Текст книги "Охранитель"

Автор книги: Андрей Мартьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

– Старший конюх доложил. Его преподобие указал ни на шаг от вас не отходить. Камбрэ, так Камбрэ…

Мессир фон Тергенау обладал существенной добродетелью: в отличие от общительных сицилийцев ди Джессо он был молчалив, бесцельные разговоры лишь бы занять время не заводил, наводящих вопросов не задавал. Сразу дал понять, что главный тут – мэтр Ознар. Моё дело смотреть в оба глаза, почаще оглядываться и следить, чтобы означенного мэтра никто не вздумал обидеть вольно или невольно.

Восходящее солнце прямо впереди – розово–оранжевый диск поднимается в дымке над лесистыми всхолмьями не слепя глаз. Лошадки по холодку идут резво, крупной рысью.

Вот и граница между королевством Франция и Священной Римской империей. Знак в виде креста, вытесанного из цельной глыбы темно–пурпурного гранита поставлен совсем недавно, в 1340 году, когда епископский город получил свой герб дарованный кайзером Людвигом IV. На кресте выбит хорошо заметный рельеф – имперский двоеглавый орел, на чьей груди расположен щит с тремя львами Камбрэ.

Пейзаж безлюден – занятые под пшеничные поля прямоугольные вырубки, разрезанные оврагами перелески, купы молодой поросли на местах бывших палов. О присутствии человека напоминают только дымки, поднимающиеся над заметенными снегом деревеньками и доносящийся издали стук топоров дровосеков. Навстречу не попалось ни единого всадника, ни одного обоза идущего в Артуа. Самое ленивое время года, уже не зима, но еще не весна.

Камбрэ, или римский Cameracum, был настолько же немецким городом, насколько и французским – земли восточнее реки Шельды в 843 году отошли при разделе империи Карла Великого к Лотарю, королю германскому, еще через сто лет Оттон Великий полностью отдал лен и диозцезию в ведение местного епископа.

Говорили тут на смеси трех языков включая фламандский, особой разницы между немцами, французами и всеми прочими не видели – Империя есть мать всех народов, ее населяющих! – а когда в княжество Камбрайское переселились изгнанные королем Филиппом евреи, приняли и их.

Налоги платят? Платят. Если не проявляют вредоносности, не склоняют добрых католиков к иудаизму и не нарушают закон (по крайней мере, не попадаются явно на его нарушении) – пускай живут.

Столица княжества–епископата поменьше Арраса, всего семь тысяч жителей, из которых четверть монахи и белое духовенство. Город похож на крошечный Париж: центральная часть лежит на острове среди двух рукавов Шельды и тоже называется Ситэ, на восточном берегу вздымаются колокольни множества храмов, над которыми главенствуют Святой Николай и Гроб Господень.

Оберегают Камбрэ башни–мосты – Шельда река неширокая, потому основания башен с городскими воротам можно возвести на обоих берегах, пропустить под каменным сводом поток, а поверх моста надстроить не самое изящное, но функциональное сооружение: неприятель подойдя к городу окажется под градом стрел со всех направлений. Пускай Камбрэ минувшие триста лет владели церковные прелаты, но в фортификации они понимали не хуже иных графов и герцогов.

Пошлина за вход в город куда ниже, чем в Артуа – всего шесть денье, по большому счету сущая мелочь. Еще бы, серьезные деньги епископские фискалы дерут за провоз товара и право на торговлю – здешняя ярмарка и невиданный в соседних графствах Франции крытый рынок приносят в казну его высокопреосвященства баснословный доход!

– Вроде бы тихо, – впервые за весь тридцатимильный путь от Арраса до Камбрэ подал голос Ролло фон Тергенау. – В городе спокойно, мэтр.

– Точно замечено, мессир, – отозвался Рауль, отсчитывая серебро. У стремени Инцитатуса стоял чиновник, за которым пристально наблюдала отлично вооруженная стража в желто–синих цветах епископства. – Прямо благорастворение… Едемте, Ролло, дорогу я помню, бывал здесь однажды.

«Однажды», означало визит в Камбрэ по рекомендации Михаила Овернского. В плотно и беспорядочно застроенный квартал за рынком и собором Марии Магдалины. Очень вонючий квартал – безошибочно найдешь по запаху.

Ограниченное четырьмя узенькими улицами пространство занятое ашкеназами воняло по–особенному, сочетая привычные городу запахи выгребных ям, помоев, подгнивающих овощей и конской мочи с ароматом специфическим и утонченно–противным.

Гаже всего смердело возле наспех сложенного здания приспособленного под синагогу – прошло сорок лет, но евреи Камбрэ отстраиваться фундаментально не спешили, вдруг снова придется уходить дальше, на восток? К примеру в Польшу, где, как уверяют добрые люди, тамошним королем позволено исповедовать веру Моисея и Авраама безбоязненно?

– Да что ж такое–то? – проняло даже невозмутимого Ролло. Баварец высморкался, зажав пальцем одну ноздрю. Лошади недовольно фыркали. – Глаза щиплет! Отраву какую рассыпали, нехристи?

– Уксус, – осенило Рауля. – Точно, уксус! В смеси с запахом говна – жуткое сочетание! Но зачем уксусом улицу поливать?..

Еврейский квартал не только исторгал миазмы, но и выглядел мрачно: фасады или темно–бурые или вообще черные, немногие прохожие на улицах странно одеты и смотрятся чуждо. Косятся с подозрением и тщательно скрываемой враждебностью понимая, что господа дворяне при малейшем проявлении неуважения запросто отмахнут клинком по голове и никто их за это не засудит.

– Ролло, не станем пугать хозяев, – сказал мэтр, опознав знакомый дом. – Я схожу туда один, договорились? А вы посмотрите за лошадьми.

– Как угодно, сударь.

Добиться встречи с равом Ирсулом удалось без затруднений: достаточно было шепнуть открывшей дверь угрюмой женщине в синем платке от чьего имени прибыл визитер. Рауль представления не имел, что именно связывало Бен–Йосефа с Михаилом Овернским, но судя по учтивости и отзывчивости старика, – не столь давно безропотно согласившегося съездить в Аррас по просьбе мэтра, – инквизитор оказал еврею некую весьма значительную услугу. Вытащил из тюрьмы родственника? Проявил справедливость, сняв обвинения с кого–то из близких – ведь евреи всегда виноваты любых бедах, от засухи до импотенции?

Неясно. Бен–Йосеф прямые вопросы искусно обходил, а его преподобие объясниться или не пожелал, или по привычке опытного следователя не стал делиться информацией, до которой Раулю не было никакого дела.

Дом тесный, неудобный и тёмный, с устоявшимся кислым запахом. Узкие коридорчики, скрипящие половицы. Ставни на окнах закрыты, хотя на улице солнечно.

– Чем обязан новым посещением, мэтр Ознар? Господину барону нездоровится после обрезания?

Бородатый Ирсул встретил Рауля в освещенной свечами каморке – только стол, два старинных стула с резными спинками и множество свитков на покосившихся деревянных стойках. Фитили чадят, отчего потолочные балки покрыты бахромой скопившейся за годы копоти.

– Нет, что вы, шевалье де Шеризи здоров и бодр, ходят разговоры, будто его супруга понесла.

– Серьезно? Впрочем, при надлежащем усердии это делается быстро. Вас послал брат Михаил?

– Можно сказать и так. Я… Точнее мы, хотели бы посоветоваться.

– Старинные книги? Трактаты, вникнуть в смысл которых вы не способны?

– Магия, – рубанул с плеча мэтр. – Недоброе колдовство.

– Колдовство–о?… – протянул раввин. – Одно это слово несет в себе множество неприятностей, юноша. Не для всех, разумеется: вам, например, позволяется, а других за чародейство отправляют на костер. Не так ли?

– Юридически, – парировал Рауль, – карается не сам факт колдовства, а нанесенный таковым ущерб, maleficia. То есть, наказуемо причиненное зло.

– Загвоздка в вопросе толкования понятий «зло» и «добро». Давайте не станем углубляться. Если вас прислал Михаил из Оверни, значит всемогущество и всеведение Трибунала преувеличивается, верно?

– Всемогущество и всеведение, – не удержался от сарказма мэтр, – принадлежит лишь Создателю. Нет? Или вы не согласны с Моисеем, сыном Амрама озвучившим эту истину в Торе? Книга Бе–решит [15]15
  Бытие, первая книга Моисеева.


[Закрыть]?

– Ой, только не надо ловить меня на словах, – отмахнулся Бен–Йосеф. – Вы соберетесь уже объяснить в чем дело или мы вплотную займемся теологией и толкованием Торы?

Рауль объяснил. Преподаватели риторики Сорбонны хорошо учили излагать мысли, выстраивая их в четкие и доходчивые словесные формулировки. Прошлогодние ритуальные убийства. Безумие. Всадники с ужасающими собаками. Моровая дева. Возможная причастность нелюдей. Древние культы галлов. Леса Дуэ.

Понимаете о чем я, почтенный Бен–Йосеф? Вы должны хоть что–то знать.

– Сказано пророком Моше в книге Дварим: «Да не найдется у тебя ни кудесника, ни волхва, ни гадателя, ни чародея, ни заклинателя, ни вызывающего духов, ни знахаря, вопрошающего мертвых, ибо мерзок перед Ха–Шем всякий, делающий это…», – выслушав, произнес раввин. – Но, как говорится, есть нюансы… Ответьте–ка мне, молодой человек, что такое магия?

– Управление материей и ходом событий, – отбарабанил Рауль каноническую аксиому. – Через управление энергиями, влияющими на материю и события. Воздействие на происходящие процессы.

– Слишком длинно, – хмыкнул рав Ирсул. – Магия, это наука о взаимодействии энергий. На любое заклинание найдется заклинание противоположное, на любого демона отыщется ангел. Ищите источник ваших неприятностей. Когда найдете – мозаика сложится сама собой и вы сможете противодействовать нечисти.

– И это всё, что вы можете сказать? – изумился мэтр.

– Нет, не всё. Практические советы я могу дать, причем совершенно бесплатно. Учтите одно: на абсолютную истину я не претендую и как всякий смертный склонен ошибаться… Вам не приходило в голову, что описанные престранные явления есть следствие чего–то большего? Заразившийся оспой человек покрывается гнойниками, но это лишь очевидные каждому внешние проявления страданий тела и души – болит голова и крестец, охватывает жар, изливается черная желчь, начинаются видения. Так же и здесь: видимое видимо, невидимое скрыто. Всё в природе устроено одинаково. Научитесь видеть первопричину… Слышали, что происходит на юге?

– Чума.

– Равновесие Вселенной поколеблено, – очень серьезно сказал Бен–Йосеф. – Мироустройство пошатнулось, только не каждый это осознает. Но имеющий глаза да увидит. Такое случалось и раньше – ха–мабу́ль, потоп времен Ноя, казни египетские… Твердь земная и небесная сдвинулась с основ.

– Это вы про Конец света? Никогда бы не подумал, что иудеи разделяют христианские эсхатологические настроения.

– Допустим, придумали эсхатологию не вы, а мы, читайте пророка Даниила. А если равновесие утеряно, то открылись щели между жилищами живых и мертвых, разделенное соединилось – не знаю, на время или навсегда. Кто проник к нам сквозь прорехи – совсем другой вопрос.

– Выходит, вы истолковываете происходящее как проявление стихийных сил, появившихся у нас из «щелей»? Сил, с которыми бороться невозможно?

– Дождь тоже стихия, но от него укрываются под навесом. Не буду вас больше потчевать еврейской заумью, нужен иной склад мыслей… Вернемся к грубой материи. Читали книгу «Сефер млахим»?

– Четвертая книга Царств в католической традиции, кажется? Просматривал, но невнимательно.

– Очень плохо, – раввин наставительно поднял палец к потолку. – В Танахе говорится обо всём. В том числе и о том, почему вы пришли ко мне вытирая нос и с чуть покрасневшими веками.

– Бр–р, – Рауль помотал головой. – Откуда бы пророку Эзре, жившему почти две тысячи лет назад знать о моей наискромнейшей персоне?

– Да при чем тут вы, собственно? Напомню: «Сефер млахим» повествует об осаде Ершалаима ашурским царем Синнахерибом. Город он не взял по причине начавшегося в войске повального мора, по описанию точь–в–точь похожего на тот, что сейчас в Провансе и Ломбардии… Сходное описано и в более ранней книге «Шмуэль», гибель азотян и филистимлян от страшной болезни, переносимой мышами. Синнахериб вынужден был отступить от Ершалаима потеряв множество людей, умерших в одну ночь. В городе же от мора избавились не только молитвами, но и поливая улицы яблочным уксусом. Теперь уяснили?

– Так вот почему в квартале стоит зловоние?!

– Вчера пришли два купеческих обоза из Меца. Есть больные. Подозреваю, это не чума, а обычный жар, но в нашей общине решили, что будет лучше послушаться Эзру и Шмуэля – древние пророки плохого не посоветуют…

* * *

После заката в скриптории и библиотеке доминиканского монастыря было пустынно – копиисты, рисовальщики и рубрикаторы закончили труды, отправившись на Completorium [16]16
  Вечернее богослужение.


[Закрыть]вкупе с остальными монахами. Свечи и лампы погашены, только в четырех металлических фонарях на северной стене тлеют фитили.

Рауль вместе с мессиром фон Тергенау успели вернуться в Аррас до закрытия городских ворот, иначе пришлось бы ночевать в предместье, а постоялые дворы там подозрительны, нечисты и заполнены невоспитанным сбродом. Завели лошадок в конюшню, отдали прислуге расседлать. Ролло ушел к себе, в странноприимный дом при обители, где квартировали братья–миряне.

В церкви его преподобия не оказалось, значит до сих пор занимается с бумагами. Надо поискать Михаила в библиотеке.

– Audio vocem de mirabili futuro,

Matutinam vocem, rore humidam.

Audio vocem, et pericula ventura

Turbant mentem, sicut puero cuidam.

Как такое прикажете понимать? Лютня? Здесь?

Тончайший искусный перебор, сделавший бы честь любому куртуазному трубадуру, доносился со второго этажа. Рауль приостановился возле лестницы, раздумывая, уйти или нет. Вдруг у преподобного… Э–э… Приватная встреча? Кто из нас без греха?

Да ну, быть такого не может! Кто угодно, но только не Михаил Овернский!

– Mirabile futurum, ne esto mihi durum,

Ne esto mihi durum, ne esto durum.

Origine ex pura ad optimum futurum,

Ad optimum futurum iam nunc egressus sum.

Действительно. Сквозь полуоткрытый дверной проем видно, что глава Трибунала расположился на кресле без спинки, заложив ногу за ногу. Роскошная виуэла де мана, (а вовсе не обычная лютня!) с шестью парными струнами, инкрустацией перламутром по грифу черного дерева на колене.

Его преподобие изволят музицировать в одиночестве. Голос, надо сказать, вполне приятный – поставленный в монастырском хоре, никаких сомнений…

– Iuro me futurum bonum atque castum

Nec amicum relicturum miserum….

– Так, – заметив движение брат Михаил положил ладонь на струны. – Мэтр, ваша почтеннейшая матушка когда–нибудь доносила до неразумного чада истину о том, что подслушивать нехорошо? Входите!

Вроде бы, преподобный чуть смущен. Или почудилось?

– Балуюсь изредка сочинительством, – признался Михаил Овернский. – Привычка небезгрешной молодости. Не бог весь какой Бертран де Борн или Вальтер фон Фогельвейде., но что есть, с тем и живем… Иногда хочется отвлечься от насущного, иначе с ума сойдешь. Надеюсь, вы не станете писать донос в курию, обличая мои простительные слабости?

– Mirabile futurum, – повторил Рауль первые слова сирвенты. – Вы надежды не теряете, как видно, если грезите о прекрасном грядущем… Донос? По церковному праву я обязан доложить о неблагочинии духовного лица, кем вы несомненно являетесь, не напрямую в Авиньон, а прелату, коему вы непосредственно подчиняетесь. Или в инквизицию. Прелатом начальствующим является Святейший Папа, смотри пункт по Авиньону. Инквизицию представляете вы. Неразрешимый казус.

– Вы, юристы, страшнее любого беса, – добродушно проворчал брат Михаил. – Присядьте, наконец… Голодны? Тогда чуть позже заглянем в поварню, после общей трапезы наверняка что–нибудь останется. Понравилось в Камбрэ? Как здоровье Ирсула Бен–Йосефа? А прежде всего, какие размышления посещают его умную голову?

– Давно хотел спросить, – замялся мэтр. – Никогда бы не заподозрил вас в дружбе с…

– С раввином? Определимся: это не дружба, а обоюдовыгодное сотрудничество по старинному принципу «ты мне, я тебе». У евреев есть деньги и знания в интересующих меня областях, у Трибунала есть влияние и способы воздействия на духовную или светскую власть. Отсюда можно выстраивать самые замысловатые комбинации. Уверены, что хотите это знать?

– Сам догадываюсь. Вы закрываете глаза на отдельные иудейские проделки в торговой и банкирской сфере, а они за это делятся информацией и негласно переправляют деньги на тайные счета Sanctum Officium в банках Ломбардии и Флоренции.

– Никогда больше не повторяйте эти слова вслух, – сказал Брат Михаил после долгой паузы. – Никогда. Суть вы ухватили верно – евреи для католицизма враг даже не третьестепенный. Они иноверцы, как сарацины и мавры, но осудить их за это Трибунал не вправе. Главный враг – иномыслие среди христиан, раскалывающих нашу единую общность, подтачивающее фундамент, на котором стоит католический мир. Катары, вальденсы, бегины, донатисты, обрезанцы… Как только Римская церковь распадется на множество течений, над Парижем и Регенсбургом взовьется зеленое знамя Мухаммеда. Вы этого хотите? Я – нет.

– Но при чем тут евреи?

– Привычное зло. Если можно так выразиться, далеко не самое злое зло существующее вокруг нас. Неагрессивны, живут разрозненными общинами, веса в политике не имеют. Лицемерно отодвинув своего Яхве на второй план и уподобившись царю Иевроаму поклоняются одному божеству: золотому тельцу. Пока мы им позволяем, разумеется. А за позволение надо платить. Вряд ли кто догадывается, что крестовый поход против апостольских братьев и ересиарха Дольчино сорок два года назад был оплачен в основном евреями.

– Неужели?

– Ярость дольчинитов обрушивалась на священников и монастыри, да, но иудейские кварталы они жгли с не меньшим рвением. А то и с большим. На месте отца раввина Бен–Йосефа что бы вы избрали: строгий порядок католицизма или бешенство толпы, не связанной никакими законами и узами? Наверное, проще заплатить за свою безопасность, чем лишиться всего и умереть, правильно?

– Aes non olet [17]17
  Деньги не пахнут ( лат.)


[Закрыть], – сказал Рауль. – Негласная индульгенция. Лучше бы я этого не знал.

– Вас никто не тянул за язык, – заметил брат Михаил. – Могли бы оставить свое любопытство при себе. Хотели тайн – извольте получить, но не жалуйтесь потом, что измарали в грязи рукава. Морализаторствовать, надеюсь, не собираетесь?

– Нет.

– Вот и чудесно. Донельзя глупо выглядит моралист на жаловании инквизиции, чьи деньги получены с еврейского ростовщичества… Ну–ну, не дуйтесь мэтр – я пошутил. Казна подчиненного мне Трибунала честно получена с десятины, поступающей в Авиньон! А закрытые фонды я пока не использовал – надобности не возникало. Лучше расскажите, о чем вам поведал Бен–Йосеф.

– Об уксусе.

* * *

В доме на Иерусалимской улице было темно, только лампадка перед распятием сияла золотистой звездочкой. На столе холодный ужин – телятина, хлеб и горох с салом, укрытые льняными полотенцами. Ореада, не зная в точности вернется ли нелюбимый постоялец к ночи, все равно оставила снедь. Точнее, отправила прислугу.

Интересно, две крестьянские девушки работающие у мадам Верене догадываются кем именно является их госпожа? Или молчат, не рискуя потерять щедрую плату серебром и место у богатой хозяйки?

– Привет, – Рауль, засветив лампы в кабинете, обнаружил сидящего на столе нахохлившегося Инурри. Домовой выглядел одиноким и несчастным. – Я тебя ждал, думал не придешь.

– Случилось чего?

– Полнолуние, – проворчал Инурри. – Большое полнолуние. Знаешь, что это значит?

– А то! – беззаботно ответил Рауль. – Мартовский шабаш, праздник ведовства. Не верю я во всё это, дружок. Не с одной ведьмой знакомство водил, да только страшных баек о полетах на метлах и сатанинских обрядах на Лысой горе от них не слышал. Выдумки это.

– Зато другое не выдумки, – упрямо сказал домовой. – Светила противостоят, Врата открываются, такая ночь посвящена не–людям.

– Раз уж ночь посвящена тебе, иди поближе и угощайся. Есть хочешь?

– Дурак, – Инурри показал зубки. – Всё ваше племя дурное отроду, как появились… Кроме вас и Древних есть другие, ezezagun. Приходят, шастают ночью, заглядывают в дома. Потом снова исчезают. Не каждый. Некоторые вернуться не могут, остаются. Мир покачнулся, Врат стало больше. Не все закроются.

– Погоди–ка, – мэтр резко повернулся к бормочущему непонятные фразы Инурри. – Что ты сказал? Мир покачнулся?

– Уши скребком почисти.

Равновесие Вселенной поколеблено. Твердь земная и небесная сдвинулась с основ. Так вроде бы глаголил Ирсул Бен–Йосеф?

Трудно заподозрить, что раввин из Камбрэ и аррасский домовой сговорились.

Остается поверить?

Глава пятая

В которой нет числа горестям и разочарованиям. Замок Вермель опустел и предан огню, Священный трибунал пленен, а в гавань Кале приходит корабль мертвецов

Вермель – Кале.

9–10 марта 1348 года.

– Я никогда, никогда раньше не видел подобной жестокости, – глухо сказал мэтр Ознар. – Невообразимое что–то. Нечеловеческое. Человек не может так поступить…

– Хотелось бы в это верить, мессир, но мне по роду службы приходилось сталкиваться с проявлениями исключительного зверства, – проворчал в ответ Михаил Овернский. – Секта люцифериан в Альби, Лаворе и Кастре. На их капище меня, простите, вырвало прямиком на брата Ксавьера д’Абарка… Тогда зрелище крови и разъятой плоти впервые в жизни заставило меня блевать. Не хочу повторять этот опыт на ваших глазах. Выйдем на воздух, отдышимся.

– Вы не похожи на человека впечатлительного, преподобный.

– Привыкнуть можно ко всему, но требуется время. Я – привык. Почти.

Прошли к галерее на западной стене замка, откуда можно было разглядеть темную черточку беффруа [18]18
  Сторожевая башня с надвратным колоколом, обычно самая высокая в городе.


[Закрыть]городка Бетюн, расположенного всего в трех с половиной римских милях дальше по дороге на Кале. Долго молчали, наблюдая за суетящимися во дворе сержантами аррасского прево Летгарда.

Новости из родового владения шевалье Одилона де Вермеля, того самого угрюмого господина портившего настроение дамам на quodlibet у архидиакона, пришли вчера вечером, с гонцом. Письмо запоздало приблизительно на сутки – 7 марта, на святую Фелициату, крестьяне привезли в замок битую птицу и молоко, ворота были открыты. Увидев, что произошло, мужланы опрометью бросились в город, рассказали бетюнским магистратам. Те отправили в Вермель легиста со полудесятком стражи, и уже представитель королевского правосудия немедленно принял решение сообщить в Аррас, сенешалю графа Филиппа, прево, церковным прелатам и конечно же Священному Трибуналу.

Ибо дело столь отчетливо попахивало самым изощренным бесовством, что сомнений в прямом вмешательстве нечистого и его присных не оставалось.

Рауля подняли среди ночи – посланный за мэтром Танкред ди Джессо не куртуазничал, молотя в дверь кулачищами. Грохот поднял на весь квартал, но своего добился: всегда отличавшегося крепким сном мэтра с постели как ветром сдуло.

Брат Михаил тем временем провел стремительную мобилизацию всех доступных сил – запрягают в провинции долго, служба прево раскачалась бы только к середине грядущего дня, время и так упущено. Оттого Саварику Летгарду, его судейской милости Иммону де Пернуа, графским сержантам и всем до единого представителям Sanctum Officium вместе с преподобным приехавшим в Артуа из Авиньона был отдан строжайший приказ не терпящий двойных толкований: перед заутреней собраться у ворот Льевен, конными.

Ослушание чревато большими неприятностями – формально инквизиция не имеет права командовать властью светской, а может лишь «смиренно просить о вспомоществовании», но Михаил Овернский смирение и кротость не раздумывая отринул и пригрозил, что любой отказ и любые проволочки будут расценены как противодействие Трибуналу со всеми вытекающими.

Никто не сделал вид, что заболел и никто не опоздал. Шестнадцать всадников и три повозки с доминиканскими монахами покинули Аррас через ворота Льевен когда зашла начавшая убывать луна и на востоке появились нежно–розовые отблески зари.

Случай прецедентов не имеющий: что такого могло случиться в Вермеле, если инквизитор поднял на уши всю судебную и королевскую власть, за исключением сенешаля Готье де Рувра – толку от него никакого, лишь путаться под ногами будет?

Преподобный кратко дал понять – история вышла до крайности скверная, а обстоятельства требуют незамедлительного вмешательства как духовенства, так и представителей короны.

– Помните я рассказывал о прошлогодних убийствах, во многом похожих на ритуальные? – понизив голос сказал брат Михаил Раулю, едва мэтр появился в конюшне монастыря. – Кажется, снова. Жертв несколько, в депеше точное число не указано – тамошний легист запаниковал, видно по стилистике и сумбурному изложению. Боюсь, нас ожидает донельзя неприятное зрелище.

– Самому Одилону де Вермелю сообщили? Насколько я знаю, он доселе живет в Аррасе, а не в своем замке.

– Это еще зачем? Мессира Одилона известят днем, успеет приехать когда мы осмотримся и начнем расследование. Незачем лишние люди…

Расстояние в семнадцать миль преодолели быстро – к терции оказались под стенами Вермеля, небольшого замка отчасти напоминавшего комтурию госпитальеров: две башни, неровный пятиугольник стен обводит внутренний двор, к подножию холма с северной стороны жмется деревенька на полтора десятка домов.

… – Никто не встречает, – недовольно сказал преподобный. Исподлобья воззрился на распахнутую створку ворот. – Если олухи из Бетюна не оставили охрану, всех на галеры отправлю! Но сначала покаяние сроком лет на пять, хлеб, вода и триста отченашей за день в полный голос. Эй! Есть живые?!.

Живых объявилась целая троица, королевские сержанты в синем с лилиями. Вывалились из крытой дранкой будки за воротами. Вином от них разило за сотню туазов, но пьяным блюстители не выглядели, наоборот – настороженные и испуганные, глаза шалые. Пили, видать, для храбрости. Депутацию из Арраса приветствовали с заметным облегчением.

– Господин легист с помощниками в деревне ночевать изволили, – доложил старший. – Жеан, беги к его милости, сообщи… Боязно ночью было, жуть. Благословите, отче.

– Показывайте, – сказал брат Михаил, скороговоркой произнеся чаемое «Benedictus sis tu, Deus, qui cum Maria virgine». – Когда это случилось? Позапрошлой ночью? В полнолуние?

– Точно так, ваше преосвященство.

– Преподобие… Обращаться – ваше преподобие. Ведите.

* * *

Убитых было двенадцать, полная дюжина; в замках подобных Вермелю много людей не живет. Хозяева да прислуга, способная в случае опасности взяться за оружие. Так и здесь: двое детей рано овдовевшего мессира Одилона шести и восьми лет от роду, их няня и одновременно домоправительница, конюх со скотником, две женщины трудившихся в кухне и четверо деревенских для разных работ – строение древнее, еще норманнских времен, необходим постоянный мелкий ремонт.

Охоту на дьявола брат Михаил развернул по всем правилам, Рауль и предположить не мог, что инквизиция пользуется столь учеными инструментами, не ограничиваясь одними молитвами, святой водой и экзорцизмом.

Надо, однако, помнить, что приходится иметь дело не с обычным Sanctum Officium, занимающимся разбором дел о еретичестве и отходе от доктрины веры, а с venatores monstris, предназначенных Апостольским престолом и курией для борьбы с осязаемыми проявлениями зла.

Преподобный категорически запретил всем, кроме членов Трибунала шляться по замку, пока Вермель не будет самым внимательным образом осмотрен от подвалов до конька крыши. Сержантов мессира Летгарда выставил на стражу по стенам и у входов, господ чиновников попросил временно разместиться в главной комнате под бергфридом, предварительно изучив зальчик и убедившись, что явных следов преступления там нет.

После чего Михаил разделил инквизиторов–доминиканцев на три пятерки, – одну возглавил сам, две других отдал под руководство брата Ксавьера и брата Валерия из Орийака, – распределив обязанности: вы занимаетесь кухней и хозяйственными пристройками, вы дворянскими покоями вместе с чердаком, на мне – двор, подвал, галереи и осмотр с внешней стороны стены. Мэтр Ознар, останьтесь, надеюсь на вашу наблюдательность и советы.

За дело!

Неизменный Жак вместе с мессирами Ролло и Энцо д’Ортале приволокли к замковым воротам найденные возле сеновала деревянные козлы с уложенными поверх досками. Так будет удобнее писарю и можно поставить сундучки со снаряжением.

– Не станем мудрствовать и начнем прямо отсюда, – сказал преподобный указав на домик привратника, за которым валялся наспех прикрытый рогожкой труп. – Испуг бетюнских легистов обратился в нашу пользу: натоптать они успели немного. Рауль, давайте взглянем… Прежде всего, как нападавшие отперли ворота? На ночь створки обычно закрываются, не думаю, что в Вермеле поступали иначе!

– Засов окован железом, не поврежден. Свежих царапин и сколов на досках нет. Изнутри? Забросили кошку на зубец стены, спустились по веревке?

– Жак, проверь!.. Второй вариант: злоумышленников пустили во двор, не подозревая об их намерениях. Это мог быть кто–то знакомый.

– Знакомый? – Рауль поднял непонимающий взгляд на брата Михаила.

– Конечно, трудно поверить. Будь у меня такие, с позволения сказать, «знакомые», я бы наглухо заперся в римском замке Святого Ангела под охраной в тысячу швейцарцев и то не испытывал бы особой уверенности. Давайте осмотрим тело.

От привратника, крестьянина в возрасте, лет за сорок, осталось немного. Создавалось впечатление, что изрубили его в десять рук. Череп расколот, части свода валяются на залитых замерзшей кровью камнях. На лице можно с уверенностью опознать только правую скулу, внешний обвод глазницы и бровь, всё прочее – смесь из темно–багровых кровавых сгустков, острых осколков косточек и сероватых комочков мозга. Кисть руки отсечена, предплечье перебито, ребра переломаны.

Будто в мельничные жернова попал.

– Вы участвовали в войнах, мэтр? – спросил преподобный. – В крупных сражениях?

– Не довелось. Несколько стычек с маврами в Кастилии и Арагоне, но «крупными сражениями» это никак нельзя назвать. Вы к чему?

– К тому, что я оказался свидетелем битвы при Фессалониках в 1343 году, когда Иоанн Кантакузин воевал против своего нынешнего соправителя, базилевса Иоанна Палеолога и императрицы–матери Анны Савойской. Входил в состав посольства Авиньона, после сражения помогал монахам искать раненых на поле, христианский долг… Превратить живого человека в эдакий farcio можно только на поле боя, в свалке, когда удары сыплются со всех сторон. Для обычного убийства вполне достаточно один раз ткнуть клинком или ударить топором по голове, но зачем глумиться над трупом?

– Желание что–то скрыть?

– Рациональное объяснение, – кивнул инквизитор. Оглянулся на помощников: – Брат Тейтберт, подайте мою сумку…

– Смотрите внимательно, – преподобный срезал ножом остатки холщевой ткани с бедра погибшего и протер кожу тряпицей смоченной в уксусе, убирая полоски крови. – Два следа от заточенного лезвия, плоть рассечена от подвздошья до колена. А это что? По внутренней стороне и до паха?