Текст книги "Ома Дзидай (СИ)"

Автор книги: Андрей Коробов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Часть седьмая. Слёзы Женщины (7-1)

Глава двадцать пятая. Потоптанная Роза

В полночь

Я, Нагиса

Дверь отодвинулась, мягко возвещая о моём появлении. Коногава Горо заждался. Я не решалась входить – застыла, стеснительно выглядывая из-за двери.

Ножки предательски дрожали, готовые нежданно подогнуться.

Не хочу… Не буду… Но надо.

Страшно пересекать черту, когда твой первый – сам сёгунский сын. Мерзавец, который выест всю, рыбка, мякоть твою, оставив только шкурку и выбросив за ненадобностью.

Ядрышками поздневесеннего града на ум докучливо обрушивались навязчивые размышления. Может, зря я это затеяла? Может, было лучше просто исчезнуть?

Стиснув зубки, я отшвырнула дурные мыслишки.

Нужно спасти папу, чего бы мне это ни стоило…

– А, вот и ты. – Горо оживился.

Развратная улыбка детины остриями игл прошлась по позвоночнику. Его отвратительная морда стала ещё безобразнее.

Неряшливо разбросав праздничные наряды по полу, он скучал на краешке постели. Больше одежда была ему не нужна. То ли дело мне.

Горо вальяжно сидел пьяный и голый. Он был высок, напоминая столб, и широкоплеч, как зрелый дуб. Ноги тянулись древесными стволами, а руки надулись, будто мешки, набитые песком.

Папа всегда говорил, что я сильная. Но с голыми руками лезть я не собиралась – он свернёт мне шею, не моргнув и глазом. Шуму не оберёшься – и тогда весь труд напрасен.

Сперва надо создать впечатление полной покорности.

Обидно, всецело обидно.

Печально известный развратник расставил ноги и засветил мужским достоинством. Нарочно, завлекая и готовя к сношению.

Горо давно стал притчей во языцех. Он открыто приставал к женам и дочерям. Их положение разницы не делало. Лишь красота и округлости. Никто не перечил. Поэтому он безнаказанно брал любую, какая понравится. А потом валял, пока не надоест.

Крестьяне и столичные жители относились спокойно. У них даже хватало глупости полагать, что это честь.

Даймё трепетали перед Коногава. За свой хан они боялись больше, чем за семью.

Если похождения Горо оканчивались беременностью, знатные мужи выжидали, пока женщины родят, и топили младенцев. Иначе никак, да и сёгун поощрял. Простолюдины могли и вырастить безродных ублюдков.

И этой ночью насильник пришел уже по мою невинность. Случайно, себе же на зло. Он не знал, с кем связался, но я покажу...

Посмотрев ему между ног, я отвернулась и укрыла скривившийся рот. Неоднозначные чувства. Меня рассмешил его член с ноготок. В то же время хотелось плеваться, потому что с ним дело буду иметь я.

Все внутри сжалось – особенно там, внизу. Тело тонко понимало, что произойдет.

Хорошо хоть порочное ложе стояло в дальнем углу. Очень удобно. Для меня.

Здоровяк поднялся.

– Проходи, милочка, не стесняйся!

Подчинилась. Затворила дверку – так стражники нас не увидят.

Я не была гейшей. Я – кровь от крови даймё. Но трудилась изо всех сил сыграть ту, кто играет по жизни.

Прихоть Горо обязывала предстать настоящей. Без накладных черных волос. Умытой от белил и кроваво-красной помады. Свежей, надушенной цветочным маслом, в легком халате из алого сатина – только он скрывал моё голое, мерзшее в тепле тельце.

На него я посмотрела снизу-вверх, вся из себя стеснительная недотрога. Нас разделял всего шаг. Мечтательно поджав губы, он осмотрел меня.

– Так намного лучше. Снимай халат, красавица.

Мне позволили говорить, но желание отсутствовало. Я молила Богов дать сил. Чтобы я стойко вытерпела страдания и не мешкала, как придёт черёд действовать.

Пальчики неловко развязали красный узел. Пояс упал к ступням.

Казалось, Горо мигом овладеет мной. Но для него это был целый обряд.

Его лапы занырнули под сатин и схватились за грудь. Он грубо ощупал её мякоть.

Растерянно взвизгнув, я жалобно посмотрела на него. По горящим глазам было видно, его удовлетворили ощущения.

Он бойко стянул халат. Не давая опомниться, смочил губы и прильнул к соскам, высекая стон. Стал забавляться, слюнявя, целуя, играючи кусая, крутя и щипая их.

Растекающееся по груди чувство казалось тельцу безумно приятным. Сердечко так просто было не обмануть. Я помнила, кто это делает. Сохраняла бессилие, позволяя видеть во мне игрушку.

Халат комком опустился на татами. Оголившись, я не смогла прикрыться ладошками: трясло из стороны в сторону.

– Слаще дынь! – прошептал он, заворожённый.

Ему было виднее. Я тихо приняла похвалу.

Коногава Горо вдоволь наигрался.

– Открой рот, девочка.

Губы слились в вынужденном поцелуе. Самом-самом мерзком и нежеланном. Что хуже, он стал у меня вторым. Утешало мало, но я хотя бы познала разницу.

Ухватив за голову и поясницу, сёгунский сынок обсосал мою верхнюю губу. И снова разногласие ощущений – мурашки по коже при мрачнеющем сердце.

Это цветочки. А ягодки склоняли к тошноте: насильник погрузил язык мне в рот.

Пахнуло перегаром – так сильно, что степень собственного опьянения показалась детским лепетом. Горо терся о зубки, а когда надоело, стал догонять язык, беспомощно прикованный к полости. К какой бы щеке тот ни жался, он все равно доставал его.

Когда насильник отлип, я уже потеряла счет времени, сосредоточившись, чтобы не вырвало. Боги помогли.

Подняв мне ручки, он увлечённо обнюхал подмышки и уткнулся в них носом.

– Так, так, так. Что тут у нас?

Обезьяньи лапы поползли, останавливаясь на груди, к промежности, чтобы раздвинуть уже совсем другие губы. Беспорядочное копошение там пальцем не прошло мимо проводников чувств. Низ начал гореть, а дыхание участилось, прерываемое завываниями и скулением: стерпеть было непросто.

Ножки сдвигались. Но не хватало сил, чтобы прогнать из себя чужую руку. Насильник смотрел, как я извивалась, и злорадствовал.

– Тебе тоже нравится. Это ещё ничего. Я умею немало…

Чесать языком он был горазд. Подкрепляя слова делом, Горо опустился на колени. Я даже не успела понять, что происходит.

Вертлявый язык протиснулся меж половых губ и заболтался внутри, погружаясь глубже. Горо стремительно вынимал его, качая меня и совсем не жалея.

Я не удержалась и просто запищала, прислушиваясь к новым ощущениям.

– Ещё… ещё!.. – повторяла я сама не своя, закинув голову назад. Я не находила исчерпывающих слов, которые бы описали всю эту пестроту.

Ничего не мешало напасть. Но любопытство взяло своё, и я дала ему время показать навыки в обращении с женщиной.

Тело мне уже не принадлежало, перейдя под управление человеческой природы.

Ладошки сами потянулись к голове Горо. Пальчики занырнули в самую гущу волос и трепали их, пока он умело обласкивал наиболее чувствительное место моего тельца.

Всё хорошее заканчивается. Так и Коногава, полакомившись мной в достатке, отстранился и с лицом, выражающим небывалую негу, возвысился опять.

Я с грустными глазами молила его не останавливаться. Горо ожидал такого поведения, видя во мне тысячи предшествовавших женщин. Он рассмеялся.

– Надо бы и меня ублажить, – заявил развратник и настойчиво прислонил мою левую ручку к разгоряченному члену.

Лаская меня там языком, сёгунский сынок тоже испытал заряд удовольствия: его отросток ощутимо затвердел. Член лёг в кулачок, уверенно выглядывая наружу.

Горо сдавленно дышал, водя ладошкой взад-вперёд.

– Опускайся.

Нет… нет! Ну зачем ты меня заставляешь?!.

Прикинувшись дурочкой, я выпучила глазки. Потомок рода Коногава снисходительно хмыкнул. Сталкиваться с девственницами ему было не впервой. Он добавил мягкосердечно и сладострастно:

– Усаживайся на колени. Я подскажу, что делать.

На самом деле, я прекрасно всё знала и просто вешала ему лапшу на уши.

Другие девушки привыкли к подобным ласкам. Им даже нравилось. Почему? Не знаю. Стоило и мне попробовать разок…

Я послушно опёрлась на коленки и стала ждать указаний, собиралась с духом. Горо приказал раскрыть кончик и прильнуть к члену губками.

С замершим сердцем я взглянула на бледноватый и грибовидный конец отростка. Меня бросило в неприятный жар, но не отступила.

Помня, как обслуживали член бывшие любовницы, Горо заботливо подсказывал, что делать, и следил за каждым телодвижением. С тем же успехом он мог сам себя ублажить, если бы не мешали ребра.

Но ублажала я, беря кончик в рот несмотря на резкий запах забродившей мочи и прелостей, всяко-разно облизывая и почти проглатывая. Отключив голову, я сумела стерпеть гадкий привкус на языке, тонувший в слюне, и все испытанные неудобства.

Из-за отсутствия опыта выходило из рук вон плохо. Это естественно. Но для него моих усилий было предостаточно. Закатив глаза в неге и туповато разомкнув губы, он удовлетворённо сопел и стонал, как ночные птицы в роще за стенами спальни.

– Вот так. Вот так. Хорошо… – приговаривал насильник, подбадривая, но никак не наседая. В противном случае, пришлось бы тяжко.

Горо был уже готов поддаться позыву и излить семя не в ту полость. Но так быстро прощаться он намерен не был. Ласки ласками, а ему больше хотелось существенного, первозданного.

Сёгунский сынок приказал встать. И я подчинилась, проглатывая слюну и утирая губки. Его лапы обхватили мои предплечья и крутанули, как минолийский волчок.

Он повёл меня к футо́ну мимо заграничного зеркала. Придерживая сзади и уволакивая за собой, опустился на постель.

Больше беспокоясь, чтобы кончик не высох, Горо не дал передохнуть. Он навис огромной тучей сверху и нежно раздвинул мне ножки.

Насильник сплюнул себе на член и заботливо растащил слюну по поверхности. Я часто задышала, укрывая смешок. Моё поведение он понял по-своему и заботливо прошептал на ушко:

– Ничего не бойся. – Заверение было скреплено перистыми прикосновениями по щёчкам, ручкам и животику. – Все пройдёт хорошо, уверяю.

Мир преобразился. Такого понятия как доверие больше не существовало. Вообще ничего не существовало. Только я и Горо. Стали единым целым, как задумали сами Боги, разделяя людей на мужчин и женщин.

Распахивая половые губы и распространяя дрожь по всему девичьему телу, он неторопливо пробрался внутрь, но вошёл только на четверть. Пустовавшее пространство забилось, меня дополняя, как ключик – замочную скважину.

Холод накрыл с головой, до мурашек. Наслаждалась я или страдала – определить было сложно. Отростку было, куда проталкиваться. И он проталкивался – постепенно, плавными движениями. Боль внизу живота расходилась царапинами всё выше. Я шипела, сдерживаясь не повысить голос до стона или вовсе крика.

Бесполезно: сорвалась.

Неспособная деться куда-либо, я вцепилась ручками и ножками в Горо, как мартышка, обхватившая ветку, и ногтями беспомощно скребла его спину. Я зажмурилась, осознав заблуждение о его размерах: для меня и такие были слишком!

Со временем неприятные ощущения прошли, оставляя после себя расслабляющее тепло. Так и я втянулась в сношение, не думая ни о чем и просто издавая разные, бессознательные, нечленораздельные звуки.

Даже тогда, когда он ускорился, чтобы довершить начатое.

Кровь прилила к низу. Я поняла, что всё кончилось, только когда Горо безвольно изогнулся и закряхтел, а ручки и ножки мои начали соскальзывать из-за выступившего пота. Он выдохнул и лёг рядом, восстанавливая затраченные силы.

Внутри всё стихало, и я почувствовала, что от него во мне осталось, растекаясь во тьме утробы. Семя было не вытолкнуть, оно осело слишком глубоко. Но мне все равно: каких-либо последствий быть не должно.

Мы встретились взглядами и долго смотрели друг на друга без слов. Моё личико не выражало чувств: мысли спутались, я ещё не отошла. И не определилась, как мне пришелся первый раз.

Улыбка не сходила с его губ. Наконец, он заговорил и привстал, облокотившись:

– А ведь я даже не знаю, как тебя зовут…

– Меня зовут Нагиса, – спокойно ответила я.

Пришло чёткое осознание, что вот он – миг, когда следует напасть. Единственный удобный, упустить который нельзя.

– Какое совпадение! – рассмеялся Горо, не почуяв подвоха. Мне же лучше. – Отец по всему городу разыскивает сына даймё Фурано. Его зовут точно также.

– Случайности не случайны.

Услышав намёк и то, как возмутительно мужественно прозвучал голос, он позеленел. Время было на моей стороне. Убийца проснулся.

Коногава не успел ни позвать стражу, ни защититься. Подорвавшись и вгрызаясь зубиками в шею, я достала до сухожилий, питавших мозг кровью, – порвались мгновенно.

Вишнёвые глаза начали гаснуть.

Личико залило красным потоком. Вкус, который не спутаешь ни с чем, коснулся языка. Из его рта вывалился сдавленный хрип и полились слюни вперемешку с кровью.

Я немедленно оттолкнула насильника от себя, предупреждая падение, и повалила на спину локтем. Быстренько взобравшись на живот, повторила заход и резко вырвала кадык, смачно им захрустев по мере вбирания в рот. Проглотив и его, откусила от отпрыска Дзунпея ещё немного. И ещё. И ещё…

Неспособный дышать, говорить и управлять собственным телом, Коногава Горо умирал. Мучительно. В ужасе. Не веря в случившееся, но понимая, что будет съеден – и съеден до последнего кусочка…

Часть седьмая. Слезы Женщины (7-2)

Глава двадцать шестая. Наизнанку

Три часа спустя

Пир впопыхах занял приблизительно полчаса. Сладостный вкус человечины застыл на языке и подбадривал продолжать трапезу. Доводил до истомы: для убийцы она была сущим лакомством, какую часть в рот ни положи.

И я, на четвереньках склонившись над трупом, позабыла, сколь гадостно представлять людоедство. Гадостно, пока это не происходит здесь и сейчас.

Я усердно работала челюстями и поглощала жертву с верха до низа, угождая внутренней сущности на пользу себе и не задумываясь, что ем.

Зубки взрезали грубую кожу и без разбора шинковали жесткую, но сочную плоть и неописуемо нежные внутренности. Легко и просто они доводили всё это до однородной кашки, как при кормёжке беззубого малыша.

Их острота и прочность не колебались перед сухожилиями, хрящами и даже костьми. Словно между молотом и наковальней, те крошились в щепки.

Прикладывая пальчики к губкам, я жадно чавкала и глотала пищу. Следила, чтобы ничего не выпало. Каждый комочек представлял ценность для полноты нового образа.

От Коногава Горо осталась только кровь. Багровые разводы опорочили белизну простыней. Она вытекала изо рта и, змеясь по подбородку и шее вниз, пачкала грудь и животик, чтобы в конечном счете свернуться.

Единственным напоминанием в опочивальне, что отпрыск Дзунпея существовал, остался его праздничный наряд. Мне ещё предстоит примерить его. Здесь стояло зеркало, так что можно было посмотреться и оценить внешний вид.

Хрустя большим пальцем с левой ступни Горо, я заканчивала есть. Лениво разлеглась на футоне[1], широко улыбнулась и, как кошечка, свернулась клубочком, проглотив месиво и довольно посапывая.

– Было очень вкусно, – хихикнув, прошептала я.

Требовалось время, чтобы труп растворился в бездонном желудке.

Глазки прикрылись. В надежде занять себя, я думала о случившемся.

Долгожданный опыт ужасен, но я наконец-то переспала с мужчиной. Что более важно, моя вероятность успеха резко подпрыгнула вверх.

Любая запрашиваемая цена того стоит.

Спастись от преследования было просто. Коногава бы в жизни не догадались, что благодаря дару, граничащему с проклятием, я скрывалась под девичьей личиной.

Но вызволить папу, просто позаимствовав у подружек из ханамати облачение хангёку[2] и попав на о-дзасики, я не сумела бы. А моя любовь к нему перевешивала всё.

Животик облегчился от груза. Я прочла мертвеца, как свиток, – повадки, память, страхи и предпочтения. Ничего примечательного: обычный потаскун, которому повезло родиться в первой семье страны. Отныне он – часть меня, как три других лица, прячущихся одно за другим, как слой за слоем.

Уже можно было переодеться в него. Ласково погладив себя вокруг пупка, я встала на ножки и, охая, потянулась: по телу расходился прилив новых, небывалых сил.

Я не спала порядка двадцати часов. Утомлённое тельце само валилось наземь. Но сырой ужин не оставил сна ни в одном глазике: счётчик сброшен, сутки начались заново.

Несколько воздушных шажков наискосок – и я напротив зеркала, смотрю и диву даюсь. В отражении на меня оживлённо уставилась девушка, выглядящая по-звериному дико, но притягательно.

– Здравствуй, красавица, – немного грустно поприветствовала я себя.

Вряд ли кто-то оценил бы эту красоту также, как и я. Высохшая кровь на белоснежной коже всё портит. Но именно она отличала меня от других девиц, склонных к нагому самолюбованию, пока их не видят мужчины от мала до велика.

Водянисто-голубые глазки разливаются шумными водами моря. Оно не тускнело даже при блёклом свете ночных фонарей в комнате. Бледно-синие волосы до плеч кажутся продолжением небосвода в ясную погоду.

Миловидные черты личика – дутые чистые щёчки, пухленький кончик по-детски узенького носика, тонкие губки, вороватая улыбочка, маленький подбородок, невысокий лобик, скрытый косой челкой, – наталкивают безнадёжных воздыхателей на мысли о сходстве с котятами.

Я смущённо смеялась, слыша такое. Звучит немного нелепо, на мой взгляд. Но приятно.

Утончённое тельце, отвечающее общественному видению безупречной внешности и женственности, с его длинными ножками, худенькими ручками, плоским животиком, умеренной пышности грудью и округлыми бедрами просто сводят мужчин с ума. На радость мне же!.. Отчасти. Потому что я не всегда была такой красивой…

Когда я выворачиваюсь наизнанку, переодеваясь в съеденного мертвеца, переход течёт быстро. Мимо врождённого, ненавистного тела юноши, но обязательно через истинную, безобразную потаённую сущность без имени, без рода.

По Мэйнану бродят разные ёка́и. Но среди всех этих таинственных и опасных существ не нашлось подобного внутреннему убийце. Никто о нём слыхом слыхивал. Может, и не ёкай[3] это вовсе, а… нечто большее, совсем нам чужое.

В ту ночь наши взгляды – меня и убийцы – встретились вновь.

Красавица превратилась в чудовище, сбрасывая отмершие ткани, как паук. Самый храбрый самурай забился бы в угол, наблюдая моё перевоплощение.

Линька завершилась. Девичья оболочка потускнела и ороговела. Стала рваться под давлением ускоренного роста и трещать. Но из причудливой скорлупы выберется далеко не цыпленок.

Хрупкий кожный слой рушился. Из брешей зиял неестественный сиреневый цвет обновленных покровов, как у членистоногих. Старая шкура осыпалась, как шелуха, вскрывая иные очертания и уродливые изгибы. Самые настоящие.

Свет потух: масло в ночных фонарях кончилось почти одновременно. Сырая прохлада просочилась внутрь комнаты.

Один рывок туловищем – и я, провалившись в темноту, приняла облик внутреннего убийцы, освободилась от оков ныне бесполезной скорлупы. Она, разлагаясь, оборотилась в кучку пыли под когтистыми лапами и скоро распадётся до мелких частиц, не видных невооружённым глазом.

В зеркало, склонившись из-за чрезвычайного роста и учащённо дыша, молчаливо смотрело чудовище происхождения поистине внеземного.

Внутренний убийца визжал, вопил, рычал, стрекотал, но говорить не умел.

Из-за оттопыренных тонких губ выглядывала жуткая пасть, скрывая подвижный змеиный язык за частоколом из зубов.

Выставленный наружу череп строением напоминал объёмный крест. Не имея глазниц и ноздрей, он поддерживал разделённые полушария мозга, обтянутого гладкой и тонкой сетчатой оболочкой. Через нее чудовище слушало, осязало и смотрело на мир вокруг себя.

Мягкую плоть и внутренности существа надёжно скрывала естественная броня. Вряд ли удара мечом хватит, чтоб пробить её, но проверять мне пока не приходилось.

Еще одним открытым участком тела были перепончатые широкие ладони. Из кончиков длинных пальцев росли раздвоенные загнутые когти.

Чудовище умело прекрасно сливаться с окружением. Оно подарило мне согласованность между наружностью и духом, которой так не хватало изначально: Урагами Нагиса родилась в чуждом, непрошеном теле. Мужском теле…

Воспоминания о нашей встрече хватило, чтобы мозг сломило от надуманной, но по-настоящему острой боли. За стенами замка, вереща, ударила молния и засветила вырвавшегося наружу внутреннего убийцу во всей безобразности.

Плотоядное существо завопило, заглушаемое злобным рычанием грома и ему вторящее. Оно схватилось лапами за голову, крутя ей в разные стороны.

События того лета не несли ничего прекрасного. Раны разошлись опять, кровоточа.

Я принялась повторно сбрасывать с себя слой, перевоплощаясь в Коногава Горо.

Тело застыло, как каменное изваяние, изображавшее нестерпимые муки. Непробиваемая броня чудовища в мгновение ока стала ломкой, как яичная скорлупа, а из него на сей раз вылупился отпрыск Дзунпея.

Посмотрелась в зеркало повторно, уже приодевшись: нагой эта шкура выглядела отвратно. Постояв какое-то время и покривлявшись вдоволь перед новым отражением, я пришла к выводу всецело положительному: вид у меня убедительный.

Он был съеден не зря.

– Пожалуйста, дождись! – воззвала я к папе голосом мертвеца.

Оставалось надеяться, что моё мнение сходится с действительностью.

Прежде, чем покинуть опочивальню, я старательно закатала грязный футон, спрятав в нём халат. Обулась в гэта и прошла к двери. Тихонько закрыв её за собой, направилась в сторону внутреннего двора, где ждал своего последнего часа папа…

[1] Футон – традиционный японский спальник.

[2] Хангёку – ученицы гейш в Токио.

[3] Ёкай – широкое обозначение сверхъестественных существ японской мифологии.