Текст книги "Отец городов русских. Настоящая столица Древней Руси."

Автор книги: Андрей Буровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 33 страниц)

О приключениях Ивана Берладника можно написать приключенческую повесть. Как-то раз он даже сделался князем Галича – на несколько часов, но все же сделался. Ивана Берладника отравили в Фессалониках, в Византии, по прямому приказу Ярослава – еще в 1161 году.

Но у Ивана Берладника был сын Ростислав – тоже княжеского рода, тоже претендент! Сила Ростислава Берладника была еще и в любви тех, кого у нас называют так неопределенно, порой чуть ли не любовно: пролетариатом.

Бездельники, пьяницы, рабы, попрошайки, плебеи, всякий сброд любили не самого Ростислава, разумеется! Они любили сечь-Берлядь, уютное гнездышко разбоя и анархии в устье Дуная, берладников. Летописец сообщает, что многие бояре были недовольны, когда город Галич послал послов к Ростиславу Берладнику… но их голос не был решающим.

Полки Берладника подошли к Галичу одновременно с подкреплениями из Венгрии.

По одной версии, венгры наголову разбили Берладника, по другой – боя не было: Ростислав Берладник с несколькими дружинниками бросился на врага; фактически – самоубийство.

О дальнейшем тоже существуют две версии. По одной, венгерской, израненный Ростислав умер ночью от ран. По другой, русской, венгры «приложили яд» к ранам Ростислава Берладника.

Уже без всяких версий известно, что князь Андрей при появлении войска Ростислава велел галичанам приносить новую присягу, целовать крест на верность. Галичане принесли клятву, но приуныли: получалось, освободить их от венгров больше некому.

Где же ты, где, опрометчиво изгнанный Владимир?!

Владимир и его попадья

А Владимир к тому времени уже около восьми месяцев просидел на вершине башни, в шатре. Чем он там занимался? Пел песни? Считал звезды? Мечтал? Беседовал с пролетающими птицами? Об этом тоже молчит летопись. Наверное, венгры уже не принимали его в расчет. А может, просто не были жестокими людьми, да и не считали русских такими уж чужаками. Во всяком случае, они пустили к Владимиру… его невенчанную жену, попадью. Так сказать, на романтическое свидание с мужем.

Перед свиданием женщину обыскали, но вот в прическу полезть не догадались. И попадья принесла в прическе то, чего арестантам во все времена не дают категорически, – кинжал. В ту же ночь князь Владимир разрезал свой кожаный шатер на ремни, связал из них длинную веревку и спустился с осточертевшей башни.

Попадья прекрасно организовала побег: внизу Владимира ждали верные люди. С ними он побежал не на Русь – там он нигде не мог рассчитывать на поддержку. Владимир побежал на запад – туда, где шла к Константинополю армия Третьего крестового похода, армия германского императора Фридриха Барбароссы.

Сидя на башне, он не мог знать, что происходит на Руси. Тем более не мог знать, что Фридрих Барбаросса идет через венгерские земли. Если даже Владимир сам принимал решения, без советов попадьи или дружины – то информацию ему собирали и принесли готовую.

Вообще же с этого момента Владимир показывает себя просто исключительно ярким и умным политиком, решительным человеком, сильной личностью.

Очень может статься, он и всегда таким был – но таланты Владимира не могли проявиться, пока он был неугодным отцу княжичем, которого ни отец, ни мать ни до чего не допускали и которому ничего не давали самому делать. И когда он спивался в Галиче под бдительным оком ненавидящего отца.

Во всяком случае, с момента побега князь Владимир не сделал буквально ни одного неправильного или невыгодного шага. Он сразу же, буквально спустившись с башни, совершил ряд поступков, требовавших от человека и ума, и душевных сил, и воли. Кстати! С этого же времени Владимира перестают попрекать пьянством – видимо и правда, пил от отчаяния и тоски, пока не мог заняться чем– то более полезным.

Несколько дней пробирался Владимир по чужой земле, пока не услышал немецкую речь воинов Фридриха Барбароссы. Встреча Владимира и Фридриха получилась сердечной. Фридрих Барбаросса помнил Ярослава и готов был помогать его сыну. Фридрих приходился дальним родственником Владимиру по сестре Владимира Мономаха Евпраксии-Адельгейде, жене старого сатаниста, императора Генриха.

С венграми Фридрих не хотел ссориться: ему было необходимо, чтобы венгры пропустили через свою страну армию Крестового похода. Он придумал, как помочь Владимиру, не говоря ни слова королю Беле: отправил его с письмом к королю Польши Казимиру Справедливому. В этом письме Фридрих просил помочь Владимиру вернуть престол. Польский король давно искал управы на слишком захватчивых венгров, появление Владимира было для него просто подарком судьбы. Союзный Галич! Это полезно и против венгров, и против собственных бояр-можновладцев.

Когда до галичан дошла весть о появлении в Галицкой земле войска во главе с Владимиром и польским полководцем Николаем, началось восстание. Бил вечевой колокол, бежали вооруженные горожане, еле-еле треть венгерского гарнизона вырвалась из города и ушла в боевом порядке.

Венгры больше никогда не возвратились. Ни один из претендентов на галицкий престол тоже больше ничего не говорил.

Последние годы Владимира

Владимир – опять Галицкий князь… И тут он опять, в очередной раз показал, что он сын своего отца и что яблочко не всегда далеко откатится от яблоньки. Он проявил просто исключительные дипломатические таланты!

Свое правление Владимир начал с того, что написал письма Фридриху Барбароссе и владимирскому князю Всеволоду Большое Гнездо. Фридриха он очень хвалил и благодарил, просил снова помочь, если его в очередной раз начнут свергать. И послал ему две тысячи гривен, о которых они условились еще в Венгрии, в походном шатре.

Выплата двух тысяч гривен не была данью, не означала подчинения Галицкой земли Священной Римской империи. Это был личный должок старинному другу семьи императору Фридриху – за помощь. Деньги вносились и в 1190 году, но не позже: в июне этого года 70-летний император Фридрих Барбаросса утонул в реке. По другим данным, его хватил удар во время купания: он слишком резво прыгнул в холодную воду – и отказало сердце.

А Всеволода Большое Гнездо Владимир Галицкий просил о поддержке, говоря: «Отче господине… удержи Галич подо мною, и яз… во твоей воле есмь всегда». Такие слова очень понравились Всеволоду III Большое Гнездо, и он написал всем основным князьям Руси письма, в которых сообщал: всякий, кто покусится на Галич, будет иметь дело с ним, с Всеволодом III…

С владимирским князем на Руси никто ссориться не хотел. В Европе Всеволода знали мало, но венгры и поляки совсем не хотели ссориться с германским императором Фридрихом Барбароссой.

Десять лет, с 1189 по 1199 год, до самой смерти Владимир спокойно правил Галичем. Заключив мир с Венгрией, он тут же забрал томящихся в плену жену и сыновей.

Прожил Владимир недолгую жизнь: родившийся в 1151 году, провел на этом свете всего 48 лет. Но все же судьба его сложилась куда удачнее судьбы отца, тут нет слов! Ведь он и вел себя разумнее отца: не сажал на престол никого из своих сыновей. В год смерти отца мальчики были уже юношами, но Владимир не пытался посадить их на трон (как и польский Казимир сделал сыновей Эстерки дворянами, но не наследниками престола).

Что характерно – никто и никогда больше не укорял его худородством жены и не требовал взять другой супруги, более достойной.

Что еще характернее – Владимир был умерен в питии вина, не буянил, активно занимался государственными делами.

Жаль, мы по-прежнему ничего не знаем об эмоциональной жизни героев повествования. Ни о том, вспоминали ли Владимир и попадья свои приключения в Венгрии. Ни о том, часто ли снилось Владимиру, как трещат кожи шатра под кинжалом, как он висит на этом зацепленном за зубец башни ремне над пропастью, поглядывая на гаснущие предрассветные звезды.

Можно предположить, что не раз и не два просыпался он, увидев: вот опять входит в шатер «лучший друг» князь Андрей с вооруженными венграми… Просыпался, с удовольствием обнимал попадью, с улыбкой опять засыпал. Но это будут только не основанные ни на чем догадки.

А вообще: какая интересная семья! И папа, и дочь, и сын – полны сильных, полнокровных страстей; влюбляются – так на десятилетия, верны избранникам/избранницам, идут до конца.

Жаль, современники не оценили.

Объединение Юго-Запада

После смерти Владимира Ярославича его сыновья не оспоривали своих прав на престол. И они, и попадья навсегда исчезают из летописей – как и «Настасьич».

В 1199 году Роман Волынский добился своего: присоединил к Волыни Галич и Галицкую землю. Так возникло мощное богатое государство, не раз заявлявшее о своем первенстве на Руси.

Судьба этого государства ничуть не менее бурная, чем у прежнего Галича, кончившегося с Владимиром. История эта по-прежнему полна всевозможных приключений и безобразий. Всего шесть лет радовался победе князь Роман Галицкий: в 1205 году он пошел очередным походом на Польшу и погиб. Галицкие бояре не были бы сами собой, не подними очередного мятежа. Они и подняли! Вдова Романа с малолетними сыновьями Даниилом и Васильком бежала в Венгрию.

Бояре призвали на княжение потомков прежней династии, трех сыновей Игоря и Ефросиньи Ярославны. Наверное, бояре надеялись (в очередной раз!) сделать из своих ставленников послушное их воле орудие.

Княжичи сдуру пришли, рассчитывая усмирить феодальную вольницу. Несколько лет они воевали с венграми, поляками, другими князьями Руси, но больше всего – с галицкими боярами. Братья стали подавлять боярскую вольницу, казнили нескольких бояр. В 1211 году бояре провели к Галичу венгров.

По одной версии, венгры взяли в плен и отдали боярам Игоревичей; по другой версии, Игоревичей схватили сами бояре: набат, восстание, горожане врываются в княжеские терема. Романа и Святослава Игоревичей они повесили. Только Владимир Игоревич спасся вместе с женой – дочерью Кончака.

Следующие 25 или 26 лет прошли вообще в тихом ужасе. Бояре то зовут на княжение Даниила Романовича, то свергают его. То подросший Даниил сам является в Галич и начинает опускать и обижать бедных бояр.

Среди всего прочего, князем объявлял себя даже некий боярин Владислав: «вокняжился и сел на столе». Случай это уникальный в истории Руси! Никогда и нигде не бывало ничего подобного. Даже жаль, что венгры не оценили эксперимента, попытку вырастить в одном из княжеств новую династию, параллельно Рюриковичам. Все тот же принц Андрей сверг Владислава и посадил в тюрьму, где он и умер. На этот раз вежливых расшаркиваний и шатра на башне не было.

Даже в конце 1230-х, когда взрослый Даниил железной рукой подавил боярскую махновщину, «бояре галичстии Данила княжем себе называху, а сами всю землю держаху», и все время «крамоле бывши в безбожных боярах галичных».

Почему это важно

На первый взгляд, у Юго-Запада и Северо-Запада нет решительно ничего общего, и зря автор так долго рассказывал про Юго-Запад. Но это не так, общее есть… Это общее – колоссальная власть не князей, а бояр! Еще С. М. Соловьев отмечал «явление, подобных которому не видим в остальных волостях русских» – а именно «важное значение бояр, перед которым никнет значение князя».

Нигде больше на Руси бояре не пытались захватить фактическую власть и менять князей по нескольку раз в год. Нигде больше не пытался вокняжиться боярин. Нигде больше бояре не были до такой степени независимы от князя.

Эти бояре очень похожи на графов и герцогов других стран Восточной Европы, особенно Венгрии и Польши. Называются иначе, вера другая, а поведение – такое же. Та же феодальная вольница, вечно воюющая с королями.

Но есть черта, резко отделяющая Галич от Польши и Венгрии: это вечевой строй. Дворянство католического мира резко отделено от горожан. Это горожане поднимаются по звуку колокола на ратуше, образуют свои пешие дружины, выбирают свой магистрат. Дворяне живут в своих имениях, не очень любят появляться в городах, осознают себя особой корпорацией, управляются особыми законами и обычаями, подчиняются друг другу и королям, а не магистратам.

По сравнению с Польшей и Венгрией в Галиче «все смешалось» – на Юго-Западе Руси бояре и горожане живут вместе, подчиняются единым законам, поднимаются по звукам одного вечевого колокола.

В этом смысле Новгород вырастил нечто более похожее на Европу – Господин Великий Новгород отдельно, князь отдельно.

Но ведь и Галич – Европа! Только это совсем другая Европа, чем Новгород. Северо-Запад напоминает Скандинавию, Голландию. Это Северная Европа. Галич – это Центральная и Восточная Европа. Со всей ее феодальной анархией, жестокостью, войной всех против всех, переворотами, нестабильностью, смертями.

С общественной психологией, которая формируется этой неустойчивостью, смертями, жестокостью и анархией.

Легко заметить, что новгородское боярство куда ответственнее, да и порядочнее галицкого. Нет в истории Новгорода историй таких гнусных измен, двоедушия и предательств, из которых состоит история Галича. Его граждане больше уважают самих себя и свой город. Ах, это скромное обаяние Севера! Северного типа развития.

Варианты Руси

Русь, Россию слишком часто причисляют к византийской цивилизации – однозначно и безоговорочно. Православие и впрямь отделяет Русь от других, лежащих западнее стран Европы, но попробуйте понять, в какой степени «отделяет», а в какой степени «мешает». Ведь тип развития тот же – новгородцы прекрасно понимают шведов, а галичане – поляков.

Но католицизм – все же конфессия более рациональная, требующая разумного отношения к жизни. Православие с его отказом от рационализма и разума каким-то чуть ли не мистическим образом ухитряется не позволять думать, осмысливать, разделять области жизни, вносить в них полезные нововведения.

Если же о Византийской Руси… На это высокое звание может претендовать разве что Южная Русь, Киевщина (вместе со странами южных славян – болгар и сербов).

О Юго-Западной и Северо-Западной Руси этого никак не скажешь, в них реализуются два разных европейских варианта. Принципиально то, что – разных! Европа – это ведь не что-то единое.

А вот Северо-Восток – это никак не Европа.

ЧАСТЬ VI
ЧТО МОГЛО БЫ ПРОИЗОЙТИ

Самые грустные слова на Земле:

«И это могло бы быть»…

Французская поговорка

Глава 1
СОСЛАГАТЕЛЬНОЕ НАКЛОНЕНИЕ В РУССКОЙ ИСТОРИИ

С того и пью, что не пойму,

Куда влечет нас рок событий.

С. Есенин

Недоуменные вопросы

Русские историки XIX века дружно любили Новгород, как колыбель народоправства. Так же дружно они почти не замечали Пскова, считая его малозначительным княжеством, не игравшим особенной роли.

Историки вовсе не считали, что Великое княжество Литовское и Русское собирает русские земли, они дружно повторяли нелепицу про «захват Литвой русских земель». И все они не сомневались в «исторической неизбежности» исторической победы Москвы.

Все эти стереотипы неизменно дожили и до нашего времени.

Даже такой духовно независимый от авторитетов историк, как В. О. Ключевский, не отрицал этой «необходимости», а добавил к суждениям Карамзина и Соловьева еще один аргумент: «…K половине XV века образование великорусской народности уже завершилось; ей недоставало только единства политического».

Вот так. Все дело в сложившейся народности. Из-за этого династические претензии московских князей соединяются с политическими потребностями всего русского народа, и в результате «уничтожение особенности земских частей независимо от их политической формы было жертвой, которую требовало общее благо земли, теперь становившейся централизованным и однообразно устроенным государством, и московский государь являлся исполнителем этого требования».

Про «необходимость» писал даже такой певец русской свободы, как С. Г. Пушкарев.

«Псковичи не оказали ему (Василию III. – А. Б.) вооруженного сопротивления. Они лишь горько оплакали свою утраченную свободу и с болью в сердце подчинились суровой исторической необходимости…» [124. С. 110].

Сергей Германович явно скорбит об этой суровой необходимости – но надо так надо; во имя русского единства необходимо было удавить Псков, и ничего тут не попишешь.

В чем глубоко правы русские историки от Карамзина до Пушкарева – если существует некое общерусское единство и возглавляет его Москва – у Новгорода и Пскова нет шансов избежать ее власти.

Москва собирает русские земли, и если Москва – единственный их собиратель, если Псков и Новгород – это русские государства в числе «собираемых земель», они неизбежно окажутся в едином московском государстве. Как бы ни были самобытны политические традиции этих государств, как бы ни были оригинальны и отличны от прочих их порядки, тут и правда неизбежность. Вопрос времени.

Вот только как быть с этими «если»? Все суждения историков и XIX, и XX века построены на нескольких шатких, ничем не доказанных предположениях. Например, о «неизбежности» собирания земель Древней Руси. Почему, собственно, они решили, что это все неизбежно? Потому что так сбылось? Но тогда, получается, историки смотрят в прошлое из настоящего и навязывают прошлому свои, совершенно не свойственные ему установки.

Прошлое тоже хватает настоящее: историки XVIII–XIX веков жили в Российской империи, прямой наследнице и преемнице Московии. Они во многом думали и (главное!) чувствовали так же, как бояре и дьяки Московии XV и XVI веков. Но почему мы сегодня должны чувствовать себя наследниками этих бояр и дьяков? И повторять их оценки и мнения?

История сложилась так, что после распадения Руси на разные государства среди этих государств Руси нашлось одно невероятно активное и агрессивное. Оно сожрало все остальные государства, уселось на всю Русь своей чугунной задницей и объявило само себя наследником Киева, а свою политику – откровением русской души.

Так было – но вполне могло быть иначе.

Почему, собственно, русские государства, княжества и республики, обязательно должны были соединиться в одно государство? Германия до XIX века жила разобщенно, конгломератом из 200, а временами и 300 княжеств и вольных городов. Даже после ее объединения «железом и кровью» сохранялись очень большие различия между разными районами страны. Немцы не любят, когда об этом говорят вслух, но я шепну вам на ушко: эти различия сохраняются и сегодня.

Почему независимые русские земли не могли дожить до XIX столетия?

Второй недоуменный вопрос: а почему, собственно, только Москва – собиратель русских земель? С тем же успехом в роли «собирателя» выступала и Тверь, и уж тем более Великое княжество Литовское и Русское. А почему Новгород не мог выступить как объединитель?

Общерусское национальное единство? Но это еще один миф. На громадной территории Руси никогда не было этого самого национального единства. Ни в эпоху племен, ни во времена «княжеского койнэ» и региональных языков.

«Собиранию земель вокруг Москвы препятствовали только периферийные явления, вроде обособления белорусов в Великом княжестве Литовском» [94. С. 130].

Не зря современный историк говорит только об «обособлении» белорусов! Если бы он еще сказал об «обособлении» украинцев в рамках Польского королевства, «обособлении» карпатороссов в пределах империи Габсбургов – и само слово «обособление» сразу сделалось бы нелепостью. Ведь получается: все «обособляются» от всех! В том числе и Северо-Восток «обособляется» от Юга, Юго-Запада и Северо-Запада.

Само слово «обособление» нужно только для одного: подчеркнуть, что главное в истории Руси – это собирание Руси Москвой, все остальное – так, малозначащие дела на периферии. Но современники думали иначе.

Уже писалось о том, что Новгород говорил на особом языке, весьма далеком от языка и южной, и северо-восточной Руси. Что поведение новгородцев резко отличалось от поведения москалей. На Северо-Западе, в Новгородской и Псковской землях, шел процесс формирования особого народа. Точно так же, как Великое княжество Литовское и Русское сформировало белорусов, как Королевство Польша сформировало украинцев, так же Господин Великий Новгород и Господин Великий Псков формировали народ «северо-западных русов»; народ, не успевший получить собственного названия, даже не успевший до конца осознать сам себя.

Почему этот народ не мог сформироваться так же, как украинцы и белорусы?

Вот так: стоит задать несколько недоуменных вопросов, и «историческая неизбежность» благополучно испаряется. На ее месте возникает масса сбывшихся и несбывшихся возможностей. Главным же вопросом становится: почему сбылись именно эти, а не другие? И – а что могло бы возникнуть, сумей сбыться другие вероятия?

Идеи и вероятности

По двум причинам Москва смогла стать собирателем русских земель.

Одна причина проста: колоссальные природные богатства Северо-Востока. Эти природные богатства так велики, что Московия, как ванька-встанька, быстро поднималась после каждого поражения и разгрома. Ей не было опасно то, что наверняка погубило бы других.^{97}

Вторая и еще более важная причина: у Москвы была ИДЕЯ. Важная идея, отличавшая ее от других государств Руси XIV–XVI веков. Это была идея своей исключительности и особости. Большой Московский Миф говорил: именно Москва и только Москва – наследница Киева! Все остальные русские земли лишь временно отпали от Москвы, нужно привести их к единству под властью Москвы.

Сам титул московских великих князей «государь Всея Руси» вызывал бешеные протесты и в Великом княжестве Литовском и Русском, и в Польше, и в Новгороде. Но москали стояли на своем.

БММ требовал воевать, не жалея сил. Завоевывать и покорять остальную Русь. Любой ценой. Всякий, кто сопротивляется, – предатель! Всякий, кто сомневается, – недоумок! Предателей казнить, недоумков бить батогами, пока не проникнутся и не поумнеют.

У противников же Москвы нет никаких идей, сравнимых по масштабам с Большим Московским Мифом. Идея сохранения старины, местных особенностей не требует таких же усилий, не заставляет жертвовать собой в такой же степени.

Нечто похожее есть в русских землях, входящих в Великое княжество Литовское и Русское – это как раз идея сохранения себя и от татар, и вообще от любых форм азиатчины. Это охранительная идея, в ней нет наступательного напора. Но даже она позволила уйти в другое, не московское, государство и сопротивляться москалям так долго, что успел сформироваться особый народ белорусов.

Идей же, равновеликих БММ, вполне могло родиться несколько. Это могли быть:

1) политическая идея, то есть идея, по которой политический строй Новгорода и Пскова обязателен для всей Руси;

2) религиозная идея, то есть идея особой северо-западной религии или версии религии. (Москва считает, что все православные должны подчиняться Москве… Она не перестанет настаивать на своей религиозной исключительности. Но одной религиозной идее можно противопоставить другую.

«Вы православные и потому должны подчиняться Москве!»

«Нет! Это мы православные! А вы – отступники от истинного православия, и это вы должны подчиняться нам!»

Если человек воюет за истинную веру, это дает ему немереные силы.);

3) цивилизационная идея – то есть идея принадлежности Новгорода к другому культурному кругу. (Москва хочет нас присоединить? Но мы далеки от Москвы, нам понятнее шведы, ливонские немцы и поляки. Лучше мы будем с ними, чем с Москвой.);

4) национальная идея – то есть осознание себя особым народом, не русскими. (Москва объединяет русские земли? Ну, а к нам это имеет какое отношение? Мы-то не русские!)

Если бы на Северо-Западе Руси появилась любая из таких идей, становились бы возможными совершенно другие, не сбывшиеся версии русской истории.

1. Собирание русских земель Северо-Западом, а не Северо-Востоком.

2. Независимость Новгорода и Пскова после XVI века, как особого государства.

3. Новгород и Псков в составе других государств, не Московии: Швеции, Ливонского ордена или Речи Посполитой.