Текст книги "Образ врага. Расология и политическая антропология"
Автор книги: Андрей Савельев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 39 страниц)
Во второй половине XIX века украинский сепаратизм пользовался поддержкой Австро-Венгрии, а в Первую мировую войну украинских сепаратистов, наряду с большевиками, финансировали немецкие военные. Провозглашение независимости Украины 11 января 1918 года было актом германской политики. В дальнейшем откровенно антирусская «Директория» поддерживалась странами Антанты. Во время Второй мировой войны карту сепаратизма пыталась разыграть фашистская Германия. Помимо чисто пропагандистских трюков, была создана дивизия СС «Галиция» и карательные отряды из числа тех, кто ненавидел не столько коммунизм, сколько русских и Россию. Украинская русофобия и теперь прямо финансируется врагами России, врагами православия.
Только вследствие того, что политика самостийников не пользовалась популярностью среди населения Украины, а московская власть была заинтересована в контроле над ней, украинский сепаратизм терпел неизменное поражение. Как только позиция московской власти изменилась, сепаратизм получил новый импульс развития. Кремль сам спровоцировал отпадение Украины от Великороссии и до сих пор продолжает политику расчленения российского исторического пространства.
Самый серьезный удар по русской государственности нанес и наносит малорусский (украинский) лингвистический этношовинизм. Как писал М.Н.Катков, «Украина никогда не имела особой истории, никогда не была особым государством, украинский народ есть чистый русский народ, коренной русский народ, существенная часть русского народа, без которой он не может оставаться тем, что он есть. Несчастные исторические обстоятельства, оторвав Украину от русского корня, насильственно соединили ее на время с Польшей; но Украина не хотела и не могла быть частью Польши, и из временного соединения с ней вместе с полонизмами своей местной молви вынесла вечную, неугасимую национальную ненависть к польскому имени».
И вдруг в середине ХIХ века украинская интеллигенция, потянувшись к Польше, «открыла» для себя украинский язык и занялась составлением словарей и наполнением украинской национальной библиотеки произведениями, выдаваемыми за образцы литературной речи. В момент ослабления державной мощи Империи и заминки в формировании национальной политики все пошло в ход – и исторические мифы с антимосковской пропагандой, и лжелингвистика, и поддержка зарубежных врагов России. Как и в конце ХХ века в случае с чеченцами, все это выплескивалось раз за разом в периоды народных бедствий – в Гражданской войне 1918–1922 и в Отечественной войне 1941–1945, а затем– в условиях распада государства в 1991 и «украинизации» Малороссии в последующие годы. И сегодня политический клан, захвативший власть на Украине, всячески расширяет лингвистический раскол русского народа, терроризирует своих подданных, всеми силами искореняя русский язык.
Изживание русского языка ведется на Украине в продолжение лингвистического шовинизма середины XIX века досаждавшего малороссийским крестьянам новосочиненным наречием. Вспоминаются прежние пропагандистские мифы польского происхождения – будто Юго-Западная Русь не имеет ничего общего с остальным русским народом и тяготеет к Западу. Тогда в ответ на эти мифы М.Н.Катков говорил: «Малороссийского языка никогда не было и, несмотря на все усилия украинофилов, до сих пор не существует. Во множестве особенных говоров Юго-Западного края есть общие оттенки, из которых искусственным образом можно, конечно, сочинить особый язык, как можно сочинить особый язык, пожалуй, даже из костромского или рязанского говора. Но, спрашивается, из каких побуждений может возникнуть желание сочинить такой особый язык, как будто недостаточно уже существующего русского языка, принадлежащего не какой-либо отдельной местности, но целому народу, нераздельному и единому, при всех местных особенностях и местных наречиях, впрочем, несравненно менее резких, чем во всякой другой европейской стране?» «Восточная Русь все силы свои положила на упрочение единства, все отдала в жертву для спасения основ существования народа, для утверждения власти и государственной целости и к половине XVII века образовала из себя крепкую и плотную державу: между тем как в Киевской Руси удержалось и развилось начало свободы, которая сама по себе лишена силы организации, но которая на крепкой основе установившегося государства есть благодатная сила, и без нее ничто человеческое не может иметь истинной ценности». «Москва приучила, скажем словами древней летописи, примучила Русь к твердому порядку; Киев, в свою очередь, внес впервые свет европейской науки в заглохшую жизнь Московского государства. Только после Переяславской рады образовался из двух половин русского народа один цельный, великий народ, способный к полному, всестороннему развитию».
Украинские русофобы сегодня не только говорят о «целенаправленном уничтожении» негосударственного (то есть, русского языка), но и реализуют эту расистскую концепцию. Русофобы прямо заявляют, что следует «считать разговоры и печатные издания на негосударственном языке деянием, которое своими негативными последствиями представляет не меньшую угрозу национальной безопасности Украины, чем пропаганда насилия, проституции, а также различные формы антиукраинской пропаганды». Трудно сказать чего здесь больше – гнусного расчета на взрыв недовольства или примитивной тупости дошедших до животного состояния русофобов.
Украинская номенклатура, вспомнившая практику изменничества и лжи гетманских времен, стала главным рычагом разрушения СССР. Только благодаря ее упорному стремлению к обособлению удалось всего через полгода после референдума о сохранении СССР провести антиконституционный референдум о независимости Украины. Напомним, что это событие произошло 1 декабря 1991 года – до сговора в Беловежской пуще Ельцина, Кравчука и Шушкевича, состоявшегося 8 декабря. Если бы не результаты украинского референдума (заведомо противозаконного и, вероятно, фальсифицированного), горбачевское окружение вполне могло бы избавиться от шока и остановить крушение СССР, воспрепятствовать расчленению страны по границам, прочерченным еще большевиками совместно с германскими оккупантами 1918 года.
Сегодня политические «верхи» Украины, несмотря на их внутренний конфликт, являются главным препятствием для воссоединения русских на всех исторических территориях России. Фактически украинская номенклатура, презирая свой собственный народ, «украинизируя» его, лишает одну из ветвей русского народа исторической перспективы, а русский народ в целом – конкурентоспособности в будущем тысячелетии. Ее деятельность снова встречает особое сочувствие у врагов и конкурентов России.
Раскол Русского мира прославляется рядом украинских «историков». Украинский академик И.Дзюба основой для выработки своих концепций берет лозунги Кирилло-Мефодиевского товарищества, которое полтораста лет назад призывало славян к восстанию против России и созданию союза славянских республик: «И Украина сделается Речью Посполитою в союзе славянском». Не случайна конфессиональная ориентация академика: он говорит о том, что идею славянской взаимности «подверстывают под идею православия, исключают из нее славян-католиков и славян-протестантов (а поляков просто злобно третируют)», что опрометчиво «связывают судьбу славян с миссией российской монархии, сакрализуют ее экспансию» и планируют «снова впрячь “братьев” в старую имперскую упряжку». Академик подкрепляет свои доводы цитированием чеха Г.Масарика: «Российский шовинизм естественным образом воплощает себя в культурный синтез (…) Таким образом, мессианизм и универсализм трансформируются в российский империализм». Это в ответ на идею воссоединения русских народов, которую проповедуют некие «политики-реваншисты».
Не отстают от близкозарубежных этницистов и некоторые российские историки. Так, завкафедрой южных и западных славян истфака МГУ и координатор славянского выпуска российского журнала «Родина» профессор Г.Матвеев утверждает: «на уровне народного самосознания, бытовой культуры, многочисленных этнопсихологических особенностей – расхождения между славянскими этносами остаются весьма существенными». Это заведомая неправда, опровергнуть которую может любой, кто был на Украине или в Белоруссии, кто беседовал с болгарами или общался с сербами.
Психологические различия великороссов с украинцами, бесспорно, есть. Не только фольклористы обращали внимание на различия в стиле жизни южных русских. Антропологи также отмечали весьма серьезные психологические различия. При этом различия оказываются взаимозависимыми, асимметрия – взаимополезной.
В начале ХХ века И.И.Пантюхов писал, что малоросс, как и скиф, был не приспособлен к городской суете и тесноте. Следуя степной традиции, он легко превращался в переселенца или бродягу – разрывал связи даже с родными и все время рассчитывал только на себя. В значительной мере это объясняется метисацией (больше культурной, чем этнической) с кочевниками – в особенности на юге. Малоросс – типичный индивидуалист. Его свойство всегда непрочно, а вражда может вспыхнуть даже среди родственников. Именно поэтому ссора, месть, раскол в Русском мире очень часто исходят именно с Украины или от украинцев. Обратная, аристократичная сторона этого психического дефекта – развитое чувство собственного достоинства и независимости, отсюда – верность верховной власти как единственной, которая признается. Эта верность одинаково проявлялась и в отношении литовских князей, и польских королей, и русского самодержавия. Но как только возникало сомнение в верховной власти, мятежи не прекращались. Индивидуализм и пренебрежение к общественным интересам в целом лишили украинцев способности рождать мистиков и подвижников, жертвующих ради общего блага личными интересами.
Великороссы, напротив, говорит Пантюхов, общественники – мгновенно сбиваются в общины и артели с внутренней самодисциплиной. Великороссы куда больше украинцев ценят родство, братство, товарищество. Если малороссы строили хутора, то русские – крепости и города. Малорусская экспансия всегда индивидуальна, а великорусская – коллективна, основана на общинном порыве. При этом великоросс куда более малоросса склонен предъявлять претензии к высшей власти и требовать от нее справедливости и силы. Если эти качества за властью не усматривались, великороссы уходили в отдаленные и безлюдные территории, где создавали свои сообщества. В немалой мере этот уход был связан с поисками высшей правды и мистических прозрений.
Великоросс может быть раболепен к местной власти, но придирчив к высшей – вплоть до гибельного анархизма. Малоросс, напротив, скорее нигилист, чем анархист. Он не терпит высших принципов, предпочитая рационализм. Великоросс – идеалист, любит глобальные обобщения; малоросс – мелочи, аккуратность. Пантюхов пишет: «Малоросс всегда на что-нибудь жалуется, великоросс не жалуется, а требует. Малоросс подсмеивается, великоросс не любит шуток. В песнях великоросса – ширь, удаль, разбой, – в песнях малоросса – жалоба, любовь, мольба. Малоросс умоляет девушку полюбить его, жалуясь на свое одиночество, сиротство; великоросс увлекает девицу своей силой, подчиняет ее и заставляет полюбить себя своей решительностью. Других православных христиан малоросс, пожалуй, пожалеет, но ничего для них не сделает, а великоросс может для них пожертвовать даже жизнь».
Великороссы – стратеги, малороссы – тактики. Поэтому в общем государстве великороссы – главные организаторы народной жизни, реформаторы и герои, великороссы – исполнительные чиновники. Великоросс опасен власти революцией, объединяющей народные армии; малоросс – индивидуальным протестом, мстительностью, нигилизмом. В едином государстве негативные черты уравновешиваются. При разделении великоросское государство становится бюрократическим, украинское – вечно мечущимся, нестабильным.
Украина, как только представлялась такая возможность и державная власть ослабевала, всегда металась между Россией и Западом. Народ же обычно никуда не мечется и в глубине души знает, где его историческое место, где друзья и где враги. И сегодня мечется не народ Украины, а наследственно продажная украинская «элита» – сброд западников и русофобов, перемешанный с ошметьями советских интернационалистских кадров.
Перед Украиной стоит дилемма – жить без стратегического замысла, утрачивая собственную оригинальность и растворяясь в глобальном пространстве, или вернуться к союзу с великороссами, признав великорусское лидерство и свою достойную роль в нем. Украина либо превратится в колониальную территорию, либо преодолеет номенклатурную узколобость своих лидеров и возьмет курс на второе воссоединение с Россией. Москва может помочь интеграции лишь одним путем – самой стать центром всего русского, настоящей русской столицей.
Перед Россией в целом также стоит дилемма: либо прагматическая и жесткая политика, в которой никаких преференций для Украины не создается, пока та не дозревает до понимания необходимости курса на воссоединение, либо постоянная «торговля» с украинскими русофобами вокруг второстепенных проблем, вроде транзита энергоносителей в Европу. Кремлевская номенклатура либерального призыва однозначно выбрала путь обмана своего собственного народа и закулисного дележа барышей, получаемых от льготных цен на энергоносители для Украины.
В силу исторических, психологических и антропологических особенностей, Украина не имеет шансов сложить в рамках своей территории единую политическую нацию или создать устойчивое этнополитическое равновесие. Периферийное, удаленное от центра «этногенетического котла» положение Украины говорит о том, что самостоятельная местная особенность здесь может возникнуть только после тотальной деградации общества, хозяйства, культуры и государственности. Но в этом случае Украину может ожидать только ассимиляция. Раздел Украины в этом случае будет неизбежен. Сохранить свою особенность украинцам-малороссам можно только через воссоединение с русским народом. А эта возможность открывается только когда власть в России будет воссоединена с собственным народом – изменники изгнаны, а патриоты призваны к правлению великой державой.
Белорусы и полонизм
Население Белоруссии разграничено двумя территориальными типами, занимающими примерно равные пространства: на севере – валдайский, на юге – полесский. Их различия незначительны в силу отсутствия каких-либо географических границ, способствующих дифференциации. Северные белорусы значительно менее брахикефальны (соответственно имеем показатель 82 против 83,1), имеют более узкое лицо, более светлую пигментацию, чаще встречается курносость. Кластеры валдайского и полесского типов, однако, достаточно четко выделяются статистически, хотя между ними есть зона пересечения в пространстве главных компонент.
Как и украинцы, белорусы представляют собой периферийный расовый тип, органично связанный с расовым ядром в Центральной России. При этом белорусы более украинцев близки великорусам – их антропологические группы есть продолжение великорусских групп. Таким образом, никакого объективного повода для враждебности к русским у белорусов нет и быть не может.
Генетические расстояния по Y-хромосоме от средних русских (великорусских), белорусских и украинских популяций.
[Е.В.Балановская, О.П.Балановский. Русский генофонд на Русской равнине. М.: Луч, 2007]
Белорусский говор, если его отделить от русского языка, полагал М.Н.Катков, при большом желании можно «раздуть» в особый язык. Но точно также можно поступить и с любым иным русским простонародным говором, каждый из которых имеет свой территориальный центр и каждый распространен по всей Руси. Вся разница лишь в польском влиянии, которое как раз и тянет белорусский говор к обособлению, а белорусов – к розни с великороссами.
Это обстоятельство, уже без польского влияния, сохраняется и теперь, когда белорусам предлагают преисполняться гордости за свою обособленность от русских и за свою «литературу», оторвавшуюся от общерусского литературного языка. Иные фальсификаторы истории выставляют белорусов как западных славян, которых поработила азиатская Московия.
Лингвистический сепаратизм, раздуваемый группами интеллигенции, в конце концов, не может не привести к следующей стадии – разворачиванию этнических мифов и выдумыванию этнической истории таким образом, чтобы продлить ее в глубь веков. Именно так появляются концепции обособленного «тысячелетнего исторического пути белорусов» (Родина, 2001, № 1–2), отделенного от великорусско-белорусского единства. Утверждается, что версия происхождения восточных славян из единого корня – это всего лишь «плод творчества русских ученых XVIII–XIX веков». Вместо этого предлагается рассматривать историю Полоцкого княжества, Великого княжества Литовского и Речи Посполитой в качестве «настоящей» традиции белорусской государственности. Мол, белорусы уже в Х веке составляли особую этническую общность.
Современные реформаторы истории белорусов используют ученую догматику советского периода о единой древнерусской народности и, разумно отказываясь от этой догмы, замещают ее другой – обособленной историей белорусов, якобы, имеющих свою многотысячелетнюю индивидуальность. Разумеется, никаких белорусов в Древней Руси не было и быть не могло, но древнее славянство – общий источник для современных русских, к которым антрополоргически и культурно принадлежат все белорусы, исключая историков-реформистов, ищущих себе на Западе иную культуры и иной народ и доказывающих абсурд: будто у белорусов никогда не было врагов, страшнее русских. Исторические фальсификации игнорируют факт отсутствия этнонима «белорусы» в домонгольской Руси и пытаются обособить от общерусской истории Полоцкое княжество, которое, бесспорно, было русским. Разрывая на части русскую историю, фальсификатор пишет: «Не только Полоцк, но и Новгород, Ростов, Суздаль, Рязань не считались в то время Русью, а, напротив, ей противопоставлялись. За Владимиро-Суздальской землей это название закрепилось только со второй половины XIII в., когда население белорусских земель уже представляло собой отдельное этническое целое».
Взамен русскому княжеству в историю вталкивается «древнебелорусское государство». Как будто где-то в летописи Полоцк поминается как Беларусь. Не удивительно, что вслед за логическими кругами следует просто поток мракобесия: «С тех далеких времен в Беларуси утвердился обычай уважительно относиться к инакомыслящим и инаковерующим. Мы не знали церковных расколов, как в Московии… традицию толерантности – религиозной и национальной терпимости – белорусы пронесли через века». Коль скоро, с точки зрения фальсификаторов, Киев – агрессивен, Москва – дика, а Полоцк – горд, свободен и толерантен, то ему же надо приписать роль чуть ли не культурного центра всей Восточной Европы: «В XII–XIII вв. древние белорусские княжества по уровню развития образования, книжного дела, архитектуры и других областей культуры ничем не уступали соседним европейским государствам». В эту благостную и культурную среду приходят кровожадные русские: «Настоящей трагедией для восточных славян стало появление спустя несколько веков нового центра – Москвы, которая подмяла под себя новгородский этнос с его демократическими традициями, а затем заявила о своих претензиях на белорусские и украинские земли». И вослед «древнебелоруссам» надо уже приписывать особую роль в существовании Великого Княжества Литовского и Речи Посполитой, где, разумеется, о белорусах не знали и не могли знать ничего, зато знали об угнетенном русском населении. Надо выдумывать, что языком ВКЛ был белорусский и даже двор князя Витовта говорил по-белорусски.
Как же объяснить, что никаких белорусов в исторических источниках того времени не существовало? Конечно же, путем грабежа русской истории и подтасовки: «Предки современных белорусов именовали себя литвинами, а желая подчеркнуть свою принадлежность к православному вероисповеданию и свое славянское происхождение, – русинами или рускими. Вот почему руским называлось основанное полочанами в Риге торговое подворье, а белорусский первопечатник Франциск Скорина издавал “Библию Руску”. Внося ясность в этот вопрос, гуманист XVI в. Сымон Будный писал о славянских народах так: “Русские, московиты, сербы и другие славяне”». «Названия “Беларусь” и “белорусы” (долгое время так называли только восточнобелорусские земли – Смоленскую, Витебскую и Могилевскую губернии и соответственно их жителей) для обозначения всей территории и всего населения нашей нынешней страны распространились очень поздно – только в XIX веке». «Таким образом, сегодняшние белорусы в истории выступали под именами, которые долгое время принадлежали им (“русины”, “руские”, “литовцы”), а затем стали названиями соседних народов. Это породило множество недоразумений и исторических парадоксов. Вот самый показательный: в XII в. наши предки имели города, княжества, каменное зодчество, были христианами. В то же самое время предки литовцев оставались язычниками, у которых не было ни государственности, ни городов, ни письменности. Тем не менее в результате усилий литовских историков термины “Литва” и “литовцы” фигурируют в европейской историографии уже по отношению к событиям самого начала XI в., а “белорусы” появляются лишь спустя несколько веков». С всем этим следует исторический бред о том, что дикую Москву просвещали белорусские мудрецы, что белорусы вели против Москвы национально-освободительную войну во главе с «белорусской шляхтой», что московиты то и дело вырезали от трети до половины белорусов и продавали пленных белорусов в Астрахани на невольничьих рынках, что Петр Великий уничтожил до 700 тыс. белорусов и сжег крупнейшие белорусские города. Страшной утратой для белорусов (которые все еще не знали, что они – белорусы) считается утрата возможности учиться в европейских университетах, где они, разумеется, никогда не учились (возможно, за исключением фальсификаторов истории и прямых врагов России и русских).
И, конечно же, в качестве обоснования всех этих домыслов привлекается марксизм с его тезисом о России как о «тюрьме народов». Ведь белорусы «становились в захватнических царских походах пушечным мясом», пока на их родине «белорусских святых понижали в ранге». Наполеон сильно бы удивился, узнав, что в его армии были многочисленные «белорусские полки», а русские – что во время войны с Бонапартом перемолотили за полгода полмиллиона «белорусов».
Объяснение этому бреду только одно – горячечная русофобия, которая путает в сознании фальсификатора русских и поляков, русских и французов, выдавая вымышленные группы населения запада России за «белорусов». Белорусы становятся поляками второго сорта, периферией чужой истории, но зато со своим гонором – вполне совпадающим со шляхецким анахронизмом современного польского руководства. Еще одна причина – ненависть к православию, выраженная в приверженности униатству, якобы, представляющему народную веру белорусов. И еще заказ – заказ Запада на дискредитацию России от начала ее истории до современности.
Так историческая правда о Руси и русских становится «недоразумением», а наглая фальшивка полонизированного путаника – открытием нерусских белорусов с тысячелетней историей. Таким путем подчеркивается дистанция с «большими народами», а на деле – с родовым национальным ядром. «Азиатская» Русь противопоставляется европейскому славянству, а Россия превращается в агрессора, будто бы захватившего восточный форпост европейского мира. Таким образом формируется идеология разделенного существования великороссов и белорусов, не допускающая возвращения Белоруссии к ее исторической миссии западного форпоста Русского мира.
Мы можем предположить, что столь циничные «изобретатели истории» представляют крошечное этнокультурное меньшинство – настолько ничтожное, что не имеет никакой поддержки в Белоруссии, только в Российской Федерации находя своих слушателей и сторонников среди расистов-русофобов, годных для консолидации в совместной ненависти к русским.
В современной русофобии либеральной белорусской интеллигенции ясно прослеживается европейская вражда к России, превращенная ныне в моду, имевшую всплески и в прежние времена. Эта мода всегда была связана с замыслом агрессии против России и имела расистский отпечаток. Так, основоположники марксизма легко определяли интерес рабочего класса именно в войне против России: «[Рабочий класс] хочет вмешательства, а не невмешательства; он хочет войны с Россией, потому что Россия вторгается в дела Польши; и он это доказывал каждый раз, когда поляки восставали против своих угнетателей». Маркс и Энгельс писали: «Клич “Да здравствует Польша!”, который раздался тогда по всей Западной Европе, был не только выражением симпатии и восхищения патриотическими бойцами, которых сломили с помощью грубой силы, – этим кличем приветствовали нацию, все восстания которой, столь роковые для нее самой, всегда останавливали поход контрреволюции… Клич “Да здравствует Польша!” означал сам по себе: смерть Священному союзу, смерть военному деспотизму России, Пруссии и Австрии, смерть монгольскому господству над современным обществом!» Когда польские повстанческие лидеры выпустили в 1830 году Манифест, в котором объявили своей целью «не допустить до Европы дикие орды Севера», «защитить права европейских народов», сочувствующие мятежникам Маркс и Энгельс подтвердили в лозунгах мятежников расистский смысл: «смерть монгольскому господству!»
Польская пропаганда задолго до Гитлера сформировала расистский домысел о русских как об азиатах, совершенно чуждых европейской цивилизации. В своем неизбывном желании отторгнуть Украину от Империи, поляки (а вслед за ними и европейцы) стремились отделить малороссов от русских и умаслить их как «своих» в противовес «чужым», которыми признавались для Европы русские. Что же касается белорусов, то им Европа никогда не отводила никакой иной роли, кроме рабов у польских панов.
В польской литературе было принято употреблять слова Rossianin (россиянин), rossuiski (российский) для великорусов, а слова Rusin, ruski, Rus, для обозначения малорусов и белорусов. В польских повстанческих прокламациях русских именовали «москвой», а украинцев и белорусов – русскими или русинами. Поляки всегда играли лидирующую роль в формировании украинского сепаратизма и «научном» обосновании отдельного происхождения украинцев и их расовых и языковых отличий от великороссов. В Париже вышел труд Франциска Духинского «Народы арийские и туранские», где утверждалось арийское происхождение поляков и «русских» (украинцев), а москалям приписывалось туранское (финно-монгольское) происхождение. При этом Русь (Украина) рассматривалась как провинция Польши, а «русский» (украинский) язык – как диалект польского. Язык великорусов («московский язык») европейский расист считал искаженным татаро-финскими варварами славянским наречием, принятым лишь под давлением Рюриковичей. Разумеется, научная несостоятельность этих измышлений в Европе мало кого беспокоила. Вековой страх перед Россией, обострившийся после блестящих побед русских в войне с Наполеоном, был доминантой европейского общественного сознания в течение всего XIX века.
В одном из писем Энгельсу, Маркс точно указал на «тот исторический факт, что сила и жизнеспособность всех революций, начиная с 1789 г., довольно точно измеряются их отношением к Польше. Польша – их “внешний” термометр». Этот «термометр» работает до сих пор – как в Польше, так и в Белоруссии, где русофобы с большой горячностью повторяют геббельсовский миф о расстреле польских офицеров изуверами НКВД. Тем самым из русских создан «образ врага», действующий в рамках своеобразной «религии Катыни».
«Отцовский» ареал Русской нации (великоросы, белорусы, украинцы) – усредненное наложение трех предыдущих карт с одинаковой плотностью заливки.
Молдаване и приднестровская нация
Восточные романцы (волохи – по русским летописям) сформировались в балкано-дунайских землях из потомков фракийцев, которые затем смешались со славянами. В XIV в. славяне заселяют Прутско-Днестровского междуречье. Они широколицы, широконосы, широкоорбитны, как и большинство средневековых восточных славян (по двум последним параметрам). Позднее из этой общности выделяются румыны и молдаване.
Обратный процесс выравнивания обусловлен этнополитическими процессами, унифицировавшими население современной Молдавии. Антропологический и антропогенетический состав проживающих в Молдавии современных молдаван, украинцев и русских очень сходен и сближается по ряду признаков с народами Балканского полуострова. При этом краниологические данные соответствуют большой европеоидной расе и адриатической (динарской) расе. Молдаване и их соседи, предпочитающие иные этнонимы, характеризуются черепным указателем выше 80, относительно высоким и некрупным черепом, проявляя сходство с венграми, румынами, греками, турками, сербами, хорватами, словенцами, чехами и великороссами.
Для России особенно важно существование на территории Молдавии этноса с древним именем «русины» (руснаки, руськие), совпадающим с именем всего русского народа. В договоре князя Олега с греками (912 год) значились с одной стороны «християне», а другой – «русины». Именование шло от племенного имени «русь» (по аналогии «немчин», «литвин» и т. п.). Вероятно, придунайские русские времен князя Святослава – южнорусское население, имевшее тесные контакты с Византией.
В XIV–XVIII в., как свидетельствуют исторические данные, Молдавское княжество, Подолия и Галиция были местом проживания многочисленного русского населения (рушь, молд. = русские). Этноним «русские» по отношению к русинам Молдавии сохранялся до середины ХХ века. Затем, власть и официозная наука перестали признавать русинов как русских.
В начале ХХ века русины заселяли восток Австро-Венгрии, где их численность превышала 3 млн человек. В Бессарабской губернии их численность достигала 250 тыс. Согласно словарю Брокгауза и Ефрона «русины, рутены (нем. russinen, ruthenen) – употребляемое преимущественно поляками и немцами название русского населения австро-венгерских земель, в отличие от русских (русских подданных). Причем название рушены – средневековое латинское название русских, а русины – неправильное образование множественного числа от единственного числа русин. Сами русины зовут себя в единственном числе русин, во множественном числе – русскими, веру свою – русскою, свой народ и язык – русскими». Русины подразделялись на ряд этнокультурных групп: бойки, лемки, подоляне, гуцулы, покутяне, верховинцы, долиняне и другие.
