Текст книги "Охранитель"

Автор книги: Андрей Мартьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

– Укус, – ахнул Рауль. – Кто–то сначала схватил его зубами, вырвал клок мяса, потом вцепился в…

– В места причинные, словно обученный боевой пес, – дополнил Брат Михаил, извлекая из сундучка на ремне полоску серебра с нанесенными делениями. Измерил. – Расстояние между клыками три парижских дюйма и четыре линии. Помельче оборотня из Виварэ, но тоже внушительно. Мессир фон Тергенау!

– Слушаю.

– В замке есть собаки?

– Проверено, ваше преподобие. Были. Все убиты.

– Даже так? – выпрямился Михаил Овернский. – Каким способом?

– Дворового пса как будто хищник загрыз. Господские охотничьи собаки зарезаны, предположительно мизерикордиями, били в загривок и в сердце.

– Другие животные?

– Овцы разбежались, овчарня пуста. Курятник нетронут. Две лошади мертвы, внешних повреждений мы не углядели.

– Лошади и собаки, – задумчиво сказал брат Михаил. – Впервые в жизни с таким сталкиваюсь. Ролло, Жак, берите остальных и съездите в соседние деревни. Потрясите мужланов. Хоть один должен был что–нибудь заметить или услышать! Пообещайте вознаграждение за достоверные сведения, предупредив, что лжесвидетельство – смертный грех, который будет караться не только на том свете, но и на этом.

– Как прикажете, ваше преподобие…

В разных углах двора и в хлеву нашли еще три тела. Больше всех повезло скотнику, нападавшие лишь отмахнули клинком по шее так, что голова повисла на кожном лоскуте – скорее всего, ночевавший в теплом овине крестьянский парень выскочил на шум, рядом валялась прихваченная с собой рогатина. Брызги крови, струями вырвавшееся из толстых шейных жил, видны и на соломенной крыше сушильни для снопов.

Михаил Овернский работал сосредоточенно, с каменным лицом, не проявляя эмоций. Снимал размеры ран кронциркулем, капал из пипетки щелочью или ацидумом на подозрительные пятна, диктовал выводы писарю. Изредка звал Рауля, посовещаться.

– Вы другим взглядом смотрите, не отвлекайтесь, – сказал преподобный. – Не верю я, что здесь обошлось без чародейства…

– И правильно не верите. След ауры заметен, однако он теряется из–за… Того, что вы носите с собой.

Преподобный взглянул на Рауля недовольно. Вздохнул. Плеснул на руки уксусом, смыл грязь. Сунул пальцы за ворот рясы.

– Это?

Керикон, крылатый жезл Гермеса, обвитый двумя лентами. Амулет сделан из беспримесного золота, цвет насыщенно–желтый, с бронзовинкой, без оттенков. В центре – крупный неограненый изумруд. Источник незримой энергии, силу впитывающий и силу отдающий.

– Эту штуковину создал Аполлоний Тианский, – вполголоса сказал Михаил. – Да–да, тот самый пифагореец постигший тайну «Скрижали измарагда». Немудрено, что вы почувствовали источаемую талисманом мощь. Предлагаете снять защиту?.. Я умею это делать. Знаю Sermo Perfectus , Совершенное Слово…

– Папский инквизитор пользуется плодами герметических наук? – так же тихо ответил Рауль. – И волшебством язычников?

– Исключительно ad majorem Dei gloriam. Что ж, если вы просите… – преподобный провел над кериконом правой ладонью, что–то неслышно прошептал. – Довольны?

Мир для Рауля вспыхнул новыми красками – оказывается, апотропей Трисмегиста или полностью блокировал, или во много раз снижал силу любой магии. Вот почему рядом с Михаилом Овернским чародейские эманации становятся едва заметными, а то и вовсе исчезают! Инквизитор отлично защищен от колдовской атаки со стороны, большинство направленных на него заклятий потеряют силу, рассыплются, или не окажут надлежащего влияния!

Зато теперь многое стало куда понятнее – двор Вермеля расцветился сине–голубыми, шафрановыми и пепельно–серыми линиями. Появились нехорошие черные отметины, будто угольная крошка рассыпана, запах… Псиной, что ли несет?

Последующие действия мэтра доминиканцев если не озадачили, то вызвали живой интерес. Рауль едва не бегом кинулся к сторожке, затем сразу к овину, опустился на колени возле трупа скотника, погладил ладонью камни и рогатину, после чего выскочил за ворота замка, пробираясь через снежный завал к подошве холма.

– Сюда! Быстрее! Брат Михаил!

– Что? – выдохнул преподобный, спустившись. – Нашли что–нибудь?

– Еще как…

Мэтр указал на тело, лежащее у ног.

– Значит, все–таки магия?

– Назвать ликантропию «магией» в строгом понимании нельзя. Это, скорее проклятие. Перед вами последствия неполного превращения. Жуть берет.

Михаил Овернский против ожиданий остался невозмутим, в глазах проскользнула тень понимания и узнавания. Еще бы, победитель чудовища из Виварэ!

Omnio [19]19
  В целом ( лат.)


[Закрыть], оно выглядело как человек. Почти, да не совсем.

Совершенно обнаженный мужчина, отлично сложенный, роста изрядного, но не такой великан как трактирщик Гозлен. Русоволосый, как и большинство жителей Па де Кале, Артуа и поморской Фландрии. Только ни у единого из потомков Адама и Евы невозможно найти вместо ступней и ладоней волчью пясть, с пятью темными подушечками и когтями. Голени и предплечья деформированы, искривлены и тоже напоминают оконечье звериной лапы.

– Не успел удрать, – усмехнулся преподобный. С трудом оттянул пальцем нижнюю губу оборотня, на холоде труп закоченел. – Клыки втянулись не до конца, видите? Рана смертельная. За упокой души скотника я отслужу отдельную messa in suffragio. Когда ликантроп напал на привратника и тот наверняка поднял крик, – не станешь же молчать, когда тебя режут на кусочки или рвут клыками? – парень схватил вилы–рогатину, ткнул в первого попавшегося противника и только затем получил удар мечом… Ткнул исключительно удачно, в область сердца. Второе острие проткнуло печень. Оборотень умер быстро, в момент преображения из зверя в человека…

– Ликантропов традиционно убивают серебром, – заметил Рауль. – Серебряный наконечник стрелы или арбалетного болта, посеребренный клинок…

– Далеко не всегда, мэтр! Вы должны это знать! Argentum незаменим в противоборстве с нечистью, однако следует помнить, что ликантропия вызывается не только чарами и проклятием, но и врожденными способностями Древних… Подозреваю, тот самый случай. Будь здесь черная магия, вы бы сразу сказали мэтр. Верно?

– Представления не имею, разочарую я вас или обнадежу, – проговорил Рауль хмуро поглядывая на оборотня. – Шлейф черной магии в Вермеле прекрасно различим. Necromamtia et maleficia. В воздухе будто рой мошкары висит, вы увидеть не можете, а я вижу отчетливо…

– Очень хорошо, – сказал брат Михаил. Уточнил: – Хорошо для расследования.

– Преподобный! – воззвали со стороны ворот замка. Монах в бело–черном, размахивает руками. – Брат Ксавьер просит вас немедля подняться! Поторопитесь!

* * *

… – Вы не похожи на человека впечатлительного.

– Привыкнуть можно ко всему, но требуется время. Я – привык. Почти.

Рауль Ознар и Михаил Овернский стояли на западной стене Вермеля, не обращая внимания на порывы ветра – со стороны Ла Манша наползали тучи, значит погода опять испортится, жди мокрого снега и наледи. А в Лангедоке теперь яблони цвести начинают…

– Не хотелось бы сейчас в Лангедок, – буркнул инквизитор.

– Я вслух сказал?

– Вслух подумали. Выбор у нас небогатый: уехать на юг к цветущим яблоням и чуме, или остаться здесь, наедине с незнаемой бесовщиной. Чума? А что чума? Рано или поздно дождемся, недаром Моровая Дева бродила окрест.

– Думаете, всё настолько плохо? Брат… Мессир де Го?

– Вспомнили мое мирское имя? Отчего?

– Сами предлагали так обращаться. Как к другу.

– Неожиданно быстро колдун, алхимик и последователь Нарбоннской школы, к которой давненько и небеспочвенно приглядывается Священный Трибунал, счел другом инквизитора, – процедил брат Михаил. Засопел яростно. – Будь моя воля, всю вашу братию… Без жалости и сострадания… Как говаривал легат Арнольд–Амальрик «Господь на небе разберет, где свои, где чужие»!

– Я вас не понимаю, – осторожно сказал мэтр. – Я думал, что…

– Думали!? – взорвался доминиканец, перейдя почти на крик. – Не понимаете, да? Понимаете, еще как, куда лучше других! Магия – это власть и сила, которые опьяняют, заставляют забыть об установленных раз и навсегда законах! Не убивай – кто это сказал? Да, барон может пристукнуть холопа, но и сиволапый смерд защищаясь возьмется за кол или рогатину! С чародейством иначе, оружие тут не спасет, и не будь нас, слуг Церкви, беспредельная власть избранных единиц на тысячами и десятками тысяч стала бы реальностью! Извращенная, злобная, не сдерживаемая никакими узами и запретами, никакой моралью! Вы знанием обладаете, другие – нет!

Михаил перевел дух и рявкнул:

– Видели, что там творится? Видели? И после этого спрашиваете, почему вдруг жестокосердная инквизиция отправляет ведьм и колдунов на костер? Причем, к моему вящему сожалению, лишь одного из десяти?

Мэтр не ответил. Он видел.

Сомнений не оставалось: в замке Вермель провели некий жуткий обряд. О чем–то подобном брат Михаил встречал упоминания в известиях от братьев–рыцарей ордена Девы Марии Тевтонской, докладывавших в курию о диких обычаях язычников Ливонии, Пруссии, Жемайтии и Литвы, варварских земель доселе не принявших крест. Достаточно вспомнить святого Адальберта Пражского, три с половиной столетия назад явившегося с миссией к пруссам, ими убитого и, как свидетельствуют хроники, пожранного.

Но ритуальный каннибализм в католичнейшей Франции? В цивилизованном и культурном XIV веке от Рождества? Причем сопровождаемый колдовской церемонией, о каких не то что мэтр Ознар, а даже искушенный папский инквизитор не слыхивал?

Обычная спальня, – большая, с двумя постелями, очагом, чуть выцветшими аррасскими ткаными коврами по стенам. Подстилки с пола убраны – выброшены в коридор. На голых досках перекрытия выведен круг. Посреди круга две отрезанные головы и оплывшие свечи. Углем начерчены руны.

О прочих деталях Рауль предпочел бы поскорее забыть. Печень уложенная на веточки омелы у северного края окружности. Отсеченные ступни поставленные косым крестом. Глазные яблоки… Ох.

И останки детей шевалье де Вермеля возле кроватей. То, что для обряда не пригодилось.

Нет, лучше было бы этого никогда не видеть.

– Простите меня бога ради, мэтр, – сказал брат Михаил, нарушая долгую паузу. – Сорвался, накричал, оскорбил… Знаю, инквизиция не имеет права на слабость. Согласны на сатисфакцию?

– Вы духовное лицо, рукоположенный священник. Это решительно невозможно по всем канонам.

– Разве? Вполне возможно. Помогите мне найти этих мразей. И тогда я вселюдно покаюсь в грехе злословия в ваш адрес. Хотите в авиньонском Нотр–Дам–де–Дом, в присутствии самого Папы и коллегии кардиналов? В Риме, у святого Петра?

– Хочу, – фыркнул Рауль. – Представляю себе рожу кардинала Перуджийского. Его удар хватит.

– А вы злопамятны, мессир Ознар. Поверьте, его высокопреосвященство я могу довести до трясучки и другими, более невинными методами… Поглядите–ка, дым, – Михаил вытянул руку, указывая в сторону Бетюна. – Густой, черный. Пожар?

– Нам–то какое дело, ваше преподобие? Пожар опасен летом, в засуху, при такой сырости и холодрыге мигом потушат.

– Верно. Идемте, труды скорбные еще не закончены. Жак с братьями–мирянами наверняка скоро вернутся, прево и королевскому легисту дозволено заняться прямым своим делом – расследованием по линии светской власти. Сержанты перенесут тела в подвал, на ледник, будем ждать приходского священника и самого господина де Вермель, ради опознания. Долгий и неприятный день впереди…

Брат Михаил даже предположить не мог, насколько долгий. И насколько неприятный.

* * *

– Нас преследует злой рок. Более внятных и разумных объяснений у меня попросту нет. Если монастырский иллюминатор [20]20
  Монах, украшающий рукописи иллюстрациями и орнаментами.


[Закрыть]надумает изобразить аллегорию невезения и неудачливости, наши персоны идеально подойдут для этой цели. Словно прочу навели!

– В иное время и в ином месте я бы вам попенял за недостойные священнослужителя предрассудки, – сказал Рауль, – но тут склонен согласиться. Отслужите молебен во избавление.

– Думаете, поможет?..

К двенадцати мертвым телам в замке добавилось тринадцатое – сам хозяин, рыцарь Одилон де Вермель, прискакавший из Арраса между секстой и ноной. В верхние покои его вначале не пускали, брат Ксавьер попытался объяснить, что необходимо подождать, не мешая следователям инквизиции, но его милость не слушал. Прорвался в жилые комнаты.

Увидел.

Несколько мгновений спустя мессира Одилона не было в живых – по словам вбежавших вслед монахов, он побагровел, выкрикнул (буквально!) «Негодяй! Своими руками…», осекся на полуслове и упал замертво.

Ictus morbus, как определил Рауль. Апоплексия, удар из–за прилива крови к голове. Мгновенная смерть.

Когда о происшедшем доложили Михаилу Овернскому, преподобный изрек несколько эмоциональных словечек, о существовании которых благочестивый брат–доминиканец и знать–то не должен, не то, что произносить сии речения вслух без единой ошибки. Громко пообещал сослать Ксавьера д’Абарка и его assistentes на пожизненное покаяние куда–нибудь к дикарям, в языческую Литву, за которой, как известно, край мира и вечные льды.

– По вашей нерадивости потерян ценнейший свидетель! Что надо было сделать в первую очередь? Правильно – до–про–си–ть! Не обращая внимания на душевное состояние! Как теперь прикажете истолковать возглас «негодяй»? Кто этот негодяй? Вы способны ответить? Нет? Никто теперь не способен!

Рауль вспомнил о «Книге Анубиса», но сдержался и своих услуг не предложил: хватит непредсказуемых опытов. Чем чаще заглядываешь за Грань, тем выше вероятность оттуда не вернуться.

– Что мы имеем в итоге? – сказал брат Михаил, осмотрев тело Вермеля. – Первое: не исключается причастность к нападению конных призраков Охоты, которые вовсе не так призрачны, как считалось раньше – клинки у них настоящие. Второе: кажется, мы подобрались к разгадке секрета «адских псов»: доказательством тому тело ликантропа. Наконец, третье. Мессир Одилон несомненно имел в виду некую конкретную личность, ему знакомую… Брат Ксавьер, брат Валерий, брат Теобальд! Когда вернемся в Аррас, перевернуть город вверх дном, отыскать ближних и дальних знакомых рыцаря де Вермеля, узнать о нем всё. В средствах не стесняться, записывать любые слухи и сплетни! Сейчас же допросите приходского кюре, деревенские священники видят и знают многое.

– Тайна исповеди, – напомнил д’Абарк. – Правила Четвертого Латеранского собора. Кюре может…

– Ничего он не может! Обязан рассказать по требованию инквизиции, представляющей высшую власть Церкви! Папскую индульгенцию ему пообещайте, наконец.

Вскоре объявились братья–миряне, с докладом и неожиданной добычей – крестьянской девкой, везомой на крупе лошади одного из братьев ди Джессо. Руки у девки были связаны.

– Ведьма, – коротко пояснил Жак. – Мужланы сами ее выдали, пускай мол святые отцы на чистую воду выведут.

– Гос–споди, – простонал его преподобие, едва за голову не схватившись. – Будто у нас других забот мало! Что она натворила?

– Так ведьма же…

– Ладно, потом разберемся. Отведите в замок, сержанты присмотрят.

Девка молчала, созерцая облака. Собственная участь, судя по виду, ее абсолютно не волновала. Чуть вздрогнула, когда Рауль втихомолку сотворил аркан распознания – значит, кой–какими способностями владеет. Незначительными, скорее всего.

– Узнали что–нибудь?

– Все как один твердили: ночь полнолуния была «плохой», – ответил Жак. – Скотина беспокоилась, звуки странные, волки выли. Из домов никто не выходил, боялись. Но приметили, что у ведьмы в окне горела лучина – выходит, чаровала.

– Доказательства неопровержимые, – некуртуазно сплюнул преподобный. – Мэтр Ознар, сделайте одолжение – поговорите с дамой, у меня нет ни времени, ни желания заниматься сельской знахаркой. Если прочитает «Отче наш» и «Славься Мария» без запинок – гоните на все четыре стороны. Пусть возвращается домой.

– А если с запинками? – не удержался Рауль.

– Все равно гоните. Недосуг. За мелкую ворожбу можно половину французских женщин привлечь к суду, но зачем? На пять тысяч так называемых «ведьм» хорошо если одна летает на помеле, целует в анус черного козлищу, совокупляется с инкубами, раввинами и ересиархами, после чего злонамеренно вызывает у всех окружающих мужчин импотенцию! Я за свою карьеру видел лишь четырех настоящих сильных ведьм, продавших душу дьяволу…

– Ваше преподобие, – донеслось со стены. Звал Саварик Летгард, выбравшийся на галерею. – Позвольте вас отвлечь! Что–то происходит, и мне это очень не нравится…

* * *

Горизонт на северо–западе затянула сплошная полоса дыма, постепенно уносимого ветром в сторону отдаленного моря. Рауль мог поклясться, что видит желтоватые искорки вдали – странный пожар разросся до масштабов серьезного бедствия. Не оставалось сомнений: горят предместья Бетюна, возможно пламя перекинулось и на сам городок.

– Тихо, – поднял руку Летгард. – Послушайте! Мне чудится, или звонят колокола?

– Вроде бы набат с беффруа?! Разносится далеко…

– Мессир прево, отправьте двоих сержантов в Бетюн, выяснить в чем дело, – сказал брат Михаил. – Всего три с небольшим мили, обернутся быстро.

– По–моему, не стоит спешить, – Рауль потянул преподобного за рукав. – Гляньте на дорогу, кто это может быть?

Всадники. Много, десятка четыре. Идут плотной колонной, рысью. Солнечные блики на металлических деталях упряжи, доспехе и оружии. У многих поверх кольчуг красные с желтым сюрко.

– Повернули в нашу сторону, – озадаченно сказал Летгард. – Ничего не понимаю!

– Скоро поймете, – Михаил зашагал к лестнице вниз. – Кажется, я догадываюсь с кем придется иметь дело. Только англичан нам сейчас не хватало!

– Англичане? Что они забыли в Артуа?..

Наверное, следовало бы закрыть ворота замка и попытаться переждать опасность, но преподобный был свято уверен в неприкосновенности духовных особ и своей способности защитить мирян.

Вид у нежданных гостей был крайне недружелюбный – часть конных рассредоточились по двору Вермеля, половина осталась снаружи. Из опоясанных Рауль углядел двоих – у старшего на накидке лев, второй, помоложе, носит хорошо опознаваемых золотых фазанов Сассексов. Прочие – армигеры и арбалетчики.

– Ты кто, монах? – рыцарь со львом сразу обратил внимание на брата Михаила, вышедшего вперед.

– Вряд ли мы встречались раньше сударь, – невозмутимо ответил преподобный, – и мое имя вам ровным счетом ничего не скажет. Однако, я знаю кто вы – судя по гербу, Ричард Фитц–Алан, граф Арунделл, граф Суррей.

– Я задал вопрос, святоша!

– Извольте: inquisitor a Sede Apostolica specialiter deputatus в графстве Артуа, чрезвычайный посланник Святейшего Папы и Апостольского престола Михаил из Оверни.

– Громко звучит, – скривился граф Арунделл. – Что забыл авиньонский инквизитор в этой дыре?

– Здесь совершенно преступление против законов Бога и короля.

– Ну если против законов короля , – англичанин (говоривший, впрочем на французском, привычном языке дворянства Альбиона) выделил голосом последнее слово, – нашего доброго короля Эдуарда, то злодеев безусловно стоит покарать. Королевскому суду, как и полагается… Слушать меня! Всех разоружить! Припасы и скот конфискуются!

– Вы с ума сошли, граф? – поднял голос преподобный. – В чем дело? Я не слышал о том, чтобы перемирие было расторгнуто!

– Помолчите, отче, если не желаете, чтобы с вами поступили грубо и без должного уважения! Проедетесь вместе со мной в Кале, там и выясним, кто вы на самом деле.

Михаил бросил короткий взгляд на Жака и покачал головой – силы неравны, лучше подчиниться. Бросаться в драку – чистое самоубийство, числом задавят.

Взяли всех, особое внимание обратив на гербовых – солидный выкуп с Летгарда или мессира де Пернуа не получишь, но это лучше, чем совсем ничего. Без всяких церемоний обобрали амбары и кладовые, свалив добычу в одну из повозок принадлежащих Трибуналу. Монахи, братья–миряне, королевские чиновники и сержанты вместе со злосчастной ведьмой, попавшей из огня да в полымя, дожидались в углу двора, под пристальной охраной.

Подбежал английский оруженосец, спросил кто здесь инквизитор Михаил из Оверни. Его светлость незамедлительно требуют к себе! Пропустите доминиканца!

– Там мертвецы на леднике, – без долгих вступлений начал граф Арунделл. – Один – не человек. Мой лекарь сказал, что вроде бы оборотень – немного разбирается в колдовских делах. Вы поэтому здесь?

– Сударь, я пытался предупредить о том, что Священный Трибунал проводит в Вермеле расследование. Ваш визит его сорвал.

– Война, святой брат. Говорите, перемирие? Оно было нарушено несколько дней назад, французами. Не возражайте! Я знаю, что вы отыщете уйму оправданий!

– Но я…

– Решение неизменно: объясните всё сэру Уолтеру Моуни, представляющему государя. Но что делать с этой халупой? Оборотень, чародейство!

– Будет наиболее разумным…

– Церковь обычно прибегает к очистительному огню, – Арунделл, похоже умел слушать только самого себя. – А вы поможете истовой молитвой. Идите.

– Позвольте хотя бы…

– Не позволяю. Жалуйтесь на меня хоть королю, хоть самому Папе.

* * *

Вермель занялся быстро.

Пламя моментально перекинулось с подожженных снопов соломы на деревянные перекрытия и стропила, сожрало овин и конюшню. Вырвалось из окон–бойниц обеих башен, а когда крыша провалилась внутрь, с ревом поднялось над всхолмьем слепяще–оранжевым столбом, окутанным вихрем искр и дымными струями.

Уголья тлели еще пять дней.

Внезапный налет англичан обошелся Артуа и соседнему епископату Сент–Омер недешево – захватить с налету Бетюн не удалось, зато предместья, монастырь августинцев и две соседние деревни были сожжены. Пострадали окрестности Моленгема и Лёмбра, неприятель взял голыми руками пять дворянских замков, по ротозейству и самоуспокоенности владельцев не предпринявших попыток сопротивления.

Уолтер Моуни, наместник Эдуарда Плантагенета в Кале, сильно рисковал бросив все наличествующие силы в этот стремительный рейд, но успех превзошел любые ожидания: богатые трофеи при ничтожных потерях в людях (двое убитых, десяток с небольшим раненых), получены новые опорные точки для предстоящей летней кампании – а в том, что его величество продолжит борьбу за французскую корону с Филиппом де Валуа не сомневался никто: от командующего английским войском на континенте, до кредиторов Эдуарда в Священной империи, еврейских ростовщиков, ковроделов из Брюгге, брюссельских пивоваров или виноградарей Дуайе.

Омрачал этот небольшой триумф инцидент, случившийся по вине его светлости Ричарда Арунделла – потомка благороднейшей семьи, неустрашимого воителя, но при этом человека дурно воспитанного, бесцеремонного и весьма превратно толкующего слово «дипломатия».

Когда впервые за двести лет несбывшаяся мечта «Старого Гарри», короля Генриха II, отца Ричарда Львиное Сердце, о создании единой империи, включающей земли Англии, Франции, Аквитании и Гаскони, близка к осуществлению, когда решается судьба монархии, ни в коем случае нельзя ссориться с важнейшим союзником – Святой Матерью–Церковью!

Особенно в лице полномочного представителя Папы и курии!

* * *

– Ваше высокопреподобие, я приношу нижайшие извинения от имени королевства Англия и его величества Эдуарда Плантагенета…

– Просто «ваше преподобие», сэр Моуни. Приставка «высоко» соответствует церковному титулу аббата, архимандрита или папского камергера.

За губернатором Кале брат Михаил наблюдал не без скрытого удовольствия: похоже, этот суровый, решительный и не слишком красивый внешне господин и впрямь был смущен – невозможно притворно покраснеть до ушей, особенно не обученному лицедейству военачальнику.

Его чувства можно понять: просить прошения за необдуманные (мягко сказано!) действия дуболома–графа не слишком приятно, особенно сознавая, что инквизитор не раздумывая доложит куда следует – сиречь в коллегию кардиналов, где английские позиции весьма шатки: со времен Климента V и переезда в Авиньон конклав состоит в большинстве из французов и итальянцев.

– Постная трапеза, – окончательно стушевался Уолтер Моуни, указав на роскошный стол. Надо же, где они раздобыли в это время года атлантического осетра, в отличие от пресноводных сородичей обитающего в море? – Не откажите угоститься… Э–э… Прочим вашим сопровождающим отданы лучшие помещения цитадели Кале, никто из них ни в чем не нуждается.

– Я могу их проведать?

– Разумеется, незамедлительно!

– Но сначала – трапеза, – Михаил Овернский непринужденно присел к столу. Ополоснул руки в серебряной чаше, поднесенной безмолвным слугой. Нарочито медленно вытер льняным полотенцем, на котором остались темные следы: засохшая кровь жертв Вермельской резни. – Сэр, отчего вы стоите? Присоединяйтесь. Побеседуем.

Гневливость, безусловно, смертный грех. Однако нынешним вечером – а приглашение на ужин к сэру Моуни состоялось после заката, когда отряд Арунделла с победой прибыл в город, пленников сдали в крепость и въедливые английские законники начали вникать кого именно доставил в Кале милорд Ричард, – преподобный был злее сонмища гадаринских бесов.

Подобное обращение с главой Священного Трибунала спускать нельзя.

Ах, как они забегали, вскрыв сундучки с бумагами! В чем нельзя упрекнуть Арунделла, так это в невнимательности – по его распоряжению кнехты сгребли все невеликое имущество инквизиции в кучу, по возвращению отдав светской власти: пускай у препозитариев короля голова болит.

По счастью, который месяц скучавший от вынужденного безделья capitaine de ville [21]21
  «Городской капитан» – должность, приблизительно схожая с начальником полиции, одновременно командовавшим городским ополчением.


[Закрыть]неотлучно находился в замке и лично принял схваченных французов. Парней, смахивающих на отпетых наемников, объятых унынием аррасских сержантов и простецкую девку, непонятно как затесавшуюся в эту подозрительную комитиву следовало бы немедля отправить в башню, но доминиканские монахи вызвали понятный интерес. Особенно, когда оруженосец графа Ричарда сообщил, что они якобы причисляли себя к Sanctum Officium.

Когда у капитана в руках оказался пергамент с печатями не кого–нибудь, а самого Папы Римского за его подписью вкупе с сопровождающими документами, подтверждавшими полномочия некоего Михаила из Оверни, смиренного брата ордена Проповедников, поверить своим глазам было трудно.

Обман? Фальшивка?

С такими вещами не шутят! Это костер.

Спешно вызвали капеллана – отца Дионисия, окормлявшего паству в Кале от имени архиепископа Кентерберийского. Все–таки каноник при святом Петре в Лондоне, о внутренних делах Церкви осведомлен лучше других, сумеет различить.

Дионисий из Ламберта, ознакомившись, побледнел. Вслух поименовал его светлость Ричарда Арунделла «скотом», «козлом вонючим» и «содомитом». С невиданной для почтенного возраста прытью, – отцу Дионисию перевалило за пятьдесят, – умчался наверх, в донжон, к Уолтеру Моуни, командовавшему в городе «именем короля». Прыгал по лестнице через две ступеньки извергая лютые богохульства.

Рауля, засунутого в тесную, исключительно сырую – Кале стоит на прибрежном болоте, – и воняющую мочой камеру вместе с Ролло, сицилийскими близнецами и сержантом с редким именем Жуаю, извлекли оттуда вместе с товарищами по несчастью, провели освещенными факелами коридорами и лестницами, оставив в устланном соломой помещении, видимо прилегающем к кордегардии калесской цитадели – грубоватый, но надежный стол, низкие лавки, в углу валяется забытый пехотный шлем старинного норманнского образца. Пахнет приятно – портянками, когда этот запах не насыщен, создается впечатление, будто находишься на сыроварне.

Охранять не перестали – ходить в нужник только в сопровождении двух детинушек с английскими львами на туниках. Принесли поесть и выпить. Рыба, постылая репа, липкий хлеб с отрубями. Жидкое пиво.

На попытку забиячливого Танкреда ди Джессо возмутиться и полезть в драку, стражи с типично альбионской сдержанностью ответили, что самим жрать нечего. А вас, мессиры, приказано кормить на убой.

Озверевшему Танкреду надавали тумаков втроем, чтобы отвязался и не бузил. Захлопнули дверь.

– На убой! Ничего себе! – сокрушенно покачал головой сицилиец, касаясь ссадины на скуле. Ткнул пальцем в пресную до отвращения репку. Репка лопнула, изойдя волокнистой слизью. – Мессир Ознар, а не могли бы вы наколдовать фаршированную утку, а?

– Нет, дружище. Креационная магия мне недоступна. Пост, к тому же. Зато есть вот что…

Всякий уважающий себя маг носит колет с кармашками по рукавам – упрятанные периапты или флакончики с декоктами скрыты от чужого глаза. Мэтр себя не обременял: пяток амулетов, пакетики с порошками (отвести след, присыпать рану, изгнать нечисть) и не больше.

Самое важное в дороге – соль, без которой и королевское кушанье станет поросячьей похлебкой. Мешочек тонкого льна с солью обязателен.

– Угощайтесь, мессиры. Один раз живем.

– Это тоже волшебство, мэтр, – рассмеялся второй близнец, Арриго ди Джессо. – Пируем!

* * *

… – Поутру вам предоставят вооруженный эскорт, – сказал Уолтер Моуни преподобному, – И сопроводят куда пожелаете. Надеюсь, крайне досадная оплошность графа будет прощена и забыта.

– Прощена – возможно, – рыкнул брат Михаил. – Церковь прощает грешников, принесших покаяние. Но вот забыта – вряд ли. Поскольку этот олух Арунделл не просто помешал следствию, но и сорвал его в самой важной стадии! Мы нашли улики, доказательства! И что? Всё сгорело!

– Я искренне сожалею, – повторил Моуни.

– Далее. Завтра вы отпустите не только представляющих Трибунал доминиканцев, но и прево Арраса с его людьми. Не пытайтесь мне напоминать о правилах войны, о том, что мессир Летгард пленник графа, а равно и о выкупе. Арунделлу нужен выкуп? Прекрасно, вы его и заплатите. Из казны. Кроме того, я решительно не понимаю, отчего нарушено перемирие! Что стало поводом?!

– Понимаете ли, ваше преподобие, – замялся англичанин, – это очень странная история, непосредственно связанная с силами потусторонними.

– Что–что? – вздернул брови инквизитор. – Я не ослышался? Соглашение между королями Филиппом и Эдуардом расторгнуто благодаря колдовству? Вы меня заинтриговали.

Сэр Уолтер сбивчиво объяснил. Слышали когда–нибудь о Косаре, святой брат? Нет, никакие это не сказки, клянусь честью дворянина! В окрестностях Кале сейчас вообще происходит множество необъяснимых и леденящих кровь событий, впору самим молить Священную инквизицию о помощи! Спросите хоть отца Дионисия…

Пожилой капеллан, за которым послали оруженосца Моуни, подтвердил – чертовщина как она есть, преподобный. Знамения, видения, предзнаменования. Люди встревожены. Только второго дня арестовали проповедника, смущавшего умы – так сразу и не поймешь, одержимый он, просто сумасшедший или, Боже упаси, какой сектант–еретик, поскольку замечен был в самобичевании.

– Флагеллант? – переспросил брат Михаил. – Распорядитесь–ка привести его сюда. Вы не возражаете, сэр?

Моуни закатил глаза, всем своим видом давая понять, что готов оказать папскому инквизитору любое посильное содействие, лишь бы искупить и загладить!