Текст книги "Ома Дзидай (СИ)"

Автор книги: Андрей Коробов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Часть седьмая. Слезы Женщины (7-3)

Глава двадцать седьмая. Плакса

Родителей всё устраивало: у них родился красивый, здоровый и добросердечный мальчик, которому пророчили превосходное будущее. Новая надежда семьи. Сын пошёл в маму. Нежный персиковый цвет глаз. Алые волосы. Черты лица, как две капли воды, материнские. Их радости не было предела.

Меня воспитывал папа. Рэй повезло больше. Она оставалась с мамой и училась быть женщиной. Но позже воспротивилась и присоединилась к нам, черпая знания из обоих источников равномерно. Он был только рад, уверенный в необходимости обороняться независимо от пола.

С папой у нас сложилось полное взаимопонимание, и мы проводили вместе бо́льшую часть времени, засыпая чуть ли не в одной постели. Он терпеливо учил, пока было, чему. Надеялся взрастить нового даймё Фурано.

К его сожалению, этому никогда не бывать.

Глубоко внутри лились слезы отчаяния. Я таила их, как могла.

Сердце не проникалось уготованным образом жизни, пускай такая судьба была не худшей. Наблюдать за мужчинами вызывало любопытство и даже восхищение. Но сама мысль стать одним из них отталкивала. Я не такая.

Другой разговор – женщины вокруг. В частности, Юки и мама. За упражнениями и босыми прогулками по первому снегу я дивилась, как они прекрасны, скромны и нежны. Утончённо сложены, изящны в движениях и словах… Миролюбивы, безвозмездны, милы и умны. Прекрасные создания…

Вот кем хотелось быть. Капелька по капельке зависть наводняла разум. Я отказывалась верить, что иду по правильному пути. Когда оставалась одна, в голове мигала мысль: это тело – не моё, я девочка.

Я девочка, я девочка, я девочка…

Это не было временным помешательством. Общий язык завязывался легче именно со сверстницами. Вопросы мы обсуждали сугубо девчачьи. Меня привлекало всё женское.

Отпустив волосы подлиннее и украдкой одеваясь в наряды Рэй, я выглядела так волнующе и естественно. Даже подумала, что нравлюсь себе.

Сразу и не отличишь…

Но при внешнем сходстве оставалась неурядица, с которой ничего нельзя было поделать: под тканями скрывались определенные мужские признаки, разбивая мне сердце.

Окончательно оно рассыпалось, когда мы стали чаще гостить у Кадзитани. Пока родители болтали под сенью вишен, я и Хандзо осваивали округу замка, сближаясь.

Ни с кем из мальчиков не было так уютно! Что называется, в своей тарелке. Ум, доброта, открытость, щепотка дерзости, но мягкость в обращении – всё, что притягивало в юношах, было при нём, сдобренное миловидностью.

Вот, за кого бы я вышла замуж.

Покидая Кадзитани, я мечтала поскорее вернуться назад. Без Хандзо жизнь была не мила. Волнующие воспоминания о времени с ним только подогревали эту тягу.

Человек, на которого не жалко потратить свою вечность…

Я влюбилась. Хотела открыться. Мы сидели у озера под ивой в тот день, как обычно. Я была, будто на иголках, но всё-таки вывела разговор в нужное русло.

Папа верно подметил, как редко мы встречаем любовь: я до сих пор не нашла второго Хандзо. Но негласный закон Мэйнана не отменяет той правды что она – неотъемлемая часть жизни. Каждый сталкивается с ней – косвенно или прямо. Так и я.

Что касается Хандзо, он судил о любви из посторонних уст. Но тогда всё же подхватил мою волну, пространно рисуя её словесно, но ничего толком не объясняя. Гадать я не собиралась.

Я хотела признаться там и тогда.

Когда лицо Хандзо было прямо перед моим, я поцеловала его, не в силах устоять перед соблазном. В поцелуй я вложила все чувства, ожидавшие выплеснуться наружу. Он, искренний и неловкий, нёс в себе трепет, нежность и невинность.

«Я хочу быть с тобой». Эти слова должны были вывести отношения на новый уровень близости, а лишь подорвали дружбу.

Тогда я ещё мыслила по-детски. Глупо было ждать взаимности, когда оба мы – одного пола, ровесники, не освоившие бусидо полностью.

Всё обернулось куда хуже. Хандзо оттолкнул меня, больно повалив на землю, и накричал. При падении голова ударилась об землю.

Больно. Больно… БОЛЬНО!..

Захлёбываясь слезами, я молча слушала горькую истину, окончательно втоптавшую меня в грязь. Поцелуй вынудил его выговориться.

Он давно приметил Са́чико – синеволосую девчушку, игравшую с нами, как и другие деревенские ребята.

Я и она во многом были похожи. Наверное, я тоже бы вызвала влечение у Хандзо. Куда большее, далеко идущее. Только вот родилась мальчиком.

Эти двое даже наладили связь. Глава семьи Кадзитани смотрел сквозь пальцы. Лёгкое увлечение наследника, считал он, не повредит. Хандзо ничего не мешало гулять с ней, пока не подошло бы время настоящей женитьбы.

Разгневанный, позже он остыл. Жилка доброты по-прежнему тянулась от его сердца. Извинившись, Хандзо тепло улыбнулся, предложил забыть это недоразумение и дружить дальше. Ко мне потянулась его ладонь как предложение помочь встать и скрепить уговор. Он даже не представлял, сколько ножей воткнул мне в грудь разом.

Умерев душой, я молила Богов, чтобы тело тоже не пощадили. Хандзо ждал непреклонный безрассудный отказ.

«Дурак!»

Мир вокруг развалился. Слёзы потекли бурными ручейками. Ревя, я убежала глубоко в лес, куда глядели глаза, и мечтала потеряться там безвозвратно. Ничего лучше смерти было уже не придумать. Вроде как…

***

Кадза́ны[1] пробудились. Пожар гнался следом за мной. Я вдыхала его ядовитый дым, распыляясь ненавистью сама.

Я хотела умереть. Но ноги принесли меня к новой жизни. Взгляд зацепил…

Сачико. Шелковистые синие волосы были только у неё. Она собирала поспевшую после дождя красную смородину. Для родителей-пахарей… и Хандзо.

Эта встреча стала судьбоносной. Ей она стоила дыхания. А мне – собрала из осколков мир заново. Мне стыдно признавать, но… к лучшему.

Девочка услышала частый хруст веток под юношескими ступнями. Она перепугалась: в хане встречались волки и существа куда опаснее. Но тогда ей стоило остерегаться именно меня. Я была единственным чудовищем, которое жаждало её крови.

Как только разглядела меня, Сачико поздоровалась. Предложила угоститься ягодами. Обеспокоенно спрашивала, почему плачу.

Но я была слепа и глуха к её словам и действиям.

Запреты под страхом кровавой расправы не сработали бы. Они переждут. А я уеду на год или полтора.

Сачико будет с Хандзо. А я так и останусь в его глазах лишь другом – да и то с натяжкой, раз мы поссорились.

Я это так не оставлю.

Руки сами вцепились в её горло и затрясли, как ивовую ветку, едва мы поравнялись. Девочка не успела и вскричать, не понимая, за что её губят.

Впечатанная в толстый тополиный ствол, она раскраснелась, пытаясь вобрать в себя хоть чуточку воздуха. Гортань вдавливалась в шею, так что её потуги были напрасны. Чистые голубые глазки облепили трещины. Они были на мокром месте и гасли.

Насилие с моей стороны застало Сачико врасплох. Она не шевелилась. Думала, что́ накликает большую беду – сопротивляться или покориться. Может, останови она меня тогда, всё сложилось бы иначе.

Никто и никогда этого не узнает.

Жажда жизни взяла верх. Слабеющие руки потянулись к моим. Слишком поздно. Не успели они коснуться меня, как соскользнули и упали обратно безвольными плетьми.

Тело Сачико слабело. Колени гнулись к земле. Глаза закрывались. Девочка сползала вниз по тополиному стволу. Она должна была узнать кое-что прежде, чем умрёт.

«Хандзо – только мой!» – сказала я злобно, желчно и ядовито, как никогда ранее.

Бедняжка услышала, но испустила дух, не поняв толком, что я имею ввиду.

Пальцы отцепились от шеи. Труп опустился на сырую землю меж корней. Я уселась под соседним и тяжело задышала. Не верилось, что всё-таки сделала это.

Всегда считала, что опыт убийства обойдёт меня стороной: это совсем не по-женски. Если и лишу человека жизни, ещё долго буду корить себя. Ан нет.

Было приятно нарушать запрет, который сама себе выдумала. Восхитительно…

Не думая о последствиях, я упивалась сладостным безумием. Пробило на громкий смех, распугавший всех птиц и зверей вокруг. Они бросились в разные стороны, поспешно покидая насиженные ветви и холмики.

Внезапно я осознала: мне мало достигнутого. Но сколько ни издевайся над трупом, душа покинула тело, а мертвецам плевать.

Сердце подсказало мне, что делать. Мысль пугала до мурашек, но звучала заманчиво. Несмотря на омерзение я подчинилась позыву.

Съешь её. Съешь её. СЪЕШЬ ЕЁ.

По-другому стереть её с лица земли я не могла. Лучик здравого смысла погас необратимо. Пожрать труп в один присест маловероятно и тошнотворно. Казалось бы…

Одержимая резким голодом, я опустилась перед бездыханной Сачико на колени. Скрюченные до дрожи пальцы потянулись к ней.

Труп был раздет быстро. Смородиновые кусты прогнулись под её одеждами. Я также сняла всё с себя, не желая пачкаться.

Голая покойница опустилась в мокрую траву: я бережно перенесла её туда, чтобы не вывалять в сырой земле.

Безжизненные глаза смотрели с холодным осуждением, несколько забавляя. Приступать к людоедству я не спешила. Хотелось прочувствовать мгновение.

Сачико не заслужила быть такой красивой. Она не заслужила внимания Хандзо. Я – да. Мне так хотелось быть ей! Но кто знал, что получится?..

«Хандзо, мы ведь всегда будем вместе?» – спросила я его однажды, подперев ладонью подбородок.

«Конечно, Нагиса. Ты и я вдвоём прошагаем через всю вечность!» – обнадёживающе отозвался он, с закрытыми глазами разлёгшись на татами рядом.

Он не знал, о чём говорит. Я не знала, что спрашиваю.

Эти слова были писаны вилами по воде.

Стеснительно наклонившись к её лицу, я попыталась откусить немного от щеки. Зубы легко оторвали часть, а вкус был таким нежным и изысканным…

Истинное блаженство обняло меня за плечи. Я зажмурила глаза, не веря проводникам чувств.

Объедение.

Желудок наполнялся, но там всегда было ещё место, куда пихать останки. И я питалась дальше, безотрывно. Совсем не осознавая, как с глаз пропала сначала голова, потом – туловище с руками, ноги.

Когда я опомнилась, от Сачико остались только пятна крови на травинках – остальную жадно впитала земля. Сытость клонила в сон...

***

Очнулась я через час где-то. Случившееся позабылось.

Когда я попыталась подняться, кожный покров Урагами Нагисы разорвался. Было непонятно, что происходит. Но вот я оглядела себя…

Перед глазами предстали перепончатые ладони. Раскрылся не рот – раздвинулась пасть. Из легких вылетел не вопль ужаса – вырвался утробный заунывный рёв.

Со всех сторон над головой птицы бросились врассыпную, крича на весь лес. От них воняло ужасом.

Я проснулась в истинном обличии. Чудовищем.

Судорожно поползла к ближайшей луже, чтобы убедиться. Осознанные движения поднимали страх из глубин разума, но кровь не стыла – нагревалась.

Отражение было убийственным. С зубов соскользнул визг, от которого задрожал воздух. В лужу опустилась мутная слюна, растянувшаяся по водной глади гнойно-зелёными разводами.

Нет. Нет… НЕТ!

Я лихорадочно разглядывала себя и ощупывала лапами. Уж не настигла ли меня неведомая божья кара?

Но ничего подобного никогда не приключалось. Мэйнанцы постоянно питались трупами в голодные годы войны. И они оставались людьми!

Что делать, кто я теперь, я не знала. Разгадка пришла неожиданно. Когда я представила себе покойницу, желая раскаяться.

Тело сразу затвердело. Отчаянные попытки выбраться вскоре увенчались успехом. Скорлупа разорвалась, и я упала в лужу.

Грязная и подавленная, поднялась я уже Сачико. Её черты открылись в успокоившейся воде. Наступило самосознание.

В лесной глуши люди не видели меня нагую, но стыдно было так ходить. И прохладно. Надев на себя одеяния синеволосой девушки, я прильнула к тополю поблизости и взглянула на всё с иной стороны.

В голове проносились яркие оборванные воспоминания трупа, подтверждая слова Хандзо. Цепочка событий вновь выстроилась в ровный ряд.

Любовь моя…

***

Я до сих пор осуждаю себя за произошедшее: не придумала ничего лучше, кроме как пойти за любимым...

Найти. Рассказать всё, как есть. Предложить, о чём давно мечтала.

Последствия такого необдуманного поступка могли выйти мне боком, но…

Теперь-то я девочка. Самая настоящая девочка! Наконец-то…

Хандзо сидел в тени той самой ивы. Я окрикнула его, махая рукой – также развязно, как Сачико.

Он был рад видеть меня такой. Куда больше, чем Нагису-мальчика. Но радовался не долго, ведь я, осмелев, с лёту выпалила всё произошедшее.

Кадзитани Хандзо выслушал, но только рассмеялся, похвалил за «богатство воображения» и нежно взял меня за руки, предлагая проводить до деревни.

Смешанные чувства овладели сердцем. Но я не позволила искушению взять верх.

Я не Сачико.

«Это правда!» – вырвалось у меня родным голосом. Неосознанно, разумеется. Но слово – не воробей; вылетит – не поймаешь.

Улыбка сошла с его лица. Глаза потускнели. Он поверил.

«Послушай, Хандзо, я… очень люблю тебя. И… хочу быть с тобой всегда. Давай забудем о Сачико. Ты очень хвалил её красоту… я точно знаю. Ну… вот она! Вся твоя! Только попроси! Возьми меня! Если тебе она так нравится, пожалуйста. Позволь быть рядом. Я не прошу большего. А когда придёт время тебя женить, убежим ото всех и будем только вдвоём. Соглашайся!.. Умоляю… Пожалуйста!..»

Открыв потусторонний дар, дитя возомнило себя властелином людских жизней.

Так нелепо.

В тот день поломались целых три судьбы: одна из них сменила виток развития, вторая – перекрутилась, а третья – вовсе остановилась.

«Т-ты-ты-ты… ты н-не человек… Как?.. Ты сожрал её. П-просто взял… и сожрал. Чудовище. Жадное до крови… тупое животное. Боги, что ты такое?!.»

Хандзо прятал глаза, сдерживаясь, чтобы не пуститься в плач по утрате.

Я не была такой стойкой – слезки катились вниз по щёчкам.

Верёвки, державшие мост нашей дружбы, были перерублены.

«Хандзо, прошу, услышь меня…»

«Заткнись, ёкаево отродье! Сейчас же! Убирайся! Прочь! В леса! Тебе там самое место! И чтобы мои глаза больше не видели тебя. Потеряйся, слышишь?! Потеряйся!» – кричал он, надрывая голос.

Я потянулась к нему, чтобы обнять, задавить его гнев и печали. Но Хандзо было страшно даже просто находиться рядом. Нагиса был мёртв для него. Отныне перед его глазами стоял перевертыш, оборотень, людоед, ёкай.

Ему не хватило смелости подпустить меня. Только оттолкнуть с силой в очередной раз. Побежать, сверкая пятками, в сторону замка.

Я впала в замешательство. Но догонять не стала. Внутренний убийца подсказал мне, что образ Сачико должен исчезнуть. На время.

Немного постояв, я протёрла мокрые глазки и, хныкая, поплелась по старой памяти туда, где в сумерках оставалась моя одежда. Нужно было растаскать по лесу и разорвать наряд покойницы в клочья, оборотиться обратно в мальчика, одеться и вернуться в замок, как ни в чём не бывало.

Только так я могла спастись.

Хандзо поступил не менее глупо. Он рассказал о случившемся отцу. Уверенный, что меня постигнет кара, а ему удастся возместить утрату друга и возлюбленной.

Ехидно улыбаясь, Кадзитани-младший смотрел на меня испепеляющим взглядом и ждал, когда взрослые разберутся.

Но законы высшего общества так не работали. Даже негласные, чисто семейные. Даймё просто расспросил меня, особо не любопытствуя.

Пришлось врать о ссоре из-за Сачико, которую мы не поделили, подравшись, как последние дураки. Хандзо якобы побил меня, и я расплакалась, убежала в леса. И всё.

Ложь распаляла в нем огонь вражды.

Из деревни уже дошли тревожные вести: девочка так и не вернулась из леса. Глубоко в чаще охотники слышали завывания неведомого зверя, обратившие их в бегство. Волки такие звуки не издают. Крестьяне решили, что это заплутавший ёкай.

«Вы смотрите прямо на него! Это Нагиса убил Сачико! Он… её тело!..» – не унимался Хандзо, тыкая в меня пальцем.

Скрывая боль, я оставалась холодна и молчалива. Уже было ясно, что выйду из воды сухой.

Наши родители не прислушались к безосновательным обвинениям с пеной у рта. Его заявления расценивались как умора. Мои слова казались более правдоподобными. Всем троим – папе, маме и господину Кадзитани – было стыдно за него.

Последний от себя добавил равнодушно:

«Угомонись уже, Хандзо! Позоришь только. Мы найдём твою сучку деревенскую, не бойся. А нет – заведёшь себе другую. Их немало по селению гуляет. Невелика потеря».

Взгляд Хандзо, пущенный в отца, говорил об одном: «Будь ты проклят!»

«Кента́ро, не следует относиться так строго! Твой сынишка очень беспокоится об этой девочке. Его можно понять», – старался сгладить углы мой папа.

«Думаю, Нагисе и Хандзо стоит спать в разных комнатах. Пусть мой поспит у отца», – рассудительно заметила мама. Даже слишком рассудительно.

От прежнего Хандзо ничего не осталось. Не найдя поддержки, он вознамерился отомстить лично. Бросился на меня, выхватил из-за пояса ворованный кайкэн.

Ему как убийце не удалось состояться. Не успел он сделать и шага, как тяжелая рука Кадзитани Кентаро опустилась на затылок и с размаха повалила на татами.

Хозяин замка отчитал Хандзо. Он не постеснялся при всех избить сына в воспитательных целях. Голыми руками.

Родительское насилие заметно поумерило юношеский пыл. Предложение мамы было одобрено. Впредь мы с Хандзо пересекались только за столом. Что я долгое время не понимала, отношения наших семей после этого нисколько не испортились.

На шестой день деревенские жители отыскали рваную юкату Сачико – и только. Останков девочки нигде не было. Вся деревня горевала по ней.

Я старалась забыть произошедшее и увидеть в девичьей оболочке свою постоянную. Лишь мне было, чему радоваться.

Поисковый отряд наткнулся на место преступления слишком поздно. Следы когтистых лап и двух пар гэта давно размыло нескончаемыми проливными дождями. Ёкай испарился также внезапно, как и появился. А существование чудовища осталось долгосрочной тайной...

[1] Кадзан – вулкан (с яп.).

Часть седьмая. Слезы Женщины (7-4)

Глава двадцать восьмая. Жертва Идее

За час до рассвета

Вести себя естественно – что может быть проще? Сам Коногава Горо подсказывал, какое поведение и когда у него было.

Вразвалку я проследовала к лестнице вниз. У покоев Дзунпея, где он похрапывал, меня встретили его телохранители. Они встрепенулись, переглянулись и почтительно поклонились. Я ограничилась кивком.

– Ну что, как? – спросил один шёпотом. Подразумевалась униженная хангёку.

– Самый сок, – отмахнулся Горо.

Внутренний убийца застрекотал, смеясь над словами мертвеца.

– Эх, везёт. Мне б такую. – Второй закатил глаза, мечтая.

От всех троих меня подташнивало. Но я должна была терпеть. И защищаться.

– Довольствуйся задом товарища, не то размякнешь от женского внимания, – буркнул Горо. – Нам нужны сплочённые бойцы. Без никчёмных привязанностей[1].

Телохранитель помрачнел и вытянулся по струнке. Ему было, чем ответить, но с обрубком языка жить тяжко. И это считается милостью Коногава.

– Пускай девонька выспится – заслужила. Утром отправлю её в ханамати. А я – прогуляюсь пойду. Стерегите отца. И доброй ночи.

– Доброй ночи, господин…

Осторожно проникнув к Дзунпею и съев его, я могла бы покончить со всем здесь же. Но не всё так просто. Старик пережил сотни покушений. Зачастую – гораздо изобретательнее мной предполагаемого. Ни заказчики, ни убийцы не ушли от кары. Я не хотела пополнить их число.

Стоило держаться намеченной задумки. Лучше, если внутренний убийца ещё побудет детской страшилкой.

Я прошла во внутренний двор замка, утонувшего во мраке. Неподалёку от позорного столба, к которому привязали отца, стояло с десяток стражников. Они весело переговаривались, но завидев меня, умолкли и пошли навстречу с оружием наголо.

– Стой! Кто идёт?

– Любовничка своей мамаши так спросишь.

Коногава Горо перед слугами всегда чётко и ясно расставлял, с кем те имеют дело.

– Горо-доно! Горо-доно! Горо-доно! – загалдели воины, как чайки.

– Я тебя запомнил, свинья. Не подучишься уважению, я лично вырву твои глаза. Что с ними, что без – тебе всё одно.

– Простите, мой господин! – заёрзал провинившийся стражник.

В него полетел кулак. От удара нос распался на хрящевые осколки. Стражника отбросило назад. Из темноты донеслись глухие всхлипы.

– С тебя хватит. Лучше заткнись и не рыпайся.

Я была довольна собой, ибо прекрасно отыгрывала Коногава Горо. От женщин он брал самое сокровенное, а мужчин рассматривал не более, чем способ самоутвердиться и превозвыситься. Мирное время сковывало запредельную жестокость и кровожадность, которые бы раскрылись в случае войны, как цветы по весне.

Хорошо, что я его съела.

Насилие раздразнивало внутреннего убийцу. Вечно голодный, он готов был сожрать всех стражников. Но чудовище на цепи у меня. И я не позволю себе лишнего.

– Прочь с дороги! Мне нужно поговорить с изменником с глазу на глаз. Воля отца.

– Но Дзунпей-сама дал указ никого не подпускать, – напомнил начальник часовых.

– А ты не подумал, что всё может измениться тысячу раз?

Горо безнаказанно потянул его за кончик уха к полу. С силой, которую я ощущала в руке, оторвать его не составило б труда.

– Я понятно изъясняюсь, почему я здесь?

– Понятно, – простонал тот.

– Что ты должен сказать? – издевался сёгунский сын.

– Пропустите наследника! – прошипел бедолага.

Остальные послушались мгновенно. Никто не хотел связываться с Коногава.

Я отпустила и грубо оттолкнула стражника от себя, не чувствуя жалости к прихвостням сёгуна. Мы с Горо в этом были похожи.

Несчастный чуть не споткнулся об подчинённого со сломанным носом.

– Для тех, кто слабо слышит, повторяю: с Урагами Хидео я буду говорить уединённо. Если я замечу, что греете уши, мало не покажется. Вас десять. По два уха на рыло. На пару ожерелий хватит. Они очень ценятся на Большой Земле. Не забывайте!

– Так точно, Горо-доно!

Воины забились в самый дальний угол двора, где и затихли.

Хорошая работа, Нагиса.

Папа уже ждал меня.

Я шла к нему, а сердце обливалось кровью: он был сам на себя не похож.

Привычного пурпурного кимоно больше не было – содрали. Голыми ступнями он стоял на мокром и холодном камне. Мешковатая и изодранная, ноги прикрывала одна только тюремная хакама.

Розги дождя хлестали его с самого вечера. Над ним поиздевались вволю. Вид был кричаще подавленный и измотанный. Но то – лишь поверхность непроглядного моря.

Дальнейший осмотр показал пугающие подробности, распалявшие во мне огонь злости и жажду мести. О пытках говорили многочисленные кровоподтёки: его били долго и упорно. Пары ногтей на пальцах ног… не доставало.

Дыхание сбилось: только не папу.

На месте выдранных ногтей были видны багровые разводы: запёкшуюся кровь размывал дождь.

Нетронутым оставили только лицо. Не просто так, если помнить, какую участь уготовили папе. Собираемые по утрам в пучок на затылке, теперь волосы свисали, мокрые и безвольные, до шеи.

Любой человек будет выглядеть жалко после того, как с ним обошлись так же. Но для меня папа оставался сильным, храбрым и великим. Самым лучшим. Даймё Фурано, несгибаемо пережившим страдания.

Папа не хотел встречаться с Горо взглядом. Но ожидание затянулось, а разговор не начинался. Когда он посмотрел в мои глаза, а я – в его, мне было трудно ответить, что расстраивало больше. Истязание над папой, или же злоба, с которой он посмотрел.

Смутившись, я потупила взор и отвернулась. Сама виновата. Замешкалась и не выстроила мост для полноценного общения. Не сделала так, чтобы он сумел разглядеть своего ребёнка.

– Долго мы будем так молчать? – утомлённо спросил папа. – Не трави мне душу.

Женский голосок, который он точно узнает, вырвался наружу, но из-за потрясения прозвучал тихо и тонко, напоминая стихающий плач.

Ни о чём не догадываясь, папа даже не принял это во внимание.

– Ну же.

Общество сёгунского сынка ему не нравилось.

– Папа, это я. Нагиса, – сказала я чуть громче, следя, чтобы меня не услышали стражники, на нас косившиеся. Когда я обернулась и гневно посмотрела, они уткнули глаза в пол, будто ничего не было.

– Нагиса? Неужели? Ты…

Папа находился на грани беспамятства и не сразу воспринял услышанное. Когда до него дошло, он широко распахнул глаза.

– Как?.. Зачем?..

После ссоры с Хандзо папа решил выяснить, почему я плакала по ночам. Тонко чувствуя подвох, он понимал, что междусобойчиком не обошлось. Я набралась храбрости и рассказала правду.

Ведь, сколько бы я ни баловалась и ни пакостничала вместе с Рэй, он никогда не наказывал. Только выслушивал и объяснял, почему благородные дети так себя не ведут. Его убеждения в воспитании только укрепляли мою любовь и доверие.

Ему было больно от услышанного. На мгновение он потерял из виду своё дитя, обнаружив чудовище. Его надежды на достойного продолжателя рода рухнули в тот день. Сына по имени Нагиса будто бы не существовало. Перед ним сидела девочка и, чуть не плача, ждала, что в этот раз её всё-таки накажут.

Весь мир был бы готов ополчиться – даже собственная мать и сёстры, но не папа. Он не собирался отказываться от ребёнка, продолжая любить, как и прежде, если не больше. Наверное, ничего другого ему не оставалось.

Папа не понимал моё самоощущение и боялся дара, но стоять наперекор не стал, давая так мне необходимое: быть собой хоть изредка.

Ему хотелось видеть Нагису-мальчика, и я была им в обычной жизни, чтобы никто больше не узнал о моей истинной природе. Когда ничто не препятствовало, я примеряла свою любимую оболочку и ходила гулять в город дотемна. В Оме с этим было ещё проще.

Папа обо всём догадался. В общих чертах, но тем не менее.

Я была расстроена осуждением, с которым он подошёл к этой новости. Всё произошедшее играло ему на благо, но он оставался неумолим. Впрочем, ничего нового.

Ведь папа взял с меня обещание, что я никогда не буду больше пожирать людей. Исполнять его не было чем-то трудным, потому как своё я уже получила. Но опасность, грозившая его жизни, сняла прежние ограничения.

– Я пришла тебя спасти…

Мне очень хотелось обнять его, зацеловать и пожалеть, но так я бы только выдала себя. Да и не принял бы он подобные знаки внимания от Горо.

Папа разочарованно вздохнул и опустил глаза, чтобы собраться с мыслями.

– Тебе не следовало это делать. Лучше бы ты убежала и зажила своей жизнью, как давно хотела. Зваться Урагами нынче постыдно…

– Да что ты такое говоришь, папочка?!.

Его мнение обесценивало трудности, которые мне пришлось преодолеть. Обидно.

– Я так старалась, чтобы хотя бы увидеть тебя! Давай уберёмся отсюда поскорее…

– Нет, нет, нет, – качая головой, повторял он, будто пьяный.

Глаза его бешено метались.

– Тысячу раз нет. Я… должен быть здесь. Нельзя мне убегать – не для того я перенёс днём столько. Нужно дождаться Рю... Он должен явиться сегодня…

Снова этот Рю…

Неведомый спаситель Мэйнана. Так называемый старший брат, который появился откуда ни возьмись и перевернул с ног на голову саму жизнь Урагами. Папа стал одержим этим воссоединением, равно как и мыслями, что продвигал этот изгнанник.

Возможно, я вела себя строго, не зная Рю лично. Но даже для меня папина привязанность казалась чем-то безумным. На его месте я бы хваталась за любую возможность спастись. Но он – не я.

– Это слишком опасно… папа! Я всё продумала! Я смогу освободить тебя. Просто поверь мне! Как и всегда…

С Коногава Горо мы бы сбежали легко. Под предлогом помощи отца в поимке меня взять пару-тройку стражников и выехать за стены замка. На подходах к особняку перебить всадников. Умертвить стражу, засевшую в доме. Окопаться. Дождаться этого Рю – и продолжить дело семьи.

Всё просто. И овцы целы, и волки сыты.

Я готова была их озвучить, надеясь, что он сохранил благоразумие. Но он перебил, собираясь предоставить свою точку зрения.

– Не нужно… Нагиса. Милая моя доченька… Это всё только усугубит. Лучше, если я останусь тут, а Дзунпей – в неведении. Только так мы сможем свергнуть сёгуна...

Папа тяжело вздохнул от боли, оттопырив большие пальцы без ногтей.

–… Я дорого заплатил. И сейчас вряд ли пойду без сторонней помощи. События решаются быстрее, чем за часы. Наш побег будет замечен, потому что враг повсюду.

С тех пор, как Хандзо отверг меня, я почти не плакала. Но теперь у краешков глаз собирались слёзы. Горькие, неостановимые, долгие. Первая сорвалась с ресницы и упала на каменную кладку под ногами.

– Они же… они же убьют тебя… Папа!

– Не будь так уверена. – Он улыбнулся, утаивая муки. – Всё будет в порядке, малыш. Просто оставайся в этом обличии, раз мертвецов не воротишь обратно. Дзунпей не позволил бы Горо пропустить всё веселье...

Даже мысль об этом ковырялась у меня в груди, подталкивая завопить. Я не хотела, чтобы папа умирал. И уж тем более не хотелось видеть, как.

– Отныне для Рю удобнее всего заявиться посреди казни. Я не успею с собой ничего сделать…

– А если не будет в порядке?..

– Если они опоздают… моя смерть всё равно не будет напрасной. Я убеждён, что чан ненависти к Коногава почти переполнен. Вероятнее всего, я и стану той каплей, которая заставит её перелиться через край.

Папа поглядел на меня пару мгновений. С особенной нежностью, которая подавляла во мне всякий мятеж, когда я была маленькая.

–Пожалуйста, Нагиса. Будь хорошей девочкой. Оставь меня здесь. Подготовься к выходу на Великаньи Дубы. Быть может, тогда ты сможешь спасти меня...

Даже просто речь отнимала у него силы. Глаза слипались. Спать отцу оставалось всего каких-то пару часов – сквозь боль.

Он не то, что бы не мог бежать, а совсем не хотел того. Как бы я ни старалась, он не сдвинулся бы с места. Не раньше, чем смерть нависнет над ним.

Ничего не будет в порядке. Совсем ничего!..

– Надеюсь, ты знаешь, на что идёшь, – сказала я, смахнув слёзы за раз широкой ладонью. – Я люблю тебя, папочка. Сильно-сильно. Так крепко, что пошла на всё ради тебя.

И пойду дальше!..

– И я люблю тебя, доченька. Так сильно, что готов умереть за тебя…

[1] Речь идёт о «сюдо» (из яп.) – гомосексуальных отношениях между взрослым мужчиной и юношей, которые были распространены в самурайских кругах.