Текст книги "Охранитель"

Автор книги: Андрей Мартьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

Глава вторая

В которой происходит чудесное исцеление от женского бесплодия, у Рауля появляется запретная книга, а домовой по имени Инурри пьет бургундское вино

Аррас, графство Артуа.

15–25 февраля 1348 года.

Ночевка в монастыре отдохновения не принесла – дормитории не отапливались, в келье холодно, тонкое одеяло от сквозняков не спасает. Да и как заснешь после эдаких невероятных новостей?..

Дважды в ночи слышался стенающий вой, приглушенный толстыми стенами Речной башни и общежития братьев–доминиканцев – устрашающее нечто выказывало недовольство заточением. Безвестная тварь, заместившая душу умершего человека и захватившая его тленное тело, ныла и причитала, словно требуя освободить ее от оков плоти.

Михаил Овернский на обратном пути из башни в обитель рассказал, что вчера опыта ради пальнул в мертвеца из самострела, тяжелый стальной болт прошел навылет, не причинив страшилищу самомалейшего вреда. Похоже, избавиться от ожившего кошмара можно будет единственным способом: сжечь. Но сначала все–таки необходимо выяснить, что же оно такое и откуда взялось…

– Это невыносимо, – продрогший мэтр Ознар отбросил серую фланель и поднялся с жесткого ложа. При свете чахлой свечки нашарил сапоги, валявшиеся на заиндевевшем каменном полу. Только что колокол собора отбил час Бдения, следовательно полночь давно миновала. – Достаточно один раз остановиться в монастыре, чтобы навсегда почувствовать отвращение к постригу, как способу спасти душу…

Согреться можно было только в поварне, а это соседнее здание. Хочешь не хочешь, а придется вылезать на мороз.

Страдания в неудобной келье были щедро вознаграждены – огромная кухня озарялась пламенем сразу пяти очагов. Завтрак подают в трапезную после Утрени, сейчас два десятка служек крошили репу, листья салата, редиску и морковь, чистили рыбу, старшие повара из числа монахов возились с битой птицей и свиными окороками: наступал скоромный день, разрешено вкушать мясо.

– Да вы синий весь, сударь, – констатировал очевидное начальствующий над поварней брат Чезаре из Шатийона. – Садитесь к огню… Эй, Люка! Горячего вина с медом господину! Шевелись, бестолочь!

Седой Люка принес кружку – классический типаж монастырского слуги, явно из холопов, всю жизнь прожил при обители, угождая благочестивой братии. Обычные крестьяне принадлежащие ордену могли ему только завидовать: всегда сыт, одет, крыша над головой.

– Скверная ночка, – гудел дородный брат Чезаре, одновременно потроша утку. – Звонарь приходил перекусить остатками вчерашней трапезы, сказал, что с колокольни видел сполохи молний на севере – дурной знак, гроза зимой…

– На каждом шагу дурные знаки, – просипел Рауль, сжимая в ладонях кружку. Озноб прекратился, по жилам разливался приятный жар, переданный вскипяченным сладким бургундским, куда щедро добавили не только мед, но и цедру с драгоценной корицей. Изобильно живут последователи святого Доминика. – Еще вой этот жуткий…

– О Речной башне братьям говорить запрещено, – понизил голос повар. – Лучше вот отведайте пирога с яблоками и мочеными ягодами, еще теплый…

Запрещено? Все правильно, Михаил предупреждал, что пустословство и болтовщина касательно хода расследования будут пресекаться самыми строгими мерами – сведения о деле не должны утечь за стены коллегиаты! Людям и так страшно.

Рауль лишь кивнул и замолчал. Было о чем поразмыслить.

* * *

…Итак, Тьерри де Го, он же брат Михаил, принявший сан и инвеституру в Сен–Дье д’Овернь четырнадцать лет тому. Кто же он на самом деле?

Известно, что учрежденный папой Иннокентием III в 1215 году Inquisitio Haereticae Pravitatis Sanctum Officium – «Святой Отдел расследований еретической греховности», – изначально предназначался для защиты Матери Церкви и паствы от злостных и сознательных отступлений от догматов веры.

В те времена процветало альбигойство охватившее весь юг Франции и проникшее в Италию, процветали манихеи, донатисты, богомилы и еще десятки лжеучений – распространявшееся зловоние ереси дóлжно было искоренить любыми методами! Меньше чем за столетие инквизиция остановила казавшуюся всесокрушающей волну умственной проказы, разгромив катаров Лангедока, «апостольских братьев» ересиарха Дольчино и многие другие культы. Но оставалась иная опасность, ничуть не менее, а скорее и более зримая и вещественная.

Священный Трибунал занимался не только диспутами с отступниками, возвращением паршивых овец в стадо и борьбой с греховным вольномыслием – в этой области трудились интеллектуалы–богословы, способные переспорить и переубедить хоть самого дьявола. Кроме «гниения разума» существовала вполне материальная угроза – вредоносное колдовство, реликты казалось бы давно исчезнувшего язычества, выражавшиеся в уцелевших с незапамятных времен кровавых культах, и, разумеется, чудовища – обладающие плотью и кровью создания, о которых к ночи лучше не упоминать.

Существует множество версий о происхождении Monstrum – воплощенные демоны преисподней, так называемые «серые ангелы», низвергнутые Господом с небес в сотворенный мир за то, что они не вступили в битву с восставшим Люцифером, предпочитая дождаться победы одной из сторон, заблудившиеся во времени осколки сгинувших языческих миров? Точно не знал никто.

Тем не менее чудовища существовали – обитатель Речной башни тому яркое доказательство, – однако к ним вряд ли относились сравнительно безобидные артотроги вроде домовых (строптивых малышей Нарбоннская школа считала кем–то вроде полуразумных животных), бесплотные духи–фамилиары (эти как раз более всего подходили под определение «серых ангелов», лишенных райской благодати) или далеко не всегда доброжелательно настроенные по отношению к человеку «хранители» девственных лесов, озер или топей. Последних Рауль несколько раз встречал вживую – существа тяжелые в общении и обладающие скверным характером, но знающему магу защититься от них не трудно…

«Настоящими» чудовищами были твари наподобие упомянутого братом Михаилом оборотня из Виварэ – в Маржеридских горах на юге Франции издавна ходила страшненькая легенда об охотящемся на людей гигантском волкоподобном звере размером чуть не с корову. Появлялся оборотень редко – раз в пятьдесят или семьдесят лет, – несколько месяцев разбойничал в Жеводане, Виварэ и окрестностях Сен–Лиона, после чего снова исчезал на десятилетия…

И надо же, именно Михаилу Овернскому удалось четыре года назад загнать монстра в ловушку!

Охота продолжалась с мая по ноябрь, наводящий ужас на всю провинцию ликантроп пал, а его голову отвезли в Париж – показать королю Филиппу VI. Останки зверя тайно уничтожили: инквизиция не допустила, чтобы кости, шерсть и внутренние органы растащили на амулеты и ингредиенты для магических декоктов, и была права: в Нарбонне эту историю бурно обсуждали все посвященные , желая заполучить хоть один волосок со шкуры волшебного существа! А в том, что зверь из Виварэ был именно волшебным , никто не сомневался.

Вывод: его преподобие трудится в Sanctum Officium на поприще абсолютно практическом: venator monstris, охотник за чудовищами. Что сразу объясняет «странности» папского инквизитора – недопустимое уставом доминиканцев переоблачение в мирской костюм, заметное пренебрежение делами сугубо духовными в пользу грубого утилитаризма, вольности в оценках граничащие с порицаемым свободомыслием и просто–таки невероятная терпимость к потенциальному подозреваемому – да, алхимия есть наука почтенная и как выразился брат Михаил «ненаказуемая», но магия?..

Он знает об авиньонской афере с библиотекой кардинала – другой сразу бы отправил Рауля Ознара в подвал на следствие, – а этот лишь отозвался о его высокопреосвященстве Перуджийском с ясно выраженными презрением и неприязнью.

Михаилу Овернскому многое позволено. Почему? Да потому, что таких как он – единицы. Знатоков опасного ремесла ценят: вряд ли ожиревшие от праздности куриальные прелаты выйдут один на один против оборотня из Виварэ.

Преподобный вышел.

Результат общеизвестен.

* * *

– Вот вы где, – Михаил потрепал задремавшего Рауля по плечу. – Я так и думал, монашеская аскеза изнеженному дворянину по нраву не придется. Светает, метель утихла. Кажется, день будет солнечным, впервые с окончания адвента.

– Это не аскеза, а безосновательное мучительство, – пробормотал мэтр, протирая глаза кулаком. – Неужели так трудно поставить жаровни, чтобы потом не лечить братьев от страданий пневмы?

– В моей келье поставлена, – невозмутимо пожал плечами преподобный. – Я южанин, семья де Го происходит из Гаскони. Остальные привычны, большинство монахов родились во Фландрии, Артуа или Пикардии – холод здесь естественен, а презрение к страданиям плоти есть высшая иноческая добродетель, верно?.. Хотите заглянем в монастырскую лечебницу и убедимся? Она пустует. Исключение – плотник, четвертого дня свалившийся с крыши маслобойни, где менял прохудившиеся доски. Отделался сломанными ребрами, скоро встанет на ноги… Предлагаю подняться в мой кабинет и обсудить остающиеся вопросы, мэтр. Просыпайтесь и утрите лицо снегом в конце концов!

Для праведных трудов Михаил Овернский занял комнату над библиотекой, вынудив потесниться скрипторов – аббат, повздыхав, дозволил: перечить главе прибывшего из Авиньона Трибунала во–первых будет невежливо, а во–вторых ссориться с папским инквизитором и отказывать ему в столь ничтожных просьбах не рекомендуется даже отцу–настоятелю.

С суровой кельей не идет ни в какое сравнение – деревянные панели по стенам, резные кресла черненого дуба, два окна забранные цветным витражом. Разлапистые бронзовые подсвечники. Строго, но уютно.

– Видите клеймо? – Михаил постучал ногтем указательного пальца по квадратному основанию одного из светильников на дюжину свечей. – Два рыцаря на одной лошади? Осколки роскоши Аррасского командорства тамплиеров – когда рыцарей Храма взяли в тысяча триста седьмом году и затем осудили, часть имущества отошла доминиканцам. Редкая вещь по нынешним временам… Итак, мессир Ознар, вот некоторые документы, включая подробную эпистолу Бенедикта Отрингенского, из–за которой и поднялся весь сыр–бор.

Преподобный свинтил крышку с тубуса, в каких хранятся пергаменты, извлек свитки и выложил на стол.

– У меня нет оснований не верить уважаемому пожилому священнику, – дополнил инквизитор. – Зачем ему врать и фантазировать, сочиняя небылицы?

– Беседовали с ним?

– Разумеется. Старик не производит впечатления выжившего из ума. Можете сами навестить, сошлетесь на меня.

– Ну, знаете ли… – Рауль, внимательно изучив мелко исписанный пергамент, отодвинул его в сторону. – Миф о так называемой «Дикой охоте» широко распространен. В Британии призраков возглавляет или сам король Артур ли, к примеру, Элдрик Дикарь – о нем есть упоминания в хрониках Иоанна Вустерского и «Книге Страшного суда» – поземельной переписи составленной нормандскими завоевателями Англии для короля Вильгельма Бастарда…

– Не отвлекайтесь мэтр. Я читал.

– Конечно. Англия, Франция, Дания, Ирландия, Лотарингия – легенда ходит по всей Европе… Наследие старогерманского язычества, вотанизма: скачущие по облакам Вотан или норвежский Один с валькириями, собирающие души погибших в бою воинов.

– Для доброго католика вы неплохо осведомлены о сказках эпохи многобожия, – прохладно заметил брат Михаил. – Но это – не Дикая охота в привычном нам понимании. Попытайтесь заглянуть глубже, отметить несоответствия.

– Тут кругом несоответствия, – Рауль покосился на странное письмо схоластика. – Чертовщина, как вы вчера и говорили…

– Противодействие дьяволу на грешной земле входит в мои непосредственные обязанности, – сказал преподобный. – Пока что я справлялся неплохо, однако столь хитро запутанный узел противоречий ставит меня в тупик. Признаюсь, я нахожусь в графстве Артуа без малого два месяца, а следствие не продвинулось. В то время как в послании из Авиньона мне намекнули, что кардинал Пьер де Бофор хотел бы ознакомится как минимум с предварительными заключениями. Пройдет еще немного времени и намеки станут гораздо прозрачнее, а требования – настойчивее. Не хотелось бы вызвать огорчение и неудовольствие у его святейшества Папы, никакие предыдущие заслуги не спасут…

Схоластик у Сен–Вааста излагал, как и полагается, обстоятельно, с бесчисленными малозначащими подробностями и философскими отступлениями – ничего не поделаешь, клюнийские традиции. За что ни берутся, всё пытаются объять необъятное.

Если отбросить словесный мусор и метафизическую шелуху, жалоба Бенедикта Отрингенского укладывалась в несколько простых фраз.

Графство Артуа было окраиной цивилизованного мира – читай, Французского королевства, – многоразличные необъяснимые явления тут случались и прежде, однако за рамки обывательских представлений о «сверхъестественном» не выходили. Ведовство не распространялось дальше захолустных деревень, – на сельских знахарок церковные власти смотрели сквозь пальцы, кому будет хуже, если они вылечат захромавшую лошадь или призовут дождь на пашни в засуху?

Поговаривали, будто в дремучих лесах к востоку, за Дуэ, еще обитали древние галльские духи – покровители исчезнувших ныне племен атребатов, нервиев и адуатуков, но встречи с призраками были редки, а сведения о них недостоверны. Еще дальше, за рекой Маас, начинались и вовсе дикие земли, а вернее – горы: Арденны, где какой только нечисти не встретишь. Достаточно вспомнить дракона Фафнира из германской легенды о рыцаре Зигфриде и Нибелунгах.

У окрестных смердов была своя система запретов и примет, передаваемая из поколения в поколение. На Плувэнское болото ходить нельзя, ундины зачаруют и утащат в топь. Не оставайся на ночь в роще Байоль принадлежащей сеньору д’Оппи: там старый божий круг язычников, после заката из тысячелетних вязов выходят сильвэны, забирающие молодых пастушат в свою волшебную страну.

Просто «плохих мест» было не счесть – омут на Марэ дю Пон, сгоревший дом графского лесничего за рекой, дуб, пятикратно расколотый молнией – в последнем случае бытовало поверье, что под деревом три с половиной столетия назад были запрятаны сокровища легендарного Альтмара Аррасского, которые и притягивают небесный огонь.

Словом, ничего необычного – в любой деревне на пространстве от Лангедока до Нормандии вам расскажут десятки подобных историй, как правило не блистающих разнообразием. Поверья простонародья в целом одинаковы.

… – Началось всё в прошлом году, после Пасхи, – брат Михаил коснулся деревянным стилом письма. – Торговец шерстью из Тиллуа, – это большое село неподалеку, – найден расчлененным в двух милях от города, над останками надругались: прибили к дереву гвоздями. Прево Арраса решил, что видит дело рук сумасшедшего – бродил здесь один помешанный именем Марселон. Марселона стража арестовала и допросила, получив косвенные признания.

– Что значит «косвенные»? – удивился Рауль.

– То и значит: его неразборчивое мычание на дыбе интерпретировали в пользу виновности. Что вы как ребенок, мэтр? Провинциальное правосудие. Вы же адвокат, должны понимать!

– Ясно, – вздохнул мессир Ознар. – А два дня спустя – очередной разъятый труп. Потом снова.

– Именно. Самое неприятное в другом: происходящее отчетливо напоминало ритуальные убийства. Да еще в пасхальную неделю. Куда ведет ниточка, спрашивается?

– Евреи.

– Совершенно верно, – удовлетворенно кивнул преподобный. – Одна беда: эдиктом Филиппа Красивого от 19 июля 1306 года все не принявшие христианство евреи изгонялись из Франции, а их имущество конфисковывалось. Ни одного иудея в Артуа сейчас не найдешь – я специально проверял и на всякий случай приказал взять немногих выкрестов под ненавязчивый надзор. Хотя… Камбрэ совсем рядом, а в Священной Римской империи евреям жить дозволено. Но и здесь возникает неувязка: все девять погибших в мае прошлого года были взрослыми мужчинами, способными постоять за себя – не подходят они на роль безвинных христианских младенцев, как ни крути…

– Девять? – уточнил Рауль? – Точно девять, а не восемь и не десять?

– Схватываете на лету, прекрасно, – снизошел до похвалы Михаил Овернский – Ритуальное число и ритуальные убийства. Девятка – число силы, разрушения и могущества, тройная триада. В учении каббалиста Иегуды Хасида из Регенсбурга – основа Древа Жизни, сефира «Йесод»…

Мэтр непроизвольно закашлялся, посмотрев на Михаила не без изумления.

– Врага надо знать изнутри, – наставительно сказал преподобный с полуулыбкой. – Да, я изучал запрещенный «Сефер хасидим» раввина Иегуды. Даже Necronomicon почитывал, если вам интересно это услышать… Судя по бурной реакции, мессир Ознар, с «Сефер хасидим» вы тоже некогда ознакомились? Не стану спрашивать где, у кого и при каких обстоятельствах – не до того. Однако, на будущее рекомендую сдерживать эмоции, особенно находясь в обществе представителей Sanctum Officium – могут понять превратно. Или наоборот, с фатальной для вас прямотой.

– Я постараюсь, – вздохнул Рауль.

– Далее. К лету началось невообразимое: крестьянку Изабо Дуаньи односельчане застали в поле, высасывающей кровь из собственной дочери, которой исполнилось всего несколько недель. Изабо забили кольями, труп выбросили в реку. Ребенок тоже погиб. Ничем не вызванная вспышка сатанинского гнева у монахов в Меркательской грангии ордена святого Бенедикта – шестеро братьев буквально измордовали друг друга прямиком в часовне, пятерых нашли мертвыми, последний скончался в судорогах в присутствии приора: череп проломлен наалтарным крестом. На всех телах следы укусов. Они не просто дрались – рвали зубами.

– Одержимость?

– В церкви? – вздернул брови преподобный. – Куда бесам ход заказан?

– Известны исключения.

– Безусловно, но массовая одержимость среди монашествующих?.. Бенедиктинские обители по нынешним временам далеко не всегда отвечают строжайшим требованиям «Правил», девять веков назад созданных святым из Нурсии, и все–таки это явление мягко говоря нераспространенное – в женских монастырях hysteria как разновидность одержимости еще встречается, но в мужских?

– Закрытым мужским сообществам более свойственны obessia et compulsia, – со знанием дела поддакнул мэтр. – Причем навязчивые мысли и действия одержимостью не считаются.

– Да неужели? – хмыкнул брат Михаил. – А как вам сообщение из Каранси, от 9 июля прошлого года? Деревня как деревня, тридцать дворов, церковь. О слове «ересь», уверяю, там с сотворения мира и Ноева потопа не слыхивали – простецам не до ересей, урожай бы собрать. И вдруг всё мужское население, от мальчишек до старцев, обуревает мания покаяния и флагеллантства – занимались самобичеванием с рассвета до захода солнца, девятнадцать человек до смерти. Женщины пытались их остановить, но не преуспели. Всё прошло к ночи. Архидиакон послал в Каранси священников, выяснить обстоятельства, но простецы в один голос твердят: ничего не помним, как так вышло не знаем… Снова скажете про obessia et compulsia? Не верю!

– Три половиной десятка случаев небывалого помутнения разума только в диоцезии Арраса, если верить Бенедикту Отрингенскому, – покачал головой мэтр Ознар. – Многие с печальным исходом – убийства, самоубийства, подозрительные случайности. А в августе появились эти… Chasse sauvage. Venatio fera.

– Определимся с дефинициями: формулу «venatio fera» я вынужден отмести. Явление Дикой охоты стократ описано. Не подходит.

– Схоластик из Отрингена уверяет, будто видел чудовищ собственными глазами, – Рауль уставился на злосчастное письмо и процитировал вслух: – «Спустя два дня после Крестовоздвиженья, будучи в окрестностях Абарка…» Абарк это где? Кажется к северо–западу? Иисусе, как он многоречив! Зачем перечислять имена слуг и число повозок?! Так вот: «…узрел мчащихся в лунном свете по заливному лугу всадников, числом четыре, сопровождаемых адскою сворою из безобразных псов, извергающих пламя, при том, что стука копыт никто не слышал».

– Оставьте, – скривился преподобный. – Сосредоточимся на фактах, подтвержденных, замечу, не только Бенедиктом Отрингенским но и еще несколькими опрошенными Трибуналом свидетелями. Четверо конных. При них более десятка не то огромных собак, не то волков черной масти. Передвигаются абсолютно бесшумно, следов на свежей пашне или на пшеничном поле не оставляют, а ведь должны бы, окажись они материальны. Источают неровное бледно–голубое сияние. На голове одного из всадников нечто наподобие короны. Все видевшие Охоту отмечают появление чувства парализующего ужаса. Вот, собственно, summa. Прочее – несущественные мелочи.

– Мелочи? За исключением одной. Зрелище Охоты никому не причиняло вреда – двое возничих схоластика, побитых копытами сбесившихся от страха лошадей не в счет.

– Лошади боятся, – меланхолично сказал Михаил Оверноский. – Ergo, нечистая сила. Домашние животные всегда чувствуют malum incorporatae, зло воплощенное. «Вред» вы своими глазами наблюдали вчера, мэтр – сидит в яме под Речной башней. Ожившие мертвецы всегда, – подчеркиваю, всегда , – появляются после того, как коронованный призрак со свитой пронесся по полям Артуа. Наш вонючий гость – уже седьмой. Единственный, которого удалось изловить… Гм… Ну не говорить же мне «изловить живым»?

– Фамильные проклятия аррасских дворян? – подумав, спросил Рауль. – А вдруг?

– Ничего подобного. Якобы в замке короны видывали призрак старухи Маго д’Артуа, но это, безусловно, отголоски прошлого: графиня Матильда была строгой хозяйкой, госпожу побаивались, а ближайшая подруга и помощница ее светлости Беатриса д’Ирсон не скрывала причастности к магическим знаниям, за что обратила на себя внимание Трибунала – кстати история с таинственным исчездовением дамы Беатрисы до сих пор будоражит воображение летописцев… Вздор и досужие сплетни.

– Местные легенды?

– Тоже никаких упоминаний. Я засадил десяток монахов за прочтение хроник, ведущихся в Аррасе с 850 года и правления первого графа Олдарика, еще при Каролингах и Лотаре Первом. Ничего. Четыре всадника в окружении чудовищных псов наверняка запомнились бы.

– Так что же нам делать? – растерялся мэтр Ознар.

– Ждать. Ждать и искать. У инквизиции, милейший Рауль, грозная репутация. Уверен, горожане и дворянство что–то да знают, но опасаются рассказывать.

– Тогда что делать мне самому?

– У вас прекрасная аптека и, вдобавок, адвокатская практика, – развел руками брат Михаил. – Трудитесь. Исцелите жену барона де Шеризи от бесплодия, к примеру. Моментально завоюете авторитет. Дама Ротильда – любимая племянница самого Филиппа Руврского, здешнего сеньора и графа. Его светлость не забудет столь ценной услуги.

– Только не это, – простонал Рауль. – Если вы понимаете в медицине, то знаете, что женское бесплодие излечимо в одном случае из ста!

– Кто говорит о женском бесплодии? – с преувеличенным удивлением воскликнул инквизитор. – Обратите внимание на мужа, мэтр! Несчастный юноша с сужением praeputium не позволяющем отправлять супружеские обязанности! Совет: обрезание вы делать наверняка не умеете, просто съездите в Камбрэ и обратитесь к раввину Ирсулу Бен–Йосефу, привезите сюда инкогнито. Он поможет.

– Еще не легче! Это–то вы откуда знаете?

– Здесь Священный Трибунал, мэтр Ознар. Мы обязаны знать всё.

* * *

Всего десять дней спустя вечно унылый Бодуэн де Шеризи преобразился: восемнадцатилетний сын его милости Аньеля де Шеризи и наследник титула впервые вышел на празднике у его преосвященства архидиакона на куртуазный танец, улыбался ранее бледной супруге (которая нежданно разрумянилась и за два года брака впервые выглядела не бледной немочью, а счастливой женой), и окончательно сбросил с себя затянувшееся юношество.

Чудо перевоплощения совершил Рауль Ознар. Чего это стоило мессиру Бодуэну знали только они двое. Ну, почти двое – рав Бен–Йосеф все равно будет молчать.

Рауль, подбодренный братом Михаилом взялся за дело рьяно, нагло и беззастенчиво – бей по самому больному месту! Ну а поскольку больное место у господина де Шеризи находилось в штанах, миндальничать не пришлось.

Закрутил простенькую интригу Михаил Овернский: ему это стоило всего–ничего – настоятельный совет духовнику мессира барона отправить несчастного на исповедь к доминиканцам, пастырское настояние обратиться к новому аптекарю, – «Сударь, в Париже понимают в этих вопросах лучше, чем в Артуа!» – и…

– Mee–erdе! – вопил Бодуэн де Шеризи, чьи конечности были накрепко прикручены ремнями воловьей кожи к столу в подполе дома вдовы Верене. – Отпустите, негодяи! О–о!

– Заткнись! – рявкнул Рауль, пока убеленный сединами старец в костюме небогатого лавочника орудовал серебряными ножницами. – Что сказано в Святом Писании, грешник? Помнишь? «Да будет у вас обрезан весь мужеский пол; обрезывайте крайнюю плоть вашу: и сие будет знамением завета между Мною и вами» [6]6
  Бытие, 17:10–14


[Закрыть].

– С–суки! Отпустите!

– Не нужно отпускать пока, – без каких–либо эмоций сообщил вскоре неприметный купец, бросив окровавленные лезвия в медный тазик и вытерев пальцы льняным полотенцем. – Пусть так полежит. До утра. Знаете заклинание «Sine dolore»?

Рауль кивнул.

– Прекрасненько. Добавочно – десять капель маковой эссенции в вино, дайте выпить. Я свое дело сделал, хочу до темноты вернуться в Камбрэ.

– Ууублюдки! Выпуститеее!

Бодуэна де Шеризи можно было понять: перед действом его заставили выпить считай два кувшина крепчайшего португальского, но операция на столь нежном органе все одно вызывала неприятнейшие ощущения. Спасибо Бен–Йосефу, хватило трех мгновенных надрезов. Виден опыт.

Опий–laudanum и простенькое заклинание Жиля утихомирили – кровь остановилась, сам «больной» провалился в полузабытье. И тут же описался: тугая струя потекла под стол.

– Ой–вей, это естественно, – пожал плечами раввин. – Вспомните, сколько вина мы в него влили перед тем как?

Три дня сын барона де Шеризи отходил. А через неделю стал лучшим другом мэтра Рауля Ознара из Парижа. Заплатил щедро: двадцать ливров золотом.

Так продается счастье.

* * *

Михаил Овернский руководствовался старинной мудростью – на ловца и зверь бежит, – а потому не торопил. В Авиньон и верховному инквизитору королевства, епископу–провинциалу Тюренну де Мэну, ушли стандартные отписки: прилагаем все усилия, трудимся не покладая рук et cetera.

До середины апреля можно было не беспокоиться. Пока гонец доберется, пока в курии и генеральном капитуле доминиканцев ознакомятся с сообщениями, пока ответят – неповоротливая бюрократическая машина Святой Церкви до времени работала на его преподобие.

Рауль между тем обживался и знакомился.

Как и во всех небольших городах важные персоны были у всех на виду и становились предметами непрекращающихся сплетен. Взять к примеру архидиакона и викария диоцезии Арраса Гонилона из Корбея – брат Михаил недаром упомянул об эпикурейских пристрастиях его преосвященства, вызывавших у распущенного дворянства добродушные хохотки и приводивших в ужас набожных горожанок.

Надобно отметить, что здешняя епархия до 1094 года была предметом затянувшегося спора между высшими прелатами Франции и Священной Римской империи – речь шла о немалых бенефициях и пребендах [7]7
  Право на доход с церковной должности.


[Закрыть]с богатого пограничного графства. Кроме того, граф Фландрии и его величество король Французский совершенно не желали вмешательства в их дела немецкого епископа Камбрайского, претендовавшего на диоцез.

Компромисс был достигнут: Аррас с той поры формально епископатом не считался, возглавлял его архидиакон не подчинявшийся кафедрам в Амьене и Камбрэ, а князя–епископа последнего утешили, отдав в ведение несколько сельских приходов по эту сторону границы. Вроде бы все остались довольны.

Даже не владея епископскими митрой и посохом (но сохраняя титулование «преосвященство»), архидиаконы при желании могли широко развернуться: вся судебная и церковная власти вкупе с церковными доходами в полной мере принадлежали им. А уж как властью пользоваться – иной вопрос.

Преосвященный Гонилон родился не в ту эпоху и не в той стране. Ему куда более подошли бы золотые годы принципата в Риме и холмы Италии – с белоснежными кудрявыми барашками и прелестными девами собирающими цветы средь виноградных лоз и стройных кипарисов.

Увы, но барашки в Артуа встречались в основном серые и коричневые, с засохшими вокруг anus фекалиями, пасущие их мосластые крестьянки пленительной внешностью ни разу не отличались, а то и вовсе были уродинами с изъеденными оспой фламандскими лошадиными мордами. Виноград рос плохо, а кипарисы и вовсе напрочь отсутствовали – северная природа отдавала предпочтение сосне, дубам и березам. Какая невыразимая пошлость!

Гонилону Корбейскому, человеку с тонко чувствующей душой, всё это было противно. Так противно – сил нет. Единственный разумный выход – изменить грубую реальность в угоду своим вкусам и желаниям.

Вот и отстроился на месте старой деревянной резиденции епископов трехсотлетней давности изящный замок из светлого песчаника, знающим людям сильно напоминающий многократно уменьшенную копию папского дворца в Авиньоне. Подвалы оного заполнились бочками с великолепным вином, помещения отделывали нарочно выписанные из Ломбардии мастера, домовую церковь расписывал не кто иной как Руггер ван Майсс из Нейменгена, мебель доставили из Генуи, а ткани из самой Александрии.

Дабы не забывать о духовном, архидиакон повелел возвести рядом корпуса цистерцианской женской обители, населенной монахинями и конверсами чающими спасения души и жизни вечной. Стоит ли упоминать о том, кто их исповедовал?

Сколько на эти роскошества было потрачено никто не интересовался – зачем? Наоборот, люди остались довольны: стараниями Гонилона сильно запущенная после смерти графини Маго столица Артуа облагообразилась – его светлость Филипп предпочитал держать двор в других своих владениях, лишь изредка наезжая в Аррас. Этой зимой он остановился во Франш–Конте, оставив северные владения в ведении сенешаля и прево.

Разумеется, за отсутствием Филиппа Руврского центр светской жизни переместился во дворец архидиакона. Старый замок короны, заложенный еще при государе Людовике Святом был огромен, холоден и мрачен, подходя только для одной цели: защитить город от англичан, буде те появятся. Занятый неприятелем Кале неподалеку, и об этом стоит помнить.

Раулю преосвященный понравился: еще не одряхлевший мужчина приятной внешности, с вьющимися каштановыми волосами по краям тонзуры, обходительный и получивший куртуазное воспитание. Безусловный весельчак и жизнелюб, волею судьбы очутившийся на пастырской стезе – младшие сыновья известных дворянских родов обычно шли по духовной линии и частенько добивались впечатляющих успехов. Папой Римским, конечно, становился далеко не каждый, но возможность просковозить в архиепископы, а то и в кардиналы была вполне реальной.