среди единоверцев.

– Твои люди убили слугу одного достойного человека…

– Перестарались! Но Мефодий-ювелир не будет никого искать, с ним уже договорились.

– А Эльчи-бей? С ним тоже договорились? Учтите, уважаемый, насколько я знаю, сей почтенный работорговец не любит, когда ему перебегают дорогу даже в мелочи.

Йисут ничего не ответил, лишь усмехнулся, и тогда Ратников задал давно назревший вопрос – о гарантиях.

– Только мое слово, – собеседник повел плечом. – И здравый смысл. Зачем мне мальчишка?

– Тебе – незачем. А вот Эльчи-бею его вполне можно будет отдать. Зачем с таким влиятельным человеком ссориться?

– А ты не глуп, – чуть помолчав, негромко промолвил Йисут. – Что ж, это неплохо. Надеюсь, ты сделаешь все, как надо.

– Сработаемся, – махнув рукой, Ратников засмеялся. – И еще хотелось бы просить одну вещь. Вполне возможно что по ходу дела мне понадобятся деньги… пусть даже небольшие, но ведь никаких постоянных доходов у меня нет, только случайные.

– Хорошо, – махнул рукой хозяин юрты. – Я дам тебе серебра. Немного, но дам. А ближе к весне ты получишь… вполне солидную сумму. Все, уважаемый. Можешь идти.

– Могу я увидеться с отроком?

– Нет. Я отправил его на дальнее кочевье. Не здесь же держать!

– Ну хоть… записку-то ему можно передать, грамотцу?

– А это – запросто, – улыбнулся йисут. – Пиши, если грамотен. На постоялом дворе Джур-Али найдутся и чернила, и перья, и кисточки, и даже хорошая китайская бумага.

Дня через три наступила оттепель, температура воздуха явно была плюсовая, выпавший снег бурно таял, истекая грязными коричневато-черными ручьями, дул теплый ветер, а в небе засияла совершенно весенняя просинь.

– Ништо-о-о, – поглядев на плывущие облака, прищурился рыжий Кузьма. – Хоть тут и юг, а зима-зимушка свое возьмет, морозцы еще будут. Да и как без морозцев-то? Зимники встанут – и что? До лета никуда отсюда не выберешься.

Проходивший мимо Ратников хмыкнул: вообще-то, насчет дорог Кузьма был абсолютно прав – по зимникам передвигаться даже и на большие расстояния куда как легче, нежели летом – и ручьи-речки-болота замерзли, и грязи нет. А потому следовало подсуетиться – и с Артемом, и с браслетиками. С последними – труднее, об Артеме-то хоть что-то уже было известно.

Прохаживаясь около ворот, Михаил ждал Евстафия с артелью. Наконец-то решившись провести на усадьбу водопровод, Ак-ханум долго упрашивала, да еще скольких трудов стоило получить разрешение на отвод от главного акведука. Получила… ну, кто бы сомневался – раз уж с Сартаком-царевичем задружилась, он и помог, кто же еще-то?

Из-за дальних холмов выкатилось солнышко, и еще больше стало походить на весну: закапало с крыш, ручьи зажурчали куда как радостнее, весело защебетали птицы, а кое-где, у ворот, проклюнулась зеленая травка. От всего этого, от музыки весенней, от теплого ветра, от щебета птичьего у Миши захолонуло в груди острой грустью. Господи, Господи… Да когда ж это все кончится-то? Когда же они выберутся наконец отсюда? Дай-то бог успеть до весны, по зимникам. Заложить тройку вороных в сани и рвануть со свистом – по степи, через замерзшие болотины, к теплому Азовскому морю и дальше – домой, домой, домой… К любимой супруге, к Пашке-младенцу, к… ко всему, чем живешь и что любишь.

– Что загрустил, Мисаил-друг? – похожий на юного индейца Утчигин, проезжая к воротам, спешился, улыбнулся.

Ратников тоже улыбнулся в ответ, потрепал парня по плечу:

– Весною повеяло, брат. И, знаешь, захотелось вдруг далеко-далеко, в степь.

– Так поехали! – сверкнул глазами молодой воин. – Бери коня, садись… Госпожа с нами отпустит. Джангазак, Уриу – все втроем на дальние пастбища едем, проверить, что там да как.

– Эх, и я б с вами рванул! – с явной завистью произнес Михаил. – Да не могу – дел много. Сейчас артельщики приедут – надо проследить, показать…

– А Рахман? Он-то на что?

– Рахман пусть домом занимается. К тому же ты знаешь – госпожа мне куда как больше верит.

– Потому что ты ее никогда не обманываешь, – покивал Утчигин. – А Рахман – всегда.

– Что же она его не прогонит?

– Сам знаешь – хитрые люди тоже нужны бывают.

– Хэй, хэй, Мисаил!!! – радостно хохоча, выехали с заднего двора подростки – Уриу с Джангазаком, узкоглазые, смуглые «индейцы», им еще бы перья, да броситься с кручи с кличем: «У-у-у-у, у-у-у! Апачи-и-и-и!!!»

Да поснимать скальпы с какой-нибудь бледнолицей сволочи, хоть, скажем, с углицких пропойц-князюшек, до власти да чужого добра жадных.

Седой, старый привратник живенько отворил ворота, и трое юношей, радостно крича, выехали из усадьбы да пустили лошадей вскачь – навстречу ясному солнышку, свежему ветру навстречу, навстречу весне… пусть даже и фальшивой.

Ратников немного позавидовал этим мальчишкам – ну, до чего ж хорошо! Скачи себе… ни забот особых, ни хлопот. Только что в любой момент убить могут – врагов у Белой госпожи хватает.

Ага, вот она и сама из юрты нарисовалась – видать, встала только что, но уже себя в порядок привела: волосы уложила, приоделась в белый свой кафтан-халат-дэли. Ай, красавица, красавица вдовушка – что уж тут скажешь? Только оближешься. Бровь соколиная, солнечно-карие, с зелеными весенними искорками, очи, тонкий – руками перехватить – стан, гибкое юное тело, грудь… бедра… ах, ах… редакция «Плейбоя» в полном составе завистливо пускает слюни – фотографа-то сюда не прислать!

– Хэй, хэй, Мисаил! – красавица приветливо помахал рукой. – Ты что так уставился? Нет, нет, не смотри – я еще не накрашена.

– Да и не нужно тебе краситься, – весело засмеялся Миша. – Лицо только портить.

– Артельщики твои когда придут?

– Сказывали – с утра, сразу после заутрени.

– Так заутреня-то давно уж…

– Так должны бы уж и быть… – обернувшись, молодой человек посмотрел за ворота и с облегчением выдохнул. – Да вон они едут.

– Рахман, встреть их и пусть пока ждут! – подозвав домоправителя, деловито распорядилась хозяйка. – А ты, Мисаил, пойдешь со мной. Покажу, где, как да что делать.

– Так ясно ж уже…

– Пойдем!

Ак-ханум повернулась, пошла – ну, до чего ж хороша, прямо не отвести взора! – и эту свою красоту юная госпожа конечно же осознавала вполне и пользовалась. А почему бы нет-то?

Поднявшись по невысокому крыльцу, они прошли в залу, натопленную настолько жарко, что у обоих сразу же выступил пот.

– Говорила же Рахману – не надо так жарко топить, по-зимнему… Сюда подойди, Мисаил… видишь, вот тут я прикажу бассейн сделать… как у римлян когда-то – атриум.

– Ого! – молодой человек искренне восхитился. – Откуда ты, моя госпожа, про римлян знаешь?

– Ну, ты совсем-то глупой меня не считай! – обиженно прищурилась девушка. – Я много чего знаю.

– Да я и не сомневаюсь, моя госпожа! – приложив руку к сердцу, Ратников со всем уважением поклонился.

Ак-ханум махнула рукой:

– Ла-адно. Вот здесь пусть трубу проложат… и вон там – там воду подогревать будут. А здесь, вот по бордюру, хочу мозаику в римском стиле устроить.

– Ага, ага, – послушно покивав, Михаил не удержался, съехидничал. – А чтоб совсем на Рим походило, надобно дыру в крыше пробить. В атриуме так.

– Дыру? В крыше? В голове у себя пробей, больше толку будет! – Ак-ханум расхохоталась, сдула упавшую на лоб прядь, лукаво сверкнув глазами.

Ратников аж языком прищелкнул:

– Ну до чего ж ты красивая!

Чувствуя, что теряет голову, подпадая под власть этих сверкающих зеленовато-карих глаз, подошел ближе, обнял, крепко целуя в губы…

Красавица поддалась было… но тут же отпрянула, шутливо погрозив пальцем:

– Нет-нет, не сегодня… Не в эти дни.

– Как пожелаешь, моя госпожа.

– Желаю-то я почти всегда, – цинично призналась хозяйка. – Но далеко не всегда могу себе позволить. Вот, как сейчас… сейчас я могу понести… а иметь детей хочется от того… от кого хочется. Я еду в гости сейчас, вот сейчас, прямо. И думаю, что вернусь только к утру… Ах… – мечтательно запрокинув голову, юная женщина улыбнулась. – Ах, если б все сложилось, как я мечтаю! Мисаил… вели, чтоб готовили лошадей. Ах… Ты же мой друг, ведь так?

– Да. И ты сама это знаешь.

– Знаю, – Ак-ханум обняла Михаила за шею, потерлась щекой об щеку. – Ты, верно, догадываешься – куда я еду… и зачем… Только не говори никому, ладно?

Резко повернувшись, юная госпожа выбежала из дворца во двор, в юрту, а Ратников неспешно подошел к артельщикам, степенно здороваясь со всеми за руку:

– Здрав будь, Евстафий!

– И ты будь здрав, друже.

Поболтали, потом Михаил повел часть артельщиков в дом… На крыльце оглянулся – Ак-ханум, верхом на вороном жеребце, пронеслась мимо в сопровождении воинов Шитгая. Ай, ай… зря она доверят этому гнусному толстяку! Лучше б Утчигина и его парней с собою взяла… хотя, с другой стороны, им еще не по чину – слишком уж молоды.

– Сам Сартак-царевич нашу госпожу звал! – выглянул из дверей Рахман. – Ах, какие люди.

Сартак… Михаил про себя улыбнулся – теперь ясно, куда красавица Ак-ханум так спешила с утра… и ясно – от кого хотела ребенка.

Что ж – просила не болтать… Так и не надо.

– Это дело госпожи, куда и к кому она едет! И не стоит слугам об этом болтать, – резко оборвав управителя, Михаил обернулся к артельным. – Заходите, парни.

И сразу же закипела работа – артельщики под руководством Евстафия что-то измеряли, долбили стены… Ратников зачем-то зашел к себе в каморку, что-то взять или так просто заглянул… и вдруг отчетливо услыхал голоса, доносившиеся сквозь проделанную в углу дыру из гостевой залы.

Хорошо было слышно, отчетливо… каждое слово. А что если…

– Евстафий, друг, – выйдя из своей комнаты, Михаил отозвал приятеля в сторону. – Ты вот через эту дырку трубу не тяни… возьми левее – так красивей будет.

– Как скажешь! – подрядчик пожал плечами. – Левей, так левей. Эй, парни – дыру вон ту заложите.

– Не, не, не, – замахал руками Ратников. – Закладывать ничего не надо – просто решеточкой золоченой закройте. Вдруг да пригодится еще дыра?

– Добро, закроем.

– И бассейн, бассейн – главное.

– Что?

– Ну, пруд этот домашний.

Отдав необходимые распоряжения, молодой человек вышел во двор и тотчас же увидал бегущего к нему Джаму:

– Мисаил, Мисаил, тут тебя из какой-то корчмы спрашивают. Говорят, ты задолжал там.

Проходивший мимо как раз в этот момент Кузьма навострил уши и ухмыльнулся.

– Задолжал? – Миша задумчиво поскреб затылок, проводив рыжего пройдоху взглядом. – Ах да, да, было. Только вот, сколько задолжал – убей бог, не помню. Пойду, уточню… Где там корчмарь-то, Джама?

– Сказал – у старого карагача ждать будет.

Под старым карагачом, в орешнике, паслась белая лошадь, рядом с которой, беспечно прислонившись спиной к толстому узловатому стволу, задумчиво жевал старую соломину галицкий кондотьер Савва Корягин.

– А-а-а, – подойдя ближе, усмехнулся Ратников. – Я почему-то так и подумал, что ты.

– Здрав будь, Миша, – выплюнув соломину, Корягин протянул руку.

– Здравствуй, здравствуй. Случилось что?

– Да так, – кондотьер лениво потянулся. – Помнишь, я тебе про одного новгородца рассказывал?

– Который то ли новгородец, то ли – нет?

– Да, да, про него. Сегодня ты с ним должен встретиться. К вечеру ближе в корчме Африкана Корыта – знаешь такую?

– Нет, – покачал головой Михаил. – Что же я, такой пьяница, что все корчмы должен в городе знать?

– У южных ворот это. Там, где яблоневые сады.

– Южные ворота, – Ратников издевательски свистнул. – Знаю – там юг, там тепло, там яблоки. А что за Африкан? Имечко, как у какого-нибудь ди-джея.

– Не понимаю тебя… Впрочем, имя, как имя. Корыто – наш человек, то есть в смысле – мой, рязанец. Суздальцев куда больше, чем татар, ненавидит. Да и других своих соседей – черниговцев, смолян – не жалует.

Миша при этих словах усмехнулся:

– Ишь ты! Рязань татары пожгли, а рязанцы суздальцев ненавидят!

– Это потому, что суздальцы еще допрежь татар Рязань разорили. Татарам уж одни ошметки остались. А вообще-то, все там хороши, чистеньких нету. Вот и Африкан – был себе своеземцем, хозяйничал, до татар еще. Отъехал как-то в Рязань, в базарный день. А тем временем суздальцы налетели, усадьбу пожгли, супружницу его да детишек – в полон, в рабство булгарам продали або смолянам – поди-ка, найди. Погоревал Африкан, да делать нечего – только усадьбу отстроил, а тут – татары.

– Дальше можешь не рассказывать, – махнул рукой Михаил. – Понятно – попал мужик из огня да в полымя. Был своеземцем, стал рабом… потом, видно, выкупился.

– Выкупился, – подтвердил Корягин. – В полон-то его Субэдэев сотник взял… а кто такой Субэдэй, объяснять не надо. Вот и сотник тот – весьма уважаем. Африкан ему сразу предложил вино, да бражку, да медовуху ставить… Так вот и деньжат скопил, выкупился, корчму открыл. Сотник, хозяин его бывший, Африкану покровительство оказывает. Не за так, конечно.

– Понятно – крыша, значит.

– Причем тут крыша?

– Так… к слову. А почему прозвище такое – Корыто?

– Так Африкан-то первое время в корыте брагу ставил.

– А ты… и те, кто за тобой… ему деньжатами подмогнули, вложились тайно. Ну, не лично, а, скажем, через какого-нибудь галицкого купца.

Корягин хмыкнул:

– А ты умный. Все хорошо понимаешь. Если что не так пойдет, Африкан тебе и поможет. С новгородцем как знакомство свести – твое дело.

– Сведу. А как я его узнаю?

– Африкан покажет.

– А…

– А ты ему от меня поклон передашь.

– Что ж ты сам-то не познакомишься?

– Сказал уже – раскладов местных покуда не ведаю, да и…

– Понятно – светиться лишний раз не хочешь. На долгое залегание, значит, послан.

– Опять невесть что говоришь! Ну, у вас, новгородцев, и речь – иногда вообще не понять ни одного слова.

Корчма Африкана Корыто оказалась не какой-нибудь там глинобитной мазанкой, а основательной постройки зданием, сложенным из кирпича и выложенным по карнизу симпатичными голубовато-изумрудными изразцами. Выходящие на улицу стены – по восточному обычаю, глухие – были расписаны узорочьем, узенькие оконца смотрели во внутренний двор, где были устроены летние террасы и кухня, террасы, кстати, не пустовали и сейчас, тем более что погода выдалась теплой. Двор чисто выметен, с каменными амбарами и конюшней – все добротное, выстроенное на века, видать, бывший раб стоял на этой земле прочно. Как и многие, ему подобные. А что? Вести бизнес в Орде было куда удобней и безопасней, нежели на разоренных русских землях, разоренных не столько нашествием Батыя, сколько – до него – княжескими междоусобицами. Из более четырехсот городов монголы разорили десятка три, не больше. Все же остальное свои, свои творили. Какая там, к черту, «Святая Русь», когда рязанцы, суздальцы, новгородцы и все прочие друг для друга – вражины лютейшие! Зря, что ли, князья к хану за ярлыками ездят? Заручиться поддержкой, войско, если что, попросить – и соседушек своих гнобить, гнобить, гнобить! А если еще и сбор дани на откуп взять получится… все финансовые потоки на себя перевести… у-у-у… об этом только мечтали. Пока.

Покачав головой, Михаил подошел к террасе и осмотрелся. Под увитыми виноградной лозой навесами уютно расположились клиенты – пока еще их было немного, с дюжину человек: парочка уже хорошо выпивших монголов, узнаваемых по резкому запаху от рождения немытых тел, а все остальные, судя по внешнему облику, – русские: купцы, приказчики и так, мелкая торговая теребень.

Ратников задумчиво уселся на свободную скамеечку в сторонке от всех. Интересно, новгородец уже здесь? Или еще не пришел, не появился?

– Хозяина покличь, – негромко попросил Михаил враз подбежавшего служку. – Скажи, поклон ему… от Корягина Саввы. Он знает.

– Передам, – шустро поклонился слуга. – А что принести? Бражицы? Пива? Или, может быть, фряжского вина?

– Так уж и фряжское? – усомнился молодой человек.

Слуга улыбнулся:

– Из Кафы. Но по вкусу, как фряжское. Они же и делают. Правда, скажу сразу, недешево.

– Ладно… – Ратников тряхнул мошной, в которой приятно звякнуло полученное от йисута серебро. – Тащи кувшинчик на пробу.

Вино и закуски – пареную репу с запеченной в яблоках уткой, пироги да ячменную кашу на большом серебряном подносе – принес, надо полагать, сам хозяин осанистый угрюмого вида мужик с окладистой, черной с проседью, бородою, одетый в длинную, до колен, рубаху и лазоревый, расшитый мелким бисером, кафтан, явно свидетельствующий о его финансовой состоятельности.

– Угощайся, друже, – поставив поднос на стол, поклонился кабатчик. – Нужного тебе человечка еще нет. Как появится, я дам знать.

– Добро, – Ратников выкатил на стол серебряху.

Африкан Корыто поморщился:

– Убери, друже. Угощаю нынче!

– Даже так?!

– Друзья Саввы – мои друзья. Нешто друзей обирать можно?

Михаил, честно говоря, обрадовался – йисут-то не так уж и расщедрился, денег было мало. А тут – утка в яблоках, каша, пироги да еще вино… Неплохо. Очень даже неплохо.

Новгородца Ратников углядел сам, точнее сказать – услышал.

– Эй, целовек! Целовеце!

Миша сразу и обернулся: это ведь в Новгороде вот так вот «цокали» да вставляли лишние гласные.

– Целовек!

– Что угодно, господине?

– Пива пока принеси да покушать что-нибудь…

Ратников искоса присмотрелся: довольно молод – лет и тридцати нет, не высок, не низок, лицо неприметное, круглое, с реденькой кургузою бороденкой и такими же редкими усиками, не сказать, чтоб неприятное, но и красавцем особым не назовешь, так, обычное лицо, обычный мужичок. Неприметный, такой, как все. Одежка тоже подобрана в тему: темная рубаха, синий, без изысков, кафтан, армячок серенький. Но все добротное, новое, а на поясе – увесистый кошель и кинжал. Да еще за голенищем – Миша приметил – ручка от ножика засапожного торчала. Вооружен изрядно! И, похоже, никого видеть не хочет, знакомиться ни с кем не намерен, сидит себе в уголке, кушает. Что, больше негде перекусить? Или тут у него встреча? Да и этот ли? Может, показалось?

– Вон тот, – поставив еще один кувшин, незаметно кивнул подошедший хозяин. – В углу который.

Он! Правильно угадал, значит.

Ага… вот и еще один – этот явно местный, татарин или, скорее, кыпчак, лицо, как тарелка, плоское, узкоглазое, злое, одежка дорогая, да грязная, за поясом плеть…

– Ай, ай, Караим-мурза, как я тебя рад, уважаемый, видеть! – выскочив из-за стола, рассыпался в любезностях новгородец. – Садись, садись, дорогой.

– Зыдырав буть, Окун. Чэго звал?

– Так, может, поначалу откушаем?

– Некогда минэ кушат! Гавары! На сто дырхэм сагласен? Нэт – ухажу.

– Эй, эй, постой, уважаемый Караим-мурза. Сто дирхемов за шестерых пленников, это, знаешь, слишком. Здесь ты их за такую цену нипочем не продашь.

– Я и нэ прадаю. Пуст у минэ будут.

– Ну и сдохнут они у тебя с голоду. И что? Ведь точно – за зиму сдохнут!

– Пуст!

– Караим-мурза! А за полсотни дирхемов ты себе хорошего коня купишь, ай!

– Полы сотна? Нэт.

– И невольники у тебя – дохлые, ты ж сам знаешь.

– Сотна! И – всэх бэры.

– Все мне не нужны, уважаемый. Только те шестеро, о которых мы с тобой уговаривались.

– Сэмдесат!

– Шестьдесят. Ну сам подумай, на что тебе эти доходяги?

Долго не спорили, то ли Караим-мурза и в самом деле куда-то торопился, то ли все уже было давно решено и осталось лишь уточнить оплату. На чем-то сошлись… на семидесяти, кажется. Со скорбным лицом новгородец отсчитал монеты. Мурза ухмыльнулся, встал… намахнул на ход ноги кружку, вышел, пошатываясь.

Скорбная мина на лице новгородца враз сменилась самой довольной улыбкой:

– Целовеце! Вина давай. Самого лутцего!

– Эй, эй… – Михаил поспешно задержал служку. – Скажи хозяину, пусть даст кислое.

– Кислое?

– Тсс!!! Самое что ни на есть. Чтобы аж скулы сводило.

– Не понял тебя, госпо…

– Хозяину мои слова передай!

Отпив из кубка, новгородец скривился и заплевался:

– Целовек! Целовек! Ты цто принес-то? Кисло!

– Вот и у меня, кажись, кислятина, – Ратников тут же пересел к парню. – А думал – показалось.

– Да ницего не показалось! Попробуй-ко, добрый целовек. Ну разве такое пить можно?

– Пусть другое несут! И уж теперь – два кувшина. Бесплатно! Эй, хозяин! Корчмарь! А ну, иди-ка сюда, любезный. Убирай свою кислятину. Тащи другое, хорошее! Вот… это другое дело.

Попробовав мигом принесенное служкой вино, молодой человек улыбнулся:

– Меня Мисаилом зовут.

– А я – Окунь.

– Из Новгорода? Говор-то новгородский.

– Из Новгорода, – парень кивнул, внимательно поглядывая на Мишу. – А ты откель будешь?

– Да, почитай, из местных. Боярыни одной управитель и доверенный человек.

– Рядовиц, цто ль?

– Сам ты рядович. Сказано тебе – доверенный человек!

– А боярыня твоя кто?

– Госпожа Ак-ханум, очень богатая и влиятельная вдовица.

– Ак-ханум?! – обрадованно переспросил собеседник. – Так я ж про нее слышал. И ты, Мисаиле, у нее – в доверенных людях?

– Именно так и есть.

– Ах… это хорошо, цто я тебя встретил. Я ведь не просто так здесь, в татарах. Пленников выкупаю – народ по папертям собирает выкупное, а я вот – тут занимаюсь.

– Хорошее дело, – Ратников широко улыбнулся. – И многих уже выкупил?

– Да многих. Боярыня твоя, Ак-ханум, говорят, с самим царем накоротке знакома?

– Не только с царем, но и с царевичем!

– Ай, добро, ай, славно. У нас ведь всяко бывает, сам знаешь – без покровителей – ну, никак! Так ты, если цто…

– Если что – сладим. Всегда обращайся, дружище Окунь. Кстати, а почему у тебя имя такое? Батюшка рыбаком был?

– Был, – собеседник растянул губы в улыбке. – Так его у нас, в Новгороде, на Федоровском вымоле, и прозвали – Онфим Рыбак. А я вот – Рыбаков Окунь. И братец у меня – Налим, а сестра – Плотица.

На Ак-ханум конечно же этот подозрительный черт и клюнул – а кто бы не клюнул-то? От таких знакомств не отказываются и мимо не пропускают. Никогда. Что здесь, в тринадцатом веке, что в будущем, двадцать первом.

Значит, выкуп невольников из рабства… Благое дело. Только что ж тогда привлекло столь пристальное внимание кондотьера Саввы? А вот у него и спросить. Правда, для начала надо уговориться с новым знакомцем о встрече.

– Окунь, дружище! А, давай-ка, мы с тобой еще разок посидим где-нибудь. Вот хоть тут же и посидим.

– Посидим, славно, – новгородец с готовностью кивнул. – Слушай, Миша, а ты у своей госпожи про ханский караван не узнаешь?

– Что еще за караван? – насторожился Ратников.

– Говорю ж тебе – ханский. Гости знакомые баяли, что вскорости выйти должен. Из Сарая в Кафу. Многие хотят присоседиться – дорожка-то дальняя, а там ведь и воины, охрана. Да и кто посмеет на ханский караван напасть?

– Добро, – Михаил допил вино и кивнул. – Узнаю.

– Вот и славненько, друже.

Корягин подошел почти сразу же, как только фигура новгородца скрылась из виду. Видать, кондотьер ошивался где-то здесь, рядом, контролируя весь процесс. Что ж – разумно.

– Обычный, говоришь, человек? Пленников выкупает? Новгородец… точно?

– По говору – да. Да и город знает.

– А чей человек?

– Про то не сказывал. Ну, так ведь рановато еще. Для полной-то откровенности не один кувшин выпить надобно. А что ты так им заинтересовался-то?