Текст книги "Ома Дзидай (СИ)"

Автор книги: Андрей Коробов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

– Жду не дождусь.

– Тогда давай поедим. Остаток дня будет долгий, но занимательный. Я обещаю.

[1] Прообраз Маковых войн – Опиумные, произошедшие в Китае между Империей Цин и европейскими державами в XIX в.

[2] Вокоу, вако – японские пираты, ронины, контрабандисты, разорявшие берега Кореи и Китая.

[3] Прообраз Атрайского океана – Тихий.

[4] Маотай – китайский крепкий алкогольный напиток, производимый из сорго.

Часть третья. Мессия (3-2)

Глава десятая. Большой Мир

96-ой день весны, 1868-ой год правления тэнно Иошинори

Я, Хидео

– Не по нраву лаомя́нь[1]?

– Что ты, что ты, очень вкусно!

– В чём дело тогда? Ты почти ничего не съел.

– До сих пор под впечатлением от встречи…

Сын отставил пустую пиалу и палочки.

– Она еще не кончилась. Мы просто прервались. Сейчас продолжим.

– Конечно, сынок.

– Тогда ешь и слушай.

Он откинулся на спинку сиденья и призадумался, с чего начать.

– Расскажи с самого первого дня ссылки, – подсказал я и принялся есть.

– Можно. Что ты сам помнишь о том времени?

– Попрощаться нам не дали. Ты был на Ошиме один.

– Точно. Остров ведь раньше принадлежал кэрадо́рцам[2]. На их судне я и уплыл. Со слезами на глазах, – вспоминал Рю, вздыхая. – Сглупили они жутко, конечно, – семь лет спустя. Выбивали свои порядковые числа на зданиях. Понятное дело, их прогнали.

– Откуда знаешь? – удивлённо спросил я.

– Сказал их толмач – Иза́ки Вилано́ва. Единственный, кто знал наш язык. Мы подружились. Он рассказывал обо всём, что сам слышал о Мэйнане. Любил нас очень, восхищался. Про Хорубану тоже от него узнал. Как и я, Изаки направлялся в Минолию. Его туда перевели. Вернее, в Дуко́ну[3].

– Это… их торговый город?

– Верно. Я провёл там около десяти лет. Держался Изаки. Ненависть коренных жителей к островитянам ещё не остыла. Меня сторонились, как чумы когда-то. Некоторые скоты бросались камнями. Не всегда попадали, но своё получали. Зубы летели градом.

– Сыночек… Унижать великого воина… Свиньи без чести!..

– Ничего другого ждать не приходилось. Кэрадорцы просто не обращали внимания. Но после утраты Ошимы на меня полетели косые взгляды. Их алчность у нас не преуспела и мало-помалу перетекала в злобу к мэйнанцам. Я был единственным, на ком они могли её выместить. Как итог, покушение.

Новость прозвучала, как гром среди ясного неба.

– С ними я разделался. Самое отвратительное, что в их рядах был мой так называемый друг. Его, конечно же, подначили. Может, угрожали. Но он прогнулся и поплатился жизнью.

– Ничтожество…

– Тем не менее, я сердечно благодарю его, – признался сын.

– Что? Как?

– Там я был чужаком, который никогда не смешается в толпе. Я плохо говорил по-минолийски и знал только родной язык. В свободное время толмач учил меня кэрадорскому и корсанскому. Приобретённые навыки пригодились.

– Ничего из этого не оправдывает им совершённого.

Вероломство требует соответствующей кары.

– Опыт с Изаки показал мне истину, которой я придерживаюсь по сей день. Если кому и доверять, то семье. А ещё лучше – себе одному. Самый лучший друг и даже кровный родственник могут обернуться врагами.

Рю помолчал, собираясь с мыслями.

– Ремесло заклинателей меня немного сближает с обществом. Печати делают подельников сговорчивее. Тот же Богарт. Кстати о нём...

– А то ты не знаешь? Твоё заклинание же не прошло до сих пор.

– Мне известно, что происходит в темнице и о чём он думает. Живёт не кисло, питается рисом, но много страдает душевно. Не суть. Почему ты оставил его в живых? Мне казалось, убьёшь сразу, как расколется...

– Этот идзин – невинная жертва обстоятельств. Тех, которые задал ему ты, – напомнил я. – Он не заслуживает смерти.

– Иного выхода не было, – равнодушно пожал плечами Рю. – Нужна была третья сторона, чтобы связаться с тобой. Использовал раз – и забыл. У ивентарцев не было никого, да и ценят они друг друга слишком. Никогда не бьют в лоб раньше времени. И если есть путь в обход, обязательно им воспользуются. Я тоже не мог.

– И он стоил смерти остальных?

– Естественно. Всё равно последствия нескоро вскроются, так что замысел был беспроигрышный. Война требует жертв. А она уже началась.

– Пожалуй. И всё же, его не за что убивать. Он и так пережил многое. Лучше сохранить жизнь. На худой конец, он ещё может быть полезен. Если нет, отпущу, как только будет безопасно.

– Излишне милосердно. Но разумно. Никогда не угадаешь наверняка.

– Решение уже принято. Лучше расскажи про своё колдовство.

– Потребовалась пара веков, чтобы освоить заклинательство в совершенстве. Во всяком случае, у меня есть предрасположенность…

– Где ты раздобыл пособия?

– В хранилище при дворе тэнно. В тот самый день, когда он утвердил бакуфу Коногава. Я нашёл их довольно полезными. И постигал это искусство ещё до изгнания. В Дукону прибыл уже со знанием дела.

– Разве ты не должен пользоваться ими всякий раз?

– Только в крайних случаях. Прежде всего я воин, а не волшебник.

– Хорошо. – Эти слова меня приятно тронули. – Куда ты подался потом?

– Сразу сел на судно корсанцев. Очень вовремя. Моя расправа не осталась без внимания властей. Меня объявили убийцей и вором. Небезосновательно, ведь пришлось обирать трупы. Известие не успело дойти до причала. Я мог закончить виселицей.

Кража у мертвеца – тоже кража. Так гласит и наш закон. Только в отношениях между людьми слишком много потаённых углов. Каждый законодательству не осветить.

– Попутчиков смущали кончики ушей, странная одежда, диковинные мечи, говор. Но плавание протекло без происшествий. Я добрался до Мала́ты[4], прибрежного города на родине корсанцев. Полуострове Пиретре́йском[5], который те делят с Кэрадором.

– Какие-то сложные названия…

– Для тебя они не должны иметь значения. Важность – в самом рассказе. Ты успеешь узнать поподробнее о странах за пределами островов. Главное – желание.

– Ты прав, мальчик мой. Продолжай, пожалуйста.

– Малата удивительна. Многолюдна и неоднозначна. Никогда не спит. В себе она несёт наследие жителей пустынь и самих пиретрейцев. Нищета растворяется в роскоши. У причалов останавливаются суда, наверное, всех народов на свете.

Рю закатил глаза, отвлечённый образами, что всплыли в сознании.

– Наверное, там очень красиво…

– Очень-очень. Я и не думал, что идзины так различаются по цвету. Белокожие, чернокожие, смуглые, серо-голубые[6]. Сравнительно наших волос краски их довольно строгие. Самые разные черты лица и телосложение. Пёстрая одежда с затейливой росписью. Невиданные украшения из золота и серебра с диковинными драгоценностями.

Сын промочил горло чаем.

– Я будто провалился в сон. Их страна похожа на нашу. Я говорю о народе. Это касается и остальных государств. И всё же, ты оказываешься в ином мире. Очень многое у них по-своему. Сами понятия о жизни разнятся. Мысли и вероисповедание – тоже.

– Разумеется, мы ведь не соприкасались напрямую. Так какую нишу ты там занял?

– Долгое время болтался без дела. Хотелось прочувствовать город. Зазывал посетителей в лавки. Работал в домах развлечений. Мне этого хватало. Мысли о свержении Коногава осели. Я искал себя в Большом Мире.

Его рот скривился в усмешке.

– Живой достопримечательностью я не стал. Но люди чувствовали себя неудобно, если я попадался на глаза. Особенно лет через двадцать-тридцать, когда их тела дрябли, а я оставался вечно молодым. Время там течёт быстрее, но меня это не касалось.

– Долго ты так жил?

– Не сказал бы. Всего три столетия. Было весело, но слишком долог наш путь на земле. Моё окружение вымирало целыми поколениями. А я оставался юн и свеж. И всё больше скучал, ведь обстановка почти не менялась. От уныния спасла война в Пиретрее. Так и начинается целая цепочка событий, изменивших мою жизнь…

– Поверить не могу… Ты воевал за идзинов?

– Что такого? Не понимаю твоего удивления. Быть наёмником – лучшее, на что я рассчитывал, как чужак. Судьба преступника – гнилой удел. Уж лучше так.

– Понимаю.

– Убийство для меня – целое искусство. Стихотворец без рук и языка сам прыгнет на меч. Харакири[7] ему милее в таком случае. А ставить под вопрос будущее я никогда не боялся. Не из-за чего было дорожить им.

Выглянуло йонгханьское солнце, наполнив залу светом.

– Тогда поговаривали, что Пиретрейское царство, единство кэрадорской и корсанской кровей, – это государство, над которым никогда не заходит солнце. Но я очутился на полуострове, когда оно начало распадаться по кускам.

– Почему?

– Торутийцы восстали, и все затрещало по швам. Во всех уголках земного шара мятежники нападали на опорные точки бывших хозяев, чем посеяли между ними раздор. Так длилось пятьсот лет. Царство раскололось в области сердца: кэрадорцев многое не устраивало. От него разрыв пошёл по телу государства.

– Уму непостижимо…

– Большой Мир во сто крат превосходит наши острова. В кармане у Пиретреи была половина света. Из войны я подчерпнул для себя много нового. Вспомнились былые мечты. Необузданная тяга к свободе. Её дух проникновенен…

– В смысле?

Сказания о Сэнгоку Дзидай шли сказанному вразрез.

– Из осколков царства рождаются новые страны с прорывными законами. Дорогой ценой, но необходимой! Новые тропы развития стоят всякой смерти, всякого пожара, всех зверств, что безумцы творят во время смуты. Я бы сказал, это естественно и необходимо. Люди выпускают пар и со спокойной душой встречают прекраснейший рассвет.

– Дикость какая! И ты бы позволил подобному случиться на родной земле?

– Нет. Но вспомни времена, которые застал ребенком. Сплошь и рядом такое было, если не хуже. Негласно. Я лишь говорю, к этому надо относиться, как к должному. С волками в овечьих шкурах можно и позже разобраться.

– Ладно-ладно, я понял.

– Тебя никто за язык не тянул, – строго напомнил сын. – Это не последнее восстание, в котором я участвовал. В грызню идзинских правителей я никогда не лез. Тем не менее, свою славу сыскал повсеместно. Из этого вытекало не только признание, но и преследования. Дальнейшие перевороты развивали мой собственный замысел. Как они строились и проводились. Основа мнений. Всё это наталкивало на занимательные мысли. Скоро мы применим их в Мэйнане…

– Сколько их было в общем счёте, переворотов?

– Давай посчитаем. Пиретрейская и Торутийская – на стороне Корсана. Добровольцем в Южном Гвириане[8] спустя шестьсот лет – за ивентарцев. Выучил энедийский. Все эти войны были проиграны – не те знамена выбирал. Но науку уяснил!

Рю не сдержался и рассмеялся, что было мочи. Я почти подпрыгнул от испуга. Его лицо скрыл мрак сумасшествия.

– Да уж… Вот. Из восстаний в Кельвинтии можно ещё выделить аштийское – я прошёл его от и до. На него и стараюсь равняться, с некоторыми поправками. Там я узнал вторую простую истину: рыба гниёт с головы. Соответственно, нужно отсечь её. Понимаешь, о чем я?

– Коногава Дзунпей.

– Нет, все Коногава. Но к ним ещё вернемся. После свержения царька в А́штии к власти пришёл человек великих взглядов – Фердинанд Бартрам[9]. Только представь, с самых низов – до правителя страны. Никого не напоминает? За ним я готов был последовать даже в холодные просторы Савлии[10]. И последовал. Мне выпала честь стать одним из его приближённых.

– Ты служил чужому государю?..

Я чуть не подавился лапшой – настолько был поражён.

– Лучше дослушай прежде, чем давиться!

– Прости, сынок, прости... – краснел и кашлял я.

– Его впечатлил мой опыт. Бартрам обещал помочь, если я дойду с ним до Андеи и Минолии. Если мы вернём А́нтику. Я согласился. Вместе мы завоевали большую часть Кельвинтии, побывали в пустынях Мусхи́на[11], в Новой Кира́не[12]. Но Са́влия – холодная и обширная – не пустила нас дальше. Когда войска пали, я покинул его. Подавленный и взбешённый, останавливать меня он не стал. Больше никто никому ничего не был должен.

– Ты бы вторгся в Мэйнан со знамёнами этого идзина?

– Мог бы. Только Фердинанд Ба́ртрам хотел всё и сразу. А возможностей и терпения не имел. Он старел, а самоуверенность росла. По меркам идзинов я мог ждать хоть целую вечность. Вообще, каждый Бартрам обречён на подобный исход, если не хуже.

– Он так и не завоевал мир, как я понимаю.

– Нет. Пытался ещё, но тщетно. Его свергли и прозвали зверем, принесшим народу лишь горе. Отчасти так. Люди быстро забывают тех, кого когда-то боготворили. И с такой же увлечённостью вывешивают их головы на всеобщее обозрение.

– Куда тебя занесла дорога потом?

– Я занялся тем, что умею лучше всего, – воевал. Крах Бартрама послужил цепной молнией, кинувшей в пасть пламени немало стран. Выбор остановился на Та́ру[13]. Позже я узнаю, что неспроста.

Хитрая улыбка озарила его лицо.

– Что ещё за Тару?

– Страна в Северном Гвириане, Большой Земле по левую сторону от нас. Некогда принадлежала злосчастной Пиретрее. Восстание там вспыхивали повсюду. Любопытный край. Особенно, если учесть нашу связь с ним.

Рю подмигнул мне:

– Не всё сразу.

– Ладно.

– Стольких людей убил за эти две тысячи лет – не счесть…

– А если примерно?..

– Наверное, в половину меньше, чем дней прожил, – бесстрастно заявил сын. – Всячески. Зачастую супротив понятий воинской чести. Но там наши правила не действуют, не забывай. Не было такого поколения, где я бы ни оставил кровавый след.

– Могу себе представить.

Если действительно никто из самураев не убил за жизнь столько же или больше, я не знал, гордиться Рю или трепетать.

– Я выбрал повстанцев. Тару отстояла свободу. Мне захотелось отдохнуть и обдумать всё. А ещё – найти способ вернуться. Тоска по родине участилась. Так или иначе, я решил остаться в тех краях ненадолго.

– Время протекло мирно?

Мой приём пищи закончился только сейчас.

– Меня почитали и смотрели, как на равного себе. Как на гражданина, поспособствовавшего рождению страны. Тем более, идзины в Тару проживают самые разные. А некоторые лишь отдаленно напоминают людей.

– Кто же они, если не люди?

– Наполовину такие. У них чётко прослеживается звериное начало – то или иное.

Рю смахнул пот со лба.

– Я не просил ничего, но получил всё, что нужно оседлому одиночке: землю, крышу над головой, урожайные поля, скот и средства для существования. Раньше я был почти бродягой и позабыл, каково это – иметь дом. Будто в тюрьму отправили.

Сын осушил чашку до дна.

– Тару сделала меня тем, кто я есть сейчас. Но дело немного в другом…

Золотые глаза блеснули в свете солнца.

– В чём же?

– В научном походе Рубе́на Касе́реса…

[1] Лаомянь – китайское блюдо. Лапша, обжаренная с мясом и овощами.

[2] Прообраз Кэрадора – Португалия.

[3] Прообраз Дуконы – Макао (Китай).

[4] Прообраз Малаты – Малага.

[5] Прообраз Пиретреи – Пиренейский полуостров (по большей части занимаем Испанией и Португалией).

[6] Под людьми с серо-голубой кожей подразумевается раса джиннов.

[7] Харакири – употребляемое в неформальной речи обозначение ритуального самоубийства посредством вспарывания живота, принятое в среде самураев. В формальной речи говорят «сэппуку».

[8] Прообраз революции в Южном Гвириане – Война за независимость США.

[9] Прообраз Фердинанда Бартрама – Наполеон I Бонапарт.

[10] Прообраз Савлии – Россия.

[11] Прообраз Мусхина – средиземноморское побережье Африки.

[12] Прообраз Новой Кираны – Италия.

[13] Прообраз Тару – Перу.

Часть третья. Мессия (3-3)

Глава одиннадцатая. За Пакунталом

Спустя один час

Я, Рю

– Кельвинтийцы в Гвириане уже три тысячи лет. Но там остаётся немало белых пятен. Мест, куда не ступала нога завоевателя…

– Разве времени не было достаточно, чтобы исследовать всё? – Урагами Хидео скрестил руки на груди. – Например, Мэйнан мы отбили у великанов за девять столетий. Постепенно оттеснили на юг. Там же истребили.

– Сравнивать – опрометчиво. До появления идзинов Гвириан принадлежал зверолюдам. Они жили племенами. Кочевали от моря до моря. Были мало развиты – даже колеса не изобрели! – и брали от угодий только пищу, шкуры и камень. Природные богатства прибирать к рукам было некому.

– Значит, переселенцы видели в новых пространствах источник дохода?

– Да. У них долгое время не имелось самосознания, которое бы определяло Гвириан домом. Если они воевали, то ради безопасности и расширения границ. Народ возжелал независимости гораздо позже. Только потом он решил досконально изучить облюбованные края. Одним из первопроходцев был Рубен Касерес.

– А что тебя с ним свело?

– Ученый на то и ученый, что не глупец. Он ясно понимал, на его пути наверняка возникнет опасность. Так просто не спасёшься от топора дикаря и зубов хищных животных. Рубен Касерес нуждался в людях, способных использовать оружие действенно. В Тару хватало таких.

– И в первую очередь он наведался к тебе…

– Конечно! – отозвался я, смеясь. – Прямиком из столицы. Он впопыхах изложил суть. Чуть ли не умолял возглавить сопровождение. Обещал немалые деньги. Мое имя вписали бы в летописи. Опять. Вдобавок я уже долго вкушал плоды победы. Их сладость напоминала яд. Поэтому дал согласие.

– Куда вы направились?

– От побережья – в горы Пакунтал. Предполагалось дойти до самой границы Барзы[1], бывших владений Кэрадора. Нанести на чидзу[2] Тару новые обозначения. Узнать, кто там живёт, можно ли вести мирное сосуществование. Там стояло вечное лето, поэтому стоило ждать дикарей и неизвестных плотоядных тварей.

Я покрутил фарфоровое блюдо на столе. Аккуратно, чтобы не рассыпать манго.

– Такая вылазка обещала быть тяжкой. Когда мы поднялись в горы, нас встретили первые потери. Отряд выдвинулся под осень. Мы надеялись пересечь Пакунтал до выпадения снега на вершинах. Но год выдался слишком холодный. В горах на нас обрушились морозы. Тогда путешественников настигли несчастья, подорвавшие настрой.

– Дело не только в снегопадах, да?

– Бураны служили первопричиной. Люди срывались с обрывов и мёрзли. Околевали насмерть. Застывшие трупы по утру не каждый выносил. Тела оставляли, где лежали. Я видал вещи похуже, а вот другие… Часть отряда охватывал страх. Они наотрез отказывались идти дальше, требовали вернуться. Будто бы это всё изменило. В конце концов, если бы нам удалось провести работы за Пакунталом, обратный путь бы выдался нелегче. Эта мысль не давала трусам покоя. Особенно тем, кто был при оружии…

– Как же вы разрешили разрозненность?

– Рубен Касерес был сам по себе кроток. Он ещё долго бы терпел склоки. Пока ему не вышло бы боком. Но лично я устал. И предложил недовольным отправиться назад только с собственными припасами. Такой выбор их не устраивал. Им взбрело в голову поубивать остальных и уже тогда со всей пищей и вещами уйти.

– Чем всё кончилось?

– Не в их пользу. Поэтому никто в Тару не слыхал красивых сказок об учёных, нещадно убитых самой природой. Кто-то был застрелен и среди верных Касересу таруанцев, но в большинстве своём белый наст укрыл останки предателей. Не прошло и половины месяца, как большая часть отряда костьми легла. В низины опустилось шестнадцать человек, а было тридцать девять.

Я прервал повествование, чтобы передохнуть.

– Потасканные, изнурённые и подавленные, мы пережили морозы, чтобы провалиться в настоящее пекло – жар спадал только вечером. После гор таруанцы были сами не свои. Но поход продолжался.

– У вас хоть нашлось время, чтобы забыть пережитое?

– Можно сказать и так. Попеременно с новыми трудностями. Вечером на привале. За сбором сладких плодов, когда мы нашли дармовую рощу, и разделыванием звериных туш. В тех краях живут особые, пёстрые животные. Нигде на земле я не встречал таких. Мясо на вкус бесподобно. Но смысл тебе их описывать невелик.

Урагами Хидео поднял глаза к потолку и попытался вообразить их. Его фантазии не хватало представить себе динозавров. Живых там, за Пакунталом, когда как в остальном мире палеонтологи находят лишь их окаменелые кости.

– Ближайший месяц мы не встречали преград и отвлеклись за полевыми работами. Так не могло продолжаться вечно. Благоприятная природа не была совсем уж безлюдна.

– В тех местах тоже обитали зверолюды?

– Именно. Но таких я никогда не видел. – Я вспоминал кошмарных существ из джунглей, что скрывались в потёмках и долго вели за нами слежку. – Эти создания – промежуточное звено между млекопитающими или птицами… и людьми. Схожий рост, способность мыслить и говорить, общинный строй общества. Наполовину человек, наполовину кошка, волк, орёл и так далее. Их кровь совместима с любой человеческой. Но последняя подавляет первую, оставляя некоторые особенные черты…

– Чем те отличались?

– Сплетение человека и ящерицы. Обтянутые разноцветной чешуёй, с вытянутыми зубастыми мордами, продолговатыми хвостами и когтистыми лапами. Я не знаю, что за боги, и боги ли вообще, породили таких тварей, но они существуют. По развитию они не отличаются от других зверолюдов, которым достался Гвириан от более древней расы…

– Кого-кого?

Даймё Фурано не уловил намёка. Но раньше времени акцентировать внимание на этом я не собирался и проигнорировал вопрос.

– Ящеры сопутствовали нам всюду – старались изучить, своим умом додумать, кто мы. Наш отряд был первыми чужаками, которые вторглись к ним за тысячи лет.

– Неужели они никогда не забирались за горы?

– Пресмыкающиеся холоднокровны. Соответственно, в ледяной вышине Пакунтала их ждала только смерть. Присутствие ящеров мои люди заметили поздно. О том, что они здесь, возвещали их трескучие голоса в ночи – тарабарщина, принятая за стрёкот сэми или других насекомых. Они не зажигали огней, раз прекрасно обходились во мраке без них, а днём сливались с листвой.

– Но когда же вы с ними встретились?

– Спустя полтора месяца в дикой природе. Наш отряд зашёл уже далеко. Стали пропадать учёные – никто не мог предотвратить похищений. Исчезали и днём, и ночью, что бы ни предпринималось. Их искали, но от бедолаг оставались только объедки во рванье. Всегда одно и то же – выедены внутренности. С костей содрано всё мясо. Оставался нетронутым только участок от кишечника до паха. Содержимое сумок растаскивали. Казалось, за нами по пятам следовало какое-то чудовище. Отчасти так.

– Им что, понравилась человечина?

– Не всё так просто. Прежде всего они хотели донести, что нам не рады. Обыкновенное поведение для разумных существ. И, как у всякого создания, их терпение лопнуло. Подливало масла в огонь то, что Рубен Касерес не желал отступить. Бледнел от увиденного, но продолжал. Он считал, после всех потерь бежать было бы ошибкой. Поэтому гнал нас к границе. Первопроходец не думал о том, что однажды и его, быть может, не досчитаются по утру. Для него было главным завершить работу. Наёмники пребывали в отчаянии. Положение казалось безвыходным, так что они слушались и держались вместе. А я просто ждал, когда твари сами покажутся. Думал, справлюсь. Налет произошел ночью…

– Я не могу поверить в то, что ты говоришь! Рю! – в ужасе шептал отец.

Ничего такого в его жизни не могло и произойти.

– Тем не менее, это правда. Когда зверолюды напали, от отряда осталось девять человек: я, сам Касерес, двое учёных и пятеро стрелков. На закате мы устроили привал, поставили в дозор пару часовых и исследователя. Остальные легли и ждали своей смены. Но никто больше не мог провалиться в сладкий сон. Люди скорее падали в обморок от бессилия. Я тоже бодрствовал. Было такое чувство, что в эту ночь всё и решится: стрёкот за шатром стал злее. Опасения спасли мне жизнь. Или вопль одного из дозорных… Кто теперь скажет наверняка?

От воспоминаний зачесался висок, и я принялся скрести по нему ногтями, недовольно хмурясь и почти рыча. Мне не хотелось возвращаться в ту проклятую сельву даже в мыслях.

– Выстрелы рассекали ночную густоту. Дремавшие вскочили со спальников. Никто не понимал, что происходит. Но когда ширма открылась, дозорные уже были мертвы. Их терзали твари, потерявшие всякий страх. Им надоело бить по одному и брать измором, вот и показались. Уродливые, первобытные нелюди…

– Вам удалось отбиться?..

– Ну, как сказать! Стрелки мигом прикончили тех, что поедали трупы. Но во мраке, среди деревьев и в кустах скрывались десятки, если не сотни мерзких дикарей. Умертвить шестерых выживших для них было раз плюнуть. Тем более что мы расположились на открытой поляне, а огонь костра выдавал местоположение каждого.

– Уму непостижимо!..

И правда, нас ждала только смерть. Сам я чудом уцелел.

– Лес вокруг дрожал от многообразия их голосов, криков, воплей и рыков. Ходил ходуном. Колдовство никак не могло мне помочь. Нет такого заклинания, которое бы озарило тьму дневным светом. От которого бы ящеры попадали с деревьев замертво. Только тело помогло сохранить в себе душу. Вооружился катанами и слушал воздух. В меня летели стрелы, иглы, копья, каменные топоры и булыжники, но я отбивал всё. Впоследствии я благодарил судьбу, что был воспитан в суровых условиях. Иначе я больше никогда не увидел бы рассвет…

– Невероятно!.. Просто невероятно!..

– Товарищам повезло меньше. Проводники чувств и ружья не уберегли их должным образом. Они стреляли во тьму, как в молоко. А получали в ответ копьём в горло или иглой из духовой трубки в глаз. Один охранник зарылся в постельное белье, там же и застрелился. Неудивительно, что Касерес и другой учёный сошли с ума. Не каждый подготовленный человек бы выдержал! Я кричал им остановиться, но они рванули в ночь, прямо в лапы к зверолюдам. Сквозь стрёкот проскальзывали стоны, чавканье голодных пастей, а в темноте метались очертания подбрасываемых внутренностей. Я остался один, и лес смеялся надо мной.

– Что же было дальше?..

Я бросил на него осудительный взгляд. Его исступление пошло на убыль. Мне нужна была передышка. Но отец не понимал. Эмпат из него никудышный.

– Дикари набросились целой оравой, как саранча: мужчины, женщины и дети. Сознание потухло. Последние силы уходили на телодвижения. Я вроде и осознавал происходящее, а вроде и нет, и едва ли собой управлял. Перед лицом проносились их морды и первобытное оружие. Создалась возня. Плясали мечи. Кровь ящеров брызгала во все стороны. Я сносил головы, срубал конечности. Лес потонул в этом шуме. Землю устилали новые трупы, но зверолюды не унимались и бездумно наступали. Тело испещрили мелкие порезы. Иной раз приходилось кружиться, как вихрь, когда бросались несколько тварей в раз. Кто-то даже положил меня на обе лопатки, но принял грудью печать, разорвавшую его на куски. Меня облило красным с ног до головы. Сколько бы я ни загубил в ту ночь зверолюдов, считать их что тогда, что потом смысла не имело.

Взгляд Урагами Хидео потупился. Он опустил лицо к груди.

– Не знаю, отступили остатки дикарей, либо же я отбил волну полностью… Но ещё до первых лучей солнца всё кончилось. Впредь никто не нападал. По земле ползали выжившие. Пытались найти недостающие конечности и бормотали одно и то же, хотя их речь трудно выделить в точные слова. Я бездумно бродил и добивал их. Точными ударами пробивал черепа. Умирать они не боялись, что странно. Не знаю, почему. Свежие раны сочились, мозг закипал от усталости, а душа – тлела от отчаяния. Я не дал им убить себя, но казалось, жизнь уже кончена, цепляться за неё больше незачем.

Глубокий вдох прокатился по лёгким.

– Сынок…

– Над лесом взошло солнце. Листву и землю залило багрянцем. Кровь, пропитывавшая почву, искрилась, как море в ясный полдень. Я не выдержал. Закричал из последних сил – дико, подобно раненому, загнанному в тупик зверю. Таковым я и являлся. Игры со смертью не прошли даром: хотелось спать, есть, пить, если не вовсе решиться на харакири и покончить со всем. Что бы мной ни двигало, я тогда оставил. Хотелось умереть. Очень, очень хотелось умереть. Но внутренний голос, покуда оставалась железная воля, отговаривал от отчаянных поступков. Побуждал бороться до самого конца, чего бы это ни стоило. Позже выяснится, не зря. Один-одинёшенек в мире, где я вновь был чужим, где во мне видели врага, без возможности быстро вернуться к побережью я пошел, куда глядят глаза. Последний час в сознании исчерпался. Ноги подкосило. Я растянулся в густой траве и упал в забытье…

[1] Прообраз Барзы – Бразилия.

[2] Чидзу – «карта» (с яп.).