Текст книги "Образ врага. Расология и политическая антропология"
Автор книги: Андрей Савельев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 39 страниц)
В Австро-Венгрии русины подвергались геноциду, как и другие славянские народы. Позднее эта роль была подхвачена другими государствами, возникшими на развалинах империи. Советская национальная политика также не признавала существования русинов как русского этноса, относя их к малорусам – фактически превращая в периферийную субкультурную группу. Советский «украинизм» разрывал единство русского народа, старательно учреждая новую этническую периферию. Пространство расселения русинов именно поэтому стало также и пространством распространения самой отчаянной украинской русофобии.
Постоянное ассимиляционное давление сильно сократило численность русинов и размыло их этническую идентичность. Сегодня русины (всего около 1,6 млн) живут в Молдавии, на Украине, в балканских странах. Многие в течение ХХ века мигрировали и образовали группы в США, Канаде, Австралии. Антропологически и генетически русины слились с окружающими их народами. Тем не менее, история русинов и сохранившиеся признаки этнической идентичности для современной России важны тем, что доказывают единство обширного пространства Русского мира, в котором русины для русских «свои» по крови, вере и судьбе.
Юго-западное пограничье Русского мира весь ХХ век было объектом активного геополитического противодействия, а результаты каждого политического передела победившая сторона всегда стремилась закрепить и в антропологии – через религиозную экспансию и ассимиляцию. В 1918 году Румыния, воспользовавшись гражданской войной в России, отторгла у нее Южную Бессарабию. В 1940 году эту территорию удалось вернуть в состав СССР. После краха СССР планы аннексии снова возродились у румынского руководства, внедряющего в православную среду Молдавии свой латинский вирус. Миф о благостном состоянии Румынии, правда, быстро был опровергнут – попытавшиеся жить в Румынии молдаване почувствовали на себе, что такое расизм ближайших «родственников».
Близость молдаван к русскому антропологическому типу не означает непременного единства с русскими. Как периферийный и удаленный от русского расового ядра этнос, молдаване (как и украинцы) подвергаются политическому давлению соседних государств, рассчитывающих на их ассимиляцию. Прорумынская ориентация молдавского сепаратизма едва не кончилась после 1991 года исчезновением молдавского суверенитета. Результатом острого политического конфликта и гражданской войны стало образование приднестровской нации, отстоявшей свой суверенитет с оружием в руках. Правовые нормы, обнажившиеся после ликвидации последствий пакта Молотова-Риббентропа, дали основание Приднестровью не признавать над собой молдавских властей. Тем самым началось образование многонародной приднестровской нации. Приднестровье стало символом сопротивления народа-государственника этнократической сепаратистской элите дальней южнорусской периферии.
Русские и татары: общая судьба и общая беда
Отношение между русскими и татарами осложнено чрезвычайной засоренностью общественного сознания разного рода небылицами и коматозным состоянием этнополитической науки. Действительно, предельно оскорбительная для русских фраза «потри русского – найдешь татарина» (образ нечистоплотности, двуличности, неестественности) повторяется порой без всякой задней мысли и даже с благим намерением продемонстрировать родство двух народов. С другой стороны, старинная русская пословица «незваный гость хуже татарина» также оскорбляет нынешних татар, которые никак не могут быть отнесены к смысловому контексту пословицы, содержащей указание на «басурманина». Прежнее общее простонародное именование множества нерусских периферийных народов («татары») совершенно нелепым образом переносится в современность – как если бы всех европейцев мы называли бы до сих пор «немцы» или «латиняне».
Засоренность «татарского» вопроса порой доводит работающих на этой свалке интеллектуального хлама ученых до карикатурных измышлений. Так, представитель Ассамблеи тюркских народов СНГ заявляет, что мир идет к делению на три составляющие – западный мир, традиционно-мусульманский мир и тюркский мир. Причем, именно тюркский мир считается евразийским. На этом основании говорится о ведущей роли Турции и о необходимости вхождения русского общества (прежде всего 25 миллионов оказавшихся за пределами России) в тюркское. Другой представитель этой организации вдруг упрекает Россию в том, что она «рассекла тюркский мир на две части» и мешает тесной связи между родственными странами – Татарстаном и Турцией. Глава общества историков-архивистов Татарстана вспоминает, что Казань к России добровольно не присоединялась и не видит более серьезной проблемы, чем строительство памятника защитникам Казани 1552 года. Татарский академик обвиняет русскую интеллигенцию в русоцентризме и европоцентризме, считая, что евразийская идея – что-то вроде палочки-выручалочки, о которой забывают, когда трудности остаются позади. Казанский историк прямо предлагает отказаться от идеи единой и неделимой России и перейти к концепции «конфедеративного федерализма» (федерация с элементами конфедерации).
Иной раз вполне уважаемые ученые попадают под влияние моды на формирование статуса «чужого» для татарского народа в русской среде. Значительную роль здесь играют евразийские извращения истории, которые доходят до выводов о необходимости конфедерировать Россию. Русская культура становится вровень с татарской и, по предположению «чужих среди своих», равновелико участвует в некоей «российской культуре». Иной знатный ученый даже провозглашает: «Нет ни Востока, ни Запада, нет славянофилов. Это понятия прошлого. Есть люди на планете Земля. И то, что у нас до сих пор существует европо-центристская, американо-центристская и даже азиато-центристское восприятие мира, – все это от недомыслия. Должно быть только общечеловеческое».
Когда нам говорят, что «чужих» для нас нет, это прямо указывает, что вкрадчивый «общечеловек» стремится разрушить для нас общность «свои». Именно это и внушается татарскими гуманитариями, предпочитающими искать применение своего творческого потенциала не в служении России, а в растравливании фиктивных идентичностей смутного этнического сознания. Татары для этой провокационной деятельности, основанной на эгоизме ученых и их нездоровом ревновании «заслуг» перед этнономенклатурой, подходят лучше других народов России. У них есть «экспериментальная площадка» и жгучий интерес татарской номенклатуры, чтобы до конца конвертировать ресурсы этой этнической вотчины в своих частных интересах. Программа отчуждения татар от русских называется «Татарстан». Ее основатель и главный спонсор – президент Шаймиев.
Имитатором от науки, долгие годы задающим тон татарскому сепаратизму, является советник Шаймиева, именующий себя как Рафаэль Хаким (по рождению Хакимов) – бывший коммунистический пропагандист. Еще в 1992 году он писал, подначивая разрушителей страны: «Территориальная целостность России пока охраняется в силу исторической традиции или, лучше сказать, по инерции. Ее правовая основа крайне уязвима. Федеративный Договор – создавался сверху, и поэтому он постоянно размывается по мере демократизации общества. Татарстан не инициатор, а всего лишь индикатор этого процесса. На очереди – Якутия, Тува, Дальний Восток, Сибирь, крупные области… Не Татарстан, а принципы демократии “ведут войну” с великодержавной Россией…» (Независимая газета, 30.09.92). Еще через год он уже провоцировал гражданскую войну и ненависть к России среди татар: «Существует ли ценность выше демократии? В наше время сам вопрос может показаться кощунственным. Но для тех, кто борется за самоопределение в Каталонии, Курдистане или Татарстане, ответ очевиден – они, не задумываясь, предпочтут свободу всем остальным ценностям. И у “националов” для этого достаточно аргументов. Какая, собственно, разница для татарского народа, кто ограничивает его свободу: царский режим, коммунистическая политика слияния наций или псевдодемократическая Россия с новыми лозунгами, но старыми порядками?! “Националы” выступают за демократию в той мере, в какой она предоставляет народам свободу». «Истинно демократическое государство тем и отличается от тоталитарного, что оно не препятствует, а способствует самоопределению народов в избранных последним формах». «В России под демократией, как правило, понимают всего лишь процедуру голосования, определяющую мнение большинства. Поскольку в России русские составляют 82 %, то и предполагается, что национальных проблем не должно существовать в принципе, ведь в любом случае большинство будет за русскими. Это – примитивная форма демократии, основанная на “праве” механического большинства. Она не признает прав за другими народами, она не знает прав национальных или социальных меньшинств и, тем более, прав личности. Она не знает баланса или согласования интересов, ей чуждо понятия консенсуса. А когда народы начинают отстаивать собственные интересы, подобная форма демократии приходит в противоречие с жизнью и в отчаянии начинает призывать к силе как аргументу для выполнения воли большинства». «Демократия имеет содержательный смысл исключительно в контексте национальных прав. “Чистая” демократия, отвлеченная от социальных, национальных целей, становится бессодержательной, механистической и довольно пошлой борьбой за голоса». «Если исходить из концепции “единой и неделимой”, тогда принятие Республики Татарстан в ООН выглядит как разрушение России. Но если реально стремиться к реформированию России на основе признания многообразия конфедеративно-федеративных форм взаимоотношений, тогда суверенитет Татарстана вполне совместим с пресловутой «целостностью» России. Вспомним СССР, в котором Украина и Белоруссия были членами ООН, и ни один юрист не оспаривал целостность СССР» (Хаким Р. Сумерки империи. К вопросу о нации и государстве. Казань, 1993). Разобравшись с демократией, Хаким требует ревизии русской истории и перевирания ее в угоду этносепаратистам: «В связи с изложением истории возникает естественный вопрос: если коренные народы России нередко являются более древними, нежели русские, то с кого, собственно, начинать описание истории России? Например, первый Тюркский каганат возник в середине VI в. на Алтае и постепенно охватил большую часть нынешней России. Нужно ли описание истории начинать с Сибири, Тюркского, Хазарского каганата, Булгарского царства и жизни других древних народов, следовательно, признать их государствообразующими этносами, а саму Россию – полиэтническим государством? Или же, опустив жизнеописание нерусских народов, начать более традиционно – с политики Московии, ее завоеваний и т. д., то есть трактовать историю России как чисто русскую?! Этот вопрос не столько академический, сколько политический. Он задевает саму суть общества и связан с самоназванием народа. В самом деле, кто же несет ответственность за судьбу России? Русские? Россияне? Многонациональный народ? Конгломерат территорий? Конституция России и другие документы не вносят ясности в этот вопрос» (Панорама-форум, 1997, № 1, с. 37–38).
История татар сильно осложнена многократными актами этногенеза в Поволжье. Волжские булгары/болгары как этническая общность исчезли в сражениях с Русью и Ордой, татары Большой Орды после неудачного и последнего похода на Русь, кончившегося «стоянием на Угре» были биты тюменскими татарами, а потом крымскими. На смену объявилось Казанское ханство – благодаря беспечности русских, дважды битых более слабым противником, и непредсказуемым процессам в Золотой Орде. Новые татары перемешивались с марийцами, чувашами, удмуртами, башкирами. Войны Ивана III поставили внутриказанские дела в зависимость от позиции Руси, татарская знать постепенно начала переходить под русское начало. Крымский хан, продвигая турецкую политику нового имперостроительства подчинил Казань свому влиянию, и войны с русскими разгорелись с новой силой. Контроль над Казанью постоянно переходил от крымских ханов к русским царям и обратно. Крамола Казани была в конце концов пресечена Иваном IV, поставившим Казань в прямое подчинение Москве, предварительно отразив наступление крымского хана, усиленного турецкими янычарами. Пленных при штурме Казани в 1552 году русские не брали – все мужчины, участвовавшие в обороне, были перебиты, город – разграблен.
Татарские этношовинисты проводят митинги в память своих предков, погибших при взятии Казани Иваном IV. Но они не желают знать, что в штурме Казани участвовали многочисленные татарские отряды, татарская знать, а русские лишь приняли одну из сторон в татарской междоусобице.
Население Казанского ханства признало новую власть, прошло символическое крещение казанских ханов. Последний оплот сопротивления татар город Чалым пал в 1556 году. Рассечение пространства, на котором могла возникнуть Турецкая империя, было завершено походами русских на Астраханское ханство, одно время соперничавшее к Крымским ханством, но затем заключившим с ним союзные отношения.
Ни к Тюркскому, ни к Хазарскому каганату, ни даже к Казанскому ханству нынешние татары не имеют ни культурного, ни антропологического отношения. Современные татары сложились внутри Русского государства – обособленно от русских, но нераздельно от русского государства.
Стоит сказать о том, что татарские отряды участвовали в русском ополчении Смутного времени. Просто это были совершенно другие татары, практически не имеющие этнической связи с татарами нынешними. Как, впрочем, никогда не были коренными жителями Крыма «крымские татары». В прошлом они были завоевателями, терзавшими южные пределы России совместно с Турцией, позднее – ненадежным этническим меньшинством, на поддержку которого всегда рассчитывали враги России. Такую же роль в современной России играет новая татарская «знать», закрепившаяся в Поволжье и создавшее диаспорные группировки в крупных городах страны.
Из современной Конституции Татарстана мы могли почерпнуть очень интересную мысль: «Республика Татарстан – суверенное государство, субъект международного права, ассоциированное с РФ на основе Договора о взаимном делегировании полномочий и предметов ведения». Это по сути дела сформулированный акт предательства России, повод для немедленной реакции правоохранительных органов и спецслужб. Авторы многих текстов татарских законов и татарской политики, истинные чужаки для России, не арестованы только по одной причине – в Кремле обосновался режим, не желающий заниматься защитой национальной безопасности. Это позволяет не только по факту отторгнуть от России часть ее территории, но и осуществлять геноцид русского народа. Доля судей-татар в республике в 1996 г. достигла 80 %, чиновники на 3/4 татары, а после проведения выборов по сценарию Шаймиева такое же соотношение сложилось и в представительных органах Татарстана. До сих пор клан Шаймиева остается у власти – даже вопреки федеральному законодательству. За кулисами татарские «чужаки» сговорились с кремлевскими, поскольку для них Россия – не своя страна.
Серьезным дестабилизирующим фактором для России является неверное представление о русско-татарских отношениях как об отношениях равнокачественных и равномощных субъектов. В действительности, верной позицией было бы полагать, что «русскими» именуется множество близкородственных этносов, сохранивших свои особенные антропологические черты и территориально-культурные локусы, в совокупности с русской общностью городского типа, в значительной степени нивелирующей эти различия. Напротив, татарский народ может быть представлен двумя крупными группами с выраженной (и весьма различной) этнической доминантой – крымские и поволжские татары, плюс городские татары вне мест компактного проживания татар, в значительной степени ассимилированные и составляющие обрусевшую «периферию» татарского этнического ядра, а также малая и сильно дифференцированная группа сибирских татар.
Оставляя в стороне проблему крымских татар, можно говорить о том, что в Российской Федерации русско-татарские отношения сводятся к трем типам контактов: 1) отношения внутри татарской этнотерриториальной «вотчины» (Татария), где деловые и культурные преимущества татар обеспечены расистскими административными методами и этнополитическая ситуация характеризуется этносоциальным расслоением; 2) отношения вне этой «вотчины» в сельской местности, где этническая дифференциация менее заметна, но все же обеспечивает некоторые признаки межэтнического взаимодействия в противовес межличностному; 3) отношения вне татарской «вотчины» в средних и крупных городах России, где этнические различия перестают играть существенную роль, а землячества и религиозные общины скорее имитируют объединение, чем отражают действительное проявление этнической идентичности.
Таким образом, русское достаточно однородное (но многонародное) этническое пространство обнимает татарский анклав, размывая его «периферию», в которую Татария постоянно поставляет новый этнический «материал», проходящий неизбежное обрусение (по данным советского периода до половины браков у татар были этнически смешанными, у великороссов – 17 %, у русских народов в целом – не более 13–15 %). Последнее обстоятельство не может не вызывать недовольства среди провинциальной татарской интеллигенции и у социально слабых слоев татарского сообщества, которые совместными усилиями начинают искать виновника, будто бы навязавшего им невысокий социальный статус. Эти поиски заканчиваются в этой весьма малочисленной, но политически шумной группе формированием «образа врага», редко относимого на счет конкретного русского человека, но с уверенностью фиксируемого на русском народе (русских этнических группах и русской нации в целом). Отчужденность от русского большинства и большой культурной традиции закрывают Татарию для процессов модернизации и превращают ее в «маленький Казахстан», анклавом вклинившийся в Россию, что противоречит интересам большинства татар, но вполне удовлетворяет амбиции этнономенклатуры и агрессивного альянса провинциальной интеллигенции и маргиналов.
Ответная реакция русского населения Татарии – повышенная неприязнь к доминирующему меньшинству и поиск источника своего незавидного социального положения среди окружающих татар. Так, после «дефолта» 1998 года 15,0 % русских в Татарии определенно фиксировали наличие напряженности в межэтнических взаимоотношениях. Среди татар таких было лишь 7,7 %. Этническая номенклатура Татарстана подогревала и подогревает этот тлеющий раздор мерами по вытеснению русского языка и местническим этнокультурным протекционизмом, дополненным прямыми этническими привилегиями, вводимыми методами этногрупповой солидарности.
По данным социологических исследований (Набережные Челны, 1999) 36,7 % русских и лишь 6,2 % татар считали, что их национальность затруднит продвижение вверх по профессиональной иерархии. Напротив, 15,5 % татар и только 5 % русских, посчитали, что их этническая принадлежность повышает шансы на должностной рост. Негативные карьерные ожидания русских составляют 62,7 % (шансы на продвижение русских считаются менее предпочтительными) 10,2 % русских считают, что у русских вообще нет никаких надежд на повышение в должности. Для татар же 83,1 % русских видят явные карьерные предпочтения. А вот в обратной ситуации цифра совсем иная – лишь 15,4 % татар признают наличие каких-либо предпочтений для русских.
Наиболее показательны ответы на вопрос, «существует ли этническая дискриминация?» Ответы среди респондентов распределились следующим образом:
________ «Да» – «Нет»
1. Татары 21,5 – 41,5
2. Русские 60,0 – 18,3
Заметим, что в данном случае конфликтность оценивается гораздо выше, чем в случае оценки межэтнической напряженности, которая относится респондентами к взаимодействию между народами. А в случае, когда речь заходит о дискриминации, претензии направлены скорее к власти, к клановым группировками, осуществляющим дискриминацию. Как показано ниже, русские и татары в целом высказывают очень высокий уровень симпатий друг к другу. Получается, что татары распространяют негативное отношение к федеральной власти с ее либеральным западничеством (а в недавнем прошлом – с интернационал-коммунизмом) на русских, а русские жители Татарии распространяют недовольство этнократической властью и ее сепаратистскими наклонностями – на татар. Власть федеральная «россиянская» и власть региональная «татарстанская» становятся причиной раздора.
Можно обобщить приведенные данные, заключив, что русские в Татарии считают власть чужой, а татары (за исключением, вероятно, тех, кто находится в самом отчаянном положении и проявляет негативизм по любому поводу или же недоволен прорусским «оппортунизмом» татарских властей) – своей. Причем оценка «свой»-«чужой» формируется по этническому признаку только по ряду вопросов, в остальном же русские и татары порой даже не замечают насколько близки их взгляды на жизнь.
Увы, татарские исследователи, «политкорректные» к татарским властям, объясняют эту ситуацию всего лишь капризностью русских, будто бы имевших привилегии в советский период и теперь, якобы, остро переживающих их утрату. Русские становятся виноватыми во всем – и в коммунистическом тупике прошлого, и в либеральном тупике настоящего, а татары (прежде всего татарские номенклатурные «верхи») выводятся из зоны критики.
Исследователи социальной ситуации в Татарии определили, что значительной дифференциации этнических групп по критерию уровня дохода обнаружено не было. И действительно, по уровню доходов русские и татары имеют практически одинаковую стратификацию. За исключением «хвоста» распределения, который исследователи «не заметили». Но именно этот «хвост» показывает, что среди татар в Татарии выделилась особо привилегированная группа, которую хотелось бы назвать «татаро-монголы». Это горстка людей с относительно высокими (3,1 % с уровнем дохода свыше 3000 рублей на члена семьи – 1999 год) и сверхвысокими доходами, состоящая практически исключительно из татар.
В целом по России ситуация меняется – доля татар в населении с высоким уровнем дохода оказывается примерно вчетверо меньшей, чем для русских. Данное обстоятельство говорит о достаточно невысоком материальном уровне тех татар, которые лишаются привилегий, предоставленных им в своей «вотчине», и вынуждены конкурировать за место в жизни наравне с другими мигрантами.
О формировании в Татарии «татаро-монгольской» номенклатурной касты говорит один примечательный факт. Презентационный спецвыпуск парламентского журнала «Российская Федерация сегодня», посвященный Татарстану, представил более сотни фамилий административных и деловых «верхов» республики. Среди них затесалось лишь три русских фамилии. Притом что русских и татар здесь проживает примерно поровну.
Надо сказать также, что «равенство для неравных» – обрушение материального уровня для всех профессиональных категорий и сведение его к единственному – имеет место не только в Татарии, но и в России в целом. Материальные преимущества групп, связанных со сложными видами труда (наука, высшая школа, высокотехнологичное производство), в основном осваивались русскими, традиционно имеющими большую склонность к такого рода деятельности, чем татары – трудолюбивые и дисциплинированные аграрии и ремесленники. Теперь же несправедливое «равенство для неравных» трактуется татарскими интеллектуалами как определенный шанс добиться для татар большей вертикальной мобильности и проникновения в неосвоенные ранее профессиональные группы. Ясно, что в этом случае речь идет о прямой дискриминации русской интеллектуальной элиты и в целом высокопрофессиональных кадров.
Важнейшим фактором, определяющим отношение между русскими и татарами, является религиозный фактор.
Об особенностях отношения русского и татарского населения Татарстана и России в целом к конфессиональной принадлежности кандидатов на пост регионального лидера (в % по столбцу) можно судить по таблице.
В России В Татарстане
русские татары – русские татары
Готовы поддержать православного кандидата 33,6 9,3 – 8,0 2,2
Готовы поддержать кандидата-мусульманина 1,3 19,5 – 11,3 52,6
Религиозная ориентация кандидата не имеет значения 29,7 62,0 – 48,3 21,9
Из таблицы следует, что политизация веры среди татар в Татарстане чрезвычайно велика. Татары в Татарии в полтора раза чаще проявляют готовность поддерживать политика-мусульманина, чем русские в России (вне Татарии) – православного. В остальной России, где русские православные составляют большинство (более 90 % верующих – православные) татары скорее склонны не обращать внимания на религиозную принадлежность. Аналогичная тенденция, но проявленная слабее, присутствует и для русских, проживающих в Татарии – они либо не считают религиозную ориентацию значимой, либо признают право мусульман на власть (примерно в той же доле, что и татары вне Татарии, которые признают претензии на власть со стороны православных).
Еще один вывод из таблицы – татары в нетатарской России и русские в нерусском Татарстане в значительной мере теряют приверженность религиозным мотивам своего политического выбора, при увеличении неполитизированной религиозности. Русские в Татарстане значительно религиознее «российских русских». Так, на вопрос о вере в Бога отвечают «да» 58 % русских в России (и 77 % татар в России) и 73 % русских в Татарии. Как верующих определили себя 39 % русских в России (60 % татар в России) и 51 % русских в Татарии. Как православных определили себя 79 % русских в России и 92 % русских в Татарии. Не стоит обманываться этими цифрами. За ними скрывается негативный процесс, превращающий веру в фольклорную достопримечательность. В то же время, подобная трансформация веры говорит также и о ее стесненности враждебным окружением.
Русские и татары дают друг другу достаточно высокие позитивные оценки (отношение «хорошее» или «очень хорошее», %):
Русские – Татары
Русские 98 – 97
Татары 84 – 96
Белорусы 94 – 88
Украинцы 94 – 89
Определенную асимметрию здесь вряд ли можно считать существенной (учитывая неточность социологических замеров вблизи границы в 100 %). Тем более, что для татар близость с русскими имеет куда большую ценность, чем близость с мусульманскими народами России, а для русских оценка отношений с татарами находится в одном ряду с отношениями с братьями-славянами. Из этого можно заключить, что для русских народов татары являются частью единой семьи, и татарское самоощущение соответствует такой позиции, определенным образом отстраняясь от нерусских народов России и сближаясь именно с русскими. Ничего подобного в слое «татаро-монгол», татарской этнономенклатуре мы не видим.
В социально-политической сфере русские и татары практически одинаковым образом испытывают симпатии и антипатии к тем или иным политическим идеям, общественным и государственным деятелям, партиям и т. д. В то же время «больным», вносящим раздор вопросом для татар и русских является проблема статуса Татарстана. С тем, что Татарстан в будущем должен быть полностью независим и вне России согласились 21 % всех опрошенных татар. Полагают, что Татарстан и дальше будет в составе России, 23 % молодых (от 18 до 29 лет) и 30 % пожилых (старше 60), что напротив, он станет полностью независимым государством – 34 % и 15 %. Парадокс, но в то же самое время к русским молодые татары высказывают «очень хорошее отношение» в 43 % случаев, а среди пожилых – 30 %. Молодые татары также более спокойно смотрят на татарско-русские смешанные браки и даже на обращение татар в православие.
Как отмечают исследователи, «идея независимости усваивается вместе с демократическими идеями, как одно из разного рода “свобод”, “равенств” и “прав” – право на самоопределение». В этом смысле антигосударственные настроения среди татарской молодежи можно считать наносными, связанными с массированной либеральной пропагандой, а позитивное отношение к русским – важным ресурсом государственного и национального единства.
Приведенные данные говорят о том, что русские и татары даже в условиях этнократического режима Татарстана, оказываются близки друг другу – вопреки всем попыткам СМИ утверждать обратное. Религиозно-культурные отличия не вносят какой-либо конфликтности в отношения русских и татар (такую конфликтность в большей мере можно ожидать от неверующих). Главными же источниками конфликта являются два:
1) привилегированное положение части татар в Татарстане (современные «татаро-монголы») и сложность адаптации татар-выходцев из Татарстана в остальной России;
2) антигосударственная пропаганда СМИ, подталкивающая татар к сепаратизму, а русских – к снижению оценки татар ввиду проявлений сепаратизма. Бюрократия и журналистика, создав альянс, пропагандируют идею разделенного существования русских и татар.
Таким образом, снятие каких-либо противоречий между русскими и татарами (преимущественно иллюзорных), может состояться в том случае, если государственная политика России будет переориентирована с умиротворения сепаратизма на его подавление, а также с попыток сговора между федеральным центром и этнорегиональными элитами – на выстраивание общенациональной политической идентичности сначала в политических элитах, а затем и во всей России. Общероссийская идентичность поставит татар в такое же положение, как и другие русские народы, лишив узкую этнократическую группу «татаро-монголов» властных и финансовых привилегий. Тогда «симфония» народов России образует из отдельных народных родников единое русское море, в котором татарская культура будет органичным течением, наряду с множеством других, и найдет себе место в потоке русской городской культуры. Страх ассимиляции исчезнет вместе с приходом понимания, что татарам нельзя ставить себя на один уровень с «русским морем», что братство народов – это братство разнообразных русских народов и татарского народа.
Напротив, сохранение обособленности татарского культурного источника и политической отделенности татарстанских татар от остальной России этнобюрократическими барьерами, в конце концов приведет к размежеванию русских и татар до той степени, которая проявилась в Чеченской войне. Политика раздора, проводимая руководством Татарстана и либеральной журналистикой, не встречающая достаточного сопротивления со стороны Кремля, – вот главная общая беда русских и татар, многие века живущих в России единой судьбой.
