Текст книги "Я – Товарищ Сталин 7 (СИ)"

Автор книги: Андрей Цуцаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Я – Товарищ Сталин 7

Глава 1

Июнь 1936 года окутал Москву мягким теплом. Липы вдоль бульваров цвели так обильно, что их сладковатый аромат проникал даже в кремлёвский кабинет Сергея через приоткрытое окно. Он стоял у высокого окна, глядя на город, который дышал полной жизнью. Москва преобразилась, как и вся страна. Вторая пятилетка, начатая с трудностями, теперь шла с опережением. Заводы в Магнитогорске, Сталинграде и Челябинске выпускали сталь, тракторы и станки в невиданных объёмах. ГЭС питали новые предприятия, а колхозы давали устойчивые урожаи. Благосостояние народа неуклонно росло. Сергей, человек из XXI века, оказавшийся в теле Сталина, чувствовал глубокое удовлетворение. Его знания из будущего позволили скорректировать курс страны, избежать ошибок, которые он помнил из истории. Он видел, как Советский Союз крепнет, как люди начинают верить в завтрашний день. Но эта гордость смешивалась с тревогой. Внешние угрозы сгущались, словно тучи на горизонте. Германия, Япония, франкисты, Италия – враги сжимали кольцо, и его задача была ясна: оттянуть большую войну, укрепить страну, не дать противникам подобраться ближе.

Массивный стол из красного дерева, заваленный отчётами, и карты на стенах с красными и синими линиями, обозначавшими границы и армии, напоминали ему, что его работа никогда не заканчивается. Сергей затянулся трубкой, выпуская облако дыма, которое медленно растворялось в воздухе. Его мысли возвращались к недавнему докладу Судоплатова. Взрыв на заводе Круппа в Германии, смерть Санхурхо – всё это не было делом рук ОГПУ. Кто-то третий, с неизвестными целями, действовал с хирургической точностью, вмешиваясь в европейские дела. Это беспокоило его больше, чем явные враги. Гитлер, Муссолини, японцы – их намерения он понимал. Но этот «третий игрок» был загадкой, а в политике загадки опаснее открытой угрозы. Кто-то играл в ту же игру, что и он, но по своим правилам, и это не давало ему покоя.

Дверь тихо открылась, и в кабинет вошли Вячеслав Молотов и Борис Шапошников. Молотов, в строгом тёмно-сером костюме, с пенсне на переносице, выглядел, как всегда, сдержанным. Шапошников, нарком обороны, был спокоен, но его лицо говорило о бессонных ночах, проведённых над картами и докладами. Они поздоровались, и Сергей жестом указал на стулья у стола.

– Присаживайтесь, товарищи, – сказал он, садясь сам и выдохнув облако дыма. – Начнём. Вячеслав Михайлович, расскажите, что у нас с Западом. Как ведут себя наши «партнёры»?

Молотов раскрыл папку, перелистнул несколько страниц с аккуратно напечатанными донесениями. Его голос был спокойным, но в нём чувствовалась осторожность опытного дипломата, привыкшего взвешивать каждое слово.

– Товарищ Сталин, ситуация в Европе остаётся напряжённой и неоднозначной. Французы, как обычно, пытаются усидеть на двух стульях. Премьер Блюм симпатизирует левым, особенно республиканцам в Испании, но его кабинет раздирают противоречия. Правые во Франции боятся сближения с нами, видят в этом угрозу усиления коммунистов у себя дома. Они больше озабочены Германией, но действовать решительно не хотят. Наши агенты в Париже докладывают, что французская разведка усилила наблюдение за немецкими военными приготовлениями, особенно после ремилитаризации Рейнской зоны. Но никаких конкретных шагов они не предпринимают. Франция ждёт, пока кто-то другой сделает первый ход, чтобы не брать на себя риск.

Сергей нахмурился, постукивая пальцами по столу. Франция, как он помнил из своего времени, всегда была слабым звеном. Её нерешительность, внутренние распри и страх перед Германией делали её ненадёжным союзником. Он знал, что впереди маячит Мюнхенское соглашение, которое в его истории открыло Гитлеру путь на Восток, сдав Чехословакию и Польшу. Этого нельзя было допустить. СССР должен был стать достаточно сильным, чтобы не зависеть от колебаний Парижа.

– А британцы? – спросил он, затянувшись трубкой и выпустив ещё одно облако дыма. – Что делают наши островные «друзья»?

Молотов поправил пенсне, перевернул страницу в папке.

– Британцы сейчас сосредоточены на своих интересах, товарищ Сталин. Их разведка активизировала работу в Испании и на Ближнем Востоке, чтобы удержать контроль над Средиземноморьем. Наши источники в Лондоне сообщают, что британская разведка озадачена взрывом на заводе Круппа не меньше нас. Они пытаются выяснить, кто за этим стоит, но пока безуспешно. С нами британцы держат дистанцию. Они явно не хотят сближаться, пока не поймут, как повернётся ситуация в Европе.

Сергей кивнул, его глаза сузились. Британцы, как и в его времени, были мастерами двойной игры. Их империя, раскинувшаяся по всему миру, требовала хитроумной дипломатии, и Лондон умел играть на несколько фронтов. Но Сергей не собирался позволить им использовать Советский Союз как пешку в их игре. Он знал, что Британия будет тянуть до последнего, надеясь направить Гитлера против СССР, и его задача – не дать им этого шанса.

– Американцы? – спросил он, хотя ответ был предсказуем.

Молотов вздохнул, перелистнув ещё одну страницу.

– Американцы остаются в стороне, товарищ Сталин. Рузвельт занят внутренними делами – последствия Великой депрессии всё ещё дают о себе знать, и Конгресс категорически против вмешательства в европейские дела. Их изоляционизм – это стена, которую пока не пробить. Есть отдельные бизнесмены, которые интересуются Испанией, но официально Вашингтон нейтрален. Наши контакты в Нью-Йорке сообщают, что некоторые сенаторы начинают говорить о необходимости противостоять Германии, но их голоса тонут в общем хоре изоляционистов. Америка проснётся, только когда война постучится к ним в дверь.

Сергей хмыкнул, выпуская облако дыма. Американцы, как он помнил из своей истории, вступили в игру только после Перл-Харбора. Но он не собирался ждать, пока они очнутся. Советский Союз должен быть готов ко всем сценариям, полагаясь только на свои силы.

Он повернулся к Шапошникову. Нарком обороны сидел прямо, его руки лежали на папке с военными докладами. Сергей ценил его за ясный ум и способность видеть стратегическую картину целиком. Шапошников был одним из немногих, кому он доверял безоговорочно.

– Борис Михайлович, – сказал Сергей, постучав трубкой по столу, чтобы сбить пепел. – Что у нас на Востоке? Судоплатов упоминал японцев. Какова ситуация?

Шапошников открыл папку, достал карту Дальнего Востока, где красные и синие линии обозначали позиции советских и японских войск. Его голос был спокойным, но в нём чувствовалась сдержанная тревога.

– Товарищ Сталин, японцы наращивают давление. Наши разведданные подтверждают: Квантунская армия готовит крупное наступление на Китай, предположительно в июле. Они укрепляют гарнизоны в Маньчжурии, перебрасывают технику и войска к границе. Их цель – захватить Северный Китай, включая Пекин и Тяньцзинь, чтобы контролировать ключевые железные дороги и порты. Провокации на нашей границе участились: обстрелы пограничных постов, разведывательные вылазки. Вчера японский патруль попытался пересечь Амур, но наши пограничники их отогнали. Потерь нет, но напряжение растёт. Японцы явно тестируют нашу готовность.

Сергей сжал кулаки, его глаза сузились. Япония была серьёзной угрозой. Он помнил из своей истории, как их агрессия в Китае переросла в полномасштабную войну, а затем угрожала советским границам на Дальнем Востоке. Нельзя было допустить, чтобы они закрепились на континенте и начали диктовать свои условия.

– Наши силы? – спросил он, глядя Шапошникову прямо в глаза.

– Мы полностью готовы, товарищ Сталин, – ответил Шапошников с твёрдой уверенностью. – Дальневосточная армия оснащена всем необходимым. Пограничные укрепления вдоль Амура и Уссури модернизированы, войска находятся в полной боевой готовности. Мы отрабатываем сценарии возможных японских провокаций, включая удары по их тылам в Маньчжурии. Если японцы сунутся на нашу территорию, они получат жёсткий отпор. Но я рекомендую усилить разведку. Нам нужно знать их планы до того, как они начнут действовать. Это даст нам преимущество.

Сергей кивнул.

– Хорошо, Борис Михайлович, – сказал он, затянувшись трубкой. – Усильте разведку по японцам. Я хочу получать еженедельные отчёты о ситуации на Дальнем Востоке. Каждый их шаг должен быть под нашим контролем.

Шапошников кивнул, сделав пометку в блокноте.

– Будет исполнено, товарищ Сталин.

Сергей повернулся к Молотову, постучав пальцами по столу.

– Вячеслав Михайлович, что с Испанией? После смерти Санхурхо там, должно быть, неспокойно.

Молотов открыл другую страницу в папке.

– Ситуация в Испании накаляется, товарищ Сталин. Франко укрепляет свои позиции среди националистов, но без Санхурхо их единство остаётся шатким. Он активно договаривается с Муссолини о поставках оружия, хотя Италия, завязшая в Абиссинии, ограничена в ресурсах. Тем не менее итальянские корабли с винтовками и боеприпасами уже идут в Кадис, чтобы поддержать националистов. Республиканцы, напротив, разобщены. Социалисты, коммунисты, анархисты – все тянут одеяло на себя, и это ослабляет их позиции.

Сергей покачал головой.

– Тяжело с ними. Уже сколько месяцев мы пытаемся объединить левых в Испании, а воз и ныне там. Но Франко не должен победить. Республика должна выстоять, даже если нам для этого придётся действовать в два раза активнее.

Молотов кивнул, делая пометки в блокноте.

– Будет исполнено, товарищ Сталин. Мы сделаем всё возможное.

Сергей сидел, задумчиво постукивая пальцами по дереву. Его взгляд скользнул по карте, где красные линии обозначали советские границы. Он думал о том, какой нестандартный ход он мог бы сделать, чтобы переломить ситуацию в Европе и на Дальнем Востоке в свою пользу.

– Спасибо, товарищи, – сказал он, поднимая взгляд на Молотова и Шапошникова. – Продолжайте в том же духе. И докладывайте мне в любое время, если будет что-то важное. Можете идти.

Молотов и Шапошников встали, коротко кивнули и вышли, оставив Сергея одного. Он подошёл к окну, глядя на Москву, залитую солнцем. Город жил, строился, дышал надеждой. Но за горизонтом сгущались тучи. Германия, Япония, Испания – и этот неизвестный игрок, чьи действия могли изменить всё. Сергей затянулся трубкой, чувствуя, как ответственность за страну давит на плечи. Он не подведёт. Он сделает СССР ещё сильнее, сколько бы усилий для этого ни пришлось приложить.

* * *

Канцелярия рейха в Берлине в этот день казалась удушающе мрачной. Высокие окна кабинета Адольфа Гитлера пропускали яркий солнечный свет, но тяжёлые бордовые шторы с золотыми узорами приглушали его, отбрасывая длинные тени на полированный паркет. Гитлер стоял у окна, спиной к собравшимся. Его фигура в чёрном мундире казалась неподвижной, а руки, сжатые за спиной, слегка дрожали – едва заметный признак ярости, готовой вырваться наружу. Тишина в комнате была тяжёлой, почти осязаемой, нарушаемой лишь скрипом кожаных кресел, когда кто-то из присутствующих неловко шевелился, или лёгким шорохом бумаг, перекладываемых нервными руками. На длинном столе для совещаний, покрытом зелёным сукном, лежали свидетельства катастрофы: отчёты, фотографии дымящихся руин завода Круппа в Эссене, обугленные обломки металла с выгравированной маркировкой предприятия.

За столом собрались ключевые фигуры рейха. Генрих Мюллер, глава гестапо, сидел с непроницаемым лицом, его холодные глаза внимательно изучали документы, но пальцы, сжимавшие ручку, слегка дрожали, выдавая напряжение. Вильгельм Канарис, адмирал и глава абвера, сохранял спокойную осанку. Его прямой взгляд контрастировал с общей атмосферой тревоги, но глаза смотрели куда-то в пустоту, словно он пытался разгадать невидимую головоломку. Генрих Гиммлер, рейхсфюрер СС, восседал с другой стороны, его лицо выражало смесь высокомерия и раздражения. Он то и дело поправлял пенсне, будто этот жест помогал ему сохранять контроль. Герман Геринг, рейхсминистр авиации, занимал место во главе стола. Его массивная фигура в украшенном мундире казалась неуместно пышной в этой мрачной обстановке, а пальцы постукивали по столу, выдавая едва сдерживаемое раздражение. Йозеф Геббельс, министр пропаганды, сидел чуть поодаль. Его острые черты лица и внимательный взгляд выдавали человека, уже обдумывающего, как обратить катастрофу в пропагандистский триумф. Генералы вермахта и представители министерства экономики, присутствовавшие в комнате, молчали. Их лица были напряжёнными, а взгляды избегали встречи с глазами фюрера. Все ждали, когда он заговорит.

Гитлер резко повернулся от окна. Его лицо было бледным, глаза горели лихорадочным блеском, который заставлял всех в комнате внутренне сжиматься. Он шагнул к столу и с силой ударил кулаком по полированной поверхности, отчего бумаги подпрыгнули. Все вздрогнули, кроме Канариса, чьё лицо осталось невозмутимым, словно он привык к таким вспышкам.

– Это предательство! – голос Гитлера, хриплый и резкий, набирал силу с каждым словом, эхом отражаясь от высоких стен. – Завод Круппа, сердце нашей индустрии, обращён в руины! Танки, которые должны были сокрушить врагов рейха, превращены в груду металлолома! Наши планы в Испании под угрозой, Франко ждёт нашей помощи, а мы не можем её дать! Кто ответит за это? Кто посмел нанести удар в самое сердце Германии?

Тишина стала ещё тяжелее, словно воздух в комнате сгустился. Никто не решался заговорить первым, зная, что малейшая ошибка могла стать роковой. Гитлер обвёл взглядом собравшихся, его глаза задерживались на каждом. Наконец, он остановился на Мюллере, чьё молчание, казалось, только разжигало его гнев.

– Мюллер! – рявкнул он, указывая пальцем на главу гестапо. – Ваше гестапо должно было знать! Вы хвалитесь своей сетью шпионов и доносчиков, которые слышат каждый шёпот на улицах! Как вы могли пропустить диверсию такого масштаба? Вы спите, пока враги рейха рвут нас на части?

Мюллер медленно поднял взгляд. Его лицо оставалось бесстрастным, но пальцы сжали ручку чуть сильнее, выдавая внутреннее напряжение. Он кашлянул, чтобы выиграть секунду, и заговорил:

– Мой фюрер, гестапо уже проводит расследование. Наши агенты работают в Эссене, допрашивают рабочих, мастеров, охранников. Мы изучаем все улики, но пока у нас нет доказательств, указывающих на конкретных виновников. Взрыв был спланирован с исключительной точностью – это не работа любителей. Мы проверяем каждую деталь, каждый след.

– Не работа любителей? – Гитлер почти кричал, его лицо покраснело, вены на шее вздулись. – Это работа врагов рейха! Коммунисты, иностранные шпионы, предатели внутри нашей страны – кто-то из них стоит за этим! И вы, Мюллер, должны были их вычислить! Ваши доносчики, ваши отчёты – где они?

Мюллер слегка наклонил голову. Он знал, что открытое возражение только разожжёт гнев фюрера. Вместо этого он сделал пометку в своём блокноте.

– Мы работаем день и ночь, мой фюрер, – продолжил он. – Мы уже задержали несколько человек за подозрительные разговоры. Один из них упомянул странные ящики на складе, не учтённые в накладных. Мы выясняем, как они туда попали.

Гитлер сузил глаза, его голос стал тише, но от этого ещё более угрожающим.

– Ящики? – переспросил он, наклоняясь к Мюллеру. – Почему я слышу об этом только сейчас? Что это за ящики? Что вы скрываете?

Мюллер сохранил спокойствие, хотя его пальцы снова дрогнули.

– Это предварительная информация, мой фюрер. Мы пока не знаем, связаны ли они с взрывом, но мы изучаем склады и их содержимое. Если там было что-то необычное, мы это выясним.

Гитлер выпрямился, его взгляд переместился на Канариса, чьё молчание начинало его раздражать.

– А вы, адмирал? – рявкнул он. – Абвер, ваша хвалёная разведка, что можете сказать? Вы следите за нашими врагами за границей – или вы тоже ничего не заметили? Англичане, французы, русские – кто-то из них мог организовать это! Где ваши отчёты? Где ваши доказательства?

Канарис был спокоен, но в нём чувствовалась осторожность, словно он ступал по тонкому льду.

– Мой фюрер, абвер изучает возможность иностранного вмешательства. Мы проверяем связи между рабочими на заводе и потенциальными агентами иностранных держав. Однако я должен отметить, что взрыв такого масштаба требует не только внешней поддержки, но и внутренней подготовки. Кто-то на заводе, возможно, был завербован или подкуплен. Мы сотрудничаем с гестапо, чтобы выявить подозреваемых.

– Сотрудничаете? – Гитлер презрительно фыркнул, его голос дрожал от гнева. – Вы все сотрудничаете, но где результаты? Я вижу только отговорки! Завод Круппа был символом нашей мощи, а теперь он превратился в дымящиеся руины. Испания ждёт наших танков, Франко требует помощи, а мы не можем её дать! Это позор для рейха!

Канарис не дрогнул, хотя его пальцы слегка сжались на подлокотниках кресла. Он продолжил, тщательно подбирая слова:

– Взрыв был спланирован с использованием взрывчатки военного класса, мой фюрер. Это наводит на мысль об организации с серьёзными ресурсами – возможно, британской МИ6, французской разведке или советском ОГПУ. Но я не исключаю, что кто-то внутри рейха предоставил доступ. Завод Круппа был хорошо охраняем, и чтобы заложить взрывчатку в ключевые зоны, нужно было знать планировку и расписание смен. Это не могли сделать посторонние без помощи изнутри.

Гитлер резко повернулся к Канарису, его лицо исказилось от ярости.

– Внутри рейха? – прорычал он. – Вы намекаете на предательство в наших рядах? Назови имена, Канарис! Если ты знаешь что-то, говори сейчас, или я сочту, что ты покрываешь предателей!

Канарис сохранил спокойствие, его голос остался ровным.

– Я не делаю обвинений без доказательств, мой фюрер. Я лишь указываю на факты. Взрыв требовал внутренней информации. Мы работаем над тем, чтобы найти источник.

Гиммлер, почувствовав момент, подался вперёд. Его голос был мягким, но с едва скрытой угрозой.

– Мой фюрер, позвольте заверить вас, что СС не сидит сложа руки. Мы направили дополнительные силы в Эссен. Мои люди прочесывают город, проверяют каждого, кто имел доступ к заводу. Если там есть предатели, мы их найдём. – Он бросил взгляд на Мюллера, подчёркивая, что гестапо не справляется. – Мы также усиливаем охрану других заводов, чтобы предотвратить повторение. СС не допустит, чтобы враги рейха чувствовали себя в безопасности.

Гитлер кивнул, но его глаза всё ещё горели гневом.

– Хорошо, Гиммлер. Но я хочу результатов, а не обещаний. Если вы не найдёте виновных, я вышвырну вас всех за вашу некомпетентность.

Гиммлер слегка наклонил голову, его тонкие губы сжались, но он промолчал. Он знал, что его положение в рейхе зависит от того, как быстро СС сможет предъявить фюреру виновных – или хотя бы убедительных козлов отпущения.

Геринг, до этого молчавший, решил вмешаться. Его громкий голос с ноткой высокомерия заполнил комнату.

– Мой фюрер, позвольте доложить о масштабах ущерба. Главный цех полностью уничтожен, склады с деталями для танков утрачены. Химический цех сильно повреждён, и мы пока не можем точно оценить, что там хранилось – возможно, материалы для новых разработок. Производство остановлено на неопределённый срок. Четырёхлетний план, за который я отвечаю, теперь под угрозой. Я распорядился перебросить ресурсы с других заводов, но восстановление займёт минимум три месяца, чтобы вернуть хотя бы половину мощностей. Это если мы будем работать без перебоев.

Гитлер повернулся к Герингу, его глаза сузились, а голос стал ледяным.

– Три месяца? – переспросил он, делая шаг вперёд. – Вы думаете, Франко будет ждать три месяца? Вы думаете, наши враги будут ждать? Они смеются над нами, Геринг! Они видят нашу слабость! Ваша задача – обеспечить рейх оружием, а вы приносите мне отчёты о провалах! Найдите способ ускорить это. Перебросьте рабочих, материалы, всё, что нужно! Рейх не может позволить себе задержку!

Геринг кивнул, его лицо покраснело от напряжения. Он знал, что восстановление завода – не только вопрос ресурсов, но и морального духа. Рабочие в Эссене напуганы, слухи о диверсии распространяются быстрее огня, и удержать их на рабочих местах будет непросто. Он сделал пометку в своём блокноте, но его пальцы дрожали от раздражения.

– Я сделаю всё возможное, мой фюрер, – ответил он, стараясь звучать уверенно. – Мы мобилизуем дополнительные силы, увеличим смены на других заводах. Но я должен предупредить: если мы не найдём виновных, паника среди рабочих может усилиться. Они боятся новых взрывов.

Гитлер сжал кулаки, его голос стал ещё тише, но от этого ещё более угрожающим.

– Тогда найдите виновных, Геринг. Иначе вам всем придётся отвечать за ваш провал.

Геббельс, почувствовав, что напряжение нужно разрядить, поднял руку. Его голос был мягким, почти успокаивающим, но в нём чувствовалась хитрость человека, привыкшего манипулировать людьми.

– Мой фюрер, позвольте мне предложить решение. Мы можем использовать эту катастрофу в нашу пользу. Народ должен видеть, что враги рейха – внутренние и внешние – пытаются нас ослабить, но мы сильнее их. Я подготовлю серию статей, радиопередач, даже фильмов, которые покажут, как рейх восстаёт из пепла, как наши рабочие трудятся с удвоенной силой ради победы. Мы обвиним коммунистов и иностранных шпионов – это сплотит нацию. Мы сделаем из этой трагедии символ нашей несгибаемой воли.

Гитлер посмотрел на Геббельса, его гнев слегка утих, но не исчез. Он кивнул, но его мысли явно были где-то ещё.

– Хорошо, Геббельс. Сделайте это. Но подчёркивайте, что виновные будут найдены и наказаны. Народ должен знать, что мы не потерпим предательства. Они должны видеть нашу силу, а не слабость.

Геббельс кивнул. Он уже мысленно составлял заголовки: «Враги рейха наносят удар, но Германия непобедима!» Он знал, как повернуть историю, чтобы она вдохновляла, а не сеяла панику. Он также понимал, что его успех зависит от того, насколько быстро он сможет убедить народ в непобедимости рейха, несмотря на катастрофу.

– Я также предлагаю организовать митинги в Эссене, – продолжил Геббельс. – Мы покажем рабочим, что рейх поддерживает их. Мы дадим им надежду, чувство единства. Это предотвратит распространение слухов и успокоит умы.

Гитлер кивнул, но его взгляд вернулся к обломкам на столе. Он взял в руки кусок искорёженного металла, повертел его, словно пытаясь найти в нём ответы, затем швырнул его обратно на стол, отчего тот с лязгом ударился о дерево.

– Я хочу имена, – сказал он. – Я хочу знать, кто стоит за этим, и я хочу, чтобы они заплатили. Вы все слышали меня. У вас есть дни, а не недели. Не разочаруйте меня.

Тишина снова повисла в комнате, но теперь она была насыщена страхом. Генералы вермахта и представители министерства экономики продолжали молчать, понимая, что их вмешательство сейчас только усугубит ситуацию. Один из генералов, пожилой человек с седыми висками, кашлянул, но тут же замолчал, поймав взгляд Гитлера. Никто не хотел стать мишенью его гнева.

Мюллер решил добавить ещё одну деталь, надеясь смягчить давление.

– Мой фюрер, мы также проверяем возможность саботажа со стороны профсоюзов или подпольных коммунистических ячеек. В Эссене были случаи, когда рабочие выражали недовольство условиями труда. Мы уже задержали несколько человек за антиправительственные разговоры. Мы выжмем из них всё, что они знают.

Гитлер повернулся к Мюллеру.

– Недовольство? – переспросил он с сарказмом. – Вы хотите сказать, что наши рабочие, которых мы кормим, которым мы даём работу, осмеливаются жаловаться? Если они предатели, Мюллер, я хочу, чтобы они исчезли. Все до единого.

Мюллер кивнул, понимая, что любое уточнение сейчас будет воспринято как оправдание. Он сделал ещё одну пометку, но его мысли уже были заняты тем, как избежать обвинений в некомпетентности. Гестапо должно было найти виновных – или, по крайней мере, убедительных подозреваемых, чтобы успокоить фюрера.

Геринг, почувствовав, что разговор заходит в тупик, решил перевести его на практические меры.

– Мой фюрер, я также распорядился усилить охрану на других заводах, – сказал он. – Мы не можем допустить, чтобы подобное повторилось в Дортмунде или Дюссельдорфе. Я также привлёк инженеров для оценки ущерба. Мы можем восстановить часть производства, используя временные цеха, но это потребует дополнительных ресурсов. Я уже связался с руководством заводов в Рурской области, чтобы перераспределить заказы.

Гитлер кивнул, но его лицо оставалось мрачным.

– Делайте, что нужно, Геринг. Но помните: каждый день простоя – это удар по нашему престижу. В Испании сейчас не просто война, это наш шанс показать миру силу рейха. Если мы не сможем поставить танки, мы потеряем лицо.

Геринг кивнул, но его мысли были далеко. Он знал, что четырёхлетний план, за который он отвечал, уже трещит по швам. Взрыв в Эссене был не просто катастрофой – он угрожал всей экономической стратегии рейха. Геринг чувствовал, как его положение становится всё более шатким.

Совещание продолжалось ещё час, но атмосфера становилась всё более напряжённой. Гитлер задавал вопросы, требовал ответов, но никто не мог дать ему того, что он хотел – имя виновного. Мюллер обещал усилить допросы, Канарис говорил о необходимости проверки иностранных связей, Гиммлер настаивал на полном контроле СС над расследованием, а Геринг пытался сосредоточиться на восстановлении производства. Их слова тонули в потоке обвинений и угроз. Генералы вермахта изредка вставляли замечания о необходимости усилить подготовку к войне, но их голоса звучали неуверенно, словно они боялись привлечь внимание.

К концу совещания Гитлер вернулся к окну, глядя на Берлин, который сиял в лучах заходящего солнца. Его фигура казалась одинокой, но в его глазах горела решимость. Он знал, что этот взрыв – не просто удар по заводу, а вызов его власти. Кто-то бросил ему перчатку, и он не собирался оставлять это без ответа. Он повернулся к собравшимся, его голос был тихим, но полным холодной ярости.

– Вы все слышали меня, – сказал он. – Я хочу виновных. Я хочу, чтобы они стояли передо мной, чтобы я мог посмотреть им в глаза, прежде чем они исчезнут. Если вы не найдёте их, вы пожалеете о том, что родились. Убирайтесь и делайте свою работу.

С этими словами он махнул рукой, давая понять, что совещание окончено. Собравшиеся начали вставать, их движения были скованными, лица напряжёнными. Мюллер аккуратно собрал свои бумаги, Канарис поправил мундир, Гиммлер бросил ещё один взгляд на Мюллера, словно оценивая соперника. Геринг тяжело поднялся, его массивная фигура на мгновение закрыла свет от окна. Геббельс задержался, чтобы сделать последнюю пометку, его глаза сверкали от идей, которые он уже обдумывал для своей пропагандистской кампании.

За дверью кабинета Мюллер, Канарис и Гиммлер обменялись взглядами. Никто не произнёс ни слова, но каждый понимал, что время на исходе. Если виновные не будут найдены, полетят головы.

Когда кабинет опустел, Гитлер остался у окна, его взгляд был прикован к горизонту. Взрыв в Эссене был не просто катастрофой – он был предупреждением. Кто-то, где-то, бросил вызов его видению будущего Германии. И он поклялся, что отомстит.