Текст книги "Ома Дзидай (СИ)"

Автор книги: Андрей Коробов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Ёкай в очередной раз победоносно обдал Великаньи Дубы оглушительным рёвом.

Меня начало тошнить после сотрясения. Встать и продолжать схватку я не могла.

Старания оказались напрасны, что подавило мой боевой дух.

Чудовище медленно приближалось ко мне. У меня оставался только кайкэн. Но я смотрела правде в глаза: этим кинжалом – только в зубах у ёкая ковыряться.

Делать отныне что-либо – просто отсрочка неизбежного.

Я продолжала лежать, тяжело дыша и наблюдая, как ёкай тянется навстречу.

Так я и должна была умереть. Куноити, напрасно ввязавшаяся в противостояние Рю и Коногава. Допустившая с лёгкой руки гибель отца. Павшая в борьбе с ёкаем за человека, который без спроса забрал её судьбу себе… Но что-то пошло не так.

Кто-то кричал. Чьи-то незнакомые голоса. Рассудок помутился, и я мало понимала слова. Только одно, простое, но непонятное, стоявшее особняком, удалось разобрать:

– Ацурами!..

Подул красный ветер, и я вдохнула этот сухой жар.

Ёкай уже готов был распороть мне когтями грудь, как вдруг из-за его спины показалось второе чудовище, схватившее тварь сзади.

Смотря на них, я не могла определиться, какая выглядит более мерзко. Но та, что уничтожила охрану Дзунпея, взвизгнула в ужасе перед появившейся внезапно.

Зверь схватил ёкая за подбородок и вполне понятным языком сказал:

– Тише-тише, Нагиса. Нечего кидаться на сестрёнку…

[1] Кагинава – приспособление шиноби для лазания по скалам и стенам.

[2] Пищаль (у ниндзя) – огнестрельное оружие скрытого ношения.

[3] Кунай – японский кинжал для метания и ближнего боя.

Часть восьмая. Конец Прекрасной Эпохи (8-3)

Глава тридцать первая. Тигры Урагами

Я, Фудо

Всё шло согласно замыслу.

Потерпев поражение, Садара сдержал слово. Довольный болью, он испытал ужас перед Рю и поклялся в верности.

Приставания прекратились. Остались только похотливые взгляды украдкой. И то ладно. Поставь кумитё искушение выше общего дела, хорошо бы это не кончилось.

Десять дней он путешествовал по хану и отбирал лучших для вылазки в Ому. Остальных – отправил в Масуду. Мешкать позволяло время.

Наше войско составляло порядка четырёхсот якудза. Первая волна поскакала в столицу под видом сельских торговцев. Мелкими отрядами следом двинулись остальные. И мы в том числе – три странствующих ронина.

Местом встречи назначили самую злачную часть Омы, где плотным рядом сосредоточились юкаку и постоялые дворы.

Нам повезло: никто не ждал, что Урагами готовят переворот.

Пока подтягивались остатки войска, Садара встретился с главой местного борёкудана. Они давно водили дружбу. Их оябу́н отказался участвовать прямо – причин воевать у него не нашлось. Но в преимущества смены власти он легко поверил.

Оябун[1] согласился помочь за соответствующую плату. Мы получили в долг необходимые луки, ружья и взрывчатые шашки.

Впоследствии занимались отработкой слаженного вторжения в бакуфу, чего не удавалось никому ранее. Садара и Рю, не раз бывавшие на войне, долго спорили, какой путь избрать лучше.

Лично мне больше хотелось поговорить с отцом о нас с ним, с Юки. Но брат запретил даже думать про это. Рю считал, малейший сдвиг от замысла мог всё испортить.

Провал произошёл независимо от нас. Ушей гокудо поздно коснулись слухи, что Собрание Даймё переносят.

Мгновенно ответить мы не сумели. Последние бойцы явились только к вечеру после созыва. Иностранцы ожидались в заливе на рассвете.

Меня безнадёжно пытались привести в чувства, но я продолжал рвать и метать. Мы с Рю разделяли чувство вины перед отцом. Тем не менее, брат сохранял полное спокойствие. Он не отрицал действительность и верил, что всё разрешится.

Глава восстания предпочёл действовать в дальнейшем, исходя сугубо из положения вещей в Оме. Не высовываться излишне, раз город прочёсывали Коногава.

Известие о казни даймё Фурано в Великаньих Дубах упростило наши тяготы. Якудза не пришлось прорываться в замок, битком набитый самураями сёгуна.

Уже на возвышенности мы могли спокойно перебить стражу и спасти отца. И донести до знати правду Урагами. Свергнуть Дзунпея.

Так мы и поступили. Но, повторюсь, не всё прошло гладко…

***

Лазутчики неусыпно следили, как сёгун и его сын выехали с всадниками на восток. Народ, готовящийся к празднику, кричал им вслед, славя род Коногава.

Я увидел в этом отличную возможность умертвить обоих. Но Рю строго-настрого наказал ждать и не покупаться на заманчивость таких мыслей.

Дело не только в Дзунпее, а в общественном сознании. Если б он умер от третьих лиц на улицах в годовщину основания столицы, предстал бы мучеником в глазах народа.

Такой чести мучитель Мэйнана не был достоин. Его место занял бы кто похуже. Требовалось уличить сёгуна в преступлениях. Прилюдно стереть его доброе имя. Породить новый, правильный взгляд общества на вещи.

К Великаньим Дубам подтягивались даймё и свита кугэ, слепо бредущая за тэнно. Для нас эти поползновения говорили о том, что казни быть.

Затем сам владыка Фурано выехал из бакуфу. Окружённый воинами сёгуна, он, измождённый и побитый, сидел в клетке.

Узнав об этом, я вышел из себя опять. Рвался вперед, воинственно крича и не желая мириться с унижением, через которое заставили пройти Урагами.

Рю в который раз остановил меня от необдуманных порывов мести. Он решил, что спасать отца было рано, хотя нам такое и было под силу.

В противовес брат выдвинул одно внушительное «но»: суматоха сыграет на руку сёгуну. Только терпение упасло бы нас от поражения. Его слова охладили мой пыл.

Якудза получили приказ собраться и выдвинуться к храму смерти. Через полчаса они уже заняли крыши домов у Великаньих Дубов.

Я, Рю и Садара пошли к крупному отряду, вставшему у подножья заставой.

Брат двигался впереди меня и кумитё – уверенно, едва ли видя перед собой врага. Руки, сжатые в кулаки, качались из стороны в сторону. Он и не думал обнажить оружие.

Воины Коногава недоумевали. Их настолько возмутило наше появление, что они не удосужились взглянуть вверх.

Затаившись, якудза готовились устроить ливень из пуль, железных осколков и стрел. Рю оставалось только отдать приказ.

Начальник заставы, грубо голося, напоминал, что нам запрещено здесь находиться. Он уже выхватил катану, встретив пренебрежение и чуя неладное.

Рю ответил задорной ухмылкой. Он остановился. Поднял над собой руку и, распрямив кулак, резко вытянул ладонь в сторону противника – дал волю стали и огню.

Приспешники сёгуна заметили якудза только тогда, когда начался обстрел. Было поздно предпринимать что-либо.

Пули пробивали доспехи, заставляя плоть плеваться кровавыми сгустками. Укоренялись внутри тел, втягивая за собой погибель.

Шашки лопались в клочья, сея пламя и вздымая пыль. Железные осколки впивались в растерянных асигару от ног до боков.

Отравленные стрелы точечно входили в броню. Наконечники добирались до внутренностей и вызывали обильное кровотечение наряду с заражением. Выбивали глаза. Проникали в мозг. Бросали наземь тело за телом.

Под градом валились и люди, и ржущие кони, встречая смерть без сопротивления. Бойцы сработали чисто и быстро. Заставу смело́, как не бывало.

Похвалив якудза, кумитё призвал их к себе. Стрелки резво сползали с крыш и вставали за нашими спинами, готовые сражаться за новый Мэйнан дальше.

Времени на воодушевляющие речи у нас не было, бойцы в них и не нуждались. Высвободив Лунный Клинок, Рю просто указал острием катаны на Великаньи Дубы.

Все всё поняли без лишних слов и послушно двинулись вперед.

От Коногава Дзунпея нас отделяли три тысячи шагов вверх. На полпути легкий ход перешёл в стремительный бег, а руки – схватились за оружие, когда из храма смерти донеслись странные звуки.

Вопли мучительно умирающих людей, заглушаемые нечленораздельным звериным рокотом, которому позавидовал сам Малиновый Оскал…

***

Меня не покидали размышления о том, что могло происходить наверху. Предположения отпали сами собой, как я поравнялся с низами исполинских деревьев.

Куда ни глядел, замечал подсказки. Большинство из них… на полу валялись.

Десятки тел утопали в крови. Изувеченные и изуродованные, узнаваемые только по позолоченным доспехам рода Коногава и мешковатым одеяниям шиноби.

Я заметил существо, которое Рю некогда показал мне посредством знака. Именно оно было ответственно за эти жестокие смерти. Чудовище как раз склонилось над последней жертвой, намереваясь забрать и ее жизнь тоже.

Перепуганные до волос дыбом даймё и кугэ тыкали в якудза пальцем, как детвора:

– Эй, поглядите туда!

– Подкрепление?

– Что здесь делает полукровка-они?.. Погодите, якудза?

– Здесь? Почему?..

После всего увиденного им явно хотелось отвлечься, даже если это сеяло смятения.

Какой-то кугэ, отбросив прочь предрассудки, воззвал к нам:

– Умоляю, убейте уже эту тварь!.. Спасите нас!..

Гокудо Дзиротё-гуми теснили толпу. Дзунпей стоял, как истукан, ничего не предпринимая. Это был худший день в его жизни.

На знать я внимания не обращал. Заострил взгляд на существе, не поддающемся должному описанию, и зеленоволосой куноити, которую то вот-вот убьёт.

Старший брат и кумитё тоже следили за Нагисой и Мидори. Лишь я мог положить конец бессмысленной борьбе брата и сестры.

Не одёрни меня Рю за рукав, потрёпанная куноити бы поднялась на загнутых когтях оборотня. Придя в себя, я воззвал к Малиновому Оскалу.

При виде него народ завопил: только исчадья преисподней им не хватало. Мой спутник живо усмирил Нагису.

Оборотень отчаянно верещал, но Ацурами успокоил его. Когда я подошёл к младшему брату, он притих, доверившись мне.

На площадке стало безопасно. Садара бросился к Мидори. Она была на грани потери сознания. Кумитё взял её тихонько на руки и понёс к Рю. Старший брат стоял, скрестив руки, и ждал, когда суета разрешится.

– Что с ней? – бесстрастно полюбопытствовал он.

– Голову ушибла. Вот-вот отключится, – обеспокоенно бормотал сэнсэй. – Не смертельно.

– Хорошо, если так.

– Рю? – предположила куноити.

Тот кивнул.

Его рука коснулась её шеи. Ладонь оставила синий знак – искренность.

– За нас или против нас, Мидори?

Пальцы его спустились ниже, к ключице, куда он поставил бы новую печать – смертельную, если б сестра дала неправильный ответ.

– За…

Сестру подташнивало, иначе она была бы поразговорчивее. Сказывалась слабость. Глаза её закрывались в беспамятстве.

Я вздохнул с облегчением, подслушав разговор краем уха, и обратился к оборотню:

– Ты помнишь меня, Нагиса? Это я, Фудо. Брат твой.

Он был ещё совсем крошкой, когда меня сослали в Отобе. Слёзы стекали по пухлым щёчкам. Нагиса махал ручкой вслед, не понимая, что я сделал не так. Он подозревал, что его брат не вернётся домой никогда.

Минуло немало зим. Внешне я не изменился совсем, разве что в росте. То ли дело малыш Нагиса. Стал совершенно другим человеком.

Покровы чудовища затрещали и начали лопаться, обращаясь в пыль. Ацурами брезгливо отряхнул лапы.

На кровавый пол упала юная, нагая синеволосая девочка – оболочка, принятая Нагисой за единственно истинную, его любимую. Она громко и горько заплакала, будто новорожденный.

– В чём дело, сестрёнка?

Это глубоко раненое жизнью дитя любило, когда его женское самоощущение учитывали. Я сорвал с себя дорожную накидку и прикрыл наготу Нагисы, помогая встать.

– Па-а-па! Па-а-па! – без конца ревела девочка, всхлипывая.

– Тс-с-с, что такое? Что с папой? – шептал я.

Нагиса обняла меня, утыкаясь лицом в грудь.

Она увидела перед собой защитника и утешителя.

Тогда я ещё не знал, насколько мы сблизимся.

Одежда мокла от её слёз. Я повёл новоявленную сестру к остальным.

Семье лучше держаться вместе…

– Отец мёртв, – мрачно объявил Рю.

Щека Мидори сияла золотым светом, вырисовывая знание. Когда брат изъял все воспоминания, печать потухла.

– Мы опоздали. Он… всё-таки убил себя. Нагиса оборотилась Горо. Дзунпей не знал этого и заставил её выступить кайсяку. Она отрубила отцу голову. Его сбросили в трупную яму. – Скривив губы в ненависти, он ткнул в чернеющую дыру посередине пола. – Убийство отца стало ударом для Нагисы. Итоги ты сам видишь, Фудо…

– Хидео-сама… – тихо проронил кумитё.

Он не был Урагами, но потерял бывшего господина и друга. Тоже утрата.

Я еле стерпел, чтобы не выхватить Солнечный Клинок и не броситься на сёгуна, плюнув на всё.

Кто, как не Коногава Дзунпей, повинен во всем случившемся? Кто?! Кто?..

– Ох уж это семейное горе – зарисовка стара, как мир! – язвительно заговорил кто-то поодаль. – Я почти плачу!..

[1] Оябун – другое наименование босса якудза.

Часть восьмая. Конец Прекрасной Эпохи (8-4)

Глава тридцать вторая. Вопль Нэцурасу[1]

Все уставились на Дзунпея. Даймё и кугэ провожали его взглядом, не роняя ни слова. Здесь и сейчас они значили не больше, чем зрители в кабуки.

Урагами и наши союзники встречали сёгуна сухо и осторожно. Никто не знал, что он может выкинуть. Позади трусливо жался дёрганый тэнно Иошинори, но делал вид, будто его тут нет вообще.

Владыка бакуфу остался один. Некому было его защищать. И подмоги ждать неоткуда. Но он по-прежнему держался храбро и властно. Как если бы Дзунпей сохранил уверенность в своей неприкосновенности.

– Кто же тут у нас? Кто эти безумцы? Стервятники, возжелавшие свергнуть меня?

Владыка Омы остановился в десяти шагах от нас. Прищурив глаза, он всмотрелся в лицо каждого Урагами. Вниманием не обделил и Садару.

Во взгляде читались презрение, разочарование и ненависть. Мы отвечали тем же, покуда причин имелось даже больше.

– Предатели! Все как один – предатели! – подытожил он.

В толпе назрели споры шёпотом. Они тонули в пылком потоке сознания вещателя.

– Запомните их лица, господа! Урагами намереваются погубить Мэйнан!

Он пустился в словесные нападки.

– Гонимый смутьян. Спустя столько лет опять мозолишь глаза. Я прекрасно помню тебя. Как такого самоуверенного хлыща-самохвала забудешь! Так и думал, что вернёшься, наглый поганец. Что ж ты не сдох-то на Большой Земле?.. – со старческим укором воззвал он к Рю, поглаживая усы-змейки. – Должен ведь был…

Сравнительно остальных старик отнёсся к нему нежно. Брату не понравилось, что его отчитали, как мальчишку. Но слова Дзунпея позабавили. Он надменно улыбнулся. Ему не терпелось выбить из сёгуна всю спесь.

Владыка бакуфу сосредоточил внимание на мне. Его привлёк мой горбатый спутник, который стоял по-обезьяньи рядом. Дзунпей вздрогнул и быстро упрятал страх за наигранным возбуждением.

– Вот так-так! Неужто ты, сопляк, – перевоплощение Осаму? Этот ручной зверёк говорит за тебя сам.

Он презрительно ткнул пальцем в Ацурами, раздражённо облизывающего зубы языком. Толпа охнула, поняв, о ком идёт речь.

Я чувствовал озлобленность Малинового Оскала. К прежнему хозяину он был привязан не меньше. Мы с трудом сдерживались не превратить сёгуна в кучку пепла.

– Тело Опального Тэнно давно пожрала земля. Но душа всё не может смириться. И вот ты здесь. Тоже сын Хидео? Никчёмный отпрыск никчёмного даймё. Мне жаль тебя. Твоя жизнь и твоё тело не принадлежат тебе полноправно. Ты лишь сосуд для мечущейся душонки. Жалкая пустышка.

Стало… досадно, в каком свете меня выставлял этот напыщенный индюк-самодержец. С другой стороны, я пришёл к выводу, что он уже признал своё поражение. Просто хотел защитить свою честь напоследок. Но я ошибся.

– По жилам Урагами течёт чрезмерно дурная кровь! Она проклята, осквернена идзинской! Ваши помыслы чужды нашим! Иначе как объяснить вашу тягу к иностранцам? Как объяснить существование этой богомерзкой образины из чужих сказаний?

Старик ссылался на Нагису.

– Сколько ни береги священную землю, грязь извне въелась всё равно! Эта тварь не знает жалости к нашему народу! Она сожрала моего сына, оставила сотню семей без родителей, детей и супругов!

Заплаканная, сестрёнка отлипла от меня и злобно поглядела на сёгуна. Опустив глаза, она вновь уткнулась носом мне в грудь и засопела. Нагиса прижалась ещё крепче и тихонько захныкала опять.

– Но и сам я хорош. Слишком добродушен! Пригрел змею на груди, называется. Взял под своё крыло выродка, который предал и меня, и государство. Что за сброд!..

Он всплеснул руками. Народ загудел, будто мясные мухи над трупом. Они подхватили смутные сомнения, навеянные Дзунпеем. Оглядывая толпу, я наталкивался на косые взгляды. В нас разглядели тех, кем мы не являлись полностью.

Мидори оставалась слаба и ответить не могла. Оно и к лучшему. Обвинения нужны были ей меньше всего.

– Это касается и тебя, отродье они. Я наслышан, теневой даймё Масуды. Полукровка, да ещё и якудза. Ты не просто позор Мэйнана, а жадная огромная пиявка на теле страны. Мусор, – окрестил кумитё сёгун, смеясь и залихватски проезжая по чувствам личности, свою кровь не выбиравшей.

Этими нападками Дзунпей хотел вынудить нас напасть в открытую, выставляя в невыгодном свете. У него могло получиться, но не за тем мы пришли.

Садара лишь усмехнулся, сверкнув продолговатым белоснежным клыком. Ничего нового и уничижительного ему не сказали.

Толпа с радостью подхватила настроение сёгуна, хуля нас с завидной живостью. В порицании белых ворон обыкновенные всегда едины. Но здесь умами чёрных правила самая белая относительно всех нас. Рю был призван доказать это.

– Все вы друг друга стоите. Сборище отбросов. Вы считаете, вам удастся присвоить себе эту славную страну? Да не той вы породы!

– Долой дурную кровь!

– Смерть Урагами!

– Катись обратно в Дзигоку, сын они!

Даймё и кугэ казались такими… легко ведомыми и бесхребетными. Податливыми, как деревья, – куда дует ветер, туда их и клонит. Вскоре они подтвердят моё мнение.

Рю лишь хихикал, любуясь, как знать резко уподобилась животным. Он называл это явление всеобщим бессознательным, тонко понимая человеческий разум.

Я призадумался, стоит ли вообще стараться, чтобы освободить этот забитый народ от гнёта Коногава. Ведь он жил по давно протянутой струнке и едва ли готов был открыться новому.

Старший брат ни за что бы не согласился со мной. Он готов был плюнуть на невежественную брань и идти до конца.

– Надеюсь, ты всё сказал, что хотел! – перекрикивая бездумную толпу, бросил Рю сёгуну, как равному. Холодность сменилась злорадством.

Дзунпея ошеломило поведение ссыльного ронина. Но чего-то другого ему от нас ждать не стоило. Сёгуну стало любопытно. Он призвал толпу притихнуть. Когда голоса смолкли, произнёс:

– Тебе и вправду есть, что сказать? Ну, так говори, не стесняйся! Пусть это будет твоим последним словом перед смертью…

Коногава качнул головой в сторону братской могилы предателей. Проигравшего ждала именно она.

– Думаю, нам всем хочется знать, какая муха тебя укусила, – продолжил сёгун, отшучиваясь. – Не просто же так ты вернулся, а твоя поганая семейка метит мне на замену. Помни только, что за всякую сволоту народ не пошевелит и пальцем.

В ответ Рю рассмеялся и отрицательно покачал головой. Коногава Дзунпей неправильно понял его замысел.

Брат сделал звучный шаг вперёд, повернулся к толпе и начал:

– Достопочтенная знать! Я здесь, чтобы рассказать вам правду…

***

Рю не лгал. Он представил на всеобщее обозрение свою жизнь в ссылке.

Мы с Садарой её уже слышали. Большее любопытство у нас вызывало отношение толпы. Поначалу люди потешались и оскорблялись, что он не помер там, а был остроухой мартышкой среди идзинов.

Но потом рассказ Рю зашёл о похождениях в старинном городе Предтечей. Он перечил летописям, пусть и дополнял их прекрасно, разъясняя правдоподобно.

Его правда расколола общественное мнение. Знать разделилась на три противоборствующих лагеря. Толпа если не отрицала Первородных и давно позабытое, то высказывалась за, либо придерживалась против.

–У меня есть кое-что. Вы можете сами убедиться в моей искренности.

Он достал священный предмет, дошедший до наших дней из глубокой древности.

Последний гвоздь в крышке гроба сомнений. Наследие Первородных. Поведав, какую кладезь мощи и знаний то собой представляет, он надел на себя личину.

– Быть того не может! Колдовство!

– Она не имеет и малейшего отношения к нам! В ней сила первобытной тьмы! – отрицал Дзунпей, но не отрывал глаз от мрачной красоты чёрного алмаза.

– Прошу, пусть никто не принизит достоинств этой находки и отнесётся с почтением к прошлому. Пусть каждый отдаст дань уважения предкам и нашим богам – Первородным богам, – спокойно отвечал им Рю возвышенным голосом, который вселял свет надежды даже в самое чёрное сердце.

Люди таяли под благодатным и пленительным влиянием Наследия Первородных. К Дзунпею, защищённому не только доспехами осязаемыми, но и духовными, это не имело отношения.

Сил у сёгуна не оставалось прикрываться напускным самообладанием, как и убеждать людей во лжи Урагами. Он посинел, понимая, что его судно идёт ко дну. Но ничего в сущности владыка бакуфу поделать не мог. Пока что.

Людям трудно было верить глазам и ушам, но… они уверовали. Поддержка знати укрепила Рю: было видно по выступившим на чёрном алмазе прожилкам золотого цвета.

Чувствуя прилив божественной мощи, он расправил плечи и продолжил менять погоду вокруг. Он никогда не скрывал, что личина определённым образом действует на людей в угоду носителю.

Подобные ходы казались мне бесчестными, но Рю лишь пожимал плечами. Брат говорил, что Мэйнану нужно чудо, чтобы воспрянуть духом. И правда, иного выхода не было. Я убедился лично, как забит народ, раболепно приспособившись.

Одной верой окончательно склонить мэйнанскую знать на свою сторону было недостаточно. Поэтому брат попросил всех и каждого поглядеть в сторону залива.

Им открылась невообразимая картина.

Незабываемое зрелище…

К тому времени Брабор, тесно связанный сознанием с Рю, уже перестал нагнетать жар в водяных глубинах своим дыханием, вызывая огромные столпы пара на поверхности. Пара, скрывавшего незваных гостей.

– Они… здесь! Они уже здесь!.. – зашептала толпа. – Неужели война?

Пришедший из-за моря по утру туман рассеивался, открывая взору десятки чужеземных судов. На ветру развевались знамёна с четырехглавыми багровыми драконами, испускавшими пламя, куда глядели головы. Подмога прибыла.

Завидев их, я улыбнулся. Наш путь к победе складывался по ступеням.

– Не обманывайтесь, достопочтимые господа. Вам неоткуда было знать, но в далёких землях Большого Мира есть страны, сочувствующие нам. Они готовы помочь Мэйнану и заключить союз. Мы, Урагами, обеспечим светлое будущее для всей страны заходящего солнца. Им нужен был мирный повод начать сотрудничество. Здесь, в Великаньих Дубах, мы создаём его вместе с вами.

Из вод залива показался кайдзю[2] – старый бог моря, которому поклонялись наши предки. Встав в полный рост, своим величественным рыком огромный ящер окатил Омаскую долину и пошёл на городскую мель, пробираясь через водную преграду. К пристани поплыли ивентарские суда, держась поодаль.

– Ч-что это там выходит из воды? – крича, спросил кто-то. – Я один это вижу?..

– Не стоит бояться. Это Брабор – один из тех Первородных, о котором я говорил, – спокойно пояснял Рю. – Единственный Бог, чьи плоть и кровь прошли сквозь тысячелетия. Ещё одно доказательство их существования. Другие Первородные ждут своей очереди на воплощение. Вашей веры в них, понимания, принятия и любви.

Сложно представить, с каким ужасом и трепетом нашествие извне наблюдали несведущие жители города. Жаль, уже не спросить…

Так или иначе, Коногава Дзунпей находился в шаге от поражения.

– А что тэнно? – вновь забормотала толпа, будто бы отойдя от опьянения. С помощью Наследия Первородных Рю вывел разговор, как было выгодно Урагами. – Почему же он молчит, когда его слово так важно?

– Он ничего и не скажет, пока ему не велят! – лукаво намекнул Рю.

– Как это понимать?..

– Наверняка вы слышали молву, которая гуляет в низах. Люди говорят, что тэнно – не более, чем игрушка в руках сёгуна. Вроде бы слухи, но не лишены правды. Коногава сделал всё, чтобы скрыть истину. Он вверг Мэйнан в тысячи лет лжи, будто род Иошинори стал болен душой. И я, Урагами Рю, – единственный, кто раскроет вам самое тяжкое преступление сёгуна против собственного народа…

Брат проследовал к Иошинори, который затерялся среди зрителей. В отличие от Дзунпея Рю не упускал его из виду.

Заметив, что он направляется к тэнно и уже тянется рукой распахнуть его кимоно, сёгун вскричал:

– Стой, не смей!

Коногава опустил руку на катану и последовал за ним. Он хотел воспрепятствовать разоблачению, но было поздно. Сёгун встал на половине пути. Впредь каждый новый шаг забрал бы у него время, так необходимое потом.

– Нет! Не прикасайтесь! – умолял тэнно, но ноги его подгибались вперед, будто ему хотелось пойти навстречу, но что-то удерживало.

Рю умело воспользовался суматохой и открыл знати горькую правду, что легла меткой на груди тэнно и отозвалась на присутствие заклинателя. Он воскликнул:

– Смотрите все!

И народ повиновался.

Иошинори был отмечен печатью красной ветви заклинательства. Запретной, покуда в себе заключала самые изощрённые способы убийства, перемещения в пространстве и управления над всякой душой, живой и мертвой.

Ветвь, связанная с ворожбой на крови.

Первейший носил знак, позорнее которого для него придумать было невозможно. Обезьяна.

– Вот, почему власть первой семьи ушла в тень. Почему сёгун подверг гонениям заклинателей. Он сжигал их труды, но при этом пользовался лично. Вот, почему Опальный Тэнно стремился взять власть.

– Обезьяна?!

– Не может быть!

– Да как ты посмел, Коногава! Ублюдок!

– Освободи Первейшего!

Для всего Мэйнана первая семья была неприкосновенна. Даже для сёгуна.

Посягательство Дзунпея на дом, в чьих жилах течет небесная кровь, мигом сделало из него врага народа. Врага, за которым когда-то шло всё государство.

За косыми взглядами и проклятиями пошли угрозы о скорой расправе над Коногава. Ноги сами несли людей. Его хотели разорвать на куски без суда и следствия. На подсознательном уровне они понимали, что его смерть снимет заклятие.

Рю, встав поближе к нам, смотрел на это с толикой довольства на устах. Он перевернул игру. И теперь в нас видели именно спасителей, какими бы омерзительными мы ни казались им прежде.

Что это, если не победа? Впрочем, рано было радоваться…

– Будь ты проклят, Урагами Рю! – прорычал сёгун, наблюдая потухшими глазами за разъяренной толпой бывших подданных.

Правая рука его сжалась в кулаке. В толпе прозвучал шумный хлопо́к. Людей обрызгало кровью. Они визжали от ужаса, омерзения и неожиданности.

Знак сработал…

– Тэнно!

– Где же он?

– Первейший мертв!

Толпа буйствовала. Даймё и кугэ запинались друг об друга.

От Иошинори совсем ничего не осталось – лишь кровь вперемешку с другими жизненными соками и костяной мукой. Осев каплями красной росы на одеждах знати, она начала подниматься вверх и образовала огромный пузырь.

Воздух будто бы застыл. По нему растекалась невообразимая безымянная сила. Я не понимал, что происходит. Никто не понимал.

А вот Малиновый Оскал был сообразительнее.

«Дело – дрянь! Дело – дрянь! Дело – дрянь!» – причитал Ацурами, вырвавшись из-под моей руки. Он проделал себе путь обратно в Ёми и исчез из Великаньих Дубов. – «Проваливай оттуда, Фудо, если жизнь дорога!»

– Мне не жаль тэнно. Не жаль и Омы. Если от меня требуется взорвать столицу, чтобы стереть с лица земли эту вероломную погань, включая вас, Урагами, и положить конец вторжению, я сделаю это. Здесь и сейчас! – кричал нам Дзунпей, рисуя в воздухе незримые знаки на кандзи пальцами, будто кистью на письме. – Но знай, Рю, Мэйнан останется таким, каким я его строил. Моё имя будет жить. За это я буду биться до последнего вздоха! С тобой или с кем-то ещё!

Кровь тэнно вспыхнула неестественно красным светом, напоминающим тот, что знаменовал приход моего спутника. Народ всячески прятал глаза от этого ослепительного сияния, сулящего лишь смерть.

– Садара! Фудо! Нагиса! Сюда! – воззвал старший брат и бросился к нам. Сорвавшись с места, мы ринулись навстречу.

– Что происходит, Рю? – спросил Садара, щурясь.

– Мне страшно!.. – захныкала Нагиса опять, ведомая мной за руку.

– Возьмитесь друг за друга.

Мы сделали, как он просил. Я схватился за него и Садару. Нагиса – за меня.

– АМИДАМОН! – сколько было сил в голосе, воззвал Рю к одному из Первородных Богов.

С оглушающим, раздирающим начисто барабанные перепонки свистом свет наполнил Великаньи Дубы и выбрался за его пределы, в столицу…

А потом наступила тьма…

[1] Прообраз Нэцурасу – Аматэрасу, богиня-солнце в японской мифологии, прародительница императорского рода.

[2] Кайдзю – странный зверь, монстр (с яп.).