Текст книги "Казачка. Книга 1. Марина (СИ)"

Автор книги: Андрей Лебедев

Соавторы: Andrew Лебедев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Андрей Лебедев

Книга первая

1

2.

3.

4.

5

6.

7.

8.

9.

10.

11.

13.

Книга вторая

1.

2.

3.

4.

5.

6.

7.

8.

9.

10.

Андрей Лебедев

КАЗАЧКА

_Роман

_{(журнальный вариант)}

Книга первая

Маринкин сад

1

Красив был их сад в апреле. Маринка сама апрельская – на День космонавтики родилась. Может оттого ей и казались эти первые жаркие деньки – тою нескончаемой чередой ожидания радости и счастья. И ежегодный выезд семейных чаепитий из зимней веранды в сад – который всегда так чудно совпадал с цветеньем яблонь, когда белые банты в ее девчоночьих косичках сливались с белым убранством сада…

И когда тоже в апреле, два года назад умерла мама, Маринка не перестала любить это цветенье, эти чарующие запахи ожидания счастливого лета.

После того, как похоронили маму, отец сильно изменился. Он перестал приходить с работы выпивши, как это частенько случалось в прежние дни… Понял вдруг, что ли, как его гулянка не нравилась маме, и как безжалостно укоротила она ее деньки. Он стал помногу работать в доме и в саду. И спал он здесь же – под большой вишней. Уже где то в самые первые дни апреля вытаскивал их с мамой двуспальную никелированную с блестящими шариками кровать – и ложился задать храпака – после каждого обеда, только рацию свою милицейскую вешал в изголовье, включенную «на прием». Но подчиненная ему районная автоинспекция, зная о священной сиесте патрона, редко в эти часы беспокоила майора Кравченко по пустякам.

– Маринка, почему Серега не в школе?

– А что вы его, батя, сами не спросите? – возмутилось было то мягкое и стройное существо, которое так незаметно за семнадцать последних лет вдруг выросло в этом саду. Да, со смертью мамы, Маринка вдруг стала для младших вторым по рангу, после отца, домашним командиром… И папка, спрашивал теперь за мелкоту не с мамы, а с нее.

– День здоровья у них.

– А сама?

– Так и у всей школы день здоровья – тараканов в столовой морят.

– А-а-а, ну тогда ладно, – успокоился было Виктор Васильевич, снимая подпотевшую подмышками милицейскую рубаху и обнажая могучие плечи – предмет восхищения многочисленных по молодости подруг,

– А Юлька где?

– У Коростелевых – играет.

– Ты мне рубашку с коротким рукавом погладь, уже жарко в кителе – лето на дворе.

Маринка и сама бы побежала теперь к Коростелевым, потому как уже второй год и дня не могла прожить, чтобы не увидеть Мишу и не поговорить с ним, не подержать его за руку.

– А Мишка вчера на дискотеку на «семерке» приезжал, – вдруг сама себя не контролируя и замлев от удовольствия, похвасталась Маринка.

– Споймаю я его… Специально против вашей дискотэки пост поставлю, и споймаю… Прав нимае, неча за руль сидать – молоко еще на губах не обсохло, а уже тоже – машину ему, девок только портить!

Маринка не удержалась, прыснула, и вся улыбчивая и мягкая, по кошачьи вдруг потерлась плечиком о батькину спину.

А Мишка Коростелев тем временем поливал из шланга стоявшую перед домом на дворе машину своего отца – Константина Петровича. Самого Константина Петровича на работу увозила и привозила оттуда – черная служебная «волга» с шофером Колей – прапорщиком кэ-ге-бе за рулем.

– Намывай, намывай, все равно ключей тебе папка не даст, – ехидничала с веранды сеструха Верка.

– А я и без ключей любую машину и открою и заведу.

– Ну и надает тебе папка опять как тогда.

– Как когда, дуреха ты?

– Сам знаешь, дурак!

Струя из стиснутого пальцем сопла превращалась у Мишки в облако водяной пыли, в котором щедрое апрельское солнце устраивало свой радужный калейдоскоп. Мишка щурился и поводя шлангом, все целил струей в давно несуществующие уже на полированном блеске любимого металла пылинки, так расточительно изводя на мнимый прирост чистоты – литры той влаги, что где-то там – в пустыне Сахара, могли бы может спасти жизнь ста умирающим от жажды путникам…

– Опять на дискотеку с Маринкой на машине поедешь?

– Не твое дело.

– А вы потом с ней в машине целуетесь?

– Заткнись, дура!

– Дура-не дура, а учусь не как некоторые – без четверок!

– А я и так поступлю. В Ростове на юрфак.

– Дурак! Получится из тебя адвокат Плевака.

– Дура ты, адвокат Пле-ва-ко.

– Он може и Пле-ва-ко, а ты – Плевака!

Мишка подпер пальцем сопло, чтобы струя стала крепкой и жесткой, и резко повернул шланг в сторону крыльца.

– Ой, дурак! Книгу чужую намочил! Все папке скажу…

– А папка когда говорил вернется?

– Вернется, чтоб тебе машины не видать!

– Дура, ты, я все равно на машине поеду, как бы ты не злилась.

Мишка закрутил кран, свернул шланг кольцами, и сперва смахнув щеткой крупные капли с крыши и капота, принялся фланелькой натирать лобовое стекло.

– А мы в видео – салоне вчера «Греческую смоковницу» смотрели…

– Тебе – сикалке еще рано такие фильмы смотреть…

– А тебе… Не скажу кому – рано в чужих машинах с Маринками целоваться…

– А че сегодня в салоне кажут?

– Американское кино – «Команда», где мужик такой, здоровенный, и с таким лицом, как каменным…

– Дура ты, не «команда», а «Командос», – это так отряд спец-назначения в Америке называется, а мужик этот – Арнольд Шварцнеггер, видала? – и Мишка напряг свой торс, согнув руки таким образом, чтобы бицепсы надулись и приобрели подобие товарного вида.

– Геракл сушеный, – презрительно фыркнула Верка.

– А почем билеты в салон?

– Пять рублей.

– Дерет Димочка!

– Папка говорит, Дима как из райкома комсомола ушел – в большие люди выйдет и весь город потом на работу возьмет.

– Може и так, только я на юриста выучусь и Димона в тюрьму посажу за спекуляцию.

– А сам, небось бегал к нему смотрел титьки голые по видику!

– Дура ты, Верка, мне теперь любая девчонка сама чего хочешь покажет!

Верка не ответила. Только демонстративно встала с крыльца и поджав губки гордо удалилась в дом. Обиделась за всех тех негордых девушек, что были по словам ее противного братца – готовы за сомнительное удовольствие общения с ним – обнажить самые сокровенные части своих юных организмов.

А Дискотека «Млечный путь» выла и гудела ритмично ухая и разметывая по окрестностям сполохи где-то сворованных проворным диск-жокеем проблесковых маячков, что положены только государственным автомобилям скорой помощи и милиции.

И покуда дети пляшут под истошную «Бама-ламу» этих бельгийских девчонок из «Бель Эпок», на веранде у Маховецких взрослые собрались погутарить за перестройку. —

– Кончится все это перестрелкой, вот увидите! – тоном пророка, знающего скрытое от других, буркнул Петр Тимофеевич.

– Да, не напряХГай, Питро, усе будит увэри-вел, – с мягким южным «г» пробасил в ответ Владимир Петрович Корнелюк, старинный корешок Петра Маховецкого еще по учебе в Ростовском юридическом.

Владимир Петрович, или просто Володька, не стал тогда заканчивать учебы вместе со всеми, а с четвертого курса по какому то немыслимому блату вдруг перевелся в Плехановский – в Москву, и в их края вернулся уже только через три года и сразу замом Новочеркесского райторга. Красавец – блондин, которому прекрасно шел их плакатно-щедрый загар, по слухам, делал карьеру на женских слабостях. Его любили аппаратные дамы и двигали по торговому ведомству, прощая мелкие, а порой и крупные, нарушения. И к исходу восьмидесятых – додвигали Володьку Корнелюка до кресла зама облторга.

– Нет, ты посмотри шо этот Димка Заманский вытворяет! – с пшиком открыв пару бутылок чешского «Пльзеня» продолжал Петр Тимофеевич, – этот наш комсючек, помнишь его? Так вот, сперва, понимаешь, когда Горбатый комсомолистам коммэрцию разрешил, открыл Димка при нашем горкоме комсомола хозрасчетный молодежный центр досуга… Ну взял в арэнду там – здесь – повсюду где подвал, где угол, где целую залу. Понаставил там этих видиков, теликов, стульев – посадил бывших своих комсомольцев на входе, и давай откровенную порнуху крутить! И все это по пять «РЭ» за вход. Дэти наши – равно как очумэлые – в школу не ходют, идут в видео-салон! Мы было сунулись с Бэ-Ха-Эс-Эс. Проверить, понимаешь ли эту дрянь. А он нам в нос с усмешкой ворох бумаг из областного комитэта партии – ПЕ-РЕ-СТРОЙ-КА, понимаешь ли! Неформальная деятельность молодежи – и все с одобрения на самом высоком партийном уровне.

– Ну так и успокойся, Петро, чего тебе до этого Димки. Дался он тебе! Есть же партийная линия…

– Да в том то и дело, что никакой тут партийной линии нет – этот Димка уже через год из горкома ушел, а свой молодежный центр досуга сделал кооперативом, где сам стал директором. Теперь у нас в городе три дискотэки и пять видео-салонов ему принадлежат… А у меня руки так и чешутся!

– Ну и дался он тебе? Тебе завидно?

– А то, что наркотики там в дискотэке появились – вот чем он мне дался. Не было у нас в Новочеркесске этой печали никогда, а тут – эта дрянь!

– Ну и че? Думаешь – этот Димон их к нам завез?

– Думай – не думай, а ловить надо, у меня вон Галка растет…

А Галка Маховецкая тем временем сидела в своей комнатке и плакала. Из открытого окна, из свежести ранней ночи доносились отголоски неугомонной дискотеки, и слезки капали из глаз некрасивой десятиклассницы на разворот лежащей на ее коленях книжки стихов…

– Може по водочке, мужики? – спросил Петр Тимофеевич, искоса поглядывая на Виктора Васильевича Кравченко.

– Та, не, я пивко…

– Вот молодец, Виктор, уважаю, как Людмилу схоронил, Царствие ей Небесное, совсем завязал! Уважаю… Только жениться тебе надо теперь. Не век же по Людмиле горевать.

Владимир Петрович почти до пупа картинно расстегнул белоснежную рубаху, обнажив облагороженную ранним черноморским загаром – всю в рыжеватой поросли сильную грудь, и задумчиво произнес, -

– Зря ты так Петя, зря. Большие дела намечаются, очень и очень большие. И Димка этот – просто молодец. Он не нашей главврача сын?

– Точно, ее…

– Ну и молодец… А нам теперь тоже надо думать, как дальше жить. Вот партия решила, что общественное питание – ну кафе, рестораны, все это будет лучше, если отдать в частные руки… И вон смотри – в Ростове, Ставрополе, Краснодаре – уже как в Париже!

– Не знаю, не был.

Если бы Петр Тимофеевич умел честно признаваться самому себе в мотивах так часто вспыхивающей в нем неприязни к самым даже близким своим товарищам, то ему следовало бы сказать, что он всегда ревновал Корнелюка – этого незаслуженного по его мнению баловня судьбы. Ревновал и к его деньгам, и к многочисленным его красивым женщинам, которых внутренне робел, интуитивно полагая себя слишком грубым для таких «тонких столичных штучек», что все так и вертелись вокруг его приятеля – Вовки – торгаша.

– Ну так какие твои года? Будешь еще, Петро! – утешил Петра Тимофеевича Корнелюк, тонко почувствовав, что наступил на больное.

– Ну?

– А то, что теперь очередь дошла и до крупных предприятий торговли…

– Ну?

– Че, ну? Баранки гну! Думать надо! Чеченцы вон уже – ушки на макушке – вокруг облторга крутятся, чемоданы денег приносят – продай универмаг в Новочеркесске!

– Наш универмаг?

– А чей еще?

– А ты?

– А я что по-твоему, дурак им продавать? Я сам куплю!

– И где твой чемодан?

– А на хрена мне чемодан, я и так куплю…

– Как?

Владимир Петрович отхлебнул пенной чешской влаги, и трезвым покровительственным взглядом посмотрел на приятеля.

– Хороший ты мужик, Петро, хороший ты мент, но нет в тебе коммерческой жилки…

А Петр Тимофеевич взбрыкнул и взвился в гордом неприятии высокомерного тона приятеля своего.

– А на хрэна мне коммерция, колы у мэнэ власть!

– Йи-эх, ты! Теперь, брат, такие времена, что люди миллионами легально владеть будут. Прошло то время, когда деньги прятать приходилось, да жрать икру под одеялом. Теперь все можно. И если не перестроишься, Петро, то окажешься…

– Игде это я окажуся?

– На верхней полке!

– Ну-ну, посмотрим еще, чья возьмет!

– Дурак, ты, Петро, тебе нужно не «против» меня переть, а за меня держаться. В этом и твоя теперь сила. Раньше ты за партию держался – ей служил, а теперь новая буде сила. Моя коммерция – да твоя власть, в этом и сила наша будет. Тогда и ты и я хорошо заживем, как в Америке, и даже лучше.

Петр Тимофеевич неприязненно засопел, и ему как всегда в подобных случаях, захотелось встать в позу – мол я стране служу, я подполковник, а ты кто? Маховецкий, когда ревность особо сильным приступом накатывала на него, всегда прибегал к такой уравновешивающей душевный его баланс схеме, мол ты торгаш, то есть жулик по простонародному, а мы – милиция тебя родненького всегда поймаем, так что уважай нас и знай сверчок место свое. И когда Петр Тимофеевич часто попадал в компанию Корнелюка, где были красивые женщины, он надевал спасительную для себя маску этакого мента-грубияна, наивно полагая, что на женщин, падких до Вовкиных богатств и талантов, это может произвести впечатление.

– А я и так неплохо живу – дом у меня, сад пятнадцать соток, машина…

– Дурак ты, Петя, не обижайся только, ну просто дурак. Масштаб мышления у тебя мелкий… Дома у людей теперь не такие будут, не такие, как у тебя, а с бассейнами, зимними садами, да с прислугой, да с вертолетной площадкой…

– Ну этим ты меня не проймешь, я человек простой, мне хватит и того, что имею.

– А Галке твоей? Ты ей что, в наследство свою должность ментовскую хлебную оставишь? Так нет! Не остается должность по наследству… Внукам твоим можно будет оставить только капитал…

На веранде воцарилась тишина, нарушаемая разве что доносящимся из раскрытой двери дальним буханьем дискотеки «Млечный путь».

– Ну, а как ты будешь покупать наш универмаг? Гроши у тебя е?

– Это уже мое дело, Петро, твое дело будет для тебя привычное – охранять и беречь нашу коммерцию. Так-то, товарищ полковник Маховецкий.

А в комнатке своей Галя Маховецкая поплакала – поплакала, да так и уснула, свернувшись калачиком на диване, уткнувшись некрасивым своим личиком в разворот книжки стихов Анны Ахматовой.

А предмет ее девичьей грусти – Миша Коростелев в это время сидел за столиком в кафе-баре дискотеки «Млечный путь».

И из двух Наташек – Байховской и Гринько – этих вечных подружек Маринки, без которых она настолько «никуда», что порой казалось – выйди Маринка замуж, она и Наташек с собой в постель к мужу потащит, Миша в этот момент больше недолюбливал Байховскую. Уж больно на язычок не выдержана – так и шпарит – то что думает.

– А видали, Дима Заманский новую «девятку» вишневого цвета купил? – манерно и нараспев, явно воображая себя Мадонной Чикконе, прочирикала Байховская.

– А «девятка» – это такая крутая тачка, я просто умираю, – в тон подпела ей вторая Наташа.

Мишка молчал, в важной задумчивости пуская ноздрями мальборный дымок.

– А что то его не видно, он сегодня тут? – спросила вдруг Маринка.

Она сидела как всегда, на одном с Мишкой стуле, чуть ли не на его коленях, положив ладошку на его плечо и прислонив к нему свою милую светло-русую головку.

– Тут, тут он, вон с диск-жокеем разговаривает…

И точно, длинная, чуть сутулая фигура в модной «вареной» джинсуре и схваченный конским хвостом пук, так рано начавших седеть черных волос, выхватывались сполохами дискотечного света. Этот свет безошибочно отделял чужеродное в этой колышащейся под «Ласковый май» толпе. Ведь любой, кому старше двадцати пяти – считался здесь уже почти глубоким стариком!

А диск-жокей включил магнитофон – и мог теперь болтать со своим шефом аж до конца песни. Вот оно преимущество дискотеки перед ансамблем! А там снова скажет что-нибудь забавное, вроде. – «па-а-ад этт-у песенку Ласкового Мая так и хочется ласково пойти на первомайскую демонстрацию»… и снова включит магнитофон, а девчонки танцуют… Танцуют… Колышется море девчоночьих головок, поблескивающих на диск-жокея лукавыми и игривыми глазками.

– «Бел-ллые рр-ро-ззы, бе-ллые рр-ро-ззы, безз-защитны шипы… Что с вами сс-сдел-лал снег и моро-ззы»… вслед за Юрочкой Шатуновым повторяли обе Наташки – Гринько и Байховская.

И Байховская еще при этом так смешно глазки прикрывала, будто от страсти, будто обмирая от чувств.

– Мишка, а смешная рифма – розы и морозы? – Маринка нежно ткнула его кулачком в бок.

– Ну! Ясно – лажа. Я всегда говорил, что этот сирота Шатунов – лажа-лажей.

– А ты мне и таких, между прочим, стихов не написал…

– Да ладно тебе…

Мишка засек, что Дима Заманский смотрит в их сторону. Вернее не просто в их сторону, а именно на Марину.

Ах, дискотека! В чем твой секрет? В одной ли только музыке? И в одном ли только естественном желании совсем еще молодых людей знакомиться друг с дружкой и танцевать в том месте, где звучат именно их модные, а не стариковские ритмы?

И когда корреспондентки областной молодежной газеты спрашивали об этом Диму Заманского, он бывший второй секретарь райкома комсомола и лицо, ответственное за молодежный досуг, искренне отвечал, что успех дискотек в том, что ими занимаются люди увлеченные и влюбленные в музыку.

И это были не просто эмоции. Дима Заманский в силу особенностей своего характера был человеком более чем просто практическим. У него, как говорят в народе, была деловая хватка. Но склонность к практическому подходу в делах, не противоречила у него с высокой оценкой моральной, как он часто выражался, – «составляющей». Ведь и комсомол, при всей своей практичности, даже комсомол, воспитывающий из начинающих карьеристов будущих партийных прагматиков, не упускал этой моральной компоненты… Влюбленные в дело люди… Люди, работающие не за деньги, а из любви к искусству…

Именно из таких молодых пацанов, из любви к музыке и любви к быстрому и безотказному успеху у девчонок, готовых работать день и ночь практически бесплатно Дима и делал свои дискотеки. И эти дискотеки держались не только на популярности Оттована и Модерн Токинг… Они держались тем, что пацаны – диск жокеи всю душу свою вкладывали в подачу этого музона, в каждый остроумный комментарий, в каждый любовно подобранный к песенке цветной слайд, переснятый с полу-запрещенного журнала, в каждую новинку, за деньги переписанную у ростовского или столичного музыкального спекулянта, в каждый чистый киловатт мощности усилителя, ночью спаянного из своих – личных радиодеталей.

Его – Димки Заманского дискотеки потому и плодились по всему району, словно грибы после дождя, потому как в организацию этих предприятий практически ничего не надо было вкладывать. Платить диск-жокеям было не надо. Они и задарма, от одного желания славы и девичьей любви были готовы на все. И аппаратуру – все эти колонки, усилители – тоже покупали сами диск-жокеи, зачастую выставляя на сцены захудалых сельских клубов продукты собственных ночных бдений с паяльником по схемам из популярного советского журнала «Радио».

Именно на этой «халяве» юного энтузиазма и расцвела комсомольская карьера второго секретаря райкома Димы Заманского. Именно эксплуатируя стремление юных диск-жокеев самим и скорее делать эти дискотеки, Дима и совершил то чудо, в один год превратившее захудалую сеть поселковых клубов в почти современные центры досуга.

Он, как уполномоченная партией и комсомолом власть – сделал только одно. Он дал энтузиастам свободу действий. А далее…

А далее Диме вдруг стало ясно, что на этом можно делать большие деньги. В десятки раз превосходящие его райкомовскую зарплату. И как только Горбачев разрешил кооперативы, его Молодежный центр досуга при райкоме комсомола одним мановением руки превратился в кооператив.

Пульсирующий ритм вдруг резко оборвался, будто этим «Белым розам» кто-то наступил на самую жизненную жилку.

И явно пользуясь инспирированной ею замешательством, эта длинная сутуловатая фигура с конским хвостиком, двинулась от насеста диск-жокея прямо к столику, где сидела Марина.

– Я вас приглашаю, – сказал Дима, галантно согнувшись в полу-поклоне.

– Ах, какой кавалер! – прям зашлась эта дура Байховская.

И тут диск-жокей включил Стиви Вандера – самую его классную вещь, «Ай джаст кол ту сэй хау ай лав ю»…

А Маринка, лукаво закусив нижнюю губку и сверкнув глазками на своего повелителя только прощебетала, – я пойду, ладно? И пошла. С этим хмырем. А Мишка остался с этими двумя – Байховской и Гринько.

………………………………………………………………………………………..

– Ну и потанцевала, ну и что? Ну и что ты дуешься?

Их машина уткнулась носом в густую лесополосу километрах в десяти от Новочеркесска по Ростовскому шоссе, а где то буквально в пяти шагах в ветках отчаянно тенькал невидимый соловей. Они сидели на заднем сиденье и трогали друг друга, словно знакомясь, словно привыкая к новому, радостному обретению.

– Взяла бы, да отказалась, ты же понимаешь, что мне неприятно…

– Ну прости, ну прости, милый, я только тебя, только тебя люблю…

И она доказала правоту своих слов, потому как именно сегодня у них все получилось. Потому что сегодня, она не прервала того правильного природного пути, где надо преодолеть и перейти и через страх и через боль… Она только единыжды вскрикнула, но так тихо, что и соловей не прервал своей торжественной трели…

………………………………………………………………………………………….

Июнь, как всегда выдался удушливо – жарким, и у батьки болело сердце. Тут, конечно и Мишкины выпускные экзамены, да предстоящий его отъезд в Ростов – на учебу… Но важнее всего для Константина Григорьевича были не семейные дела, а партийные – в горкоме. А дела там шли, по видимому, далеко не так, как хотелось бы второму секретарю городского комитета – товарищу Коростелеву.

Мать все шикала на Верку с Мишкой, чтоб те по дому на цыпочках – батька спит, сердце у батьки… И Софья Семеновна Заманская – главврач их огромной, самой большой на все районы – больницы, сама приезжала к ним домой, лично снимала кардиограмму и о чем то шушукалась с батькой. Но в больницу Константин Григорьевич ложиться не стал – «дела не позволяют, время не такое, чтобы болеть», сказал он, обещая Софье Семеновне хотя бы регулярно принимать лекарства.

Вот мать и шикает теперь на Мишку с Веркой – «тихо, батька болеет», будто не дом теперь, а реанимационное отделение.

И как тут подступиться к батьке? Вот незадача! А и тянуть нельзя… Маринка беременна. Надо свадьбу играть.

Сочинение было первым, потом была математика письменная, потом устная, потом химия… Перед английским они с Маринкой поехали в рыбсовхоз – на пруды. Мишка совсем обнаглел, гонял без прав уже в открытую и днем и ночью. Гаишники на выезде из городка только честь отдавали – знали по номеру машину второго секретаря.

А на прудах была благодать. От воды веяло спасительной прохладой, и Маринка, стянув через голову платье, с робкой грациозностью спускалась по наклонной бетонной плите, уходящей потом вглубь искусственного водоема, трогала ножкой воду и садилась на шершавый бетон, обхватив руками ладные коленки.

– Как водичка?

– Холодная.

– Да ты чего!

Мишка, едва выпрыгнув из джинсов, на ходу поправляя плавки, разбегался и йи-у-ух!

И проплыв под водою метров двадцать, выныривал уже на середине пруда.

– Маринка, айда сюда!

– Не! Не могу.

– Ты чего? Не будешь купаться?

– Не!

Мишка лежал прильнув животом к теплому бетону, а она сидела рядом и склонив головку набок, длинной травиной щекотала у него за ухом.

– Я завтра утром батьке все про нас скажу.

Мишка говорил глядя в бок, говорил горячо, со страстью, как бы убеждая себя самого, что все будет именно так.

– И свадьбу сыграем сразу, как вступительные сдадим.

– Ага…

– А жить в Ростове будем, там квартиру снимем…

– Ага…

– Я на юридическом, а ты на своем – по хореографии…

– Ага… А ребеночек?

– Ну-у-у…

– Ну вот. И первые наши с тобой семейные трудности.

– Мать поможет. Мы двухкомнатную снимем, пусть мать с нами поживет, а батька здесь с Веркой.

– Не знаю… Может мне остаться с ребеночком? Поступлю на заочный, а ты будешь на выходные к нам приезжать.

– Да? И спать там всю неделю без тебя? Зачем это надо?

– Ну не всю же жизнь, потом мы с маленьким подрастем и к тебе переедем…

– Да?

– Мой папка тоже поможет, у него деньги есть, я знаю…

– Ну так, может наши нам вместе и квартирку однокомнатную в Ростове купят?

– Ты сперва со сватами к нам приходи, потом уже родительскими деньгами распоряжаться будем.

– Завтра своему батьке скажу, а в субботу и сватов к тебе зашлем… Слыш! Слыш, Марин! Айда в машину… Ну? Ну охота, Марин…

…………………………………………………………………………………………..

– Дмитрий Александрович Заманский… Превышаем?

– Не журись, командир. Возьми на пиво.

Дима ехал на важную встречу… Колесико на спидометре еще чуточку подкрутилось и выскочили нули.

– Ого, два месяца, как машину купил, а уже двадцать тысяч! Надо в Грозном на автосервис заехать – масло поменять…

Дмитрий прижал педаль газа… Султан не любит, когда опаздывают. Вспомнился конец их последнего разговора. Тогда они делили наличные, и Дмитрий, поймав вдруг на себе змеиный взгляд Султана, впервые допустил мысль, что его – Диму, ведь так легко убить. Убить и закопать где-нибудь в степи, так что никто и никогда… Ни сном, ни духом. И как бы по-звериному почуяв этот его адреналин страха, Султан спросил,

– Слушай, Дмитрий, я все тебя спросить хочу, зачем тебе столько денег?

– А тебе?

– Я себе не принадлежу… Те деньги, что я заработал идут на борьбу за свободу моего народа.

– А мои – на личную свободу одного представителя другого народа. Мою личную.

– Ты, Дима не бойся меня.

– А я и не боюсь, потому что без меня ты наших денег не заработаешь…

– Верно говоришь. Вы евреи – умный народ. И тоже от русских много страдали.

– Не надо, Султан… Я в вашу политику не лезу. Воюйте себе хоть с русскими, хоть с американцами, мне до этого дела нет. А потом, у меня отец – русский. Казак терской.

– Мать! У вас у евреев главное – мать.

– Да, ладно тебе, Султан, наше с тобой дело – наш бизнес, а национальное здесь совсем ни при чем.

– Ладно, только попомни меня, как-нибудь, и очень скоро, и ты на национальный мотив запоешь… Как там у вас? В семь-сорок он приехал, в семь-сорок он приехал…

– Это ты о чем?

– О том, что на свадьбу, наверное копишь… Так ведь?

Странно… Странно, – подумал про себя Дмитрий. Он что-то действительно, по-звериному насквозь видит. Странно… И вспомнил вдруг Маринку Кравченко.

Ах, какая она милая, да ладная! В Тель-Авиве он бы сделал ее королевой красоты. Но зачем в Тель-Авиве, когда есть Нью-Йорк?

И как бы он ее любил, если бы, если бы только она могла его полюбить!

Дмитрий прижал газ до полика и снова вспомнил, как они танцевали тогда в его дискотеке.

О, Боже! Какая у нее спина! Гибкая и податливая. И запах ее волос. Светло-русых, цвета подвыгоревшей от южного солнца травы.

Зачем тебе столько денег, Дима? Зачем тебе столько денег, Дима? Мне затем столько денег, чтобы Марина стала моей…

Вот показался впереди железнодорожный путепровод, перекинувшийся через шоссе. По нему полз длиннющий состав весь из черных цистерн с грозненской нефтью…

Успею проскочить под мостом, покуда по нему поезд идет – будет Марина моя, не успею – ничего не будет…

Дима нажал на газ. Ревет мотор… Ревет… Сто пятьдесят на спидометре…

А по мосту уже катит почти что хвост состава – цистерн десять осталось…

Успею?

Успею?

Нет?

Успел…

По-моему – успел, под последней цистерной проскочил!

Дима сбросил газ. Впереди опять замаячил гаишник с палкой.

– Дмитрий Александрович Заманский… Превышаем?

– Не журись, командир. Возьми на пиво.

……………………………………………………………………………………….

Разговор с отцом Миша откладывал до последнего.

Но вот уж и выпускной в школе…

Маринка хотела было сшить платье у портнихи, у той, у которой всегда обшивались городские невесты и выпускницы… И уже ходила пару раз примерять, но тут неожиданно удивил папка. За три дня до выпускного заехал за ней на служебной волге с мигалкой и посадив в машину сказал: «Едем за подарками»…

До Ставрополя домчались в какие-нибудь полтора часа, а там папка привел ее в главное управление торговли, где уже ждал их Владимир Петрович Корнелюк…

– Ка-а-акая кра-а-аля! Ну-ка, ну-ка!

Владимир Петрович аж слюньку пустил от удовольствия…

Маринка зарделась, потупив взор.

В универмаг, а вернее в его секретный, потайной отдел (для работников обкома, как пояснил Владимир Петрович), пошли уже втроем.

И тут Маринка поняла, что такое коммунизм.

Холеные бабы в рангах не ниже зав секцией – бегали вокруг нее, словно очумелые. Маринка чувствовала себя императрицей Екатериной в лучшие годы ее владычества.

Приносились, примерялись и уносились всевозможные платья – одно красивей другого, откуда то доставалось немеренное количество пар туфель – итальянских, английских, австрийских… Девушки в форменных синих платьицах приносили белье, какого ей не доводилось еще видеть… разве только в американском кино.

Папка с Владимиром Петровичем сидели тут же и пили поданное им пиво. А Маринка, словно модель на параде мод, то и дело выходила к ним из-за занавески в новом наряде…

В конце – концов, Маринке больше понравились два платья. Белое бальное с открытой спиной и неглубоким вырезом на груди. И розовое, короткое…

– Это… Я это платье возьму. Наверное…

Но Владимир Петрович жестом раскрытой ладони ее остановил, и велел главной из девушек «завернуть» и то и другое – оба платья, и туфли – белые, и розовые, как и сумочки к ним и все что к тому положено – белье, колготки, набор косметики…

– Не скупись, не скупись, Витек, один раз дочка школу кончает, – и словно фокусник, достав откуда – то перевязанный лентой пакет, сказал торжественно, – И еще, это лично от меня…

То были французские духи и часики. Золотые.

– А колечко тебе жених подарит… Есть жених то? – и взглянул на нее плотоядным раздевающим взглядом, как смотрят на неприличный журнал с голыми красотками.

– Папка, а нехорошо, наверное… Часики то – золотые, дорогие…

Папка гнал «волжанку» по осевой, на обгонах включая сирену с мигалкой, а иногда и поднося к усам микрофончик, -

– Водитель машины 47–93, прижмитесь к обочине, пропустите спецтранспорт!

Маринка высунула голую гладенькую руку в струю набегающего воздуха.

– Нехорошо, пап?

– Все хорошо, доча… Друг он мне, а своих диток у него – нимае…

……………………………………………………………………………………………

А катастрофа произошла на выпускном…

– Мишка то на выпускной не пойдет, слыхала?

Это были обе Наташки – Байховская и Гринько. Их за какие-то тайные грехи директриса припахала сидеть и заполнять красивым почерком аттестаты зрелости выпускников.

– Как не пойдет?

– А так, сидим мы в канцелярии, и является тут Офелия наша – Александра Семеновна и говорит, – «вы девочки, заполнили уже аттестат Миши Коростелева»? И, представь, вынимает при нас печать школьную, штампует его аттестат и выходит… А у родного школьного крыльца – «волга» папаши Мишкиного. Мы глядим, а они как раз с директрисой из школы выходят с Кистинтин Грыгорычем, она его до машинки провожает, ручонкой ему вслед машет – как же! Начальство… А нам потом и говорит, – «все, мол, уехал наш Миша Коростелев в Ростов – поступать в институт»… Мы ей говорим, как же? А как же выпускной? А она нам – «ничего не знаю, они аттестат забрали, говорят – надо как то срочно поступать на какие то там предварительные курсы подготовительные, что ли… В общем – ерунда какая то»…. Ой! Ой! Да ты не реви! Чего ты ревешь то. Маришка!..