Текст книги "Золотая лихорадка"

Автор книги: Андрей Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

Через два часа, поймав попутку, Филатов вышел на вокзале. С положением беглеца и невольного супермена он уже давным-давно свыкся, но в этот раз долго так продолжаться не могло – его либо скрутили бы, либо он сам нарвался бы на неприятности и, вынужденный сопротивляться, выпустил бы все пули, твердо решив не сдаваться ни при каких обстоятельствах. Это решение было железным. В общем-то, для этой цели Филатов и тягал сейчас с собой оружие. Имея на счету десятки трупов, он никогда не раскаивался в том, что отправлял в мир иной разную мразь. Но в этот раз, встретившись с детьми, которые исповедовали ненасилие, он не считал для себя возможным продолжать кровавый путь.

«Флэт» на окраине Питера оказался грязной однокомнатной квартирой в невзрачной «хрущевке»; в углах комнаты и даже в крохотной кухне лежали на полу тюфяки – иной мебели там не было. Юра удивился, как это милиция до сих пор не обращала внимания на такую «малину», но потом ему объяснили, что многие из «законопослушных» жителей живут не лучше и хлопот с ними у правоохранительных органов побольше, чем с квартирой, где останавливаются заезжие «дети дороги». Когда же Филатов отворил дверь, на «флэте» тусовалось человек пять хипов и один с виду обычный подвальный бомж. От него так пахло, что Юрий старался не дышать, проходя мимо него. Остальных, по-видимому, это нисколько не заботило. Они покуривали травку, ловя от этого кайф, и только один, пожилой, с бородой, как у Филатова, спросил:

– А это не тебя я прошлым годом на Чебаркульском перевале видал? Ты же Боб, верно?

– Нет, я – Люля! – гордо отвечал Филатов.

– Люля... Хэ, Люля! Так это ты под грудью у Мадамы задрых, яко младенец?

Юра вспомнил, что кличка у той славной подружки точно была Мадама. «Ишь, помнят, а четверть века прошло...»

– А где Мадама-то? – вслух спросил Юрий. – Давненько не пересекались.

– Хэ, крестная твоя, говорят, проросла не слабо, по трассе не ходит, а ездит – ее какой-то крутой подобрал на питерской трассе и прямо в загс завез. Травка-то есть у тебя?

– Коньяк есть.

Услышав про коньяк, бомж встрепенулся и подполз поближе, заставив Филатова сморщить нос. Остальные были под кайфом от травки и не обратили внимания.

Дыша ртом, Юрий откупорил бутылку. Плюнув на приличия, выпил треть бутылки сам, потом приложился бомж, оставив ровно треть заросшему щетиной мужику. Тот, зажмурившись от удовольствия, медленно выпил и, несмотря на то что сидел на корточках, умудрился изысканно поклониться.

– Что, ваша светлость, предки небось и не такое пивали? – улыбнулся Геша (так звали хипа) и представил бомжа Филатову: – Знакомься, это потомок князей Пожарских. У них в роду то герой, то алкоголик. Нынче, правда, алкашей больше.

– Серьезно? – не поверил Филатов.

– Да. Единственное, что он еще не пропил, да и не пропьет, – жалованная грамота Алексея Михайловича его пра-пра... не знаю, какому деду. Я историк по образованию, можешь мне поверить.

– Так за эту грамоту он лет двадцать пить сможет!

– Понимаешь, Люля, чем князья от нас отличаются? Тем, что всегда остаются князьями. Настоящий князь – он и в грязи князь. Не может он ту грамоту пропить, заклятие Вечности на нем. И сыну отдать не может – только после смерти она сыну достанется.

Князь Пожарский привалился к стене, блаженствуя.

– Так у него и сын есть? – спросил удивленно Юра.

– Есть. В Париже. Они с матерью уехали, а он не захотел. Тут остался. Говорил, документы и еще кое-что в надежном месте спрятал – сын знает где. А сам вот так и живет.

История бомжа Пожарского, который мирно похрапывал у оклеенной рыжими обоями стенки хиповского «флэта», погрузила бывшего советского десантника Филатова во вполне понятную меланхолию.

Глава 8

«Дмитриев Евгений Гаврилович. Год рождения – 1969. Место рождения – поселок Атах-Юрях Якутской АССР. Холост. Прописан по месту рождения. Военнообязанный. Проходил срочную службу в строительном батальоне... Состоял там-то и там-то в таких и сяких должностях... Водитель категорий А, В, С...»

И вообще – неплохой мужик, судя по характеристике с прежнего места работы в стройбанде Атах-Юряхского трахбах-треста. Над характеристикой Филатов ржал больше всего.

... Когда Спейс, который уже знал о нападении на «флэт» в Гатчине, на следующее утро привез на окраину Питера пачку документов, Юра занимался благотворительностью. Он притащил еще выпивки, а по дороге забежал в магазин и купил пару комплектов мужского белья, рубашку и дешевенький костюм. Вернувшись, он разбудил бомжа Пожарского и загнал его в облезлую ванную. Во избежание пропития последним обновок все, во что был экипирован Пожарский, – невообразимое трико и когда-то голубая рубашка – было выброшено в мусорный бак, стоявший во дворе. Геша посоветовал нарисовать на спине пиджака цветочек (пропьет ведь иначе!), но Филатов воспротивился, надеясь на дворянскую честь. «Его светлость» вышла из ванной более-менее похожая если не на князя, то просто на человека.

– Спаси Бог, добрый человек! – произнесла «светлость». – Подал убогому – подал Господу...

– Да не за что, сударь, – поскромничал Юра и налил полстакана коньяку: – Это вам.

Пожарский выпил, поблагодарил, и тут появился Спейс. Сообщив, что всех пацанов и девчонок, не найдя улик, выпустили из милиции в тот же день под подписку, а мент, который грохнулся с крыши, помер, он вытащил из кармана пачку документов.

– Кстати, как без моего фото обошлись? – поинтересовался Юра, разглядывая в паспорте снимок, похожий на каждого российского гражданина вообще и на Филатова в частности.

– У них целая фототека есть в компьютере, тысячи три снимков. Специально по типам подбирают, чтобы клиентов не обременять. Быстро сделали, а?

– Профессионалы... Даже характеристику напечатали...

– Это уж как водится, фирма веников не вяжет. Что дальше-то делать думаешь?

– Уеду от греха подальше. Надо бы разобраться, кто за мной, кроме милиции, ходит, но где же ты концы найдешь... В Москву мне возвращаться не резон. Все равно, откуда там в этом вагоне золотишко объявилось, мне не узнать. Разве что... Есть один человек, который с золотом связан. Но до него долго добираться. Поеду куда-нибудь в Ташкент, там друзья еще со службы остались. Или вообще на все четыре стороны...

– Понятно... – Спейс тяжело вздохнул. – До вокзала подвезти? Я на машине...

Филатов вошел в огромное здание санкт-петербургского вокзала. До поезда в направлении Узбекистана оставались еще часы. С души немного отлегло – коньяк помог. И вдруг на стене, на доске объявлений, он увидел... свою собственную фотографию! Оказалось, фанерный щит был стендом, где вешали данные на объявленных в розыск. «Быстро сработали!» – подумал десантник и стал читать сопроводительную листовку.

«Органами внутренних дел по обвинению в совершении особо тяжкого преступления разыскивается гражданин ФИЛАТОВ Юрий Алексеевич, 1969 года рождения. ПРИМЕТЫ: на вид – тридцать пять – сорок лет, волосы темные, рост – 1 метр 85 сантиметров. Телосложение среднее, лицо слегка удлиненное. ОСОБЫЕ ПРИМЕТЫ: небольшой шрам под левым глазом.

Просьба ко всем гражданам, имеющим сведения о данном человеке, позвонить в ближайшее отделение милиции или 02.

ВНИМАНИЕ! Преступник может быть вооружен! При задержании проявлять максимальную осторожность!

МВД Российской Федерации».

Вооружен и очень опасен... Что ж, для кого-то действительно Филатов мог быть опасен. Возвращаться в родные места и отстреливать по одному тамошних бандюг? Юра не стал обольщаться, зная, что его найдут либо менты, либо бандиты.

Он вышел на площадь, присел на лавку, закурил, пригнув голову... И медленно обернулся на тихий голос, прозвучавший сзади:

– Юрий Алексеевич, не пугайтесь, я не из милиции. Не хватайтесь за пушку, разговор есть.

За спиной Филатова, немного в стороне, как бы и не глядя на него, стоял ничем не примечательный человек в сером костюме. Он демонстративно держал руки на виду, чтобы показать, что оружия не имеет.

– Кто вы? – спросил Филатов.

– С вами хочет познакомиться один серьезный человек. Если вы окажете ему услугу, он сможет решить ваши проблемы.

Филатов незаметно огляделся вокруг.

– Вы пришли один?

– Да, как вы заметили. Если бы меня сопровождала группа захвата, вы спокойно бы с ней расправились... Или она с вами. А я не выполнил бы задания.

– Как вы меня вычислили?

– Мы контролируем мастеров, которые штампуют фальшивые документы. Узнать, кто вы, труда не составило. Вы уж простите, Юрий Алексеевич, что я подошел со спины, но о вас ходит молва, что вы привыкли стрелять без предупреждения.

Филатов хмыкнул:

– Иначе трудно выжить...

– Я вообще не понимаю, почему вы до сих пор живы. Это для меня загадка. За вами тянется такой хвост, что любой другой на вашем месте давно лежал бы в яме на кладбище. Вы же знаете, как у нас хоронят незарегистрированных усопших...

– Знаю... – пока Филатов чувствовал, что прямой опасности для него нет.

– Так вот. Некто не без оснований полагает, что вы – человек весьма удачливый...

– Да уж... – поморщился Филатов.

– ... Я имею в виду лишь то, что непосредственная опасность заставляет включиться такие силы вашего организма, которые даны одному из сотни. А то и больше. А когда опасности нет, точнее, когда вы ни для кого опасности не представляете, на вас никто не охотится, не поджидает за углом – вы просто уходите в пьянку, например. Хотя на вашем месте я бы этого не делал...

– Я на своем месте, – Филатова стал раздражать этот «серый».

– Извините. Если помните, в ««Юноне» и «Авось»« – «Я удачник, ваше сиятельство...»

– Ну да, «... сие предприятие сулит большие блага Российской империи». Может, хватит литературных экзерсисов?

– Вот видите, «экзерсисов»... Ох, не простой вы человек, господин Филатов...

– Мне посчастливилось общаться с умными людьми, – перебил Юрий. – Что дальше?

– Хорошо, что вы взяли от них только лучшее, – невозмутимо продолжил человек в сером, который к тому времени успел усесться на лавку рядом с Филатовым. – Потому что, как известно, «от многие мудрости есть многие печали». Ну а на предмет «Российской империи» – то ей вы действительно можете послужить.

Филатов задумался. То, что его нанимают для каких-то темных дел, сомнений не вызывало. Но помощь ему сейчас нужна была, как никогда, и он сказал:

– Когда я должен дать ответ?

– Предварительный – сейчас. И я не ошибусь, если скажу, что в нашей помощи вы очень нуждаетесь, – собеседник словно прочитал его мысли. – Итак, торопить вас нет надобности, но завтра в любом случае будьте на этом же месте... скажем, в десять утра. Я подойду и отвезу вас к заинтересованному человеку.

– А если я все-таки не соглашусь?

– Вам же хуже. Придется выпутываться самому, а это вам не морды возле хиповских притонов бить. Кстати, милиционер в Гатчине – тоже на вашей совести. Он, если вы не знаете, умер в госпитале. До завтра?

– До завтра...

Человек в сером кивнул, встал и направился в сторону «Волги», стоявшей неподалеку. Филатов поежился, как будто в теплый июньский вечер ворвалось ледяное дыхание Арктики.

– ... Гражданин Дмитриев, вы приговариваетесь к аресту на 15 суток за дебош в нетрезвом виде в общественном месте. Решение вступает в силу с сегодняшнего дня. Можете уводить... – обратился холеный молодой судья в мантии к милиционеру, стоящему у двери кабинета.

... После разговора с «серым посланцем» Филатову стало не по себе. У него возникло дикое желание напиться, чтоб хоть на время забыть о надвигающейся буре, способной – он это чувствовал – круто изменить его жизнь. О том, чтобы мирно «лечь на дно», уже речи быть не могло. Его вычислила какая-то очень серьезная контора. Возможно, ФСБ. С такими шутки плохи.

Филатов положил в карман три стодолларовые купюры, оставшиеся деньги упаковал в сумку вместе с пистолетом и отправился в камеру хранения. Свободных ячеек, как назло, не было, пришлось упрашивать мужика в отделении для крупногабаритной клади, чтобы он определил сумку как дорожный сундук. Поворчав, старик «снял» с Юры триста рублей и выдал квитанцию, равнодушно привязав к сумке бирку и приткнув «ручную кладь» между какими-то огромными чемоданами. Юра взял такси и отправился кутить. Поездив по центру Питера, он по совету таксиста осел в довольно приличном ресторане, куда пускали без клубных карточек. Юру понесло почти сразу, но хорошая закуска не позволила ему, хлопнувшему под удивленным взглядом официанта один за другим два большущих бокала коньяка, свалиться под стол уже на первой минуте «матча». А на второй минуте к нему подсела довольно симпатичная, но явно злоупотребившая косметикой куколка, которую Филатов сперва хотел шугануть, но передумал и заказал ей шампанского и конфет.

На Филатова напал нервный жор, и он проглотил все заказанное в один момент, успевая вставлять пять копеек в болтовню девчонки, вовсю расписывавшей, какие они с ней хорошие. Отвалившись от стола, Филатов понял, что подружка – ее звали Виолетта – могла бы обойтись ему недорого, а накачанный алкоголем мозг убрал всякие барьеры: ни чувство опасности, ни простое беспокойство Юрия уже не посещали.

– Может, ты больше не будешь пить? – спросила Виолетта, когда Юрий налил очередную рюмку. – Мы могли бы поехать ко мне...

– Слышь, подруга, на кой тебе этот пьяный фраер? – надвинулся откуда-то сбоку расплывчатый силуэт. – Пошли со мной, отымею по полной программе!

– Юра, убери его, это садист, меня девчонки предупреждали! – взвизгнула малышка.

– Эй, ты, с-слиняй отсюда! – только и смог произнести Филатов заплетающимся языком.

– Щас сам слиняешь, говно! – провозгласил тот и вознамерился отвесить Юре обидный подзатыльник.

Филатов, несмотря на солидный перепой, отклонился в сторону и снизу дотянулся до подбородка тумбообразного мужика. Удар был слабый, но у того как раз в этот момент язык оказался между зубов, и он, не ожидавший отпора, прикусил самый его кончик. Издав утробный звук, громила поднял Юру левой рукой за воротник, а правой расквасил ему нос. Рука Филатова наткнулась на бутылку с остатками коньяка, которая и была им тут же разбита о череп обидчика. Как их растаскивали, Филатов уже не помнил.

Из «обезьянника» Юру отвезли прямо в «Кресты» и на следующий день, для формы допросив, «гражданину Дмитриеву» в очередной раз зачитали приговор о лишении свободы сроком на 15 суток. «Хоть протрезвеешь!» – ехидно добавил мент, который, судя по цвету носа, сам был не последний слуга Бахуса.

Юра отправился «сидеть», моля Бога, чтобы его не узнали...

Первые дни на нарах среди таких же, как он сам, «дебоширов» Филатов провел как в страшном сне. Казалось, все бы отдал за кружку пива. Он и еще двое таких же бедолаг молча валялись на нарах, стонали ночью не в силах заснуть, мешали остальным – всего их в камере было девять человек. Но через три дня Юра оклемался и, когда партию «пятнадцатисуточников» вывели на общественно полезные работы по уборке территории, даже разговорился с товарищами по несчастью.

– Слушай, борода, – обратился к нему седой работяга, мотавший «срок» за то, что круто поговорил с зятем, – как это тебе такое украшение менты оставили?

– Хотели сбрить, не дал – правами человека припугнул... Шучу. Конечно, все равно сбрили бы, да обещал взятое при обыске назад не требовать, там у меня почти две сотни было. Вот и оставили в покое.

– Пропьют, падлы, не женам же понесут... А я все равно: выйду – с этим подлецом разберусь.

– С зятем, что ли?

– С ним, гадом! Окрутил девчонку, только школу кончила, умница, красавица, поступать собиралась – так нет, в загс, и все тут! – мужик сплюнул и яростно шваркнул лопатой об асфальт. – Сам голь перекатная, хулиган, не работает нигде... А тут, смотрю, повадился Ольку дубасить! Ну, я его выгнал, а он – двери ломать. Я его и отчехвостил прямо на лестнице. Соседи милицию вызвали, а те разбираться не стали и обоих в КПЗ... Мать их...

– Девчонку жалко.

– Жалко. Не пришлось бы ей аборт делать.

Филатов от всей души выругался... С этим работягой, ни за что загремевшим на нары, они подружились. И вместе дали отпор случайно попавшему на «сутки» блатному, который вознамерился сделать из камеры «суточников» уголок «зоны» и стать там паханом.

Шел десятый день отсидки. На работу никого не забрали, и Филатов уже приготовился маяться целый день на нарах, когда в камеру ввели очередного постояльца, на руках которого не было живого места от наколок.

Первым делом Граф, как он гордо себя поименовал, категорически отказался занять вакантное место у жестяного оцинкованного бака, играющего роль параши: «Да вы че, кореша, бля, в натуре, меня, на парашу? Я вам петух, что ли?» И когда честные пьяницы и дебоширы, не знающие порядков зоны, отказались подвинуться, «аристократ» схватил за грудки лежащего у стены провинциального мужичка и сбросил его с нар: Все замерли. В камере мужики жили мирно, да и настоящих «борзых», на счастье, не попадало, пока не осчастливил своим посещением «Его сиятельство».

Первым поднялся Седой – знакомый Филатова. Подойдя спокойной, пролетарской походкой к Графу, он, остановившись в полушаге и заложив руки за спину, спросил:

– Ты за что мужика обидел, нехристь?

«Блатной» выпучил глаза.

– Да ты... Да ты... шваль станочная, бля, учить меня... – прохрипел он и замахнулся на Седого. Тот, мужик тоже не слабый, поймал его руку, но не удержал и получил в глаз. Тут не выдержал и Филатов, вскочил и со всего маху вплющил кулак в ухо тюремного «аристократа». Тот отлетел прямо к дверям камеры... под ноги милиционера, который, равнодушно на него глянув, скучным голосом сказал:

– Дмитриев, на выход! С вещами...

Юрий замер. Из камеры забирали или на работу – партиями, или тех, кому время пришло выходить на свободу. Ему же оставалось целых пять дней и ночей.

Взяв с нар куртку, Филатов подошел к Седому:

– Ну, бывай, даст Бог, увидимся... при других обстоятельствах.

– Как отпустят, приходи, адрес я тебе говорил...

– Возможно, приду. Счастливо, мужики!

Проходя мимо поднявшегося с бетонного пола Графа, Юрий незаметно ткнул его пальцем в солнечное сплетение, от чего бывший зэк икнул, и, прошептав внушительно: «Понял, мудак?» – вышел в коридор. Дверь за ним с лязгом закрылась, и милиционер повел его тюремным коридором во двор, в следственный корпус.

Майор, сидевший в кабинете, как-то странно посмотрел на Юру, открыл сейф, вытащил из него пакет с его документами.

– Распишитесь, – потребовал он. – Тут ваши документы и деньги.

Филатов недоуменно посмотрел на майора:

– Спасибо, конечно, но...

– Предупреждать надо, что друзей там, – милиционер показал на потолок, – имеете.

Филатов недоуменно посмотрел в направлении, куда показывал майор, и, пожав плечами, вышел из кабинета вслед за сержантом. Тот довел его до выхода. Десантник оказался на улице, так ничего и не поняв. Впрочем, заявлять, что тут какая-то ошибка, он, по понятным причинам, не стал.

Квитанция из камеры хранения оказалась на месте, и Филатов отправился на Казанский вокзал. «Хоть какая-то польза от отсидки, – думал он по дороге. – Из запоя вышел... Нет, ну какие лохи! Больше недели держали в камере человека, на которого объявлен всероссийский розыск, и спокойно его выпустили. Даже раньше срока». А вот почему раньше, Юрий уже начинал догадываться.

В камере хранения на вокзале дежурил тот же дед, что и десять дней назад. Юра протянул квитанцию и, доплатив сотню, получил в целости и сохранности свою сумку. Там все оказалось на месте. Филатов купил мороженое и присел на ту же знакомую лавочку.

И тот же знакомый «серый» голос из-за спины насмешливо произнес:

– Да-а, гражданин Филатов, вы не только мокрушник, оказывается, но еще и дебошир. Опасный парень, с вами лучше не связываться!

Филатов обернулся и встретил взгляд давешнего мужика сером костюме. Правда, на этот раз костюм был черный, с галстуком в горошек, и человек в нем напоминал бывшего инструктора райкома партии.

– Как мне вас называть? – спросил Филатов.

– Меня зовут Матвей Кузьмич. Долго же мы вас искали. Кто знал, что вы от нас в тюрьме спрятались? Когда выяснили, босс чуть не лопнул от смеха.

Матвей Кузьмич присел рядом с Юрием:

– Ну, и что вы нам скажете, любезный дебошир? Только прошу об мою голову бутылок не разбивать...

– Надо будет, так разобью, – в тон ему ответил Филатов.

– Вряд ли у вас получится. И все-таки?

– Могу я сначала поговорить с... «боссом»?

– Сначала ответьте, будете с нами работать или нет.

– Ну, зачем вам мой формальный ответ? Знаете ведь, что пока я от вашей конторы никуда, кроме тюрьмы, не денусь.

– Мне ваш ответ нужен для того, чтобы определить вашу... скажем так, искренность. Поверьте, у меня есть такая возможность.

– Что ж, сформулируем так. Я согласен выслушать ваши предложения. Вас это удовлетворяет?

– Не вполне, но...

– Кстати, как вы проверяете мою искренность? Дистанционный «детектор лжи»?

– Вы близки к истине. Только в моем «детекторе» нет шкал со стрелками и электронных ламп. А теперь нам пора ехать, гражданин закоренелый дебошир.

Глава 9

Вилор Федорович Логвиненко в детстве очень страдал из-за своего имени. В тридцатую годовщину смерти вождя мирового пролетариата такие имена давать было модно, и родители были искренне уверены, что человека, отмеченного инициалами Великого, в жизни может ожидать более выдающаяся судьба, нежели какого-нибудь Сергея, Андрея либо Николая. Имя Вилор означало: «Владимир Ильич Ленин Организовал Революцию».

Но Вилора по имени звал только отец, стопроцентный питерский пролетарий, ребенком переживший блокаду и связанную с ней дистрофию и умудрившийся через десять лет после ее прорыва зачать ребенка, да участковый, который заполнял на него протоколы за хулиганство. Юный Логвиненко, впрочем, хулиганом был не злостным, а, если можно так выразиться, творческим. Однажды, лет в пятнадцать, этот круглый отличник, если не брать в расчет неудовлетворительное поведение, выбил камнем окно квартиры, в которой жила нравившаяся ему, но недоступная барышня, и забросил туда букет цветов, собранных в окрестных палисадниках.

Компания, в которой не последнюю роль играл Логвиненко, могла в центре Ленинграда стащить с головы жены какого-нибудь ответственного работника богатую шапку, продать ее перекупщику, а вырученные деньги бросить в менее богатую шапку безногому фронтовику, какие в те годы еще подвизались возле пивных ларьков. Друзья звали своего лидера просто Виля. А те, кто был им обижен, отбегали на почтительное расстояние и голосили «Виля – простофиля!» Вилор на них за это не обижался. Он вообще был человеком необидчивым.

Вилор Логвиненко всегда и везде хотел быть первым. Не из мести обществу, родственникам, соседям, дворовым мальчишкам... Нет, мстить ему было практически не за что. «Старый колодец невского двора», где он прожил до семнадцати лет, научил юношу относиться к жизни не как к полосе препятствий, которую надо преодолеть, а как к зданию, которое надо построить. Именно так, как к законам архитектуры, и относился он к многочисленным условностям человеческого существования. Правда, интерпретировал их по-своему, более широко, часто идя на риск, скользя по краю, нарушая законы «сопротивления материалов». Ему везло, и в пропасть он не сорвался.

Отец Логвиненко, блокадник, активист, орденоносец, и мать, обычная, ничем не примечательная женщина, тоже пережившая блокаду и работавшая с ним на одном заводе, не стали отговаривать свое хулиганистое чадо, когда тот, отоспавшись после выпускного вечера, сообщил им, что собирается подавать документы на журфак МГУ. И хотя они без особой охоты отпускали свое чадо в столицу, препятствий чинить не стали. Несмотря на трудности «переходного возраста», отличник Вилор с первого захода поступил на один из самых престижных факультетов страны. И стал на своем курсе лидером. А когда вернулся из армии, куда ушел после второго курса, отказавшись от отсрочки, дорога ему открылась прямая. Тем более что к концу службы в погранвойсках в его кармане уже был самый настоящий партийный билет. Тогда-то и познакомился он с будущим экономистом Костей Фоминым.

Что дальше? Обычная биография человека с активной жизненной позицией. В прессе он практически не работал, хотя умел писать. Затем – распределение в «Комсомольскую правду», переход в горком комсомола, должность инструктора, предложение поступить в школу КГБ. И блестящая карьера в «Конторе Глубокого Бурения». Ко времени, описываемому нами, Вилор Логвиненко, благодаря железной хватке и редкой удачливости благополучно переживший все перестройки, путчи и тому подобные социальные катаклизмы, чувствовал себя полным сил и, как истинное дитя времени, был не только генералом ФСБ, но и одним из боссов оргпреступности. Правда, знали об этом считанные единицы. Те же из непосвященных, кто начинал догадываться об истинной сущности генерала, которого ценил директор ФСБ и знал президент (Логвиненко все-таки был питерский, хоть и переметнулся в Москву), исчезали навсегда.

– Вилор Федорович, куда и когда доставить Филатова? – голос помощника оторвал Логвиненко от сводки происшествий за последние сутки. Такую сводку клали ему на стол каждое утро, и, видимо, этот документ был единственным в своем роде, потому что даже министру внутренних дел попадал уже усеченный вариант. И когда однажды Вилор Федорович узнал не из сводки об одном шумном деле, двое референтов были вынуждены сменить свои мягкие кресла на жесткие стулья участковых инспекторов милиции.

– Везите ко мне на дачу, в Лебяжье, только в закрытой машине, – распорядился Логвиненко. – Я прилечу завтра утром.

Помощник по особо «интимным» поручениям молча испарился. Он-то хорошо знал, зачем его шефу понадобился человек, знающий местность около одного подмосковного городка и лишенный возможности отказать в «небольшой просьбе» большому человеку. Просто Логвиненко, или «Кайзер», как его именовали в определенных кругах (Вилор – Виля – Вильгельм...), очень хотел подгрести под себя одно хорошо налаженное предприятие. Налаженное, правда, другим человеком.

Матвей Кузьмич разбудил Филатова около полудня. Накануне его привезли в какую-то квартиру на окраине Питера, явно нежилую, но с полным набором мебели, и оставили в покое, предупредив, чтобы не высовывался дальше прихожей. Мужик, сменивший его вербовщика, спросил даже, что принести из магазина. Юрий заказал сигарет и заикнулся было о бутылке коньяка, но шкафообразная «горничная» на это сказала только: «Не положено». После Филатова никто не тревожил, если не считать галлюцинаций – каких-то незнакомых расплывающихся лиц, постоянно менявших черты.

Юрий умылся, привел в порядок джинсовый костюм – десятидневное пребывание на нарах в питерской тюрьме на пользу гардеробу не пошло. Сбрил найденной в ванной бритвой изрядно отросшую бороду.

– Ну-с, какие у нас планы? – спросил у расположившегося в кресле Матвея Кузьмича.

– Молились ли вы на ночь, дебошир? – ответил вопросом на вопрос не лишенный юмора «человек в сером» – он на этот раз снова решил выбрать именно этот цвет костюма. – А если не молились, то молитесь: через пару часиков мы с вами предстанем пред светлы очи одной очень важной персоны.

– Как мне с ним порекомендуете себя вести? – Филатов попробовал провести предварительную разведку, но наткнулся на плотный «заградительный огонь».

– А вы, гражданин дебошир, что – девица на выданье? Так он вам не жених. На месте сообразите. Только одно: будьте с ним абсолютно откровенны. Босс таких не любит, кто выкручивается и ловчит.

– Вы готовы? Пора ехать, – позвал кто-то из коридора.

Во дворе дома было спокойно, мирно играли детишки в песочнице, полоскалось на слабом ветерке белье на балконах. Около подъезда стоял микроавтобус «мицубиси» с темными стеклами, сквозь которые почти ничего разглядеть не удавалось. Место водителя и переднее сиденье были отгорожены от салона светонепроницаемой перегородкой. Все расселись. Машина тронулась.

За тот час, что они провели в дороге, никто не произнес ни слова. Наконец мотор заглох, и Юрий вышел... на лесную тропинку. Обернувшись, он увидел прямо перед собой симпатичный двухэтажный дом, стоявший на поляне и, казалось, выросший тут, словно гриб, – настолько гармонично вписывались его формы в лесной пейзаж. Несомненно, здесь чувствовалась рука хорошего архитектора. Дом не был приземист – наоборот, вытянут вверх, венчала его остроконечная крыша, сбоку пристроилась круглая трехэтажная башенка. Все сооружение было выполнено из красного гладкого кирпича, фундамент же облицован темным гранитом.

– Он ждет вас, – послышался чей-то голос, и через прихожую Филатова ввели в небольшой уютный холл, посреди которого стоял журнальный столик из карельской березы и два кресла, обитых кремовой кожей. У стен располагались кожаные диваны, между стрельчатыми окнами, забранными декоративной решеткой, висели картины. В глубине холла, спрятанная за двумя квадратными колоннами, виднелась высокая дверь темного дерева. Через несколько минут она отворилась, и в холл шагнул высокий, гладко выбритый мужчина с сединой в темных волосах. На его плечи была накинута домашняя замшевая куртка, под которой виднелась ослепительно белая рубашка с галстуком. Мгновенно он отыскал взглядом Филатова, приблизился, покровительственным жестом протянул ему руку. Выражение лица мужчины оставалось бесстрастным.

– С прибытием, господин Филатов, – произнес он и добавил: – Или, может, вам удобнее отзываться на фамилию Дмитриев?

– Хоть горшком... – пробормотал Юрий.

– Не бойтесь, в печь мы вас ставить не будем. Во всяком случае, пока, – многозначительно посмотрел на него хозяин. – Прошу в кабинет.

Они поднялись на второй этаж по лестнице с резными балясинами и перилами, сделанными из неизвестного Филатову дерева. Деревянные ступени негромко поскрипывали под ногами. Мужчина шел впереди.

– Люблю, знаете, скрип дерева, – сказал он. – Детство напоминает. В нашем доме лестницы тоже деревянные были. Только скрипели громче... А вы, – он отворил дверь в коридор и по красной ковровой дорожке подвел Юрия к дверям кабинета, – небось в «хрущобе» росли?

– В ней, родимой, – Юрий на мгновение вспомнил свой дом, где, наверное, утопала в пыли родительская квартира, впрочем, у соседки тети Маши был ключ... – Хорошо хоть, не было, как у Высоцкого...

– «На тридцать восемь комнаток всего одна уборная»? Ну, это еще не самое страшное, – сказал хозяин, жестом приглашая Филатова устраиваться в кресле. – Самое страшное в коммуналке – это когда соседка, захотев отравить свою недоброжелательницу (ну, допустим, та с ее мужиком перепихнулась), перепутает кастрюли на общей плите и насыплет