Текст книги "Я – Товарищ Сталин 7 (СИ)"

Автор книги: Андрей Цуцаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Вильгельм встал, подошёл к старому шкафу и достал небольшой свёрток, завёрнутый в мятую газету, а затем бросил на стол пачку купюр.

– Это твои документы, – сказал он, указывая на свёрток. – Паспорт, справки. Под другой фамилией. А здесь триста марок. Хватит на билет и пару дней, если будешь экономить. Но в Дортмунде оставаться нельзя – слишком близко к Эссену. Гестапо будет искать тебя здесь. Езжай в Кёльн.

Фриц развернул газету, стараясь не порвать её. Внутри лежал потрёпанный паспорт с фотографией другого парня, но похожего на него, пара справок с печатями, выглядевшими почти настоящими, и несколько мелких бумаг, сложенных пополам. Имя в паспорте гласило: «Карл Мюллер». Он перелистал страницы, чувствуя, как бумага липнет к пальцам. Это было его новое «я» – чужое, незнакомое, но единственное, что могло спасти. Он пересчитал деньги – ровно триста марок. Это было больше, чем ничего, но всё равно мало для того, чтобы начать всё с нуля. Он посмотрел на Вильгельма, чьё лицо оставалось непроницаемым.

– Почему Кёльн? – спросил Фриц.

Вильгельм откинулся на стуле, его пальцы постукивали по столу, выдавая лёгкое нетерпение.

– Потому что это большой город, – ответил он. – Там легче затеряться. Гестапо в Кёльне занято своими делами, и на одного беглеца им плевать, если ты не будешь лезть на рожон. Дортмунд слишком близко к Эссену – день-два, и они доберутся сюда. Уезжай сегодня. Это твой единственный шанс.

Фриц сжал паспорт и деньги в руке. Кёльн казался далёким миражом, городом, о котором он знал только из рассказов отца – шумные улицы, собор, чьи шпили пронзали небо, толпы людей, среди которых можно раствориться. Но мысль о новом побеге пугала. Он был один, без связей, без плана, с чужим именем и горсткой марок. И всё же это было лучше, чем ждать, пока гестапо постучит в дверь.

– Что мне делать в Кёльне? – спросил он, глядя на мятые купюры.

Вильгельм пожал плечами.

– Живи, – сказал он. – Найди работу, снимай угол, держись подальше от патрулей. Ты получил документы и деньги – это всё, что я могу для тебя сделать. Дальше сам. И запомни: если гестапо тебя найдёт, я тебя не знаю, а ты меня.

Фриц кивнул. Он понимал, что Вильгельм и так рискует, помогая ему. Он аккуратно сложил паспорт и деньги в карман куртки.

Вильгельм встал.

– Иди сейчас, – сказал он, указывая на дверь. – Поезд в Кёльн через два часа. Не опоздай. И держись подальше от главных улиц.

Фриц поднялся, его ноги казались ватными от усталости. Он посмотрел на Вильгельма, надеясь увидеть хоть намёк на сочувствие, но лицо мужчины было каменным. Он молча кивнул и направился к двери. Ручка, холодная и покрытая ржавчиной, скрипнула, когда он её повернул. Утро встретило его резким порывом ветра, пахнущего углём. Дортмунд был серым, а небо низко нависало, обещая дождь.

Фриц натянул капюшон, скрывая лицо, и ускорил шаг. Вокзал был в полукилометре, но путь казался бесконечным. Он обходил людные перекрёстки, нырял в переулки, где мусорные баки источали запах гниющих отходов. Один раз он услышал звук мотора и прижался к стене. Чёрный автомобиль проехал мимо, не замедляясь, но Фриц выждал несколько минут, прежде чем двинуться дальше.

Он добрался до вокзала. Здание, покрытое копотью, выглядело мрачно, его окна тускло блестели в утреннем свете. Люди сновали по перрону: рабочие в потрёпанных куртках, женщины с корзинами, солдаты в серых шинелях. Фриц старался не смотреть им в глаза, опустив голову. Он подошёл к кассе, где пожилая женщина с усталым лицом считала мелочь.

– Один билет до Кёльна, – сказал он тихо, протягивая несколько марок.

Кассирша посмотрела на него поверх очков, но ничего не спросила. Она выдала билет, и Фриц быстро отошёл, чувствуя, как её взгляд провожает его. Он нашёл тёмный угол перрона и сел, сжимая билет в руке. Поезд должен был прийти через полчаса. Он проверил карман – паспорт и деньги были на месте. Это было всё, что у него осталось.

Вокзал гудел, как улей. Громкоговоритель объявлял о прибытии поездов, голос был хриплым, искажённым. Фриц наблюдал за толпой, пытаясь заметить подозрительные фигуры. Два человека стояли у входа, их глаза скользили по лицам прохожих. Гестапо? Или просто случайные люди? Он не мог рисковать. Он отвернулся.

Поезд подошёл с тяжёлым скрежетом, пар клубился над платформой. Фриц поднялся, стараясь слиться с толпой. Он забрался в вагон, выбрал место у окна в дальнем конце и сел, прижавшись к холодному стеклу. Вагон был полупустым: несколько рабочих, старуха с вязальными спицами, молодой парень с чемоданом. Никто не смотрел на него, но Фриц чувствовал себя под прицелом.

Поезд тронулся, вагоны лязгнули, и Дортмунд начал растворяться за окном. Серые дома, фабричные трубы, пустыри – всё это исчезало, сменяясь полями и редкими деревьями. Фриц смотрел на пейзаж. Кёльн был впереди, город, где он мог стать другим человеком. Он представлял себе узкие улицы, шумные рынки. Но что потом? Найти работу, снять комнату, жить под чужим именем? Это было возможно, но казалось нереальным. Его жизнь в Эссене – завод, дом, родственники – всё это осталось в прошлом.

Он достал паспорт и снова открыл его. «Карл Мюллер», 30 лет, уроженец Дортмунда. Он закрыл глаза, пытаясь отогнать страх. Кёльн был шансом, но не спасением. Гестапо могло найти его везде, если бы захотело. А записка… Кто-то знал о взрыве. Кто-то хотел, чтобы он выжил. Но теперь это не имело значения. Он был один, и всё, что у него было, – это билет в Кёльн и чужое имя.

Поезд замедлился, проезжая через небольшой городок. За окном мелькнули красные крыши, церковный шпиль, толпа детей, бегущих вдоль путей. Фриц смотрел на них, чувствуя укол зависти. Их жизнь была простой, понятной. Кёльн приближался. Поезд вновь поехал быстрее, колёса стучали по рельсам, и Фриц чувствовал, как усталость наваливается на него, словно тяжёлое одеяло. Он не знал, что ждёт его в новом городе. Работа? Угол в дешёвой комнате? Или новая погоня? Он прижался к стеклу, чувствуя его холод на щеке. Дортмунд остался позади, Эссен – ещё дальше. Но тень прошлого всё ещё висела над ним, и он знал, что от неё не убежать. Кёльн был не концом пути, а лишь передышкой, и Фриц, сжимая билет в руке, готовился встретить новую неизвестность.

Глава 7

Зал муниципального здания Аликанте был переполнен. Высокие окна с тяжёлыми бархатными шторами, выцветшими от времени, пропускали лучи заходящего солнца, которые отражались на лицах собравшихся, создавая игру света и тени. Стены украшали плакаты Фаланги, их грубые буквы провозглашали: «¡España! ¡Unidad! ¡Grandeza!» – словно заклинания, призванные пробудить дух нации. В зале теснились мужчины в синих рубашках с вышитыми ярмами и стрелами, женщины в строгих платьях с горящими глазами и несколько подростков, чьи лица светились восторгом от близости к человеку, которого они считали героем. Потолок, украшенный облупившейся лепниной в мавританском стиле, отражал эхо голосов.

Хосе Антонио Примо де Ривера стоял у трибуны, возвышаясь над толпой. Высокий, тридцати трёх лет, с тёмными волнистыми волосами, аккуратно зачёсанными назад, и глубокими карими глазами, он излучал харизму, которая завораживала всех. Его чёрный костюм, сшитый на заказ, безупречно сидел на стройной фигуре, а синяя рубашка Фаланги, расстёгнутая у ворота, придавала ему вид одновременно элегантный и слегка небрежный.

– Братья и сёстры! – его голос раздавался в зале. – Республика гибнет, разъедаемая анархией и марксистским ядом! Они жгут наши церкви, грабят нашу землю, разрывают нашу страну на части. Мы, фалангисты, – душа Испании, её главная надежда на возрождение! Мы не склонимся перед предателями, которые продают нашу родину за иностранное золото! ¡Arriba España!

Толпа взорвалась криками «¡Viva el Jefe!» и «¡Arriba!».

Его сжатый кулак, поднятый в воздух, был символом несгибаемой воли, которую он внушал каждому в этом зале, от закалённых солдат до юных идеалистов.

Когда речь закончилась, зал наполнился шумом: голоса сливались в гул, кто-то аплодировал, кто-то выкрикивал лозунги, а кто-то уже обсуждал планы на будущее. Хосе Антонио спустился с трибуны, окружённый соратниками.

– Великолепно, Jefe! – говорил один, крепкий мужчина со шрамом на щеке. – Мы готовы идти за вами до конца, до Мадрида, если надо!

Хосе Антонио улыбался, его губы складывались в привычную, но искреннюю улыбку, хотя в глубине глаз затаилась усталость. Бесконечные поездки по Испании – от пыльных дорог Андалусии до суровых гор Наварры – изматывали его. Тайные встречи с генералами, споры с карлистами, слухи о готовящемся восстании и усиливающиеся репрессии республиканцев ложились на его плечи тяжёлым грузом. Он знал, что время уходит, а националисты всё ещё не могли объединиться под одним знаменем. Франко, Мола – каждый играл свою игру, и Хосе Антонио чувствовал, что Фаланга, его детище, должна сплотить их всех. Эти мысли крутились у него в голове.

И вдруг он заметил её. Она стояла у стены, чуть в стороне от шумной толпы, в платье цвета слоновой кости, которое подчёркивало её стройную фигуру. Длинные тёмные волосы, собранные в низкий узел, открывали тонкую шею. Её большие карие глаза с длинными ресницами смотрели на него с восхищением, но без той слепой фанатичности, которую он привык видеть в толпе. Кожа, слегка загорелая от средиземноморского солнца, казалась бархатистой, а губы, тронутые лёгкой алой помадой, изгибались в сдержанной, почти таинственной улыбке. Она выделялась, как жемчужина среди серых камней, – она была не частью этой воинственной толпы, а словно видением из другого мира, где царили утончённость и загадка. Её присутствие было словно лёгкий бриз в душном зале, и Хосе Антонио почувствовал, как его сердце на миг сбилось с ритма.

Он отмахнулся от соратника, который пытался заговорить о расписании следующего митинга, и направился к ней; его шаги были уверенными, но в груди зародилось странное предчувствие.

– Сеньорита, – начал он, его голос смягчился, приобретая тёплые, почти интимные нотки, – я заметил, как внимательно вы слушали мою речь. Вы из Аликанте?

Она повернулась к нему, её глаза вспыхнули, и улыбка стала чуть шире, обнажив ровные белые зубы.

– Да, Jefe. Меня зовут Изабелла Рамирес. Я работаю в городской библиотеке. Ваша речь… она тронула меня до глубины души. Вы говорите то, что все чувствуют, но боятся высказать вслух.

Её голос был мелодичным, с мягким валенсийским акцентом. Хосе Антонио улыбнулся, его усталость на миг отступила, словно присутствие Изабеллы было глотком свежего воздуха и придавало ему сил.

– Библиотекарь? Это неожиданно. Мои сторонники – обычно солдаты, крестьяне или рабочие, готовые взять винтовку. А вы… вы похожи на героиню из романа Сервантеса, Изабелла.

Она рассмеялась, её смех был звонким, как колокольчик, и он почувствовал, как напряжение дня растворяется в этом звуке.

– Вы мне льстите, Jefe. Но я всего лишь девушка, которая верит в Испанию. Расскажите, как вы пришли к идее Фаланги? Что вдохновило вас?

Они разговорились, стоя у стены, пока зал постепенно пустел, и соратники, бросая любопытные взгляды, начали расходиться. Изабелла поведала о своём детстве в маленькой деревне неподалёку от Аликанте, где её отец, убеждённый монархист, погиб в Марокко во время Рифской войны, оставив её с матерью, которая воспитывала её в духе строгих католических традиций.

– Я люблю книги – Кеведо, Лопе де Вега, Гонсало де Кордова… Но ваши слова, Jefe, – это лучше любой литературы. Это огонь, который зажигает сердца, пробуждает нас от сна.

Хосе Антонио был заинтригован. В ней сочетались ум, утончённость и какая-то природная грация, что было редкостью в его окружении. Он привык к восторженным поклонницам, чьи глаза светились слепой преданностью, или к холодным интриганкам, ищущим выгоды. Но Изабелла казалась другой – искренней, но с лёгкой аурой тайны, которая манила его, как свет маяка в бурю.

Он, сам того не ожидая, начал делиться с ней. Рассказал о своём юридическом образовании в Мадриде, о годах в адвокатской практике, о том, как основал Фалангу, вдохновлённый идеями национального синдикализма и мечтой об Испании, где нет классовой войны.

– Я хочу страну, где буржуа и рабочие – не враги, а братья. Мы все – часть одного целого, как тело и душа. Фаланга – это не просто партия, это идея, которая должна спасти нашу родину от хаоса.

Она слушала, слегка наклонив голову, её пальцы теребили тонкий серебряный браслет на запястье, и в её глазах мелькали искры интереса.

– Вы говорите, как поэт, но действуете, как воин, – сказала она тихо.

Он улыбнулся, чувствуя, как её слова находят отклик в его душе.

– Может, я и тот, и другой. А вы, Изабелла? Кто вы – поэт или воин?

Она рассмеялась, её щёки слегка порозовели, и она ответила уклончиво:

– Пока только читатель. Но с вами… кто знает?

Солнце клонилось к закату, окрашивая улицы Аликанте в тёплые оранжевые и пурпурные тона. Зал почти опустел, соратники ждали Хосе Антонио у выхода, перебрасываясь короткими фразами и поглядывая на часы. Он отмахнулся от них.

– Я присоединюсь позже.

Он предложил Изабелле прогуляться, и она согласилась без колебаний. Они вышли на набережную Эспланада, где пальмы качались на лёгком ветру, а море плескалось о каменный причал, где покачивались рыбацкие лодки с облупившейся синей и белой краской. Воздух был напоён ароматом апельсиновых деревьев, цветущих вдоль тротуара, и солёного бриза, доносившегося с залива. Прохожие узнавали Хосе Антонио: некоторые кланялись, бормоча «¡Viva España!», другие шептались за его спиной, но он игнорировал их, полностью поглощённый её присутствием.

– Вы рискуете, Jefe, – сказала Изабелла, когда они остановились у парапета, глядя на море, где солнце тонуло в воде, оставляя за собой огненный след, как кровавую рану на горизонте. – Республиканцы вас ненавидят. Я слышала в библиотеке, как люди шептались, что за вами следят, что вас называют угрозой их режиму. Они боятся вас.

Он рассмеялся, но в его смехе была горечь.

– Пусть боятся. Я не боюсь смерти, Изабелла. Боюсь только, что Испания падёт без борьбы, что мы не успеем её спасти. А вы? Не боитесь идти рядом со мной? Я – человек с мишенью на спине.

Она посмотрела ему прямо в глаза.

– С вами я ничего не боюсь. Вы – надежда Испании. Расскажите мне о ваших планах. Что ждёт Фалангу?

Он заговорил, увлечённо жестикулируя. Рассказал о сложных переговорах с карлистами, которые требовали возвращения монархии и упрямо держались за свои традиции, о встречах с генералами, которые пока не могли договориться, кто поведёт восстание. Она задавала всё новые вопросы.

– А что с генералом Франко? Я слышала, он в Бургосе, раздаёт приказы, будто уже единственный лидер. Он поддержит вас?

Хосе Антонио нахмурился.

– Франко – хитрый лис. Он ждёт, пока мы сделаем грязную работу. Он осторожен, как шахматист, который думает на три хода вперёд. Но без Фаланги у него нет шансов. Однако я думаю, что он присоединится к нам, но только когда увидит, что мы побеждаем.

Они сели за столик в маленьком кафе на набережной, окружённом горшками с геранями. Белые стены кафе были покрыты трещинами, но это только добавляло ему шарма. Официант, пожилой мужчина с седыми усами, узнал Хосе Антонио и поклонился, пробормотав: «¡Viva España!» Они заказали кофе; его аромат – крепкий, с лёгкой горчинкой – смешался с запахом цветов. Разговор становился всё более личным, и Хосе Антонио чувствовал, как её присутствие снимает напряжение, накопленное за день.

– Вы женаты? – спросила Изабелла, глядя на волны.

Он покачал головой, его улыбка стала мягче.

– Нет времени на личную жизнь. Испания – моя единственная любовь. А у вас, Изабелла? Есть кто-то, кто ждёт вас дома?

Она улыбнулась, её глаза загадочно блеснули.

– Никого. Только книги и море. Но… даже герои нуждаются в отдыхе, не так ли?

Вечер опускался на Аликанте, небо окрасилось в глубокие пурпурные и золотые тона, а звёзды начали проступать на горизонте. Хосе Антонио чувствовал прилив энергии от её присутствия.

– Давайте уедем отсюда, – сказал он, допивая кофе. – За город, где тихо. Я знаю отель у моря, маленький и уютный. Там можно говорить без посторонних глаз, без шума.

Изабелла секунду колебалась, её пальцы сжали край скатерти, но затем она кивнула; её щёки слегка порозовели, а глаза сверкнули азартом.

– Хорошо. С вами – куда угодно.

Его шофёр Пабло, крепкий фалангист с суровым лицом и коротко стриженными чёрными волосами, ждал у чёрного Ford, припаркованного у набережной.

– Куда, Jefe? – спросил он, бросив подозрительный взгляд на Изабеллу.

– В «Эль Мирадор», за городом. И без вопросов, Пабло.

Шофёр кивнул, но его глаза сузились, словно он чувствовал что-то неладное, но не смел возражать.

Машина мчалась по узкой дороге, ведущей из Аликанте на север. Мимо проплывали оливковые рощи, их серебристые листья блестели в свете фар, виноградники, где гроздья уже наливались соком, и редкие сосны, чьи ветви качались на ветру. Воздух был напоён ароматом смолы и цветов, который проникал в открытые окна. Изабелла сидела рядом с Хосе Антонио на заднем сиденье, её рука случайно коснулась его, и он почувствовал тепло её кожи сквозь тонкую ткань платья.

– Расскажите о вашем отце, – попросила она; её голос был мягким, и в нём чувствовалась искренняя заинтересованность.

Хосе Антонио вздохнул, его взгляд устремился к горизонту, где последние лучи солнца золотили вершины холмов.

– Он был великим человеком. Диктатор, но с сердцем. Он хотел спасти Испанию от бардака, от слабости, от врагов. Я продолжаю его дело, Изабелла, но порой кажется, что ноша слишком тяжела.

Она кивала, её пальцы слегка сжали его руку, и он почувствовал, как её тепло успокаивает его.

– Вы похожи на него. Такой же сильный, но… в вас есть что-то ещё. Поэзия, страсть, огонь.

Пабло молчал, сосредоточившись на дороге, но его взгляд то и дело скользил в зеркало заднего вида, словно он пытался разгадать её намерения.

Отель «Эль Мирадор» возвышался на утёсе над небольшой бухтой, где море билось о чёрные скалы, покрытые мхом и водорослями. Небольшое здание в мавританском стиле с белыми стенами и красной черепичной крышей утопало в саду из пальм, бугенвиллей и цветущих олеандров, чьи лепестки падали на землю, как розовый снег. Море внизу шумело, его ритмичный гул смешивался с криками чаек, круживших над водой. Хозяин отеля, пожилой мужчина с седой бородой, узнал Хосе Антонио и низко поклонился; его руки дрожали от волнения.

– Jefe, для вас лучший номер. С видом на море. Всё, как вы любите.

Хосе Антонио кивнул, сунув ему несколько песет.

– И принесите бутылку коньяка. Самого лучшего, что у вас есть.

Пабло остался в холле, получив приказ охранять вход.

– Если что – зови, – сказал он тихо.

Хосе Антонио отмахнулся, его мысли уже были заняты Изабеллой.

– Отдыхай, Пабло. Здесь безопасно.

Номер был уютным. Большая кровать с балдахином, покрытая белым льняным покрывалом, стояла у стены; её деревянные столбы были украшены резьбой в виде виноградных лоз. Деревянный столик у окна, выходящего на море, был покрыт кружевной салфеткой, на которой стояла ваза с одинокой веткой жасмина. Лунный свет проникал сквозь лёгкие льняные шторы, отбрасывая серебристые блики на пол из тёмной керамической плитки, потёртой временем. Хосе Антонио открыл бутылку коньяка; его аромат – глубокий, с нотами дуба, ванили и карамели – наполнил комнату. Он разлил напиток по двум хрустальным бокалам, их грани сверкали в лунном свете, как драгоценные камни.

– За Испанию, – сказал он, чокаясь с ней.

Изабелла улыбнулась.

– И за вас, Jefe.

Они пили, разговаривая. Коньяк был крепким, обжигающим горло, но его тепло быстро разливалось по телу, снимая напряжение дня.

– Расскажите о себе больше, Изабелла, – попросил он, откидываясь на спинку стула; его взгляд скользил по её лицу, отмечая каждую деталь: изгиб бровей, лёгкие веснушки на носу, мягкость губ, которые казались созданными для улыбок и поцелуев.

Она улыбнулась, её пальцы играли с бокалом, и в её движениях была какая-то кошачья грация.

– Я обычная девушка. Люблю книги, прогулки у моря… И мужчин вроде вас – смелых, с идеалами, которые готовы сражаться за то, во что верят.

Коньяк лился рекой, бутылка пустела, и Хосе Антонио чувствовал, как усталость смешивается с лёгким головокружением, как будто море качало его на своих волнах.

– Вы красивы, Изабелла, – сказал он. – Как морская нимфа из древних легенд, что заманивает моряков в пучину своим взглядом.

Она покраснела, но её глаза оставались игривыми, с лёгкой искрой озорства, которая манила его.

– А вы – как рыцарь, готовый сражаться с драконами. Но даже рыцарям нужен отдых, правда?

Он наклонился к ней, и они поцеловались – её губы были мягкими, тёплыми, с лёгким привкусом коньяка, который смешивался с ароматом её духов, цветочных и чуть терпких. Но алкоголь брал своё: веки тяжелели, мысли путались.

– Я… я чувствую сонливость, – сказал он, откидываясь на кровать; его голова коснулась мягкой подушки, а тело расслабилось. – Это коньяк. Давай ещё посмеёмся, расскажи что-нибудь.

Изабелла налила ему ещё бокал, пока он смотрел в окно. В этот момент её рука скользнула в маленькую сумочку, лежащую на столе; её движения были быстрыми, почти неуловимыми. Она достала ампулу с бесцветной жидкостью, её пальцы были уверенными, словно она делала это не раз. Вылив содержимое в его бокал, она размешала его, не отрывая взгляда от Хосе Антонио; её глаза следили за каждым его движением.

– Пейте, Jefe. Это взбодрит вас, – сказала она.

Он выпил, не подозревая ничего; вкус коньяка скрыл всё, и он улыбнулся ей, а веки становились всё тяжелее. Смех становился тише, его глаза закрывались, тело расслаблялось.

– Так хочу… спать… – пробормотал он и затих. Изабелла наклонилась к нему, её пальцы гладили его волосы, но её взгляд был сосредоточенным, лишённым прежней теплоты.

– Спите, милый. Отдыхайте, – прошептала она; её голос был почти материнским и заботливым.

Когда его дыхание стало ровным, а тело обмякло на кровати, она встала. Её лицо изменилось: исчезла нежность, глаза стали холодными. Она снова открыла сумочку и достала маленький шприц и ещё одну ампулу, на этот раз с цианидом – бесшумным, быстродействующим ядом, который не оставлял шансов выжить. Закатав рукав его рубашки, она обнажила вену на его руке; её пальцы двигались с профессиональной точностью, словно она репетировала этот момент сотни раз. Игла вошла легко, и она медленно ввела яд; её глаза следили за его лицом, ожидая малейшего движения. Хосе Антонио дёрнулся во сне, его лицо побледнело, дыхание стало прерывистым, как будто он пытался вдохнуть, но воздух ускользал. Его сердце забилось быстрее, затем замедлилось и через несколько секунд остановилось. Он умер тихо, не приходя в сознание; его тело осталось неподвижным, словно статуя, на белом покрывале, освещённом лунным светом.

Изабелла действовала быстро и методично. Она вытерла бокалы влажной салфеткой, убрала ампулы и шприц в сумочку, убедилась, что не оставила следов.

– Прощай, Jefe, – прошептала она спокойным голосом, лишённым эмоций. Спустившись вниз, она прошла мимо Пабло, который спал в кресле в холле. Ночь скрыла её следы, море продолжало шуметь, равнодушное к смерти, а звёзды над Аликанте сияли ярко. Для них это была всего лишь очередная ночь, такая же, как все.