Текст книги "Ома Дзидай (СИ)"

Автор книги: Андрей Коробов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

– Р-р-рад служить.

– Это только начало, – вставил в разговор свои пять мон[2] Рю. – Пора в молельню…

Он вышел из клетушки первым. Следом – я, чтобы никогда больше не вернуться сюда. Нас замыкал мой спутник…

[1] Гэта – японские деревянные сандалии в форме скамеечек.

[2] Мон – наименее ценная японская денежная единица, имевшая хождение с середины XII века по 1870-ый год.

Часть четвертая. Опальный Император (4-4)

Глава шестнадцатая. Солнечный Клинок

Поздним утром того же дня

Голоса сливались в один громогласный, звенящий и твердый, как горная порода. Рю с точностью определил, где молельня, и продолжал идти первым.

Босиком по полу ноги несли на место. Подбородок прижался к груди. Я размышлял, как лучше расправиться с обидчиками.

Предстоящий суд должен был стать равноценным. Чтобы монахи поняли, как страшно ошибались. Месть грядет.

Но мысли путались. Внутренние перепалки закончились только в молельне, когда перед нами предстали поголовно все обитатели монастыря. Дверь выходила на середину зала – нас легко заметили.

Крайний ряд уловил шевеление по правую руку. Он замолчал, уставившись на нас, потом – все остальные. Песнь совсем стихла.

Монахи недоумённо переглядывались, но ртов не открывали. Они не сразу поняли, что я появился вместе с вооружённым чужаком и огромной костяной тварью, которая сверлила их взглядом из-за моего плеча, насмехаясь.

Я заметил страх на их лицах. Скоро глотки затрепещут в вопле.

В толпе послушников глаза искали старейшин. Я считал их по головам, как овец. Что порадовало меня, все были здесь.

Малиновому Оскалу суждено было оборвать пятьдесят три жизни. Не все из них посещали меня вечерами, но каждый провинился одинаково.

Мне хотелось бы уделить всякому старейшине отдельное внимание. Но я один, а сколько их. Если бы Ацурами уничтожал монахов по одному, другие бы спаслись бегством, либо попали на клинки Рю. Но это был мой суд.

Я должен был убить всех в раз. Посланник Ёми мог это позволить. Его истинная сила – более адская, чем просто рвать и метать.

– Это же Фудо! – послышался возглас юноши из толпы.

– Кто это с ним?.. У него мечи!

– Вы тоже видите чудовище? Боги, что это? Как оно пробралось на священную землю? – выли послушники, понемногу пятясь назад.

– Малиновый Оскал, – позвал я чудовище.

– Да? – Его горячее, смрадное дыхание обдало половину моего лица от затылка.

– Ты отличаешь старейшин от послушников? Не тронешь мальчишек?

– Разумеется, Фудо-сама-а-а, – сладострастно промурлыкал Ацурами и захихикал, как малолетний негодник. – Наши умы тесно связаны. Просто подумай, с кем нужно покончить. Остальное – за мной.

Его острый язык облизал пилообразные зубы. До чего противно!

– Надеюсь, быстро?

– Да. Да! – буйствовал тот, подергиваясь от нетерпения и напоминая умалишенного. – Ну же, отдай приказ.

Если верить Ацурами, что он – средоточие всего богомерзкого, низкого и дурного в Опальном Тэнно, кем же я был? И стану ли таким опять?..

Тварь из преисподней услышала мои сомнения и лишь рассмеялась.

Да свершится правосудие.

– Они твои, – бросил я ей и отошёл к брату.

Больше Малиновый Оскал не смеялся. Он припал к полу и изверг грозовой рёв. Воздух вокруг его пасти задрожал. Несравнимый вой был оглушителен.

Послушники и старейшины визжали и толкались. Нечленораздельные крики потонули в рокоте Ацурами.

Тварь замолчала. Замахнулась и ударила каменную поверхность перед собой, оставив глубокую вмятину и пустив трещины полукругом.

Они загорелись, поползли кривыми полосами к старейшинам, огибая юнцов и преследуя тех, чьей гибели я ждал.

Единовременно их мельтешащие тела – худосочные, жирные и сложенные крепко – обратились в столбы красного пламени. Ходячие трупы заплясали.

Послушники старались убраться подальше: отбегали и отползали. Но огонь и так не задевал их. Ацурами хотел, но не смел.

Неблагозвучие воплей больно резало слух. Заставляло стыть кровь послушников несмотря на адский жар. Оно грело только меня одного.

Жженные волосы сокращались до иссыхающих луковиц. Одеяния тлели и опадали хрупкими лоскутками, крошась в муку. На верхний слой кожи, тут же смяв и осушив, ложилась невыносимая боль. Она проникала глубже, обнажая мясо. Плоть становилась гарью до самого основания, где желтели опалённые ломкие кости.

Предсмертное безумие стихало. Старейшины падали ниц в прах.

Возмездие свершилось.

Причин подавлять и сторониться радости у меня не имелось. Я упивался ей, как страждущий – пресной водой, найденной им на пятке земли посреди солёного моря.

То, что осталось от старейшин, развеет ветер, разбросав пылью по миру. Души будут мучиться в темнейших уголках Ёми целую вечность – и поделом. Их личности тоже умрут, забытые жертвами, как страшный сон.

Зло, налипшее кляксой на летописях Мэйнана, стёрто. Победа.

Когда пламя погасло, послушники немного успокоились, но далеко не все.

Упавшие вставали, отряхиваясь от копоти. Особо тяжко пришлось маленьким и впечатлительным: они скукожились, напоминая зародыши, и хныкали; некоторые катались по полу, думая, что горят, и вопя понапрасну. Если бы не помощь старших, это продолжалось бы ещё долго.

– Дивно вышло. Не находишь, Фудо-сама? – Ацурами часто дышал, как радостная акита-ину. Настолько по-детски ждал похвалы, разве что не гавкал. – А запах-то какой! А запах! Даже весна не пахнет так сладко.

– Смрад несусветный, – с честным омерзением отозвался я. – Но этой погани в пору. Отличная работа, Малиновый Оскал. Можешь ведь благие дела творить.

– О, скрытый смысл уловил! – закивало исчадие ада.

– Мы закончили здесь? – мягко спросил Рю.

Краем глаза я видел, что он чувствовал, наблюдая за сожжением старейшин. Старший брат стоял недвижимый. Только глаза бегали оживлённо. Жар не выдавил из него и капельки пота. Вонь паленой плоти не сжала носа. Глаза не сощурились перед слепящим свечением. Лицо не дрогнуло! Истинный воин, полагал я с восхищением.

– Закончили, – ответил я.

– Чудесно. Тогда пойдём на свежий воздух. Пора отправляться, нечего тут задыхаться. Эй, ребятня! На выход!

Не дожидаясь, он невозмутимо направился во двор. Мы с Ацурами пошли за ним.

Под сенью орхидей собралось около трёхсот послушников. Оправившись, они оживлённо обсуждали случившееся, делясь впечатлениями и гадая над будущим.

Разговоры касались и нас, но я не слушал. В присутствии Малинового Оскала мальчишки не смели болтать и поглядывали на него с опаской.

Глаза закрылись. Я вдыхал воздух, наполненный пьянящим запахом цветов, который был приправлен утренней свежестью.

В нем ощущались новые примеси. Дух долгожданной свободы. Предчувствие великих свершений. Предвкушение встречи с Юки, которая обязательно случится. Я почувствовал себя счастливым.

– У меня кое-что есть для тебя, – сказал Рю.

– Что же?

– Подарок, – улыбнулся брат и торопливо снял один из мечей за спиной. – Какой же самурай ходит без катаны? Вот, держи.

Он торжественно преподнёс мне оружие. Но я не спешил принимать дар. Не было видимых причин. Не заслужил. Я даже раскраснелся.

– Большое спасибо, но… не стоит. Он ведь твой. Так не принято.

– И вправду мой. По крайней мере, был… Изначально его выковали для Китано, самого первого сына Урагами Хидео. Тот же кузнец, который занимался моим. Поэтому они прекрасно сочетаются в паре. О Китано ты тоже не слышал?

– Никогда.

– А ведь он был примером для остальных самураев – тем, кому воздают должные почести на родине. Пусть и посмертно.

– То есть? – Я недоуменно отвёл лицо в сторону, посмотрев на Рю искоса.

– Китано погиб на войне в Минолии. Это всё, что от него осталось. Меч я отыскал чудом. Я хочу, чтобы он достался тебе, Урагами Фудо.

– Дают – бери! – буркнул Малиновый Оскал. Он разлёгся на траве, как медведь, и грелся в лучах солнца. – Или ты думаешь использовать меня на полную катушку? Не выйдет. Для самообороны эта зубочистка лишней не будет.

– Так и быть.

Руки несмело потянулись к оружию. Вынув его из ножен, я осмотрел катану. Чуть покрутил в руке. Легкая и смертоносная. Ухоженная. Превосходная на вид. Настоящее произведение искусства. В глаза бросилась цука-и́то[1] из красного шёлка, которая оплела рукоять, покрытую кожей ската.

– Твой синим теснён, – заметил я.

– При ковке катан в разницу был вложен особый смысл, раз их заказали для двух братьев. Я и Китано были противоположностями друг другу. Но ладили мы прекрасно. Недаром наши клинки прозвали Лунным и Солнечным.

– Ясно. – Стройный клинок из алмазной стали с шипением скрылся в деревянных ножнах. – Большое спасибо. Правда.

– Я должен был вверить его тебе, – усмехнулся Рю.

– Фудо-сама, я тебе пока не нужен?

Малиновый Оскал зевнул, вытянувшись на траве.

– Нет.

– Здорово, тогда вернусь в Ёми, а то скучно становится. Там блудницы обнажённые ходят, саке́ наливают. Красота-а-а…

Встав, Ацурами раздвинул землю и проделал бурый проход в адские пустоши.

– Ты, если что, зови, – бросил он мне и, рассмеявшись, игриво прыгнул вниз.

Брешь за ним закрылась.

– Теперь можно отправляться. В дюжине дней отсюда лежит город Масу́да – там мы и остановимся на пути в Ому.

– Зачем же? – спросил я, заделав катану за пояс.

Рю хотел пояснить, но тут до нас дошёл окрик одного из послушников:

– Фудо! Что нам теперь делать?

Никакой благодарности за спасение. Долгое время Отобе служил не просто тюрьмой, а единственным пристанищем, где их удерживали не только старейшины, а привычка. Прежнее мироздание рухнуло для них. Сейчас они – всё равно, что птенцы, выпавшие из гнезда.

Меня позабавило, что именно мне братья по несчастью предлагали решить за них свою судьбу. Какая честь… Но я не желал брать на себя такую ответственность.

– Почём знать мне? Отныне и впредь вы свободны. Выбирайте сами, как жить. Теперь Отобе в вашем распоряжении. Останьтесь здесь или разграбьте и сожгите монастырь. Ищите своё место, где угодно. Мне всё равно.

Мальчишки загалдели.

– Идём же.

Рю коснулся моего плеча и пошёл прочь со священной земли, пропитанной скверной. Не став дожидаться, как поведут себя ныне свободные люди, я зашагал следом.

Жизнь моя, давно зачахшая, спешила раскрыться опять.

[1] Цука-ито – шелковая лента, которой обматывают рукоять японского меча.

Часть пятая. Зверь из Масуды (5-1)

Глава семнадцатая. Раздор в Бакуто

113-ый день весны, 1868-ой год правления тэнно Иошинори

Я, Садара

Птичка напела о беде в обозримом будущем: скоро от меня избавятся. Заберут борёкуда́н[1], который я же и построил.

Но не соперники: с другими ба́куто[2] и тэ́кия[3] поддерживалось мирное сосуществование. Никто не зарился на чужое достояние.

За́говор готовили подчинённые – верхушка Дзиро́тё-гуми[4]. Увы, доносчик не знал, кого и сколько они успели подкупить. Неважно.

Коли завелась плесень, выскребать надо всю.

Прознав о предательстве, остальные ку́митё долго и упорно выжигают скверну. Живут в страхе получить нож в спину. Пока не исцелится язва, или заговорщики не прикончат их. Меня такое не устраивало.

Я вёл себя открыто, выжидая, когда изменники поднаберутся смелости, соберутся вместе и явят себя. Они знали, кто я. Им казалось проще навалиться оравой, чем посылать в спальню убийцу под покровом ночи.

Кто выживет, тот и царь горы.

Самым удобным для покушения был намеченный обед в чайной. Мы подводили итоги месяца и обсуждали дальнейшие действия Дзиротё-гуми.

Сегодня чайная старика Ё́дзи была закрыта для обычных посетителей: здесь пировали якудза[5]. За столами сидело человек под двести – одна двадцатая борёкудана. Все, кого задействовали в Масуде. Другие разбрелись по хану и ждали указаний из города.

Вака-гаси́ра[6] и сятэй-гаси́ра[7] собрали вокруг себя кёда́й[8] и сятэ́й[9] – шутили, вспоминали, как ловили мелких преступников. Зал содрогался от смеха. Самая обыкновенная обстановка.

Дэка́та[10], куми-и́ны[11] и санси́та[12] вели себя тише, но ничуть не скромнее. От ониги́ри[13] с тунцом они отвлекались только на служанок, которые подливали им бамбукового пива и приносили эдама́мэ[14]. Девицы краснели, как варёные рачки: здесь утолялся один голод, а другой – нарастал.

Как почитаемый глава бакуто я делил пищу среди верхушки. Передо мной сидели старшие советники, мой кайкэ́й[15], сингии́н[16] и со-хо́мбутё[17].

До кого доходил черёд отчитаться, тот бросал палочки и выкладывал итоги месяца в отраслях, нами занятых. А я просто ел и слушал, вставляя замечания, когда что-то не устраивало.

Очередь дошла до кайкэя. Покончив с мисоси́ру[18] в два глотка, он начал говорить:

– Господин, за последние тридцать дней мы отправили свыше четырёхсот должников на поденные работы в Ому. Прибыли итого – двадцать восемь тысяч мон. Проигравшие в маджонг[19] и ойтё-ка́бу[20] оставили нам доход в триста пятьдесят оба́нов[21]. Юкаку Масуды…

За подсчётом денег я потянулся к кусочкам якито́ри[22] на палочке. Сорвал зубами одно куриное сердечко и стал усиленно жевать. Между тем заговор пришёл в исполнение.

Подначенный новичок посчитал, что деловая болтовня отвлекла меня, и был прав. Он подкрался сзади в крысу и немедля всадил меч в затылок новому отцу.

Пригрел змей, называется.

Лезвие легко пронзило плоть, толкнув голову вперёд. Оно упёрлось в зубы, раздвигая их, порезало губы и вышло наружу через рот.

Разъярённый, я скосил глаза, смотря на него, и захрипел для вида.

Дюжий молодец надавил на клинок, и я пал лицом в блюдо с суши, вдыхая запах сырой рыбы. Рука случайно смахнула чашку чая рядом. Напиток расплескался по полу.

Обычный человек, пырни его так, умрёт. Но я нечто большее ведь. Попробуй убей.

Боль не чувствовалась – тело отозвалось мягким щипком в месте раны. Прошло быстро.

С кончика меча стекала порочная кровь – чёрная, как дёготь, и вязкая, словно липовый мёд. Проглотить измельчённую пищу я не успел. Начался кашель. Месиво падало с дергавшегося языка прямо на стол. Капали слюни, стекая с блюда и образуя густую пузырящуюся лужицу.

Служанки запищали в голос и бросились бежать. Уханье пола под их гэта слышалось до кухни, где девочек ждал взволнованный хозяин чайной. Бедный старик ещё не знал, сколько простоит его заведение на восстановлении.

Предателей не заботило, как отвратительно и жалко выглядел тот, кому когда-то они клялись в верности, как сыновья – отцу, но на крови. Не на тех я понадеялся, пускай подчинённые раскрылись как последняя падаль только спустя сотни лет сотрудничества.

Верхушка Дзиротё-гуми восторжествовала, простодушно поверив, что их кумитё пришёл конец. Им вторили рядовые якудза, вставая с мест, вынимая из ножен мечи и улюлюкая. Ликование было поспешно.

Никто за меня не вступился. Каждый понимал, что произошло, и желал мне смерти.

Тем лучше: истребить целое отделение проще, чем немного ощипать загнивающую ветвь.

Я не шевелился, подыгрывая заговорщикам, чтобы умерить бдительность и в нужный миг заявить о себе. Катана всё также стояла поперёк рта: несостоявшийся убийца не решался вынуть её, опасаясь ответных действий. Я не утомил их напрасным ожиданием и заговорил, когда ор поутих.

Взгляды якудза устремились на их главаря. Они ждали, что будет, в глубине души желая спастись бегством от зверя, чья кровь растекалась по моим жилам. И жаль было им, что свод правил не позволял этого. Безвольные животные. Впрочем, это мне на руку.

Речь звучала хрипло и неразборчиво. Пришлось вставать. Противодействие бойца сзади не помешало: его сила с моей не могла и сравниться.

Руки потянулись к основанию клинка. Его владелец отпрянул и, вскрикнув, приземлился на задницу, стал отползать прочь, лепеча вздор. Тяжело ему было лицезреть во мне противоречие человеческой природе.

Пальцы сжали катану, и я без напряга вытащил её. Сталь покинула голову, а колотая рана мгновенно затянулась. Якудза ахнули, будто не ждали такого поворота, хотя прекрасно знали, кому служат. Кровавый меч со звоном упал на деревянный пол.

– При иных обстоятельствах мне бы даже понравилось, – заявил я, похабно смеясь. Морды якудза смяла озадаченность. – Другое дело, вы, шайка бесстыжих свиней, хотите меня прирезать. Кто подначил? Кто из вас этот болван?

Им не было нужды отвечать. Я прислушался к биению сердец вокруг. Одно колотилось чаще других, собираясь выпрыгнуть или взорваться.

Сердце со-хомбутё.

– Да ладно! Ватанабе-сан? Ну, конечно! Моя правая рука…

Он скорчил пунцовое лицо. Замысел этого ублюдка обрушился, как карточный домик. Я прекрасно знал его: вместе ведь начинали возводить этот преступный мир на задворках общества. Как и ожидалось, Ватанабе не хотел сдаваться так просто.

Мысль о предательстве не уткнулась ножом в сердце, не растеклась плевком по душе. Поступок со-хомбутё я посчитал самым обыкновенным.

Человеку всегда мало, каких бы успехов он ни добился. Именно поэтому мы те, кто есть сейчас, хотя могли бы остаться в землянках. Но вот незадача: стремления Ватанабе отнять борёкудан шли наперекор моим.

Очень грустно, очень жаль, но ему суждено было сегодня умереть.

Меня не поразило, что он подчинил себе всех якудза Масуды. От новичка до кайкэя – меня боялся каждый. Я не был опасен, но они видели в кумитё только чудовище. Я и вправду напоминал человека отдалённо. Такова цена за сверхъестественную силу, заложенную в плоти и крови.

– Чего вы ждёте, обезьяны? Прикончите его!

Главный предатель занёс над головой меч, но рваться первым не стал.

Никому из подчинённых не хватило ума освистать его, вынести во двор и там же разорвать на куски. Сами же очернили свою преданность, ринувшись на меня гурьбой. Кучка дураков.

Я, ощутив приближение боя, перестал думать о чём-либо другом. Глаза ослепил кровавый угар. Мышечная память сделала всё за меня.

Давно перестал носить оружие. Не потому, что в нём нет чести. С мощью, дарованной одинокому ронину по праву рождения, любой меч или ружье – ничто. Мышц хватало с лихвой, чтобы отправить на тот свет любого. Даже войско в тысячу самураев пойдёт на корм червям.

Единственный удар хоронил якудза тут же. Хотя я неоднократно бил каждого прежде, чем приступать к другому.

Между предателями порхал, как суматошная оса. Движения были быстры и могли потягаться с молниями в темнейшую бурю.

Позднее меня озадачит, почему гокудо[23], заметив, как пачками падают их товарищи, не прекратили бросаться на рожон. Возможно, страх перевесила жажда наживы. Или чувство долга перед Мэйнаном, для которого я был на сто из ста чудовищем, а не в половину, как есть. Их тошнило рассыпаться в любезностях перед полукровкой, что пил кровь о́ни[24] и так укреплял адские способности.

Локти и кулаки вминали лица внутрь головы. Грудные клетки трещали, отчего кости взрезали сердца и лёгкие. Если удары приходились на живот, лопались кишки, вызывая обильное кровотечение. Челюсти сдвигались набок, рядами выбивались зубы – не успевали упасть одни, как летели другие.

Голыми руками я вырывал конечности из суставов. Двумя пальцами выдирал кадыки и глаза – резко, точно змея, кусающая в прыжке. При падении на колено захрустел не один хребет. Я расшвыривал якудза, и те разламывали столы пополам, вдребезги били посуду, мешались вместе c недоеденной пищей и выпивкой.

На меня десятками опускались мечи, дырявя туловище. Но всё без толку. Счастливчики, которым удалось задеть кумитё, гибли тут же.

За весь бой запомнилось только одно лицо. На глаза попался Ватанабе. Обезумев от близившейся неудачи, он дерзнул лично срубить мне голову. Напрасно.

Не давая ему взмахнуть катаной, я пнул его в голень и переломил кость надвое. Она предстала на всеобщее обозрение. Со-хомбутё завизжал и упал, катаясь по полу. Больше он никогда не встанет сам.

Когда всё кончилось, я очнулся.

Под ногами лежали трупы якудза, местами наложенные друг на друга, купающиеся в смеси крови, пива и саке. Меня самого обрызгало, но всё впитывалось, попадая на кожу, как губка.

Я не завидовал старику Ёдзи. Но не моя вина.

Совсем рядом послышались всхлипы. Я повернулся к молоденькому сансита, который горько плакал, будто сирота. Мальчик опустил меч, дрожа всем телом. Он был на испытательном сроке и скоро должен был влиться в наши ряды. А тут – такое.

Глаза быстро прошлись по его очертаниям от огненно-рыжих волос, собранных в пучок, до носков. Ореховые радужки. Гладкая детская кожа. Всего-лишь двадцать лет отроду. Стройный, как сосновый ствол. Красивый. Еще не смышлёный. Прелесть...

Мне стало жаль его. Он повидал столько смертей в раз, что бывает очень неполезно для неокрепшего духа. Я готов был простить ему предательство. Обнять по-отечески. Уверить, что всё будет хорошо. Если бы он послушался меня.

– Мальчик, – сладострастно улыбаясь, позвал я и осторожно протянул руку вперёд, чтобы не спугнуть. – Швырни катану подальше и иди ко мне.

Намерения были полны добродушия. Однако сансита не поверил в них.

– Прочь! – взвизгнул он и удивительно точно отрубил мне правую кисть.

Взбрызнув чёрной жижей, она упала к его ногам. Юнец выписал себе приговор сам. Я вздохнул, негодуя.

– А вот это ты зря.

Левой рукой насильно выхватил меч. Сопротивление было бесполезно. Он чудом удержался на ногах. Обхватив оружие поудобнее, я вонзил его между нами глубоко в деревянный пол и обломал рукоять от самой цу́бы[25].

Онемев, сансита наблюдал за мной. Он не заметил, как отрубленная кисть взобралась по спине пауком и, крутанувшись, сдавила ему горло. Задыхаясь, мальчонка зашатался в попытке отцепиться. Но такая хватка была ему не по зубам. Я хмыкнул.

Тем временем на месте культи выросла новая: плоть, хрящи, кости. Сероватая кожа покрыла всё это целиком. Когда рука пришла в порядок, я схватил мальчика за края кимоно[26] и поднял над собой обмякшее тельце. Ожившая конечность ослабила хватку по моему велению, давая наглецу восстановить дыхание. После – она отпала и отмерла за ненадобностью.

– Я мог бы многому тебя научить, – сказал я не без сожаления.

Взгляды встретились. Орех в его глазах тускнел, напоминая грязь по осени.

– Ты сам выбрал, на чём восседать. Присаживайся, будь так добр.

Мальчик ничего не понял, пока его не опустили гузном на катану. Сталь зашипела, принимая его на себя. Как только боль, понятная ему одному, дала о себе знать, он вскричал, что было мочи.

Остатки меча входили всё глубже и глубже, взрезая кишки. Из узенькой ранки закапали частые жирные капли крови с примесью нечистот.

Румянец сошёл с щек. Трещины покрыли белки глаз, обнажая приступ лихорадочного исступления. Слёзы перестали течь. Рот широко раскрылся – оттуда вырывалась сама его жизнь.

Невообразимо жаль. Умирать предстоит глупцу долго. Славный был бы малый. Такой воспитательный вечер бы провели!

– Не держи в себе.

Провожаемый криками, я пошёл к Ватанабе.

Со-хомбутё оставался единственным, кто ещё был в состоянии двигаться. Мучаясь, он ковылял к выходу из чайной. Его упорству позавидует любой. Только толку от неё, как с козла молока.

Перед собой Ватанабе не видел ничего. Просто пробирался сквозь препятствия, кряхтя и постанывая. Забавно было лицезреть, как ходит ходуном выломанная кость. Давненько так не забавлялся: последние года выдались мирными, руки не марались.

В его поле зрения показались мои ноги. Он опомнился и остановился. Лицо поднялось вверх. Он посмотрел на меня, тяжело дыша.

Очень вовремя. Ведь ему на лоб опустилась накопленная слюна и, растёкшись, залепила левый глаз. Заговорщик поморщился, часто моргая.

– Предатель, – презрительно рявкнул я.

Ватанабе вздохнул, понимая, что проиграл. Сказать ему было нечего.

Тянуть телегу дальше не имело смысла, поэтому я ухватил его и стал раскачивать взад-вперед, будто таран. Нужно было метнуть его как следует.

Я слышал под собой нытье со-хомбутё, но значения не придавал. Набрав достаточный разгон, швырнул его в ворота чайной.

Он вопил, летя до цели, и даже сумел выбить их лбом. Это достижение точно стоило ему поломанной шеи. Бездыханное тело вылетело на улицу, в объятия солнца. С предателями было покончено, и я расправил плечи, довольный собой.

– Садара-сама, – скромно позвали меня из-за спины. – Как быть-то теперь?

– Не беспокойтесь об этом, Ёдзи-сан. Я покрою все убытки. Даю слово кумитё.

– Благодарю вас. – По шелесту одежд я понял, что старик откланялся.

Везучий всё-таки человек: в кровавом угаре я мог зацепить и его, и служанок.

Я стянул изодранную рубаху и пошёл на выход.

Опустевшие места нужно было кем-то занять. Подтянуть из хана людей в Масуду. Объявить набор новобранцев. Кулаки сжались при мысли о том, сколько неприятностей доставил проклятый Ватанабе.

Снаружи подстерегала очередная неожиданность. Я встретил человека, которого более не надеялся увидеть в стране заходящего солнца.

Подобная кремню душа якудза не выдержала. Мой окрик разбил тишину:

– Какие люди!

[1] Борёкудан – группировка якудза.

[2] Бакуто – якудза, державшие игровые притоны.

[3] Тэкия – якудза, занимающиеся мошенничеством в области торговли.

[4] Борёкудан назван в честь Дзиротё из Симидзу, легендарного босса якудза, жившего в XIX в.

[5] Якудза – японская организованная преступная группировка.

[6] Вака-гасира – старший лейтенант в иерархии якудза.

[7] Сятэй-гасира – младший лейтенант в иерархии якудза.

[8] Кёдай – старший брат в иерархии якудза.

[9] Сятэй – младший брат в иерархии якудза.

[10] Дэката – рядовой член якудза.

[11] Куми-ин – новичок.

[12] Сансита – стажер.

[13] Онигири – блюдо японской кухни из пресного риса в виде треугольника или шарика с начинкой, завернутое в лист сушеных водорослей нори.

[14] Эдамамэ – популярная японская закуска к пиву, вареные незрелые соевые бобы в стручках.

[15] Кайкэй – бухгалтер.

[16] Сингиин – юридический консультант.

[17] Со-хомбутё – руководитель штаба.

[18] Мисосиру – японский суп на основе пасты мисо.

[19] Маджонг – китайская азартная игра в кости.

[20] Ойтё-кабу – японская карточная игра.

[21] Обан – золотая, самая дорогая монета, включенная в реестр денежной системы Токугава.

[22] Якитори – японское блюдо из кусочков жареной курицы с внутренностями.

[23] Гокудо – синоним якудза.

[24] Они – демоны-людоеды в японской мифологии. Живут в Дзигоку, буддийском аду.

[25] Цуба – гарда японского клинкового оружия.

[26] Кимоно – национальный костюм японцев.