Текст книги "Золотая лихорадка"

Автор книги: Андрей Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

Для начала надо было купить одежду, и Филатов отправился на рынок в райцентре, название которого он забыл сразу же, как выбрался оттуда. День был не базарный, но рынок работал, и Филатов сразу же отыскал ряд, где вьетнамцы и русские торговали одеждой, купил джинсы, свитер и кожаную куртку на подстежке. Приходилось признать, что за последний месяц на одежду ему категорически не везло – что-то пришло в негодность, что-то осталось в госпитале, а кое-что съели крысы. Юрий искренне надеялся, что на этот раз его новую «шкурку» не постигнет судьба предыдущих.

После этого Филатов приобрел теплые армейские берцы на меху и стал оглядываться по сторонам в поисках места, где можно переодеться. После того как он оказался вдалеке от Москвы и Ежовска, не стоило бояться, что его опознают, и он отправился прямиком в местную гостиницу, где снял номер. Его даже не заставили предъявлять документы, и Филатов назвал первую фамилию, что пришла в голову, – Петров. Так его и записали.

Переодевшись и приведя себя в порядок, десантник перекусил тут же в забегаловке, где кавказец готовил достаточно пристойные шашлыки, выпил рюмку водки и двинулся в сторону автостанции. До Москвы ходили маршрутные такси, и Филатов занял место в микроавтобусе, водитель которого сказал, что в столицу они прибудут поздно вечером.

Было около полуночи, когда Филатов появился в кассовом зале аэропорта Домодедово. И тут же узнал, что рейса на Магадан не будет ни сегодня, ни завтра. Зато вполне можно улететь в «солнечный» Якутск, откуда в не менее «солнечный» Магадан долететь не составляет труда – недавно появился прямой авиарейс. Филатову ничего не оставалось, как заплатить почти семьсот долларов и взять билет в столицу Якутии.

До посадки оставалось еще больше двух часов. Филатов решил пройтись по аэровокзалу.

Ничто не предвещало неожиданностей, на которые так богата жизнь бывшего десантника. Пассажиры прохаживались по залам, вполглаза дремали в креслах, кто-то закусывал, двое узбеков играли в нарды, многие читали. С Филатовым поравнялся невысокий усатый мужчина, одетый в строгий костюм. В руке он нес дорогой кейс. И вдруг, словно из-под пола, вокруг него возникли десять вооруженных автоматами спецназовцев в надвинутых на лицо шапочках! Они в секунду повалили усатого на пол и защелкнули на запястьях наручники. Филатов и глазом не успел моргнуть, как на него тоже наставили стволы автоматов, правда, на пол не повалили.

– Ваши документы! – потребовал появившийся тут же мужчина в штатском.

Филатов достал паспорт.

– Павловский Дмитрий Иванович... – прочитал «штатский». – Куда следуете?

– В Якутск, – коротко ответил бывший десантник.

– Знаете этого человека?

– Нет, откуда?

– Будете понятым при обыске.

– У меня рейс скоро, – попытался отказаться Филатов.

– Времени много не займет. До рейса вашего еще полтора часа, – взглянул на табло сотрудник органов.

Филатову ничего не оставалось, как последовать за спецназовцами. Спорить он посчитал излишним, тем более что «штатский» с его паспортом уже направился куда-то в сторону служебных помещений. «Твою мать, и тут влетел! Не могу без приключений...» – с досадой подумал Филатов, входя в комнату охраны аэропорта.

– Я сотрудник ФСБ Селиверстов, – представился «штатский» и продолжил: – Сейчас в присутствии гражданина Павловского и граждан Норочкина и Самойлова будет проведен обыск гражданина Алаханова Имамуддина Шамилевича. Вы ведь не станете возражать, что это ваша настоящая фамилия? – спросил он у задержанного, которому в это время «шмонали» карманы.

Тот процедил сквозь зубы:

– Я не шакал от своего имени отрекаться...

Филатов все понял. В аэропорту задержали очередного подозреваемого в терроризме чеченца, и он, как на грех, оказался рядом.

Тем временем Селиверстов взломал замки «дипломата» Алаханова и начал диктовать протокол обыска. В кейсе оказалась весьма крупная сумма денег и какие-то документы. Описав все это, эфэсбэшники дали расписаться понятым, двое из которых работали охранниками в аэропорту, вернули Филатову паспорт, записав его данные, и десантник был с миром отпущен.

Попав в самолет последним из пассажиров, Филатов облегченно вздохнул. Люди Кайзера изготовили такие качественные «ксивы», что даже наметанный взгляд коллег генерала ничего не заметил...

Через шесть с лишним часов борт благополучно приземлился в Якутске. А еще через час, переплатив изрядно за билет, Филатов оказался на борту самолета на Магадан и вместе с полутора сотнями пассажиров вылетел навстречу восходящему солнцу.

В Магадане наступил вечер, когда Филатов сошел на землю Колымской столицы. Перелет вымотал его основательно, и уже не оставалось сил, чтобы проверить, не следит ли за ним кто-нибудь. Он сразу направился в гостиницу и снял номер, где рассчитывал выспаться. Заснул он моментально, не прибегая даже к испытанному снотворному – водке, хотя за стенкой всю ночь гудели пьяные старатели и кто-то назойливо ломился в двери номера.

Филатов проспал до утра, принял душ, собрал сумку и спустился в холл. Сдал ключ и спросил у тумбоподобного портье, где можно разжиться картой Магаданской области. Портье, которому, видать, было по плечу усмирение десятка пьяных золотодобытчиков, молча указал в сторону киоска. Спустя десять минут бывший десантник уже более-менее ясно представлял, в какую сторону двигаться. А добираться до райцентра со смешным названием Сусулен он решил с помощью автостопа, чтобы вжиться в этот край, где ему предстояло провести бог знает сколько времени. Расстояние его не смущало – для этих мест тысяча километров то же, что сотня для Центральной России.

География Дальнего Востока России, края, сохранившего природную дикость, несмотря на множество, горнодобывающих предприятий, предстала перед Филатовым во всей красе. Это было почти как в кино, где режиссеры иногда применяют такой ход: накладывают кадры на географическую карту. Да и Филатов, в общем, воспринимал выпавшую на его долю дорогу не как путешествие, где уместно вести путевые заметки, завязывать знакомства, осматривать достопримечательности. Конечно, в иных условиях он непременно побродил бы по улицам Магадана... Не до этого ему было.

Начало октября выдалось слякотным, нездоровым; казалось, вирусы разных осенних хворей стаями парили в воздухе. Да и на попутки Филатову перестало везти: иные пролетали мимо по трассе, окатывая Филатова грязью, иные тормозили, но, как оказывалось, поворачивали не туда, куда надо было. Многие километры пришлось идти пешком – под дождем, по пустынной дороге, не зная, где в этот раз предстоит ночевать. Филатов жалел, что не сел на рейсовый автобус, который живо довез бы его до этого самого Сусулена.

Уже вторые сутки Филатов чувствовал себя отвратительно, вдобавок ко всему разболелась грудь – давало о себе знать ранение, ведь его так полностью и не залечили. Несмотря на уверения докторов, что оно неопасно, Филатов чувствовал сквозную дыру в теле, и время от времени грудь пронзал раскаленный прут боли...

Он заночевал в каком-то селе, в обшарпанной гостинице Когда получил ключ от тетки, сидевшей с таким видом, будто она тут всем делает одолжение, и вошел в номер, тараканы которые, видимо, считали комнату своим законным владением посмотрели на него как на идиота и спокойно вперевалочку разошлись по щелям.

Одно хорошо – в крохотной душевой, на удивление Филатова, текла из крана горячая вода. С наслаждением десантник помылся, подровнял отросшие бороду и усы и принял наконец человеческий вид, догадываясь, что там, куда он стремится, цивилизация существует только в зачаточном состоянии.

Вечером он отправился в ресторан, который днем служил столовой, но к семи часам наряжал столы в пожелтевшие пятнистые скатерти, а к обычному набору «ложка-вилка» добавлял аристократический нож. Репертуар здешних маэстро плиты и шумовки был настолько оригинален, что Филатов которому официантка, похожая на доярку при исполнении подала помятую бумажку, гордо названную «перечнем блюд» только удивленно покачал головой. На первое подавали «суп мол. из сух. мол. с овс.», на второе – «кот. по-колымски с гарниром «каша грешневая», на третье – «кофе раств.» О салатах было написано, что в наличии – «бурак, капуста и асорти» (с одним «с»).

Понимая, что выбора у него нет, Филатов решился заказать «кота по-колымски» в двух экземплярах.

Соскучившаяся по клиентам официантка обслужила его быстро. Но едва Филатов отправил в рот первый кусок котлеты, с трудом отделенный тупым ножом от ее основного объема, он понял наконец, что скрывалось под сокращением «кот.» Блюдо, которое в сочетании с «грешневой» кашей стоило ни много ни мало сто двадцать рублей с копейками, оказалось совершенно несъедобным, и несчастный кот, по всей видимости послуживший для него основой, явно не ел недели две, а гречка для каши была из серии «А я сажаю алюминиевые огурцы на брезентовом поле», о чем оскорбленный в своих лучших чувствах Филатов и поведал официанткам.

– А где мы вам лучшее возьмем? – искренне удивились они. – Вы же видите, к нам никто не ходит, мафии у нас нет, чего мы будем тут деликатесы разводить...

Пораженный такой безупречной логикой Филатов с трудом доел котлету, отодвинул тарелку и поднялся, злой, как голодная собака.

В номере, с наслаждением стянув с ног сапоги, Филатов плюхнулся в кресло, наполнил стакан и уткнулся в купленный Магадане детектив.

Утром, полечив головную боль известным способом, Филатов сдал номер, подождав, пока горничная с недоверчивым видом посчитает постельное белье, и вышел на трассу.

До Сусулена он не добрался. Октябрь, который на Колыме был вполне зимним месяцем, победил одинокого путника.

Попутный грузовик высадил Филатова на повороте и ушел сторону. Филатов пошел вперед, зная, что, если его не подберут, ночевать придется на свежем воздухе, при температуре ниже нуля. Запасливый Филатов нес с собой небольшой топорик – ему пришлось раз ночевать под открытым небом, и ломать ветки голыми руками он второй раз не хотел. Но, чтобы сотворить мало-мальски пристойный костер, нужно было поработать, а каждое движение отдавалось в груди болью.

До ближайшего поселения с игривым названием Стрелка было около двадцати верст – места, где деревни разделяло не больше пяти километров, остались в тысячах километров западнее. До цели же оставалось не меньше двухсот верст... И впереди, и за спиной лежала Колыма – дикое, необжитое место, где расстояния измерялись не так, как в центре страны, а десять к одному.

И тут повалил снег. Первый снег, который начался не с одиноких снежинок, а упал, как мраморная плита, и придавил дороге, ослепил, обездвижил. Пути не было. Филатов некоторое время брел, ничего не видя, надеясь на чудо.

Но чуда не происходило. И в конце концов совершенно замерзший путник свернул с дороги в просвет, между деревьями, направляясь к какой-то темной массе, принятой им за бревенчатую постройку. Когда он добрел до нее и уткнулся в невесть как оказавшийся тут стог сена, сохранивший в своей глубине тепло прошедшего лета, понял, что дальше не сможет делать и шагу.

Тут и застала его ночь.

И утро все не наступало, а когда наступило, Филатов так и лежал ничком в мокром стогу сена, на большой поляне, примыкавшей к дороге.

Филатов был в забытьи.

Глава 21

«Почему паутина? Откуда паутина? Уберите паутину!!!»

– Второй день мечется... – Женщина в черной до пят юбке подоткнула подушку под головой человека, лежащего на тулупе, постеленном на широком старинном сундукё в горнице. Пот крупными каплями стекал по лицу больного, тяжелое хриплое дыхание вырывалось из обметанных лихорадкой губ.

– Чего раньше не позвали? – недовольно буркнул фельдшер, пожилой мужик в поддевке, вынимая из потертого саквояжа коробку со шприцами. – У него же температура зашкаливает...

– Думали, оклемается. Я ему водки давала.

– Дура, он же при смерти! Еще часа три – и все, карачун. Где шприц прокипятить? У меня одноразовые кончились.

– В печке только, газу вторую неделю не везут...

Фельдшер выматерился, достал флакон со спиртом, протер иглу и приказал:

– Помоги перевернуть!

После укола он закатал на груди больного рубаху, намереваясь прослушать легкие, – и присвистнул, увидев след свежего пулевого ранения.

– Кого ж это к нам принесло-то?

– Да бог его знает! Ваня вчерась по сено ездил, что в Лесной Ложнице осталось, так этот в стогу был, без памяти. Говорит, чуть вилами его не проткнул – снегом-то все замело, не видно.

– А документы есть у него?

– Да вот, паспорт... В кармане был, сумку-то не трогали мы...

Фельдшер просмотрел документы:

– Не знаю такого. И пошто его в глухомань нашу занесло?

– Уж не знаю, Романович. Ты полечи его, сделай милость.

– Да уж полечу, куда ж я денусь. Только Турейке скажу, пусть проверит, кто такой этот товарищ. Ты смотри, Марья, я ему сильное лекарство вколол, должно подействовать. Вот таблетки, дай две штуки, когда в себя придет. Увидишь, не дай бог, помирать начнет – сразу ко мне, ясно?

– Ясно, Романович, спасибо Тебе.

– Да, и слушай, что он в бреду говорит, может, важное чего...

– Он про паутину все твердит...

– Ну, так на самом деле смела бы, а то вон какие лохмотья висят. Как в Африке...

С этими словами фельдшер деревни Вымь Павел Романович Лоскутов собрал саквояж и с достоинством удалился, оставив Марью размышлять о проблеме производства паутины африканскими пауками.

Тем временем Юрий Филатов впервые за последние двое суток заснул более-менее спокойно, только изредка постанывая во сне.

И вот наконец паутина перестала давить его. Она заняла свое исконное место в углу под потолком, Юрий же обнаружил себя лежащим под овчинным тулупом, да и под ним была овчина, которая, правда, не делала его ложе достаточно мягким. За окнами было сумрачно, но вечер это или утро, Филатов не знал.

С трудом ворочая тяжелой головой, он огляделся. Из интерьера русской крестьянской избы монголо-татарского периода выбивалась только засиженная мухами лампочка, прицепленная к потолочной балке, правда не горевшая. Полумрак избы разгоняла семилинейная керосиновая лампа, да и та смотрелась диссонансом на фоне древней прялки, стоявшей рядом с огромной русской печью, темных образов с лампадкой, лавок вдоль стен, самодельного поставца с посудой. В довершение с полатей торчали две белокурые детские головки, чьи владельцы с интересом разглядывали незнакомца.

Успев уловить эти детали, Юрий закрыл глаза и снова погрузился в целительный сон.

Когда он проснулся, в окно вовсю стучался день, первый по-настоящему солнечный день в эту осень. Филатов чувствовал себя жутко слабым, и, если бы так не хотелось на двор по известной причине, он и не пошевелился бы. Но пришлось вылезти из-под тулупа, накинуть его на плечи – Юрий был в одном пропотевшем белье, – влезть в валенки, стоявшие у дверей, и выйти в мир.

Чистый холодный воздух ворвался в легкие, расправил их и Юрий зашелся кашлем. Вскоре окончательно пришел в себя, исполнил настоятельное требование организма и только тогда огляделся вокруг.

Дом, приютивший его, был стар, приземист и покрыт почерневшей дранкой. Юрий удивился этому обстоятельству, но потом разглядел, что большинство домов невеликой деревеньки были такими же; стояла она, эта деревенька, в окружении тайги, и было тут тихо, но эта тишина никак не могла сравниться с тишиной вымерших Божьих Сестер.

Тут жили люди, а как жили – это уже второй вопрос. Из труб шел дым, но, помня внутреннее убранство дома, Юрий не удивился бы, узнав, что топят тут по-черному.

Из конуры выглянул лопоухий пес, дружелюбно посмотрел на незнакомца, подошел к нему, ткнулся носом в колено и завилял хвостом. Филатов погладил барбоса и вернулся в хату, пустую в этот час.

Впрочем, не успел он натянуть одежду, найденную рядом на табуретке, как на крыльце затопали ногами, отряхивая снег, и в горницу вошла женщина, одетая в ватник. Из-под темной юбки выглядывали ватные штаны. На голове ее был темно-серый платок, завязанный так, как завязывают актрисы на киностудиях, готовясь играть роли крепостных крестьянок. Но тут дело кинематографом и не пахло.

– Ожил небось? – с улыбкой на обветренном лице спросила хозяйка. – Лежал бы еще, слаб ты.

– Спасибо вам, хозяюшка. Как звать вас?

– Марьей зови, Огибаловы мы.

– Ну а меня Дмитрием зовите. Как нашли-то меня?

– Да в стогу, Ванька мой третьего дня за сеном ездил, что в Лесной Ложнице. Чуть тебя вилами не проткнул...

– Ну и поделом мне – нечего было пешком отправляться...

Марья поглядела на него исподлобья:

– Куда и откуда идешь – твое дело, спрашивать не буду. Но доктор рану твою заметил, что на груди у тебя. Если есть чего за душой, грех какой или что – учти, он участковому сказать обещался. Вот, чтоб знал...

Филатов присел на сундук.

– Рана... Ну где у нас сейчас рану молодой мужик получить может?

– Да ты, никак, из «крутых»? – сообразила женщина.

Юрий, прямо не отвечая, сказал:

– Иду вот на север, воевал много, с головой неладно сделалось. Решил попутешествовать.

Марья допрашивать не стала – видать, народ тут нелюбопытный. Она только кивнула, перекрестившись на иконы, и стала собирать на стол.

– Твой-то где? – спросил Юрий.

– Придет, – коротко ответила хозяйка.

И точно, едва она успела нарезать крупными ломтями хлеб, в горницу вошел невысокий худощавый мужик. С первого взгляда на него Юрий отметил застывшее в глазах равнодушное спокойствие, какую-то покорность, которая была даже в том, как он ел, – словно выполняя обязанность перед организмом, зачерпывал самодельной деревянной ложкой пустые щи и отправлял в рот. С поданной на второе кашей, слегка сдобренной постным маслом, он справился так же, не проронив ни слова. Спросил только:

– Тимка с Катькой не приходили?

– Их бабка накормит, там же и ночевать будут. Чего ради за пять верст переться? Из-за пустых щей?

Мужик что-то проворчал (Юрий не расслышал что) и, проявив полнейшее равнодушие к незваному гостю, отправился куда-то по своим делам.

– Что-то он у тебя, Марья, заторможенный какой-то, – удивленно сказал Филатов.

– У нас тут все мужики такие, – не обижаясь, ответила та. – Слова клещами не вытянешь...

– И что, тут все так живут?

– Как это «так»?

– Ну... Небогато.

– А с чего богатеть, мил человек? Хоть и золото под боком, а живем вишь как...

Да завели бы хоть свинью какую... Кур вот тоже не заметил я...

– Нету кур-то. Откуда им быть? Он же по осени всех со двора снес, пропил... – Сказала это Марья с такой отрешенностью, что Юрию стало все понятно. – Ездит тут один на машине, спирт привозит, вот мужики и несут ему с хат... Самогон опять же...

– А что, ты его удержать не можешь?

– Так сильный он, мужик все-таки. Как удержать? Он на прииске работал, много получил, так в Магадане все за месяц пропил. В дом ничего не принес. Да и другие так.

Юрий не стал больше ни о чем расспрашивать. Миски щей и тарелки каши его выздоравливавшему организму явно не хватило.

– Слышишь, Марья, а сумка моя где?

– Вон, у сундука стоит...

Юрий, у которого в поклаже был такой банк, что его с лихвой хватило бы всем жителям Выми на год разгульной жизни, расстегнул сумку и с облегчением убедился, что в нее никто не заглядывал. Подивившись такой честности (или полному отсутствию любопытства?), Юрий на всякий случай переложил в карман пистолет, достал из пачки стодолларовую купюру и позвал хозяйку, которая возилась в пристройке:

– Марья! У вас тут магазин есть?

– Есть магазин, хлеб там покупаем. Только в нем больше, почитай, и нету ничего.

– Ну, хоть консервы есть какие-нибудь?

– Есть консервы, только где ж их купишь на наши деньги...

– Ты вот что, Марья, вы с мужиком меня, можно сказать, от смерти спасли. Деньги у меня есть, возьми вот сотню да потрать на продукты. И вам что есть будет, да и мне сил надо поскорее набраться.

Женщина, которая, судя по всему, была ровесницей Филатова, но выглядела лет на десять старше, посмотрела на протянутую бумажку:

– Это что за деньги такие?

– Я же говорю, сто долларов. Или не видела таких?

– Видала... Давно, когда Ваня не пил так. У нас все больше русские...

– Ладно, Марья, купи там чего посытнее, коньяку достань. Надо будет – доплачу. А сам лягу, а то опять что-то знобить начинает.

Юрий забылся в полудреме, Марья отправилась в деревню. Когда на небе высыпали звезды, она разбудила Филатова:

– Встанешь? Я тебе суп куриный сварила.

Юрий, спросонья не разобравшийся, что к чему, только замычал, заворочался на сундуке. Хозяйка еще раз потрясла его за плечо, и тогда он проснулся окончательно.

В избе собралась вся семья. На лавке сидел Иван, хмуро дымя беломориной. Двое вернувшихся малышей примостились на печи. На столе стоял чугун, из которого аппетитно пахло курятиной.

Филатов поднялся с сундука:

– А вы что к столу не садитесь?

– Да не, – протянул хозяин. – Чего мы будем... Не наше...

– Ну что за церемонии такие? – поморщился Юрий и заметил, какими голодными глазами смотрели на стол дети, которых, как видно, у бабки не накормили, а если и накормили, то теми же пустыми щами. – Вот что, уважаемые. Говорить мне трудно, грудь болит. Чтобы много слов не тратить, прошу всех к столу, – на слове «прошу» он сделал ударение.

– Ну, спасибо, коли не шутишь, – отозвался хозяин и с таким же непроницаемым видом сел за стол.

Юрий снял с печи детишек, приласкал мимолетно, и тоже устроил за столом.

– Марья, а что-нибудь... этакое есть?

– Не нашла я коньяку, – виновато потупилась женщина. – Самогон только...

– Так давай его сюда!

Через несколько минут все сосредоточенно ели. Марья поделила довольно упитанную курицу, купленную, как оказалось, у одного из немногочисленных непьющих, а потому зажиточных соседей, выделив лучшие куски Юрию, который, в свою очередь, заставил ее не обделять и свою семью, детишек в особенности. Пили тоже без церемоний, только чокались, ничего не говоря. И когда трапеза уже подходила к концу, в избу вошел высокий молодой мужик в тулупе с милицейскими погонами и валенках. Филатову он сразу же напомнил колодезный журавль.

– Здравствуйте вам, – с важностью в голосе произнес представитель местных правоохранительных органов. – Этот, что ли, постоялец ваш?

Юрия от такой бесцеремонности передернуло, хотя хорошая еда и выпивка подняли настроение. Но он ждал, что ответят хозяева. Иван поднялся из-за стола:

– Рады видеть, Савелий Венедиктович, в добром здравии. Повечеряете с нами?

– Недосуг. Велено с утра в район ехать и этого, вашего, привезти. – Участковый говорил о Филатове так, словно его тут и не было. – Пока же я его запереть должен...

Тут Юрий не выдержал:

– Это с какой такой стати ты, капитан, меня запирать будешь?

Вмешалась и Марья:

– Да грех тебе, Венедиктович, он ведь только в себя пришел!

Дети с двух сторон прижались к Юрию, в котором почувствовали доброго человека. Участковый обозрел все это с высоты своего роста и приказал:

– Документы давай...

– Нету, обокрали меня по дороге.

Участковый внимательно посмотрел на Филатова и хотел что-то спросить, но не успел. Хозяин приступил к капитану с полным стаканом самогона, которого в большой бутыли оставалось еще много:

– С морозцу-то, а, Савелий Венедиктович?

– Не положено! – для начала поломался участковый, но не утерпел и осушил стакан, закусив квашеной капустой.

После этого ему ничего не оставалось, как присесть на лавку и выслушать историю о нахождении человека в стогу без отягчающих обстоятельств. Вскоре милиционер уже расстегнул, а затем и скинул тулуп.

Юрий в разговор не встревал – к ночи сильно разболелась грудь. Подобревший капитан не отказался и от очередного стакана самогона, после употребления которого снизошел до того, чтобы расспросить бродягу-чужака:

– Ты как в стог попал, а?

– Грелся я там, – не стал вдаваться в подробности Юрий.

– То есть как «грелся»? Нормальные люди дома греются, у печки, а не в стогу.

– Это, вообще-то, мое дело, где греться...

– Ты чего грубишь?

– Слушай, отцепись от меня, служивый, видишь, болею!

– В больнице болеть надо!

Юрий ничего не ответил – отвернулся к стене в приступе кашля. Когда отошел, извинился и отправился к себе на сундук. Закрутился в тулуп, не вслушиваясь в пьяное бормотание хозяина и участкового, раздобывших где-то еще одну бутыль самогона. И уже не почувствовал, как Марья подошла и положила ладонь ему на лоб.... Хозяин, раскинувшись, храпел на кровати; долговязый участковый, как длинный куль, валялся лицом вниз на лавке, свесив по обе стороны руки. Марьи и детей в горнице не было. В окно заглядывало утро, и Филатов, чувствовавший себя получше, не стал разлеживаться. Сходив на двор, он подошел к столу с остатками вчерашней «трапезы» и, не удержавшись, хлопнул полстакана первача из здоровенной бутыли, в которой оставалось не меньше литра мутного самогона.

Местное пойло драло глотку наждаком, и Юрий поневоле вспомнил предостережение одного шофера, который клятвенно заверял, что туда для крепости добавляют куриный помет. «От каких таких, интересно, кур?» – пронеслось в голове Филатова. Тем не менее, закусив капустой и черным сухарем, он посчитал, что через денек-другой сможет тронуться в дорогу. Про участкового десантник как-то не подумал. А тот пошевелился на лавке и рывком встал, тут же, правда, со стоном опустившись назад.

Филатов, ухмыльнувшись, поднес ему «лекарство». Савелий выпил, не открывая глаз. А когда продрал их и увидел, кто оказался его благодетелем, спросил:

– С какой это корысти ты меня похмеляешь? Все равно в райцентр поедем...

– А это, как в анекдоте, – сообщил Юрий. – Поймали чапаевцы белогвардейца. Утром Петьку вызывает Василий Иванович и спрашивает: «Ну что, признался?» – «Нет, Василий Иванович». – «А иголки под ногти загоняли?» – «Загоняли, молчит...» – «А нагайкой били?» – «Били, молчит...» – «Так что ты собираешься делать?» – «А я его напоил вчера, а сегодня опохмелиться не дам. Живо заговорит!» – «Ну что ты, Петька, разве ж мы садисты?»

Участковый хрипло заржал, и в его глазах проявилась симпатия к представившемуся Дмитрием незнакомцу. Он уселся за стол и сказал:

– Скажи честно, от кого ты в стогу прятался?

– Да что ты заладил – прятался, прятался... Ни от кого я не прятался. Путешественник я...

– А рана откуда? Ты точно где-то воевал?

– Приходилось... – Юрий не стал уточнять детали своей боевой биографии.

– А почему у тебя документов нет, что ты служил? – не отставал участковый.

– Украли, – вяло отбрехался Филатов. – Паспорта и то нет.

– Ну, проверим... – не стал продолжать капитан. – Ты собирайся, ехать надо.

– Куда он больной поедет? – раздался от двери сердитый голос Марьи. – Подожди денька два, тогда и вези!

– Не положено, – сигнал был, проверить надо. А вдруг твой постоялец – бандит? – участковый инспектор капитан Турейко даже не предполагал, насколько он близок к истине и одновременно далек от нее. – Ну да ладно, тащи на стол, что есть...

Юрий быстро достал из кармана деньги:

– Марья, неси самогону, да побольше. И закуски хорошей расстарайся. Да, ты ж вроде говорила, что не местная по рождению? Так коли спросят – скажи, родственник дальний с Сахалина приехал, богатый, денег дал. Если он меня сейчас повезет – помру по дороге, воспаление легких – не шутка...

– Хорошо... Димочка, – как-то странно посмотрела на него женщина и ушла, накинув ватник.

– Куда это она? – спросил появившийся в горнице участковый.

– Бог ее знает, – ответил Филатов, наливая по полному стакану себе, Турейко и проснувшемуся хозяину, пытающемуся руками разлепить не желавшие открываться глаза. Когда хозяйка вернулась, вся компания была уже «хорошая», а глава семьи Огибаловых, который служил скотником на ферме в местном нищем колхозе, забил на коров и, благополучно заправившись горючим, приземлился на прежнее место – на кровать, где через минуту громоподобно захрапел.

– Дима, блин, да ткни ты его в бок, задолбал своим, храпом! – молодой сотрудник правоохранительных органов тоже пришел в состояние близкое к приземлению.

И когда его «шасси» коснулись лавки, Юрий с улыбкой обернулся к Марье, с грустью смотревшей на все это:

– Ну, Марья, теперь это надолго. До вечера продрыхнут. Принесла чего?

– Принесла, как ты и говорил. И... баньку я протопила может, попариться хочешь?

Юрий только руками развел: баньку он любил, тем более деревенскую. И поскольку ничто не мешало в нее отправиться, уже через десять минут он сидел на полке, пригнув голову и хлестал себя веником... Которым и прикрылся, когда в двери вошла обнаженная Марья.

В первые секунды Юрий даже не узнал ее в полумраке мгновенно оценил только стройную фигуру, высокую, несмотря на роды, грудь и белую, буквально светившуюся кожу, только потом взглянул в ее лицо, которое не красили преждевременные морщины. Женщина присела рядом с ним, поглядела в глаза.

– Не бойся, не съем... – сказала она, отобрав у него веник, затем заставила улечься на полок и начала парить. Юрий только постанывал от удовольствия. Потом его заставили повернуться, и раскаленный веник начал выгонять хворь из груди Филатова, аккуратно обходя рану. Десантник закрыл глаза, чтоб не смотреть на «банщицу», – фигура ее оказалась выше всяких похвал.

Это, правда, ему не помогло – давно не знавшая разрядки плоть потребовала своего... И получила – прямо там, на полке, без слов. Марья отдалась ему или он ей – Юрий так и не понял.

Потом они, удовлетворенные, молчаливые, сидели напротив друг друга за столом в горнице, не обращая внимания на сопевших мужиков. Юрий, как обычно после этого дела почувствовав зверский голод, налегал на медвежий окорок, которым Марья разжилась у местного егеря. И вскоре он уже сам увлек женщину в неостывшую баню и добился того, что в конце концов она закричала и забилась в сладких судорогах, волнами прокатившихся по ее телу...

Им ничего не стоило снова уложить мужиков, которые к вечеру стали подавать признаки жизни. Для этого нужно было просто поднести каждому по стакану, затем еще по одному – и дело было сделано: ночь принадлежала им, ведь Марья предусмотрительно отправила детей к свекрови и – женщина виновато посмотрела на Юрия – дала той немного денег, чтобы дети не остались голодными. Жила ведь бабка вдовой и пенсию получала – тысячу рублей.

Наутро о своей болезни Юрий почти не вспоминал. Грудь, правда, побаливала, и усталость чувствовалась, но вылечила его Марья! Зато мужики, которые проснулись ни свет ни заря, были в плачевном состоянии. Допили остатки самогона и стали искать, где бы «догнаться». Предусмотрительная Марья оставила очередную порцию на виду, в пристройке, – и опять те продрыхли весь день.

А вечером в село пришла беда. Дом Огибаловых стоял с краю, неподалеку от кладбища с маленькой деревянной часовней. Задремавшего Филатова разбудил чей-то истошный вопль: