Текст книги "Я – Товарищ Сталин 3 (СИ)"

Автор книги: Андрей Цуцаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

– Полковник! Взять его живым!

Тесфайе, метнувшись вперёд, получил пулю в плечо, его кровь брызнула на камни, окрашивая снег алым, но он, стиснув зубы, бросился к полковнику. Алем, прикрывая его, стрелял по часовым, чьи тени мелькали в огне. Пули свистели мимо, одна задела его плащ, другая разбила камень у ног, разбрасывая осколки. Полковник, окружённый абиссинцами, выронил пистолет, его руки дрожали, но голос был твёрдым, полным вызова:

– Вы не сломите Италию! Убейте меня, но мы вернёмся с большей силой!

Алем, наставив винтовку на полковника, ответил ему по-итальянски:

– Мы сражаемся за нашу землю, а вас никто сюда не звал. Ты пойдёшь с нами, полковник.

Буря, начавшаяся в горах, усиливалась, ветер завывал, срывая ветви с кедров, а огонь продолжал пожирать всё – палатки, укрепления, повозки, оставляя лишь дымящиеся обломки, воронки, искры, взлетавшие к небу. Итальянцы, в панике, отступали, их крики тонули в грохоте новых взрывов, когда остатки склада рвались, разбрасывая металл, дерево, раскалённые осколки, которые врезались в землю, сносили деревья, оставляли дымящиеся ямы.

Утро в горах Абиссинии, ясное и холодное, наступило с первыми лучами солнца, что пробивались сквозь зазубренные вершины, окрашивая скалы в золотистый свет, словно пламя, готовое поглотить мир. Леса кедров и акаций, влажные от росы, шелестели под лёгким ветром, их ветви качались, будто оплакивая грядущий день. Река в долине, отражая небо, текла спокойно, её воды поблёскивали, как жидкое серебро, а птицы, щебетавшие в ветвях, замолкали, заслышав далёкий гул шагов и лязг металла. Итальянские войска, собравшиеся в низине, двигались колонной, их шинели, пропылённые и тяжёлые, колыхались в такт маршу, а стволы винтовок, пулемётов и артиллерийских орудий, установленных на повозках, сверкали в утреннем свете. Командир Данте, высокий, с жёстким лицом, покрытым шрамами, и глазами, полными холодной решимости, ехал впереди на лошади, его голос, отдающий приказы, разносился над колонной, как раскат грома. Тысячи солдат шли, их шаги сотрясали землю, артиллерия, скрипя колёсами, и повозки с боеприпасами двигались к деревням, лежащим в долине, где дома из глины и соломы, окружённые полями проса, ещё дремали под солнцем. Данте, повернувшись к своему адъютанту, молодому офицеру Николо, чьё лицо было бледным от бессонной ночи, сказал с яростью:

– Николо, эти деревни укрывали бунтовщиков. Они заплатят за их дерзость. Сожжём всё, никого не щадить.

Николо, сжимая поводья, кивнул, но его голос дрогнул, выдавая сомнение:

– Командир, жители… они не все воины. Стоит ли жечь их дома? Что скажет начальство в Риме?

Данте, сжав кулак, ответил:

– Рим требует контроля, Николо. Абиссинцы ударили ночью и нанесли нам большой урон. Мы покажем, что бывает с теми, кто против нас.

Колонна вошла в первую деревню, где дома, сложенные из глины, с соломенными крышами, стояли вдоль узких троп, окружённые полями, где колосья проса качались под ветром. Жители, заслышав топот тысяч ног, выбегали из хижин, их лица, полные ужаса, бледнели при виде солдат, чьи винтовки были наготове. Старейшина деревни, Гебре, седой, с морщинистым лицом, вышел вперёд, его руки, поднятые в мольбе, дрожали, он сказал:

– Мы мирные люди! У нас нет оружия! Пощадите нашу деревню!

Данте, не глядя на него, махнул рукой, и солдаты, с винтовками наперевес, открыли огонь. Пули, со свистом разрывая воздух, врезались в глиняные стены, пробивали соломенные крыши, разбрасывали осколки. Крики жителей, пронзительные и отчаянные, разорвали утреннюю тишину, смешавшись с треском выстрелов. Мужчины падали, их тела, пробитые пулями, оседали в пыль, кровь текла по земле, впитываясь в сухую почву. Женщины, крича, бежали, хватая скудные пожитки – глиняные горшки, тканые одеяла, – но пули настигали их, и они падали, их крики обрывались. Старики, пытаясь укрыться за деревьями, ковыляли, но пулемёты, установленные на холмах, косили их без разбора, их очереди разрывали ветки, врезались в стволы, оставляя дымные следы. Итальянцы поджигали дома факелами, солома вспыхивала мгновенно, и пламя, жадное и яростное, пожирало крыши, стены, превращая деревню в пылающий хаос. Глиняные стены рушились, обломки падали с грохотом, дым, густой и чёрный, поднимался к небу, застилая солнце. Крики жителей, смешанные с треском огня, эхом разносились по долине, а ветер нёс пепел, оседавший на полях. Молодая женщина, с растрёпанными волосами, бежала, прижимая к груди узел с одеждой, но пуля ударила её в спину, и она рухнула, её крик оборвался, а узел покатился по земле. Гебре, стоя на коленях перед горящим домом, смотрел на разрушение, его голос, полный отчаяния, кричал:

– За что? Это наша земля! Почему вы несёте смерть?

Итальянский солдат, молодой, с дрожащими руками, наставил на него винтовку, но заколебался, его глаза выдавали страх. Данте, заметив это, крикнул:

– Стреляй, или сам станешь врагом Италии!

Солдат выстрелил, и Гебре упал, его кровь смешалась с пылью, а тело замерло среди обломков.

Деревня горела, дома рушились, поля проса, подожжённые, пылали, их колосья, охваченные пламенем, превращались в пепел. Жители, те, кто успел, бежали в леса, их фигуры мелькали среди кедров, преследуемые пулями, которые свистели, впиваясь в стволы.

Вторую деревню, в километре от первой, постигла та же участь: пулемёты били по хижинам, их очереди разрывали глиняные стены, артиллерия, установленная на холмах, обстреливала дома, снаряды рвались, оставляя воронки, дым и обломки. Жители, крича, бежали к реке, их фигуры, освещённые солнцем, мелькали среди камышей, но пули настигали их, вода окрашивалась кровью, а тела падали на берег. Один мужчина, раненый, пытался ползти к реке, но штык итальянского солдата вонзился в его спину, и он замер, его взгляд угас.

Данте, наблюдая за разрушением, сказал Николо:

– Это урок, Николо. Абиссинцы узнают, что с нами не шутят.

Николо, глядя на горящую деревню, где дым поднимался к небу, ответил дрожащим голосом:

– Но, командир… сколько ещё погибнет? Это же люди, как мы.

Данте, сжав кулак, ответил ему с яростью:

– Они враги, Николо. Если не мы их, то они нас. Вперед.

Итальянцы двинулись дальше, оставляя за собой дымящиеся руины, где огонь пожирал дома, поля, деревья, а крики уцелевших тонули в гуле марша. Пепел, поднятый ветром, оседал на их шинелях, а солнце, скрытое дымом, казалось кроваво-красным.

Впереди, в узком ущелье, их ждало войско абиссинцев под командованием Кефале, чьи воины, укрывшись за скалами и деревьями, готовились к бою. Кефале, стоя на холме, смотрел на приближающуюся колонну, его лицо, покрытое пылью, было напряжённым, но глаза горели решимостью. Он повернулся к Йонасу, молодому воину, чьё плечо, раненное в ночном бою, было перевязано грубой тканью:

– Йонас, они идут. Их тысячи, с пушками. Мы не можем бежать, но можем драться.

Йонас, сжимая винтовку, ответил:

– Кефале, они сожгли деревни. Если мы падём, кто защитит нашу землю?

Кефале, глядя на дым, поднимающийся из долины, сказал:

– Мы защитим нашу землю, Йонас. Или умрём за неё. Другого выхода нам все равно не оставляют.

Абиссинцы, числом около полутора тысяч, заняли позиции в ущелье, их винтовки и самодельные гранаты были готовы. Они знали местность – каждый камень, каждое дерево, каждый изгиб тропы, – но итальянцы, с артиллерией, пулемётами и численным превосходством, были подобны лавине. Бой начался с артиллерийского залпа: снаряды рвались среди скал, разбрасывая осколки, сбивая деревья, оставляя воронки, глубокие, как могилы. Земля дрожала, пыль поднималась, смешиваясь с дымом, а крики абиссинцев, задетых осколками, разрывали воздух. Кефале, укрывшись за скалой, стрелял, его пули били по итальянским шеренгам, но пулемёты врага, установленные на холмах, косили его воинов, их очереди врезались в камни, разрывали тела. Йонас, бросив гранату, попал в пулемётное гнездо, взрыв разнёс укрепление, но новая очередь ударила рядом, ранив его в ногу. Он упал, закричав:

– Кефале, их слишком много! Они давят нас!

Кефале, стреляя из-за скалы, крикнул в ответ:

– Бей по пулемётам, Йонас!

Итальянцы, наступая, стреляли без остановки, их пули свистели, впиваясь в землю, пробивая деревья, а артиллерия била по позициям абиссинцев, разрывая скалы. Рукопашный бой начался, когда итальянцы ворвались в ущелье: штыки сверкали в утреннем свете, лязг металла смешался с криками, а кровь лилась на камни, окрашивая их алым. Абиссинцы дрались отчаянно, их кулаки, штыки и сабли били по врагу, но итальянцы, превосходя числом, ломали их ряды. Один воин, раненый в плечо, вонзил острый клинок в итальянского солдата, но штык другого ударил его в грудь, и он упал. Кефале, сражаясь в гуще боя, крикнул своим воинам, голосом полного отчаяния:

– За Абиссинию! Не отступать!

Но итальянцы, под командованием Данте, давили, их штыки и пули косили абиссинцев, чьи тела падали среди скал, их винтовки выскальзывали из рук. Йонас, раненый, пытался подняться, но пуля ударила его в грудь, и он замер, его глаза, полные решимости, угасли, а рука всё ещё сжимала винтовку. Кефале, увидев это, закричал, но пуля задела его плечо, кровь хлынула, и он упал за камень, стиснув зубы. Итальянцы, наступая, добивали раненых, их штыки вонзались в тела, а крики абиссинцев тонули в грохоте артиллерии. Один абиссинец, раненый, попытался бросить гранату, но пуля сбила его, и граната, взорвавшись у его ног, разнесла землю, оставив воронку.

Данте, стоя на холме, смотрел на разгром:

– Николо, это конец их сопротивления. Абиссинцы сломлены.

Николо, глядя на поле боя, где тела абиссинцев лежали среди камней, ответил, голосом полным сомнения:

– Но какой ценой, командир?

Данте, не отвечая, махнул рукой, и войска двинулись дальше, оставляя за собой дымящееся ущелье, где кровь смешивалась с землёй, а крики уцелевших абиссинцев, бегущих в леса, тонули в гуле артиллерии. Буря, начавшаяся в горах, усиливалась, ветер нёс запах гари и дым, а солнце, скрытое облаками, казалось, оплакивало разгром. Пепел оседал на камнях, река в долине несла кровь, а птицы, замолкшие, больше не пели.

Глава 11

В кабинете Кремля, где холод февраля 1936 года проникал сквозь окна и тяжёлые шторы, мрак сгущался, несмотря на тусклый свет настольной лампы, отбрасывавшей тени на дубовый стол. Стены, обшитые тёмным деревом, поглощали звуки, и лишь тиканье часов в углу, медленное и неумолимое, нарушало тишину, да шаги охраны за дверью, едва слышные, напоминали о бдительности.

Сергей сидел за столом, его пальцы, сжимавшие перо, застыли над листом бумаги, а глаза, тёмные и внимательные, изучали пространство, будто ища в нем скрытую угрозу. Его ум, пропитанный знаниями будущего, боролся с грузом настоящего, где каждое решение могло стать роковым.

Напротив, стоял Глеб Бокий, нарком ОГПУ, худощавый, с резкими чертами лица. Сергей, отложив перо, заговорил:

– Глеб Иванович, начинайте ваш доклад. Что у нас в Москве? Кто предал дело партии?

Бокий, выпрямившись, открыл папку:

– Товарищ Сталин, за последние две недели мы арестовали семерых членов партии. Трое из Центрального аппарата, четверо из московских отделений. Подозрения в шпионаже подтверждены перехваченными письмами и показаниями. Они, через свои источники, передавали сведения за границу.

Сергей, прищурившись, постучал пальцем по столу, звук эхом отразился в тишине кабинета:

– Семеро, говорите? Имена, связи, доказательства. Кто их завербовал? Немцы, англичане, кто ещё?

Бокий, перелистнув страницу, ответил:

– Следы ведут к немцам. Среди предателей – Пономарёв, из отдела кадров. Его письма к неизвестному адресату перехвачены на почте. Содержат детали о военных поставках. Остальные – его связи в аппарате, их показания подтверждают существующую сеть. Но главное – мы задержали немецкого агента, Карла Вольфа, действовавшего под именем инженера Александра Петрова.

Сергей, подняв бровь, наклонился вперёд, его взгляд, острый, как лезвие, впился в Бокия:

– Карл Вольф? Инженер Петров? Расскажите, Глеб Иванович. Как вы его нашли? Кто он такой?

Бокий переложил папку на стол:

– Вольф работал на заводе. Его документы были безупречны, но мы получили письмо – анонимное. В нём были указаны его встречи, явки, шифры. Мы проверили, нашли тайник с радиопередатчиком. Он передавал сведения в Берлин. Мы установили за ним слежку и ждали удобного момента. Думали, раскрыть его сеть. Но похоже, в Москве он действует в одиночку. Он был арестован нами три дня назад.

Сергей, откинувшись в кресле, сжал кулаки, его голос стал тише, но напряжение в нём росло:

– Анонимное письмо? Интересно. Кто сдал Вольфа, Глеб Иванович? Ваш завербованный агент в Германии? Или кто-то из его окружения?

Бокий, замявшись, отвёл взгляд к окну, где мрак ночи сгущался за стеклом, и ответил:

– В том и дело, что мы пока не знаем, товарищ Сталин. Письмо пришло без подписи, без обратного адреса. Написано от руки, на простой бумаге. Указаны точные места встреч Вольфа, имена связных. Мы проверили – всё совпало. Но кто написал… пока неясно.

Сергей, встав из-за стола, медленно подошёл к окну, его шаги гулко звучали по паркету. Он смотрел на заснеженную Москву, где огни фонарей едва пробивали тьму, и заговорил:

– Неясно? Глеб Иванович, вы возглавляете ОГПУ. Анонимное письмо раскрывает немецкого агента, а вы не знаете, кто его написал? Это не случайность. Кто-то играет с нами.

– Мы проверяем, товарищ Сталин. Всех, кто мог знать о Вольфе. Но письмо… оно слишком точное. Кто-то знал больше, чем должен.

Сергей, повернувшись, посмотрел на Бокия, его глаза сузились:

– Слишком точное, говорите? Это пахнет заговором, Глеб Иванович. Если это не ваш агент, то кто мог его сдать? Может это провокация? Агент слишком мелкий, он не был внедрен в нашу разведку или партийный аппарат, возможно им специально пожертвовали, но ради чего?

Бокий сказал:

– Будем выяснять, товарищ Сталин! Мы работаем днём и ночью. Вольф под арестом, его допрашивают. Он пока молчит, но мы сломаем его. А письмо… мы найдём источник, уверяю вас.

Сергей, вернувшись к столу, взял папку, пролистал документы, его пальцы задержались на листе с текстом письма. Он заговорил:

– Ваши уверения хороши, Глеб Иванович, но мне нужны результаты. Если это ловушка, кто её поставил? И если ОГПУ не справится, то чья голова полетит первой?

Бокий, побледнев, ответил:

– Мы найдём правду, товарищ Сталин. Если это ловушка, мы вычислим врага. Если правда, мы найдём того, кто написал. Никто не уйдёт от последствий.

Сергей, закрыв папку, посмотрел на Бокия:

– Хорошо, Глеб Иванович. Найдите источник. И докладывайте мне все незамедлительно.

Бокий, кивнув, взял папку:

– Есть, товарищ Сталин. Будет сделано.

Сергей, махнув рукой, отпустил его, и Бокий вышел, его шаги, вскоре, затихли в коридоре.

* * *

Токио, утром февраля 1936 года, пробуждался под тяжёлыми облаками, что нависали над городом, словно предвестники грядущей бури. Холодный ветер, дующий с залива Эдо, нёс по улицам лепестки сакуры, их розовые вихри кружились среди деревянных домов, крытых черепицей, и каменных зданий министерств, чьи серые фасады блестели от утренней росы. Узкие переулки, пропитанные ароматом жареной рыбы и угольного дыма, гудели от толп: торговцы, толкая тележки с рисом, лапшой и сушёной треской, выкрикивали цены, их голоса тонули в звоне трамваев, скрипе колёс рикш и гомоне прохожих. Женщины в кимоно, с узлами в руках, торопились к рынкам, их сандалии стучали по булыжникам, а мужчины в европейских костюмах, с газетами под мышкой, спешили к конторам. Храм Ясукуни, с красными воротами тории и соснами, качавшимися под ветром, возвышался над дорогой, его колокола звенели, призывая к молитве, но гул автомобилей и клаксоны заглушали их. Императорский дворец, окружённый рвом, чьи воды отражали серое небо, стоял в тишине, его белые стены, словно стражи, хранили молчание императора. В центре города, среди зданий военного министерства, возвышался штаб – массивное сооружение с серыми стенами и узкими окнами, чьи стёкла, покрытые инеем, отражали тусклый свет утра. Внутри, в просторном зале, стены были увешаны картами Китая, Маньчжурии, Сибири, их края, потёртые и пожелтевшие, топорщились под сквозняком. Длинный дубовый стол, покрытый зелёным сукном, был завален бумагами, чернильницами, пепельницами, где тлели сигареты, их дым, серый и густой, поднимался к потолку, смешиваясь с холодным воздухом. Лампы, висевшие на цепях, отбрасывали жёлтый свет, высвечивая лица генералов, чьи мундиры, украшенные золотыми пуговицами и орденами, поблёскивали, как доспехи. Карты, испещрённые красными и синими линиями, показывали Пекин, Шанхай, маньчжурские железные дороги, порты Янцзы. За окнами шумел Токио, его гул проникал сквозь стёкла, но в зале царила тишина, прерываемая лишь шелестом бумаг, скрипом стульев, редкими шагами адъютантов и тиканьем настенных часов, чьи стрелки отсчитывали время до войны.

Генерал Ито, высокий, с сединой на висках и глазами, полными холодной решимости, стоял у карты, его пальцы, сжимавшие бамбуковую указку, чертили линии вдоль китайской границы, от Шанхая до Пекина. Его лицо, покрытое глубокими морщинами, помнило годы сражений в Маньчжурии, а мундир, застёгнутый на все пуговицы, подчёркивал его авторитет. Голос, глубокий и властный, разрезал тишину:

– Господа, Китай – наш первый путь к величию. Чан Кайши слаб, его армия разлагается. Мы должны ударить в июле: захватить Шанхай, затем Пекин. Маньчжурия – это наш плацдарм на севере, но без юга мы не удержим империю.

Генерал Накамура, коренастый, с жёстким лицом и шрамом, пересекавшим щеку, нахмурился, его кулак сжал край карты, пальцы оставили вмятины на бумаге. Его глаза, тёмные и гневные, сверкали, а голос, резкий, дрожал от нетерпения:

– Ито, вы торопите нас, чтобы мы рухнули в пропасть. Шанхай – это ловушка. У нас не хватит войск, чтобы удержать его, пока Маньчжурия не укреплена. А СССР? Их дивизии на границе – это не слухи, а реальность. Вы готовы к войне на два фронта?

Ито, повернувшись к Накамуре, посмотрел на него, его указка замерла над картой:

– СССР занят внутренними проблемами, Накамура. Их армия не готова к удару. Мы захватим Шанхай за месяц, Пекин – за три. Ресурсы Китая дадут нам силу. Вы боитесь Советов больше, чем нужно.

Капитан Сато, адъютант Ито, переложил стопку документов:

– Генерал Ито, разведка подтверждает: китайские войска плохо вооружены, их артиллерия устарела. Но партизаны в Шанхае… они уже взрывают мосты. А американцы усиливают флот в Тихом океане. Санкции или вмешательство неизбежны.

Ито, бросив взгляд на Сато, кивнул, но его глаза сузились, выдавая раздражение:

– Американцы – торгаши, Сато. Они не полезут в войну из-за Китая. Но Германия… их Антикоминтерновский пакт – это наш общий щит против Советов. Они боятся удара с запада, поэтому о нас думают в последнюю очеред. Хирота, что вы скажете о Берлине?

Премьер-министр Хирота, сидевший во главе стола, в чёрном костюме, с лицом, лишённым эмоций, но с глазами, полными хитрости, откинулся в кресле. Его пальцы, тонкие и бледные, постукивали по столу, а голос, спокойный, разнёсся по залу:

– Германия задумала свою игру. Риббентроп, их посланник, требует, чтобы мы связали Советы в Маньчжурии, пока они готовят удар в Европе. Я не доверяю немцам – они играют за себя, а мы можем стать их пешками.

Накамура, стукнув кулаком по столу, так что чернильница подпрыгнула, прервал, его голос дрожал от гнева:

– Пешками? Хирота, вы это серьёзно? Немцы тянут нас в войну с СССР, а мы должны сосредоточиться на Китае! Советы – это спящий медведь, которого мы разбудим, если свяжемся с Берлином.

Масато, офицер Кэмпэйтай, худощавый, с холодными глазами и мундиром, застёгнутым на все пуговицы, вмешался, его голос был тихим, но зловещим:

– Генерал Накамура, вы забываете о врагах внутри. Кэмпэйтай перехватила сообщения: кто-то в Токио передаёт наши планы в Пекин. Даты наступления, маршруты в Шанхай. Если мы не найдём предателя, вторжение провалится.

Ито, повернувшись к Масато, нахмурился, его голос стал резче:

– Предатель? Масато, вы снова сеете панику. Назовите имена, или это пустые слова? Кэмпэйтай видит шпионов в каждом углу, но где доказательства?

Масато, не дрогнув, достал лист бумаги:

– Доказательства будут, генерал. Мы арестовали двух связных в порту Йокогамы. Они подтвердили: некто под псевдонимом «Ветер» знает о наших планах. Он в Токио, возможно, среди нас. Кэмпэйтай следит за каждым.

Тишина, тяжёлая, как гранит, накрыла зал, лишь тиканье часов и шорох ветра за окном нарушали её. Генералы переглянулись, их взгляды, полные подозрений, скользили по лицам. Нобуо, адъютант Накамуры, кашлянул и сказал:

– Господа, если мы подозреваем друг друга, то вторжение в Китай подождёт. СССР усиливает армию в Маньчжурии – пригнали три дивизии, танки, артиллерию. Если они ударят первыми, мы потеряем Маньчжурию.

Хирота, постучав пальцами по столу, заговорил:

– Нобуо, вы слишком категоричны. СССР – это конечно угроза, но вторичная. Китай – вот наш более легкий путь к огромным ресурсам. Мы ударим в июле, если будем готовы. Германия может прикрыть нас от Советов, но за определенную цену. Готовы ли мы её заплатить?

Накамура, встав, ткнул пальцем в карту, его голос дрожал от гнева и решимости:

– Цена? Хирота, я вижу кровь! Много крови! Наши солдаты погибнут, если мы свяжемся с немцами. Они хотят, чтобы мы ослабили СССР, а сами захватят Европу. Мы не их пешки!

Ито, шагнув к карте, ответил:

– Накамура, без риска нет победы. Китай – наш шанс. Шанхай, Пекин, Янцзы – это ресурсы для империи. Если мы не ударим, Советы или американцы опередят нас. Но шпионы… Масато, что у вас есть?

Масато, развернув лист, начал читать:

– Сообщение от «Ветра»: даты наступления – июль, численность – двести пятьдесят тысяч войск, маршруты через Шанхай и Тяньцзинь. Передано в Пекин через шифр. Кэмпэйтай нашла тайник в порту, но «Ветер» ускользнул. Информация конфиденциальная, значит источник приближен к Генштабу. Мы проверим каждого в этом зале.

Сато, побледнев, посмотрел на Масато, его голос дрожал, выдавая страх:

– Каждого? Масато, вы обвиняете нас? Это может быть кто угодно – даже ваш человек в Кэмпэйтай!

Масато, улыбнувшись краем губ, ответил:

– Мои люди чисты, Сато. Но кто-то знает больше, чем говорит. Кэмпэйтай найдёт его, даже если придётся обыскать весь Токио.

Хирота, подняв руку, прервал спор:

– Господа, хватит ссор. Мы стоим на пороге нового величия. Китай падёт, если мы будем едины. СССР, Германия, американцы – все ждут нашего шага. Масато, найдите «Ветра». Ито, Накамура, готовьте планы. Июль – это наш срок, к которому все должно быть готово.

* * *

Сергей сидел за столом, когда к нему зашел Павел Судоплатов. Его доклады, обычно приходили два раза в неделю, но в случае особой важности, Судоплатов знал, что Сталин всегда готов его принять.

Получив известия о взрыве португальских наёмников, Сергею было интересно узнать судьбу советского агента Рябинина. Сергей, отложив перо, сказал:

– Павел Анатольевич, начинайте ваш доклад. Что там с Ястребом случилось? Доложите всё, как есть.

Судоплатов открыл папку:

– Товарищ Сталин, Ястреб, Виктор Рябинин, успешно покинул Испанию. Он прибыл в Марсель три дня назад. Там он должен связаться с нашим человеком – французским рабочим на верфях, агентом ОГПУ. Тот укажет, с кем Рябинину встретиться в Париже.

Сергей, прищурившись, постучал пальцем по столу, звук эхом отразился в тишине кабинета, его взгляд впился в Судоплатова:

– Побег из Испании? Это не прогулка, Павел Анатольевич, особенно сейчас, когда там заправляют фалангисты. Кто помог Рябинину? И что за рабочий в Марселе? Имя, связи, надёжность?

Судоплатов, перелистнув страницу, ответил:

– Рябинин действовал по плану. В Испании его прикрывала республиканка, Луиза. Она организовала побег через порт в Барселоне. Рабочий в Марселе – наш агент, француз, Жан Лефевр. Он лоялен, проверен, работает на верфях, передаёт данные о судах. Рябинину он даст явку в Париже – там наш связной, но имени пока не раскрываем, для безопасности.

Сергей, наклонившись вперёд, сказал:

– Луиза? Испанская республиканка? И вы доверяете ей, Павел Анатольевич? А если она играет на две стороны? Кто поручится за её лояльность?

– Луиза доказала свою надежность, товарищ Сталин. Она уже передавала нам сведения о британских судах в Гибралтаре. Её главные мотивы – это борьба с фашистами и теми, кто им не препятствует. И она считает, что только наша страна реально хочет бороться против несправедливости. Она остаётся в Марселе, наблюдает за портом. Если же она предаст, мы узнаем первыми.

Сергей, встав из-за стола, медленно подошёл к окну, его шаги гулко звучали по паркету. Снег падал крупными хлопьями. Он заговорил:

– А Рябинин? Ястреб – ценный агент, но побег… это риск. Что, если его перевербовали в Испании? И кто этот связной в Париже, Павел Анатольевич? И почему я узнаю о нём в последнюю очередь?

Судоплатов, немного занервничал, но взял себя в руки. Он ответил:

– Рябинин чист, товарищ Сталин. Его побег был спланирован до мелочей. В Испании за ним охотились, но он ускользнул. Связной в Париже – наш человек, действует под прикрытием. Его имя раскроем, когда Рябинин будет на месте. Это для его безопасности.

Сергей, повернувшись, посмотрел на Судоплатова, его глаза сузились, голос стал резче:

– Безопасность? Павел Анатольевич, вы говорите о безопасности, а я вижу дыры. Рябинин бежит, Луиза следит за портом, рабочий в Марселе, связной в Париже… слишком много нитей, и любая может оборваться. Если Рябинина раскроют, кто ответит? Вы?

– Я отвечаю за все, товарищ Сталин. И я могу поручится, что Рябинин – это опытный агент. Он знает, что делает. Луиза под контролем, рабочий проверен. Мы следим за каждым шагом.

Сергей, вернувшись к столу, взял папку, пролистал документы, его пальцы задержались на шифровке из Марселя. Он сказал:

– И все же, Павел Анатольевич. Этот связной в Париже – если он провалится, Рябинин погибнет. А с ним и наши планы. Вы уверены в своих людях?

Судоплатов кивнул:

– Уверен, товарищ Сталин.

Сергей, закрыв папку, посмотрел на Судоплатова, его взгляд был тяжёлым, полным сомнений:

– Хорошо, Павел Анатольевич. Но помните: я доверяю вам, но не слепо. Рябинин должен вернуться с результатами. Луиза должна не предать. Если хоть одна нить оборвётся, вы знаете, что будет. Идите.

Судоплатов, кивнув, взял папку, он волновался, но не подавал виду:

– Все будет сделано, товарищ Сталин. Мы не подведём.

Он вышел, его шаги затихли в коридоре, а Сергей остался один, его взгляд упал на окно, где снег пошел еще сильнее. Он вдруг подумал, что стал очень подозрителен. Стал меньше доверять даже тем, кто уже не раз доказал свою преданность стране. Но он знал, любой может предать, и нельзя было полагаться на доверие и старые заслуги. Особенно сейчас, когда тучи грядущей войны сгущались над ним.