Текст книги "Охранитель"

Автор книги: Андрей Мартьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Барон де Фременкур в упор посмотрел на Михаила Овернского.

– Знали бы вы, сколько куда более опасных и захватывающих секретов хранила и хранит римская курия, – без всяких эмоций сказал доминиканец. – Не сосчитать, да я и не пытался. Верно: еще Папой Григорием Седьмым Гильдебрандом о Дорогах было приказано забыть навсегда. Не вписываются они в стройную и изящную картину мироздания. Да и лезет из них периодически… всякое. Тамплиеры ослушались: Орден Храма настойчиво и упорно искал новые Прорехи, не считаясь с возможными последствиями. Король Филипп Красивый и инквизиция храмовников уничтожили, наша конгрегация попутно конфисковала и упрятала в надежные хранилища все найденные документы, большинство посвященных отправили на костер. В итоге оказалось, недоглядели.

– Обычное дело, – пожал плечами барон. – Не вы первые, не вы последние. Огрехи, как говорят у нас , специальных служб, вполне естественны. Допустим, победа в Альбигойском крестовом походе вовсе не означала окончательного искоренения катаризма – до сих пор манихейские секты вылавливаете, а прошло целое столетие!

– Знаю, – недовольно бросил преподобный. – Не забудьте: с заразой умственной, с ересями и заблуждениями, борются другие. Моя задача – выжигать с корнем зло осязаемое, материальное.

– Мадам Верене – зло? – напрямую спросил Рауль. – Если да, то почему вы с таким упорством позволяете ореаде уходить от возмездия? Даже сегодня отпустили, хотя у дона Танкреда чесались руки, как я заметил…

– Ореада играла роль разменной монеты в людских интригах, – веско проговорил инквизитор. – От нее требовалось одно: знания, нечеловеческое волшебство, недоступные нам чувства… Какое же это зло? За что ее карать? Она достаточно наказана – мир древних уходит навсегда, надежда причаститься обычного человеческого счастья и попытаться стать частью мира людей рухнула, сплошные потери и разочарования…

– Не забудьте главного, – тяжело сказал господин барон. – Ваш мир , такой привычный и уютный, тоже уходит навсегда. Вы все сейчас в положении ореады, и если она выбрала равнодушие и самоустранение, то у вас так сделать не получится.

– Поясните, – коротко потребовал брат Михаил.

– Вы были вечером во францисканском монастыре, сами рассказывали. Что там увидели?

– Смерть.

– Смерть чего?

– Скорее – кого. Множество заболевших…

– Нет, преподобный. Именно «чего». Вообразите себе, что половина, – даже больше! – христианского мира вымерла. Покинутые людьми города и деревни. Некому сеять, торговать, мастерить. Некому воевать. Некому проповедовать и служить мессы. Вот что вы увидите завтра. К лету Франция опустеет на две трети.

– Неужели… – Рауль сглотнул слюну, – дела обстоят настолько плохо?

– Гораздо, гораздо хуже, чем вы представляете мэтр. Вы наверняка выживете, сможете убедиться. Ад пришел на землю, Врата разверзлись. И кого сейчас, в момент всеобщей погибели, заинтересуют секреты еще день–другой назад считавшиеся такими важными, таким значительными?! Свидетелей и причастных заберет Черная Смерть, ужасы Дикой Охоты и лик Пурпурного короля заменит в людской памяти белый череп Королевы Чумы…

– Что же вы хотите порекомендовать в качестве альтернативы?

– Взять коней, немедленно. Покинуть город. Налегке уходить во Фландрию – как вы, преподобный, рекомендовали прочим членам Трибунала. Забыть Аррас как страшный сон.

– Вы только что заявляли, будто не струсите, – прищурившись сказал брат Михаил. – Как в таком случае расценивать прозвучавшие слова?

– Я реалист. Прореха в Дуэ рано или поздно закроется. Сейчас она причиняет стократ меньше вреда, чем эпидемия. Истечение чуждой силы прекратится, чудовища исчезнут.

– Предложите что–нибудь другое, – без малейшей паузы сказал Михаил Овернский. – Я не могу бросить начатого. Это исключено.

– Как вы рассчитываете остановить Пурпурного короля?

Преподобный запустил пальцы под ворот рясы и вытянул за цепочку апотропей Гермеса Трисмегиста. Положил на стол так, чтобы видел каждый.

– Подобное лечат подобным, – сказал брат Михаил. – Накопленной за века силы хватит, чтобы навсегда запечатать Прореху. Или вы мне поможете, или я займусь этим один. Повторяю: на ремне никто не тащит, вы вправе отказаться!..

Глава девятая

В которой архидиакон Гонилон Корбейский был взвешен, измерен и признан негодным. Но тем не менее все остались при своём.

Аррас, графство Артуа – безвременье.

18 марта 1348 года.

Жуткие сны терзали Рауля до самого рассвета – череда спутанных видений, в которых чередой проходили тени Альтмара Аррасского, чернокнижника и злодея, седой графини Маго, покрытого чумными язвами англичанина Арунделла. Скалили пасти лохматые оборотни, сверкали алым зрачки неведомых демонов, неслась по заснеженным полям свора Пурпурного короля, исторгалась из прорехи меж Универсумами гибельная стужа и завывал ледяной ураган…

Мэтр проснулся со сдавленным криком: почудилось, будто в комнате находится кто–то чужой. Вскинулся, нашарил кинжал, осмотрелся. Никого. Свечи оплыли на две трети, значит наступает утро. Ставни закрыты, через щели проникает серо–синий неровный свет. Инурри, – ну надо же! – забрался на кровать и спит в ногах, свернувшись как кошка. Артотрогу сейчас тоже нелегко.

В доме тихо, значит остальные пока отдыхают. Или…

Или умерли. Это не так уж и невозможно – барон де Фременкур объяснял, что если «чумные скотинки» проникнут в легкие, начнется скоротечная pneumonia, которая безусловно приведет к смерти всего за несколько часов…

Рауль откинулся на подушки, было о чем подумать. Жан де Партене, разумеется, прав: cito, longe, tarde – надо уносить ноги. Куда угодно, хоть во Фландрию, хоть в Швецию или в Новгород, к русам. Ничего, и там люди живут, а знакомые по Парижу торговцы бывавшие в Новгороде город хвалили: мол у них там устройство по древнеримскому образцу, res publica, короля нет и пошлины низкие…

Но если рассудить здраво, Черная Смерть добравшаяся всего за полгода от Мессины сицилийской аж до Артуа и Нор Па–де–Кале, рано или поздно придет за добычей и в норвежские фьорды, и в отдаленные восточные страны. Кроме того, бросить Михаила Овернского сейчас – это подлость, несовместимая с понятием о дворянской чести! Придется идти до конца.

Расследование вроде бы завершено, злодеи уличены, но Рауль подсознательно чувствовал – в деле есть донельзя странные несоответствия, контрадикции, объяснить которые невозможно. И это настораживает.

Что же достоверно известно на данный момент? Факты?

Графство, служившее яблоком раздора между дочерью Роберта II Благородного Матильдой д‘Артуа и ее племянником Робером III, по смерти обоих осталось практически ничейным – титул и лен поочередно унаследовали «две Жанны», дочь и внучка старой графини, а всего полтора года назад владение перешло правнуку грозной Маго Филиппу де Рувр, который бывал здесь наездами и север не любил, предпочитая жить в замке Доль или Бизантикуме–Безансоне во Франш–Конте.

В свою очередь мадам Маго д‘Артуа по смерти нелюбимого мужа Оттона IV, пфальцграфа Бургундии, если не пустилась во все тяжкие, то образ жизни вела вызывающий, открыто сожительствуя с фаворитом, Пьером д’Ирсон – впрочем, близкое родство с королевской фамилией, титул пэра Франции [36]36
  Единственный случай в истории Французского королевства, когда статуса пэра была удостоена женщина.


[Закрыть]и колоссальное богатство позволяли ей не обращать внимания на шушуканья за спиной и мнение ревнителей нравственности.

От этой связи в 1302 году и появился на свет младенец, тайно крещеный в Аррасском кафедрале Сен–Вааст, а затем отправленный на воспитание в Корбейский монастырь августинцев, что в лесу Фонтенбло южнее Парижа. Матушка, жившая в столице, пристально наблюдала за взрослением и образованием насквозь незаконного, но любимого чада и сделала всё, чтобы будущий архидиакон начал карьеру на церковном поприще – тогда ни о каком наследовании и речи не шло, поскольку были живы дочери, Жанна и Бланка Бургундские (впоследствии обе ставшие королевами) и сын Роберт.

Примерно в это же время Пьер д‘Ирсон познакомил Маго со своей «племянницей» Беатрисой и приблизил ее к двору графини, что имело самые непредсказуемые последствия в будущем.

Странная родственница мессира Пьера обладала качествами незаурядными: она не менялась с возрастом и словно бы не старела, проявляла неслыханные познания в областях, для благородной дамы предосудительных, но в политике жизненно необходимых – составление не оставляющих следов ядов, чарование на зеркальце, предсказания на крови и прочие гоэции, весьма заинтересовавшие бы Святейшую инквизицию.

…Ничего, в сущности, особенного: некоторые представители «старых рас» предпочитали медленному угасанию в безвестности и одиночестве жизнь в сообществе людей, причем жизнь активную, под человеческой личиной. Достаточно вспомнить римского поэта Вергилия, который доказанно являлся одним из олимпийских полубогов, обладавшим чудодейственной силой, что ясно отражено в недавней «La Divina Commedia » Данта Флорентийца!

То же вышло и с ореадой: как она познакомилась с Пьером д’Ирсон и завоевала доверие сенешаля осталось неясно, но Рауль догадывался: магия Древних. Маго оценила способности дамы Беатрисы, приблизила к себе и безусловно догадывалась о природе дара новой любимицы. Всё бы ничего, но молодой прелат Гонилон из Корбея, постоянно бывавший при дворе матушки, положил глаз на сказочно красивую ореаду. Начался бурный роман, вполне достойный описания трубадурами куртуазным слогом в какой–нибудь лирической поэме.

Маго д’Артуа этому увлечению решительно воспротивилась: ее сын не может вступать в связь с… С демоном. Человеческое и не–человеческое несоединимо!

Как оказалось, вполне соединимо. У Беатрис д’Ирсон родился сын названный Гийомом, что привело Маго в бешеную ярость – осквернение благородной крови не прощается! Страшно подумать, что за ублюдок появился на свет от человека и существа волшебного!

Старая графиня внезапно и беспричинно скончалась 27 октября 1329 года в Париже. По убеждению высшего света и судя по кое–каким косвенным признакам она была отравлена Беатрисой д’Ирсон, доминиканский капитул принял решение об аресте наперсницы Маго и начал следствие по делу о maleficia, но Беатриса неожиданно исчезла. Поиски (в них был заинтересован сам король) результата не дали.

Зимой на 1330 год дом на Иерусалимской улице в Аррасе купила некая мадам Матильда Верене, обеспеченная купеческая вдова. Связать уродливую мещанку с блистательной придворной Маго не сумел бы самый дотошный следователь Трибунала. К тому времени Гонилон стараниями матушки уже получил архидиаконскую кафедру и отныне мог видеться с ореадой беспрепятственно, пускай и тайно.

Дело оставалось за малым: вернуть себе права на Артуа. Любым способом.

Способ был: завладеть секретом, о котором поведала Гонилону, а до того графине Маго, ореада – Дороги атребатов и то, что они скрывают.

* * *

– Вы понимаете, что натворили? – брат Михаил, ночью услышав от ореады эту историю, схватился за голову. – Сколько веков на белом свете живете? Могли бы изучить людскую природу! Знать, что высокие чувства всегда, – повторяю, всегда! – будут принесены в жертву власти, богатству и тяге к запретному плоду! Немногочисленные святые, как исключение из правила, только подтверждают аксиому!

– Не кричите, – без всякого выражения сказала Древняя, принявшая облик дамы Беатрисы. – Я так надеялась не ошибиться…

– Подите с глаз моих долой, – рявкнул преподобный. – И на досуге поразмыслите, во сколько жизней обошлась ваша необоснованная надежда! А ну постойте! Кто такой Пурпурный король?

– Бог, – не обернувшись бросила ореада. – Для вас он – substantia божественной природы. Подобная Церунносу, Эпоне или Таранису галлов.

– Еще не легче… Ступайте же! Теперь вы, – Михаил Овернский хищно обернулся к де Лангру. – Как и когда была отверста Дорога?

– После Пасхи прошлого года… В июне.

– Девять жертвоприношений в Пасхальные праздники – ваших рук дело?

– Да. Гонилон где–то отыскал список летописи Аррасского командорства тамплиеров с полным описанием обряда.

– Какого еще обряда? – возмутился Жан де Партене, но умолк, повинуясь решительному жесту доминиканца.

– То есть вы признаете, – с нажимом сказал брат Михаил, – что в мае прошлого, тысяча триста сорок седьмого года, вместе с подручными самым зверским и бесчеловечным образом умертвили девятерых христиан?

– Вы еще добавьте «во славу дьявола и бесовских сил», – зло огрызнулся комтур. – Сойдет для протокола и показательного процесса! Да, да, да! Прирезали вонючее быдло как свиней, тела разъяли, сердце и печень съели! Устраивает ответ?

– Съели? – упавшим голосом переспросил Рауль.

– Да бросьте, – преподобный скривился. – Его милость де Лангр преувеличивает, наговаривая на себя. Открою жуткую тайну: страстишка храмовников к обрядовости, внешней стороне дела, наводящим дрожь ритуалам сыграла с комтуром злую шутку. Объяснить, почему?.. Помните историю гигантского оборотня из Виварэ? Мэтр, я же вам подробно рассказывал! Зверь появлялся в Жеводане и Маржериде раз в несколько десятилетий, затем снова исчезал на долгие годы. Зная о Дорогах, я первым догадался поднять хроники Виварэ и окрестных монастырей за последние четыре века. Проверил, сопоставил. Чудовище приходило через каждые пятьдесят семь лет. Причина?

– Цикличность открытия Прорехи, – не раздумывая ответил барон де Фременкур. – У нас такое называется «прорывом». Когда с той стороны на Землю проникает… Чужое. Иногда случайно, иногда с намерением поохотится.

– Великолепно! Оставалось вычислить точные сроки и развернуть облаву на Зверя! Облава, что ни говори, удалась на славу. Вернемся, однако, в настоящее. Мессир де Партене прав: для открытия Врат не требуются кровавые жертвы и ритуальные языческие пляски. Достаточно одного человека, способного шагнуть на ту сторону . Человека со способностями привратника.

– Аргуса, – шепотом подсказал барон.

– Но… – комтур, как казалось, окончательно запутался. – В хрониках командорства ясно сказано – девятерых за семь пасхальных дней… Не верю!

– Вас обманули, – углом рта усмехнулся преподобный. – Спровоцировали. Сыграли на любви к тайному знанию. Только зря испачкали руки невинной кровью и погубили собственную душу. Как же вы оказались предсказуемы!.. Дальнейшее всем известно: Прореха отверзлась, началось аристотелевское взаимопроникновение миров. Interferencia. Отсюда неслыханные случаи помешательства, одержимости и безумия в округе. Чуждая энергия, сводящая с ума людей и оживляющая покойников, потихоньку распространялась. Когда число необъяснимых и жутких случаев переросло все мыслимые пределы, ученый схоластик при Сен–Ваасте Бенедикт сообщил в Авиньон. Кардинал де Бофор назначил в Артуа чрезвычайный Трибунал. В итоге все мы сейчас находимся здесь… Танкред!

– Слушаю, ваше преподобие.

– Будь столь любезен, избавь нас побыстрее от общества мессира де Лангра. По размышлению, в исповеди и причастии я ему отказываю, – сказал брат Михаил. – Эх, отлучить бы вас еще и от Церкви, комтур, – дабы отправились напрямую в геенну, – да нет ни времени, ни желания мараться… Бог рассудит. Прощайте.

Танкред ди Джессо молча потянул из ножен иглу–стилет.

* * *

– В последнее время мы стали свидетелями множества самых отталкивающих и необъяснимых чудес, – заявил брат Михаил на кратком утреннем совещании в кабинете мэтра. Решался важнейший вопрос: что предстоит делать прямо сейчас и какова диспозиция? – Каюсь: мною была совершена непростительная ошибка, повлиявшая на ход рассуждений и итоги расследования. Я не сумел разделись «свое» и «чужое», если угодно – смешал агнцев с козлищами. И только Бледный всадник, – Смерть явившаяся мессиру Ознару! – вольно или не вольно подсказал правильный ответ: «Четверо, но не пятеро»! Отличи принадлежащее нам, от пришедшего извне!

– Можно подробнее насчет агнцев и козлищ? – попросил Жан де Партене. – Я ничего не понял.

– Отгадка лежала на поверхности, протяни руку да возьми. Вильгельм Оккам остался бы мною недоволен – я всё переусложнил, полагая, что Моровая дева, к примеру, и Дикая охота имеют общую природу, общий исток. Ничего подобного! Призрак Косаря, Дева, идущая по колено в лесных кронах, пахучий Альдаберон в Кале – это чудовища наши, принадлежащие сотворенной человеческой Вселенной! Моровую деву, предвестницу великих эпидемий, видели в прежние времена неоднократно, вспомним Прокопия Кесарийского. В свете происходящего, появление Девы в Артуа вполне объяснимо…

– А ведь верно, – растерянно проговорил Рауль. – Следовало догадаться! Косарь, порождение войны – война продолжается! Откуда в Кале появился демон? Проще простого: его вызвал какой–нибудь полоумный колдун, не сумел удержать в магическом кругу. Тварь сбежала, предварительно разорвав неудачливого некроманта на мелкие кусочки – вполне возможно, нечисть жила среди смертных не один год, а то и десятилетия!.. Причем Альдаберона вернули в преисподнюю экзорцизм и святая вода, как и всякого беса явившегося в смертный мир!

… – Тогда как на живого мертвеца, содержавшегося в Речной башне, обряд изгнания, окропление и серебро не произвели ни малейшего впечатления, – согласно подхватил преподобный. – Одновременно, вы не усмотрели в феномене никаких следов колдовства и чернокнижия, так? Подчеркну – нашего чернокнижия. Откуда мы знаем, какими силами обладают гости оттуда , из–за Грани, и какова природа этих сил?

– Оборотни, – напомнил Рауль. – Перевертыши, которых мы видели в Вермеле! Пурпурный король мог набрать верных слуг без затруднений, достаточно воздействовать на первых попавшихся людей своей энергией! Оттого–то оборотня убили обычной рогатиной не используя серебро! Но почему тогда Вермель был окутан шлейфом черного колдовства, имевшего безусловно земную природу? Сотворенного человеком?

– Вскоре мы это выясним, – убежденно ответил доминиканец. – Собираемся, мессиры. Жак, посеребренное оружие и кольчуги обязательны.

– Не впервой, ваше преподобие.

– Позволите участвовать? – осведомился барон. – В серьезном бою я окажусь бесполезен, рана еще не зажила, однако сумею прикрыть на расстоянии… Своими методами.

– Какое–то оружие из ваших времен? – поинтересовался брат Михаил. – Впрочем, меня это не касается. Если полагаете, что в силах – не возражаю. На всякий случай возьмите у Жака самострел, он не тяжелый, стрелы с серебряными наконечниками. Умеете обращаться?

– Разумеется.

– Дивно. Мессир Ролло, позовите девицу Фаст. Боюсь, ее участие необходимо, пускай я и не могу одобрить участие женщины в столь опасном предприятии.

* * *

Город производил удручающее впечатление. Потеплело, улицы затянуты белесой туманной дымкой. Под ногами хлюпает, сырость моментально оседает на одежде, капли стекают по лицам. Солнца не видно, свет неровный и колеблющийся, создающий иллюзии бесплотных теней, невесомо скользящих вдоль стен зданий. Ставни поутру никто так и не распахнул.

Колокола звучат приглушенно, причем на некоторых церквях звонить и вовсе перестали – умолкли звонницы святой Клары Ассизской и храма Трех Царей, удары на кафедрале редки и слабы. На фоне абсолютного безлюдья и гнетущей тишины похоронные звуки колоколов навевают даже не уныние, а чувство глубокой обреченности.

– Можно было бы объяснить отсутствие прохожих на улицах ранним часом, – вполголоса говорил преподобный, – но по моим ощущениям вот–вот наступит терция. Значит должны открыться лавки, обязаны ходить молочники и угольщики… Никого. Плохо дело, господа мои, хуже некуда…

– Не приближайтесь, – предостерег шевалье де Партене, углядев мертвеца на углу с улицей Огюстен. – Видимо, умер вчера вечером… Назад!

Покойник шевельнул рукой, пальцы с почерневшими ногтями заскребли по смерзшемуся снегу. Ноги дернулись будто в судорогах, послышался тихий стенающий звук, не присущий ни единому известному живому существу.

– Узнаёте, мэтр? – брат Михаил повернулся к Раулю. – Речная башня, а? Явления одного порядка, не правда ли? Стоит поторопится: город мертвецов я еще способен представить, но при мысли о том, что умершие предпочтут упокоению в могиле бродячий образ… Кхм… Не говорить же «образ жизни»? Идемте!

Встретили и нескольких живых – по дороге к дворцу архидиакона таковых оказалось целых четверо. Накрепко спятившая старуха, возглашавшая пришествие Антихриста во плоти, пьянющий бенедиктинский монах, с трудом переставлявший ноги и, в отличие от обуянной эсхатологическими предчувствиями старицы, напевавший что–то фривольное и предосудительное для лица духовного, а так же двое сержантов в синем с лилиями, которые – невероятно! – занимались делом: вели под уздцы понурую лошадку, запряженную в волокушу на полозьях, нагруженную мертвыми телами.

– Благослови Господь, – инквизитор привычно сотворил крестное знамение.

– Только на милость Его и уповаем, – ответил бородатый сержант. – Что ж делается, преподобный брат?..

Кратко обменялись новостями. Городской прево заболел, его замещает шателен замка короны мессир де Бональ. На службу не вышли девятеро, дурной знак – смертей несчитано, многие умирают дома. В храмах отменены службы, госпитальеры перестали принимать покойников в «Божий дом» – говорят, везите за стены, сваливайте в полях, будем потом хоронить в общих могилах. У францисканцев…

– Я знаю, что у францисканцев, – угрюмо ответил брат Михаил. – И в других аббатствах. Смерть охотнее разгуливает там, где больше всего людей.

Обиталище преосвященного не было обнесено даже символической оградой – кого страшиться с собственном городе? Фасад и впрямь напоминал Новый дворец в Авиньоне: сдвоенные островерхие башенки над главным входом, зубчатые стены сложенные из обычного для Арраса желтого песчаника, деревянные скульптуры в глубоких нишах, защищающих от ветра и непогоды.

Верно как–то заметил Михаил Овернский: Гонилон чувствует себя в городе этаким маленьким Папой, вершителем и созидателем, приближенным к Сферам Небесным больше, чем любой другой… Действительно, чего ему не доставало?

Серьезной охраной архидиакон за последние годы не озаботился: во–первых, прелаты Святой Матери–Церкви a priori неприкосновенны, во–вторых, кто посмеет обидеть добряка и благодетеля, пусть даже имеющего несколько более широкие взгляды на мораль и статус священнослужителя? Кто без греха – пусть первым бросит камень!

За дворцом приглядывал пяток сержантов прево, обходивших близлежащие улицы с бóльшим усердием, чем обычно, и только. Теоретически, сопротивление могла оказать прислуга, но один–единственный Жак (не говоря уже о сицилийцах или Ролло фон Тергенау) разобрался бы со смердами не вынимая клинок из ножен.

Тем не менее следовало быть настороже: опасность в виде мордоворотов с острыми железками в руках предсказуема и обыденна, – эка невидаль! – остерегаться надо совсем другого…

– Весьма предсказуемо, – пожал плечами брат Михаил, – Двери заперты, за звук колокольчика и стук никто не отзывается, собаки во дворе не лают. Неужели сбежал?

– Собаки? – Рауль вдруг замер. – Вы сказали – собаки?

– Да, а что собственно?..

– Вы же часто бывали во дворце архидиакона! Где охотничьи собаки? Дворовые псы? Кошки? Как Гонилон передвигается по городу? На мессу в Сен–Вааст, например? Упряжь? Библейский ослик? Вспоминайте!

– На носилках, паланкин, – очень медленно, будто заворожено произнес доминиканец. Понял, о чем говорит мэтр. – Ну конечно же! Домашняя скотина на дух не переносит черное колдовство и его носителей! Лошади, собаки, коровы! Тогда как полудикие твари вроде фуро к магии совершенно безразличны! Мэтр, поздравляю! Вы гений!

– Чересчур туго соображающий гений, – признался Рауль. – И мне до сих пор неясно, почему я не чувствовал принадлежащее человеку колдовство, хотя постарался самым тщательным образом изучить город?

– Я не смогу ответить на вопрос, пока мы не попадем внутрь. Арриго, ты у нас обучен подобающим дисциплинам? Предоставляю полную свободу действий.

– Ваше преподобие, – невозмутимо ответил сицилиец, – может быть вы и привыкли входить в замки важных особ через парадные ворота, но в любом таком дворце имеется множество дверей попроще. Кухня, помещения для прислуги, конюшня… Да, конюшни здесь не видно, зато есть крытая галерея ведущая в цистерцианскую женскую обитель. Ровно через дорогу. Соблагоизволите последовать за мной?

– Von Stierlitz, James Bond, Mata Hari, – непонятно проворчал барон де Фременкур. – Тоже мне, герои. Профессионал опознается по наиболее простым решениям…

– Что? – оглянулся брат Михаил. – Окажите любезность говорить по–французски, будет лучше если каждый из нас поймет друг друга с полуслова…

* * *

Решение пройти через аббатство цистерцианок было не самым удачным. Привратники из числа мирян сгинули, в коридорах никого, трапезная пуста и холодна – не топили с вечера. Преподобный, дабы подтвердить возникшие подозрения, заглянул в церковь обители, пробыл под сводами нартекса несколько мгновений и вышел обратно с ничего не выражающим застывшим лицом.

– Они собрались в храме, – глухо сказал Брат Михаил. – Некоторые еще живы, но помочь мы, конечно, ничем не можем…

Его архидиаконское преосвященство в сущности оказался редкостной гнидой: преграждавшая галерею тяжелая дверь цельных дубовых досок с фигурной оковкой была заперта изнутри – Гонилон, почуяв неладное, полностью изолировал свое жилище от внешнего мира, включая монастырь. Арриго ди Джессо, поплевав на ладони, выбрался из стрельчатого окна крытого перехода на пологую крышу и проник в коридор со стороны дворца. Было слышно, как он поругивается на мессинском диалекте: пришлось растаскивать старую мебель, которой дополнительно подперли двери.

– Осада долго не продержалась, – съязвил Жак. – Ваше преподобие, дополнительных распоряжений не последует?

– Никаких, – покачал головой Михаил Овернский. – Убивать только тех, кто попытается напасть. Гонилон нам нужен живой во что бы то ни стало. Рауль, используйте все ваши умения, предупреждайте о самом мимолетном дуновении колдовства!

– Пока ничего особого не замечаю, – сказал мэтр. – Знаете куда идти? Я бывал только в приемной и гербовом зале.

Поворот к хозяйственным помещениям, за ними библиотека и лестница вниз к внутреннему двору–атриуму с покрытым ледяной коркой имплювием. Людей не видно, хотя штат прислуги у аррасского викария был немалый, едва не четыре десятка. Разогнал всех? С него станется…

Двоих вооруженных холуев нашли в зале для приемов, том самом, где происходил памятный Раулю quodlibet. Пикнуть не успели – сицилийцы утихомирили обоих, пускай и не до смерти: поваляются до полудня и встанут, лишь голова поболит денек–другой. Слева за возвышением для архидиаконского кресла проход в жилые покои.

– Ищите, – приказал брат Михаил. – По двое, в одиночестве не ходить!..

Роскошный кабинет пуст. На пюпитре для писца валяются нераспечатанные свитки, стол украшен блюдом литого золота с засыхающими остатками гуся на вертеле – преосвященный в домашней обстановке строгим предпасхальным постом пренебрегает. Ай–ай–ай, как нехорошо! Какой грех!

– Человек несовершенен, – констатировал очевидное преподобный, в ответ на иронический шепоток барона де Фременкур. – Но по мне, так лучше бы Гонилон умер исключительно от обжорства – век–другой в чистилище и отправляйся себе в райские кущи… Ролло?

– Нашел, – сказал вышедший из–за бархатных занавесей баварец. Вид деловитый до невозможности: с ленцой протирает тряпицей короткий изогнутый кинжал для ближнего боя, меч так и не обнажил. – Спальная. Оставил под надзор мессира Танкреда, от него не сбегут. Пожелаете взглянуть?

– Сбегут? – уточнил преподобный. – Гонилон не один? Сколько их там?

– Сейчас – двое. При архидиаконе старый августинец, мерзкой рожею смахивающий на нильского зверя крокодила. Безоружны, сосудов с ядом при себе нет, мы проверили. Третьему я, прошу прощения, перерезал глотку – незачем было бросаться с дагой на мессира ди Джессо, при этом громогласно богохульствуя и оскорбляя достоинство дворянина.

Михаил Овернский быстро взглянул на Рауля. Мэтр только руками развел – нет никакого вредоносного колдовства, хоть ты тресни!

Действительно, у входа в опочивальню преосвященного темнеет лужа багровой крови, возле стены валяется труп. Сам Гонилон полусидит на высокой постели, вид болезненный – покрасневшие слезящиеся глаза, кожа бледна и в испарине, дышит тяжело. Чума? Нет, вроде не похоже…

Поодаль застыл монах в белом, секретарь – на безобразной физиономии выражение презрительной надменности, будто и не по его душу пришли неприветливые господа с клинками на поясах. Рядышком бдит Танкред, готовый моментально пресечь любое неблагочиние пред ликом брата Михаила.

– Прише–ел, – хрипло протянул Гонилон, с трудом остановив блуждающий взгляд на преподобном. – Пришел, змий…

– Нездоровится? – с участием в голосе осведомился доминиканец. – Неужто Господь смилостивился, позволяя вам умереть своей смертью?

– Ictus, удар, – подсказал мэтр. – Видите, repens paralysis vultus ac brachii – частичный паралич. Судя по всему, апоплексия не тяжелая и вызвана душевным волнением…

– Что же так расстроило достопочтенного прелата? – сказал Михаил Овернский. – Неужели зрелище, открывшееся ему в аббатстве по соседству? Мы побывали там, новости самые неутешительные: к сексте у цистерцианок не останется живых вовсе. В городе положение ничуть не лучше, ваше преосвященство… Или прикажете титуловать вас светлейшим графом Артуа?

Гонилон промычал что–то неразборчивое, но явно оскорбительное.

Рауля не оставляло престранное чувство. Казалось, будто в опочивальне находится кто–то еще, потаенный и незаметный, укутанный в плащ–невидимку Гаруна аль Рашида! Необъяснимо, но мерещится чужое дыхание, легчайшее движение воздуха касается щек, неизвестно кто смотрит в спину… Да и брат Михаил недоуменно озирается по сторонам, положив ладонь на грудь, где находился апотропей Трисмегиста.

Неизвестная магия? Или нечто другое?

Жанин, постоянно находившаяся под ненавязчивой опекой Жака, тоже забеспокоилась – ведьма соединила пальцы левой руки в замысловатую фигуру, шепнула под нос несколько словечек на непонятном языке, – точно не латынь, не французский и не фламандский, – пахнуло морозцем и…

Мэтр, от которого никто не ожидал эдакой прыти, среагировал первым: углядев боковым зрением внезапно появившуюся человекоподобную тень, Рауль свершил прыжок, сделавший бы честь спартанцу Хионису, который, если верить древнегреческому летописцу Юнию Африкану Секстию, с места преодолел расстояние аж в пятьдесят две ступни. Едва не промахнулся, но все–таки сцапал невидимку за ворот и повалился набок, потянув его за собой. Свободной рукой попытался дать оплеуху, однако цели не достиг.