Текст книги "Крестоносец: Железная Земля (СИ)"

Автор книги: Андрей Астахов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

– Эй, свинья!

Я вздрогнул, поднял глаза. На лестнице, закрывая нам дорогу на второй этаж резиденции, стояли облаченные в доспехи воины в накидках и шапках из волчьего меха. Среди них был и предатель Венчен Друбби. А вот заговорившего со мной виссинга я узнал сразу.

– Да, свинья, это я с тобой говорю! – Зерам Ратберт показал на меня острием меча. – Ты узнаешь меня?

– Узнаю.

– И я тебя узнал. Я-то думал, ты давно сгнил в шахте Уэстанмеринг, а ты выжил. Это хорошо, что ты здесь. Давно мечтал тебя прикончить.

– Слабоват ты для таких подвигов, распортаченный пудинг на обеде оборотней, – ответил я. – Драка так драка. Давно пора выбить из тебя мозги.

– Думаешь я боюсь тебя? – осклабился Ратберт. – Или твою виарийскую ведьму? Ничуть, свинья. Мы будем драться. Знать, сама Триада привела тебя сюда.

– Твоя Триада мертва, – ответил я. – Сдохла и смердит горелым мясом в урочище Нум-Найкорат. Как, впрочем, и большинство твоих собратьев. Ты будешь следующим, если не освободите епископа Ошера.

– Епископа? – Ратберт засмеялся. – Мы его уже освободили. От пустой головы.

Он вытащил из-за спины левую руку, и я увидел голову епископа, которую негодяй держал за волосы. А потом Ратберт бросил ее в нашу сторону, и голова, ударившись с глухим стуком о плиты пола, скатилась по ступеням.

– Убийцы! – крикнул де Кёрк. – Смерть мятежникам!

– Смерть вам, свиньи! – ответил Ратберт и бросился на меня, размахивая мечом.

Я не видел, что происходило вокруг меня в эти секунды. Не ощущал окружавшей нас яростной схватки, которая началась одновременно с моим поединком. Мне было ни до кого. Моей целью был Зерам Ратберт. И я поклялся себе, что убью его.

Рука у Ратберта была крепкая, парировать его удары было сложно, хоть я взял меч двуручным хватом. Первая же его атака едва не закончилась для меня плачевно: чтобы удержаться на ногах, я сделал шаг назад и поскользнулся, наступив в кровь на полу. Ратберт взревел, снова занес клинок, ударил так, что я с трудом удержал Донн-Улайн в руках.

– Сдохни, свинья! – крикнул виссинг.

Я не ответил – просто сделал колющий выпад, заставив Ратберта отшатнуться. Он заорал, ощерив в злобной улыбке зубы, опять пошел на меня – и вдруг встал, глядя остекленевшими выпученными глазами за мое плечо.

– УБЕЙ ЕГО, ЭВАЛЬД! – услышал я.

Я обернулся и увидел мою жену. Домино смотрела на Ратберта, вытянув к нему руку с раскрытой ладонью: глаза ее сузились, губы сжались, лицо стало злым.

– Убей его! – крикнула Домино.

Я перевел взгляд на Ратберта. Виссинг стоял, безвольно опустив руки. Он даже не смотрел на меня, он был целиком во власти Домино.

Всего один удар – и Зерама Ратберта не станет.

Всего один удар...

И тут я понял, что бой закончен, что все мои спутники, сражавшиеся сегодня рядом со мной, окружили нас и следят за происходящим, храня угрюмое молчание. Я увидел Джарема, по щеке которого струилась кровь. Бледного и испуганного Ганеля. Домаша, положившего свой грозный топор на плечо. Де Кёрка с окровавленным мечом в руке. Лица других воинов, кальцев и виари. Они все смотрели на меня молча, напряженно, выжидающе – и ждали, как я поступлю.

– В-в-в-в-ведь... ма! – прохрипел Ратберт: в его взгляде не осталось ничего человеческого.

– Убей его, Эвальд! – спокойно сказала Домино. – Эта тварь недостойна жить.

– Нет! – решился я. – Я не могу так. Я не могу зарезать его, как овцу. Это должен быть честный поединок. Сними с него чары.

– Он убийца.

– А я рыцарь. Пусть защищает свою жизнь.

– Добре, собрат рыцарь! – шепнул Домаш, и я это услышал.

– Домино! – крикнул я. – Сними чары!

– Хорошо, – прошелестел ее голос.

Ратберт тяжело вздохнул, перевел на меня взгляд. Я мог видеть, как менялось выражение его лица – ужас, недоумение, облегчение, гнев, бешенство. Он буквально отшатнулся от меня, встав в двух выпадах, взял меч двумя руками. А потом прорычал что-то неразборчивое сквозь зубы и атаковал.

Ты хорошо дерешься, Зерам Ратберт, подумал я, отражая его свирепые атаки. Но сэр Роберт не зря гонял меня в фехтовальном зале до седьмого пота. Не зря...

– "Нельзя жалеть врага. Враг должен быть уничтожен. Запомни, мне не нужен слюнтяй, который жалеет врагов. Ты должен изрубить его в начинку для пирога, в паштет! Бей! Еще раз! Еще! Еще! Пропустил, проглядел мою атаку. В бою это будет стоить тебе жизни. Ты смотрел на мой меч, а не в глаза. Смотри в глаза врага, Эвальд. Читай в них. Сейчас я покажу тебе особый удар. Он наносится из второй позиции. Опусти меч. Да, вот так. Чуть выше, Эвальд. Рукоять должна образовать с твоей правой рукой угол в сорок пять градусов. Лезвие повернуто внутрь. Так, правильно. Смотри! Особенность этого удара в том, что он применяется против неприятеля, вооруженного двуручным оружием. Враг не может достаточно надежно защитить левую сторону тела, поскольку щита у него нет. Инерция движения при использовании двуручного оружия слишком высока, и он не успеет парировать твой удар. В восьмидесяти случаях из ста ты нанесешь ему фатальный урон. Сейчас я возьму двуручный меч, и ты попробуешь повторить этот прием..."

Он хотел сокрушить меня. Располовинить ударом, который, как ему думалось, невозможно отразить. Ударом, в который он вложил всю свою ненависть, всю силу, всю жажду крови. Он был уверен, что я неминуемо буду убит. И не ожидал, что я все успею сделать на долю секунды раньше его. Опередить на то самое мгновение, которое отделяет победу от гибели. Донн-Улайн легко разрезал толстую кожу и кольчужный нараменник латной куртки, со скрежетом разрубил плечо Ратберта до середины грудины. Ударившая из рассеченной артерии кровь забрызгала стоявших рядом с нами воинов. Я вырвал из раны клинок, отскочил назад.

Ратберт простоял еще несколько мгновений, а затем удивление в его взгляде сменилось ужасом, и он упал навзничь, выронив меч.

– Отличный удар, шевалье! – меланхолически сказал де Кёрк. – Вы разделали его, как свинью на отбивные.

– Эвальд! – Домино бросилась мне на грудь. – Любимый мой!

– Все хорошо, – только и я мог ответить я, переводя дыхание.

– Надо посмотреть, не спрятался ли кто во дворце, – сказал начальник порта. – Я этим займусь. И нужно позаботиться об останках его преосвященства – упокой Матерь его светлую душу!

– Да... конечно, конечно. А Друбби?

– Убит моей рукой, – заявил де Кёрк с гордостью. – Его голову и головы прочих предателей выставим сегодня же над воротами замка.

– Ты в порядке? – Домино с тревогой в глазах смотрела на меня.

– Все хорошо, мое солнышко. Не беспокойся обо мне.

– И где ты выучил такой славный удар, твоя милость? – Домаш похлопал меня по плечу. – Просто всеубивающий удар, покрой меня короста! Не увернуться, ни закрыться. Поучил бы меня, твоя милость. А этот малый вроде как знал тебя, или нет?

– Знал, – я перевел взгляд на распростертого в натекающей кровавой луже Ратберта. – Я думал, мы больше не встретимся, но ошибся. Все, наши дела здесь окончены, де Кёрк сам разберется.

– Я займусь лошадьми, милорд, – сказал Джарем, поклонился и направился к выходу. Ганель, виновато мне улыбнувшись, поспешил за ним.

– Здесь пахнет кровью, – шепнула Домино, прижавшись щекой к моему плечу. – Пойдем отсюда.

– НЕ СПЕШИ, ФЛАМЕНЬЕР!

Я обернулся и сразу ощутил слабость в коленях и противное шевеление волос под подшлемником.

Зерам Ратберт смотрел на меня мертвым взглядом и улыбался.

– Я хочу говорить с тобой, – сказал мертвец. – Но с глазу на глаз. Пусть все уйдут. Все.

***

– Это хорошо, что ты принял мое условие и велел всем уйти, – говорило нечто, вошедшее в труп Ратберта, – потому что иначе я не стал бы говорить с тобой, фламеньер. Никто не должен слышать наш разговор.

– Кто ты такой?

– Это не имеет значения. Гораздо важнее, кто ты. Однажды тебе уже пытались это объяснить, помнишь? Раз нет, могу напомнить – кто ТЫ такой, Эвальд, называющий себя маркизом де Квинси? Ты жалкий сопляк, осмелившийся встать на пути у силы, о которой ты не имеешь ни малейшего представления. Ничтожный червь, путающийся у нас под ногами. Ты даже представить себе не можешь, как просто тебя уничтожить.

– Погоди, ты один из них? Из Магистров?

– А ты удивлен? Это еще раз подчеркивает твою глупость и твое никчемность, фламеньер. Тот, кого однажды заметило око Суль, навсегда остается в поле нашего зрения. А уж особенно ты, мальчишка из другого мира.

– Я должен ценить такую великую честь?

– Мне нравится твоя ирония. Должен сказать тебе, что ты стал для нас непредвиденной помехой. Твоя...любовь к этой виари оказалась непредвиденным штрихом в той картине мира, которую мы создавали долгие десятилетия, с тех самых недоброй памяти времен, когда тупоголовые приверженцы лживого учения о Матери объявили войну магии, этому чудесному дару, который высшие существа сделали нам, смертным. Магов объявили злейшими врагами церкви, и лишь немногим удалось бежать на корабле в землю, которую вы называете Суль. Искать новую родину только потому, что невежды и мракобесы не понимали всей важности знания, которым мы располагаем.

– Какого знания? Вы веками пили кровь из народа виари, забирали у них детей, и одному Богу... одной Матери известно, что вы из них сотворили. Вы напускали полчища оживленных магией мертвецов, вампиров на земли империи.

– Мы защищались. Впрочем, я ничего не намерен тебе объяснять и не собираюсь оправдываться перед тобой. Ты недостоин моих оправданий. Прежде ты был для нас забавной диковинкой, по воле случая попавшей в этот мир. Эдакой смешной зверюшкой, вообразившей себя невесть кем. Теперь ты наш враг. Твоими стараниями мы не смогли получить кусок железа, который сейчас болтается на твоем поясе, и это нарушило некоторые наши планы. Опять же из-за тебя, фламеньер, виарийская шлюха, которую ты зовешь своей женой, пока недосягаема для нас. Из-за нее погиб наш корабль, посланный к виари, и наш посланник, бывший на этом корабле. Но ей все равно никуда от нас не деться, будь уверен.

– Думаешь разозлить меня, кусок лживого некромантского дерьма? Не получится. Домино вам не видать. Очень скоро виари и империя объединятся против вас, и вашему дутому могуществу придет конец. И не смей оскорблять мою жену, иначе я...

Мертвец противно захихикал.

– Твоя империя прогнила и смердит, – ответил он. – Пока у власти в Ростиане фанатики и пошлые дураки, лишенные умения просчитывать будущее, нам нечего опасаться. Пройдет совсем немного времени, и ваши города накроет мгла смерти, в которой последние живые будут тщетно пытаться спрятаться от ужаса, что придет в этой мгле. И ничто вас не спасет. Ничто.

– Пустые угрозы. Мы видели картину Хомрата. Мы видели драконов. И на любую магию всегда найдется противомагия. Ваши планы в Кланх-о-Доре пошли прахом, королева Вотана и ее оборотни превратились в кучки пепла, и меч Зералина у меня. Ваш холуй де Сантрай убит. Так что не пугай меня, магистр, я не боюсь.

– Ты говоришь вздор, но делаешь это от чистого сердца. Над такой искренностью можно посмеяться, но можно ее и похвалить. Я мог бы многое тебе рассказать, но в этом нет нужды. Время близко, и ты сам все увидишь. Как говорят в вашем мире: "Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать".

– Чего ты хочешь от меня?

– Ничего. Что повелителям Жизни и Смерти может понадобиться от жалкой тли, возомнившей себя важным элементом мироздания? Но даже блоха под увеличительным стеклом порой кажется забавной. Прежде чем покончить с тобой, я желаю изучить тебя. Понять, что тобой движет.

– Зачем тебе это?

– Ради интереса. Ты непохож на тупых, надутых остолопов в разукрашенной железной скорлупе, называющих себя фламеньерами. Может, именно поэтому они ненавидят тебя. Мне, как и им, непонятны твои мотивы, неясны твои цели. Неужели ты и вправду веришь в любовь и собираешься потратить на нее всю жизнь?

– Тебе этого не понять, некромант. Ты уже при жизни умер. Как ты сам только что сказал – прогнил и смердишь.

– Собираешься в одиночку сражаться с мощью Суль?

– Нет, не в одиночку. В империи много храбрых воинов и порядочных людей.

– Наивный глупый щенок! – Мертвец улыбнулся так страшно, что я с трудом заставил себя не опустить взгляд. – Помнишь, что говорила тебе белая женщина в твоем сне?

– Белая женщина? – Я в смятении подумал, что тварь из моего давнего кошмара улыбалась так же ужасно, как сейчас это делает мертвый виссинг. – Помню, но мне все равно.

– Она сказала, что Домино станет нашей. Не сейчас, не завтра. Но станет.

– Никогда.

– Многие говорили "никогда". И все они ошибались.

– Зачем вам Брианни?

– Все дети арас должны служить нам. Это их Предназначение. Они несвободны от своей силы, они ее заложники. Ни империя, не, тем более, терванийцы, не имеют представления, как эту силу использовать. Мы знаем, как. Твоя...жена наделена особой силой и потому должна служить Суль. Неужели непонятно, фламеньер?

– Все мне понятно. Вы ничтожества, которые не могут управлять магией. Вы метите в демоны, но вы всего лишь люди – слабые, смертные люди. Виари вам нужны, как источники Силы, которой у вас нет. Вы всего лишь паразиты, питающиеся чужой мощью. Вы готовы погубить Брианни ради своих недостойных целей. Я не отдам вам ее.

– Попробуй противостоять нашей власти. Посмотришь, что получится.

– Ты хотел говорить со мной о чем-то важном. Даже велел оставить нас наедине. И все это ради пустых угроз и высокопарного лепета? – Я сделал несколько шагов к выходу. – Ступай кормить червей, падаль, это все, на что ты годишься.

– А ты и дальше лелей свои иллюзии, безмозглый пришелец, – упырь перестал улыбаться. – Когда ты столкнешься с темной мощью Ваир-Анона, будет поздно. Это уже началось. Глупцы вот-вот вцепятся друг другу в глотку во имя чепухи, в которую верят. Война во имя веры – что может быть глупее? А следом придет наше время. И тогда твоя душа станет нашей игрушкой. Мы придумаем для тебя особую игру. Вот тогда ты узнаешь, что такое настоящий ужас и настоящее отчаяние. Но у тебя еще есть возможность изменить свое будущее. Не стой между нами и Домино. Отдай Ваир-Анону то, что принадлежит ему.

– Я уже сказал тебе, куда идти. Разговор окончен.

– Значит, война?

– Между Жизнью и Смертью не может быть мира.

– Мы найдем тебя.

– Жду с нетерпением. – Я отвесил мертвецу издевательский поклон. – Сгинь, нежить.

Ратберт не ответил. Простоял безмолвно несколько мгновений, а потом плашмя рухнул на пол и на глазах рассыпался прахом. Даже кости его превратились в серую слоистую пыль. Даже доспехи его съела ржавчина, а одежда истлела.

– Эвальд!

Я вздрогнул всем телом, повернулся на голос. Домино стояла в дверях и будто не решалась подойти ко мне. Я сам пошел ей навстречу, прижал к груди, зарылся лицом в ее волосы.

– Все хорошо, – сказал я, предвосхищая ее вопрос. – Все так, как и должно быть. Пойдем, любимая. Тебе надо отдохнуть.

– Он... что он говорил?

– Ничего. Ровным счетом ничего. Пугал меня. Но ничего не добился. Он стал прахом, а мы живы. И я люблю тебя.

– Эвальд, я так... Поцелуй меня еще раз!

– Я люблю тебя, Брианни.

– Я знаю. И я тебя.

– "Безумием вся наша жизнь полна так, что порой рассудок не спасти, и светит в окна факелом война, и призрак Зверя на моем пути. – Я сделал паузу, глядя в ее полные ожилания и тревоги глаза. – Но – Боже мой! – Любовь меня хранит; ведь перед ней и Смерть не устоит." Вот так, солнышко. Пойдем, не будем заставлять наших друзей ждать...

***

Наверное, это лунный свет разбудил меня. Потому что этот свет был первым ощущением наступившей реальности. Он падал из окна комнаты деревенской таверны, где мы накануне остановились на пути в Эшевен, прямо на постель: на полу и на стенах сплетались в замысловатый узор черные тени от ветвей растущего за окном дерева. И Домино, стоящая у окна, тоже вначале показалась мне тенью. Загадочной, молчаливой, таинственной.

– Ты не спишь? – спросил я, подняв голову.

– Что-то не спится. – Она не обернулась. – А ты спи. До утра еще долго. Слышишь?

– Что именно? – Я прислушался. Из коридора за дверью доносились звуки, похожие на фырканье лошади.

– Твой роздольский друг храпит на всю корчму, – хихикнула Домино.

– Тебя что-то тревожит?

– Просто сны. Странные сны. Не обращай внимания.

– Что тебе снилось?

– Море. Детство. Отец. И мой брат Джемар. Мне тогда было восемь лет. Мы стояли на палубе нашего корабля и смотрели на восход. И мне очень хотелось сказать папе и Джемару, как я скучаю по ним, но я не могла. Я подумала, что они не смогут услышать меня.

– Почему?

– Это было так давно. – Домино отошла от окна, подошла к кровати, легко и грациозно скользнула под одеяло, прижалась ко мне всем телом. Я нашел ее губы, и счет времени был потерян. Луна смотрела на нас в окно, но нам было все равно.

– Погоди, Эвальд, – Домино отстранилась от меня. – Я давно собиралась сказать тебе... Ты стал другим. Изменился.

– Разве сейчас стоит говорить об этом? Иди ко мне!

– Ты научился убивать.

Ее голос звучал так странно, что я вздрогнул.

– Господи, Домино, о чем ты?

– Когда мы встретились, ты был совсем другой. Такой наивный, добрый, трогательный. И совсем не злой. – Она положила голову мне на грудь. – Ты и сейчас не злой и не жестокий, но с тобой что-то не так. Скажи мне – ты научился ненавидеть?

– Нет. Я никогда не думал о ненависти. И вообще, почему ты об этом спрашиваешь?

– Когда мы сражались в Кале с мятежниками, я поняла, что ты перестал быть прежним Эвальдом. Мне показалось, что ты стал похожим на прочих салардов. И меня это испугало.

– Странно, было время, когда Элика ставила мне в вину мою мягкотелость.

– Меня не интересует, что тебе говорила Элика, – в голосе Домино отчетливо послышался металл.

– Извини. Но тогда я здорово на нее разозлился.

– А сейчас? Ты зол на меня?

– Нет. Просто странно, что ты об этом заговорила. Я воин, Домино. И я должен сражаться и убивать, если это потребуется. Например, если придется защищать тебя. Но это не значит, что мне нравится проливать кровь. Нормальный человек всегда ненавидит войну.

– Мой защитник! – Домино томно вздохнула и поцеловала меня. – Говори мне это почаще.

– Должен тебе сказать, что в моей защите ты уж точно не нуждаешься, – шутливым тоном отозвался я, перебирая ее волосы. – И в Кале ты это очень так наглядно показала. Думаю, виссинги еще долго будут пугать малышей историями об эльфийской магессе.

– Тебе это кажется забавным? – Я не мог видеть ее глаз в темноте, но по тону понял, что моя шутка ее рассердила. – И ты бы гордился женой-ведьмой из сказаний?

– Прости, милая, я всего лишь пошутил. Лучше давай целоваться и...

– Эвальд, ты зарубил человека на моих глазах.

– Да, зарубил. – Я начал злиться. – Потому что этот виссинг был погромщиком и убийцей.

– Ты мог бы приказать воинам покончить с ним. Увести куда-нибудь и повесить. Но ты отрубил ему голову при мне. Чтобы я видела.

– Я не думал ни о чем. Просто чувства нахлынули после того, что я увидел в доме. Там...

– Не стоит. Не люблю, когда ты говоришь об ужасах.

– Все верно – раньше я был действительно другим. – Я понял, что теперь точно не засну до утра. – Я был человеком моего мира. Цивилизованным человеком. Знаешь, что такое цивилизация в нашем понимании? Это соблюдение правил. Их много, очень много. И меня учили этим правилам. Не грубить старшим, мыть руки перед едой, хорошо учиться, не желать никому зла и прочее, прочее, прочее. У меня было типичное детство российского ребенка из интеллигентной семьи. И я рос, будучи увереным, что все так живут. Только вот идеальной картинки не бывает. Пришлось однажды пересечься с теми, кому плевать на все эти правила, кто живет по законам волчьей стаи. Они решили, что я должен быть наказан. Они избили меня, потому что их было много, а я был один. Может, они бы тогда забили меня до смерти, но хороший человек вмешался. Тогда я впервые в жизни понял, что одной вежливостью и красивыми словами зло не победить...

– Почему ты замолчал? Говори, пожалуйста. Мне очень нравится слушать тебя.

– Да нечего особо рассказывать, любимая. Остальное ты знаешь.

– Нет, расскажи, что было потом.

– Потом? Да ничего не было. Я тогда легко отделался – несколько ушибов, ссадин, треснувшее ребро, разбитые губы и понимание того, что надо уметь себя защищать. Помню, начал ходить заниматься тхэквондо, но бросил – выпускной класс, времени не было. Потом институт, работа. – Я помолчал. – Сейчас я понимаю, что в какой-то момент просто ушел от реальности. Увлекся фентези, нашел таких же, не от мира сего, друзей. Наверное, я слишком комфортно жил и мог позволить себе витать в облаках. Не думал о том, как бы заработать себе на хлеб. А потом я встретил тебя. Вот и вся моя история.

– Я испортила тебе жизнь, – вдруг сказала Домино.

– С чего бы?

– Жил бы ты и жил у себя дома, в своем мире. Я втянула тебя во все это.

– Полагаешь, я должен пожалеть о том, что встретил тебя?

– Я боюсь, Эвальд. Слишком близко мы подошли к рубежу, за которым сгущается Тьма.

– Ты о своем Предназначении? – Я нежно взял ее за плечи, уложил рядом с собой, посмотрел в ее глаза. – Пустое, радость моя. Мы вместе. Я люблю тебя, и я буду рядом с тобой всегда. Забудь о своих страхах.

– Обычно я вижу хорошие светлые сны. Вроде того, о котором рассказала тебе. Но порой я слышу во сне зловещие голоса, которые меня зовут. Я вижу темные запутанные переходы, в которых блуждаю. Тени, от которых веет могильным холодом, леденящим мое сердце даже во сне.

– Это всего лишь дурные сны. Мне тоже снятся кошмары. Не стоит придавать им значения.

– Это не просто сны. Ты не можешь этого знать, ты не обладаешь Силой. Она меняет людей. За последнюю неделю я дважды убивала, используя свою Силу. Мироздание почувствовало это. Ничто не проходит бесследно, Эвальд.

– У тебя есть дар. И он позволяет тебе защищать справедливость и добро. Меч сам по себе ни хорош и ни плох, важно чья рука его направляет.

– На все-то у тебя есть объяснение! – Она засмеялась, совсем по-кошачьи потерлась щекой о мою грудь. – Я не даю тебе спать, а нам еще предстоит долгое путешествие.

– Это неважно. Я люблю тебя.

– И я тебя. И потому хочу, чтобы ты поспал. Ложись и закрой глаза. А я спою тебе колыбельную. Мою любимую, которую мне мама когда-то пела. Мне так хочется...

***

К утру погода испортилась. Небо, еще ночью ясное, затянули тяжелые серые облака, начал накрапывать дождь. Ранний подъем дался тяжело всем, кроме байора Домаша . Когда мы с Домино спустились в зал, Домаш стоял у стойки и любезничал с грудастой трактирщицей. Наш роздольский друг был будто сделан из легированной стали. Зато Ганель был бледен, и в глазах его застыла тоска.Я видел, что Домино не выспалась, да и сам с удовольствием поспал бы еще часа три, но времени у нас не было – пока мы не доберемся до Эшевена, я не мог чувствовать себя спокойным. У меня было какое-то дурное предчувствие, и оно оправдалось.

Мы уже заканчивали завтрак в общем зале таверны, когда прибежал встревоженный Джарем, посланный подготовить наших лошадей.

– Милорд, сюда едут какие-то вооруженные люди, – выпалил он. – И их много.

– Что за беда! – хмыкнул Домаш, с аппетитом доедавший свиную котлету. – Просто путники. Или караван купеческий.

– А если не просто? – Я встал из-за стола, взял с лавки перевязь с мечом. – Я пойду, посмотрю.

– Я с тобой, – отозвалась Домино.

Нет, это не простые путники, подумал я, глядя на дюжину всадников, приближавшихся к корчме по слякотному тракту. И не купцы. Рожи откровенно бандитские, снаряжение неплохое – почти все в доспехах, стальных или кожаных шлемах, кольчугах или куртках-клепанках, – вооружены до зубов, и лошади у них приличные. Попоны, табарды и щиты без гербов: значит, это не воины местного лорда. Похожи на наемников. Увидев нас, они продолжали ехать все так же неторопливо, уверенно и вальяжно, пока не въехали во двор корчмы и не встали полукольцом, оставаясь в седлах. Одетый в темно-вишневую клепаную кожу парень лет двадцати пяти верхом на отличном белом жеребце подъехал прямо к крыльцу и остановился в паре метров от меня.

– Дом, добрый дом! – воскликнул молодец, глядя на меня насмешливо и нагло. – И поглянь-ка, уже встречают нас.

Я выдержал его взгляд, и насмешливые огоньки в выпуклых голубых глазах наглеца погасли.

– Знатные птицы в этой глухосрани летают, как я погляну, – сказал он, скривив рот.

Похоже, он в этой ватаге был командиром. Примечательный малый – рослый, славянского типа блондин с щегольской волнистой челкой, лихо ниспадавший из-под бобровой шапки на левую сторону лба. Прилично одет, да и меч у него на поясе был не из дешевых. Но далеко не романтический принц: испитость и потасканность наложили хорошо читаемые следы на его физиономию. И еще, мне очень не понравился взгляд, который блондин бросил на Домино.

– Кто вы? – спросил я.

– Люди, – сказал блондин, ухмыляясь. – Бедные паломники, ищущие прощения грехов своих.

Его люди дружно загоготали. У меня больше не осталось сомнений, что мы имеем дело с бандитами.

– Милорд фламеньер велел тебе представиться, – бросил из-за моей спины Домаш. – Или простой вопрос тебе надобно дважды задавать?

– Твоя милость фламеньер? – Блондин прищурился.

– Я Эвальд, маркиз де Квинси, фламеньер и посланник императора Алерия, – представился я, положив руки на пояс.

– Ого, фламеньер значица! – Волнистая челка отвесила мне издевательский поклон, его спутники вновь засмеялись. – Мое почтение твоей милости. Прошу простить покорно нас, худородных, за вторжение. Не соблаговолите ли разрешить нам, убогим и недостойным, побыть тут малехо?

– Это корчма, а не мой замок, – ответил я сухо. – Тем более что мы уезжаем.

– Покидаете нас? – Блондин наклонился в седле. – Лишаете своего высоко общества, ай-яй-яй! Грустно мне слышать сие. – Тут наглец перевел взгляд на Домаша. – Слышу по акценту, что ты роздолец. Честная у вас тут, как погляжу, компания подобралась – имперец, роздолец, да еще и прекрасная дева из Морского народа. Скверное время вы выбрали для путешествия, ваши милости, да еще и с барышней – весь край охвачен восстанием, виссинги, мать их засратая, восстали, имперцев повсеместно режут как свиней, а по ночам оборотни появляются...Ну да ладно, коли спросили, отвечу вам – Колман Маер меня кличут.

– Вы командир этого отряда? – спросил я.

– Истинно так, добрый лорд. Эти бедняги выбрали меня своим командиром апосля того, как лорда-ротмистра нашего смерть прибрала.

– Выбрали?

– Ага, – блондин все же спешился, и прочие головорезы последовали его примеру. – Как ушли мы из Тинкмара, так и выбрали. Так и стал я пастырем у этих бедных овечек.

– Дезертиры, – буркнул за моей спиной Домаш. – Сбежали из имперского гарнизона, засранцы.

– И куда теперь путь держите? – осведомился я у Маера.

– А куда удача приведет, добрый лорд. Оно ведь как: зверь ищет, где сытно, а человек, где прибытно. Вот и мы так же.

– Доброго вам путешествия, – сказал я направился в сторону коновязи.

– Один момент, добрый лорд, – остановил меня Маер. Он больше не улыбался. – Хочу просить вас о милости, которую вы вполне посильны оказать мне и моим бедным товарищам.

– Я слушаю.

– Так уж вышло, что ушли мы из Тинкмара спешно и посему не запаслись всем необходимым для долгой дороги. Земля эта ныне великой смутой охвачена, так что с припасами и лошадьми везде трудно. Посему подумалось, что вы могли бы нам... помочь. Кони у вас больно добрые, да и карманы не пустые, как мне мнится. А с ближними делиться надобно, так нам Золотые Стихи говорят. Да и девица эта весьма мила, а мы мимо красивых барышень не проходим. Ее бы мы тоже взяли с собой в дорогу. От всех кручин и напастей лучше вашего бы защитили.

Сказав это, негодяй обнажил меч, и его дружки тоже взяли оружие наизготовку. Так, значит будет драка. Прекрасно.

– Лошадей вам и денег? – Я не спеша вытянул меч из ножен. – Скромная просьба, клянусь Матерью. Прямо слезы наворачиваются. Ну тогда выслушай и мою просьбу, кусок дерьма. Даю вам минуту, чтобы убраться отсюда восвояси. А не уберетесь, на куски вас порубим. Слышишь, как вороны кричат? Голодные они, и твои глаза выклюют с удовольствием.

– Не желаете сталбыть по-хорошему? – Лицо Маера перекосила ярость, – А коли так?

Он что-то выкрикнул и бросился на меня с занесенным для удара мечом, но скрестить клинки нам не пришлось. Разбойника будто ударил гигантский невидимый кулак: он пролетел по воздуху метров шесть-семь и упал на землю, разбрызгав грязь. Секундой спустя еще два бандита полетели следом за своим предводителем – первый грянулся в огромную лужу в углу двора, второй угодил в поленницу, развалив ее. Еще один атаковал Домаша, но тот даже топором не воспользовался – просто изловчился, схватил головореза за шиворот и ударил головой о деревянный столб. подпиравший крышу над крыльцом. Домино вытянула руки перед собой и повторила атаку динамическим ударом: две лошади с ржанием рухнули наземь, а их хозяев будто ураган унес аж за плетень. Прошло всего несколько секунд с начала схватки, а пять человек уже лежали без чувств или жалобно стонали, пытаясь подняться на ноги, прочие же застыли на месте, таращась на Домино с суеверным ужасом.

Я подошел к барахтавшемуся в жидкой грязи Маеру, несколько раз от души пнул его в живот, а потом ногой подтолкнул к нему выпавший при падении меч.

– Вставай, мразь! – сказал я. – Вставай и бери меч, иначе я просто распорю тебе живот.

– Эвальд, оставь его мне! – крикнула Домино.

– Нет, – ответил я. – Я хочу сам убить эту вошь.

– Милорд! – Перемазанный грязью Маер вцепился руками мне в ногу. – Пощады, милорд! Смилуйтесь!

– Я давал тебе и твоим ублюдкам возможность уйти, ты не захотел. Теперь пеняй на себя.

– Нет, милорд! Не надо, милорд!

Я не стал ничего говорить. Просто пригвоздил его колющим ударом к земле. Даже успел удивиться тому, как легко Донн-Улайн пробил его тело насквозь. Верно говорит Ганель, виари делали когда-то великолепную сталь. Вот только обидно, что приходится марать ее кровью таких вот подонков. Маер забил ногами, заперхал, выплевывая кровь на подбородок и грудь. Я выдернул клинок, повернулся к остальным бандитам, продолжавшим остолбенело таращиться на происходящее.

– Ваш предводитель мертв, – сказал я. – Он поплатился за свою дерзость. Но я фламеньер, а не убийца. Я дарю вам жизнь. Убирайтесь прочь, иначе сдохнете все до единого.

Я думал, они набросятся на нас. Пересилят свой ужас и попытаются отомстить за смерть своего главаря. Или, по крайней мере, инстинкт самосохранения заставит их сражаться. Их было больше, чем нас. Ничего подобного. Пять оставшихся на ногах бандитов одновременно, как по команде, побросали мечи, кинжалы и топоры на землю, а потом встали на колени, склонив головы.