Текст книги "Malaria: История военного переводчика, или Сон разума рождает чудовищ"

Автор книги: Андрей Мелехов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 34 страниц)

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Гладиатор

По словам одной раввинской легенды, в течение долгого траура по красоте, который в истории носит название средних веков, в Риме существовала античная статуя, спрятанная в тайнике и настолько прекрасная, что римляне по ночам приходили ее лобызать. Говорят, плодом этих нечестивых объятий явился Антихрист.

Эрнест Ренан, «Антихрист»

Глава 1

«Известия», 13 октября 1989 года

ТЕРРОРИСТИЧЕСКИЕ АКЦИИ УНИТА

«Более 50 мирных жителей южных провинций Анголы убиты и ранены за последнюю неделю в результате террористических действий группировки УНИТА. Еще 50 крестьян угнаны бандитами на свои базы.

Как сообщается в распространенной сводке Генштаба Народных вооруженных сил освобождения Анголы (ФАПЛА), в ходе ответных операций подразделения ангольской армии уничтожили за период с 4 по 10 октября сорок семь террористов. Захвачено 12 мятежников, большое количество стрелкового оружия и боеприпасов.»

ТАСС, Рейтер

Последнее, что он почувствовал перед погружением в кошмар, была прохладная ладонь Тани на его горящем лбу. Последнее, что услышал, – ее взволнованный голос. Падение на песок было жестким, оно на мгновение лишило его возможности дышать. Дышать, но не думать и принимать решения. Впрочем, во время поединка не думают в общепринятом смысле этого слова. Выдающиеся мастера единоборств концентрируются на противнике таким образом, что все остальное в мире перестает существовать и превращается в неясное бледное облако потерявшей значение материи. «Если бы я был таким!» – с завистью подумал Лейтенант, проворно перекатываясь по песку арены и уворачиваясь от сверкнувшего полированной сталью кривого меча гладиатора-фракийца. В отличие от великих мастеров, он-то не мог отвлечься от рева сотен тысяч зрителей Циркуса Максимуса, забыть о боли в ушибленном колене и прочих неприятных аспектах вполне реалистичного кошмара.

Ему удалось запомнить момент, когда малярийный жар достиг критической точки и его сознание перешло из реальности жизни в реальность бреда. В какой-то момент он еще лежал в постели и ждал прихода самой желанной девушки в мире. Странным образом температура за сорок и жуткая головная боль не смогли остудить пробужденное Таней желание, и он был уверен в себе так же, как если бы был абсолютно здоров. И вдруг чужая комната в Анголе превратилась в кухню его московской квартиры. Только вот знакомые мебель, огни за окном и мамины пирожки на столе не вызвали обычного ощущения комфорта и покоя. Наоборот, что-то подсказывало ему, что где-то здесь, на этих десяти квадратных метрах кухонного пространства, его подстерегает опасность. От осознания этого факта его проняла жуткая дрожь, тело забилось в ознобе, по нему прошла обжигающая волна страха, поднявшая дыбом волосы на затылке. Вдруг его внимание привлек звук воды, капавшей из смесителя в металлическую раковину. Тихий поначалу, этот звук стал стремительно набирать интенсивность, превратился в барабанный бой, в набат, в металлический лязг металла о металл, больно пульсирующий в висках и отдающийся в ноющей пояснице. Больной понял, что этот страшный звук появился неспроста, что он предупреждал о ком-то чужом, притаившемся за кромкой раковины. Неужели опять змея? Судорога страха вновь пронеслась по ноющим мышцам. С выпрыгивающим от ужаса сердцем Лейтенант приблизился к краю раковины, скрывающей невидимую опасность, и заглянул внутрь. Увиденное поразило его. Огромная – с кулак – навозная муха сидела у стока и, казалось, ждала появления Лейтенанта. Звук падающей на металл воды внезапно исчез. Исчезли и все остальные шумы мира. И в этой внезапно наступившей абсолютной космической тишине раздалось жужжание огромных крыльев – муха поднялась в воздух. Лейтенант в панике заметался по кухне, не в состоянии найти выход и пытаясь укрыться от мерзкого насекомого, которое норовило приблизиться к его лицу. Ему вдруг почудилось, что отвратительные крылья отдают сладковатым запахом мертвечины – разлагающейся плоти и гнилой крови, собравшейся в густую черную лужу. Не в силах более совладать со страхом и отвращением, он нагнул голову над раковиной. Его вырвало. В этот момент он в панике осознал, что его вырвало самим собой, что его нутро исторгнуло не смесь желчи и непереваренной пищи, а саму бессмертную душу. Что та не воспарила, как в более приятных снах, а провалилась в страшное отверстие стока, неожиданно забурлившего и заклокотавшего, как будто в него вливались сточные воды целого города. Лейтенант попробовал крикнуть, но лишь захлебнулся и, обожженный холодом, полетел куда-то вниз, кувыркаясь и отчаянно размахивая руками, задевая за что-то скользкое, мягкое и мерзкое. И вот это бесконечное падение в бездну бреда внезапно прекратилось. К сожалению, удар спиною о песчаную поверхность гигантского цирка не стал концом видения, а лишь послужил прелюдией к его новому этапу.

Неожиданно из сотен тысяч криков, улюлюканий и воплей, раздававшихся со всех сторон самого большого римского амфитеатра, он услышал один – пронзительный женский:

– Беги! Беги, ретиарий, пока он не распотрошил тебя как рыбу!

Он смог разобрать и несколько других возгласов, преимущественно мужских:

– Вспори ему брюхо, фракиец!

– Умри стоя, смазливый трус!

– Найди свой трезубец, вонючка!

«Ага, – подумал Лейтенант в своем непрекращающемся малярийном бреду, – значит, вот о чем вся эта история! Начитался книжек о Древнем Риме!» Что ж, чего-чего, а бегать и прыгать он умел! И в этом плане кошмар с гладиаторским боем вполне имел смысл, если можно сказать подобное о лихорадочных видениях. Насколько он помнил, «ретиарием» римляне называли единственный тип гладиатора, которому не существовало аналога среди воинов различных народов и чье вооружение заключалось в похожей на рыболовную сетке, длинном трезубце и коротком, остро отточенном ноже – чтобы в случае чего вовремя избавиться от своих собственных тенет. Его единственными доспехами являлась чешуйчатая металлическая пластина, прикрывавшая одну руку от кисти до ключицы. Главными преимуществами ретиария в бою как раз и были легкость его ноши и умение быстро двигаться. Лишь хорошо сложенный молодой мужчина с длинными ногами имел шанс не просто увернуться от тяжело вооруженных мурмиллиона или хопломаха, [18]18
  Разновидности тяжело вооруженных гладиаторов, имевших меч, шлем, ручные и ножные доспехи, а также щиты.


[Закрыть]но и победно завершить схватку. Словом, если бы ретиариев набирали в наши дни, то лучшими кандидатами стали бы легкоатлеты. «Ладно, – угрюмо подумал Лейтенант-ретиарий, уворачиваясь от очередного удара фракийца и одновременно подхватывая с песка свой трезубец, – сейчас я вспомню хулиганское детство!» Отбежав метров на двадцать, он остановился перевести дух и решить, что же делать дальше. Фракиец – в полностью закрывающем голову шлеме с гребнем из конских волос, с тяжелым круглым щитом и длинным, заточенным с одной стороны кривым мечом, – наступил прямо на его сеть, уроненную в неудачный момент боя. Театрально подняв клинок, он прорычал из глубин шлема:

– Иди сюда, моя рыбка, из твоей требухи я сварю похлебку для свиней!

Голос прозвучал глухо, как будто кто-то кричал из металлической трубы, но достаточно громко, чтобы его расслышала почтеннейшая публика. Раздался одобрительный шум, нараставший по мере того, как остроту гладиатора передавали дальше и выше по рядам огромного цирка. Римляне любили жестокие зрелища, но всегда были готовы поощрить и хорошую шутку. Случалось, когда умение вовремя развеселить зрителей спасало жизнь тому или иному гладиатору.

– Может, ты собрался варить этот суп для твоих хрюкающих родственников? В кастрюле, которую натянул на свою тупую голову? – не остался в долгу Лейтенант-ретиарий, попутно поставив себе «пятерку» за неожиданно удачный образчик римского солдатского юмора. Цирк взвыл от восторга:

– Молодец, красавчик!

– Рыбешка, а теперь так же отбрей ему и его поросячий хрен!

– Целься в брюхо – не промахнешься!

По-видимому, фракийцу совсем не понравились ни комментарии по поводу его действительно выпиравшего над широким кожаным поясом живота, поросшего седой шерстью, ни то, с какой легкостью этот сопляк украл у него аплодисменты римской публики. Покрывающая его обнаженную спину блестящая испарина говорила о том, что нести на себе доспехи и оружие, вдвое тяжелее обычных солдатских, было далеко не самым легким делом. Но, в отличие от солдатского, бой гладиаторов длился десять-двадцать минут, а потому хорошо тренированные атлеты обычно с легкостью справлялись со своей ношей. Наконец, плюнув на свое стратегически важное обладание потерянной сетью, фракиец издал боевой клич и ринулся на молодого гладиатора. И тут случилось неожиданное. Вместо того чтобы опять убежать – именно этого можно было ожидать от легко вооруженного юноши, – Лейтенант, напротив, быстро помчался навстречу фракийцу. Все четверть миллиона зрителей Циркуса Максимуса затаили дыхание. Пару секунд, пока противники сближались, слышались лишь лязганье доспехов и тяжелое дыхание фракийца. И вот, когда между ними оставалось не более пяти метров и когда зрители подумали, что сейчас-то кривой меч тяжело вооруженного гладиатора распорет стройное тело сошедшего с ума ретиария, произошло чудо. Вместо того чтобы напороться на клинок противника, Лейтенант подпрыгнул вверх, изогнувшись так, как будто преодолевал планку на первенстве Москвы среди юниоров. Фракиец, уже занесший меч для убийственного удара и не способный остановить инерцию тяжелого тела, лишь беспомощно открыл бородатый рот под глухим забралом шлема, пытаясь увидеть, куда делся его противник. Тот же, пролетая над ним, ухватился за гребень из конского волоса и дернул его вбок и вниз. Фракиец тяжело рухнул на песок арены. Ретиарий приземлился коленом на грудь ветерана так, что явственно хрустнули поломанные ребра. Сжав зубы от боли в ушибленном колене, Лейтенант решил: «Бредить так бредить!» – и двинул своему поверженному противнику тупым концом трезубца по торчавшему из-под шлема кадыку. Тот захрипел, дернулся всем телом и остался лежать без движения. Поединок был закончен. Цирк взревел от восторга. Разумеется, публика, как всегда, разделилась во мнениях по поводу дальнейшей судьбы поверженного гладиатора. Понять, кто кричал «Missus!», [19]19
  «Помиловать!» (Лат.)


[Закрыть]а кто, наоборот, голосовал за немедленную смерть зажившегося на этом свете ветерана-фракийца, было трудно. Поскольку тот и так лежал без движения и даже не мог приподняться, чтобы принять свой конец подобающим гладиатору образом – обняв колено противника и подставив ему свою шею, – распорядитель игр решил сделать ставку на милосердие. Взмахнув платком, он вызвал одновременные крики полного одобрения и разочарования. Впрочем, те, кто протестовал против дарования фракийцу жизни, делали это без всякой настойчивости, а скорее из принципа. Зачем они сюда пришли, в самом деле? Зря драть горло да покрываться потом на жуткой жаре? Жалеть какого-то толстобрюхого гладиатора?

* * *

– Доктор, что с ним, это малярия?

– Девушка, сначала надо сделать анализ крови! Пока симптомы таковы, что болезнь может оказаться любой из двух десятков лихорадок, которые мне пришлось здесь увидеть!

– Так дайте же ему какое-нибудь лекарство!

– Единственное, что я мог ему дать, моя милая, это жаропонижающее и средство от головной боли! Лаборант появится на работе только утром! До этого придется потерпеть: если сейчас ввести ему что-нибудь сильнодействующее вроде делагила, мы так и не поймем, малярия это или, скажем, желтая лихорадка!

– А если жаропонижающее не подействует? Ведь у него уже сорок!

– Лаборант появится через четыре часа, тогда и посмотрим! Ничего, парень крепкий, спортивный, заболел в первый раз, должен выжить!

* * *

Начавшийся вдруг шум был такой интенсивности, что Лейтенант невольно огляделся вокруг. Поскольку Циркус Максимус первоначально предназначался для проведения еще одной любимой забавы римлян – скачек, он имел несколько вытянутую форму, напоминавшую современный футбольный стадион.

Посреди посыпанной песком арены возвышался некий каменный гребень, по-видимому, служивший для гоночных колесниц естественным ориентиром во время соревнований. Лейтенант, которому начинало нравиться участие в этом довольно интересном кошмаре, решил напрячь замутненный токсинами плазмодиев мозг и понять, почему его поединок происходил в этом, гораздо более старом амфитеатре, а не в знаменитом Колизее.

В этот момент шум многотысячной толпы принял несколько иной характер, и новоиспеченный ретиарий попытался понять суть происходящего. Сделать это оказалось не так уж и трудно. Метрах в пятидесяти от себя он увидел императорскую ложу, в которую, по всей видимости, в сопровождении ярко одетой свиты зашел ее хозяин в пурпурной тоге. Толпа взорвалась восторженными криками:

– Слава тебе, о Неро Клаудиус Цезарь Друзус Германикус, великий и несравненный!

– Приветствуем тебя, потомок Цезаря, продолжатель его великих дел!

– Долгих лет тебе, император, и твоей жене Поппее!

Что ж, все в малярийном кошмаре советского офицера стало на свои места. Действительно, Колизей построил позже Веспасиан Флавий. Тот самый, который был таким неотесанным неучем, что умудрился уснуть на представлении самого Нерона. В результате преторианцы-телохранители с позором вышибли его из театра. Ведь, как было известно всему двадцатимиллионному населению империи, Нерон ценил свое актерское дарование и жаждал соответствующей славы гораздо больше, чем, скажем, лавров покорителя Востока. Поэтому, когда через пару лет к Веспасиану прибыл гонец с приказом о назначении командующим в мятежную Иудею, он подумал, что его пришли арестовывать. Десятилетие спустя этот основоположник династии Флавиев, бывший хорошим генералом и неплохим администратором, но в то же время не обладавший харизмой своих предшественников, решил завоевать симпатию плебса с помощью строительства нового амфитеатра по последнему слову тогдашней науки и техники. Сразу скажем, что повысить свою популярность таким затратным способом ему удалось в гораздо меньшей степени, чем подавлением восстания евреев. Лейтенант удивился бы, узнав, что вышеупомянутая историческая личность в данный момент в компании еще одного будущего императора – совсем еще молодого Тита – с дружелюбным одобрением разглядывала его ладную фигуру в набедренной повязке.

Нерон устроился в своей ложе и величавыми кивками головы с густыми светлыми волосами отвечал на искренние восторги черни и гораздо менее сердечные приветствия знати. Распорядитель игр решил продолжить шоу и, видимо получив какой-то знак от императорской свиты, объявил следующий номер:

– Ретиарий против секутора!

Толпа вновь взревела от восторга. Секутор – классический противник ретиария – был идеально оснащен для боя с ним. Так же закованный в броню, как и скопированный с греческого пехотинца-гоплита хопломах, он имел одно важное отличие. Все его доспехи делали идеально гладкими, без всяких украшений и выступов – чтобы затруднить ретиарию использование его сети. Даже шлем появившегося на арене гладиатора был абсолютно круглым, с двумя дырками-бойницами, сквозь которые холодно смотрели голубые глаза северного варвара-тевтонца. Забеспокоившийся было Лейтенант вдруг вспомнил, что он бредит и, философски подумав, что уж в кошмаре-то с ним ничего плохого произойти не может, вступил в очередной бой. Очень скоро, побегав вокруг своего противника и пощупав его оборонительные рубежи, он понял, что, даже будучи закованным в броню, тот обладал гораздо более проворными ногами, чем ветеран-фракиец. Без лишних, способных утомить его движений, без оскорбительных криков тот мгновенно использовал любую возможность, чтобы повредить сеть или попытаться отсечь мечом от древка металлический наконечник трезуба. Это ему, впрочем, пока не удавалось. В какой-то момент секутор решил, что достаточно усыпил бдительность своего юного противника. Он сделал внезапный выпад, отразив щитом удар трезубца и попытавшись направить лезвие короткого, но острого испанского меча в шею Лейтенанта. Лишь быстрые ноги, выработанная занятиями каратэ реакция и закованная в доспехи рука спасли нашего бредящего героя от возможно смертельного удара. Публика приветствовала это неожиданное развитие событий громкими криками. Ей уже надоели скучные топтания двух бойцов друг вокруг друга. Все они, включая женщин и даже первых христиан, пришли сюда увидеть кровь, а ее-то сегодня пока пролито не было.

Отбежавший в сторону Лейтенант все же решил не торопиться – в отличие от варвара-секутора, он уже одержал сегодня красивую победу и успел завоевать симпатии толпы. Думая над тем, как подобраться к обладателю страшных в своем спокойствии голубых глаз, он вдруг понял, что нужно делать. В последующие пять-шесть минут он резко активизировал свои действия, забегая с разных сторон и пытаясь нанести удары трезубцем на разных уровнях – в шею, не защищенную броней грудь и по внутренним поверхностям бедер. Разумеется, его оппонент легко отбил все эти вполне ожидаемые атаки. В сверкающих сквозь бойницы глазах появилось выражение свирепого превосходства. Варвар подумал, что с этим-то молокососом он несомненно справится. Было бы неплохо нанести смертельный удар этому смазливому ретиарию его собственным трезубцем. Скажем, воткнуть его прямо в лицо, чтобы застонали от ужаса все его поклонницы. Надо сказать, что, поскольку ретиарии были единственными из гладиаторов, кто обходился без шлема, ланисты – владельцы гладиаторских школ – специально подбирали на эту роль мужчин с приятными чертами лица. Варвар, чья голова уже к двадцати пяти годам оказалась иссечена всевозможными шрамами, завидовал этому юноше, а потому позволил своим чувствам помешать столь необходимой в бою холодной концентрации внимания. Когда ретиарий неожиданно подвернул ногу и упал на песок, секутор лишь удовлетворенно отметил, что боги действительно благоволят к нему в этот солнечный день, и бросился к, казалось, временно беспомощному противнику. Но когда он – торжествующий и забывший об осторожности – приблизился к Лейтенанту, тот вдруг резко повернулся и обеими руками бросил в узкие глазницы шлема варвара большую пригоршню песка. Его крупицы попали не только в широко открытые голубые глаза тевтонца, но и на время перехватили его дыхание, когда он от неожиданности вдохнул песок широко открытым ртом. Выпустив из рук щит и роняя невольные слезы, он как сумасшедший размахивал мечом, пытаясь поразить невидимого пока ретиария, столь коварно ушедшего от, казалось, неминуемой смерти. И в этот-то момент Лейтенант спокойно, под одобрительный рев толпы, набросил на своего противника сеть. Отчаянные попытки секутора избавиться от проклятых тенет привели лишь к тому, что он запутался в них окончательно, хотя ему и посчастливилось удержать в руках свой короткий меч. Раздавшиеся со всех сторон вопли плебса и потерявших на время свою чопорность аристократов не вызывали сомнения в том, на чьей стороне были симпатии зрителей:

– Добей его, симпатяга!

– Бей в грудь или в горло!

– Отправь варвара на корм рыбам!

Тевтонец, понявший, что боги оставили его, не стал дожидаться решения императора. Нерон, в первые годы правления запретивший добивать побежденных, впоследствии растерял свое милосердие. Смерть, так или иначе, была неизбежной. Нащупав рукоятку меча, по-прежнему путающийся в сетях варвар направил острый конец клинка в свою обнаженную грудь и упал на него так, что тот прошел сквозь его тело. Цирк одобрительно загудел, оценив мужественную гордость поверженного бойца и дождавшись первой порции крови, пролившейся сегодня на песчаную поверхность арены. Лейтенант в оцепенении смотрел на судороги умирающего воина, дивясь тому, насколько реалистичными оказались картины его бреда. Наконец голубоглазый варвар затих, а пятно окровавленного песка под ним приняло внушительные размеры. Секутор был мертв. Поверхность арены невдалеке вдруг вздыбилась, и в ней возникла черная дыра. Вздрогнувший от неожиданности Лейтенант с ужасом увидел, как оттуда вылезли жуткие существа – рабы, одетые богами потустороннего мира. Они сноровисто и деловито потрогали ногу убившего себя гладиатора раскаленным железным прутом (тот не шелохнулся) и, зацепив мертвое тело крючьями, утащили его в свою подземную берлогу. Один из рабов, задержавшись, быстро засыпал кровяное пятно свежим песком. Спустя пять минут уже ничто не напоминало о только что произошедшем здесь бое. Наш бредящий герой вдруг подумал, что пора заканчивать с этим кошмаром, и попробовал вынырнуть из него. Он сделал одно мысленное усилие, затем другое. Он даже расслышал было где-то далеко, в другой реальности, знакомый голос Тани, говорившей кому-то: «Или езжайте за своим лаборантом, или я сейчас разбужу главного военного советника!». Но ничего не вышло: он так и стоял на арене под палящим солнцем. Лейтенант не совсем представлял себе, как же теперь будут развиваться события, повинуясь причудливым соединениям нейронов в его потревоженном ядом плазмодиев мозгу. На секунду он вспомнил о полученных накануне солнечных ожогах и невольно поежился, испугавшись еще худших последствий. Но потом ему стало ясно, что уж чего-чего, а подобного в кошмарах бояться не стоит!

* * *

– Sine missione! [20]20
  Бой до смерти! (Лат.)


[Закрыть]– вдруг раздался громкий, хорошо поставленный и какой-то рокочуще-густой голос.

Лейтенант вдруг понял, что голос этот принадлежал рыжеватому человеку в пурпурной тоге, величественно восседавшему в императорской ложе. «Да чтоб ты пропал!» – неласково подумал наш герой и вновь попытался избавиться от навязчивого бреда или, на худой конец, нырнуть в менее кровавый кошмар. И вновь это не удалось. Нерон пропадать отказался и, взяв в пухлую руку сверкнувший зеленоватыми лучами камень, прищурившись, посмотрел сквозь него на Лейтенанта. Тот сразу вспомнил, что близорукий персонаж его кошмара, как писали историки древности, использовал огромный изумруд в качестве лорнета. Хотя до императора и его свиты было метров пятьдесят, Лейтенанту показалось, что он встретился взглядом с потомком Цезаря. И даже на таком расстоянии сумел многое прочитать в его серых глазах. Там отражались любопытство и жестокость, пытливый ум и детская непосредственность. Но, как вдруг понял Лейтенант, больше всего в этих подслеповатых глазах было ревности. Повелитель огромной и могущественной империи римлян завидовал славе юноши-гладиатора!

– Sine missione! – вслед за официальным хозяином игр повторил одетый в расшитую золотом и жемчугами тогу распорядитель с толстым слоем пудры на потрепанном жизнью лице. Еще один взмах платка, и в открывшихся воротах показался новый противник.

– Ваше императорское величество, прекрасная императрица Поппея, уважаемая римская публика! Сейчас перед вами сразятся ретиарий и сагиттарий!

Цирк зашумел, обсуждая услышанное. Лейтенант не знал, а потому и не смог вспомнить, что термин «сагиттарий» в Древнем Риме означал гладиатора-лучника, закованного в броню с головы до ног. Историки так и не смогли определить, с кем вооруженный подобным образом боец должен был сражаться. На всякий случай, наш герой приготовился к худшему. Казалось, даже всезнающие зрители затруднялись подсказать вдруг ставшему звездой гладиатору, какого же Юпитера ему теперь делать. Дувший до этого легкий ветерок, трепавший полотнища солнцезащитных тентов, неожиданно прекратился. Над ареной воцарилась жуткая тишина. От песка пахло сыростью и гнилой кровью десятков тысяч убитых здесь людей. И тут кошмар Лейтенанта принял неожиданный поворот. «А вдруг, – похолодел он от страха под палящим солнцем, – это не бред? А что, если я бредил там, в Африке, в двадцатом веке нашей эры? А если сейчас окажется, что опасность представляют не взбесившиеся комитетчики с гадюками, шприцами и пистолетами, а вон тот дядька в шлеме, уже поднявший свой лук?» Лучник действительно решил, что достаточно долго раскланивался с императорской ложей, и приступил к довольно простой, с его точки зрения, задаче: расстрелу фактически беззащитного ретиария с помощью тяжелого персидского лука. Длинная и толстая стрела, пущенная из такого оружия, могла пробить насквозь и сирийскую кольчугу, не говоря уже о голом торсе молокососа, которому, по мнению сагиттария, сегодня и так уже слишком много везло. Вытерев о кожаный пояс мокрые от пота пальцы, лучник вытащил из колчана за спиной первую из дюжины стрел и приготовился к выстрелу. Лейтенант, на время отогнавший тревожную мысль о том, бредит ли он на самом деле, понял, что бой будет или коротким, или, наоборот, достаточно продолжительным. Скорее всего, его противник думал, что выбранная ретиарием стратегия будет заключаться в наматывании кругов по арене с одновременным уворачиванием от посылаемых в него стрел. Сагиттарий будет постепенно прижимать его к краю цирка, ограничивая поле для маневра и выходя на дистанцию, с которой будет невозможно промахнуться. Далеко у ворот зазвенела отпущенная тетива из бычьих жил, и первая стрела едва не поразила ретиария в открытую грудь. Лейтенант отскочил в сторону, одновременно отметив, что лучник – как футболист, бьющий пенальти, – сделал ставку на то, что его противник отпрыгнет вправо. По счастью, в этот раз наш герой уклонился в противоположном направлении. Интересно, повезет ли ему в следующий раз? Лейтенант решил не дожидаться ответа. Когда лучник опять спустил тетиву, он плашмя упал на землю, услышал свист пролетевшего рядом снаряда, тут же поднялся и помчался прямо на сагиттария. Тот, не угадав намерений противника и ожидая, что он еще несколько секунд пробудет на песке, выпустил очередную стрелу почти вертикально вверх. Несущийся к нему ретиарий не увидел, как та, достигнув апогея, устремилась вниз и через мгновение воткнулась туда, где какие-то секунды назад находилось его тело. Набирая скорость, он как в замедленном фильме видел лучника, грациозным движением правой руки достающего из-за спины четвертую стрелу. Сагиттарий потерял драгоценные крупицы времени на третий выстрел, а потому у Лейтенанта появился шанс достигнуть линии броска трезубца до того, как лучник спустит тетиву. Если бы рука сагиттария дрогнула, то Лейтенант, возможно, и смог бы метнуть свое единственное оружие еще до того, как противник пошлет смертоносный снаряд в его стремительно приближавшийся силуэт. Был полдень, а потому ни один из гладиаторов не имел преимущества атаки со стороны солнца. В тот самый момент, когда лучник с характерным жужжащим звуком спустил тетиву, Лейтенант метнул свой трезубец и упал на песок, закрыв руками голову и торс. Уже в падении он почувствовал резкую, как будто от ожога, боль в пальцах левой руки, а потом, через мгновение, услышал жуткий рев зрителей.

Едва очнувшись от падения, он посмотрел в сторону лучника и не сразу увидел его. Поднявшись на ноги, Лейтенант смог разглядеть, что тот лежит навзничь и что у него вдруг вырос длинный рог. Рогом оказался удачно брошенный трезубец, попавший не успевшему отклониться сагиттарию прямо в голову. Зубья не смогли пробить толстый металл шлема, но они прошли сквозь редкие прутья забрала и угодили в глаза лучника. Он умер мгновенно. В его колчане за спиной остались восемь стрел. Лейтенант посмотрел на свои пальцы: на них оказался глубокий, до самой ослепительно белой кости, порез, из которого обильно текла кровь. Он очень устал, ему хотелось пить, его сильно тошнило. Словом, нашему герою очень хотелось забраться в тихое, прохладное место. Где в него не норовили бы воткнуть поглубже заостренный кусок железа. Где после соревнований надо не зашивать разорванные стрелой пальцы, а идти в душ, а потом литрами пить холодную газировку с сиропом из автомата в раздевалке спорткомплекса. Где ему не надо было убивать, чтобы спасти свою жизнь и развлечь почтеннейшую публику.

* * *

– Что ж, анализ на «толстую каплю» ясно показывает малярию! Девушка, вы бы не сердились, а радовались, что у вашего молодого человека понятная мне болезнь! А не какая-нибудь Эбола или Марбург! От которых нет иных средств, кроме молитвы и плясок шамана!

– Посмотрите! У него идет кровь из левой руки! Что с ним происходит?!

– Гм… Действительно, непонятно! Может, пациент в бреду порезался иглой от капельницы? А откуда в ране песок?

– Очнись! Да очнись же!

– Не беспокойтесь, температура падает! Видимо, приступ заканчивается, и скоро он должен очнуться! Если, конечно, не впадет в кому! Тьфу, надо было промолчать! Девушка, вы бы лучше пошли и умылись! А мы пока ему коктейль внутривенный приготовим!

* * *

Выскочивший на арену хозяин ретиария – ланиста – прежде служил центурионом в римской армии. Выйдя на пенсию, он решил вложить свои сбережения в дело, суть которого понимал лучше всего. В конце концов, разница между командованием центурией легионеров и управлением школой гладиаторов сводилась лишь к тому, что первые были людьми свободными, а вторые – жалкими рабами. Впрочем, к правлению Нерона чуть ли не половина бойцов арены происходили из свободнорожденных граждан. Этих – некоторые из них были аристократического происхождения – влекли возможность получить славу и деньги, приблизительно соответствовавшие статусу известного киноактера, спортсмена или рок-звезды в наши дни. Устраивали их и сравнительно комфортная жизнь с боями два-три раза в год, и неизменное внимание женщин, и немалые денежные призы в случае победы. Разумеется, в случае поражения их тела утащили бы крючьями одетые богами царства мертвых рабы. Но для профессионального гладиатора среднестатистический риск погибнуть в бою был примерно таким же, как и у любого солдата разбросанных по всему миру двадцати восьми легионов Рима. На потном лице Ланисты Лейтенант прочитал смешанные чувства – радости хорошо заработавшего ловчилы и суеверного страха боящегося спугнуть удачу лакея.

– Эй ты, скиф немытый, тебя истребовал сам император! Беги к ложе, да побыстрее! И не держись за рану! Как будто тебе член отрубили! Все важное-то цело! Просто царапина! Держись мужественно, но почтенно! И не вздумай заглядываться на Поппею! Враз лишишься и своей кудрявой башки, и смазливой рожи!