Текст книги "Образ врага. Расология и политическая антропология"
Автор книги: Андрей Савельев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 39 страниц)
Башкирская русофобия
В эпоху неолита на территории нынешней Башкирии население характеризовалось выраженными чертами южных европеоидов – нешироким, высоким, сильно профилированным лицом и резко выступающим носом. Эпоха бронзы дает европеоидные типы в этом пространстве. Автохтонным населением Северной Башкирии были европеоиды пьяноборской культуры со средними размерами лица и довольно сильной профилировкой при ослабленном выступании носовых костей. Они занимали это пространство в течение I тыс. н. э. Южная Башкирия была заселена европеоидными сарматами, позже – аланами. Европеоидные формы прослеживаются вплоть до средневековья.
Предки башкир вошли на эти земли с территории Приаралья, выделившись в VII–VIII вв. из печенежской среды. В IX–X вв. они мигрировали на запад, встречаясь с волнами переселенцев – булгаро-мадьярами и сармато-аланами, а также с волнами тюркоязычных кочевников. В XIII–XIV вв. этот этногенетический котел был поглощен кыпчакскими племенами, осуществлявшими экспансию на восток и север, распадаясь на преимущественно тюркские группы на юге (под влиянием ногайцев и в целом южносибирской расы) и на севере (в смешении с татарами, в свою очередь сильно смешанными и разнообразными по антропологическому типу).
Современный расово-этнической облик башкир определялся участием в его формировании кыпчакских племенных объединений, а также печенежско-огузских, булгарских племен и племен Золотой Орды. Зауральские башкиры формировались в связи различных племен с ответвлениями от более древних типов. Считается, что племя катай восходит к кара-катаям, сальют – к монголам салджуит, мигрировавшим на восток в XIII веке, табын – к одноименному казахскому племени, потомкам орхоноенисейских тюрков V–VIII вв. В формировании башкир приняли участие древняя чудь, татары, остяки, вотяки и др. Выделяются области: северо-восточная (айла, табын и катаи), юго-восточная (юрматы, кыпчак, усерган), юго-западная (мин) и северо-западная (танып, герее, кыргыз и канлы). Каждая из областей соответствует определенному и отличному от других антропологическому облику. Их можно сгруппировать в четыре типа башкир: субуральский, южносибирский, светлый европеоидный и понтийский. В них причудливо смешиваются европеоидные и монголоидные черты.
Большая выраженность монголоидных черт наблюдается у северо-восточных и южных групп, тяготеющих к казахам. Это проявляется в более крупных размерах лица, более темной пигментации, слабом росте бороды, большей частоте эпикантуса, уплощенности лиц. Но казахи значительно более темноглазы и темноволосы, их лица шире и более выражена брахикефалия. Северо-западные башкиры тяготеют к татарам и удмуртам, отчасти – к марийцам. Здесь наблюдается заметное посветление волос и глаз, понтийский тип не прослеживается.
Разнообразие башкирских типов, как и в случае с татарами, создает питательную среду для номенклатурного манипулирования этническим сознанием и нагнетания разного рода фобий. Советская, а потом демократическая номенклатура готовили национальные кадры с целью вытеснения русских со всех ответственных должностей. Сегодня эти кадры активно занимаются антигосударственной и антирусской подрывной деятельностью, прикрываясь бюрократическими титулами и «опытом работы». Особенно усердствует гуманитарная интеллигенция, делавшая себе карьеру на изысканиях в области башкирской филологии и истории. Именно из этой среды теперь звучат требования ввести обязательность владения башкирским языком в органах управления, придать башкирскому языку статус государственного и насильно преподавать его школьникам. Последнее уже широко практикуется – русских заставляют учить башкирский вместо европейских языков. При том что в Башкирии башкиры составляют даже не вторую, а только третью по численности этническую группу.
Лингвистический шовинизм в Башкирии стал образцом «интеллигентности» и признаком лояльности к власти президента Рахимова, чей клан действует так же, как клан президента Шаймиева в Татарии. Десятилетиями не сменяемые номенклатурные монстры давно заключили между собой союз, а одно время втянули в него также и мэров Москвы и Санкт-Петербурга, которые готовы были в борьбе за федеральную власть торговать интересами русского народа, как в свое время это делали большевики – лишь бы свалить ненавистное им самодержавие. Позднее такая необходимость отпала – башкирский и татарский кланы смогли договориться с Кремлем. Теперь продвижение башкирских кадров в ущерб русским стало правилом, открыто применяемым в Башкирии вопреки российской Конституции. Здесь без обиняков готовят русофобскую «этноэлиту» с использованием турецкой компоненты.
Этнономенклатуре традиционный ислам в Башкирии представляется слишком мягким. Поэтому ведется экспорт ислама из Турции, создаются тюркские «просветительские» центры и турецкие школы-лицеи. Набор учащихся в башкирско-турецкие вузы носит откровенно расистский характер: 70 процентов учащихся – башкиры, 25 – татары, 5 – другие национальности. Детям преподается идея тюркского расового превосходства: «Стремиться к далеким горизонтам, постоянно быть готовыми подставить грудь неведомым опасностям, жить в бесконечной борьбе не на жизнь, а на смерть – качества, присущие далеко не всем нациям, а вот у тюрок они видны невооруженным взглядом. Потому и была поставлена цель взять весь мир под спокойную и надежную гегемонию тюркского племени. Это лежит в основе тюркской философии завоевания и принципа правления… Согласно современным историкам тюрки, научившись управлять стадами скота, навыки эти перенесли на людей, заложив основу современной цивилизации. Тюрки стали первым обществом на Земле, которое взрастило политические кадры, разработало законы. Они привили всем другим народам основы права, организации и государственного строительства». «Ввиду того, что тюрки по культуре и цивилизации превосходили население тех областей, куда они переселялись, они навязывали ему свое превосходство и обучали цивилизации», «…балканские народы научились у турок любить родину, быть правдивыми, цивилизованными, научились чистоте, порядку, уважению к женщине – качествам, которых у них до этого либо не было вовсе, либо они не были развиты» («Родина», 1998, № 5–6).
На это расходуются государственные средства, оказывается организационная поддержка башкирского Министерства культуры. Вместо любви к Родине прививают культ Турции. Примечательно, что «образовательных» акциях, калечащих детское мировосприятие, активно участвуют чеченские «благотворители», пропагандируя общность национальных меньшинств в России и солидарность между чеченскими бандитами и всем нерусским населением страны.
Солидарность с чеченскими бандитами высказывал и президент Башкирии Рахимов, недоумевавший в одном из своих интервью, зачем русская армия, очищая чеченские населенные пункты от бандитов, вывешивает государственные флаги России, – «не рейхстаг же берем». В другом интервью он прямо определился как враг России, приписав государству объявление всех чеченских детей старше 10 лет боевиками, и оценив собственную же выдумку как «еще одно проявление клинического идиотизма России». Подобные высказывания однозначно говорят о личной причастности главы Башкирии к пропаганде солидарности с бандитами, которая ведется даже среди детей – вместе с баснями об «отважных воинах Аллаха» и «священной войне» шейха Мансура и имама Шамиля. В Башкирии под покровительством русофобской власти сумели даже создать молодежное движение, не погнушавшееся вручить знамя Башкирии изуверу Шамилю Басаеву. Башкирская власть создала также на контролируемой ею территории особые преимущества для турецкого бизнеса.
Для русских башкирская власть в течение многих лет является полностью враждебной, нацеленной не на укрепление России, а на пантюркистские идеи. В Кремле такого рода установки, внедряемые в башкирское этническое сознание, не вызывают серьезной тревоги и противодействия. Турецкой экспансии в России, открытой всем ветрам, сегодня позволено разворачивать свои проекты, наряду с проектами других интервентов. Расизм, направленный против русских, является общей чертой всех интервентов и их пособников, действующих на всех этажах российской власти.
Прибалтийский расизм
Племена шнуровой керамики и боевых топоров появились в Прибалтике в конце III тыс. до н. э., вытесняя неолитическое «финно-угорское» население ямочно-гребенчатой керамики за счет усиления группы автохтонов, разросшейся от нарвской культуры ранненеолитического типа. Исходным «субстратом» прибалтийского этногенеза являются мезоцефалы с ослабленной профилировкой лица, сохранившиеся до ХII в. н. э., с характерным курганным типом погребений в Прибалтике, а на Северо-Западе России – у финноязычного населения XII–XIV вв.
В эпоху бронзы (конец II тыс. до н. э.) прибалтийские племена обнаруживают пришлый долихокранный, массивный и узколицый антропологический тип, мигрировавший от низовьев Даугавы. Массивный узколицый тип заметно отличен от грацильного узколицего типа, характерного для средней Европы с неолитических времен, но, вероятно, связан с ним как раз приобретением определенной «узколицести» в зонах контакта. Массивный узколицый тип приходит из степной Украины, Румынии, Чехии и Словакии, а на территории Германии обозначен культурой воронковидных кубков. В Прибалтике он представлен земгалами и селами (последние были ассимилированы латгалами), различными по величине черепных размеров и высоте лица.
Грацильный тип связан с более ранней волной арийского переселения (в прибалтийском регионе характерен для пруссов, куршей и ливов) и серьезно повлиял на антропогенез мигрантов, продвигавшихся в Прибалтике с запада на восток. Третий, гипермассивный и широколицый тип с глубокой горизонтальной профилировкой лица (латгалы, представлявшие два морфологических варианта субэтнической природы), наступавший в Прибалтику с юга и юго-востока, связан, скорее всего, с потомками скифов. Ближайшие аналоги этого типа – полоцкие кривичи и племена штриховой керамики Белоруссии. Этот тип в меньшей степени контактировал с общеевропейским грацильным и узколицым типом и сохранил исходные антропологические черты в течение многих столетий.
На рубеже эпох прибалтийское население имеет значительное разнообразие, будучи подверженным многим миграционным влияниям (в особенности мощному притоку узколицего населения с запада и широколицего с юга) и раздробленным на родовые общины. Мозаичность распределения антропологических типов связывают с миграциями при достаточно слабой заселенности данной территории.
Антропологические группы на территории Латвии во второй половине I тыс. н. э. – начале II тыс. н. э. (в пространстве двух главных факторов).
[Балты, славяне, прибалтийские финны. Этногенетические процессы. Рига: Зинатне, 1990.]
Об этническом кризисе, охватившем Прибалтику, говорит появление в середине I тыс. н. э. в Жемайтии, Литве и Латвии нового обряда погребения, занесенного мигрантами, постепенно ассимилировавшими местное население, – грунтовых могильников переселенцев со «скифской» антропологией, сменивших курганный обряд.
Краниологические серии в середине I тыс. н. э. ясно выделяют два антропологических типа – крайне массивный и широколицый тип и менее массивный и узколицый. Широколицый тип соответствует восточно-литовским курганам и грунтовым могильникам в Литве и Латвии, узколицый – Жемайтии и Земгале. Зона смешения типов была незначительной, но к концу I тыс. н. э. представители двух указанных типов уже жили чересполосно. Это заселение не происходило мирно. Городища сжигаются, на их месте возникают укрепленные поселения с новым характером керамики и жилища. В некоторых «широколицых» костяках находят наконечники «южных» трехлопастных стрел.
Литовцы и латыши не представляют собой прямых наследников автохтонного неолитического населения. Они являются результатом целого ряда этнических кризисов, менявших антропологические типы Прибалтики. Этногенез так называемых «балтов» – сложная задачка с участием скифской и русской миграции. Великое переселение народов привело к тому, что автохтонное население было «смыто» или ассимилировано потоками пришельцев – новой арийской (или уже русской) волны, образовавшейся в связи с гуннским нашествием. Прибалтийская широколицесть идет вовсе не от финнов, а с юга – от скифов, а прочие антропологические черты – от русской миграции с запада. Сказанное ставит под сомнение само понятие «балты» по отношению к разнородным племенам, связанным в значительной своей части вовсе не с автохтонами, а с потомками скифов, сохранившими свой антропологический облик, и русскими, вышедшими из европейского «миграционного коридора».
На тесную связь прибалтийских племен с русским политическим ядром указывает перечень плативших Руси дань в IX–X вв.: литва, зимегола (земгалы), корсь (курши), летьгола (латгалы), любь (ливы).
Литовская власть над русскими возникла после краха Киевской государственности под натиском татар. Северо-западные русские христиане оказались под властью язычников Литвы. Литва, пользуясь слабостью Руси, захватывала русские княжества одно за другим. При князе Гедимине (1316–1341) литовская власть контролирована население преимущественно русских территорий. При Ольгерде к ним добавились Чернигово-северская область, Брянск, Смоленск, Киев, Волынь, Подолия и Псков. Витовт (1392–1430) владел землями, где «титульной» народностью была лишь десятая часть населения. Он пытался построить империю, тесно связывая перспективы своего государства с татарской знатью. С этой целью Витовт принял у себя разгромленного русскими темника Мамая с уцелевшей частью его роды. С этой же целью он принял в захваченном Киеве бывшего соперника Мамая хана Тохтамыша – разорителя Москвы. В 1399 г. Витовт вместе с татарами Тохтамыша и принужденными к войне удельными русскими дружинами совершил большой поход на юг против Тимур-Кутлука – своеобразный крестовый поход против татар, благословленный римским папой. Полководец Едигей наголову разбил многонациональное войско в сражении на Ворскле. Южнорусскому населению пришлось расплачиваться тяжелой данью за эту военную авантюру. Витовт продолжал воевать с русскими княжествами – Смоленском и Рязанью, Псковом и Новгородом. Только усилиями Москвы его наступление было остановлено, а Угорский договор 1408 г. установил границу между Великим княжеством Литовским и Московским княжеством по рекам Угре, Рёссе и Брыни. И тогда Витовт вновь обратил взор на Причерноморье. Заключая союзнические соглашения с противниками Едигея, а потом и с беглецами из терзаемой междоусобицами Золотой Орды, он в большом количестве расселял татар в пределах своего государства.
Это было поистине химерное государство. Литовцы по причине своей малочисленности не могли быть имперской нацией, но могли быть оккупантами и узурпаторами. Но и эта роль у литовцев не состоялась. Литовская элита русифицировалась. Новый всплеск литовской идентичности состоялся только трудами большевиков, навязавших литовцам представление о собственной особости с тем же упрямством, что и другим народам.
Тяжким уроком для России является прибалтийский сепаратизм, родившийся в ХХ веке «на ровном месте» – из каких-то отголосков рыцарской гордости и привилегий немецкой аристократии российских Лифляндии, Эстляндии и Курляндии, не имеющих никакого отношения к литовцам, латышам и эстонцам. Еще в начале XIX века тут ни о каком народе говорить было невозможно. «Никакого народа не было тогда в этих областях, и ни о какой национальности не могло быть вопроса. Туземные населения вовсе не проступали на вид. О них не было помину. Это были совершенно бесправные существа, лишенные всякого гражданского, даже человеческого значения. Рыцари предпочитали повелевать ими на их темных языках, нежели приближать их к себе и уравнивать с собой посредством немецкого языка: вот как мало помышляли они о национальном единении между различными элементами своей страны!» (М.Катков). А потом извне поступает доктрина о единении лидирующей немецкой нации с онемеченной туземной интеллигенцией – на основе антирусской солидарности. И начинает забываться, что балтийские уроженцы составляли в Российской Империи корпорацию, были отдельным правительственным сословием, и всюду принимались как «свои», но не представители отдельной национальности.
Последствием начатой германизации оказалась случайная независимость, доставшаяся прибалтам в награду от большевиков за особенно ревностное участие в революционном движении. Память об этом событии, как и о лишении дарованной независимости теми же, кто ее предоставил, стала для прибалтов поводом для шовинизации сознания, подспудно нарастающей в течение всего советского периода. Огромные материальные вложения советского государства в хозяйство прибалтийских республик и заселение Прибалтики русским рабочим людом, казалось бы, постепенно снимало вопрос о независимости. Но как только местный шовинизм стал возможен, он тут же выплеснулся наружу мятежом в Вильнюсе и Риге, поддержанным антигосударственными силами в Москве. И это был чисто лингвистический мятеж, у которого исторический миф был самым куцым из всех возможных, самым нелепым. И тем яростнее этот миф обрушил на русское население репрессии возникших на развалинах СССР нацистских режимов Эстонии, Латвии и Литвы.
Во многом неприязнь между русскими и прибалтами объясняется религиозным разрывом, возникшим с XI века, – сначала неприятие славян вызывало прибалтийское язычество, затем – католицизм. После Брестской церковной унии в 1596 г. и обращения большинства белорусов в униатство браки с католиками участились, но это было смешение преимущественно с поляками. Именно поэтому белорусские поляки антропологически почти неотличимы от самих белорусов.
Анализ антропологических данных, собранных в Прибалтике, показывает, что народы, считающие себя единой общностью, на самом деле составляют несмешанные антропологические типы.
Народы Прибалтики:
1 – эстонцы, 2 – эстонцы—сету, 3 – ливы, 4– латыши, 5– литовцы, 6 – белорусы, 7 – поляки.
[Восточные славяне. Антропология и этническая история, М., 2002.]
Эстонцы представляют собой две группы – прибрежную и континентальную. Первая включает также ливов, а вторая – эстонцев-сету (запад Псковской области). Прибрежные эстонцы в целом выше на 2,5–3 см., имеют несколько более удлиненную форму головы, и, что важнее, заметно более высокое и несколько более узкое лицо, а также более светлую пигментацию. К каждой из этих групп примыкают аналогичные группы латышей. Можно с уверенностью говорить о том, что самоназвание не соответствует антропологии. Мы имеем дело со слабыми признаками двух ветвей атланто-балтийской расы, дифференцировавших исконно славяно-русскую ветвь ильмено-белозерского типа.
Отдельной, антропологически обособленной группой являются «латыши», не совпадающие обликом ни с прибрежными, ни с континентальными «эстоно-латышами». Этот четко выделенный кластер соответствует восточному населению Латгалии – восточной части Латвии. Здесь наблюдается усиление черт, присущих южным европеоидам. Впрочем, некоторые исследователи замечают у латышей след «монголоидности», который демонстрируется высокой частотой аллеля R2, отодвигающей латышей на край общеевропейского распределения по этому параметру и сближающего их с лопарями. Подтверждают эти позиции и краниологические серии восточных латышей, а также «молногоидные» признаки в зубной системе.
У литовцев также наблюдается несуразица по части идентификации. Достаточно очерченная группа собственно литовцев (неманский тип) дополняется обособленным кластером «литовцев», антропологически идентичных белорусам. Скорее всего, последние – белорусы, решившие приобщиться к «титульной» народности, создавая тем самым иллюзию национальной однородности Литвы. В действительности же валдайский антропологический тип имеет на территории Литвы значительное представительство.
Самые отчаянные русофобы сегодня – латыши. Вероятно, главной причиной здесь служит ненависть к тем, перед кем этот народ более всего виноват. Ведь латышские стрелки были опорой большевиков в общероссийском разгроме и уничтожении всего русского в большевицкой России. Второй фактор – объединение различных антропологических групп общим переживанием. Подобно тому, как совершенно разные культурно и антропологически группы евреев испытывают чувство солидарности. Этим лишний раз подчеркивается опасность мультирасовых сообществ, в которых тем или иным образом всегда будет проявляться агрессивность и враждебность к расово чистым народам.
Любопытно, что археологические данные свидетельствуют, что между русскими и латышами (латгалами и селами) антагонизма не было. На это указывает присутствие в латвийских захоронениях XI–XII вв. украшений из Древней Руси. У русских и латышей были общие враги – польские князья и Ливонский Орден. Русско-латгальские княжества Гернике и Кокнессе были уничтожены Орденом в 1209 г. И лишь под влиянием немецкой ассимиляции латыши придумали себе германские корни и приняли в качестве образца поведения презрение к славянам и германскую спесь.
Иное дело литовцы. С ними у русских и славян явно имеется генетический и антропологический разделительный барьер, связанный в том числе и с массовым породнением с татаро-монголами. В связи с этим все гипотезы о том, что в истории был шанс русско-литовского единства, представляются сомнительными. Мы должны помнить о таком явлении, как набеги литовцев на Русь в XIII–XIV веках, а также о многовековой взаимной неприязни русских и литовцев. В Киевский период русские считали литовцев совершенно дикими и даже не требовали от них дани.
«Демократическая революция» сыграла с прибалтами дурную шутку. Раннее (еще до распада СССР) отпущение прибалтийских республик в самостоятельную жизни означало приход к власти в них самых оголтелых русофобов и прямой агентуры западных спецслужб. Изживание этого радикализма тяжким бременем лежит на прибалтах. Они превратились в далекое захолустье Европы, а с русскими испортили отношения на долгие десятилетия, если не навсегда.
Сегодня это обстоятельство приобретает роковой характер в связи с проблемой Калининграда. Шантаж России «калининградским транзитом» поселяет глубокое недоверие между русскими и литовцами. Так политика переходит в отношения между народами, в углубление антропологического размежевания и доведение его до формирования «образа врага».
Кавказцы: бунтовать или служить
Южно-арийская миграция лишь соединила индо-средиземноморскую расу в нечто более или менее целое. При этом иранцы оказываются ближе всего к потомкам арийцев северной волны миграции, кавказцы, греки, итальянцы – дальше и дальше от них. В большей мере население Кавказа следует отнести к более ранним миграциям с юга – юга-запада, которые сложили кавказоидный расовый тип. Именно этот тип и является автохтонным для Кавказа, а в Европе ослаблен и размыт многочисленными миграциями. Что касается разнообразия подтипов и многоязычия Кавказа, то оно связано с обычаем экзогамии, формирующим уникальные этнокультурные типы, разделенные также ландшафтными перегородками.
Современное население Кавказа отражает три средиземноморские группы, имеющие общее происхождение от ранних долихокранных форм, эпохальная трансформация которых образовала современные брахикранные типы переднеазиатских форм. Известный антрополог В.П.Алексеев выделяет на Кавказе ряд типов:
Каспийскийтип соответствует индопамирской группе (азербайджанцы, курды, некоторые народы Дагестана, азербайджанцы прикаспийского Ирана) – длинноголовый, узколицый, лептоидный, довольно грацильный тип. Антропологами установлено, что он не является результатом проникновения южных форм.
Понтийскийтип соответствует средиземно-балканской, переднеазиатский группам и наиболее распространенный среди современного населения Кавказа (ассирийские, армянские, грузинские, западно-азербайджанские и некоторые западно-дагестанские группы) и явно отделен от северных европеоидов и близок к центрально-европейским группам.
Адыгскийтип понтийской расы входит в состав аборигенных групп Северо-Западного Кавказа (кабардинцы, адыгейцы, черкесы, абазины, ингуши и отчасти западногрузинские группы) и связан с грацилизацией массивного протоморфного палеоантропологического типа, а также с миграциями из Месопотамии (IV–III тыс. до н. э.).
Обособленно выделяется автохтонный тип, общий для осетин, балкарцев и карачаевцев, а также очень сходный с горными группами грузинского народа.
Расовое разнообразие и горская традиция весьма щепетильно относиться к проблемам родства (включая кровную месть), делает консолидацию горских племен в едином государстве совершенно невозможной. Попытка сложить такое государство террористическим путем, как это хотел сделать имам Шамиль в XIX в., также провалилась. Не будет и не может быть процветающей отдельно от России Грузии, крайне трудна и безнадежно убога обособленность от России Армении, постыдна и порочна роль отделенного от России Азербайджана. Здесь вечно будет вражда, беднота и интересы интервентов – если Кавказ и Закавказье не одумаются, если их местные авторитеты не перестанут искать себе славы в борьбе с Россией.
Геополитический узел Закавказья затянут войной и отчаянным племенным расизмом, который возник всюду, где отступила Россия. Карабах и взаимная ненависть между армянами и азербайджанцами, грузино-абхазская и грузино-осетинская войны разорвали связи, налаженные многими десятилетиями. Северокавказские волнения между местными племенами едва усмиряются ослабшей Россией. Исход русских с Северного Кавказа обнажил древнюю кровную ненависть.
Среди закавказских проблем особенно впечатляет бесперспективность грузинской государственности.
Грузинское чванство, возникшее в советский период, скорее всего, связано с использованием преимуществ природного положения, которые были реализованы только благодаря России – ее военной мощи и обширнейшему рынку, легкодоступному за счет транспортных коммуникаций, созданных опять же русскими. Собственно грузинская история вне России провинциальна, а в изначальный период даже курьезна. Грузинская государственность возникла за счет альянса абхазов с хазарами в VIII в., когда образовалось Абхазское царство, постепенно поглотившее всю Грузию. В Х веке царский престол в результате увядания абхазской царской династии достался династии Багратионов. Ее основатель Баграт III был грузином по отцу и абхазом по матери. С ХIII века и до вхождения в Россию абхазо-грузинские земли находились в условиях междоусобиц.
Бесплодность попыток создать устойчивое государство отражает этническую ситуацию, когда расовые особенности отделяют население одного ущелья от населения другого ущелья. В Восточной Грузии жили родственные по языку группы картлийцев, кахетинцев, мохевцев, мтиулов, пшавов, тушинов, хевсуров и др. Но в Западной Грузии сваны и мегрелы имеют язык, кардинально отличный от восточно-грузинских диалектов. Все это разнообразие было несколько гомогенизировано только в сталинский период, когда инородные этносы просто выселялись или переписывались в «грузинские» и насильно грузинизировались. С 90-х годов ХХ века политика грузинского национализма, лишенного какой-либо основы в этническом самосознании и расовой общности, развязала несколько войн – с Абхазией и Южной Осетией, а также экономическую блокаду и оккупацию Аджарии и политические репрессии против тбилисской оппозиции. В результате из 4 млн грузин покинули родные места и переехали преимущественно в Россию около 1,5 млн человек, а русские полностью покинули Грузию.
Не лучше ситуация и в Азербайджане – искусственном государстве, созданном усилиями большевиков и присвоившим себе имя одного из иранских племен, которое на этой земле никогда не жило. Искони население этих мест именовалось «татарами». Определение множества племен новым этнонимом мало что изменило – межплеменная вражда, клановость, деспотия власти не перевелись в этих местах до нашего времени. Современный Азербайджан, осуществив полное изгнание армян, русских и других народов превратился в периферийное исламское государство, где прежние фобии и варварские обычаи начинают вытеснять наслоения цивилизации, отложившиеся за время пребывания в составе России. Прямое пособничество высших чиновников Азербайджана чеченским бандитам демонстрирует переоценку русского влияние и восприятие русских теперь уже не как цивилизаторов, а как врагов. Ответная враждебность к азербайджанцам (особенно к ним) возникает и среди русских, возмущенных не только неблагодарностью кавказцев, но и переселением их в центральные районы России со своими замашками и гонором, не вяжущимся со статусом гостей.
Русские не смогут больше делить кавказцев в своем ближайшем окружении на различные культурные типы – укоренившуюся высокообразованную диаспору, приезжих малограмотных торговцев, кавказские преступные сообщества и, наконец, закавказскую государственность и северокавказский федерализм. Представители всех этих, еще недавно различаемых в русском самосознании элементов, постепенно сливаются в образ врага. И это крайне опасно не только для русских, у которых врагов становится слишком много, а друзей – слишком мало. Но и для кавказцев, образ которых в мире создается именно через призму русского взгляда.
Кавказцы, принимая на себя роль маргиналов исламского мира (или христианского мира – как в случае с Грузией и Арменией), лишаются роли исторических народов и пугают человечество манерой поведения, чем-то сходной с манерой поведения жителей Палестины – как палестинцев, так и израильтян.
Кавказ стоит перед выбором своей судьбы – вернуться в Империю, где их предки заслужили славу и честь, или стать вместе с врагами Империи, превратившись в дикую разноплеменную орду. В первом случае возвращение кавказцев в Россию создает им перспективы сохранения своих уникальных культурных и антропологических типов, во втором – смешение, деградация, внутренние распри с последующим одичанием и закатом. Кавказская орда, если она пожрет все достижения цивилизации и культуры на Кавказе, сохраненные при решающей роли России, потребит оставшиеся материальные ресурсы и разбредется по свету, не оставив после себя ничего.
Среди кавказцев есть редкие проблески дружелюбия к России. Они сегодня немодны, но именно в этих проблесках только и может быть какая-то перспектива для кавказских народов. Возможно, кавказская русофобия начнет изживаться вместе с изживанием русофобии в коридорах российской власти.
