Текст книги "Золотая лихорадка"

Автор книги: Андрей Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

– Стой, кто идет? – раздался за окном караулки голос разводящего.

Жестовский встрепенулся, выскочил из дверей, по привычке схватив фуражку и надев ее на голову.

Дальнейшее Юрий видел, словно происходившее в замедленной съемке.

Распахивается дверь. Освещенный сзади, на пороге стоит Жестовский. В тот же момент с его головы слетает фуражка и падает прямо на колени сидящего на кушетке Филатова. В тулье фуражки – аккуратная дырочка. Снаружи доносится звук выстрела. Крик Жестовского: «Караул, в ружье!!! Отразить нападение!» Филатов видит собственный пистолет, выхваченный из кармана, словно со стороны, самого себя, стреляющего в сторону вспышек чужих выстрелов. Короткие очереди «Калашниковых»...

Нападавших почти не было видно – проникнув на территорию, они спрятались за кустами, обрамлявшими дорожки, ведущие к плацу, казарме и домику штаба. Ночь была, как на грех, безлунной; Филатова – он потом узнал – спасло только одно: покалеченный Фриц неуклюже повернулся в кустах и был замечен разводящим сержантом, который вел в караулку сменившихся часовых. Тот крикнул, как положено по уставу, секунду спустя в проеме дверей появился Жестовский, и Фриц не выдержал – нажал на курок. Это стоило ему жизни – после команды начкара один из солдат прошил кусты и Фрица очередью из автомата.

Подстраховывавшая его команда зашевелилась, открыла огонь, и солдаты стали стрелять на поражение. Бандюги же, не имевшие никаких навыков открытого боя, частью полегли сразу же, частью продолжали отстреливаться из-за кустов. Они прекрасно понимали, чем грозит им вооруженное нападение на воинскую часть, но купились на заверения Буденного, что, мол, никто там шума не поднимет, Фриц одним ножом управится, да и к тому же клюнули на обещание весьма приличного вознаграждения. Даже то, что пистолеты пятеро из одиннадцати держали в эту ночь первый (да и последний) раз в жизни, их не остановило.

Завыла сирена, Юрий, выскочивший из караулки, залег рядом с Жестовским. Тот, стреляя по кустам из пистолета, крикнул Филатову:

– Беги через подкоп! Беги, я сказал, сейчас тут вся часть будет! Я подстрахую!

Филатов пополз к забору части, услышав, как Жестовский крикнул:

– Сержант, огонь на поражение! Обходите их с флангов! Только друг друга не перестреляйте! Максименко, ползком в казарму! Крецу, в штаб! Разъясните там обстановку! Козин, блокируй КПП!

Со времени первого выстрела прошло не больше двух минут; сирена, включенная дежурным по штабу, продолжала грозно реветь. Из казармы выбегали заспанные солдаты с автоматами, на ходу прилаживая обмундирование. Еще через минуту Юрий, как и несколько месяцев назад, юркнул в лаз, ведущий к спасению.

... Вспышка выстрела была неожиданной. И боль в груди он почувствовал не сразу, а лишь тогда, когда отдача от его ответного выстрела толкнула назад плечо.

Перед тем как соскользнуть в беспамятство, Филатов услышал вскрик раненого бандита и треск кустов – тот уходил в заросли. Потом наступила тяжелая, густая темнота.

Глава 18

Рассвет так и не наступил для девяти из одиннадцати «буденновцев», обнаглевших настолько, чтобы поднять стрельбу в воинской части. Нападение стало событием, из ряда вон выходящим. Его, конечно же, сразу засекретили, и не без участия Кайзера, получившего о нем известие через час после гибели последнего «террориста».

Утром бандитов увезли в морг областного центра. Местные «фараоны», прибывшие на место происшествия сразу же после вызова (у них проходили какие-то учения, и милиция была переведена на казарменное положение), с удивлением обнаружили среди трупов нескольких старых знакомых, а кое-кто – и соседей. Впрочем, строжайшая подписка о неразглашении служебной информации надежно заткнула им рты.

Подписку пришлось дать и всем остальным участникам побоища, кроме лежавшего в бессознательном состоянии в санчасти раненного в грудь солдата. По документам пострадавший значился как ефрейтор Луканский.

... Когда Филатов свалился без сознания на руки подоспевшему Жестовскому, тот не стал долго раздумывать. Положение было почти безвыходным, и прапорщик принял единственно правильное в такой ситуации решение.

Счет шел буквально на секунды...

Не тратя времени на перевязку, Леонид потащил раненого друга к санчасти, около которой суетился прапорщик с медицинскими эмблемами в петлицах. В части он прослужил буквально неделю.

– Слышишь, Костя, быстро осмотри солдата! Дурила, шел из самоволки и под пулю попал... Только, ради бога, никому, хорошо? Скажешь, во время нападения шальной пулей задело...

– Помоги перенести, – попросил молодой фельдшер, имевший дело с огнестрельными ранениями только теоретически.

Вдвоем они быстро втащили Филатова в операционную, раздели. Медик принялся осматривать рану.

– Фамилия его как?

– Луканский, ефрейтор. Как он?

– Навылет. Его счастье, что ты подоспел. Вроде крови немного потерял, – прапорщик Медведко начал накладывать перевязку.

Жестовский, спрятав под шумок гражданскую одежду Филатова в печь, сохранившуюся в старом здании санчасти, со скоростью звука побежал к караулке, где его уже искал дежурный по части.

– Е-мое, Леня, вы же тут девять человек уложили! – в ужасе заорал молоденький лейтенант. – Что тут было?,

– П...ец, вот что, – Жестовский решил в подробности не вдаваться. – Короче, лейтенант (Леонид не знал даже, как того по имени), быстро беги в штаб, вызывай командира. Сержант Сосновский! Выставить оцепление силами караула, никого не подпускать.

Лейтенант бросился выполнять приказание, даже не пикнув по поводу того, что прапорщик распоряжается офицером. В такие моменты командует тот, кто первым сориентировался в ситуации.

Теперь главным было найти подлинного ефрейтора Луканского. На счастье, этот дембель, по своему обыкновению, появился в нужный момент в нужном месте – будучи особо доверенной персоной прапорщика Жестовского и имея от этого изрядные льготы по службе, он старался держаться поблизости.

– Луканский, тебя кто-нибудь видел сейчас из тех, кто тебя хорошо знает?

– Да вроде нет, товарищ старший прапорщик... Я тихонько...

– Теперь слушай сюда. Быстро линяй из части, чтоб тебя никто не видел. Твое место пока займет другой, понял? И документы оставь. Есть куда скрыться?

– Так точно, есть...

– Скорее всего тебя комиссуют по ранению. Так что не удивляйся. Завтра позвонишь мне домой. Да, скорее всего в части тебе появиться уже не придется.

– Как так не придется?

– Потом все объясню. Учти, за это тебе неплохо заплатят... Все, беги, только сиди тихо!

– Понял... – солдат растворился во тьме.

Жестовский наконец смог перевести дух. «Ну, Юрка, счастье твое, что ты выглядишь на тридцатник, да и налысо постриженный...»

Вскоре прибыл командир части, не проспавшийся после вчерашних посиделок: наступала суббота, а полковник Загребайло нечасто затруднял себя командованием обычным в этот день ПХД – парково-хозяйственным днем, возлагая эту почетную миссию на плечи своего заместителя. Полковник был зол до чертиков и с ходу, не дожидаясь рапорта, стал орать на начальника караула:

– Что за херня у вас тут происходит, старший прапорщик? До утра нельзя было подождать?

– Нельзя было, товарищ полковник, – мягко сказал Жестовский. – Произошло нападение на часть.

– Вы что тут, напились с этим лейтенантом? Какое нападение? Почему тревогу объявили?

– Взгляните, товарищ полковник...

Загребайло, пышущий злостью, позволил все-таки подвести себя к кустам, Вокруг которых с автоматами на изготовку стояли бойцы караула во главе с сержантом. Тот, как положено, стал по стойке смирно и доложил:

– Товарищ полковник, личный состав караула по приказу начальника караула занимается охраной места происшествия.

Командир части воззрился на сержанта, потом перевел взгляд на темный кустарник:

– Ну, и что там?

– Трупы нападавших, – сказал Жестовский.

Полковник, понявший наконец, что дело пахнет ЧП, соизволил пройти в кустарник и сразу наткнулся на то, что осталось от Фрица. Бравый полковник отскочил от трупа как ошпаренный.

– Милицию вызвали? – спросил он внезапно севшим голосом.

– Никак нет, вас ждали, – сообщил Жестовский.

– Так чего вы стоите? Вызывайте немедленно! А я в штаб пошел, доложу генералу...

Жестовский ухмыльнулся про себя, представив, сколько времени генеральский рык будет стоять в ушах полковника. Командующий округом не отличался нежным нравом...

– Лейтенант! – позвал он дежурного по части. – Вызывай милицию! Я – в санчасть, там у меня солдата шальной пулей ранило. Пойду проведаю.

Юрий пришел в себя в тот момент, когда Жестовский переступил порог палаты, куда его перенес с помощью санитара Медведко. И услышал его слова, обращенные к прапорщику:

– Ну, слушай, повезло твоему солдату, сто лет жить будет. Ничего «этакого» не задето, как я понимаю. Крови внутри нет, оттекает хорошо. В госпиталь его надо. Сейчас машину вызову. Но, слушай... Такое ощущение, что он все «горячие точки» СНГ прошел, – шрамов, как у ветерана...

– Вызывай, – сказал прапорщик, не реагируя на замечание наблюдательного фельдшера. – Все равно хреново парню – ему на дембель скоро.

– Ничего, эта рана, коли осложнений не будет, быстро заживет. Комиссуют – так раньше домой пойдет.

Через полчаса санитарная машина увезла Филатова в госпиталь. Фельдшер с сопроводительными документами ехал в той же машине. Опять удача – в предутреннем полумраке лицо лежавшего на носилках разглядеть было трудно, и встречные солдаты, среди которых наверняка были и знавшие Луканского, ни о чем не догадались. Полковник же Загребайло узнал о ранении «солдата» в последнюю очередь...

Трупы пролежали на тех местах, где застигла их смерть, до утра. Милиция и прокуратура Ежовска не решилась проводить «полновесное» расследование собственными силами и сразу вызвала подкрепление.

К восьми часам утра на вертолете прибыл из Москвы некий человек в штатском в сопровождении двух чинов в форме – одного в милицейской, другого – в военной. Бегло осмотрев кусты с застывшими трупами, «штатский» уединился с полковником Загребайло, который через десять минут вышел из кабинета с таким видом, будто с его плеч упало как минимум две звездочки. Все утро он молчал – видно, размышлял на тему «И почему именно у меня в части произошла такая мерзопакостная история?»

Он даже отбой тревоги не объявил, за него это пришлось сделать заместителю. Человек же в штатском поманил пальцем прапорщика Жестовского и, отведя его в сторону, задал один только вопрос: «Почему в караульном помещении находился гражданский?»

Казалось бы, тут и сказке конец, и быть Жестовскому расстрелянным, повешенным и утопленным сразу. Но не тут-то было. Ответ у него был готов.

– Простите, с кем имею честь?

– Неважно...

– Что значит «неважно»? Я должен знать, имеете ли вы право задавать вопросы начальнику караула при исполнении служебных обязанностей.

– Полковник ФСБ Сиротский.

– Предъявите документы, товарищ полковник!

– Ну, блин, прапорщик... – пробормотал полковник, показывая удостоверение.

– Благодарю вас, товарищ полковник. Тем не менее я могу отвечать на ваши вопросы, только сменившись с караула. А снять меня с караула может только...

– Я знаю устав, – сказал сотрудник ФСБ. – Вон идут тебя менять...

Когда Жестовского официально сняли с караула, полковник пригласил его в кабинет командира части.

– Вот теперь я официально начинаю допрос, – произнес он, садясь за стол командира, над которым висел портрет Путина. – Итак, кто из гражданских лиц находился в караульном помещении во время нападения?

– Гражданских лиц до момента нападения на территории части не было, – ответил Жестовский.

Полковник удивленно приподнял брови:

– А вот ваши солдаты говорят обратное...

– В караульном помещении находился солдат, пойманный лично мной в момент попытки совершить самовольную отлучку.

Полковник помолчал, скрывая растерянность.

– И где же этот ваш солдат?

– Во время нападения он был ранен в грудь и в тяжелом состоянии отправлен в госпиталь, – не смутившись, заявил прапорщик. – Фамилия солдата – Луканский. С ним отбыл военфельдшер прапорщик Медведко.

– Хорошо, проверим... – задумчиво сказал полковник, видимо не посвященный генералом Логвиненко во все тонкости. Действительно, он получил указание скорее замять дело, чем разобраться в нем досконально. – На ваш взгляд, чем вызвано нападение?

– Полагаю, что это была попытка преступных элементов завладеть оружием караула, – не моргнув глазом, ответил сообразительный прапорщик.

– Хорошо... Что ж, пока вопросов больше не имею, – сказал эфэсбэшник. – Судя по всему, вы действовали правильно. Выводы мы сделаем по окончании следствия. Свободны.

– Жестовский откозырял и вышел из кабинета, удивленный, что явный бред насчет захвата оружия караула не вызвал никакой реакции. Действительно, кто осмелится из-за десятка автоматов нападать на воинскую часть в часе езды от Москвы?

Боль в груди не давала сосредоточиться. Лежа на госпитальной койке под капельницей, Юрий с трудом восстанавливал последовательность событий, приведших его в эту палату. Кроме него здесь лежали еще два солдата – один кашлял кровью, сильно ударившись обо что-то грудью (это «что-то» было кованым дембельским сапогом), а второй, десантник из дислоцированного недалеко от Ежовска полка, во время приземления с парашютом пропорол легкое стальным прутом, невесть каким макаром выросшим на земле полигона. Оба они разговаривали с трудом, как и Филатов – тот смог лишь улыбнуться при виде входящего в палату Жестовского, которому сопутствовал моложавый военврач с погонами майора.

– Ну что, братишка, оклемался? – подмигивая из-за спины доктора, спросил прапорщик. – Ничего, скоро домой поедешь.

– Комиссовать его будет нетрудно, – заявил майор медслужбы, листая какие-то бумаги. – Сквозное ранение в грудь... Легкое не задето... Как самочувствие, товарищ ефрейтор? – бодрым тоном обратился он к Филатову.

– Терпимо... – отозвался тот, поняв, что прапорщик Жестовский умудрился выдать его за кого-то другого.

– Откуда родом? – продолжал допытываться доктор.

– Из Пскова он, – поспешил ответить Жестовский. – Может, не стоит ему сейчас разговаривать?

– Да ерунда, заживет эта дырка, и забудет он про нее... И чего таких стариков на службу призывают? Ему на вид лет тридцать... Ну, да ладно, документы на комиссование я подготовлю. Кстати, тут какой-то особист все допытывается, можно ли допрос снять. Так я сказал, как ты и просил, что он в тяжелом состоянии.

– Вот спасибо, Коля, а то и мне влетит – почему я этого самовольщика сразу в комендатуру не отправил. Я ж тебе говорил – у лаза я его подкараулил... Если честно, виноват я перед ним, – пусть бы себе гулял, зато пулю не схлопотал бы.

Жестовский еще раз подмигнул Филатову. Тот в ответ улыбнулся.

– Ну, если улыбается – жить будет. Всего ему тут у нас с месячишко отбыть придется, потом можно домой отправлять, пусть долечивается. Ну, пошли? – военврач

с прапорщиком Жестовским, обернувшимся на прощание, вышли из палаты.

Почти три недели Юрия никто, кроме медиков, не тревожил. Приходил несколько раз Жестовский, сообщал новости – их было немного. Шум вокруг нападения постепенно утих, делу не дали хода, бандюги, чьи ряды существенно поредели, не высовывались. Буденный куда-то пропал бесследно, видно, сбежал от греха подальше. Звонила Жестовскому Ксения, до которой дошли слухи о перестрелке.

– Леня, если она еще раз позвонит, спроси, отмыла ли она Удава, или от него все так же воняет, – скривившись, попросил Филатов.

– Да ладно тебе, в конце концов. Ты же сам в эту бодягу влез, мог бы сразу слинять! – резонно возразил его друг.

В один из визитов, когда Филатов уже мог вставать, ходить и даже начал делать по утрам разминку, Жестовский сообщил ему:

– Знаешь, а меня вроде в Москву переводят. На переговоры пригласили. Там должность царская, взводом обеспечения в штабе округа командовать.

– А что ты думал? Проявил себя во время вооруженного налета, так теперь расхлебывай. Я вообще удивляюсь, как тебе орден не повесили.

– Я ж тебе говорил, замяли дело. Меня Загребайло вызывал, какие-то вопросы задавал непонятные, типа нет ли у меня друзей там, – он ткнул пальцем в потолок. Я ему и сказал, что Иванов – мой дальний родственник по линии супруги... Пусть проверяет!

Друзья посмеялись.

Подлинный ефрейтор Луканский обретался в данное время у своей подружки, пил беспробудно на деньги, которыми его снабдил Жестовский, и ждал документы на комиссование Вскоре бумаги с солидными печатями легли в тумбочку лжеефрейтора. Стараниями прапорщика ни один из приятелей настоящего Луканского навестить его так и не пришел: он распустил слух, что его отвезли в окружной лазарет.

Госпиталь спал. Юрий, которого сон что-то не брал, прохаживался по коридору, вспоминая, как недавно бежал из этого же госпиталя в одолженной одежде. «Вернуть бы не мешало», – подумалось ему. И в этот же миг со стороны последней в длинном ряду палаты он услышал приглушенный, сразу же захлебнувшийся крик.

Что там могло быть? Осторожность шептала: не высовывайся, тебе и так еще крупно повезло! Но Филатов не обратил внимания на шепот благоразумия.

Свет в палате был выключен, но сквозь высокое окно за происходящим наблюдала бесстрастная луна, и в ее мертвенном свете глазам Юрия открылось мерзкое зрелище: двое солдат в больничных штанах держали третьего, прижимая его туловище к кровати и накрыв голову подушкой. Сзади к нему пристроился еще один; из его рта вырывалось хриплое дыхание, и, глядя на эту сцену, Филатов невольно представил собак, озабоченных проблемой размножения.

Юрия передернуло, когда он вмиг представил, что мог чувствовать молодой солдат, оскверненный чужой животной похотью. И рванулся вперед.

Насильник отлетел в угол – Юрий с разворота саданул его в лицо пяткой. Двое других отпустили свою жертву и, перескочив кровать, набросились на бывшего десантника. Тот, чувствуя боль в незажившей груди, удачно извернулся и без всякого милосердия сшиб их головами, издавшими звук столкнувшихся булыжников. Один обмяк, зато второй схватил с тумбочки графин с водой и пошел на Филатова, успевшего отступить к двери. Тут же, натянув штаны, пошел на него и сам насильник.

– Ты, с-сука, щас подохнешь! – выдохнул он.

– Ну, иди сюда, педик, цып-цып-цып, петушок! – ответил Юрий, зная, что после таких слов нападавший: обязательно озвереет окончательно и, следовательно, наделает ошибок. Так и произошло. Любитель мужских задниц с ревом выхватил у своего напарника графин и метнул его, целясь Юрию в голову. Кажется, о последствиях своих поступков он уже не задумывался.

И последствия не замедлили наступить. Графин разбился вдребезги, вылетев в открытую присевшим Филатовым дверь. Спустя миг Юрий выпрямился, шагнул вперед и от всей души врезал мерзавцу между ног, от чего тот жалобно завопил и свалился на пол, держась за промежность. Оторопевший помощник застыл, глядя на появившегося в дверном проеме санитара. Изнасилованный «салага» всхлипывал, скорчившись в углу палаты. Филатов почувствовал на груди теплую струйку крови...

Через некоторое время прибыл патруль, вызванный санитаром. Троих едва пришедших в себя дембелей забрали с разрешения дежурного врача в комендатуру, а Филатов, провожаемый потрясенным взглядом «обиженного» пацана, был препровожден в процедурный кабинет, где доктор осмотрел рану и заявил, что ничего страшного не произошло. Медик перевязал Юрия и отправил в палату.

– Эта троица давно госпиталь будоражила, – заметил он. – Правда, доказать ничего не удавалось, молчали все. Теперь им не отвертеться... Пидоры вонючие... – добавил пожилой врач.

Наутро началось разбирательство. Юрий и паренек из палаты дали показания хмурому майору – дознавателю из гарнизонной комендатуры, который удалился, предупредив, что после обеда приедут из военной прокуратуры. Филатову такой шум вокруг его персоны не понравился, и он попросил лечащего врача, того самого майора медслужбы, ускорить процесс выписки.

– У тебя же рана открылась! – удивился тот. – Полежи с недельку, а то как ты к себе в Псков доберешься?

– Так приедут за мной, Николай Андреевич, отец приедет на машине, обещал уже. А там у меня в больнице тетя заведует пульмонологией, – не моргнув, врал Филатов. – Так что давайте меня выпишем».

– Ну, смотри, на нарушение иду. Пусть тогда твой Жестовский отвечает, он ведь тоже меня просил... Готовься на вечер, – заключил майор.

Ближе к вечеру, когда Филатов уже успел переодеться в принесенную Жестовским солдатскую форму, прискакал похожий на кузнечика лысоватый следователь военной прокуратуры.

– Что это вы, товарищ ефрейтор, самосуд устраиваете? – был его первый вопрос.

Филатов опешил:

– А что, надо было ждать окончания полового акта?

– Ну что вы так сразу... Может, они полюбовно договорились, – ухмыльнулся следователь.

– Знаете, товарищ капитан юстиции, – после паузы, во время которой он переваривал услышанное, заявил Филатов, – давайте-ка я вам письменные показания дам. А то разговаривать с вами противно.

– Что вы себе позволяете, ефрейтор? – взвился тот.

– Товарищ ефрейтор, если руководствоваться Уставом. Хотя я вам не товарищ.

– Да я вас привлеку сейчас как соучастника!

– Соучастника чего? Сокрытия неуставных взаимоотношений, подпадающих под статью Уголовного кодекса? Не те времена, товарищ капитан.

Следователь резко поднялся:

– Вам это так не пройдет. Я завожу дело о самоуправстве. Отвечайте на мои вопросы! Какой у вас диагноз?

– Сквозное пулевое ранение.

Крючкотвор на мгновение, растерялся:

– То есть как?

Филатову этот разговор надоедал все больше и больше. В конце концов, действительно, не ефрейтор же он срочной службы, чей дембель зависит от всякого дерьма типа этого капитанишки!

– А вы что думали, я перловой кашей подавился? – без малейшего оттенка любезности ответил вопросом на вопрос Юрий.

– Я требую отвечать на вопросы. При каких обстоятельствах вы получили ранение?

Тут Филатов и вовсе рассвирепел:

– Послушайте, вы расследуете дело об изнасиловании или о моем ранении? Какое оно имеет отношение...

– Если вы не начнете отвечать на вопросы, я прикажу вас арестовать!

– Хорошо. Я был ранен при нападении бандитов на караул.

– Какое нападение? Почему я не слышал?

– Наверное, вас не сочли нужным проинформировать...

Капитан прищурился:

– Что-то ты, ефрейтор, больно на язык бойкий. Никогда не прикусывал?

Филатов тяжело вздохнул. Потом посмотрел равнодушно на следователя и промолвил:

– Пошел ты, капитан!

Тот, брызгая слюной, заорал что-то, потом стремглав выскочил из кабинета, в котором проводил допрос. В открывшихся дверях показался Жестовский и призывно замахал рукой. Через несколько минут они были уже во дворе госпиталя.

– Юрка, куда это ты Кузнечика отправил?

– Почему «Кузнечика»?

– Да его в окрестных частях все так называют. Пренеприятнейшая личность.

– Это я заметил, Леня. Смываться мне надо, а то нашумел я тут изрядно.

– Наслышан, как ты тут педиков гонял. Пацан, кстати, тоже из нашей части, а эти – из десантуры.

– Блин, как он теперь служить будет?

– Да комиссуют, наверное. Или в другую часть переведут. Жизни ему, и правда, не дадут. А насчет тебя все в ажуре. И насчет того Луканского тоже. Бумаги я ему завтра передам, это уж не твоя забота. Грудь-то как? Слышал, кровь пошла?

– Ерунда, Леня, пара капель вытекла.

– Так что, прямо сейчас поедем?

– Ну, если кипиш не поднимется, поехали.

– Не поднимется. Я тебя официально у завотделением выпросил.

– Отлично. Тогда я и наверх подниматься не буду, все равно хлопцев в палате вчера выписали, прощаться не с кем.

– Тогда – с Богом!

Друзья уселись в «уазик», которым распоряжался Жестовский, и отправились на знакомую уже Филатову дачу.

– Мы там перекусим, и тогда я тебя в деревню отвезу, на поправку. Денька два на печи полежишь...

На даче Леонид выдал Филатову его старые джинсы («жинка постирала!»), свитер и теплую куртку. Юрий, когда рассказал другу, откуда эти штаны взял, в ответ услышал:

– Ну, елки-палки! Так вот кто Гриба ограбил! Это ж наш прапорщик в госпитале с аппендицитом лежал, так он все возмущался...

Посмеялись.

– Слушай, а тачка моя так там и стоит?

– Куда ей деться? Все, что ты просил, я забрал, вот финансы и документы твои. Машину не бери, за ней слежка может быть... Кстати, ко мне неофициально эфэсбэшник подкалывался, генерал. Не говорил я тебе... Он меня открытым текстом про тебя спрашивал, фамилию называл, дал понять, что все знает, ну, и пригрозил, конечно... Так я ответил, что ты во время перестрелки исчез в неизвестном направлении. Он, может, и не поверил, но за собой я слежки не наблюдал.

– Да, Леня, и ловко же ты меня за этого Луканского выдал!

– Все равно остерегайся, руки у них длинные.

– Как будто я не знаю!.. Ладно, будем считать, что Кайзер не захотел поднимать шума. Я-то в «маляве» черканул, что все написал, и у друзей бумагу оставил. Это ж Кайзер под горячую руку на меня «буденновцев» натравил, по зрелому размышлению он иначе бы действовал...

В деревню, где проживала знакомая Жестовского, они добрались уже затемно, на рейсовом автобусе, никакой слежки за собой не заметив. Людмила Петровна, учительница местной школы, подруга Лениной матери, встретила обоих гостеприимно.

На завтра календарь обещал воскресенье, и друзья так всю ночь и занимались бы дегустацией первостатейного деревенского самогона, настоянного на травах, – подношение родителей кого-то из учеников, – если бы строгая учительница, осведомленная о том, что Юра только что из госпиталя, не отправила их обоих спать.

Филатов попросился на печь – в этом доме сохранилась огромная русская печь с лежанкой, а хозяйка как раз протопила ее по случаю холодной погоды. И спал на ней Филатов так спокойно, как никогда.

Глава 19

– Н-н-а тебе, козел поганый! – увесистый тычок бросил Кравченко на диван. Диван всхлипнул. Кравченко хрюкнул. Филатов присел на стул.

Ему было не до шуток. Уже битый час он «уговаривал» своего бывшего приятеля поделиться информацией об интересующих его шибко прытких личностях – любителях, как думал Филатов, подсовывать пистолеты в чужие карманы. Он до сих пор не знал, что сам нашарил пистолет на земле у рельсов и неосознанно положил в карман. Жена и потомство Кравченко, на беду последнего, находились в это время на даче, о чем Юрий осведомился лично у него по телефону, прикинувшись неким коллегой Ирины Васильевны. Кравченко осознал свою ошибку только после того, как неосторожно объявил в трубку: «Они с дочками на даче. А что передать?» – «Передайте, что в понедельник будет проверка из налоговой!» – страшным голосом сообщил Юрий; через две минуты он уже звонил в квартиру.

Было около полуночи. Кравченко, заглянув в глазок и увидев незнакомую физиономию, испуганно спросил:

– Вам кого?

– Тут проживает гражданин Кравченко? Вам телеграмма срочная. Распишитесь! – прокаркал из-за двери Филатов голосом почтальона, которому тяжело было тянуться в полночь к какому-то П. Кравченко. И когда последний неосторожно приоткрыл дверь, Юрий так «помог» ему, что хозяин квартиры отлетел в прихожую.

Сперва Филатов замкнул за собой дверь. Потом выдернул телефонный шнур. А после снял со стены искусно сделанную кавалерийскую нагайку, висевшую рядом с тупой полицейской саблей начала века, именуемой в кругах революционеров и хулиганов того времени «селедкой».

– У меня мало времени, Павел, – произнес он. – Я, если ты помнишь, Филатов. А что не похож – твоя заслуга; правда, косвенно, но все же... Короче. Кто грабил вагон с оловом? Которое и не олово вовсе?

– К-какой вагон? – с дрожью в голосе произнес Кравченко, не веря, что перед ним стоит давно похороненный им Филатов.

– Да не выделывайся ты! Это я Удава из говна вытащил. Он-то мне все и рассказал.

– Бред какой-то! Не знаю я никакого Удава!

Для своего положения Кравченко держался партизаном. Видно, тянул время. А если тянул, значит, что-то рассчитывал вытянуть. Нужно было спешить.

– Значит, не будешь говорить? Не тратя лишних слов, Филатов ударил Кравченко по лицу. Тот продолжал молчать.

– Твою мать, нет на тебя Фрица! – искренне пожалел Юрий. – Все равно ведь скажешь...

Он пустил в ход нагайку, приговаривая:

– Колись, скотина, колись, колись...

Начальник охраны товарной станции закрывался руками, сопел, в конце концов нащупал подушку и укрылся ею. Филатов разозлился всерьез:

– Ты что, не понимаешь, козел, что я тебя сейчас замочу? Или ты думаешь, мне впервой? Забыл, кто я такой?

Кравченко молчал, потом вздумал торговаться:

– Слушай, они же меня убьют! Давай полюбовно: я тебе десять тысяч баксов, и ты уходишь. Все равно тебе спасаться надо, тут, в городе, не спрячешься. Да и в Москве найдут.

– Деньги при тебе? – решил поиграть Филатов.

– Так мы договорились?

– Тащи деньги!

Кравченко, оглядываясь на Филатова, вышел в кухню. Сильно ударил коленом по одной из плиток бело-розового кафеля, достал из открывшегося тайника пачку долларов. Но когда он засунул туда руку во второй раз, Юрий насторожился... И успел выбить из руки небольшой пистолет.

– Дурак ты, Кравченко, – тяжело сказал он и безжалостно ударил того в пах.

Кравченко взвыл. Юрий с размаху засадил ему в рот лежавшую в мойке картофелину. Выплюнув картофелину вместе с несколькими зубами, Кравченко со стоном выдавил:

– Скажу – не убьешь?

– Мараться об тебя... Говори, давай!

– Гришка Каравашкин с компанией...

– Где искать их?

– Ленинградская, семнадцать... Больше ничего не знаю...

– Знаешь. Откуда тот вагон прибыл? Ну!

– Из Магадана...

– Так... – Филатов пинком загнал Кравченко в комнату, пододвинул лист бумаги, ручку. – Пиши, быстро!

Кравченко уже понял, что отвертеться не удастся.

– Что писать?

– Я, Кравченко Павел... как тебя по батюшке? Петрович... заявляю: Филатов Юрий Алексеевич в убийстве сторожа на товарной станции невиновен. Ограбление вагона заказал я следующим лицам...

Вскоре обличительный документ был готов. И тут в дверь позвонили.

– Сидеть! – сдавленно прошипел Филатов, видя, как радостно встрепенулся Кравченко. Одним кошачьим прыжком Юрий оказался у двери, держа наготове пистолет.

Велико было его удивление, когда в глазке он разглядел лицо Матильды Алексеевны Дашковой, известной всему городу дамы, работавшей агентом некой страховой компании. Юрий со смехом открыл дверь, впустил женщину:

– Что, тетя Мотя, Кравченко страховать пришла?

Матильда с интересом оглядела Филатова, не узнавая его, хотя по слабости характера он однажды уступил ее домогательствам и прыгнул в Мотину всегда широко распахнутую постель.

– Мальчик, а ты ничего-о! – протянула Матильда, изъяснявшаяся примерно так, как Эллочка-Людоедка, дитя бессмертных Ильфа и Петрова.