Текст книги "Охранитель"

Автор книги: Андрей Мартьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

Глава шестая

В которой ведьма Жанин Фаст открывает мэтру Ознару тайну Дорог, а брат–инквизитор сопоставляет различные сведения о деле «Дикой Охоты» и приходит к неожиданному выводу.

Аррас – пуща Дуэ.

13–14 марта 1348 года.

Если в монастыре святой Клары Ассизской кто и напоминал ведьму, так это матушка–аббатиса. Рауль наметанным глазом подметил, что преподобная Корнелия де Тернье наверняка страдает от тяжкой болезни, названной Гиппократом «oncos» – кожа пергаментно–желтая с нездоровым блеском, крайняя худоба, тёмные ложа ногтей, запавшие глаза. Производит впечатление ожившей мумии в черной рясе с контрастно–белым платком и черным же покрывалом.

… – Нет, девица Жаннин Фаст прислана в монастырь не для заточения, – втолковывал мэтр аббатисе. – Равно и не в качестве послушницы или конверсы. Его преподобие Михаил Овернский, представитель Апостольского престола, дал подробные рекомендации. Непременный присмотр со стороны одной из опытных и набожных сестер. Следует предложить обычную для простолюдинки работу. Обязательное посещение мессы и исповедь.

– То есть, Священная инквизиция девицу Фаст ни в чем не обвиняет и не подозревает? – уточнила аббатиса. – И просит принять ее на… На временное содержание в обитель? Зачем тогда постоянное наблюдение, как в случае с одержимыми–diaboloci? Что вы не договариваете?

– Я лишь передал распоряжения главы Трибунала, – устало ответил Рауль. Въедливость матушки Корнели тяготила, настоящая мегера: не отпускает визитера вторую кварту, настырно пытаясь выведать то, о чем настоятельнице знать вовсе не обязательно. – Если у вас имеются возражения, сообщите о них лично преподобному. Я, как светский представитель Sanctum Officium, буду навещать девицу Фаст ежедневно.

– Как будет угодно, сударь, – аббатиса поджала бескровные губы. – Передайте отцу–инквизитору, что его приказы будут исполнены в точности.

…Разговор с Корнелией де Тернье состоялся третьего дня, сразу по окончании краткосрочной, однако весьма насыщенной событиями калесской эпопеи. Михаил Овернский, как и обещал, вернувшись в Аррас развернул бурную деятельность, негласно узурпировав право командовать (преподобный использовал более мягкое слово – «направлять») светскими властями целого графства.

А что делать? От сенешаля толку мало, владыка Артуа Филипп далеко, прево и служба короля остерегутся действовать без прямых указаний. По крайней мере теперь у чиновников будет оправдание перед светлейшим – не посмели ослушаться!

Готье де Рувр подписал бумаги не колеблясь и твердо осознавая, что за бездействие при английском нападении ему серьезно влетит от старшего родственника. Кроме того, ситуация исходно двусмысленна: короли перемирие заключали, королям его и расторгать! Соберешь ты дворянское ополчение, ответишь ударом на удар, а потом сам же и окажешься виноватым!

Инквизитор предложил незатратный простой план, безупречный с тактической точки зрения и не раз опробованный в войнах между итальянскими княжествами и городами–республиками. Усилить гарнизоны замков, находящихся в пяти–семи милях от границы. На трактах ведущих к захваченным англичанами землям устроить засеки – деревянная полевая крепость называемая «Motte » с палисадом возводится за два дня, для постройки можно согнать холопов из окрестных деревень.

Сообщение с побережьем блокировать наглухо, не пропускать никого. Наблюдательные посты на высоких холмах. При малейших признаках опасности – гонца в близлежащий замок, поднимать рыцарей. Самые многочисленные и хорошо вооруженные отряды разместить в Бетюне, Фреване и Армантьере, сиречь на равном расстоянии вдоль рубежей. В хорошо укрепленном Аррасе оставить лишь необходимые для обороны силы.

– Разбираетесь в военном деле, преподобный, – уважительно сказал Готье де Рувр. – Сомневаюсь, что наш архидиакон Гонилон отличит бейли от вала или барбикен от куртины.

– В юности пришлось изучить некоторые тонкости, – хмыкнул брат Михаил. – Я не всегда носил доминиканскую рясу. Так что же, мессир сенешаль, вы согласны? Во–первых, расходы смехотворны – по моему разумению не более трехсот ливров, пускай ваши чиновники точнее посчитают. Во–вторых, нас никто не заподозрит в агрессивных намерениях, ибо ополчение будет стоять в некотором отдалении от северного рубежа и нанесет удар лишь при попытке нового вторжения… Графство лишится торговли с гаванями Па–де–Кале, но это меньшее зло. Тем более, что после английского нашествия оборот снизился вчетверо, я узнавал у купеческого прево…

– Решено, – кивнул Готье. – Надеюсь, граф Филипп д‘Артуа одобрит наши действия. Я немедленно отправлю сообщение его светлости во Франш–Конте.

Закрутилось: каждый был приставлен к делу – инквизиторы с тройным усердием взялись за окружение покойного Одилона де Вермеля, сенешаль с рыцарями свиты занялся организацией обороны графства, превотство Сент–Омер и тамошний епископ не отказали в помощи.

Рауля, отлежавшегося после неприятного приключения в Кале, разумеется назначили курировать «дела герметические», как с иронией выразился брат Михаил. Для начала, мэтр, попытайтесь разговорить ведьму Жанин – девка не столь проста, как кажется.

Внезапную и резкую перемену в своей судьбе Жанин восприняла безучастно. Строгая аббатиса отправила ее «на послушание» в прачечную обители, где трудиться приходилось с заутрени до сумерек, но привыкшая к обилию тяжелой работы крестьянка не жаловалась: в монастыре хорошо кормят, спишь в тепле, в тебя никто не швырнет камнем только потому, что ты «не такая как все». Можно каждый день ходить в церковь.

Следуя инструкциям преподобного Рауль навещал обитель клариссинок ежеутренне. Для бесед с Жанин матушка Корнелия выделила отдельную келью и обязательно приставила монашку – следить за нравственностью. Молодой мужчина и девица–мирянка не должны уединяться, это может вызвать досужие толки среди насельниц. Надзирательница, сестра Беренгария глуха как тетерев, но остроты зрения с возрастом не утратила – все разговоры или в ее присутствии, или мессир Ознар может забыть дорогу к монастырю.

Красотой или даже индивидуальностью Жанин Фаст похвастаться не могла. Лицо незапоминающееся, со смазанными чертами. Глаза блекло–голубые, выражающие одни лишь покорность и смирение. Цвет волос, выбивающихся из–под платка, и то определить сложно – под солнцем вроде бы соломенные, а в помещении становятся тусклыми и бесцветными. Эдакая серенькая мышка, появившаяся на свет только ради трудов в поле от зари до зари и вынашивания в утробе дюжины детишек, из которых едва ли треть доживет до совершеннолетия.

Разговаривать с ведьмой было тяжко: односложные ответы, «да, господин», «нет, господин», «не знаю, господин». Не без труда удалось вытянуть самое простое: родилась в год, когда королем стал нынешний добрый государь Филипп де Валуа – следовательно в 1328. Ого, Жанин целых двадцать лет, а доселе не замужем: по воззрениям крестьян настоящая старая дева, потерявшая надежду на брак! Подозрительно.

Отец–мать умерли, две сестры нашли мужей в соседних деревнях, брата, – он силач и ростом вышел, – взял к себе в услужение граф Бетюнский, кнехтом. Иногда навещает, привозит подарки из города. Живу бедно, господин, по зиме смотрю за скотиной в доме Жана Мельника…

Чаровала? Не знаю про что вы, ваша милость. Травы да, собираю – от матери научилась. Чабрец, к примеру, от червей в кишках помогает…

Рауль поморщился – еще не хватало, сейчас эта деревенщина, не умеющая читать и писать, начнет учить парижского бакалавра натуропатии! Впрочем, дитем неразумным Жанин назвать никак нельзя: проскакивает изредка во взгляде что–то… Что? Этого Рауль пока уяснить не мог.

– Расскажи пожалуйста о ночи, когда напали на замок вашего сеньора. Люди говорили, будто ты жгла лучину. Господь предназначил ночь для отдыха, а не бдения.

– Псы выли, – односложно сказала Жанин, отводя взгляд. – Разбудили.

– А почему они выли? Как думаешь?

– Может, волков учуяли?..

– Говори правду! – повысил голос Рауль. – Ты в доме Божием! Лгать грешно!

– Я же не собака, ваша милость. Почем я знаю, отчего собаки ночами воют…

Мэтр вздохнул, подавив желание накричать. Изворачивается Жанин с истинно крестьянской сметкой, умело прикидываясь дурочкой–простушкой. Любой инквизитор из свиты брата Михаила запросто вывел бы знахарку на чистую воду, но Рауль хитростям изощренного допроса обучен не был, придется справляться самому. Да и преподобный настаивал: не пугайте, постарайтесь вызвать доверие. Отправить Жанин в Речную башню всегда успеем, но зачем впадать в крайности?

– Хорошо, иди, скоро вечерняя месса… Тебя здесь не обижают?

– Как можно, ваша милость! Монахини добрые.

Теперь надо бы отыскать сестру Фелициату, назначенную аббатисой смотреть за Жанин. Поспрашивать, не заметила ли странностей.

Фелициата происходила из благородной семьи, видно по манере держаться и учтивой речи – наверное младшая дочь, приняла постриг в юности, посвятив всю жизнь ордену. Ни тени надменности или раздражительности, присущих матушке Корнелии – образцовая последовательница Франциска и Клары Ассизских.

– Она тихая, – сказала сестра Фелициата. – Никогда не перечит и не выказывает неудовольствия. В церкви благоговейна. Как и всем простецам Жанин нравится богослужение и хор.

– Это всё? – приуныл Рауль.

– Нет, мессир. Девушка любит живность. Приходит в конюшню и овчарню, помочь, хотя такого послушания ей не давали.

– Не вижу ничего предосудительного. У себя в деревне она была скотницей.

– Дослушайте. Мул, на котором выезжает аббатиса, зовут его Голиаф… Седмицу назад расцарапал ногу о гвоздь в деннике, плотник недосмотрел. Колено распухло, загноилось, хотели уже на бойню отправлять. Жанин собрала из стогов на сеновале какие–то травки, – большой такой пучок получился, – скормила Голиафу. При том нашептывала, ладонями над раной водила.

– И?

– Мул за ночь выздоровел, – прошептала сестра Фелициата. – Так не бывает, мессир.

– Настоятельнице доложили?

– Не успела, если необходимо, я сей же момент…

– Торопиться незачем, – веско сказал Рауль. – Обо всех подобных… Подобных необычностях сообщать только Михаилу Овернскому, главе Священного Трибунала. И не говорите мне про устав монастыря: высшей духовной властью в Аррасе обладает посланник Святейшего Папы! Дело исключительной важности!

Вряд ли сестра Фелициата вняла увещеваниям – дисциплина у клариссинок строжайшая, – но ее свидетельство вновь доказало: Жанин знается с магией. При этом спокойно молится в храме и принимает причастие, следовательно ее талант и знания не от лукавого – ведьмам продавшим душу дьяволу ход в церковь заказан, а гостия вызывает судороги.

…Его преподобие тем временем утешал архидиакона Гонилона – сибаритствующий прелат углядел в предпринятых Михаилом Овернским шагах покушение на авторитет и полномочия законной власти графства Артуа. Да кто он такой, чтобы распоряжаться? Круг обязанностей инквизиции четко определен: искоренение ересей, ведовства и недушеполезных заблуждений! Но политика?

Пришлось отправляться с визитом к преосвященному, успокаивать. Давайте вспомним про убытки, понесенные епархией! Собственности августинского монастыря в предместьях Бетюна причинен непоправимый ущерб – англичане не только угнали принадлежащий братьям скот, но и подпалили часть строений! А наглый грабеж в Сент–Омере? Никакого уважения к епископскому сану! Вы будете это терпеть, монсеньор архидиакон?

Волшебное слово «деньги» произвело на Гонилона отрезвляющее действие. Он тотчас забыл о самоуправстве брата Михаила и раскудахтался – невиданное разорение! Не потребуешь ведь у английского короля компенсацию? Эти варвары с острова поистине не ведают, что творят, если покушаются на церковные владения! Так было всегда, и сейчас и двести лет назад – вспомнить хоть Ричарда I Львиное Сердце, отобравшего у архиепископа Руанского целую диоцезию ради строительства замка Шато–Гайар! Дикари Альбиона никогда не изменятся!

Было достаточно наступить на любимейшую больную мозоль Гонилона, дабы преосвященный одобрил все начинания связанные с перекрытием дорог ведущих к Дюнкерку и Кале. Теперь в проповедях с кафедры Сен–Вааст англичане именовались не иначе как «отродьем Велиала» и «безбожными моавитянами», что вполне устроило преподобного – Гонилон направил свою энергию и ораторский талант в нужное русло.

Какое–то время этот бездельник не станет мешать.

– Грех жадности может послужить и во благо, – сказал брат Михаил Раулю, явившемся в коллегиату Девы Марии на традиционное приватное совещание. – Как только разум архидиакона вместил мысль о том, что война идет не где–то там далеко в Гаскони или Нормандии, а прямо здесь, наступило просветление. Англичане запросто способны сжечь любимый охотничий домик преосвященного или, – вот кошмар! – покуситься на итальянскую оранжерею с розочками и фиалками…

– Графство Артуа всегда было островком затишья, – кивнул мэтр, – но в отличие от независимого герцогства Бретонского мы входим в королевский домен Франции и являемся объектом самого пристального внимания Эдуарда, объявившего себя французским монархом. Наши приготовления оправданы, однако, боюсь, не было бы поздно.

– В главном–то архидиакон прав: мы вынуждены заниматься несвойственными Трибуналу делами, поскольку светская власть пребывает в обычной для захолустья прострации и самоуспокоенности – заметили, сенешаль де Рувр даже не почесался, хотя англичане дошли до самого Бетюна? Юноша вообразил, будто война похожа на большой столичный турнир, с герольдами, благородными судьями и последующим избранием дамы любви и красоты…

– Увы, граф Арунделл не появился у ворот Арраса на белом коне под развевающимися знаменами и не вызовет Готье де Рувра на освященный древними обычаями поединок чести, – согласно подтвердил мэтр. – Всё будет выглядеть куда прозаичнее: грязные кнехты, хлюпающая под подошвами кровь и запах дыма горящих деревень.

– Забудем на время, – махнул рукой преподобный. – То, что дóлжно мы сделали и будь что будет, верно? Другого опасаюсь: исполнить возложенную миссию Трибунал, вероятно, не успевает. В силу известных обстоятельств.

– Подразумеваете, что мы способны победить конкретное зло, но не можем уничтожить его как категорию мироздания?

– Нет, мэтр Ознар. Подразумеваю я нечто совсем иное. Государственное устройство Рима, а теперь Авиньона, как центра Вселенской церкви, отлаживалось столетиями и не давало сбоев в самые сложные и опасные времена – при крестовых походах, разгуле альбигойской ереси прошлого века, войнах германских императоров в Италии. Сложнейший, огромный механизм, позволяющий Апостольскому престолу управлять католическим миром на пространстве от Норвегии до Родоса и от Барселоны до Кёнигсберга.

– Я не совсем понял, о чем вы?

– Сейчас поймете. Сколько во Франции епископов–пэров?

– Шесть, – уверенно ответил Рауль.

– Это высшие пэры, принесшие личный оммаж королю. Добавьте еще двадцать пэрств пожалованных после 1180 года. В довесок обычные архиепископаты, архидиаконства и епископаты. Далеко за сотню диоцезий только в нашем королевстве. Между ними и Авиньоном поддерживается устойчивая и постоянная почтовая связь – служба гонцов при курии на моей памяти никогда прежде не подводила: один раз за седмицу в Аррас обязаны доставлять спешные донесения из Парижа и Авиньона. Так было до прошлой недели.

– Гонцы не появились? – спросил Рауль, хотя это было очевидно. Иначе брат Михаил не затеял бы этот разговор.

– Семь дней назад, в минувшую среду должен был прибыть авиньонский посланник. Сегодня, заметим, очередная среда. Никого. Париж так же молчит.

– Несчастный случай по дороге, – предположил Рауль. – Лошадь пала. Весенняя распутица на юге. Да все, что угодно!

– Подобные «случайности», уверяю, предусмотрены – если гонец не прибывает к определенному дню в епископат, его отправляются искать, а далее по цепочке следует предупреждение о задержке. Такового я, особо заметим, не получил, хотя дорога прямая и наезженная, пролегающая по вполне цивилизованным, безопасным и населенным местам – от Авиньона на Дижон, потом в Реймс и далее к нам, в графство Артуа. Конечная точка в Сент–Омере. Допустим, одна случайность – при всей четкости работы почтовой службы! – возможна. Но не две. Не две и тем более не три: сообщения из парижского капитула так же не доставлены.

– Думаете… – Рауль похолодел. – Я видел несколько больших эпидемий в Лангедоке, тиф, оспу! Люди умирали, но королевская власть и Церковь неколебимо оставались на страже устоев! Да быть не может!

– А если может? – прямо спросил преподобный. – Поразмыслите над этим, мэтр. Жду вас завтра к повечерию: вдруг Господь смилостивится и мы продвинемся хоть на шаг вперед…

– Про рыцаря де Вермеля что–нибудь выяснили? – развернулся на пороге Рауль, вспомнив.

– Ровным счетом ничего. Человек мизантропического склада, вдовец, ни в чем предосудительном не замечен. Имел какие–то дела с преосвященным Гонилоном, вроде бы торговые.

– Торговые? – еще более насторожился мэтр. – Дворянин, опоясанный рыцарь и вдруг марает руки о презренное купеческое ремесло? Да и чем может торговать архидиакон?

– Церковными должностями, – пожал плечами брат Михаил. – Пребендами. Знаете сколько стоит в Артуа пост настоятеля богатого монастыря? Симония при Гонилоне процветает, но по большому счету не наше это дело: архиепископ Амьенский пусть дознание проводит. Если, конечно, у его высокопреосвященства появится желание и сам он не получает процентов с махинаций Гонилона… А доходы с земель епархии? Зерно? Лес? Сено, наконец – представляете сколько фуража требуется графским конюшням в одном Аррасе?

– Ясно, – вздохнул Рауль. – Обычное провинциальное плутовство, взял у Церкви подешевле или вовсе задарма, перепродал государевой казне подороже. Как везде.

– Идите домой, мэтр. Темнеет.

* * *

Выбор невелик: отправиться в «Три утки» и провести время в таверне, или прямиком на Иерусалимскую, к ставшему почти родным очагу. Мэтр предпочел тихий вечер в одиночестве – устал, голова тяжелая, да и настроение в целом не располагает к веселым посиделкам у старины Гозлена. Затопить камин, взять книгу из коллекции бесследно сгинувшего Гиома Пертюи и кувшинчик вина, застелить жесткое кресло медвежьей шкурой…

Немаловажная деталь: домовладелица–ореада христианского поста не признает, подавая к ужину скоромное – неизвестно, делает ли это вдова Верене нарочно, чтобы уязвить несимпатичного ей жильца, или следует обычаю древних времен, когда о постах и слыхом не слыхивали. Рауль старался не обращать внимания: во–первых, в кошеле действующая индульгенция, а во–вторых, не все ли равно Господу Богу, что кушает сей неисправимый грешник, лосося или курицу?

(Брат Михаил как священник и монах непременно осудил бы эдакое небрежение обязательным для каждого христианина воздержанием! Придется каяться на следующей исповеди).

Рауль обнаружил на столе свинину с чесноком, мятой и орехами, горшочек пшенной каши, соленые огурцы в виноградных листьях и полкруга ржаного хлеба. Блюдо укрыто деревянной крышкой и, поверх, шерстяным отрезом, сохранить тепло. Что ж, скоромное, так скоромное – строгий пост Рауль предпочитал держать только в Страстную неделю…

Влажные сапоги поближе к камину, портянки выбросить в сени – пахнут, служанка подберет и отнесет прачкам. Вино в буфетном шкапу, красный мальбек из Каора, семилетний – дорого, но своих пятнадцати денье стоит…

Из дальнего тёмного угла бесшумно выскользнул Инурри – соскучился. Кто бы мог подумать, что зловредные и пакостные артотроги необычайно привязчивы? Стоит покинуть город на два дня, а домовой места себе не находит – где хозяин да что с ним стряслось?

– Мгла над городом, – Инурри как и всегда не поздоровался, сразу перейдя к интересным (по его мнению) новостям. – Кружится в небесах что–то… Непонятное. Дай вина, Рауль.

– Принеси чарочку, налью, – ответил мэтр. – Повтори–ка: что за «мгла» такая?

– Будто бы вихрь, воронка, водоворот на реке, – артотрог пошевелил тонкими пальчиками. – Серый снег. Холодный – страсть.

Изъяснялся Инурри образно и не всегда доходчиво, при этом растолковывать в подробностях отказывался – если понятно ему самому, значит поймет и Gizaki. Однако сегодня домовой настойчиво пытался рассказать Раулю, что чувствует Древний: раса артотрогов владела «иным зрением» в полной мере и, похоже, Инурри был озадачен, если не напуган:

– Ничего похожего раньше не было, – хриплым шепотом говорил домовой. – А если и было, то очень–очень давно, при старых богах… Я слышал, это случалось во владычество галлов, но потом никогда! Gizaki не видят, а мы видим. Пелена непроглядная, будто старой паутиной затянуто. Крутится, крутится противосолонь, свет небесный затмевает, луну ночами совсем плохо видно…

– Погоди, не тараторь, – помотал головой Рауль. – Давай заново. Что это? Магия? Из какого источника?

– Источник? – нахохлился Инурри. – Я разве колдун? Ты колдун! Atrebate [23]23
  Кельтское название Арраса.


[Закрыть]туманным куполом укрыло, да только не туман это – холод. Лёд. Мороз из Нифельхейма.

– Нифельхейм? Ледяная страна из языческих преданий норманнов? Мы–то здесь с какого боку причастны, Инурри?

– Нифельхеймом этот мир называли люди севера, пришедшие сюда пять сотен зим назад, – монотонно сказал артотрог. – Etxeko его называют Ipar lurra, у ваших сородичей с востока – Dunkelheim, Sumun koti, Terra Delle Nebbie. Люди разных племен сохранили память о царстве предначального холода, истекшего из Бездны…

– Ладно, – согласился Рауль, осознав, что решительно ничего не понимает. – Наверное, у католиков это замерзшее озеро Коцит, девятый круг ада.

– Откуда я знаю, что вы себе напридумывали? – скорчил недовольную рожицу Инурри, относившийся к христианской мифологии без малейшего пиетета. – Хочешь, пусть будет Коцит. Зима наступит, и будет длиться три года, весь мир прахом пойдет, а после вовсе сгинет – так мой дед говорил, а деду говорил его дед.

– Знакомо. Criogenica, дохристианская эсхатологическая теория, – мэтр припомнил университетские лекции в Нарбонне, даже в столь вольнодумном учебном заведении балансировавшие на грани ереси и прославления язычества. – Мир Сущий не сгорит в пламени Апокалипсиса, но покроется льдом и замерзнет… Инурри, это сказки.

– Снежное облако над нашими головами – никакие не сказки, – разозлился домовой. – Если ты ничего не замечаешь, вовсе не значит, что мороза Ipar lurra не существует.

Артотрог, приняв оскорбленный вид и забрав серебряный стаканчик с мальбеком, удалился в тень спальной комнаты – где–то у него там укрывище. Слова не скажи против, моментально начинает кукситься и изображать вселенскую скорбь: ему не верят !

По счастью Древние не претендуют на обладание абсолютной истиной, совершенством и божественной безупречностью. Иначе, слушая Инурри, можно было бы разума лишиться – не поддающееся осмыслению нагромождение неизвестных человеку мифов, «особенный» взгляд не–людей на мироустройство и безусловное неприятие всего, идущего вразрез с представлениями Долгоживущих.

Ничего, посердится свое и вернется. Впервые, что ли?

Почитать бы на сон грядущий. Не хочется тяготить разум учеными трактатами, возьмем «Тристана» авторства Готфрида Страсбургского – изящно изложенная история о куртуазной любви, благородных рыцарях и непорочных девах…

Оплывали свечи, потрескивали в очаге угольки. На Сен–Ваасте отбили полночь, кафедралу отозвались колокола двух десятков окрестных храмов и монастырей. Рауль заснул в кресле, с книгой на коленях.

Выглянул домовой, повел розовым носиком, словно принюхиваясь. Насторожился. Приподнялся на задних лапках. И вдруг бросился к норке в подпол – Инурри услышал Зов, не подчиниться которому было невозможно.

* * *

– Проснитесь, мессир Ознар. Проснитесь.

– Кто?.. Что такое? – Рауль вскинулся и протер глаза. Томик «Тристана» бесшумно свалился на коврик под креслом. – Жанин? Ты что здесь делаешь среди ночи?

Комната залита серебристо–голубым лунным светом. Косые лучи падают на мебель и половицы. Не может такого быть – ставни закрыты, да и фасад дома выходит на северо–восток, луны с этой стороны не видно!

«Сон, – понял Рауль. – Не жарко и не холодно, нет запахов с резкими звуками, свет ниоткуда. Попасть в дом невозможно, я запер дверь на засов…»

Прочь сомнения – это сон! Остановившаяся у входа ведьма Жанин не слишком–то похожа на хорошо знакомую простушку из деревни Вермель: дурнота лица заместилась благообразными линиями губ и бровей, распущенные по плечам волосы не серые, а отливают темной бронзой, тонкие ладони с изящными пальчиками – у настоящий Жанин руки грубые, красные, в мозолях. Свободное белое платье, какие носят незамужние дочери состоятельных дворян…

Но это, безусловно, Жанин Фаст собственнолично: черты узнаваемы, голос прежний, только взгляд перестал быть отрешенно–кротким, вовсе наоборот – уверенный, если не сказать повелевающий.

– Привел, – сказал Иннури. Оказывается, домовой прятался за полами одеяния Жанин. Медленно вышел вперед, смотрит виновато. – Рауль, я не мог отказать…

– Ступай, – проговорила ведьма, наклонилась и легонько подтолкнула Инурри в спину. – На тебя никто не в обиде, Etxeko… Ступай же.

Мэтр не двигался с места – интересно, что произойдет дальше? Великий толкователь снов Артемидор Далдианский во втором веке по Рождеству уверял, будто образы приходящие к человеку в ночных видениях являют собой организацию хаотических впечатлений, где главенствуют неистолкованные и непонятые символы – но что тогда должна символизировать Жанин, представшая в облике Королевы Селены, купающейся в призрачных струях лунного сияния?..

Ведьма отступила назад, к порогу, молча поманив рукой.

Жанин приглашает прогуляться? Отлично. Хвататься за сапоги незачем, во сне не замерзнешь, хотя снаружи морозец, а улицы покрыты наледью. Спустившись с крыльца Рауль не ощутил холода, пускай жесткие снежные крупинки и похрустывали под голыми ступнями.

Ночной Аррас был насыщен чужой, не–человеческой жизнью – ведьма и мэтр двинулись вверх по Иерусалимской, к кафедралу, чуть не каждом шагу встречая тех, кто обычно скрывается от взгляда смертных. Вот замер под аркой лазурный Orratz – существо бестелесное, нематериальное, подпитывающее свою странную жизнь магическими эманациями от волшебных предметов или энергией древних святилищ. Именно Orratz первым обратил внимание на приехавшего из Парижа Gizaki, обладающего редким Даром…

Возле дома богатого кузнеца и цехового старосты Эжена Дизье возятся пятеро хольтов – разновидность кобольдов, прижившихся среди людей. Малюсенькие, с ладонь, ушастые твари занимаются откровенным грабежом – через подвальную отдушину таскают металлические отливки. Зачем им железо, хотелось бы узнать?

– Серебро, – вдруг подсказала Жанин, хотя мэтр помалкивал и свои мысли не озвучивал. – Дизье не обеднеет…

Как интересно – настоящая гаргойль, магическое животное, давно и прочно считающееся вымершим, еще до царствования Карла Великого! Туловище как у толстобокой змейки, четыре лапки с коготками, удивительная голова – не то ящерица, не то собачка. Галлы–атребаты считали гаргойлей священными тварями, но в христианском мире полузмеям места не осталось.

«Я всех их вижу, – подумал Рауль. – Вижу, не применяя заклятий, хотя каждое из этих существ прибегает к мимикрии. Человек для Древних – злейший и опаснейший враг».

Удалось заметить еще кое–что. Разглядывая тайных обитателей города (не обращавших на Жанин и Рауля никакого внимания. Приняли за своих? Или это издержки красочного сновидения?) мэтр бросил взгляд назад, за плечо, и возле угла улицы Сен–Сернен различил человеческую фигуру.

– Постой, – Рауль схватил ведьму за рукав. – Жанин, видишь его?

Силуэт размывался, складывалось впечатление, будто смотришь сквозь нагретый жаровней воздух. Но мессир Ознар твердо знал, кто идет вслед по темным ночным улицам – Серенький. Таинственный человек из таверны Гозлена, обладавший секретом заклинания «Simulacrum». Цвет ауры прежний – муарово–пепельный, с бежевыми и коричневыми прожилками.

– Оставь, он нам не страшен, – прошелестела ведьма. – Не останавливайся, нельзя стоять, Дороги закроются…

– Дороги?

Жанин снова промолчала. Потянула за собой.

На многолюдной днем площади Мадлен пустынно и тихо. Впереди белеют здания монастыря Сен–Вааст, за которым поднимается шпиль кафедрального собора. А стократ выше колокольни базилики в беззвездном небе сворачиваются в неостановимый вихрь бурлящие облака, готовые низвергнуть лютую стужу на смертный мир.

Выходит, Инурри ничего не выдумывал?

Сон, сон. Это всего лишь сон. Неистолкованные символы и знаки, преследующие тебя. Запоминай. Тут, в осиянном невидимой луной бесплотном Универсуме, должна отыскаться разгадка!

Ведьма повела рукой и сама собой отворилась низкая дверь–калитка в стене монастыря. Ступени, ведущие в непроглядный мрак.

Рауль оступился, рассадил колено. Если бы не Жанин, успевшая поймать мэтра за ворот расшнурованного колета, шею бы свернул – в реальной жизни, разумеется. Колено начало подкравливать, но боли не чувствовалось и кровь не имела запаха.

– Не бойся, – сказала Жанин. – Иди след в след. Я зажгу огонь…

В правой ладони ведьмы вспыхнул желтоватый язычок пламени, исходящий из плохо обработанного кусочка янтаря. Колдовство.

Видимо, это был тайный подземный ход, но таковые обычно не выводят в центр города. Строили недавно, еще в нынешнем столетии, на плинфах, которыми выложены стены и округлый свод видны клейма аррасских и камбрайских кирпичников.

Ага, загадка подземелья оказалась весьма простой – через внешнюю дверь в кладовые обители Сен–Вааст доставлялись продукты: лестница вывела к череде обширных помещений под монастырскими постройками. Окорока, головы сыра, битая птица на сложенных у стен ледяных кубах. Винный погреб с огромными бочонками.

– Мне чудится, или нас кто–то преследует? – вслушался Рауль. Тихие шаги были прекрасно различимы.

– Оставь, – повторила Королева Селена, – Он одинок, несчастен и безвреден. Уже безвреден.

– Кто – он ?

– Это сейчас неважно… Тебя ждут Дороги.

Возмутительная манера изъясняться недомолвками! Сварливый нелюдь Инурри и то пытается говорить более доходчиво!

И что, в конце концов, мы делаем в подвалах Сен–Вааста?

Очередная лестница, деревянная, наверх. Монахи за шестьсот семьдесят лет существования аббатства ухитрились построить небольшой поземный город, целиком приспособив его к своим нуждам: хранилища провизии, выводящие к реке закрытые желобы для стока нечистот. Темницы для нерадивых и согрешивших иноков, куда отправляют по приговору настоятеля, на хлеб и воду…

Когда святой подвижник Вааст в 667 году основывал по благословению апостола франков Ремигия Ланского [24]24
  Сен–Реми, один из покровителей Франции. Крестил в 498 году Хлодвига Меровинга, первого христианского короля франков.


[Закрыть]епархию в оставленном римлянами Атребате, и помыслить было нельзя, что затерянный в северных лесах крошечный монастырь впоследствии станет духовным центром графства Артуа и Фландрии. Город замкнуло кольцо стен, расширить кладбище обители стало невозможно, а потому истлевшие до костей останки вынимались из могил и переносились в оссуарий – череду естественных и рукотворных каверн под собором и монастырем. Десятки поколений братьев святого Вааста нашли здесь упокоение.