Текст книги "Я – Товарищ Сталин 3 (СИ)"

Автор книги: Андрей Цуцаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Судоплатов ответил:

– Ларсу нужны инструкции. Конкретные слова, которые не вызовут подозрений. И деньги – больше, чем обычно. Он рискует жизнью. Но даже тогда… – он сделал паузу, – шведский посол может не передать намёк. Или передать не так. Нейтралы ненадёжны.

Сергей кивнул, его глаза сузились:

– Деньги – не проблема. Дай Ларсу, сколько нужно. Но он должен быть осторожен. Если его раскроют, мы потеряем канал. И Канарис станет опаснее.

Судоплатов, глядя на Сергея, спросил:

– А если Канарис согласится? Что потом? Покушение на Гитлера… Это изменит всё. Германия, Испания, Франция… Вы готовы к последствиям, товарищ Сталин?

Сергей замер, его пальцы остановились. Он знал из будущего, что будет, если Гитлер останется: миллионы смертей, разрушенные города. Он ответил медленно:

– Последствия… Я знаю, Павел, что будет, если ничего не сделать. Война, которой мы не избежим. Но если Канарис уберёт Гитлера, мы выиграем время. Для нас, для мира. А дальше, мы будем думать, как справится с другими проблемами. Но сначала надо устранить главную на сегодня.

Судоплатов кивнул, но его глаза выражали сомнение:

– Я понимаю, товарищ Сталин. Но Канарис не революционер. Он ратует за Германию, а не за нас. Если он решит, что покушение навредит его стране, он нас предаст.

Сергей, сжав кулаки, сказал:

– Тогда мы должны убедить его, что Гитлер – это главная угроза Германии. Больше чем все иностранные державы. Ларс должен говорить с послом так, чтобы Канарис поверил. Найди слова, Павел. Ты знаешь, как это делается.

Судоплатов ответил:

– Я подготовлю инструкции для Ларса. Намёки, документы, слухи. Но это займёт время. Месяцы. И гарантий нет.

Сергей, глядя в окно, сказал:

– Время у нас есть. Но не бесконечное. Начинай, Павел. И держи меня в курсе.

Судоплатов встал, кивнул:

– Будет сделано, товарищ Сталин. Я доложу, как только Ларс получит инструкции.

Сергей, оставшись один, смотрел на бумаги. Его разум был полон вопросов: сработает ли план? Не выдаст ли Канарис? Не провалится ли Ларс? Он знал, что один неверный шаг мог разрушить всё. Но мысль о будущем, о миллионах, что могли быть спасены, гнала его вперёд.

* * *

Шведское посольство в Берлине стояло как островок спокойствия в бурлящем мире. Его высокие окна, обрамлённые светлым камнем, пропускали мягкий свет в просторные залы с паркетными полами, где хрустальные люстры отбрасывали блики на полированные поверхности. Кабинеты, обставленные мебелью из тёмного дуба, хранили тишину, нарушаемую лишь шорохом бумаг и редкими шагами сотрудников. В одном из таких кабинетов, на втором этаже, Ларс Эклунд, советник посла, 38-ми лет, сидел за столом, покрытым зелёным сукном. Его светлые волосы были аккуратно зачёсаны, серые глаза внимательно смотрели на лист шифровки.

Ларс, в строгом тёмном костюме, перечитывал строки, расшифрованные утром: указания от советского куратора были ясны – выяснить, когда посол Карл Густав Хедстрём встретится с Вильгельмом Канарисом, и подготовить почву для осторожных намёков. Прямых разговоров быть не могло – риск разоблачения был слишком велик. Ларс сжал карандаш, его пальцы слегка напряглись, затем он спрятал шифровку в ящик стола, заперев его на ключ. Посольство жило своей жизнью: секретари, шифровальщики, дипломаты ходили по коридорам, каждый был занят своим делом.

Посол Хедстрём, 55-ти лет, с седыми висками и доброжелательной улыбкой, воплощал шведский нейтралитет, но его неофициальные встречи с Канарисом, главой Абвера, были для Ларса ключом к тайнам немецкой разведки. В соседнем кабинете секретарь Анна Линдстрём, 29-ти лет, с тёмными волосами, собранными в пучок, сортировала документы. Дипломат Эрик Бергман, с усталыми глазами, готовил отчёты, иногда бросая взгляд на дверь Ларса. Новый шифровальщик, Олаф Свенсон, с рыжими волосами и внимательным взглядом, работал в комнате, напротив. Младший дипломат Клара Нурдстрём, с короткими светлыми волосами, носила папки по коридорам, в её глазах, при разговоре, часто читалось любопытство.

Ларс встал, поправил галстук и направился к кабинету посла. В коридоре, устланном красным ковром, он встретил Анну, которая несла стопку писем. Она подняла взгляд:

– Господин Эклунд, вы к послу? Он только вернулся с обеда.

Ларс кивнул:

– Да, Анна. Нужно уточнить расписание. Есть что-то срочное?

Анна, слегка улыбнувшись, ответила:

– Письма из Стокгольма. И Эрик опять спрашивал, почему вы задерживаетесь по вечерам.

Ларс, сохраняя спокойствие, сказал:

– Работа, Анна. Передай Эрику, что отчёты сами себя не пишут.

Анна кивнула, но её взгляд задержался на нём чуть дольше, чем обычно. Ларс прошёл дальше, чувствуя лёгкий холод в груди. Подозрения Эрика становились всё более явными, и это тревожило. В кабинете посла, просторном, с книжным шкафом, портретом шведского короля и широким столом, Карл Густав Хедстрём просматривал документы. Его лицо, доброжелательное, но с лёгкой усталостью, осветилось при виде Ларса.

– Ларс, заходи, – сказал Хедстрём, указывая на стул. – Опять Стокгольм требует отчёты?

Ларс сел, держа папку с бумагами, которые он взял для вида:

– Да, господин посол. Но я хотел уточнить ваше расписание на следующую неделю. Много встреч?

Хедстрём, откинувшись в кресле, ответил:

– Как обычно, Ларс. Французский атташе в понедельник, приём в министерстве в среду. А что? Что-то срочное?

Ларс, сохраняя нейтральный тон, сказал:

– Просто планирую, господин посол. Вы упоминали о встречах с немецкими представителями. Это всё ещё в планах?

Хедстрём, задумавшись, кивнул:

– Да, будет. Канарис просил о неофициальной встрече. В пятницу, в его резиденции. Он любит вино и разговоры о политике. Почему ты интересуешься?

Ларс, чувствуя, как сердце бьётся быстрее, ответил:

– Хочу, чтобы всё прошло гладко, господин посол. Немцы придираются к мелочам. Канарис часто просит вас о таких встречах?

Хедстрём улыбнулся:

– Иногда. Он осторожен, но Швеция ему интересна – наш нейтралитет, знаешь ли. Ты вдруг так любопытен, Ларс. Что-то случилось?

Ларс, скрывая напряжение, коротко рассмеялся:

– Нет, господин посол. Просто уточняю детали. Вы же знаете, как важно не упустить мелочей.

Хедстрём кивнул, возвращаясь к бумагам:

– Это точно. Подготовь справку по французским делам, Ларс. И напомни Анне про письма.

Ларс встал, кивнув:

– Конечно, господин посол. Всё будет сделано.

Вернувшись в свой кабинет, Ларс закрыл дверь и сел за стол. Его пальцы коснулись ящика, где лежала шифровка. Пятница. Канарис. Это был шанс, но риск был огромен. Если Хедстрём заподозрит интерес к Канарису, начнутся вопросы. Или хуже – Эрик Бергман, чьи взгляды становились всё более настороженными. Ларс знал, что его работа для Москвы – это балансирование на краю. Два года назад, в Стокгольме, он согласился на предложение куратора: деньги для семьи, вера в то, что СССР может остановить хаос в Европе. Но теперь каждый шаг был для него испытанием. Он достал чистый лист и начал писать отчёт для куратора, шифруя слова: «Встреча в пятницу. К. с послом. Жду указаний».

Вечером, в общем зале посольства, где сотрудники собирались для неформального обсуждения дел, Ларс заметил Эрика, державшего чашку кофе. Тот говорил с Анной:

– Ларс вечно занят, Анна. Ты не замечала, что он слишком много времени проводит один?

Анна, пожав плечами, ответила:

– Он советник, Эрик. У него много работы. Ты всегда кого-то подозреваешь.

Эрик, понизив голос, сказал:

– Не подозреваю, а наблюдаю. Времена сейчас неспокойные.

Ларс, подходя, вмешался:

– О чём шепчетесь, Эрик? Опять про мои отчёты?

Эрик, улыбнувшись натянуто, ответил:

– Просто интересуюсь, Ларс. Ты часто задерживаешься.

Ларс, сохраняя спокойствие, сказал:

– Работа, Эрик. Хочешь помочь мне с бумагами?

Эрик покачал головой, отходя. Анна, глядя на Ларса, сказала:

– Не обращай внимания. Он просто любопытный.

Ларс кивнул, но внутри чувствовал, как напряжение нарастает. Эрик был не единственной угрозой. Олаф Свенсон, новый шифровальщик, тоже начал задавать вопросы. Утром, в комнате для шифровок, Олаф, печатая на машинке, сказал Ларсу:

– Господин Эклунд, вы часто запрашиваете старые отчёты. Это для Стокгольма?

Ларс, стоя у стола Олафа, ответил:

– Иногда нужно уточнить детали, Олаф. Работа советника требует много информации.

Олаф, не отрываясь от машинки, сказал:

– Понимаю. Но вы так часто их берёте. Я просто заметил и спросил.

Ларс, улыбнувшись, ответил:

– Внимательность – хорошее качество, Олаф. Продолжай в том же духе.

Но слова Олафа оставили след. Ларс вернулся в кабинет, его мысли кружились вокруг шифровки. Куратор требовал осторожности, но эти намёки Канарису… Прямой разговор с Хедстрёмом был невозможен, но Ларс мог вложить нужные слова в беседу посла с Канарисом – тонкие, почти незаметные. Он вспомнил семью: жену Эльзу, дочерей, Ингу и Софию, ждавших его в Стокгольме. Деньги от Москвы шли на их жизнь, но каждый шаг в этой опасной, двойной, жизни, приближал его к пропасти. Сможет ли он продолжать? Что, если Канарис заподозрит? Или если Эрик или Олаф начнут копать глубже?

На следующий день Ларс снова встретился с Хедстрёмом в его кабинете. Посол, просматривая письма, сказал:

– Ларс, ты уточнил расписание? Французы прислали запрос о встрече.

Ларс, держа папку, ответил:

– Да, господин посол. Всё готово. А с немцами… вы упомянули Канариса. Это важная встреча?

Хедстрём, подняв взгляд, сказал:

– Важная, но неофициальная. Он любит говорить о политике, о нейтралитете. Иногда кажется, что он ищет союзников. Почему ты так интересуешься?

Ларс, чувствуя, как горло сжимается, ответил:

– Просто хочу быть в курсе, господин посол. Немцы непредсказуемы.

Хедстрём кивнул, но его глаза задержались на Ларсе:

– Ты прав. Но будь осторожен со своим любопытством, Ларс. Канарис не простой человек.

Ларс вернулся в кабинет, его мысли были полны сомнений. Пятница приближалась, и он должен был подготовить почву. Вечером, в зале, Клара Нурдстрём, подошла к нему с папкой:

– Господин Эклунд, вот отчёты по Франции. Вы просили их подготовить.

Ларс взял папку, кивнув:

– Спасибо, Клара. Ты всегда все делаешь вовремя.

Клара, улыбнувшись, сказала:

– Стараюсь. Но Эрик опять про вас спрашивал. Он думает, вы что-то скрываете.

Ларс, сохраняя спокойствие, ответил:

– Эрик слишком любопытен. Не волнуйся, Клара. Это просто работа.

Клара кивнула, но её взгляд был полон вопросов. Ларс чувствовал, как сеть вокруг него сжимается. Он вернулся в кабинет, достал шифровку и перечитал её. Куратор требовал действий, но каждый шаг был риском. Ларс знал, что должен быть осторожнее, чем когда-либо.

Глава 16

Утро 16 февраля 1936 года в Асмэре разливалось жарким светом, заливая узкие улочки, где тени от низких домов с плоскими крышами, сложенных из выбеленного камня, падали на пыльную землю. В центре города, у здания итальянского штаба, с широкими окнами и мраморными ступенями, толпились солдаты, их белые мундиры были запылены, винтовки поблёскивали под солнцем. Рынок, в нескольких улицах отсюда, гудел: эритрейцы, в ярких одеждах, торговали зерном, манго, тканями, их голоса сливались с криками мулов и звоном церковных колоколов. В тени навеса, у деревянного прилавка, стояла Асмерэт, эритрейка с морщинистым лицом, в цветастом платье, её тёмные глаза нервно бегали по сторонам. Она теребила край платка, глядя на итальянского офицера, капитана Альберто Риччи, который стоял у входа в штаб, поправляя фуражку. Асмерэт, сглотнув, шагнула к нему и заговорила:

– Синьор капитан, я знаю, кого вы ищете. Полковника. Я видела его.

Риччи, обернувшись, прищурился, его глаза выдавали интерес:

– Говори, женщина. Где? Когда?

Асмерэт, опустив взгляд, ответила:

– Вчера вечером, синьор. Он заходил к Зэре, на окраине. Она… принимает мужчин. Я видела, как он вошёл в её дом.

Риччи, сжав кулак, шагнул ближе:

– Зэра? Кто она? Где живёт? Говори всё!

Асмерэт, отступив, указала дрожащей рукой в сторону холмов:

– На окраине, синьор, у глиняных домов. Её знают. Но я не хочу бед… Дайте мне что-нибудь за это.

Риччи, кивнув солдату рядом, сказал:

– Дай ей десять лир. И веди патруль к дому этой Зэры. Немедленно!

Рядовой Марио Ферри, худощавый, с каштановыми волосами, козырнул и повёл Асмерэт к казначейскому столу. Через полчаса патруль, десять солдат в белых мундирах, с винтовками, шагал по узким улочкам к окраине. Дома, сложенные из глины, с низкими крышами, теснились у подножия холмов, их стены были потрескавшимися, окна завешаны тканями. У одного из домов, с деревянной дверью, стояла Зэра, в простом красном платье. Она чистила миску, её тёмные глаза настороженно следили за улицей. Увидев солдат, она замерла, её сердце забилось быстрее. Марио, шагнув вперёд, крикнул:

– Ты Зэра?

Зэра, отступив к двери, ответила:

– Да, синьор. Что вам нужно?

Риччи, выйдя из-за солдат, сказал:

– Ты знаешь полковника ди Сальви. Где он? Говори, или пожалеешь!

Зэра, сжав миску, ответила:

– Он приходил, синьор. Но ушёл. Я ничего не знаю.

Риччи, махнув рукой, приказал:

– Взять её! В тюрьму!

Солдаты схватили Зэру, её руки связали верёвками, платье порвалось, когда она пыталась вырваться. Она крикнула:

– Я ничего не сделала, синьоры! Отпустите!

Марио, отводя взгляд, повёл её к повозке. Соседи, выглянув из домов, шептались на тигринья, их глаза были полны страха. Зэра, сидя в повозке, думала о матери и брате, о деньгах от ОГПУ, о мести итальянцам. Она знала, что молчание – её единственный шанс, но страх сжимал грудь.

В центре Асмэры, в приземистом здании тюрьмы, с толстыми стенами и решётчатыми окнами, Зэру бросили в сырую комнату. Пол, каменный, был холодным; стол, исцарапанный, покрыт пятнами; единственная лампа бросала тусклый свет. Сержант Винченцо Барди, коренастый, с жестоким взглядом, вошёл, вертя в руках нож с деревянной рукоятью. Его расстегнутый мундир, был запачкан пылью. Рядом стоял капрал Маттео Ланди, худощавый, с нервными движениями, его глаза бегали от Зэры к сержанту. Лейтенант Джулио Мартелли, с аккуратной бородкой, наблюдал у стены, его лицо было безразличным. Винченцо, шагнув к Зэре, привязанной к стулу, сказал:

– Назови имена, девка. Кто был с тобой? Куда дели полковника?

Зэра, стиснув зубы, ответила:

– Я была одна, синьор. Полковник ушёл. Я ничего не знаю.

Винченцо, усмехнувшись, провёл лезвием по её руке, оставив тонкий порез. Кровь потекла, Зэра вскрикнула, но глаза её горели решимостью:

– Бейте, синьор. Я ничего не скажу.

Маттео, стоя у двери, шепнул Джулио:

– Лейтенант, это слишком. Она не скажет.

Джулио, холодно взглянув, ответил:

– Продолжай, Винченцо. Мы узнаем правду.

В это время, на рынке, старик Гэбрэ, с седыми волосами и сутулой спиной, в потрёпанной рубахе, говорил с капралом Лаззаро, который обходил прилавки. Гэбрэ, теребя край ткани, сказал:

– Синьор, я видел троих у дома Зэры. Ночью. Они уводили кого-то на повозке.

Лаззаро, схватив его за плечо, спросил:

– Кто они? Где их найти?

Гэбрэ, опустив глаза, ответил:

– Не знаю имён, синьор. Один торгует кофе, у лавки. Другие с ним.

Лаззаро, кивнув солдату, крикнул:

– К лавке! Хватайте всех!

Патруль ворвался в лавку Мэазы, где мешки с кофе громоздились у стен. Абраха, сортировал зёрна. Тэкле стоял у входа, а Мэаза торговался с покупателем. Солдаты окружили их. Лаззаро схватил Мэазу:

– Вы были у дома девки! Где полковник?

Мэаза, подняв руки, ответил:

– Синьор, я торгую кофе. Ничего не знаю.

Лаззаро, ударив его в лицо, крикнул:

– Лжёшь! Тащите их!

Абраху и Тэкле связали, Тэкле шепнул:

– Абраха, они знают… Мы пропали…

Абраха, стиснув зубы, ответил:

– Молчи, Тэкле. Только молчи.

В тюрьме Абраху, Тэкле и Мэазу бросили в соседнюю комнату, пол был пыльный, а стены покрыты трещинами. Винченцо, войдя, ухмыльнулся, его нож сверкнул. Он сказал Абрахе:

– Здоровяк, говори. Где полковник?

Абраха, сжав кулаки, ответил:

– Я ничего не знаю, синьор.

Винченцо ударил Тэкле в живот, тот застонал:

– Пожалуйста… я не виноват…

Мэаза, рванувшись, крикнул:

– Оставьте его! Мы торгуем кофе, и всё!

Винченцо, полоснув ножом по руке Мэазы, сказал:

– Назови имена, или хуже будет!

Тэкле, корчась, шепнул Абрахе:

– Я не выдержу… Моя семья…

Абраха, сжав его плечо, ответил:

– Держись, Тэкле.

В Асмэре, в штабе, Родольфо Грациани стоял у карты, его глаза горели яростью. Он сказал Риччи:

– Альберто, что с допросами?

Риччи, теребя фуражку, ответил:

– Девка молчит, командующий. Но мы взяли троих. Винченцо их ломает.

Грациани, сжав кулаки, сказал:

– Выжмите из них всё! Они должны знать где Лоренцо!

В тюрьме Зэра, ослабевшая, сидела на стуле, кровь текла по руке. Винченцо, вернувшись, сказал:

– Твои друзья уже тут, рядом. Назови имена!

Зэра, с трудом подняв глаза, ответила:

– Я одна…

Маттео, ворвавшись, крикнул:

– Сержант, старик мог ошибиться!

Винченцо рявкнул:

– Они были у её дома! Бейте их!

В соседней комнате Абраха молчал, а Тэкле шептал:

– Я не хотел…

Мэаза, с кровью на губах, сказал:

– Тэкле, держись. Ради всех нас.

* * *

Утро 19 февраля 1936 года в провинции Шэньси, в глубине Китая, пробивалось сквозь пелену тумана, что стелился над холмами, покрытыми редкими бамбуковыми рощами, где листва, влажная от росы, шуршала под тёплым, липким ветром. Небо, серое, с тяжёлыми облаками, низко нависало над землёй, обещая ливень; первые капли, редкие и крупные, падали на рисовые поля, где молодая зелень, едва пробившаяся из земли, блестела в тусклом свете. Река, мутная, с илистыми берегами, текла медленно, её воды плескались о корни старых ив, чьи ветви, длинные и поникшие, касались поверхности, создавая рябь. Деревни, с глинобитными хижинами под соломенными крышами, теснились у подножия холмов, их стены, потрескавшиеся от солнца и дождей, были покрыты пятнами сырости. Дворы, заваленные корзинами с рисом, связками бамбука и глиняными кувшинами, гудели от голосов крестьян, чьи рубахи, выцветшие и потёртые, липли к телу от влажности. Погода, душная, с температурой, поднимавшейся к 25 градусам, приносила тяжесть в движения, а ветер, тёплый и влажный, нёс пыль по узким тропам, что вились между полями и рощами. В деревне Чанцзя, где десяток домов окружал старый амбар, переделанный под штаб коммунистов, кипела жизнь: бойцы в серых куртках, с винтовками, многие из которых были старыми и ржавыми, маршировали на поле, их шаги поднимали клубы пыли, смешанной с грязью, а команды командиров звучали резко, перекрывая шум ветра и далёкий плеск реки.

В центре деревни, у амбара с деревянными стенами, покрытыми трещинами и пятнами от дождей, стоял Ван Чжэн, 42-х летний командир отряда, коренастый, с короткими чёрными волосами, тронутыми сединой, и глубокими морщинами на лбу, вырезанными годами борьбы и бессонных ночей. Его тёмные глаза, внимательные, но усталые, следили за бойцами, отрабатывавшими манёвры на поле, где грязь уже хлюпала под ногами, а дождь начинал усиливаться. Его серая куртка, с потёртыми локтями, была застёгнута под горло, а лицо выражало тревогу, скрытую за маской решимости. Он думал о семье, оставленной в другой провинции, о письмах, которые не доходили, и о японцах, чья тень нависала над Шэньси.

Рядом, у грубо сколоченного стола, заваленного картами, исписанными чернилами, и донесениями, сидел Ли Юн, молодой и худощавый боец, его пальцы теребили ремень старой винтовки, чей затвор скрипел, словно жалуясь на годы службы. Его молодое лицо, с гладкой кожей, было напряжено, глаза бегали от Вана к полю, где неопытные бойцы путались в строю. Ли вспоминал свою деревню, сожжённую два года назад, и клятву, данную матери, – бороться до конца.

Чжан Мэй, 30-летняя разведчица, с короткими чёрными волосами, перебирала бумаги, её пальцы двигались быстро, а лицо оставалось сосредоточенным, скрывая страх, что её донесения могут опоздать. Она знала, что японцы близко, и каждый день приближал катастрофу.

Крестьянин Лю Хай, с мозолистыми руками и усталым лицом, принёс корзину с рисом, его рубаха, мокрая от работы, липла к спине, а глаза, тёмные и тревожные, следили за бойцами, словно ища в них надежду для своей семьи. Советский агент Григорий Волков, высокий, с седыми висками и строгим лицом, стоял у входа в амбар, его взгляд, холодный и цепкий, скользил по деревне, отмечая каждое движение. Он думал о Москве, о приказах начальства, о тонкой игре, которую вёл Сталин, следя за Японией и Европой.

Новые лица окружали штаб. Чэнь Линь, 20-ти лет, худой боец с горящими глазами, полный энтузиазма, но скованный страхом, сжимал винтовку, словно она была его единственной опорой. Он мечтал о славе, но каждый выстрел на учениях напоминал ему о смерти брата, убитого японцами. Сяо Фэн, крестьянка, с длинными косами и потёртой юбкой, стояла у амбара, её глаза, полные тревоги, следили за сыном, Лю Сяо, игравшим у реки с другими детьми. Она вспоминала мужа, пропавшего в прошлом году, и молилась, чтобы сын не увидел войны. Лю Сяо, с невинным взглядом, теребил палку, строя плот из веток, но его вопросы о японцах пугали мать.

Ветеран Хуан Вэй, 47-ми лет, с циничной улыбкой и шрамами на руках, чистил винтовку, его движения были автоматическими, а мысли – горькими, полными воспоминаний о прошлых поражениях.

Ван Лихуа, крестьянка, с усталым лицом и натруженными руками, несла воду в глиняном кувшине, её глаза выражали смесь веры в дело и отчаяния за будущее деревни. Чжао Мин, импульсивный боец, с быстрыми движениями и громким голосом, спорил с товарищами, его вера в победу была фанатичной, но необузданной. Цуй Фан, крестьянин, с худым лицом и бегающими глазами, стоял в стороне, его руки дрожали, когда он думал о японских агентах, обещавших ему рис за сведения. Мао Чжи, боец, с твёрдым характером, но внутренними сомнениями, проверял патроны, разрываясь между желанием сражаться и страхом за сестру, оставшуюся в другой деревне. Чжан Юй, старейшина деревни, с седыми волосами и мудрым, но усталым взглядом, сидел у хижины, его размеренный голос успокаивал крестьян, но в душе он боялся, что война уничтожит всё.

Ван Чжэн, оглядев бойцов, маршировавших в грязи, сказал Ли Юну:

– Юн, проверь, чтобы все были на позициях. Японцы не дадут нам времени на ошибки.

Ли, вскочив, ответил:

– Командир, мы стараемся, но винтовок не хватает. Половина не стреляет, патроны ржавые, затворы заедают.

Ван, сжав кулак, повернулся к Волкову:

– Григорий, Москва обещала помощь. Где же она? Мы не можем драться с пустыми руками.

Волков, шагнув к столу, ответил:

– Запрос отправлен, Ван. Молотов знает ваши нужды. Оружие и еда придут, но доставка через горы займёт недели.

Чжан Мэй, отложив донесение, вмешалась:

– Недели? Разведка видела японский патруль в пяти ли от реки! Они ближе, чем мы думали, Григорий. Июль – это точная дата, но они могут ударить и раньше.

Волков, посмотрев на неё, ответил спокойным тоном:

– Москва знает ваши потребности, Мэй. Но вы должны держать дисциплину. Слухи о предателях среди ваших уже дошли и до Москвы. Японцы платят за сведения, а крестьяне голодны и соглашаются сотрудничать с ними.

Ван, шагнув к нему, сказал голосом, дрожащим от гнева:

– Предатели? Назови имена, Григорий, если ты знаешь их. Я не потерплю крыс в отряде.

Волков, пожав плечами, ответил, его взгляд скользнул по карте:

– Пока это слухи. Но Цуй Фан вёл себя странно. Вчера его видели у реки, он говорил с чужаком.

Чжан Мэй, сжав кулак, сказала:

– Цуй? Я видела, как он шептался с кем-то. Если он предал, мы все пропали. Он же все про нас знает.

Ли Юн, сглотнув, сказал, его голос был полон тревоги:

– Командир, крестьяне боятся. Лю Хай говорил, что японцы жгут деревни. Если мы не защитим крестьян, они уйдут к врагу. Думая, что их оставят в живых.

Лю Хай, стоя у корзины с рисом, кивнул, его лицо было мрачным:

– Моя семья в соседней деревне, командир. Дети голодные, жена больна. Если японцы придут, что я им скажу?

Ван, посмотрев на него, ответил:

– Лю, мы сражаемся за вас. Собери крестьян, пусть помогают нам. Без них мы не выстоим.

Сяо Фэн, подойдя с кувшином воды, сказала:

– Командир, я верю вам. Но мой сын, Лю Сяо… Если война дойдёт до нас, где ему прятаться? Японцы ведь не посмотрят, что он ребенок.

Ван, встретив её взгляд, ответил, стараясь скрыть сомнения:

– Сяо, мы защитим вас. Но ты должна держать людей вместе. Говорить им, чтобы доверились нам. Страх – наш враг, как и японцы.

Ван Лихуа, ставя кувшин, добавила:

– Командир, я видела, как японцы жгли поля в прошлом году. Мы отдаём вам рис, но если еды не хватит, люди разбегутся.

Чжан Юй, сидя у хижины, сказал:

– Ван, крестьяне верят тебе. Но страх сильнее веры. Если Москва не поможет, японцы сметут нас.

Ван, сжав челюсти, ответил:

– Юй, мы найдём еду. Москва поможет. Держитесь.

На поле бойцы отрабатывали штыковой бой, их движения были неровными, многие, бывшие крестьяне, держали винтовки неуверенно, их руки скользили по прикладам. Дождь усиливался, капли барабанили по земле, грязь хлюпала под ногами, пыль смешалась с водой, образуя липкую жижу. Чэнь Линь крикнул Ли Юну:

– Юн, я готов драться за Китай! Но без патронов как? Москва нас бросила?

Ли, пробираясь через грязь, хлопнул его по плечу:

– Не бросила, Чэнь. Обещают поставить оружие. Держись. Мы выстоим.

Хуан Вэй, стоя рядом, чистил винтовку, его циничная улыбка не сходила с лица:

– Юн, не заливай. Москва думает только о себе. А мы тут с ржавыми винтовками, оставлены против японцев.

Чжао Мин, подбежав, крикнул:

– Хуан, если боишься, иди домой! Я готов драться, даже если винтовка сломается!

Хуан, сплюнув в грязь, ответил:

– Чжао, твоя храбрость кончится сразу же, когда японцы начнут. Вот увидишь.

Мао Чжи, проверяя патроны, сказал:

– Хуан, хватит. Мы все боимся. Но я не предам дело, даже если Москва не будет нам помогать.

Хуан, усмехнувшись, ответил:

– Мао, ты молод. Я видел, как люди умирают за дело. Без оружия оно ничего не стоит.

Чжан Мэй, подойдя к полю, крикнула бойцам:

– Держите строй! Японцы не будут ждать, пока вы научитесь стрелять!

Цуй Фан, стоя в стороне, смотрел на бойцов, его руки дрожали, а глаза бегали по сторонам. Он думал о японском агенте, обещавшем рис и безопасность за сведения о базе. Его жена была больна, дети голодали, и страх толкал его на предательство. Он шепнул себе:

– Прости, Ван… Я должен спасти семью.

Лю Сяо, у реки, теребил палку, строя плот, и спросил Сяо Фэн:

– Мама, а японцы придут? Они заберут нас с собой?

Сяо, прижав его, ответила:

– Не бойся, Сяо. Командир Ван защитит нас.

В штабе, у стола с картами, Волков сказал Вану:

– Ван, дисциплина падает. Если крестьяне не согласятся вам помогать уйдут, японцы раздавят вас без боя.

Ван, склонившись над картой, ответил:

– Я знаю, Григорий. Но без твоей Москвы мы – ничто. Когда придёт оружие?

Волков, посмотрев в окно, где дождь лил всё сильнее, ответил:

– К апрелю, если всё пойдёт гладко. Но Цуй Фан… Я видел, как он уходил к реке вчера. Проверь его.

Чжан Мэй, перечитывая донесение, сказала:

– Командир, японцы в пяти ли! Это ближе, чем мы думали. Если Цуй предал, они уже знают о нас.

Ван, ткнув пальцем в карту, ответил:

– Мы встретим их у холмов. Но без патронов… Григорий, что Москва говорит о японцах?

Волков, пожав плечами, ответил:

– Сталин следит за Японией. Он знает об угрозе. Но вы должны доказать, что стоите помощи.

Чжан, сжав кулак, сказала:

– Доказать? Мы теряем людей!

Ван, резко обернувшись, крикнул:

– Найдите Цуя! Если он с японцами, я сам его допрошу!

Лю Хай, шагнув вперёд, сказал:

– Командир, Цуй говорил с моей сестрой. Она видела его у реки с чужаком. Он сказал ей, что он боится за семью.

Ван, посмотрев на него, ответил:

– Лю, найди его.

К полудню дождь превратил поле в болото, бойцы вязли по щиколотку, их куртки промокли. Учения продолжались: бойцы отрабатывали манёвры, новобранцы путались, роняя оружие. Чэнь Линь, поскользнувшись, упал, его винтовка застряла в грязи. Он крикнул Ли Юну:

– Юн, как мы будем драться? Мы не готовы!

Ли, помогая ему встать, ответил:

– Чэнь, японцы не будут спрашивать, готов ты или нет. Вставай и иди.

Хуан Вэй, стоя в стороне, пробормотал:

– Это не учения, а цирк.

Чжао Мин, услышав, крикнул:

– Хуан, молчи! Лучше помогай, чем ныть!

Цуй Фан, стоя у реки, смотрел на воду, его сердце билось быстро. Он знал, что японский агент ждёт его в роще. Он шепнул себе:

– Прости, Ван… Моя семья умирает.