Текст книги "Охранитель"

Автор книги: Андрей Мартьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

Гонилона, однако, архидиаконство вполне устраивало – в Аррасе он Caesar et Pontifex, а кем станет в Париже или Авиньоне? Одним из многих? Покорнейше благодарим. Ради сохранения статуса можно пожертвовать барашками и кипарисами.

– Как же, как же, – ворковал преосвященный, сложив пухлые ладошки над внушительной утробой. На пальцах сияли всеми цветами радуги перстни с разноцветными камнями изумительной огранки. – Его преподобие Михаил Овернский столько о вас рассказывал!

«Ага, ври, – подумал Рауль, выкраивая на лице самую учтивую улыбку, на какую был способен. – Михаил только посоветовал принять меня, шепнув два слова после воскресной мессы в кафедрале!»

У архидиакона случился приступ красноречия – как человек во многом прекраснодушный, он не упустил возможности наговорить уйму любезностей, вперемешку с собственными умозаключениями, имевшими к реальности самое косвенное отношение. Чего стоила его сентенция о «…столь молодом человеке, по своей свободной воле избравшем поприще в отдаленном от соблазнов больших городов уединенном уголке».

Вот как? Да ни один человек в здравом уме и трезвой памяти не выберет этот уединенный медвежий уголок, приведись такая возможность! Особенно после блистательного Парижа, многоученого Нарбонна и утонченной Флоренции!

Архидиакон на самом деле простоват, или искусно прикидывается? Наверняка прикидывается – персоны ангелического характера на таких должностях не задерживаются, тут необходима железная хватка, немалая воля и еще бóльшая хитрость.

Пока его преосвященство неиссякаемым потоком изливал тягучий елей, Рауль приглядывался к обстановке. Ливанский кедр, парча и серебро не заинтересовали, лишь напомнив о бренности мирских богатств. По сравнению с некоторыми палаццо Авиньона дворец выглядел если не хлевом, то размалеванной хижиной – размах не тот, и вкус хозяину иногда изменяет.

Куда более привлекают незначимые на первый взгляд детали.

Обязательных для благородного сословия собак в доме нет, кошек тоже не видно. Зато в кабинете шныряют сразу полдюжины фуро, белых хорьков, сперва принятых Раулем за прирученных горностаев. Фуро успешно истребляют крыс, но его преосвященство большой оригинал: этих зверьков традиционно привечают дамы и девицы, мужчинам их держать не то, чтобы неприлично, но как–то не совсем принято.

За креслом Гонилона неподвижной статуей воздвигся секретарь. Пожилой, с лицом правильных черт, однако неприятным и не вызывающем расположения. Белый подрясник с наплечником свидетельствует: это августинец, а не доминиканец – любопытно, августинского монастыря в Аррасе нет, значил Гонилон по назначению на диоцез привез этого строгого и хмурого человека с собой. Представить его архидиакон не удосужился, из чего следует – монах настолько привычен его преосвященству, что неотличим от мебели.

Давно перевалило за полдень, но архидиакон одет «по–домашнему» – из–под запахнутой накидки тонкой шерсти с отделкой песцом проглядывает ночная рубашка. Мехельнское кружево по вороту и рукавам, надо же! Экий модник.

Стол девственно чист – если не обращать внимания на кубки и серебряные блюда с закусками. Ни следа документов, подшитых тетрадей с отчетами или книг. А между тем в подчинении архидиакона две сотни приходов по всему графству, несколько десятков монастырей и аббатств, семь капитулов.

Как эта инкарнация Тита Лукреция Кара управляет диоцезом, хотелось бы знать?

Беседовать на интересующие Рауля темы Гонилон отказался – какая чепуха, мессир! Наслушались мужицких небылиц? Ах, оставьте! Даже если что–то и произошло, в город прибыл Священный Трибунал, поверьте, инквизиция разберется и пресечет!

Закончилась встреча с архидиаконом приглашением на quodlibet в грядущее воскресенье – ожидается вся знать Арраса. Непременно приходите!

– Вряд ли я могу отнести себя к знати, ваше преосвященство…

– Дважды чепуха, мэтр! Вы – рыцарь и дворянин, этого достаточно!

Гонилон ошибся: рыцарского посвящения Рауль Ознар не принимал и золотыми шпорами не обзавелся. Никогда не был даже министериалом или оруженосцем, если на то пошло.

Природного гербового дворянства, конечно, не отнимешь – Ознары были в родстве с графами Неверскими и Вермандуа, линия восходила до IX века и Жильбера I Суасонского, а значит в жилах Рауля текла капелька крови самого Карла Великого. Но род угасал, потеряв всё еще полвека назад, и уничижительное прибавление к имени «Sans Terre», «безземельный» вилось за Ознарами с минувшего столетия.

А что такого–то, по большому счету? Английский король Жан I Сантер [8]8
  Подразумевается Иоанн Безземельный (принц Джон). Король с 1199 по 1216 гг.


[Закрыть]тоже лишился всех ленов и фьефов, не утеряв происхождения от великих Аквитанских герцогов и Плантагенетов! Ничего зазорного!

Другое дело, гости преосвященного обязательно найдут повод для подтруниваний над нынешними занятиями мессира Ознара – аптекарь и юрист! Ха–ха–ха! Потрошит лягушек и разбирает жалобы холопов и торгашей! Хи–хи–хи!

Пойти все равно придется. Тем более, что поединков чести за нанесенное оскорбление никто не отменял. Безземельный ты, или герцог владеющий необозримыми землями, а обращаться с оружием научен любой благородный человек.

* * *

К удивлению Рауля смеяться над ним никто не стал, по крайней мере в лицо. Отчасти этому поспособствовала история с Бодуэном, младшим бароном Шеризи – лекаря с бакалаврскими дипломами сразу двух известнейших университетов Франции в Аррасе отродясь не бывало и ссориться с ним решительно не стоило. Сам Бодуэн, позабыв минуты страданий, отзывался о мэтре в превосходных степенях – ученый человек, золотые руки!

Приобретению авторитета способствовал и городской прево Саварик Летгард – пригласил к себе через слугу, краснея и с трудом подбирая слова разъяснил, что страдает от лишая в… Как бы это поточнее сказать, мэтр?.. На внутренней стороне бедер и мошонке. На лошади ездить невозможно. Посоветовали бы что–нибудь, а?

Совет менять исподнее хотя бы раз в неделю, купание в бочке с экстрактом коры дуба и притирки ртутной мази совершили чудо. Попутно Раулю удалось вытянуть из Саварика – тот, впрочем и не запирался, – немало полезных сведений о тёмной стороне жизни Арраса. Человеческая природа неисправима, дамоклов меч первородного греха висит над каждым, а значит случаются и смертоубийство, и насилия, и прочие злодейства, красочно описываемые в своде королевских законов.

Контрабанда, как без нее – на севере Фландрия, на юге Священная Империя германцев. Кому охота платить сборы? Разбойники? Англичане и их прихвостни хуже любых бандитов – перемирие заключено, однако когда король Эдуард распустил часть наемничьих отрядов, генуэзцы, датчане и немцы сбились в хищные стаи, грабящие поместья и деревни. Нападали даже на Сент–Омер, Ипр и Бетюн, пожгли посады, но взять городки не сумели. Сопротивляемся как можем, мэтр, одна беда – людей не хватает…

– Нечисть? – Прево истово перекрестился. – Не поминайте лишний раз, мессир, и так склянку со святой водой и гостию повсюду с собой таскаю! Места здесь диковатые, особенно если в сторону восхода ехать – лес, лес, до самых Арденн сплошной лес. Шепчутся, будто в пущах этих что–то проснулось .

– О чем вы?

– Не знаю! Смотрите сами, мессир Ознар, – Саварик Летгард тяжело поднялся с табурета и мелкими шажочками (бедра все еще саднили) подошел к полке, забитой обтрепанными пергаментами. Подняв облачка пыли вытянул один, сложенный в кварту. Вернулся. – План 1316 года, копия с подробной карты графства, составленной по требованию светлейшей Маго д’Артуа. Красной тушью нарисованы дороги – на Амьен и Париж, Кале, Реймс и Камбрэ. Большинство деревень стоят вдоль дорог и на речушках. А направления–то куда угодно, только не на юго–восток! Почему?

– Представления не имею, – развел руками Рауль. – Через Арденны есть более удобные проходы, на перевалах за Верденом и Мецем. В южной части Фландрии до самых гор сплошные чащобы и болота. Отсюда гораздо проще попасть в Люксембург, Трир или Мангейм обойдя их через Мец. Или по морю, кораблем, от Кале вдоль побережья и потом вниз по Рейну.

– Не туда смотрите. Задумывались, почему после Дуэ нет никаких поселков?

– Так лес же!

– Лес… – глухо отозвался Саварик. – Именно что лес. Там, где нет человека – поселяются другие .

– Другие? Не–люди?

– Я и так наболтал больше, чем нужно, – буркнул прево. – Инквизиция узнает, язык отрежет… Забудем. Лучше скажите, какую плату вы берете за услуги.

– Сорок денье, мессир Летгард. Я ведь почти ничего не делал.

– По рукам, мэтр. Чесаться перестало, и то хорошо…

* * *

– Значит, что–то проснулось , – медленно повторил Михаил Овернский, вечером заглянувший на огонек вместе с молчаливым телохранителем Жаком. – Расплывчато.

Поставленные возле печки сапоги преподобного исходили паром: после метелей и заморозков внезапно грянула оттепель и улицы Арраса превратились в узкие речки. Забитые мусором стоки не справлялись. Наступала весна.

– С тем же успехом Летгард мог вовсе ничего не говорить. Он хороший служака, как и полагается королевскому прево в захолустье – в меру усердный, недалекий и исполнительный. Его разумения хватает на отлов рыночных воришек, сравнительно успешное противодействие английским шайкам на севере и усмирение пьяных простецов в кабаках, однако на большее Саварик не способен. Прочее лежит в области инстинктов – он боится и подозревает неладное, но сформулировать и объяснить причину страхов не в состоянии. Следовательно, в будущем может быть полезен нам только в качестве грубой силы.

– Смело судите, преподобный, – ответил Рауль сквозь набитый рот.

Вдова Верене только что подала обед: угрюмая старуха по–прежнему относилась к постояльцу с вызывающей холодностью, но условия договора блюла свято и прекрасно готовила. Фаршированная печенью и свиным салом утка была выше всяческих похвал.

– У меня есть право на смелость, – брат Михаил остался бесстрастен. – Благодаря знанию человеческой породы. Саварик ушел дальше любого сельского пастуха только потому, что родился в семье захудалого дворянина и обучился буквам. А образ мышления остался холопским: те же предрассудки и заменяющая ум с логикой житейская сметливость. Ставлю золотой флорин, что мессир Летгард любого базарного ирода переиродит, лишь бы выиграть один денье, в то время как вас, мэтр, торговец луком обманет на ливр, а вы этого даже не заметите…

– Вы не любите людей.

– Я не люблю их недостатки и прегрешения, а это принципиально разные вещи. Возлюби грешника, возненавидь грех. Мы отвлеклись, сударь. В изреченном прево сумбуре я отметил только одно слово достойное внимания – «лес».

– Пуща Дуэ огромна. Двести на четыреста миль, и это только по моим неточным подсчетам! Собрав все население графства считая с младенцами, стариками и немощными мы не сможем прочесать и сотой части! Особенно сейчас, пока не сошел снег и не закончилась весенняя распутица!

– Рауль, вы мыслите масштабами полководцев древности, – снисходительно сказал инквизитор. – Гамилькар с Ганнибалом, честное слово! «Прочесать» лес Дуэ невозможно, будь под нашей рукой объединенное воинство всех провинций Франции! Другое дело, что Летгард непроизвольно указал направление, причем его вывод подтверждается еще несколькими опрошенными Трибуналом, включая вашего предшественника – Гийома Пертюи.

– Постойте, – мэтр Ознар выпрямился. – Прежний аптекарь, за чьим столом мы сейчас сидим…

– Этот стол принадлежит госпоже Матильде Верене, – заметил брат Михаил. – Если закоренелый еретик взял вашу вещь попользоваться, это не значит, что как вещь, так и ее хозяин стали неприкасаемы. Будьте точны. И нижайше прошу, избавьтесь наконец от глупого трепета перед моим саном.

– Хорошо, хорошо. Я могу задать вопрос?

– Любой.

– За что вы сожгли мессира Пертюи? Я не получил точных разъяснений.

– За что? – переспросил преподобный. На миг задумался. – Не разочарую если отвечу прямо? Фактически – ни за что.

– Как? – ошеломленно сказал Рауль.

– Вы ведь раньше сталкивались с инквизицией? Могли бы заметить, что процесс аптекаря Пертюи выходил за рамки общепринятого в Sanctum Officium делопроизводства.

– Конечно. Очень скоротечен – всего две седмицы от обвинения до костра. Никакого публичного суда, доказывающего всем наблюдателям виновность a priori. Минимум свидетелей, причем вдову Верене вы отпустили, а на мельника Жеана, пользовавшегося снадобьями колдуна и еретика не возложили покаяния. Это все, что я знаю.

– Sapienti sat [9]9
  Умному достаточно. (лат.)


[Закрыть], мэтр. Ну же, не разочаруйте меня!

– Акт устрашения? – догадался Рауль.

– Bene! Грешки, причем неприглядные, за Пертюи водились. Дилетантские познания в магии и невеликие способности не спасли от гордыни – ведь он знал и умел куда больше простого смертного! И однажды перешел определенные границы, за что следует беспощадно карать. Некромантия и чернокнижие в руках самоуверенного гордеца–недоучки, прослушавшего когда–то неполный курс лекций в английском Кембридже?

– Действительно? – охнул мэтр.

– Он мне напоминал архидиакона Гонилона, – не обратив внимание на реплику Рауля продолжил брат Михаил. – Преосвященный всего лишь безобидный повеса, отпетый лентяй и сребролюбец, чувствующий себя в Аррасе эдаким крошечным Римским Папой. По сверчку и шесток. Пертюи, не способный добиться большего, так же решил избрать отдаленное северное графство своими охотничьими угодьями – нравились деньги, уважение и легкий страх, внушаемый людям, обращавшимся к нему. Магия! Запретная тайна! И почти гарантированное исцеление. Иногда – ценой души. Какая мелочь, верно?

– Знакомый типаж, – кивнул мэтр. – Встречал.

– Вот вы, – инквизитор подался вперед, вцепившись взглядом в Рауля. – Вы, получив свой талант, – от Бога ли, от дьявола, не знаю пока, но непременно выясню, – согласились бы похоронить себя на всю жизнь в этой обледенелой дыре, лишь бы получить невеликую властишку над простодушными обитателями порубежья? Ничего подобного! Изучив списки с вашего дела, хранившегося в парижском капитуле…

– Хранившегося? – невежливо перебил Рауль. – Вы сказали – хранившегося ?

– Именно. Бумаги теперь в моем личном архиве. Для французской и авиньонской инквизиции вы не существуете. Изучив ваши похождения я понял, что мэтр Ознар – человек самого подходящего склада. Ищете знания, не чураясь грозящих крупными неприятностями авантюр. К святой католической религии относитесь без еретизма и недопустимых сомнений, но не ревностны и не фанатичны. Золото любите в меру. Властвовать над умами не желаете. Решительны и вместе с тем осторожны. А главное – вас можно увлечь. Как и меня. Мы, часом, не близкие родственники, мессир?

– Линии де Го и Вермандуа–Ознар не пересекались, – серьезно ответил Рауль. – То есть… Но вы же один из высших прелатов Святой Матери–Церкви!

– Не преувеличивайте. Я не кардинал и становиться таковым пока не собираюсь. Если только к старости.

– Магия не одобряется и преследуется!

– Да. Но во всех правилах есть исключения, ибо волшебство и чудеса проистекают из трех источников – силы Божией, что именуется «чудесами святых», силы сатанинской – колдовство и maleficia, и собственных сил человека, используемых им по доброй воле. Или злой. Но в любом случае – свободной.

– Ересь это, ваше преподобие. Магия осуждена в 306 году церковным собором в Эльвире.

– Здесь я решаю, что ересь, а что нет, – отрезал брат Михаил. – А противоречие папскому инквизитору означает противоречие Церкви. Что чревато. Согласны?

– Силлогизм построен неверно, ибо в нем вообще нет среднего термина – или, или. Пускай, я не буду вам возражать.

– Итак, главное: Гийом Пертюи, судя по скопившимся на него доносам, был человеком скверным. Как вы говорили только что? Акт устрашения? Да, по приезду в Аррас мне необходимо было показать, кто отныне в городе хозяин. Лучшей кандидатуры для показательного аутодафе не найдешь – обыск в доме принес дополнительные доказательства, полно запрещенных сочинений. Но вот какая неприятность: едва Пертюи оказался в Речной башне и городской палач приступил к своим обязанностям по просьбе Трибунала… Произошло необычное.

– Признался сам?

– Какая банальность, мэтр! Ошибаетесь. Он сбежал.

– Кого же тогда сожгли на площади Мадлен? – озадачился Рауль.

– Гийом Пертюи сбежал иным способом. Покинув бренное тело. Как мы не старались, но живая кукла с бьющимся сердцем и полнейшим отсутствием разума не сумела ничего рассказать. А пытали страшно, думая, что аптекарь разыгрывает безумие. Только потом поняли, что его душа уже далеко. Наверняка в тех местах, где бушует вечное пламя и стелятся серные облака. Кто–то забрал Гийома из телесной оболочки лишь бы не позволить нам узнать… Что узнать? Пока не представляю. В результате сержанты прево привязали к столбу над костром тело без единого признака души. Безвольную плоть.

– Потрясающе, – Рауль взъерошил пятерней волосы. – Похищение души из тела?

– Поговорите с ним, мэтр. С Гийомом.

– Что? Как??

– А это вам лучше знать, – инквизитор сохранял самый невинный вид. – Возьмите, пригодится…

Брат Михаил бросил на стол томик в черной обложке бычьей кожи с железными накладками и одним багровым рубином посередине.

– «Книга Анубиса»? – Рауль едва не онемел, открыв первые страницы. – В переводе на латинский Публия Вергилия Марона? Это отлучение и вечное проклятие без права покаяния! Вы с ума сошли! Откуда она у вас?

– Ремесло обязывает, – туманно ответил Михаил Овернский. – Почему бы не обмануть зло, использовав его в пользу добра? А насчет отлучения и анафемы не беспокойтесь – даю вам индульгенцию, во имя Отца, Сына и Духа Святого. Это в моих полномочиях. Если сомневаетесь – загляните завтра в коллегиату, впишу ваше имя в пергамент заверенный самим Папой. Вы что, не доверяете Апостольскому понтифику?

Мэтр только глаза закатил.

* * *

– Txar Gizaki! Txar! Ez ikutu!

– И не мечтай, – Рауль, от души тряханул за шиворот некую тварь, отдаленно напоминавшую енота с жесткой взъерошенной шерстью странного голубовато–стального цвета. Огромные, будто у совы, янтарные глазищи существа не выражали ничего, кроме ярости и смятения. – Что мне с тобой делать, Etxeko? За живого артотрога в Сорбонне или Болонье интересующиеся отвалят ливров двести – целое состояние.

– Txar! Ez ikutu! – повторило нелепое создание на цокающем наречии. В уголках глаз появились крупные слёзы.

– Не разжалобишь, – твердо сказал мэтр. – Не на того напал. Прекрати говорить на Euskara – живешь среди людей, значит знаешь французский. Ну?

– Отпусти, – пискнул артотрог. – Отдам клад.

– Знаю я ваши клады, – не меняя резкого тона ответил Рауль. – Полсотни медных римских монет? Какой–нибудь сгнивший хлам, оставшийся от атребатов? Оставь себе. Давай–ка мы вот как сделаем…

Etxeko – в просторечии «не–человек», домовой, не без труда изловленный мэтром в полуподвальной алхимической лаборатории, – был старательно обвит шнуром из конского волоса, на который Рауль изначально наложил заклинание «Non adsume», лишавшее возможности двигаться. Говорить, слушать и смотреть – сколько угодно, но пока не применены разрушающие чары, с места не сойдешь. В случае с быстрыми, юркими и очень осторожными домовыми, как раз то, что и требуется.

Охота на Etxeko продолжалась без малого трое суток. Рауль твердо знал, что жилище госпожи Верене облюбовал артотрог–паразит, – во время медитаций синяя аура домового различалась моментально, – но одно дело знать, что тварь шныряет в простенках, на чердаке или в подвале, и совсем другое, познакомиться с ней лично. Без чародейства выловить артотрога невозможно – за тысячелетия, проведенные рядом с человеком малыши научились избегать взгляда Gizaki, обманывая их с помощью врожденных магических способностей и несложных мороков.

Существенный вред домовые способны причинить только в случае, если устраивали многочисленную колонию – четыре–пять Etxeko могли разойтись не на шутку, вырезая курятники (как–никак артотроги плотоядны), ночами бесчинствуя на кухнях и зло подшучивая над хозяевами–людьми. Про их гнусную привычку тащить все, что плохо и хорошо лежит – особенно если это блестящая красивая вещица, – лучше не упоминать.

«Задобрить» домовых традиционными способами наподобие мисочки с парным молоком или оставленной возле лестницы в подпол монетки можно далеко не всегда: Gizaki для них враг, а обращаться с врагами по–доброму волшебные существа не приучены. То, что большинство артотрогов спокон веку кормились у человеческого жилища, напрочь разучившись жить самостоятельно, в расчет не принимался – люди есть «младшая», сиречь неполноценная раса, значит и обращаться с ними надо соответственно.

Встретить семью домовых по нынешним временам сложно: в огромных замках вроде парижских Консьержери и Лувра зачастую обитает сразу несколько Etxeko (причем они враждуют между собой, оспаривая территорию), но в целом артотроги вымирают – даже при колоссальном с человеческой точки зрения сроке жизни в два–три столетия найти пару и обзавестись потомством получается не у каждого.

Вот и этот, похоже, старый одиночка. Матёрый и видавший виды. Сложно с ним будет.

– Побеседуем, – сказал Рауль, поместив обездвиженного домового на стол рядом с ретортами. Сам уселся напротив. Скрестил руки на груди. – Ты здесь один?

– Спалю дом, – пригрозил обнаглевший Etxeko, поняв, что сразу убивать его не собираются.

– Пугай–пугай, – покивал мэтр. – Я тоже могу напугать. Церковь зря отказывает вам, изначальным, в наличии души – просто она у вас происходит из иного источника и иначе устроена… Человек, умирая, уходит за грань тварного Универсума, неважно, в рай, в ад или в чистилище. Но вы – остаетесь здесь, сливаясь с естеством и живете дальше. Живете в камнях, в ветре, в деревьях, лишь теряя способность мыслить и действовать. Слышал когда–нибудь об аркане «Interitus»?

Рауль извлек из кошелька ничем не примечательный шарик мутного стекла. Продемонстрировал.

Артотрог взвыл от ужаса. Он понял.

«Interitus» позволял навеки заключить его сущность в эту маленькую сферу – прощай свобода и соединение с природой после телесной смерти! Тюрьма без надежды, одиночество без веры об избавлении. И абсолютная власть мага, сотворившего жуткий аркан.

– Итак, будем разговаривать?

– Будем, – с трудом выдавил домовой. – Отпусти, я не убегу. Ты сильный. Куда сильнее того, предыдущего…

– Рад, что мы пришли к взаимопониманию, – усмехнулся Рауль. Протянул руки к узлу на шнуре, обвивавшем Etxeko. Перед тем как прочесть снимающее «Non adsume» заклятье напомнил: – Обманешь – до самого Страшного Суда будешь сидеть в моем кошеле и тешить господина древними легендами. Понял?

– Ты сначала доживи до этого вашего суда, – сварливо ответил домовой. – Сказано: не убегу. Развязывай.

* * *

Домовой, против обычаев своего племени, не надул – заставить артотрога уважать себя можно только доказав безусловное превосходство, особенно в области магии.

В том, что мэтр Ознар при желании достанет Etxeko из–под земли в самом прямом смысле этих слов, сомнений не оставалось – Рауль срезал со шкуры пленника прядь шерсти. Зная надлежащие арканы беглеца можно будет отыскать хоть в Африке или Месопотамии.

Звали домового, кстати, «Inurri», в изводе на общепонятный язык – «Муравей». Видать, с самого рождения был шустрым.

Прислуживать Gizaki среди нелюдей считалось делом самым последним – позора не оберешься, – но изъятия из правила случались: помогать могущественному колдуну не зазорно, поскольку магические способности наследуются от смешанных браков представителей «изначальных», то есть волшебных рас с людьми.

Инурри капитулировал быстро – во–первых опасаясь за свои жизнь и посмертие, во–вторых Raul–jaun наглядно убедил в серьезности своих намерений. Оставалось выторговать более или менее приемлемые условия сотрудничества и не позволить человеку помыкать собой, при этом не оскорбив чародея.

Рауль не стал требовать лишнего, уверив Инурри, что не заставит его приносить золото из старинных кладов, шпионить за соплеменниками или открывать семейные тайны. Домовой мэтру ничуть не мешает – оставайся, живи, ничего не бойся. Только не досаждай госпоже Матильде и слугам, договорились? Вот и славно.

А теперь поведай, что за человек был Гийом Пертюи. Ты ведь давно живешь в доме, многое видел и слышал?

– Девяносто шесть лет по вашему счету, – сказал Инурри. Освободившись от пут артотрог забрался повыше, на выдвинутую заглушку дымохода подвальной печки. Заодно рядом отдушина, если Gizaki нарушит слово и проявит враждебность, можно попытаться сбежать. – Старую хозяйку еще помню, редкая стервища и потаскуха была, блудильню содержала… А нынешняя поселилась тут лет двадцать назад.

– Разве это бывший бордель? – удивился мэтр. – Совсем непохоже.

– Бордель с другой стороны был, по улице Сен–Обер. Перейти через двор…

– Всё это очень интересно, но может быть вернемся к аптекарю Гийому? Ты вино пьешь, Инурри?

– Пью, сладкое.

Рауль отыскал на дальнем столе уставленном разномастными алхимическими сосудами чистую мензурку, на всякий случай понюхал, не содержались ли в ней раньше яды или кислоты и протер рукавом рубахи. Наполнил бургундским.

– Бери.

– Вкусно, – согласился домовой. – Этот твой Гийом был txar, плохой. Я его не любил. Его никто не любил, кроме старой ведьмы.

– Вдовы Верене?

– Угу. Он ее ублюдок.

– Сын? Незаконнорожденный? – присвистнул мэтр. – Становится всё интереснее и интереснее. От кого? Почему ты назвал мадам Матильду ведьмой?

– Она и есть ведьма. Очень сильная. Истинное обличье скрыто – никак не могу различить. Просто об этом никто не знает. Кроме меня.

– Неужто? Тогда почему я ничего не почувствовал? Рассказывай! Во всех подробностях!