Текст книги "Золотая лихорадка"

Автор книги: Андрей Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

– Вы, как я понял, работаете на Логвиненко. В качестве кого?

– Я исполняю его поручения, он мне платит.

– Почему вы хотите его сдать?

– Вам так нужно знать причины?

– Это поможет мне оценить вашу откровенность.

– Мне надоело.

– И все?

– Нет. Но вам придется довольствоваться этим. Зимин знал все, и он не стал бы рекомендовать меня, если бы не имел к этому оснований.

– Вы знали, что готовится убийство?

– Я предупредил его.

– И он не сделал ничего, чтобы остаться в живых?

– Зимин был смертельно болен. Ему оставалось несколько месяцев агонии.

Генерал помолчал...

– Мне многое непонятно. Например, почему он был с вами откровенным? Не такой это человек...

– Он разбирался в людях лучше, чем вы думаете. И чем думал Логвиненко. Я не «шпион кардинала», и вам придется в это поверить. Если хотите уничтожить Кайзера, я могу помочь. Взамен загранпаспорт с шенгенской визой, а еще лучше – дипломатический. И хватит, генерал, показывать мне свое недоверие. Поверьте, я прошел через такое, что это меня просто раздражает.

– Допустим. Загранпаспорт будет готов послезавтра. После окончания нашей беседы вас сфотографируют для него. Какого рода информацией вы владеете?

Юрий стал перечислять, загибая пальцы:

– Во-первых, теракт против Фомы – Константина Фомина. Назову человека, который может это подтвердить. Во-вторых, дам координаты его личной базы; она, правда, под видом государственной, но там готовятся его люди. В-третьих, убийство Зимина. Знаю заказчика. Далее. В прошлом году какой-то сотрудник Кайзера, бухгалтер, завладел реквизитами его загрансчетов, некоторой документацией и собирался продать все это Фоме. Я так понял, что тот бухгалтер подстраховался, и его не убрали. И последнее. Фомин разработал поставку краденного на приисках Колымы золота за границу под видом олова. Логвиненко знал об этом и захотел подгрести всю систему под себя. И подгреб. После того, как погиб Фомин.

– Это интересно. Факты?

– Имена колымских исполнителей. Впрочем, многие уже на том свете.

– Уж не вы ли постарались?

Филатов промолчал.

– Хорошо, – сказал генерал. – Вы сможете выйти на этого бухгалтера?

– Не знаю. Для этого мне придется прижать кого-то из приближенных Кайзера. Короче, постараюсь.

– Кто может подтвердить участие Логвиненко в деле Фомы?

– В зоне отдыха, где его убили, работал сторожем бывший зэк, человек Кайзера. Его можно раскрутить.

– Понятно, – протянул генерал. – Этого маловато. Нужен бухгалтер.

– Не обещаю...

– Тогда я не обещаю вам «загранэкскурсию».

Юрий нахмурился:

– Однако вы торговец, генерал. Я и так сказал вам достаточно.

– Все это надо доказать. А Логвиненко – человек сильный, власти у него хватает. На директора конторы имеет влияние.

– Хорошо. Мне все равно ничего другого не остается. Дайте телефон, по которому я вас всегда смогу найти.

– Запоминайте...

Поздним вечером, когда Юрий ходил из угла в угол комнаты, напрягая извилины в поиске решения непростой задачи, оно пришло к нему само. В дверь позвонили два коротких звонка, один длинный, и на пороге появился собственной персоной гражданин Есаков Матвей Кузьмич. Юрий и поверить боялся в такую удачу.

– С чем пожаловали? – спросил он, предложив гостю кресло. – Могу сто грамм налить, ежели не побрезгуете.

– Не откажусь, Юрий. Только чего это ты мне «завыкал», мы же вроде на «ты» с тобой.

– На «ты» так на «ты», – не стал спорить Филатов. – Посиди, я тут кое-что приготовлю. Не спешишь?

– Не спешу. Иди кухарь.

Первым делом Филатов приготовил бутерброды, затем – автомат, который прятал в духовке. Он решил начинать раскрутку Есакова рюмки этак после третьей, когда клиент расслабится и созреет.

Пили молча, и Юрий сперва захотел дознаться, чего это «правая рука» Логвиненко нанесла ему такой неофициальный визит. Матвей Кузьмич начал первым:

– Есть у меня к тебе, Юрий, предложение от Кайзера. Очень выгодное.

– Так излагай! – ответил Филатов с набитым ртом.

– Босс утверждает, что ты патологически удачлив. Такие люди ему нужны. И поэтому предлагает забыть старое и начать снова на него работать. На постоянной основе.

Юрий, в общем-то, был готов к такому повороту событий и, помолчав для приличия, ответил:

– Подумать надо...

– Двадцать тысяч долларов за каждую рядовую ликвидацию. За «громкие» – в два раза больше. Часть – на месте, часть – на счет в банке, в Швейцарии.

– Счет – это хорошо! – произнес Юрий. – Это даже очень хорошо! Кстати, а куда того бухгалтера дели, прошлогоднего?

– Какого бухгалтера? А-а, который знал много... Ну, милок, это уж не твоего ума дело. «От многия мудрости есть многия печали» – так, кажется?

– Почти. Он хоть жив?

– Пациент скорее жив, чем мертв, как говорил незабвенный Буратино...

– Это не Буратино говорил, а про Буратино доктора говорили. Стыдно классику не знать!

– Да на что тебе тот бухгалтер сдался?

– Ну, как тебе сказать... Подожди, сейчас еще одно блюдо принесу. С перцем... – Филатов вышел на кухню и появился уже с совсем иным выражением лица. – Короче, так, Матвей Кузьмич. Попался ты мне просто классически, я тут битый час думал, где это мне тебя разыскать, а ты – тут как тут.

– Во, а говорил – автомат выбросил! – Есаков не сообразил сразу, что «Яти-Матик» станет в их торговле «калькулятором окончательных расчетов».

Филатов засмеялся:

– Выброшу. Попозже. Оружие в угол! – он произнес это таким тоном, что Есаков начал о чем-то догадываться.

– Да ты чего, Юрий, кончай фигней страдать!

– Обрати внимание на глушитель.

Матвей Кузьмич уставился на него, покачал головой и без пререканий вытащил из наплечной кобуры «Макаров» и бросил в угол.

– Ты делаешь ошибку, Филатов.

– Наоборот – я ее исправляю.

– Не понимаю одного – чего ты добиваешься?

– Сейчас ты мне скажешь, как найти бухгалтера. Поскольку ты уже проболтался, что он жив. Потом посидишь под замком дня три-четыре, я тут присмотрел весьма подходящий подвальчик в одном учреждении, благо выходные наступают...

– А больше ты ничего не хочешь?

– Хочу. Одну женщину из деревни Вымь. Но это тебя не касается. Даю тебе три минуты на раздумье. Время пошло.

– Ты что, с конкурентами связался? Так они же тебя кинут...

– Я знаю, что они меня. Думай, две с половиной минуты осталось.

Есаков напряженно искал выход. Тем временем его пистолет перекочевал в карман Филатова. Три минуты истекли.

– Ну? – коротко спросил Юрий.

– Ничего я тебе не скажу! – твердо ответил Есаков. – И не потому, что боюсь Кайзера. Просто он спас меня. Больше, чем от смерти, – ее я не боюсь, у меня никого в этой жизни нет, ни отца, ни матери, ни жены, ни детей. Он меня от позора спас. Чтобы ты понял, расскажу. Я игрок. У меня болезнь – играть в карты, в рулетку... Нас таких много в Москве, и не только сейчас, когда казино на каждом углу, хоть их и прикрыть грозятся. Всегда были казино подпольные, где проворачивались сотни тысяч. И раз случилось так, что я проиграл деньги, изъятые у одного воротилы, – я тогда следователем в конторе был, еще при Ельцине. Деньги очень большие по тем временам – триста тысяч. И Кайзеру об этом донесли, кто-то из игроков, таких, как я. Он меня вызвал... Это был очень серьезный разговор. Логвиненко просто открыл Уголовный кодекс и показал статью. «В особо крупных размерах»... И предложил работать на него. Амбиций у него и тогда хватало. Пропажу денег он как-то прикрыл, никто ничего не узнал. А я готов был застрелиться, как порядочный гусар... Было это восемь лет назад. Тогда я был «шестеркой» в конторе, теперь – официально – работник УСБ конторы.

– Такая же «шестерка», только в другой ипостаси, – перебил его Филатов. – Сошлись мы с тобой... Я – дебошир, ты – картежник... – Юрий задумался.

Он открыл дверцу серванта, где кто-то весьма предусмотрительно оставил «комплект для развлечений» – шахматы, шашки, домино и даже колоду новеньких карт. Филатов вытащил их на белый свет, снял упаковку, положил на столик.

– Сыграем?

– На азарт берешь? – спросил Матвей Кузьмич, и Юрий заметил знакомый огонек в его глазах, точно такой же, как у своего приятеля-картежника.

– Предлагаю играть честно. Выигрываешь три раза кряду ты – получаешь жизнь, я тебя просто закрою на несколько дней. И про бухгалтера допытываться не стану. Выигрываю я – действуем по моему сценарию.

– А если Кайзер станет допытываться, где я?

– Был, ушел... Что с меня возьмешь? Я ему еще для вида скажу, что согласен с его предложением.

– Ну, ты подлец...

– К вашим услугам.

– Кто банкует?

– Банкуй...

Филатов никогда не играл в карты на деньги. Только на раздевание. Когда-то. С Ксенией. Тут же речь шла, как минимум, о жизни.

Свои две карты он взял спокойно, посмотрел и так же спокойно сказал:

– Себе.

Иррациональность происходящего достигла апогея. У него оказалось двадцать, у Есакова – перебор.

Во второй раз выиграл Есаков, заполучив «очко». В третий – снова он, набрав двадцать при девятнадцати у Филатова. Потом «очко» пришло к Филатову. И опять. И снова...

– Тройка, семерка, туз... – произнес десантник, открывая карты. Совсем как у Пушкина. Ты проиграл.

Матвей Кузьмич тяжело задышал. Налил себе в хрустальный стакан водки, выпил. Филатов не торопил его. Закурил и молча посмотрел в окно, в котором на черном фоне ночи отражалась комната с креслом, где сидел обреченный Есаков.

То, что он обречен, Юрий понял как-то вмиг, не логикой, а просто увидел в окне вместо его отражения черное пятно в форме сидящего человека.

Филатов обернулся. На его «партнера» было жалко смотреть. Есаков молчал с минуту, потом выдохнул:

– Магид Леонид Иосифович. Сидит в Лефортово по обвинению в финансовых махинациях. До сих пор торгуется с Кайзером... Имеет на него где-то компромат.

Юрий расслабился. Есаков налил один за другим два стакана водки, выпил. Филатов поставил на стол вторую бутылку:

– Пей. Этим ты избавишь себя от того, что я оглушу тебя, прежде чем мы пойдем. Ты, как я понял, на машине?

– Белая «Волга» во дворе... – это были последние слова Матвея Кузьмича. Он умер от разрыва сердца сразу же, как выпил последний стакан в своей жизни.

«Вот и он тоже...» – думал Филатов, выворачивая руль «Волги» и толкая ее с крутого обрыва подмосковной речки. Мертвый Есаков сидел на месте водителя...

На ночной электричке Юрий доехал до Москвы, взял такси, поехал к себе. Эта ночь была долгой... И утро наступило, мирное, как сама природа, до которой еще не дотронулся человек.

Из автомата Филатов позвонил генералу. Их соединили сразу же.

– Доброе утро. Я узнал, кто бухгалтер. Когда смогу получить документы?

– После проверки бухгалтера. Кто он?

– Леонид Иосифович Магид. Арестован по финансовым делам. Ищите его в Лефортово.

– Источник информации?

– Умер от разрыва сердца. Работник УСБ вашей конторы Есаков.

– Вы что, его устранили?

– Он действительно сам умер.

– Хорошо. Позвоните в пять вечера.

Юрий вернулся в свой «схрон», где все уже было прибрано после ночной трапезы. Около десяти часов зазвонил телефон. Голос Логвиненко был напряжен:

– Где Матвей Кузьмич?

– Был у меня. Только... Больной какой-то. И водку жрал. Много.

– Мое предложение передал?

– Передал. Ответ дам после того, как получу Жестовского.

– Быстрее ответишь – быстрее получишь.

– Мы так не договаривались! – начал ломаться Юрий.

– Договаривались. Еще летом. Итак?

Филатов помолчал, преувеличенно громко сопя в трубку:

– Мне деваться некуда. Отдайте Жестовского!

– Из Лефортово его повезут якобы на психиатрическую экспертизу. По дороге он исчезнет. Жди его послезавтра. Да, когда от тебя Матвей Кузьмич уехал?

– Поздно уехал, часа в три. С ним что-то неладное творилось. Он что, пьет?

– Не замечен. Странно.

– Я его хотел ночевать оставить, а он – ни в какую...

– Ладно, жди звонка, – Логвиненко отключился.

«Телефонную эпопею» этого субботнего дня закончил звонок генералу.

Тот был немногословен:

– Благодарю. Он раскололся быстро.

– Со спецсредствами? – решил уточнить Юрий.

– Мы не инквизиторы. Кроме того, на него почему-то спецсредства не действуют. А компромата у него горы. В том числе и о золоте. Кайзер на это дело давно зарился и раскопал все о Фомине. Остается удивляться, что он этого Магида в живых оставил.

– Он подстраховался, пакет с документами оставил у кого-то, что ли...

– Ладно. Документы возьмешь в камере хранения на Павелецком вокзале. Номер ячейки 346, код Г-836... Не хочешь с нами поработать?

– С вами? Или с ФСБ?

– Со мной.

– Если решу, выйду на связь. До свидания.

В камере хранения оказался кейс, в котором лежали дипломатический паспорт на имя Вадима Борисовича Козина, водительские права и удостоверение дипкурьера, а также краткая инструкция, отпечатанная на машинке. В ней говорилось о том, как с этими документами обращаться, чтобы не выглядеть слесарем на придворном балу. По прочтении инструкцию настоятельно рекомендовалось сжечь, что Филатов и сделал в ближайшем туалете.

Потом он отправился на Белорусский вокзал, забрал уже из тамошней камеры хранения сумку, в которой были остатки денег, золото и перстень. «Недолго ты ему порадуешься, – подумал Филатов, представив Логвиненко в перстне и наручниках. – Если вообще порадуешься...» И отправился домой ждать.

Следующий день готового ко всему Филатова состоял из душа, завтрака, чтения газет, обеда, опять чтения газет... И тошнотворного ожидания. От Кайзера позвонили в шесть вечера. Юрий собрался, предчувствуя, что сюда больше не вернется, уложил в дипломат оружие – «Яти-Матик» и гранату. Золото и деньги разделил на две части, одну из которых поместил в кейсе с оружием, а другую упаковал в сумку. Засунул перстень в карман, убедился, что ничего не забыл, и отправился во двор, где его ждала машина.

Через час с лишним Филатов оказался за городом, на какой-то даче («Да сколько их у Кайзера?»), где его ждал двухметрового роста мужик, из всего «великого и могучего» владевший, как казалось, двумя словами: «Ждать приказано».

Юрий расположился в комнате с камином, где к его услугам был приличный бар, в котором нашелся коньяк, водка и несколько бутылок «Рислинга».

Филатов, так и не получив ответа на вопрос «Сколько мне еще ждать?», начал медленно, но верно напиваться. И к ночи заснул прямо в кресле.

... Кто-то настойчиво теребил его за плечо. Продрав глаза, Филатов увидел перед собой изможденное, утратившее природный румянец лицо Лени Жестовского.

– Юрка, ты это или не ты? Открой тайну, несчастный...

Филатов еще раз потер опухшие веки и, дабы убедиться, что перед ним не призрак, ткнул ему в грудь пальцем. Палец уперся в твердое. Логвиненко выполнил свое обещание.

– Ну, здоров, друг милый. Я это, я. Да ты присаживайся, будь как дома!

Обалдевший Жестовский сел в кресло напротив. Он ничего не понимал в происходящем, Юрий же не спешил объяснять.

– Документы тебе дали какие-нибудь? – спросил он.

– Что-то сунули в пиджак, – пробормотал Леонид и вытащил конверт.

– Покажи!

В конверте оказался загранпаспорт с визой посольства Германии и билет на самолет.

– Рейс на завтра, на 10–15. У нас с тобой почти сутки. Выпей, вон там шнапс есть...

... И через много лет Жестовский вспоминал предыдущие месяцы как страшный сон. С трудом придя в себя в изоляторе на Лубянке, он не сразу понял, в какой переплет попал. Скрывать что-либо не было смысла, и он сразу сообщил органам все, что знал. А знал он очень мало, и вскоре допросы прекратились.

Одиночная камера, казалось, проглотила его навечно. Жестовский бездумно лежал на койке, моля Бога только об одном: в последний раз увидеть семью...

Через месяц за ним пришли. Куда везут – не сказали; посадили в машину, приспособленную для перевозки заключенных, и часов семь он пробыл в какой-то другой тюрьме. Оттуда его забрали ранним утром, привезли в какое-то здание, дали новый костюм, пальто и доставили прямиком к Филатову. Можно представить, что он испытал, увидев в кресле около камина благоухавшего перегаром друга...

– Юрий, признайся, чего тебе это стоило? – задал он первый вопрос.

– Жизни, Леня, – почти серьезно ответил Филатов. – Я бы на твоем месте ничего не спрашивал. О себе, во всяком случае. Вот о Маринке можешь спросить, о матери, о Тамаре...

Жестовский только помахал головой, словно отгоняя кошмар. Юрий начал сам:

– Маргарита Петровна и Марина в Германии. Тамара у родителей, ты ее не скоро увидишь, придется с этим смириться. Зато мать и дочку встретишь завтра или послезавтра, как доберешься. Вот адрес лечебницы. Ты доволен? – закончил он их коронной детской фразой. – Тогда подожди тут, я пойду умоюсь и разведаю как и что.

В коридоре на стуле сидел охранник. На вопрос, где бы тут привести себя в порядок, он молча кивнул в направлении дальнего конца коридора.

Холодная вода освежила. Промокнув лицо полотенцем, Юрий вернулся назад, спросив по дороге, какие насчет них инструкции. Охранник только пожал плечами и красноречиво показал жестом: мол, сидите и не рыпайтесь до приказа. Но как только Филатов вытащил из холодильника водку и налил по рюмке, вошел охранник и проронил:

– К телефону...

Юрий подошел к столику и взял трубку. Логвиненко сказал:

– Готовься к заданию. Не вздумай сказать лишнее Жестовскому – он и в Германии не убережется. И вспомни хорошенько подробности последнего твоего разговора с Матвеем Кузьмичом. Вопросы?

– А что, он так и не появился? – не утерпел Филатов.

– Он погиб.

– По-онял... Я могу дать Жестовскому денег на дорогу?

– Не надо. Там ему все дадут. – Кайзер положил трубку.

«Проговорился... – подумал Филатов. – Интересно, какую он легенду Леньке придумал...» В том, что Логвиненко не мог упустить случая завербовать обязанного ему человека и как-то его использовать, он не сомневался. Иначе Жестовского бы просто никто не стал вытаскивать из тюрьмы. Не такой дурак был Кайзер, чтобы рисковать, зная, что легко может «кинуть» Юрия. Видно, в голове генерала созрел какой-то план, участвуя в котором Леонид смог бы заплатить свой должок.

Полусонный Жестовский, медленно водя ножом, нарезал копченую колбасу. Они почти не разговаривали, хотя у каждого было о чем рассказать. Но в комнате могли быть «жучки», и откровенничать для чужих ушей у друзей не было никакого желания. Они просто вспоминали прошлое и впали после второй бутылки в какое-то умиленное состояние, смешанное с появившимся ощущением своей значимости.

В конце концов давно не употреблявший спиртного Жестовский, к тому же изрядно ослабевший на тюремных харчах, отрубился. Филатов продержался дольше и сумел даже произнести перед уже спящим другом тост, который формулировался так: «Ну, блин, за д-дружбу!» Потом отрубился и он...

Оба проснулись посреди ночи. Филатов мимо статуеобразного охранника добрался до туалета, справил нужду, умылся, все вспомнил и наконец-то пришел в себя. Возвращаясь, столкнулся с Жестовским, который шел по тому же делу.

– Мы выйдем покурим на свежем воздухе, – предупредил охранника Филатов. Тот обронил только: «У крыльца. Дальше охрана...» – и снова стал похож на статую, символизирующую Неукоснительный Долг.

Юрий закурил, они присели на лавочку. Леонид спросил:

– Неужели конец близок, а, Юрий?

– Ну что ты, Ленька, все еще только начинается, – ответил Филатов...

Глава 29

По дороге в Шереметьево друзья молчали. За рулем машины сидел мужчина средних лет, явно не похожий на простого охранника. Он тоже не делал попыток заговорить, и им оставалось снова и снова думать о том, что, может, больше не увидятся они на этом свете... Хотя – кто знает?

Леонид летел с кейсом, в котором была смена белья, какие-то газеты, папка с документами, – чтобы на таможне не вызвать недоверия.

Путешествовал Жестовский, понятно, под чужой фамилией, с командировкой Минздрава СССР и направлялся, по легенде, на стажировку к тем самым чудо-докторам, которые знают способ излечения от хворей, вызванных радиационным облучением. Логвиненко надежно прикрыл своего потенциального агента...

Все формальности были пройдены быстро, и через прозрачное стекло аэропорта Юрий увидел, как он в числе других поднимается по трапу самолета.

Леонид не оглянулся: они попрощались перед турникетом, пожали друг другу руки, потом обнялись по-мужски. Водитель, стоявший в отдалении, равнодушно посмотрел на них и отвернулся... Люки самолета закрыли, машина начала рулежку, оторвалась от земли и вскоре исчезла в небе.

Филатов повернулся к водителю. Тот сложил газету, которую читал, прислонившись к стене. Поднял глаза на Филатова:

– Вы должны исполнить обещание и позвонить по некоторым телефонам. Так сказал босс. Он свою часть договора выполнил.

– Поехали в город, отсюда не буду звонить, – ответил Филатов. – У меня есть «счастливый» переговорный пункт недалеко от Казанского вокзала.

Доверенный Логвиненко пожал плечами:

– Как угодно...

Время с каждым километром летело все быстрее, с каждой минутой Юрий все более остро чувствовал запах крови. Филатов переходил в наступление, открыто объявляя своему «покровителю» войну не на жизнь, а на смерть. О жертвах думать не приходилось – или он, или Логвиненко. Хотя, в общем-то, Кайзер был, судя по заверениям генерала, обречен Но и теперь, обложенный, как волк флажками, мог запросто перекусить горло.

Машина остановилась около дверей переговорного пункта

– Со мной желаете? – спросил Филатов.

– Непременно, – ответил мафиози, кладя в карман ключи от машины.

Переговорный пункт был почти пуст, в кабинках с треугольными сиденьями разговаривало человека три, не больше.

Юрий со своим спутником зашли в первую попавшуюся, и он набрал номер Зубатовой. Та сняла трубку сразу.

– Привет, Зина. Это я...

– Узнала. У тебя все в порядке?

– Твоими молитвами. Папа вылетел. От дочки ничего?

– Ну, ты молодец! Маринка в порядке, они там задействовали лучшие умы Европы. Я звонила в пятницу.

– Надежда есть?

– Они говорят, есть, но сам знаешь, всякое может быть. Но мы сделали все, что могли. Главное, отца увидит. Живого. И вообще, Юра, тебе памятник надо поставить.

– Не стоит, Зина, я еще пожить хочу. Я там бумаги тебе кое-какие оставил... Может быть, скоро новости по ним узнаешь. – Краем глаза Юрий заметил, как напрягся посланец Кайзера. – Ну, все. Мне пора. Будем живы – свидимся. – Он повесил трубку.

– Что это за новости вы имели в виду? – спросил «надзиратель».

– Отрадные новости, – сказал Филатов, нащупывая в кармане стилизованный под кинжал кухонный нож, которым они с Леонидом вчера резали колбасу и который он благоразумно прихватил со стола. – Весьма отрадные. Скоро Кайзеру кранты. Но ты до этого не доживешь.

Юрий всадил острое лезвие точно в сердце своего слишком любопытного собеседника.

Усадив покойника на табуретку, Филатов вытащил из его кармана ключи от машины, огляделся, вышел в пустой зал переговорного пункта, прикрыл дверь кабинки и, не теряя времени, быстро пошел к машине. Он не видел, как в «ауди», стоящей метрах в ста от нее, трое пассажиров переглянулись и один из них взял трубку мобильного телефона.

Кайзер был прав, решив подстраховаться.

«Хвост» Филатов заметил сразу. Он был, правда, не уверен, что тронувшаяся за ним машина выполняет именно эту функцию, но тоже решил подстраховаться и около получаса ездил по городу, не зная, что его «тачка» модернизирована постоянным передатчиком, который пеленговался в машине сопровождения. Тем не менее он решил, что отделался благополучно, и около двух часов пополудни припарковался у авиакасс на Ленинградском шоссе.

– Здравствуйте, девушка, – протянул он в окошко удостоверение.

– Бронь МИДа. Париж, на сегодняшний рейс «Эр Франс». – Он уже хотел протянуть деньги, когда вспомнил, что «его» служба платит по «безналу».

– Командировка? – полюбопытствовала девушка.

– Она самая, – без зазрения совести ответил Юрий. – Надоел мне этот Париж...

В это время люди Логвиненко, получившие только что задание любым путем задержать десантника живым и не вступать в открытую драку в городе, лихорадочно совещались. Они догадались о судьбе оставшегося в переговорном пункте «коллеги» и так же правильно оценили опасность персоны Филатова. И решили проследить за его дальнейшим маршрутом. Они не знали, что уже через минуту после того, как он узнал о гибели своего доверенного, генерала Логвиненко вызвали к директору ФСБ и арестовали в приемной.

«Опять эти... Они что, привязанные, что ли?» – подумал Юрий, не зная, что он недалек от истины. Машины действительно были связаны невидимой радионитью.

Юрий задумался. От «хвоста» нужно было отделаться любой ценой, ведь иначе его просто не пустят в аэропорт, устроив по дороге какую-нибудь пакость. И он решил сам спровоцировать столкновение.

Положив рядом с собой дипломат с оружием, Юрий поехал за город. В тот момент он не подумал, что ехавшие сзади могут вызвать подкрепление и взять его в клещи.

Так оно и получилось. Определив направление, в котором он ехал, люди Кайзера быстро разработали операцию, и на проселке, где-то за Электросталью, его машина оказалась зажатой между двух других.

Из передней машины начали сигналить, требуя остановиться. Филатову пришлось вступить в бой.

Он опустил стекла, рывком принял вправо, резко затормозил и, когда задняя машина по инерции проскочила вперед и поравнялась с ним (на его счастье, ее пассажиру тоже стало жарко, и он опустил стекло), на какой-то миг оказавшись на одной линии, сорвал чеку своей единственной гранаты и, бросив ее в окно, так же резко дал газу. Двойной взрыв потряс пространство: сначала взорвалась граната, затем бензобак машины.

Назревала непредсказуемая дуэль, где все зависело только от мастерства бойцов. И Филатов, повинуясь скорее инстинкту, нежели трезвому расчету, нажал на тормоза и вывалился из дверцы. В тот же миг лобовое стекло брызнуло осколками. Филатов оттолкнулся от асфальта, прыгнул в кювет и тут же дал очередь по притормозившей «ауди», в которой, как он успел заметить, сидели четыре человека.

Их пули в основном пролетали поверх его головы, лишь немногие взбили фонтанчики пыли прямо перед носом Филатова.

Он же всадил в неподвижную мишень всю обойму из сорока патронов, моментально перезарядил оружие и сменил позицию, откатившись в сторону.

Оставшийся в живых противник (или противники – Юрий видел на дороге только два распростертых тела) залег за машиной, в кювете. «Разборка» затягивалась. С минуты на минуту на дороге могла появиться милиция, привлеченная взрывами и стрельбой. Со стороны десантника проходил лес, но люди Логвиненко залегли по краю поля. И тогда Юрий решил устроить иллюминацию. Он прицелился и дал несколько коротких очередей по тому месту, где у «ауди» находился бензобак. На месте машины расцвел огненный цветок, и Юрий, не дожидаясь, пока на землю упадут обломки машины, которую буквально разворотило взрывом, метнулся под прикрытием огня через дорогу. И нанизал на пику очереди обоих оставшихся парней, не успевших прийти в себя.

Дуэль была окончена.

Филатов забрал из своей машины вещи, с сожалением посмотрел на автомат (его приходилось оставить), стер с него отпечатки пальцев, подобрал пистолет одного из убитых, браунинг, в обойме которого оставалось четыре патрона, и отправился через лес к станции электрички.

Перрон был пуст, только на лавочке под навесом клевал носом какой-то мужик с авоськой, из которой торчала бутылка, да за путями у забора играла с котенком девчушка лет семи. Все вокруг было сонным, мирным. До Филатова, оставившего семь трупов в нескольких километрах отсюда, казалось, никому не было дела.

Филатов вдыхал эту тишину, этот покой, этот тысячелетний сон России, думая, что долго не увидит ни кур, купавшихся в пыли посреди улицы, ни покосившихся заборов, ни поддатого мужика с авоськой.

Из-за поворота показалась электричка. Юрий зашел в вагон, сел на свободное место.

«... Семь трупов. За пять минут, если не меньше. Я им ничего не сделал, они мне ничего не сделали... Никто не виноват. Вот, холера, выпить хочется».»

– Мужики, налейте стакан, сотню дам... Спасибо, дай вам Бог здоровья.

«Хороша самогонка. Первач, видно. Вот, не боятся в вагоне пить, зная, что первый же мент прицепится. А ведь они ему тоже ничего не сделали. А он привяжется, потому что так надо. Иначе – все будут равны, все будут бедны и все будут видны. Как на ладони. Все. До одного. Без исключений...

Кайзер, например. Что я о нем знаю? Ничего. Это писатель, который будет про меня лет через... надцать писать, этакий Андрей Воронин, все про него разузнает, досье составит, уголовное дело посмотрит... Если позволят. А я знаю только одно: что он сволочь. Ловит таких вот, как я... Отмеченных. И использует. Еще, что ли, попросить? Нельзя, лететь надо. В небеса обетованные. Попал бы я в Париж, коль не стал бы людей убивать?.. По справедливости, мне сейчас умереть надлежит. Хотя я до сих пор же не умер... Вот, холера! Отчего накатило-то?»

Филатов вышел в тамбур покурить. Затянувшись пару раз, он увидел, как из соседнего вагона появился попрошайка, измученного вида мужичонка. В руке он держал засаленную кепку, непременную принадлежность своего ремесла. Нищий потоптался около Филатова, тот положил в кепку сотню. Мужичок не уходил, принюхивался, потом мелко затрясся, как юродивый.

– Порохом, порохом от тебя пахнет! А степная трава пахнет горечью... – выдал он и опрометью убежал в откатившуюся на повороте дверь...

Юрий прислонился к стене, пережидая приступ головной боли. Прикрыл глаза, а когда пришел в себя, узрел под носом колоду карт с голыми бабами, переснятыми из какого-то заграничного порножурнала, которую ему протягивал, мыча, глухонемой. Все было так же, как и десять, и двадцать, и тридцать лет назад. Жизнь продолжалась...

Через час Филатов был в Москве. До самолета оставалось совсем мало времени.

Впрочем, его хватило на то, чтобы купить в магазине приличный костюм и переодеться – вид Филатова в старой «форме одежды» явно не соответствовал документам работника министерства иностранных дел великой державы. Кроме того, от Филатова действительно несло порохом, как из ствола винтовки. Да и самогоном тоже.

Переложив в новый костюм содержимое карманов старой одежды и посмотревшись в зеркало, Юрий остался доволен Взяв такси, он направился в аэропорт.

Молодой таксист то и дело как-то странно посматривал на своего пассажира, да и по рации произнес нечто невразумительное типа «Взял клиента до места», но Юрий не обратил на это внимания – ну не мог же случайный таксист оказаться человеком Логвиненко. Правда, уже через полчаса, за городом, когда он вслед за какой-то машиной свернул с трассы, Филатов готов был в это поверить, особенно когда увидел нож в руке водителя. Не вышедший из боевого транса Филатов успел сломать водителю запястье и страшно удивился, когда в ту же секунду не заметившие этого парни распахнули дверь машины и скомандовали: «Выкладывай бабки!»