Текст книги "Крестоносец: Железная Земля (СИ)"

Автор книги: Андрей Астахов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

– Совсем неплохо! – Голос Дита дрожал от ярости. – Еще?

– Уроды! – выговорил я, оторвав щеку от пола и сплюнув кровь. – Кучей на одного, рыцари за...траханные...

– А может, поступить с тобой так, как я поступил с твоим цветочком? Обоссать тебя, лунатик? – Я услышал, как залязгали доспехи над моей головой. – Да, сейчас я тебе...

– Развлекаетесь? – вошел в мое сознание негромкий, спокойный и будто бы знакомый мне голос. – Кажется, я успел к началу танцев.

– Ты? – В голосе Дита было удивление. – Ты как тут оказался?

– Эй, а на этом парне все еще символы братства, – сказал спокойный голос. – Ты же не хочешь, молодой барчук, обоссать святой крест? Или хочешь?

Превозмогая боль, тошноту и головокружение, я все же поднял голову и увидел тощего долговязого человека в черной коже и смушковом полушубке. Я сразу узнал его и почувствовал такую радость – словами не выразить.

– Защищаешь изменника, Суббота? – прошипел Дит.

– Выполняю приказ, – дампир подошел ко мне, ухватил за плечо и помог подняться. – А ты его нарушаешь. Это во-первых. А во-вторых, никто не смеет бить фламеньера. Или устав забыл?

– Он не фламеньер! Он предатель!

– Да, – Суббота вытащил из рукава какой-то свиток, кинул Диту. – На, прочти.

Стало тихо. Потом Дит выругался.

– Магистр де Бонлис отдал этого изменника мне! – выпалил он.

– Мальчик, ты умеешь читать, или нет? – ответил Лукас Суббота. – Видишь, кем подписан приказ?

– Ты сам изменник, потому и защищаешь изменника! – пролаял лотариец.

– Послушай, сопляк, мое терпение на исходе. Еще немного, и оно лопнет, – дампир сверкнул глазами. – Сам уйдешь, или тебя вышибить отсюда пинком под зад?

– Я тебе это припомню, проклятый мельник. Ты у меня...

– Пошел вон! – лениво и устало ответил дампир.

Я видел, в каком бешенстве был де Хох. Но бросить вызов Субботе он не решился. Трус всегда трус. Я слышал, как он, уходя, бормочет угрозы, а мне хотелось плюнуть ему вслед. Но я не мог, разбитые губы не слушались.

– Спасибо, Лукас, – сказал я.

– Не надо меня благодарить, – ответил дампир. – Я не освободитель.

– Ты...

– Пришел за тобой. Приказом императора ты отправлен в бессрочную ссылку в Хольдхейм. Мне поручено сопроводить тебя.

– Так значит...

– Идем, – дампир вытолкнул меня в коридор и знаком велел тюремщику запереть дверь. – Нам предстоит долгая и трудная дорога...маркиз де Квинси!

Часть вторая: Хольдхейм, Пограничная марка, Мертвецкие равнины

∙ По этапу

Все мы люди. И все надеемся до последнего. Но моя надежда не оправдалась. Еще в башне Лукас показал мне подписанный императором приказ о моей ссылке.

– Я ни в чем не виноват, – только и смог сказать я, глядя дампиру в глаза. – За что?

Лукас не ответил. Просто посмотрел на меня, равнодушно и холодно, как на пустое место. И этот взгляд был красноречивее любых слов. Так что спрашивать что-то не имело смысла.

Во дворе тюрьмы нас ждала большая крытая повозка, запряженная четверкой лошадей, эдакий иномирский автозак. Вокруг повозки стояли арбалетчики – судя по форме, рейвенорская имперская стража, не орденцы. Лукас велел мне сесть в нее.

– А мои вещи? – запротестовал я. – Ты отправишь меня черт знает куда без пищи, без теплой одежды, без оружия?

– Оружие тебе не понадобится, – заявил дампир. – Кормить тебя будут, можешь не сомневаться. Лезь в повозку, шевалье!

– Ладно, сволочь, – ответил я. – Однажды мы с тобой поговорим по-другому.

Ответом мне была мерзкая ледяная ухмылка. Странно, подумал я, за что Лукас меня так ненавидит? Ведь он и сэр Роберт были друзьями.

Были...

Забравшись по лесенке внутрь фургона, я плюхнулся на широкую неструганную лавку вдоль борта – ноги меня больше не держали. Все тело адски болело, особенно нога и левое плечо, куда пришелся удар стальным сабатоном, но душа болела куда сильнее. Я чувствовал себя слабым, беспомощным и одиноким, и ненавидел себя за эту слабость.

Между тем в повозку посадили еще одного несчастного. Это был человек лет тридцати, грязный, измученный, с давно не стриженными спутанными волосами и отросшей бородой. Мой товарищ по несчастью был, похоже, не расположен общаться со мной – он даже не глянул на меня, прошел мимо и сел на лавку, кутаясь в рваное одеяло, заменявшее ему плащ. Я, было, собрался заговорить с ним, но тут возле фургона вновь раздались голоса, звон цепей, и минутой позже в фургон забрался еще один человек.

– Доброго дня, господа! – поприветствовал он нас и развел руки в приветственном жесте.

Лохматый что-то промычал сквозь зубы – я не расслышал, что именно, – и уткнулся взглядом в пол. Новый узник сел напротив меня, и первым делом начал массировать запястья, на которых тюремные цепи оставили кровоточащие ссадины и синяки. Я мог хорошо его разглядеть в свете подвешенного к потолку фургона масляного фонаря. Пожилой, щуплый, лицо интеллигентное, бледное, узкое, с выдающимися скулами и тонким крючковатым носом. Из-за лысины и без того высокий лоб казался огромным. Волосы над ушами и козлиная бородка были совсем седыми, так что я не мог определить возраст этого человека: ему могло быть сорок, могло быть и шестьдесят. Чем-то новоприбывший сразу напомнил мне бедного Андрея Михайловича. Простая темная одежда была хоть и добротной, но грязной и сильно поношенной. И еще – у незнакомца была небольшая кожаная сумка через плечо.

– Холодный сегодня день, – сказал с улыбкой незнакомец, продолжая разминать запястья.

Я ничего не сказал. Неизвестный улыбнулся еще шире.

– Сильно вас побили, – произнес он, разглядывая меня. – Пытки?

– Всего лишь один ублюдок, – я машинально коснулся пальцами разбитых губ. – Жаль, что не смогу вернуть с процентами.

– Предаетесь отчаянию? – спросил он. – Зря. В "Золотых Стихах" сказано, что отчаяние – великий грех.

– Это мое дело, – ответил я.

– Фламеньер?

– Да. А вы?

– Иустин Ганель, к вашим услугам.

– Вы знаете, куда нас повезут?

– В Хольдхейм. Не самое скверное место, если хотите знать.

– Ага, курорт для государственных преступников, – сказал я. – Филиал рая на земле.

– Не совсем, но и не Бездна Неназываемая. Поверьте, есть места куда хуже. Например, таверна "Под мостом". Тамошний повар не моет рук, а от подавальщиц разит потом.

– Кошмар, – я попытался улыбнуться. – Есть идеи, что нас ждет в Хольдхейме?

– Ничего радостного, я думаю. Но хорошо уже то, что эшафот и каменный мешок где-нибудь в тюрьме Мон-Пале нам точно не грозит.

– Я ни в чем не виноват!

– Охотно верю, – Ганель улыбнулся. – Я по вашему лицу вижу, что вы порядочный человек.

– Вы тоже не похожи на преступника.

– Тем не менее, я преступник.

– Что же вы совершили?

– Я безбожник. Ужасное преступление, не так ли?

– Я не смею осуждать вас.

– И это говорите вы, фламеньер? – Ганель был удивлен моими словами. – Не ожидал.

– Просто было бы нелепым в моем положении судить другого человека.

– Благородно с вашей стороны, добрый сэр. Но мое преступление очевидно. Я поставил под сомнение правдивость легенды о Матери-Воительницы, – заявил Ганель, и я уловил иронию в его тоне. – Я несколько лет провел в Мирне, где проводил свои изыскания, и не нашел ни единого доказательства того, что описанные в "Золотых Стихах" события действительно происходили. Все свои выводы я аккуратно записывал в свой дневник. Конечно, я не собирался публиковать свои записки, это было бы верхом глупости. Однако мой слуга, которого, заметьте, я сам научил читать и писать, тайком прочитал мой дневник и донес на меня в Святой трибунал. Меня приговорили к смерти, но потом решили, что мои способности могут пригодиться империи, и смертную казнь заменили ссылкой.

– Ваши способности?

– У меня их много! – Ганель засмеялся. – Я скорее ученый, но и маг тоже. В юности изучал медицину в Рейвеноре, получил степень магистра, потом обучался в Рейвенорской академии магии, заслужил лиловую мантию мага-стража и так себя зарекомендовал, что получил приглашение стать домашним лекарем и учителем у императора Орланда Шестого, предшественника его величества Алерия. Это был весьма плодотворный период моей жизни. Мне удалось составить генеалогию дома Орланда и доказать, что он восходит к императору Лиану Великому, за что государь щедро меня одарил. На эти деньги я много путешествовал, побывал в Тервании, в Гуджаспане и Хиланджи, погостил у кочевников в Дальних степях и несколько месяцев плавал на корабле виари – представьте себе! Все эти годы я усердно осваивал самые различные науки. Мне кажется, особо я преуспел в алхимии, астрономии и минералогии, но также изучал скульптуру и архитектуру, математику, строительное дело, историю, философию, богословие и многое другое. Всего не перечислишь. В империи найдется немного людей, способных соперничать со мной в некоторых областях знаний.

– Интересно, – беседа с Иустином Ганелем и впрямь меня увлекла. А еще мне понравилось, как беззастенчиво этот парень сам себя расхваливает. – А Мирна?

– Ах да, о Мирне....Когда императором стал его величество Алерий, командоры Высокого Собора поручили мне отыскать захоронения тринадцати Святых воителей – тех рыцарей, которые по легенде, сражались против полчищ Зверя рядом с Воительницей и Гугоном де Маньеном и пали в битве. Их останки, будь они найдены, стали бы священными реликвиями для всех верующих империи. Я несколько месяцев работал в библиотеках ордена и Священной Ложи, добросовестно изучил старинные рукописи и нашел упоминание о том, что погибшие рыцари-герои якобы были захоронены в катакомбах под Небесным храмом Мирны. А потом отправился на место событий.

– И ничего не нашли?

– Ничего, – Ганель покачал головой. – Два года я рылся в древнем городе мертвых под Золотым храмом и находил только останки тех, кого захоронили в этом некрополе еще до начала Четвертой эпохи. Как-то раз даже натолкнулся на вампира, который почти тысячу лет пролежал в замурованном и защищенном особыми оберегами склепе – это было забавное приключение.

– Ничего забавного не вижу. И как вам удалось спастись?

– Немного магии и везения.

– Пожалуйста, продолжайте.

– Мне надо было оправдать расходы на экспедицию в Мирне, и я отправил в Рейвенор...эээ... кое-какие свои находки, выдав их за подлинные.

– То есть, вы обманули командоров?

– Я добавил к ним очень туманные описания – получалось так, что я вроде как бы уверен в подлинности останков, но окончательное решение должны принять эксперты из Священной Ложи и Высокий Собор.

– Вы не нашли останков Тринадцати и решили, что священная история просто вымысел?

– Не совсем так. Просто у меня появились сомнения. Я еще год продолжал исследования в Мирне и нашел очень много противоречий между "Золотыми Стихами" и своими открытиями. Например, Писание говорит, что Небесный храм был построен еще до появления Матери, и свою первую проповедь Она произнесла именно там. Я же обнаружил, что храм имеет фундамент из армированного бетона, который стали использовать только в Четвертую эпоху. Честный Меч Матери, который хранится в том же Небесном храме, выкован из гуджаспанского булата – в Третью эпоху самого государства Гуджаспан еще не существовало, стало быть, Честный Меч тоже подделка.

– Вы опасный человек, Ганель.

– Всего лишь ученый, пытавшийся найти ответы на свои вопросы, – "безбожник" презрительно фыркнул. – Конечно, я никогда бы никому не рассказал о своих открытиях и выводах. Непроверенных выводах, заметьте. Если бы не подлец-слуга... Позволю спросить, а вы что натворили, добрый сэр?

– Понятия не имею, – я решил, что не стоит рассказывать этому веселому и словоохотливому умнику о моем разговоре с императором. – Поверьте, я правду говорю.

– Возможно, – тут Ганель как-то странно на меня посмотрел. – Мне кажется, у вас есть влиятельные враги.

– Да уж, – вряд ли мне стоит откровенничать с этим человеком и признаваться в том, что я пошел против воли императора. – Впрочем, какое это имеет значение?

– Не стоит отчаиваться, – сказал Ганель и зевнул, прикрыв рот рукой. – До Хольдхейма неблизкий путь, думаю, мы еще успеем поговорить о наших грехах.

– Полагаете, от таких разговоров станет легче? – спросил я.

– В Писании сказано: "Человек падает для того, чтобы подняться и идти дальше", – ответил ученый. – Неплохо сказано, добрый сэр.

– Спасибо, что пытаетесь вернуть мне надежду, – сказал я.

Ганель не ответил. В следующее мгновение наша повозка тронулась с места, и у меня возникло странное чувство – ощущение рокового мгновения, то, что должен испытывать каскадер за миг до выполнения опаснейшего трюка, или солдат перед атакой. Но беспросветное темное удушающее отчаяние, которое владело мной еще четверть часа назад, прошло, внезапно и бесследно. Я успокоился. Будь что будет, сказал я себе. Бог не оставит меня, не должен оставить. А если так, я еще повоюю. Я еще повоюю...

***

Путешествие от Рейвенора до Хольдхейма, орденской крепости на самой границе с Кланх-О-Дором, растянулось на десять дней, и все эти дни были похожи как братья-близнецы. С рассвета до заката повозка медленно тащилась по заснеженному пустынному тракту, окруженная четверкой конвойных: с закатом мы останавливались, разбивали что-то вроде походного лагеря, нас выводили из повозки, надевали наручники, кормили остатками ужина стражи. Командир конвоя, пожилой аверниец с иссеченным шрамами лицом, был мрачен и неразговорчив. Общался он с нами исключительно императивами: «Встать!» , «Протянуть руки!», «Марш в палатку!», но я, признаться, и не ожидал, что он будет с нами любезен. Дальше ночлег в палатке, несколько часов тяжелого сна – я постоянно просыпался от холода, – побудка, утренняя трапеза. Стража снимает с нас наручники, приказывает забираться в фургон – и снова многочасовое сидение в раскачивающейся, отчаянно скрипящей повозке до самого вечера. Впрочем, беседовать в дороге нам не запрещалось, и я был по-настоящему рад тому, что свое печальное путешествие совершаю в обществе Иустина Ганеля.

Наш молчаливый товарищ по несчастью, как оказалось, просто не мог говорить – у него был отрезан язык. Локс (так звали этого парня) был студентом Рейвенорского университета и оказался в тюрьме за то, что в таверне, приняв на грудь лишку, распевал непристойные песни об императоре. Приговор был неожиданно жестоким: усечение языка, битье кнутом у позорного столба и вечная ссылка из столицы. Все это Локс поведал нам с Ганелем на первой же вечерней стоянке. Говорить он, понятное дело, не мог, поэтому писал пальцем на снегу. История бедняги впечатлила меня, а вот Ганель заявил, что Локсу еще повезло – за оскорбление императора вполне могли приговорить к повешению. Услышав это, Локс внезапно улыбнулся, и я понял, что Ганель прав. Блин, этому парню вырезали язык и выслали черте куда, а он считает это везением!

Очуметь...

Так что Локс поговорить с нами не мог, зато Ганель говорил за двоих. Не скажу, что его болтливость раздражала. Когда едешь в телеге по этапу и ожидаешь от жизни самого худшего, уходить в себя скверный выбор, так что болтовня Ганеля оказалась для меня чем-то вроде психологической разгрузки. Маг оказался большим умницей. Когда-то в Паи-Ларран и позже в учебке Данкорка я узнал массу вещей о мире, в котором оказался, но Ганель за десять дней рассказал мне куда больше. История мира Пакс, география, политика, магия, предания и легенды – Ганель знал решительно все. Прямо энциклопедия ходячая. Глядя на Ганеля, я все чаще вспоминал бедного Андрея Михайловича, нашего Энбри – и думал о том, что я навсегда лишился последней памяти об этом милом человеке. Клеймора, который теперь мне уже точно не вернут. С другой стороны, общительность и душевность Ганеля казалась мне слегка подозрительной: кто знает, может этот умный и располагающий к себе человек приставлен ко мне моими лютыми друзьями из Капитула и инквизиции и пытается выведать у меня мои тайны? Еще меня смущала сумка Ганеля – в ней оказались какие-то книги и снадобья, в том числе и порошок от блох, который нам очень пригодился: выданные нам в Бельмонте тюремные войлочные одеяла просто кишели паразитами. Почему Ганелю разрешили взять с собой снадобья еще можно было как-то объяснить, но вот книги.... Он сам признался, что безбожник, и по закону всю его писанину следовало изъять и сжечь. Впрочем, Ганель никаких подозрительных вопросов мне не задавал: у меня сложилось впечатление, что я его интересую только как слушатель, которому он может часами демонстрировать свою необыкновенную осведомленность по любому вопросу. Так что я слушал и мотал на ус. И время от времени задавал вопросы. В частности, спросил, почему нас ведут именно в Хольдхейм.

– Хольдхейм – столица Пограничной марки, самой западной части Ростиана, – пояснил Ганель. – А дальше начинаются земли Кланх-О-Дора, древней отчизны виари, оставленной ими во времена Нашествия. Собственно, эта территория тоже имперские владения, но имеет статус вассального королевства – там правит своя, местная династия. Сам я там не бывал, но слышал о Кланх-О-Доре много удивительных историй.

– Например?

– О Тьме, пришедшей в эти земли. Слышали о ней, сэр?

– Вы имеете в виду магию Суль?

– Тьма поселилась в Кланх-О-Доре еще до того, как магистры Суль бросили Ростиану вызов. Весь этот край, кажется, пропитан магией, оставшейся еще со времен, когда там жили виари. Она во всем – в камнях, деревьях, земле, воде, звуках. Сама природа там будто проверяет тебя на прочность. Плодородной земли очень мало, а небо там все время серое, будто затянутое дымом. Много воинов и миссионеров погибло в свое время в болотах и лесах Кланх-О-Дора страшной смертью. Это дикая земля, и она что-то делает с людьми.

– Что значат ваши слова, почтенный?

– Сотни лет империя пыталась освоить Кланх-О-Дор. Строила замки и поселения имперских колонистов, большей частью из Элькинга, размещала гарнизоны. Но эта земля не благоволит пришельцам. Новые поселки быстро пустели, люди уходили оттуда, и все они говорили почти одно и то же – древнее проклятие еще действует.

– Какое проклятие?

– Проклятие виари, конечно. У Морского Народа есть пословица: "Наши исконные земли будут принадлежать или нам, или никому". Возможно, в этом что-то есть. Когда-то остроухие вынуждены были покинуть эти земли из-за Нашествия. Десятки лет Кланх-О-Дор был вотчиной нежити. Потом пришли виссинги, дикари с юго-востока. Их воины прекрасно владели оружием и отличались отвагой, а маги были сильны – почти так же сильны, как виарийские. Виссинги отвоевали западную часть Кланх-О-Дора и создали свое королевство со столицей в Левхаде. Кстати, Левхад до сих пор является резиденцией виссенского короля. Но Нашествие продолжалось, эта земля продолжала сводить виссингов с ума. Постоянные сражения с ордами нежити измотали пришельцев. Их герцоги обратились к империи за помощью. Попросили принять свой народ в подданство империи. Слышали о Дарайской Хартии?

– Не приходилось.

– Сегодня виссенская знать не любит вспоминать свою историю. А зря. В те темные времена империя спасла виссингов от уничтожения.

– Ничего удивительного, – сказал я. – Какой благодарности вы ждали бы от дикарей?

– Виссинги не считают себя дикарями. На их языке слово Weassyng означает "свободный человек", а нас, уроженцев Ростиана, они за глаза называют свиньями и рабами, задавленными владычеством императоров. Их национальная героиня – королева Вендра, которая триста лет назад подняла против империи восстание. Слышали о "людях в волчьих шкурах"?

– Ни разу.

– Так называли себя восставшие. К этому времени в Кланх-О-Доре материанство уже вытеснило культы языческих богов-демонов. Ну а Вендра и ее двор продолжали поклоняться языческим богам. Они объявили, что древние боги разгневаны отступничеством виссингов. Объявили войну Лжематери имперцев и всем Ее последователям. Восстание охватило почти весь Кланх-О-Дор и продолжалось долго, полных двадцать лет – говорят, это были страшные времена. Времена Истинной Тьмы, так их называют в хрониках. Тысячи и тысячи мирных людей были зверски убиты восставшими. Особо жестоко убивали служителей Матери и пленных солдат империи. В конце концов, фламеньеры разбили главную армию бунтовщиков и пленили королеву-мятежницу. Вендру судили в Рейвеноре, признали изменницей и ведьмой. Она была принародно обезглавлена в Левхаде, тело ее сожгли и развеяли по ветру. Кузен королевы Тевдерик покаялся, принес присягу императору Армилаю и был коронован на царство. Любопытно, что первым указом Тевдерика был указ о наследовании, по которому запрещалась передача престола по женской линии. С тех пор восстаний больше не было. Но приязни между виссингами и имперцами нет и поныне. Многие виссинги считают Тевдерика предателем, продолжают почитать "великую королеву", некоторые даже не скрывают этого.

– Грустно это все, – не выдержал я. – Как я погляжу, имперцев нигде не любят. На Марвентских островах местные жители тоже не очень дружелюбны.

– Проклятие сильных в их силе, молодой сэр. Слабые и подчиненные всегда будут ненавидеть тех, кто сильнее и влиятельнее их. И вдвойне сильней будут ненавидеть именно тех, кому они обязаны своим спасением.

– А вот это точно, – согласился я.

Ганель ответил мне учтивым поклоном.

–Почти все колонисты сегодня живут в Тинкмаре, это имперская столица провинции и большой порт, – продолжал он. – Кроме Тинкмара и Левхада больших городов в Кланх-О-Доре нет, только форты Империи и крейссы – виссенские укрепленные поселения. У каждого рода свой крейсс, и чужаков, особенно ростианцев, туда они не пускают. Хороших дорог в провинции построено немного, земли, как я уже сказал, скудные, так что земледелием там не прокормишься. Зато есть огромные месторождения отличной железной руды, особенно в горах на границе с империей, как раз близ Хольдхейма. Из-за этого Кланх-О-Дор еще называют Железной землей. Когда-то из этой руды в кузницах Хартанда виари выплавляли свою знаменитую шеренскую сталь, острую как когти дракона, гибкую, как ивовый прут, звонкую как хрусталь и неуязвимую для ржавчины. Ее секрет был утерян много веков назад, но нашелся тот, кто почти разгадал его.

– И кто же это?

– Я! – выдохнул Ганель, и в глазах его замерцали огоньки безумия. – Я перевел один древний манускрипт, написанный на байле еще до начала Нашествия, и действительно много узнал о шеренском узорном булате, но не все. Может быть, мне повезет, и я еще найду ответы на свои вопросы.

– Вы забываете одну простую вещь, мэтр – мы ссыльные, государственные преступники. Вряд ли у нас будет возможность заниматься... гм... исследованиями. – Я помолчал. – Скорее всего, в Хольдхейме нам предстоит работа в шахте с этой вашей хваленой железной рудой.

– Кто знает, добрый сэр, кто знает! – Ганель заложил руки за голову, потянулся. – Возможно, вы правы. Но не мечтать... нет, нет, я не могу! Ох, как бы я хотел увидеть эти земли своими глазами. Эти леса, над которыми некогда летали драконы, руины, что остались от городов Сухопутной Эпохи! Сколько интересного, необычного можно там найти!

– И опасного, – я вспомнил призраков в Порсобадо, рассказ Элики о Сосудах Покоя и поежился. – Хотя, может быть, в ваших словах есть истина.

– Я раскрою секрет булата, – с апломбом сказал Ганель. – Это для меня вопрос чести.

У меня мелькнула мысль, что парень заигрался в свои научные игры и совершенно не понимает, в какое дерьмо мы вляпались. Очень скоро нас привезут в Хольдхейм, и там... Даже не хочется думать, что нас там может ожидать. Уж наверняка ничего хорошего.

Ганель будто угадал мои мысли.

– В шахту нас не отправят, – заявил он. – Ну, разве только Локса – он у нас крепкий молодец. Вы воин, сэр, а империя дорожит воинами. Будете охранником на железных копях. Совсем неплохо. Меня же сделают инженером. Или начальником шахты.

– Ой ли! – Я с недоверием посмотрел на умника. – Не пробовали будущее предсказывать?

– Представьте себе, пробовал. Год назад даже составил для императора докладную записку, где предупреждал о... Впрочем, неважно, о чем. Император мне не поверил – или не захотел поверить. Но я не в обиде.

– Мне бы вашу уверенность, – я поперхнулся слюной, закашлялся, перевел дыхание. – Скоро все определится.

– Да уж, – Ганель повернулся к Локсу, который смотрел на нас из глубины фургона злым взглядом. – Через каких-нибудь пару дней. Все у нас, господа, будет хорошо.

∙ Прими свою участь

Голоса были громкие, молодые и пьяные. И веселые. Ржут, как лошади. Да еще и музон в машине врубили на полную мощь. Может, оно и хорошо, что молодежи весело. Плохо то, что уже третий час ночи, и мне утром на работу.

Встать что ли, крикнуть им в окно, чтобы громкость прикрутили?

Сбрасываю одеяло, подхожу к окну, и тут слышу, как мой сосед с третьего этажа, дядя Леша Кубынин, в самых простонародных выражениях озвучивает веселой компании свои претензии. Эмоционально, надо сказать, озвучивает. И, что самое интересное, на гуляк подействовало – гугнивая рэп-речевка из хрипящих от перегрузки динамиков тут же затыкается на полуслове, голоса разом стихают, слышно, как хлопают дверцы машины. По двору ползут световые полосы от фар, и веселая компания сваливает, оставляя за собой звенящую тишину.

Уф, хорошо, можно теперь завалиться и...

Внезапно по спине пробегает морозная волна. Волосы начинают шевелиться. Неожиданная, странная, непонятно откуда пришедшая в голову мысль, заставляет забыть о ночных гуляках.

У МЕНЯ В КУХНЕ ГОРИТ СВЕТ!

Блин, я ведь отлично помню, что перед тем, как лечь спать выключил свет везде. Тогда какого черта...

На цыпочках подбираюсь к двери своей комнаты и выглядываю в зал. Точно, в кухне светло. И мне почему-то становится страшно.

Даже не одевшись, выхожу в зал и прохожу по коридору до кухни. Закрытая остекленная дверь в кухню в темноте кажется сияющим туннелем, тем самым, в который, по свидетельству очевидцев, уходит душа. Толкаю дверь и застываю на пороге.

За столом сидят три женщины. Мама, Домино и незнакомая мне особа в белом платье и с вуалью на лице. На столе чашки из маминого любимого сервиза, красного в белый горошек, но они пусты. И вообще, в кухне почему-то ужасно холодно.

– Мама? – Что-то странное с моим голосом, он звучит, будто издалека. – Домино?

– Удивлен? – Мама даже не шелохнется, продолжает сидеть неподвижно и смотреть на меня чужими глазами. – Ты, наверное, соскучился?

– Ты, наверное, соскучился? – эхом повторяет Домино.

Белая женщина ничего не говорит, но я вдруг понимаю, что она в этой странной компании главная.

– Я всегда говорила тебе, чтобы ты был осторожен, – говорит мама. – Видишь, к чему все привело?

Это не мамин голос. Мама никогда не стала бы говорить со мной таким мертвым, безразличным голосом. Все становится понятно. Ну, уж нет, думаю я, глядя на эту неподвижную маску, копирующую лицо самого близкого, самого родного мне человека. Не обманешь меня, тварь. Ты не моя мать. Ты морок. И эта ряженая, псевдо-Домино рядом с тобой – тоже морок. Было уже со мной такое, когда оказался в гостях у магистров Суль.

– И к чему все привело? – отвечаю я. – Я вообще-то дома. Все отлично. А вот вы, похоже, дверью, ошиблись.

– Ой! – "Мама" в притворном ужасе хватается за сердце. – Ошиблись дверью? Да что же это такое! Что с тобой сделали эти фламеньеры!

– Откуда ты знаешь про фламеньеров? – Я продолжаю стоять в дверях, уперевшись рукой в косяк. – Я ведь ничего тебе не рассказывал про Пакс, про свои приключения.

– Хватит! – Белая женщина встала со стула. – Ты ведь знаешь, зачем мы тут. И не стоит делать вид, что это тебя не касается.

– Понятия не имею, зачем вы тут. Так что вам лучше объясниться.

– Тебе надо вернуться домой, сыночек, – причитает "мама", – мы тут по тебе все глаза выплакали, не знаем, что и думать...

– И обо мне ты забыл, – в голосе лже-Домино не упрек, а злорадная радость. – Предал меня. Поверил этим салардам, которые называют меня ведьмой и нечистью? А я-то тебе верила.

– Знаете, вам лучше уйти, – я, превозмогая темный страх, подхожу к входной двери и отпираю замок. – Ступайте с...

Я едва не договариваю "с Богом", потом понимаю, что не стоит. Они подчиняются, выходят из кухни, обдавая меня холодом, проскальзывают мимо меня, как тени и скрываются во тьме за дверью. Беззвучно и бесследно. Но белая женщина не торопится уходить следом за ними. Она поворачивается и поднимает вуаль. Ее лицо...

Я уже видел ее, эту.... Это существо. В замке Халборг. Иштар, королева вампиров, убитая сэром Робертом.

– На этот раз мы уйдем, – говорит она с ледяной улыбкой, и мне кажется, что ее голос звучит печально. – Но рано или поздно мы встретимся с тобой, Эвальд. Это неизбежно.

– Я знаю. Но я не боюсь.

– Разумно. К чему бояться неизбежного, верно? Более того, ты мне нравишься. Мы с тобой враги, но твой путь честен, а честность всегда вызывает уважение. Скажу одно – этот путь будет долгим, Эвальд. Очень долгим, и настоящая истина откроется лишь в самом его конце. Поверь мне.

– Дверь открыта, – я показываю в темноту, поглотившую двух призраков. – Уходи.

– У тебя еще остается возможность выбрать, юноша. Твой выбор решит все.

– Я уже выбрал.

– Домино? Она на нашей стороне. Такова ее судьба, изменить Предназначение никто не в силах. Даже ты. Не забывай об этом.

– Я не позволю забрать ее у меня.

Белая усмехается.

– Однако ты сам только что велел ей уйти, – отвечает она.

– Это не Домино. Это...

– ...ее будущее, – перебивает белая. – То, чем она станет однажды. Верно, Эвальд. Но сейчас мы говорим о тебе, а не о ней. Не страшно взглянуть в будущее?

– Пустая затея. Тебе меня не напугать.

– Я вижу три дороги, открытые для тебя. Первая давно определена. Ты проживешь долгую жизнь, – говорит белая женщина с невыразимо страшной усмешкой, – и умрешь глубоким стариком, пресыщенным жизнью и окруженным почетом. Простая жизнь простого человека. Так живут тысячи и умирают тысячи. Но стоит ли так умирать? Может лучше отправиться дорогой войны, вспыхнуть, как яркая звезда, и уйти молодым? Или обмануть смерть и встать на путь Вечности? Все в твоих руках... фламеньер.

– Смерть не обманешь.

– Это верно, – глаза белой вспыхивают искрами. – Она всегда права. И последнее слово всегда за ней.

– Тогда к чему этот разговор? Просто так, языком почесать?

– Я всего лишь напомнила тебе о своем существовании.

– Убирайся!

– Твое счастье, что высшие силы покровительствуют тебе, – отвечает белая. Ее глаза вспыхивают алым пламенем, и все во мне застывает от темного животного ужаса. – Пока покровительствуют. Помни мои слова...

– Эй ты, вставай!

Толчок в плечо. Ночная темнота складывается в нависшую надо мной фигуру. Я слышу лязг металла и ощущаю крепкий запах кожи, мокрой шерсти и пота. Это тюремщик, надзиратель за каторжниками, приписанными к шахте.