Текст книги "Салтыков-Щедрин"
Автор книги: Андрей Турков
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)
Однако часто истинное содержание «патриархальной» жизни затуманено, и она по внешности смахивает на взаправдашнюю идиллию. Вдова городничего, тетенька Раиса Порфирьевна тихо и смирно растит внучку, кротка, гостеприимна, прислуга у нее веселая (правда, барыня и не любит «задумчивых»). После бессердечной атмосферы своего дома юный Затрапезный чувствует себя в гостях у тетеньки словно на седьмом небе. Однако блюдо клубники, которое прислал Раисе Порфирьевне кум, придает трогательной картине несколько иной аромат.
«Служил он у покойного Петра Спиридоныча в частных приставах, – объясняет тетенька причину щедрости кума, – ну, и скопил праведными трудами копеечку про черный день. Да, хорошо при покойном было, тихо, смирно, ни кляуз, ни жалоб – ничего такого. Ходит, бывало, сердечный друг, по городу, деревяжкой постукивает, и всякому-то он ласковое слово скажет».
И действительно, покойный городничий «не слыл притязательным»: купцы не могли пожаловаться, что взамен приношений не слышали от него ласковых слов. «Только с рабочим людом, – замечает автор, – он обходился несколько проще, ну, да ведь на то он и рабочий люд, чтобы с ним недолго разговаривать. Есть пачпорт? – вот тебе такса, вынимай четвертак! Нет пачпорта – плати целковый-рубль, а не то и острог недалеко!» Таковы же были «праведные труды» и кума-пристава.
Одним словом, пышущие здоровьем лица тетеньки и внучки производят в результате на читателя то же впечатление, какое вынес один путешественник из высших сфер русской социальной пирамиды.
«Эти прелестные дамы, – писал он о придворных красавицах, – напоминают мне карикатуру на Бонапарта… когда смотрели издали на портрет колосса-императора, он казался очень похожим, но, приблизившись к его изображению, ясно видели, что каждая черта его лица была составлена из изуродованных человеческих трупов».
Чудесное летнее утро рисует Салтыков в начале главы «Образцовый хозяин»: «За ночь выпала обильная роса и улила траву; весь луг кажется усеянным огненными искрами…» Но тут же на этот сияющий пейзаж ложится мрачная тень: собираясь на косовицу, небогатый помещик Пустотелов затыкает за пояс нагайку. Весь день этот благородный дворянин исполняет роль самого лютого надсмотрщика. Даже пенье за работой он искоренил, «чтоб все внимание рабочей силы обращено было на одну точку». Только благодаря этим безжалостным мерам он и стяжал славу «образцового хозяина»: после реформы его быстро постиг крах.
В имении самих Затрапезных за каждой избой «числится какая-нибудь история», по большей части горестная: где без сроку отдали в солдаты сына, где отобрали икону, которая, по семейному преданию, приносила счастье, где связали браком постылых друг другу людей.
Но уже совершенно беззащитной мишенью для барской похоти, мстительности, цинических выходок являются дворовые.
В 1888 году И. А. Гончаров напечатал в журнале «Нива» свои очерки «Слуги старого века», где вывел нескольких служивших у него в разное время чудаков и высказал довольно поверхностное суждение об их судьбах. Так, он во многом винит пьянство; это, по мнению Гончарова, «иго, горшее крепостного права».
– Вот я ему покажу настоящих слуг прошлого времени, – сердито заметил Салтыков.
Нарисованная им картина обращения с дворовыми страшна не потому даже, что каждый миг их ожидает самоличная расправа барыни или более внушительное наказание на конюшне, и не потому, что пища их скудна и нездорова, а работе нет ни конца, ни краю. Потрясает тупое убеждение человека в своем праве как угодно помыкать себе подобными. Чего стоит одно только стремление не допускать браков между дворовыми, поскольку семья отвлекает от барской работы! Впрочем, что же говорить о расправе над «девками», которые, по выражению помещиков, были «дешевле пареной репы», если даже Павла-живописца заставили высечь свою закрепостившуюся из-за брака с ним жену – в полной уверенности, что ни ему, ни ей от этого ничего не станется.
Еще только начиная свой рассказ, Салтыков предупреждал, что крепостное право проникало «во все вообще формы общежития, одинаково втягивая все сословия (привилегированные и непривилегированные) в омут унизительного бесправия, всевозможных изворотов лукавства и страха перед перспективою быть ежечасно раздавленным». Атмосфера безнаказанного насильства отравляла и калечила не только рабов, но и самих господ, убивала или извращала в них нормальные человеческие склонности и привязанности. Они не признают за людей крестьян, но в них самих происходит куда более страшный процесс обесчеловеченья.
Усадьба Затрапезных становится острогом не только для дворовых, но и для самих господ, особенно для детей, которые обречены ежедневно созерцать ритуал маменькиного хозяйствования и исподволь усваивать себе те же повадки. Место простодушных детских мечтаний заступают упования на богатство и «генеральство». Точно так же, как в доме не было ни одной форточки, в детскую не было доступа ни песне, ни сказке. Даже зверей и птиц помещичьи дети, по горькому замечанию рассказчика, «знали только в соленом, вареном и жареном виде».
Эта редкостная пустота быта заставляла видеть в любой неожиданности, какого бы сорта она ни была, развлечение, прерывавшее сонный ход жизни. Развлечение – выслеженная беременность у какой-либо «девки», развлечение – поимка беглого солдата… То, от чего нормальный человек отшатнется с ужасом и отвращением, становилось предметом жадного любопытства и своего рода школой будущей помещичьей безжалостности.
Ни любви, ни родственной теплоты нет в большинстве помещичьих семей. Анна Павловна начинает тяготиться даже любимой дочерью, устав от попыток выдать ее замуж. Предположение, что Надежда может сбежать с заведомым хлыщом, сначала не очень пугает нежную родительницу.
«Скатертью дорога! – мелькает у нее в голове, но тут же рядом закрадывается и другая мысль: – А брильянты? чай, и брильянты с собой унесла!
В невыразимом волнении она встает с постели…»
Мифический царь Мидас обращал все, к чему бы он ни прикоснулся, в золото, и это привело его к голодной смерти. Анна Павловна и подобные ей герои умертвили в себе душу, потому что все в мире оборачивается к ним только своей грубо-материальной подкладкой.
Глухо, но внушительно звучит в книге и мотив надвигающегося возмездия. К числу самых светлых и в то же время загадочных воспоминаний Никанора Затрапезного принадлежит появление в Пошехонье их дальнего родича – Федоса Половникова. Он видел в мужике не «скотину», а «страстотерпца» и при всей своей кротости не ужился с Анной Павловной, которая, по его мнению, у себя «настоящую каторгу» завела.
«Федос исчез, исчез без следа, без признака; словно дым растаял.
Выел ли он кому очи? или так, бесплодно скитаясь по свету, потонул в воздушной пучине?» – в этих заключающих главу словах прорывается свойственная Щедрину горечь при мысли о вечном терпении порабощенных и о бесплодных сочувствиях им.
Однако не все слуги даже на смертном одре остаются верными барским интересам, как староста Федот; не все возлагают надежды только на райское блаженство в будущем, как Аннушка. Мучительницу Анфису Порфирьевну задушили собственные дворовые, а затмившего ее своими злодействами «Пса» Грибкова крестьяне сожгли вместе с усадьбой.
«…я позволю себе думать, что в ряду прочих материалов, которыми воспользуются будущие историки русской общественности, – писал Салтыков в «Пошехонской старине», – моя хроника не окажется лишнею».
«…Погода стоит в полном смысле слова адская. В июне ждали, что июль будет хорош, в июле – что август выручит. Вот и август наступил, а на дворе совершенная осень. Небо хмурое, холод; ветер как с цепи сорвался. Говорят, будто сентябрь и октябрь будут хороши…»
Можно подумать, что это не личное письмо, а аллегория.
Всю-то жизнь мы так ждали: вот-вот, кажется, полегчает; а через некоторое время ужасались: никогда хуже не было, никогда!
Сиди на даче, мерзни, смирнехонько кивай ученику Боткина, милейшему доктору Соколову, когда тот писать не велит. Отшучивайся: где уж тут писать сатирику, когда зубы дантист повыдергал…
А сам – пиши, пиши, пиши: недолго осталось…
Измучил домашних кашлем, так что все стараются расположиться подальше, чтоб не докучал своим «лаем».
Еще недавно Михаил Евграфович, который морщился от голоса жены, как от фальшивой ноты, хоть с детьми отводил душу, огорчался неуспехами Кости по арифметике и писал за Лизу сочинения. Теперь он с ужасом видел, как из дочери вырастает вторая Елизавета Аполлоновна: мать уставила ее комнату зеркалами, Лиза скоро вошла во вкус забот о туалетах. Это было куда интересней, чем слушать воркотню раздражительного отца.
– Надоел ты нам! – услышал он как-то от девочки.
Мать добилась, чтобы Костя перешел в лицей, и вскоре с уст мальчика стали срываться такие житейские афоризмы и «солидные» рассуждения о карьере и протекциях, что Михаилу Евграфовичу становилось страшно.
Жить под одной крышей делалось положительно невозможно. И Салтыков строил планы отделиться от семьи и жить в Москве, Царском Селе или даже за границей.
С трудом закончив – «скомкав», по собственному мнению, «Пошехонскую старину», Салтыков окончательно обессилел. Иногда он впадал в забытье по целым дням, по старой памяти сидя за письменным столом. Так ловят последнее тепло над остывающим пепелищем: писать он больше не мог.
Когда к Салтыкову приходили, он порой отвечал, что ему недосуг принимать гостей:
– Занят, скажите: умираю…
А те, кого он все-таки допускал к себе, часто не в силах были отыскать слова утешения. Да он, по всем признакам, и не слушал их.
Глядя на собеседников своими строгими и в то же время как бы невидящими глазами, он был сосредоточен на чем-то другом: то ли на терзавшей его боли, то ли с недоумением и нарастающей тоской ждал – неужели же не осталось в нем ни искры прежнего огня?
А в гостиной две Лизы – мать и дочь болтали с какими-то молодыми визитерами:
– Вы так думаете? Ах, какой вы злой!
– Не смейте так говорить, я рассержусь…
Пустые слова сыпались и сыпались, словно навеки погребая под собой то настоящее слово, которого ждал Михаил Евграфович.
И не в силах сдержать горя и гнева, он кричал:
– Гони их в шею, шаркунов проклятых! Ведь я у-ми-раю!
Гости поспешно удалялись, но слово так и не находилось.
В глазах Елизаветы Аполлоновны читалось: когда же это, наконец, кончится… И Салтыков мог поклясться, что она уже обдумала траурный наряд.
27 апреля 1889 года у него произошла яростная стычка с женой. Доктор Васильев тщетно пытался успокоить Михаила Евграфовича.
Не успел он выйти из комнаты, как с Салтыковым случился удар.
Когда приехал Боткин, Салтыкова, собственно, уже не было.
Правда, в кресле лежала все та же понурая фигура, укутанная пледом. Михаил Евграфович как будто спал. Когда Боткин пытался его растормошить, он на миг приоткрывал глаза, но уже никого не узнавал.
Ему казалось, что он лежит один, что вокруг темная ночь и ни звука не доносится из других комнат.
Спит жена, вымыв голову сушеной рябиной, чтобы волосы не седели.
Спит дочка, и во сне ей снится пятнадцатая пара туфель.
Спит сын. Он опять поздно вернулся и воровато прошмыгнул мимо отцовского кабинета.
…Спал он, что ли? Наверное. Потому что в дверях стоит кто-то, а звонка не было слышно.
Ах, так вот в чем дело!
Всю жизнь он ждал ночных гостей. Наконец они пришли.
Слухи оправдались.
И лицо вроде знакомо… Господи, да это опять Рашкевич! Я думал, он давно умер, а он даже ничуть не постарел и все в том же голубом мундире. Вот, уверяют, их отменили! Я всегда говорил, что они бессмертны.
Значит, опять? Только не надо будить жену, пугать детей. Пусть уж спят. Я оденусь сам, лишь бы не раскашляться на весь дом. Вот и готово. Вниз, вниз, ступенька за ступенькой. Какое совпадение: его ждет тот же экипаж, что и сорок лет назад.
– Пошел!
Он умер на следующий день, 28 апреля 1889 года, так и не приходя в сознание.
Жена и сын не были при его последних минутах: их нервы этого не выдерживали.
Только дочь вдруг как бы опомнилась и не отходила от неподвижного тела, которое изредка сотрясалось от судорожного, похожего на стон дыхания.
Глядя в это уже безжизненное лицо, она почему-то слышала рассерженный голос отца, когда он отчитывал сына за очередную двойку:
– Я тебя перестану пускать по циркам да театрам!
И свой:
– Какое ты имеешь право не пускать Костю?
И снова голос отца – скорее удивленный, чем рассерженный:
– Ах ты, дура!
– Как ты смеешь говорить мне «дура»? Ты сам дурак!
И победный голос матери:
– Что? Получил? Ce que tu as merité [31]31
Это то, что ты заслужил (франц.).
[Закрыть].
Да, вот и все, что ты заслужил дома при жизни…
С. П. Боткин еле сумел добиться, чтобы была соблюдена воля покойного: Елизавета Аполлоновна ни за что не хотела, чтобы тело анатомировали.
Боткин долго терпеливо уговаривал ее и вдруг вспомнил…
Несколько лет назад из кабинета Салтыкова, когда туда вошла Елизавета Аполлоновна, донесся хриплый яростный стон:
– Убийца! Убийца!
И в приступе раздражения Сергей Петрович еле удержался, чтобы не сказать ей:
– Чего вы боитесь? Вы же ему яду не давали – вы только жизнь ему отравили.
Карр! Какая добрая весть! Замолчал, замолчал, замолчал!
Можно подскакать поближе, не опасаясь больше больно бьющего слова!
Как славно каркается на таких могилах!
Как обрадованно скрипят в лад вороньему крику сухие сучья, о которых когда-то писал Добролюбов! Ведь они еще одного врага пережили и кичливо думают, что не будет им износа!
«Он не принадлежал ни к какой партии, – не унимается ворона, – а как писатель с довольно безотрадным и мрачным, но неопределенным мировоззрением предавался вообще глумлению и отрицанию… не нашел в народе и своей стране ничего лучшего, кроме глуповцев и идиотского города Глупова».
И, словно слыша ее, он лежит в гробу с ожесточенным и горьким выражением, как будто в голове у него слагается нервная, колючая, страстная отповедь:
– Кыш, подлая! Я всегда был мнителен. Я и теперь беспокоюсь: а вдруг ты поверишь ей, читатель?
Ведь, поди, надоел тебе старик своими бормотаньями из номера в номер. Докучал, как нянька, следом ходил: вот тут не оступись, вот этому не верь. А у меня, если вспомнить, в жизни никого ближе не было, чем ты.
Не пренебрегай же старым ворчуном. У меня был плохой характер, но верный глаз. Я далеко видел. И когда тебе будут нашептывать, что я устарел и пора мне дать почетную отставку, приглядись получше: не говорят ли это Молчалины и Угрюм-Бурчеевы?
Неспроста торопятся некоторые господа сдать меня в архив!
Николай I приказал живописцу Карлу Брюллову написать импозантный портрет фельдмаршала Паскевича, когда тот уже впадал в старческий маразм. Паскевич сидел перед художником с посоловевшими бессмысленными глазами, скривив рот и пуская слюни на подбородок, а художник изображал на холсте бравого вояку с орлиным взором!
Когда же я брался за кисть, то в холеных лицах сквозь обманчивый румянец проступало то выражение, которое медики называют «маской Гиппократа»: оно свидетельствует о неминуемом наступлении смерти.
Недаром мой современник, физиолог Сеченов, поднимал за меня тост как за великого диагноста.
И я могу сказать о себе словами Гейне:
Я не сдаюсь! Еще оружье цело,
И только жизнь иссякла до конца.
Мое оружье тебе еще пригодится, читатель!
Не нужно мне от тебя ни пышных памятников, ни юбилеев – я и при жизни их не жаловал.
Все равно мне, где мои портреты – на чердаке или в парадном зале, если книги мои пылятся и роются в них только новые пенкосниматели.
Кто-то сказал: пусть нас меньше почитают, но больше читают!
Только об этом я и прошу.
ИЛЛЮСТРАЦИИ
ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА САЛТЫКОВА-ЩЕДРИНА
1826,15(27) января – Рождение Михаила Евграфовича Салтыкова в селе Спас-Угол Калязинского уезда Тверской губернии.
1836–1838– Салтыков учится в Московском дворянском институте.
1838–1844– Салтыков учится в Царскосельском (впоследствии Александровском) лицее, где происходит его знакомство с М. В. Петрашевским.
1841,март – Первое выступление Салтыкова в печати: стихотворение «Лира» в журнале «Библиотека для чтения».
1844–1847—Салтыков посещает «пятницы» Петрашевского.
1844–1848– Служба в канцелярии военного министерства.
1847,ноябрь – В журнале «Отечественные записки» появляется первая повесть Салтыкова «Противоречия».
1848,март – «Отечественные записки» публикуют новую повесть Салтыкова «Запутанное дело», вскоре привлекшую внимание Третьего отделения, а затем и меньшиковского Комитета по рассмотрению действий цензуры.
28 апреля – После недели, проведенной под арестом на гауптвахте, Салтыкова высылают в Вятку.
1848–1855– Служба в Вятке.
1849,24 сентября – Допрос Салтыкова по делу о петрашевцах.
1851,13 марта – Смерть отца писателя, Евграфа Васильевича Салтыкова.
1855,12 ноября – Александр II разрешает Салтыкову «проживать и служить, где пожелает».
1856,12 февраля – Салтыков причислен к министерству внутренних дел.
1856,6 июня – Брак с Елизаветой Аполлоновной Болтиной в Москве.
1856–1857– Появление в «Русском вестнике» «Губернских очерков» Салтыкова под псевдонимом «Н. Щедрин».
1857– Отдельное издание «Губернских очерков».
Июнь – Статья Н. Г. Чернышевского в «Современнике» о «Губернских очерках».
Октябрь – «Русский вестник» печатает пьесу Салтыкова «Смерть Пазухина».
Ноябрь – Драматическая цензура запрещает исполнение «Смерти Пазухина».
Декабрь – Статья Н. А. Добролюбова в «Современнике» о «Губернских очерках».
1858,6 марта – Салтыков назначен рязанским вице-губернатором.
1858–1859– Салтыков публикует в журналах очерки и рассказы из задуманной им «Книги об умирающих».
1860–1862– В «Современнике», «Времени» и др. изданиях – очерки, сцены и рассказы Салтыкова, впоследствии составившие «Сатиры в прозе» и «Невинные рассказы».
1860,3 апреля – В связи с разногласиями с рязанским губернатором Н. Н. Муравьевым Салтыков назначается тверским вице-губернатором.
1862,20 января – Салтыков подает в отставку.
Апрель – май – Неудачная попытка Салтыкова добиться разрешения издавать журнал «Русская правда».
Декабрь – Салтыков становится членом редакции «Современника».
1863,февраль – Появляется книга Салтыкова «Сатиры в прозе».
1863–1864– Салтыков публикует в «Современнике» хронику «Наша общественная жизнь», первые рассказы из цикла «Помпадуры и помпадурши», принимает активное участие в полемике с «Временем» и «Русским словом».
1864,февраль – Статья Д. И. Писарева «Цветы невинного юмора» (о творчестве Салтыкова) в «Русском слове».
Март – Появление книги Салтыкова «Невинные рассказы».
Ноябрь – Салтыков выходит из редакции «Современника».
6 ноября – Салтыков назначается председателем Пензенской казенной палаты.
1865,март – В «Современнике» публикуется очерк Салтыкова «Завещание моим детям» – последнее его произведение в этом журнале, закрытом в 1866 году.
1866,23 апреля – Донос жандармского подполковника Глебы на Салтыкова.
2 ноября – Салтыков назначается управляющим Тульской казенной палатой.
1867,13 октября – После резкого конфликта с тульским губернатором М. Шидловским Салтыков назначается управляющим Рязанской казенной палатой.
1868,14 июня – Салтыков получает отставку и навсегда заканчивает служебную карьеру.
Сентябрь – Салтыков становится членом редакции «Отечественных записок», возглавляемой Н. А. Некрасовым.
1868–1869– В «Отечественных записках» печатаются очерки и рассказы из «Писем о провинции», «Признаков времени» и «Помпадуров и помпадурш».
1869– Салтыков начинает печатать «Историю одного города» и «Господа ташкентцы».
Январь – Отдельное издание «Признаков времени» и «Писем о провинции», вызвавшее отзыв А. Суворина в «Вестнике Европы» о безыдейности юмора Салтыкова.
Февраль – март – Первые сказки Салтыкова в «Отечественных записках».
Ноябрь – Цензура исключает из «Отечественных записок» очерк «Ташкентцы, обратившиеся внутрь».
1870,октябрь – Статья Салтыкова «Сила событий» с откликами на франко-прусскую войну.
Ноябрь – Отдельное издание «Истории одного города».
1871,апрель – Статья А. Суворина (под псевдонимом «А. Б – ов») «Историческая сатира» в «Вестнике Европы», искажающая идею «Истории одного города».
Август – По требованию цензуры из «Отечественных записок» вырезана пятая глава из цикла Салтыкова «Итоги», связанная с процессом нечаевцев.
Октябрь – Статья Салтыкова «Самодовольная современность», касающаяся Парижской коммуны и обращающая на себя внимание цензуры.
1872– Салтыков публикует «Дневник провинциала в Петербурге», продолжение «Господ ташкентцев» и первый очерк из «Благонамеренных речей».
1 февраля – Рождение сына Салтыкова, Константина.
19 июля – Первое предостережение «Отечественным запискам».
1873– В «Отечественных записках» – произведения из циклов Салтыкова «Помпадуры и помпадурши», «Благонамеренные речи» и «Между делом».
28 января – Рождение дочери Салтыкова, Елизаветы.
Январь – Отдельное издание «Господ ташкентцев».
Декабрь – Отдельное издание «Помпадуров и помпадурш».
1874–1875– В «Отечественных записках» – произведения из циклов Салтыкова «Благонамеренные речи», «Экскурсии в область умеренности и аккуратности» и «Между делом».
1874,30 июля – Совет министров запрещает майскую книжку «Отечественных записок» (уничтожена 30 сентября). Среди статей, вызвавших это решение, – «Тяжелый год» Салтыкова.
3 декабря – Смерть матери писателя, Ольги Михайловны Салтыковой. В это время Салтыков жестоко простудился и заболел.
1875,апрель – Доктор Н. А. Белоголовый отправляет Салтыкова лечиться за границу.
Август – Цензура запрещает четвертую главу «Экскурсий в область умеренности и аккуратности».
Октябрь – В «Отечественных записках» печатается рассказ «Семейный суд», ставший впоследствии началом романа «Господа Головлевы».
1876– В «Отечественных записках» печатаются очерки из циклов «Благонамеренные речи», «Культурные люди», «Недоконченные беседы», «Отголоски», «Экскурсии в область умеренности и аккуратности» и главы из «Господ Головлевых».
Май – Возвращение Салтыкова из-за границы.
Август – В связи с тяжелой болезнью Некрасова Салтыков фактически возглавляет «Отечественные записки».
Сентябрь – Отдельное издание «Благонамеренных речей».
1877– В «Отечественных записках» – «Современная идиллия» и «Отголоски» Щедрина.
Февраль – Цензура исключает из «Отечественных записок» очерк Щедрина «Чужую беду – руками разведу».
Декабрь – Отдельное издание «В среде умеренности и аккуратности».
27 декабря – Смерть Н. А. Некрасова.
1878– В «Отечественных записках» – «Современная идиллия» и «Убежище Монрепо» Салтыкова.
Февраль – Глава «Современной идиллии» исключена из журнала по требованию цензуры.
27 марта – Утверждение Салтыкова редактором журнала.
Май – Вышли «Сказки и рассказы» Салтыкова.
Ноябрь – Очерк Салтыкова «В добрый час» исключен из журнала по требованию цензуры.
1879– «В Отечественных записках» – «Круглый год» и «Убежище Монрепо».
14 февраля – Первое (фактически второе) предостережение журналу.
Сентябрь – Ради спасения книги журнала от ареста редакция вырезает половину главы из «Круглого года» и страницу из очерка «Finis Монрепо».
Декабрь – Отдельное издание «Убежища Монрепо».
1880– В «Отечественных записках» – «Господа Головлевы», «Круглый год» и «За рубежом».
Февраль – Под угрозой ареста книжки журнала исключается рассказ Салтыкова «Вечерок». Июнь – Отдельные издания «Господ Головлевых» и «Круглого года». Отъезд Салтыкова за границу.
Сентябрь – Возвращение в Россию.
1881– в «Отечественных записках» – «За рубежом» и «Письма к тетеньке».
Февраль – Цензура вырезает страницу из пятой главы «За рубежом».
Июнь – Тяжелая болезнь Г. 3. Елисеева, который с этих пор фактически выходит из редакции журнала. Издание «Сборника» Салтыкова.
Июнь – сентябрь – Салтыков за границей. Узнав о создании «Священной дружины», он предупреждает об этом Н. А. Белоголового.
Сентябрь – Отдельное издание «За рубежом». По требованию цензуры из журнала вырезано третье из «Писем к тетеньке».
1882– «В Отечественных записках» – «Письма к тетеньке» и «Современная идиллия». Сентябрь – Отдельное издание «Писем к тетеньке».
2 ноября – Директор департамента полиции В. Плеве обращает внимание цензуры на «Современную идиллию».
27 декабря – Высылка из Петербурга Н. К. Михайловского.
1883– В «Отечественных записках» – «Современная идиллия» и «Пошехонские рассказы».
22 января – Второе предостережение «Отечественным запискам».
Февраль – Салтыков вынимает из журнала три сказки.
Июль – август – Салтыков за границей.
Сентябрь – Отдельное издание «Современной идиллии».
1884– В «Отечественных записках» – «Пошехонские рассказы» и «Между делом».
3 января – Арест С. Н. Кривенко.
Февраль – Цензура вырезает из журнала четыре сказки Салтыкова.
Март – Салтыков вынимает из журнала две свои сказки.
20 апреля – Закрытие «Отечественных записок» по постановлению четырех министров.
Октябрь – Отдельное издание «Недоконченных бесед» («Между делом»).
Ноябрь – Отдельное издание «Пошехонских рассказов». Салтыков начинает печатать «Пестрые письма» в «Вестнике Европы».
1885– «Пестрые письма» – в «Вестнике Европы», сказки – в «Русских ведомостях».
Январь – Министр внутренних дел Д. Толстой требует закрытия «Вестника Европы» за третье из «Пестрых писем».
Июнь – август – Салтыков за границей (последняя поездка).
Ноябрь – Тяжелый приступ болезни.
1886– Сказки и «Мелочи жизни» в «Русских ведомостях», «Пестрые письма» и продолжение «Мелочей жизни» – в «Вестнике Европы».
Сентябрь – Вышли «23 сказки» Салтыкова.
Ноябрь – Отдельное издание «Пестрых писем».
1887– «Мелочи жизни» – в «Вестнике Европы» и «Русских ведомостях». «Пошехонская старина» – в «Вестнике Европы».
Апрель – Отказ цензуры разрешить издание сказок Салтыкова для народа.
Август – Отдельное издание «Мелочей жизни».
1888–1889– «Пошехонская старина» – в «Вестнике Европы».
1889,март – Резкое ухудшение здоровья Салтыкова.
28 апреля, 3 часа 20 минут – Смерть Салтыкова.
2 мая – Похороны на Волковом кладбище, рядом с могилой Тургенева (по завещанию Салтыкова), при огромном стечении народа.
