Текст книги "Ома Дзидай (СИ)"

Автор книги: Андрей Коробов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Часть третья. Мессия (3-4)

Глава двенадцатая. Наследие Первородных

Ранним вечером того же дня

– Что же случилось потом?

– Тело ныло. Требовался отдых. Я был готов весь день проспать. Но жажда и голод терзали. Дурные сны вернули в сознание. Затраченные силы не восполнились. Последняя влага уходила с холодным потом. Когда я открыл глаза, стоял знойный полдень…

– Ты направился обратно к месту привала, не так ли?

– Проскальзывала такая мысль. Но не стал. На то есть причины. В жару плоть быстрее тухнет. Она привлекает падальщиков. Иногда размеры их просто исполинские. Все пожитки растаскало. Я мог наткнуться на других ящеров. Нечего ловить, в общем.

– Разве ты знал местность?

Я покачал головой.

– Просто ковылял наугад. Удача была на моей стороне: вдали я обнаружил родник. Вода билась прямо из земли посреди перелеска. Источников там было великое множество. Мы испытывали острый недостаток в запасах, а не дошли до них всего-ничего. Я пал и жадно вбирал её. Не думал ни о чем другом, пока не стало лучше. Но вдосталь напиться не вышло…

– Снова эти зверолюды?

– А то как же! Там только ящеры стреляют из луков. Стрела плюхнулась в воду. Остриё чуть не задело ухо. Я обернулся. Как расслабился, так снова они появились. Зализали раны, называется… За мной вылетело пятеро дикарей. Времени на возмущения не было, желания биться – тоже. Где было несколько, будут другие. Пришлось уносить ноги. Но и те не отставали.

– Какие настырные!

– Ничего не поделаешь. Упорства им было не занимать. Преследователи гнались ещё долго. Но ни устремленность, ни стрелы, ни разбросанные по лесу ловушки не остановили меня. Где было надо – поднажимал, где-то – останавливался, менял направление. Изворачивался, как мог, пусть и не понимал, куда бегу. Вдруг перед глазами встала стена – высокая, укрытая зарослями…

Ухмыляясь, я взглянул на отца.

– Стена? Что это ещё значит? Как? – заохал он.

– Сам не знал. Понял только, что попал в тупик. Ограждение тянулось далеко в обе стороны. Бегство потеряло основание. Я выхватил обагрённые катаны, встал спиной к стене и ждал следопытов. Они появились. Но как завидели, где их цель, забормотали. Не задумался тогда, почему. А было бы не лишним…

Все стояли на своих местах. Кроме одного. Он выстрелил и побежал на меня с каменным топором. Лук бросил. Другие в ужасе пытались его остановить, но бесполезно. Произошедшее после ввергло в ступор...

Забавно вспоминать. Тогда было не до смеха. Но теперь – до слёз.

– Почему ты смеешься? – смутился Урагами Хидео.

– Слушай! Слушай! – Я утёр влагу, выступившую на уголках век. – Сначала стрела, а потом – и ящер с хлопком взорвались и обратились в скопления искр. Всего в дюжине шагов от меня. Остался только пепел, смешавшийся с почвой. Меня настолько выбило из колеи, что я выронил из рук мечи. Большой Мир полон причуд, но это было что-то...

Я быстро смекнул: мне ничего не грозит. Зверолюдов уже собралось под пару десятков. Они поглядели на меня с презрением, побурчали и удалились восвояси. Их очертания смешались с лесом. Лишь крики цветастых птиц и моё тяжёлое дыхание нарушали полуденное умиротворение.

– Погоди… что это вообще было? Ни дикари, ни стрела не добрались до стены…

– Да!..

– Тогда как удалось тебе? Как это возможно? Почему ты выжил? Я не могу понять!

– Весьма занимательный вопрос, – подтвердил я, нацелив указательный палец в потолок. Губы отца остервенело задергались, нос зашевелился. – Наедине с собой только им и задавался. Но на ум ничего не приходило. Я выжил. В тот миг именно это было главным. Я решил пройти вдоль стены – и найти пробоину либо ворота. Однажды. Мне казалось, я ненароком дошел до границы Тару и Барзы. До безлюдного участка, где нет часовых. Но как же я ошибался!..

– Каменная стена оказалась куда древнее?

– Всё так, всё так! Я понял это, как попал за неё. До ворот не дошел, хоть и мог. Нашёл слабое место в песчаниковых рядах. Парочка усиленных пинков, и путь был проложен. Спасибо времени.

– Что было там?

– Сразу не определил. Тысячелетия… нет, десятки, сотни таковых сделали своё дело. Природа вступила в свои законные права и там. Кругом тянулся лес, поэтому я не обнаружил человеческой бытности. Но по мере того, как продвигался вперед, начинали виднеться развалины… Древний город, оставленный давным-давно.

– Надо же…

– Признаков жизни не было совсем. Птицы не залетали. По веткам не бегали обезьяны. Муравьи не проносились под ногами цепочкой. Чего и говорить о разумных существах, кости которых давно стёрли года в порошок.

Со временем появилась битая каменная кладка. Вокруг виднелись остатки зданий. Их точные очертания было не установить. Лишь дороги выглядели складно и прямо. Жутко, ничего не скажешь. Даже духи покинули это место. Оно застряло в дикой природе, откуда и появилось однажды. Воздух точь-в-точь застыл в тени деревьев.

– Ты надолго остался там? – Даймё Фурано почуял неладное.

– Как знать. По прибытию в столицу я обнаружил, что все позабыли о Рубене Касересе. Страна переживала иные настроения. Не суть. Возвращаться тогда не имело смысла – зверолюдам туда был закрыт ход. Скорее всего, заклятье. Нацеленное именно на прямоходящих ящериц. Они наверняка поджидали за стеной. Пришлось идти дальше.

Мне повезло. Там росли съедобные плоды и коренья. Я знал их из учебных пособий гвирианских естествоиспытателей. С голоду я точно не умер бы, да и вода в полуразрушенных колодцах оставалась. Иногда и дождь шёл.

В начале было страшно, но позже… привык. Удирать оттуда не хотелось. Поэтому отдыхал несколько дней в одном из бывших домов. Спал на листовой подстилке.

– А сохранились какие-нибудь предметы быта? Что-то, что указывало бы на тех, кто жил там раньше?

– Разумеется, но я терялся в догадках. Такие же орудия труда и тому прочее встречаются повсеместно в развитом мире. Каменные изваяния должны были пережить всё, но и от них осталось мало. Они были похожи на те, что стоят в Фавии[1] с рассвета Антики[2] и веков мыслителей, но ничего особенного.

Могу лишь сказать, они находились на одном отрезке развития. Когда общество приблизилось к совершенству, а располагало немногим и только начинало осознавать мир перед глазами. Позже выяснится, судьба фавийцев, квалонян и тех, кто жил здесь, были схожи. Но последним повезло куда меньше.

– Ума не приложу… А чем ты занимался после поправки?

– Пытался выбраться. Одиночество в месте, где витала разруха и ощущалась гибель целого народа, било по рассудку. Я боялся увидеть в потемках то, чего не существует. Боялся, что похороню там трезвость мышления. Я сновал, пока не обнаружил единственное относительно целое строение во всей округе.

Дворец, думалось мне. Настолько он был огромен и испещрён различными надписями прямо на камне. Красиво, безумно красиво. Выяснилось, что это храм. Храм, где поклонялись целому ряду богов. Всем в раз. Ты назвал бы их языческими. Я же зову их истинными.

Урагами Хидео прищурился. Я лишь усмехнулся и покачал головой. Нечего перетасовывать этапы истории. А сеять интригу – всегда пожалуйста.

– Расположенный на возвышенности, храм выглядел свежее, чем другие здания. Он притягивал к себе. Я поднялся туда не просто из любопытства: питал призрачную надежду увидеть окраины. Не вышло. Я очутился посередине оплота, судя по всему. Путь к краю города занял бы ещё дней десять. Расстроенный, я, тем не менее, взял волю в кулак и направился уже внутрь храма. Знал бы я, кем выйду оттуда после…

– Я тебя совершенно не понимаю.

– Ничего-ничего. Это дело времени.

– Так что ты увидел там?

– Действительно храм. В привычном понимании. Кругом валялись куски каменных изваяний. Туда приходили восхвалять и молить богов о помощи. Сам знаешь, этого мало. – Зубы обнажились в зловещей улыбке. – Алтари служили для жертвоприношений. Но нет, там закладывали животных, часть урожая, а не людей. Ещё один признак относительной разумности и человечности.

– Каковы были их боги?

– Самые разные. Смотря, что олицетворяли. Например, бог плодородия утопал в сладких плодах и овощах. Богиня любви возлегала в ласках воздыхателей. Покровитель кузнецов стоял с древком молота. Олицетворение войны держало щит, похожий на лист с прожилками, и гнутый меч. Среди обломков покоилась и голова огромного дракона или чего-то наподобие…

Но наиболее примечательным на кладбище веры был… один предмет. Целый, сколько бы лет ему ни было. Он и сейчас со мной. Никогда после не расставался с ним.

Я легонько рассмеялся. Близился переломный момент повествования.

– Что же это такое? Покажешь? – оживился Урагами Хидео.

– Безусловно. Во всей красе. Только подержать не дам. Я неспроста попросил поднести нам сладкие плоды.

Мантия распахнулась. Я достал из внутреннего кармана маску, найденную среди храмовых руин.

– О Боги, это ещё что?

Отец выпучил глаза, досконально изучая вещь и не упуская малейшей детали.

– Будто сам не видишь. – Я аккуратно положил её на стол. – Она сделана из особой, наиболее прочной разновидности алмазов – карбонадо. Название оправдывает чёрный цвет. Большая часть месторождений как раз встречается глубоко в Барзе. Учёные поговаривают об их внеземном происхождении. Якобы их пыль образовалась при взрыве звезды в Наднебесье. Я вот, что скажу, – они полностью правы.

– Зачем ты взял её? – негодовал он. Маска вселяла ужас. Но лишь самые чуткие создания чувствуют мощь, которая кроется в ней. – От неё веет злом! Уж не проклята ли?

– Ты прав, да не в полной мере. Позволь мне рассеять твои предрассудки.

Даймё Фурано выдохнул.

– Эта личина – не просто средоточие силы. Она – кладезь знаний о народе, который населял тот город. Я надел её. Потерял равновесие и впал в спячку, как насекомое. Тело застыло. А душа забродила по чужим воспоминаниям оставшиеся сотни лет. От наскальных рисунков пещер, где зародились их боги, и охоты на диких зверей с копьями в набедренных повязках до становления общества, чей печальный конец я наблюдал тогда. Я узнал о них всё.

– Так кем же они были?

Момент истины…

– Нашими далекими предками. Предтечами, которых мы почему-то забыли. – Я выдержал паузу, чтобы отец прочувствовал правду. Он не заметил тень улыбки, упавшей на моё лицо. – Из летописей известно, что Мэйнанские острова нам не родина. Мы пришли извне. И раньше обе половинки Гвириана принадлежали нам.

– Я… я не верю.

О его душевных стенаниях я гадал по голове, подпёртой обеими руками и потерянному взгляду.

– И я не верил, пока личина не открыла правду. Наш истинный быт смешался с теми, которые принадлежат народам, нас окружающим или окружавшим. Поверь, если осмелишься. Мы потеряли себя. Но не безвозвратно. Я не позволю.

Ладонь ласково прошлась по маске.

– Как же погибли эти Предтечи?

– Долгое время они процветали. Причин их последующей гибели много. Они потонули в искусстве и науке, больше занимались изучением мира и познанием себя самих. Понемногу забывались требования естества вроде сношений и так далее. Они тоже долго жили и по виду напоминали нас.

У них тысячелетиями не было врагов, но число их сокращалось. Если раньше в руках они держали оружие, отстаивали свои дома и завоёвывали новые земли, то позднее – ничего тяжелее кисти или миски. Большинство из них.

Война обеспечивает развитие и процветание многих народов по сей день. Страх перед ней ожесточает. Готовность к кровопролитию – держит в напряжении. Борьба видов – это данность природы.

Предтечи отвергли это. Поэтому приход обозлённых кочевников-зверолюдов стал для них роковым. Город, на который я наткнулся, пал одним из последних. Заклинание действует до сих пор и оберегает развалины от чужой крови. А жители, если не умерли от голода, то выродились и исчезли.

Видения, подаренные маской, вновь проникли в разум, высекая пламя скорби.

– Печально, когда более дикие создания одерживают верх над теми, кто развивал ум и духовность, тонкий вкус и мироощущение. А ведь они не соблазнились ничем, что продвигали предтечи! Зверолюды просто отняли земли – и точка.

Грубая сила побеждает – такова правда жизни. Урок, который трудно усвоить, ведь так мы возвращаемся на одну ступень с животными. Хоть и превосходим их всех в жестокости. Ничего не поделаешь.

Переселенцы, в ужасе убежавшие от верной гибели и основавшие Мэйнан, – это щепки, отлетевшие от срубленного дерева. Проросшее семя, давшее начало совершенно иному. И всё. Но именно они усвоили ошибки прошлого, пусть и отвергли его. Потому-то мы не канули в лету и продолжаем жить.

– Удивительно, почему эта личина пережила наших предков оттуда…

Наблюдательный. Уловил же мысль.

– Вообще-то нет. Это не просто произведение искусства. Она имеет божественное происхождение. В каком-то смысле. Её создал один из священников. Перед смертью от изнеможения он заключил в неё частицы всех богов, каким поклонялись Предтечи, – то немногое, что осталось от них.

Здесь таится вся или почти вся их остаточная мощь. Она и вправду творит чудеса. Сила старых богов заставила Ивентар встать на мою сторону. С помощью неё я поднял Брабора со дна моря.

Проповедник надеялся, что однажды кто-то вернётся в вотчину и обретёт это наследие. Получит послание. Примет дар с почтением. Даст богам переродиться.

– И на него наткнулся именно ты.

– Такова моя судьба. Быть может, я был рожден для этого. Овладеть Наследием Первородных. Принести свет истины в Мэйнан. Освободить страну от прежних пут, низвергнуть бакуфу Коногава. Вернуть народ обратно к корням.

Я надел маску. Она вновь стала частью меня, как продолжение лица.

– Боги живы, а потому смертны, – заговорил я, но алмазными челюстями.

Из легких Урагами Хидео вырвался резкий вдох. Увиденное пугало его.

– Их придумывают люди и тем самым вдыхают в них жизнь. Они вечны, пока в них верят. В противном случае, чахнут и гибнут. К тому времени люди забыли и перестали опираться на тех, кого сами же создали. В некотором роде их погубило и это.

Боги и их противоположности на островах существуют только потому, что наши люди от землепашца до тэнно по-прежнему поклоняются и верят в них. Но я положу конец заблуждениям. Они достались нам от Древней Минолии и великанов. Они не наши, как и многое, ставшее обыденным.

Ладонь опустилась на одно из манго. Гладкое на ощупь, оно почти скрылось под пальцами. Я вдохнул его дурманящий запах и принялся жевать чёрными кристаллическими зубами, ощущая медовый вкус, приправленный терпкостью кожицы.

Отец наблюдал в ужасе, но молчал. У него на лбу выступил пот.

– Безумие. Это какое-то безумие! – шептал он.

– Явь, – сказал я, как отрезал. Косточка опустилась в чашечку из-под лапши. – Ты все ещё намерен содействовать?

– Я с трудом верю в то, что ты рассказываешь мне. Не могу. Даже больше скажу, мне не хочется верить. Тем не менее…

– Тем не менее, что?

– Мне нет причин сомневаться в сказанном тобой. Правда на твоей стороне, судя по всему. Даже эта личина… она… двигается. И это не привиделось. Невероятно. Просто невероятно…

Урагами Хидео не мог подобрать нужных слов. Мэйнанский язык сковывал его.

– Ты со мной, отец, или нет? – прямо спросил я.

– Да, Рю, по-прежнему. – Он выдохнул. – Я просто… должен обдумать всё это. Если те боги, о которых ты говоришь и как ты о них говоришь, действительно есть, пускай. Меня больше заботит мой народ. Будущее Мэйнана…

Его речь прервал звон гонга на улице. Я вскочил, попутно снял маску, положил её обратно и приблизился к окну.

– Что такое, сын?

– Иди да посмотри, – подозвал его я, поманив рукой. Он подошёл.

– Кто это там?

– Суда Её величества царицы Деборы. Таки прибыли, – объяснил я.

К бухте Лангао приближались фрегаты, шлюпы, корветы и клиперы. Десятки кораблей. Они должны были транспортировать доверенную армию ивентарцев на Мэйнан. Тысячи людей, готовых ликвидировать всякого несогласного с моей правдой.

– Как же их много!.. Куда это они?

– Война уже началась, – напомнил я, не отводя взгляд от флагов с четырёхглавыми драконами. – Им суждено отправиться в Ому через месяц. И тебе тоже, отец, но раньше.

– То есть?

– Я хочу, чтобы ты созвал Собрание Даймё в ставке сёгуна…

[1] Прообраз Фавии – Греция.

[2] Антикой на Агилате зовется территория Древних Квалона и Фавии, самых развитых государств того времени в Кельвинтии.

Часть четвертая. Опальный Император (4-1)

Глава тринадцатая. Малиновый Оскал

99-ый день весны, 1868-ой год правления тэнно Иошинори

Я, Фудо

Гасли монастырские огни. Был дан отбой. Поблагодарив Богов за очередной мирный день, священнослужители разбрелись по комнатушкам, отходя ко сну. Я – в том числе. Но засыпать не имело смысла.

Разница между ночами давно была стёрта. Не помню, когда всё началось. Хотя… уже неважно. Каждый раз я утопаю в объятиях сумасшествия только больше. И не знаю, когда страданиям придёт конец.

Отныне происходящее не пугает и не отвращает. Трудно поверить, но я даже начал относиться к нему спокойно. Вот, что значит привычка.

Я задвинул за собой дверь и прошёл внутрь покоев. Пять шагов от угла до угла наискось – вот и вся спальня. Зажёг фонарь – его яркое свечение рассеяло царивший тут мрак. Сел на пятки и, сложив кисти рук в замок, склонил к ним голову.

Сначала нужно было прочесть несколько молитв. Но сколько ни молись, никто не поможет. Лишь смерть станет избавлением. Смерть, которую выберешь сам.

Я закончил. Спальник разложен. Свет потушен. Тьма вернулась на круги своя. Лег в постель, не укутываясь. Все равно бы из неё достали волоком.

По жилым помещениям гуляла прохлада. Она проникала сквозь лёгкие шелковые одежды и облепляла кожу. Но я наслаждался этими мгновениями. Очень скоро в комнате станет невыносимо душно. А уж от грядущей жары никак не спастись.

Веки оставались широко распахнутыми, изредка соприкасаясь при вынужденном моргании, когда сохли глаза. Взгляд упёрся в низкий потолок. Темнота прояснялась.

Блёклые очертания голой клетушки, приютившей меня почти пятьдесят лет назад. Она вот-вот загорится потусторонним пламенем – тогда и жди беды.

Дыхание то скакало, то проседало. Воздух со свистом проникал внутрь тела. Заполнял легкие по капле. Вырывался наружу в раз. Выходил через нос, подражая клубящемуся дыму. Третьего не дано. Затишье перед пламенной бурей всегда угнетает.

Через три комнаты справа хныкал новенький послушник. Нам представили его, но имя я не запомнил. Так и так мальчонка смешается с остальными униженными.

Совсем ещё маленький. Подселили пару дней назад. Он жил в счастливом неведении, куда попал. Истина явилась ему только этим вечером.

Его оставили в покое, когда всё кончилось. Но он не переставал рыдать и жалобно звал мать с отцом. Сходил с ума, проходя путь, уже истоптанный любым другим из нас. Воплями юнец тревожил сон старейшин. Нытьё с рук ему не спустили. Больно били бамбуком, пока не угомонился. Дальше будет хуже. Он тоже застрял здесь навсегда.

Избитая песня. Просто очередная жертва Отобе.

Обнажая Наднебесье, расступились чернильные облака. Луна вволю заплясала по земле. Мертвенно-бледный голубой свет покрыл монастырь. Он проникал в залы, молельни и жилые помещения, растекаясь повсюду.

Сверчки собрались за оградой под древовидными папоротниками. Их гудение пронзило ночную тишь, вселяя в душу умиротворение. Тревога невольно таяла в создавшемся шуме.

Хлопая десятками крыльев и издавая зловещий писк, в ветвях вечнозелёных дубов стаями проносились летучие мыши. Если помнить о них, перестаёшь вздрагивать, едва заслышав.

Снаружи, быть может, уже наступила полночь. Ждать оставалось недолго.

Тело почти не двигалось, сохраняя расслабленное положение. Голова очищалась. Сонливость понемногу брала своё, пробивая на унылый зевок.

Невзирая ни на что я продолжал коротать время впустую, пока передо мной таки не предстанет чудище, какое не встретишь в самых страшных снах. Человеческого воображения недостаточно, чтобы воссоздать даже очертания этого ужаса во плоти.

Ожидания оправдались. Я сомкнул веки, засыпая. Тут всё и началось…

Красный луч вспыхнул посередине клетушки и яростно, словно катана в руках самурая, взрезал мглу. Он отразился на моей коже, вызывая колкое жжение. Явь просочилась во все проводники восприятия.

В ушах стояло шипение, как при испарении воды. Нос заложило зловоние гари. Глаза слезились, ослеплённые кровавым сиянием. На языке застыл привкус сажи.

Оставалось только подняться на ноги. Гостя нужно встречать стоя. Тошнота, головокружение, удушье и боль по всему телу валили на пол, но мне удалось их превозмочь. Я вскочил, использовав опорой ладони.

Наливаясь тёмным оттенком, алое излучение обрело чёткие очертания. Воздух вокруг дрожал и кружился, нагретый неестественным жаром. Лучи расползались по татами десятками тонких полос, щипая ступни и извиваясь, как черви. Тянулись вверх до потолка.

Промежутки между ними наливались горячей, золотистой, вязкой жижей, которая напоминала кипящее масло. Она капала сверху и, попадая на меня, растекалась жирными каплями, не оставлявшими никогда видных повреждений, но доставлявших боль.

Зрение подстроилось под неистовство красного цвета. Взору открылось то, что приходилось наблюдать из ночи в ночь уже не помню, сколько. Там, где выстрелил луч, разверзся багровый проход в бездну. Оттуда показалась тонкая длинная рука в костяной обёртке. Каждый продолговатый палец кончался крючковатым когтем, способным рвать мясо, как бумагу.

Так чудовище обозначало своё появление. Вновь и вновь, чтобы стенать меня, пока я не сдамся и не скажу заветное «да». Ответ, услышать который оно вожделело. Появлялось чудище не иначе как из глубин Ё́ми[1].

В самый первый приход неведомая тварь изрядно перепугала. С душой в пятках я кричал, отчаянно звал на помощь тех, кому никогда бы не доверил спасение себя. Сколько ни вопи и ни плачь, бесполезно. Никто не слышал. Навещая жертву, зверь заглушал всё, что происходило в спальне. Будто она исчезала из действительности.

Требовалось время, чтобы спокойно воспринять зло, которое преследовало меня.

– Фу-у-у-удо, – с издёвкой позвало существо из преисподней.

Его голос искусителя звучал приторно. Настолько сладко, что нёс в себе едкую губительную отраву. Нам обоим было не занимать терпения, почему и продолжались встречи. Только оно радовалось, видя меня. Я же тянул это бремя непреклонно.

Лапа с грохотом опустилась на татами, знаменуя тяжесть утончённого и несоразмерного тела. Показалась внушительных размеров лысая голова, чем-то отдалённо напоминающая череп снежной обезьяны и ящерицы вместе взятых, но гораздо более жуткий и отвратительный. Да и у тех нет ряда загнутых назад рогов, идущего цепочкой по линии срединного пробора!

– А вот и я! – Чудовище засмеялось, вырвавшись из провала в небытие полностью.

Этому нет конца…

Надменный багровый оскал из тридцати двух зубов, плотно прилегающих друг к другу, не сходил с его уродливого лица, кожей не обтянутого и лишённого всякой плоти. Две глазницы были пусты, зияя беспросветной чернотой, но я чувствовал его взгляд.

Обе ноги шумно коснулись татами. Посланник Ёми не мог распрямить спину в клетушке, хотя в том ему не имелась нужда. Согнутый в три погибели, наростами он чуть не доставал до потолка. Выпрямись тварь, рост был бы равен двум людским.

Помогая передними конечностями, оно приблизилось так близко, что я целиком прочувствовал смрадное, кислое дыхание. От него невыносимо разило тухлятиной.

Руки и ноги, туловище, голова – всё тело чудовища представляло собой причудливые кости, выпяченные наружу и скрывавшие за собой розоватую плоть. Виднелась она лишь в местах, где гнулись конечности. Кто бы ни вложил дух в это исчадие ада, он – затейливый творец.

Сверля пристальным взглядом, тварь покачивалась и дышала сквозь хрип. Я отвечал ему тем же – без страха в глазах, сохраняя хладнокровие. Посланник Ёми насмешливо повторял моё имя, желая привлечь внимание. Попытки ударялись о крепкую преграду – безмолвие.

– Фудо! – не вытерпел зверь и резко хлопнул лапой недалеко от уха. Он будто ударил в лист железа. Барабанные перепонки отозвались визгом. – Ты меня слышишь или нет?! – буйствовало чудовище, почти тыкаясь мордой в лицо.

Существо так и не представилось. Поэтому пришлось назвать его самостоятельно. Самым примечательным в твари показались зубы, окрашенные в красный с синеватым оттенком – скорее всего, кровь, перемешанная с жизненными соками.

Так и повелось – Малиновый Оскал.

– Да, я слышу, – небрежно и неохотно отозвался я. Что бы я ни чувствовал впредь, ничего не доставляло ни боли, ни отвращения.

Мы могли до рассвета играть в дурацкую молчанку, и посланник Ёми бы ушёл ни с чем. Только это мне быстро надоело.

– Славно-о-о, – смягчился тот, воротя мордой. – Очень славно. Я уже начал беспокоиться, – Он фыркнул, раскрепощаясь. – Я чего пришёл-то… Ты подумал над моим предложением?

– Подумал, – невозмутимо подтвердил я. Старался не шевелиться излишне, что выдало бы неискренность. Поставь наши беседы в кабуки, народ бы смеялся сквозь слёзы.

– Ну наконец-то, – обрадовалась тварь.

Мы знали друг друга не первый год. Но она забывала, что мои слова никогда сходятся с её желаниями.

– Я знал, что ты благоразумный молодой человек и сделаешь правильный выбор.

От кивка оно и вовсе расчувствовалось. Я говорил себе: «Только не смейся».

– Поздравляю тебя, – Чудовище попыталось похлопать меня по плечу, но не рассчитало силу. Если бы не остановилось, дошло бы до растяжения. – Итак. Всё, что от тебя требуется, – сказать «да». Отчётливо, громко и ясно. Потом мы простимся.

– Это время знаменательно. Не помешало бы соблюсти правила.

Столь нелепое действо тянулось потому, что мне хватало силы воли. Иначе бы всё пошло насмарку.

– Ты прав, – смущённо признал Малиновый Оскал и отвлёкся, чтобы почесать надбровную дугу. – Ты не представляешь, как я ценю деловой подход. Пусть будет так.

– Прекрати ходить вокруг да около. Все никак не насладишься происходящим? – недовольно съязвил я.

Восход был не близок. Нужно было вовсю развлечься. Чего бы это ни стоило.

– Я извиняюсь! – стушевалось чудовище. – Ох… Урагами Фудо, ты отдаёшь мне в вечное пользование свою душу, позволишь располагать ей, как мне вздумается?

Имей посланник Ёми два глазных яблока, они бы выразили надежду, которую он таил, как по накатанной. Это было подобно чудовищному сну наяву, повторяющемуся, но с небольшими изменениями. Ведь всё опиралось в первую очередь на меня. Поведение Малинового Оскала оставалось избитым.

Я окинул взором его костяную морду, качающуюся вслед за телом. Заметив, исчадье ада часто закивало головой. Мол, «да», скажи «да»! Держась, чтобы не засмеяться, как последний безумец, я выразил свой ответ:

– Нет.

Некоторое время мы оба молчали. А казалось, будто прошла вечность. Я гадал, насколько силён был гнев, что тогда поднимался из потаённых уголков его сути. Малиновый Оскал недовольно фыркнул – и сразу приступил к решительным действиям.

– Как нет?! – вскричал он, раскрыв пасть и обнажая узкий, почти ленточный язык, который поразил желтоватый налет.

Потеряв самообладание, чудовище взяло меня за грудки и со всей силы швырнуло в противоположную стену комнаты. Снова ухнуло железо, когда я, ударившись, растянулся по плоскости всем телом. Боль была тупой и равномерно распределённой. Определить, что и где хрустнуло, было невозможно.

– Дурень! – трижды обозвал меня посланник Ёми и просеменил в мою сторону, перебирая всеми конечностями. – До тебя все никак не дойдет?! Я! Я твой спаситель! Разве не ты молил о смерти? Не ты ли так сильно желал умереть?

– Я… – Вырвался из глотки надрывный хрип.

Хотел было подняться, но ноги перестали слушаться. Перебило позвонки.

– А я о чём? Это точно был ты! Тебе предлагают честный обмен: душу – за упокой. Но ты отказываешься. Что, передумал? Почему? Глупец! Фудо, как можно врать самому себе? – наигранно сокрушалось чудовище.

Правда была на стороне исчадия ада, но не от и до. Оно истолковывало действительность так, как ему было удобно. Истина оставалась за мной. После стольких лет страданий я должен был поверить в чушь, которую Малиновый Оскал вбивал мне в голову, и согласиться на столь сомнительное предложение. Но нет.

Отец прознал о моих отношениях и был взбешён как никогда ранее. Он разлучил меня с любимым человеком, выслав прочь. Здесь, в Отобе, как он сказал, «я и сгнию». Понимая, что совершил ошибку, я смиренно принял судьбу, как бы ни было тяжело. Выдержки хватило не опускать руки.

Тогда я ещё не знал, что такое этот монастырь и насколько он скверен. Само его существование порочит доброе имя Богов.

День за днём копилось отчаяние. За одним унижением – другое. Боль накрывала волнами. Медленно, но верно рассудок покидал меня. Постепенно проклевывалась тоска по дому, но некому было возвращать сына назад – родные не приезжали.

В один из слёзных вечеров я дал повод этой твари навещать меня. Весь в синяках и разорванной одежде, снова поруганный и подавленный, я лежал и выл в подушку, моля Богов убить меня. Впервые в жизни. Как угодно.

Но Боги… Боги не ответили на мою мольбу. Ответил Малиновый Оскал.

– Думаешь дотянуть до естественной смерти? Как бы не так! Ты прожил слишком мало, чтобы думать об этом. И тысячелетия не прошло, – услужливо напомнил посланник Ёми. Перед глазами мельтешили его когтистые лапы. – Я твоя единственная надежда!

– Нет, – отрицал я, никак не приходя в себя.

Безвыходность иногда наталкивала на мысли, что лучше принять предложение. Времени и впрямь прошло немного, а я – настрадался выше крыши. Но смерть в обмен на душу… Слишком дорого.

До сих пор я отказываюсь, не уступая упёртому чудовищу. Я бы отдал свою душу лишь любви всей своей жизни, тэнно, сёгуну. Мэйнану вообще! Но не ему.

Безвыходность плохо сказывается на человеке. Я пытался сбежать, но был пойман – и всё по-старому. Своровал разделочный нож с кухни и воткнул себе в брюхо – выходили, рану зашили. Исход тот же. Пытался повеситься в комнате – сняли. Всё одно. Страдания шли изо дня в день, я оставался жив.

У кого-то получалось сбежать так. Но не у меня. Быть может, Малиновый Оскал как-то приложил к этому лапу...

– Я спрошу тебя ещё раз…

Зверь с силой схватил за волосы, выбив стон из головы, и потянул вверх. Ему хотелось поддерживать зрительную связь, когда приходила моя пора говорить.

– Ты… отдашь… мне… свою душу?

Воспалённый разум рванул. Голос дрожал в искорёженном смехе.

Надо мной при свете дня издевались монахи. Я уже не узнавал себя прежнего. И не знал, потерял ли окончательно своё мужское достоинство. Ночью за меня брался Малиновый Оскал. Не получая согласия, он искусно убивал меня. Каждую ночь.

Мои внутренности плавились на полу. Руки и ноги растаскивало по татами. Позвоночник вылетал из спины. Тело разрывало надвое. Кости срывало с мяса. Головой играли, будто в мяч. Чего только не было. Тварь даже поедала меня заживо. Сжигало, как соломенное чучело.