Текст книги "Странники в ночи"

Автор книги: Андрей Быстров

Соавторы: Ольга Дарвина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)

Он был густым как мед, этот воздух, свежим как только что сорванный апельсин, сочным как трава, растущая на простиравшихся вокруг лугах и низких холмах. Аня видела необыкновенно растянутую линию горизонта, какую не охватило бы в единый миг человеческое восприятие там... Там, откуда она прибыла.

Объем панорамы визуально увеличивался из-за огромного оврага, на который Аня смотрела как в перевернутый бинокль. На склонах раскинулись уступами сады и огороды, кое-где торчали дощатые дачные строения. На дне оврага мерцало вытянутое озеро с коричнево-зеленой водой и полузатопленными лодками. К бревенчатому причалу вела лестница. Людей не было видно. Вдали за оврагом раскинулся город, представший весь целиком, как на ладони, мегаполис на несколько миллионов жителей. Самые высокие дома его казались Ане мельче луговых цветов. Темными плоскими коробочками жались к городу заводские корпуса, дымили трубы-спички. Миниатюрные бурые облачка окутывали заводские районы. "Смог", – догадалась Аня, и это слово почему-то немного успокоило её.

Там, где кончался город, начинались дороги. Они сходились и расходились, они сплетались и расплетались, они ныряли в леса, вдруг возникающие на пути, и выныривали оттуда, запутывая сами себя. И над всем лениво-царственно плыл уже другой, совсем не ласковый медленный ветер. Он проносил сквозь грандиозную, искаженную по краям воздушной линзой панораму – как и тот, первый ветер – невысказанные кем-то

ААААА!..

ООООО!..

ААААХ-Х!..

Не пели птицы, не журчали ручьи. Спокойствие цепко держало Аню... Потом чересчур цепко.

Вдалеке, где громоздились какие-то груды железа (автомобильное кладбище?) Аня разглядела едва ползущую машину "Скорой помощи". Машина и не могла двигаться быстрее, потому что дороги СТАРИЛИСЬ НА ГЛАЗАХ. Нет, не то: они не разрушались, как происходило бы с оставленными без присмотра дорогами в течение десятков и сотен лет. Они точно перемещались во времени не вперед, а назад, обретая тот облик, какой имели до наступления эры асфальта, бетона, многоуровневых развязок, скоростных полос и бензоколонок. Они покрывались ухабистым грунтом, утрачивали стреловидность прямых участков, обочины зарастали жестким диким кустарником...

Город съежился и поблек. Белоснежные новостройки превратились в угрюмые средневековые башни, исчезли заводы, а на месте "Скорой помощи" топтался конь. Всадник тоже был там – лежал, уткнувшись лицом в землю, с копьем в спине.

Ветер метался, менял направление. Трава у ног Ани расползалась, открывая под слоем дерна, лопающимся как прогнившая дерюга, мешанину человеческих внутренностей, черепов и костей. Все это выглядело искусственным, сделанным не то из папье-маше, не то из раскрашенного гипса, шевелилось, но не само по себе. Из-под груды анатомических наглядных пособий выползали, вытягивались руки, вооруженные ножами, скальпелями, блестящими зажимами и крюками. Продуманно-расчетливыми движениями (ни одного лишнего) эти руки подбирались к Ане...

Помог ветер. Он смешал руки, скальпели, хирургические перчатки, дороги, деревья и холмы. Все теснилось в сужающемся пространстве, сливалось и совмещалось, опровергая известный тезис о том, что несколько твердых тел не могут занимать один и тот же объем одновременно.

/Одновременно ли?/

Свет периодически ослабевал и разгорался вновь. Откуда-то вынырнула Анина школьная учительница, она настоятельно просила проработать какой-то материал, а у Ани не было на это ни сил, ни времени, ни желания. Учительница стояла рядом с открытой дверью в стоматологический кабинет, где Аня наверняка закричит, а потом ей целый год будет стыдно. Следующая дверь вела в темный подъезд, и сердце Ани застучало от страха: ведь здесь собирались хулиганистые ребята, которые вполне могли отнять деньги, выданные мамой на мороженое, да ещё и поколотить. Возле подъезда ревел мотоцикл, едва не сбивший Аню в её пятый день рождения, атомным грибом вспучился зыбкий детский сад, в окне мелькнуло лицо воспитательницы...

Аня побежала. Она была бы счастлива вернуться к неестественной, перетянутой, чрезмерно огромной панораме, но ничего уже не зависело от нее, потому что проснулся потревоженный зверь RX. Впрочем, у Ани был Великий Шианли – но ей и в голову не приходило прибегнуть к нему. Воспользоваться Великим Шианли – наверняка значило пробудить к жизни такие силы, по сравнению с которыми безумные игрища RX показались бы проказами расшалившегося котенка.

В воздухе дрожали энергетические жгуты, земля перекликалась с небом, сжатая до предела пружина готовилась развернуться. И когда это произойдет, ничто не остановит бешеного напора, а каждая проглоченная жертва придаст новые силы RX. Этот мир, замкнутый в движении движения, существовал по своим законам, законам RX: подчинить, сожрать, подтолкнуть маятник, жадно увеличивать амплитуду колебаний. Ничто и никогда не застывало, не замирало здесь. Смерчи закручивались и раскручивались вокруг черных воронок, реки текли и вперед, и вспять, даже солнце вновь всасывало отданное тепло. Все двигалось, и этот мир подкарауливал новые жертвы.

Аня бежала, но будто бы и стояла на месте, а расколотая панорама разбиралась, как разрезанный яблочный пирог расхватывается гостями на празднике. Пропадали, развеивались холмы, домики и леса, но не окончательно, потому что окончательно ничто не могло исчезнуть в мире RX.

Подобно тенетам гигантской паутины, пространство между небом и землей заполнили, пересекли во всех направлениях сверкающие стальные нити, небывалые железные дороги RX, а по ним стягивались к единому центру и "Скорая Помощь", и город, и деревья, и средневековые замки, и сюрреалистические подземные операционные, где препарировались воплощенные образы Аниного детства. Путаница повисших в воздухе стальных дорог не упорядочивалась, прямые линии завивались в спирали, расцветал причудливыми серпантинами цветок полного хаоса, затем сложившийся внутрь себя.

Усталая и разбитая, Аня замедлила бессмысленный бег... Но кто-то словно подталкивал её, заставлял бежать быстрее, расстилал перед ней гладкую дорогу, тянул за руки, толкал в спину. Аня сопротивлялась, но безуспешно. Она попыталась оглянуться и мельком увидела, что дорога сзади встает дыбом, словно кобра, переполненная агрессивной торжествующей силой. Это было страшно, но не так страшно, как предчувствие того, что станет с дорогой ВПЕРЕДИ... А на деревьях, вырастающих по обочинам, желтые листья окрашивались в зеленый цвет и свертывались в почки. Отрываясь от земли, деревья взлетали ввысь.

"Все должно закончиться когда-нибудь, – обреченно подумала Аня, – все на свете".

Пыльные вихри носились над равниной, теперь не травянистой, а песчаной, и край зеленого поля виднелся вдали. Аня оказалась там, в зарослях кукурузы, так быстро, как если бы не она добежала до поля, а поле бросилось ей навстречу и обступило её.

Кукуруза была высокая, крупная и тяжелая. Стебли размеренно покачивались, никуда не убегая, не улетая, и здесь ничто не подталкивало в спину и не тянуло вперед. Раздвигая стебли руками, Аня уже не бежала, а шла, не помня себя от усталости. Она падала, вставала, а пройденный путь хитрил с ней, стремился свернуться в кольцо. Аня устала не только физически. Она чувствовала отвращение к собственным безобразно ничтожным усилиям в борьбе с расстояниями и движением, с неопределенным расшатанным временем. Бесконечность, лукавство, предательство, героизм и пафос – все одинаково здесь, все возвращается отражением одной невыносимой муки.

Но она преодолела кукурузное поле... Чтобы очутиться над скалистым обрывом и смотреть вниз, где о камни разбивались волны необъятного океана.

Аня шагнула вперед. Не спрыгнула с обрыва, а ОТПУСТИЛА СЕБЯ. Это не было сколько-нибудь продуманным решением, размышлять она вообще не могла. Но в мире Измерения RX, проникшем в её ощущения, не было разницы между бегом, остановкой на месте или падением в пропасть. Шагнув с обрыва, Аня не надеялась что-то этим изменить. Тем более она не надеялась так спастись, вырваться отсюда. Она сделала этот шаг не ради спасения, а ради... Ради себя самой.

Она падала долго... Очень долго. Пора бы уже было морю принять её в объятья, но оно приближалось все медленнее, а потом начало отдаляться... И приближаться снова... Океан RX играл с Аней, как кошка с мышкой. Он капризничал и заигрывал, не пускал к себе. Он наслаждался своим накопленным в глубинах теплом, ласкал себя, впитывал всей поверхностью лучи заходящего солнца, но не хотел никого подпускать (такая уважительная причина, как гравитация, в RX в счет не шла). А возможно, океан раздумывал, принять ли Аню. Он был слишком большим, инертным, чтобы полностью включиться в сумасшедшие метания RX.

Красное солнце истекало кровавыми лучами, и что-то вспыхнуло на руке Ани багровым отблеском. Это стекло часов отразило закатный свет... Аня вдруг увидела, поняла, что по ошибке надела не свои часы. Поразительно, что она не заметила этого раньше, ведь ремешок совсем не такой. Это часы Андрея, произошел случайный обмен (если допустить, что на свете бывают случайности). Так или иначе, эти часы принадлежат Андрею, это его вещь, и через неё возможна связь. Какая связь, как и куда с помощью часов можно подать сигнал из RX – обо всем этом Аня попросту не задумалась. Ее отчаяние кричало, потоком устремлялось сквозь миниатюрный механизм часов.

ПОМОГИ МНЕ

9

Моол прыгал, как резиновый мяч, Эола сияла своими прелестями под газовой туникой, мерцали и переливались экзотические бутылки на столе, веселилась толпа за окнами. Андрей ничего этого не видел и не воспринимал. В похожей ситуации он уже был когда-то... На даче брата Игоря Филатова. И тогда, и сейчас требовалось принять решение, от которого зависело многое, слишком многое, чтобы позволить себе ошибиться. Сколько времени в его распоряжении, Андрей не знал. Может быть, нисколько. Что бы ни случилось с Аней, он должен вмешаться немедленно, иначе ЕЕ время оборвется в вечность. В полученном сигнале не содержалось и намека на то, какая именно опасность ей угрожает, но определенно связанная с временем... И не допускающая промедления. Внутреннее зрение воспроизвело нечто вроде качающегося маятника, беспощадно сжимающейся спиральной пружины. Что это было? Подстерегала ли Аню гибель или ей грозило что-то не менее ужасное, скитания без надежды в кольцах неведомых измерений? Одно Андрей ощущал четко: Аня ещё не перешагнула грань, откуда нет возврата, но эта грань пугающе близка.

Не знал он и того, с какой стороны пришел крик о помощи. И не мог знать: понятий направления и расстояния в квазиреальном пространстве между измерениями просто не существовало. Но если прошел сигнал, может пройти и ответ, часы укажут путь. Да, ответить Андрей мог, послать эмоциональный импульс. Но зачем? Это было бы похоже на то, как провалившемуся под тонкий лед человеку вместо веревки бросают с берега утешительную реплику вроде "не бойся, я с тобой".

Обычно человеческий мозг использует не более десяти процентов своих природных возможностей. Но в жизни некоторых людей случается иногда, что становится необходимым включить дремлющие резервы – на двадцать, пятьдесят, девяносто процентов, в критический миг бросить в бой все. Такое происходило с Андреем. Темнело в глазах, слуховые нервы генерировали белый шум – мозг блокировал каналы связи с внешним миром, сосредотачиваясь на единственной задаче. Предельная концентрация, поиск решения во всех ассоциативных зонах.

Решение лежало где-то рядом. Андрей чувствовал, что оно ему известно, нужно только вывести его из тьмы на свет... Оно привязывалось к виртуальной сказке Моола, какому-то её элементу. В памяти возникла белая крыса, прогрызающая алмазными зубками толстую каменную стену. Идеально прямой ход, по нему скользит луч света, а вслед за лучом проникает в темницу колдовской рубиновый меч.

Вот оно! Да, несомненно. Роль белой крысы исполняют часы, роль светового луча-проводника – сигнал Ани. Меч должен быть направлен по пути сигнала. Кажется, так поступают моряки: за тонким линем протягивают тяжелый канат. Правильно, только здесь не следом, а навстречу. Канат – более точная аналогия, нежели меч, ведь никого побеждать, наверное, не требуется, надо лишь вытащить Аню, где бы она ни была... Но что сыграет роль каната?

Да то, что вокруг. Разве Андрей не способен контролировать всю мощь неисчерпаемых информационно-энергетических ресурсов Компвельта? Его мозг станет усилителем, линзой, параболическим зеркалом. Может быть, он разрушится после этого, но другого выхода нет – во всяком случае, нет времени его искать, и сил нет, все задействовано полностью.

Решение принято, осталось его осуществить. Собрать воедино информационную энергию Компвельта и бросить по линии сигнала. Как? Отключить все прочее, все лишнее, все мешающее. Неуверенность, страх, любую постороннюю мысль – вон... Лучший способ для этого – проводить концентрацию вдоль какой-нибудь нейтральной словесной конструкции, на которую замкнется сознание, не пропуская ничего помимо нее. Пожалуй, подойдет заклинание из сказки Моола. В нем нет никакого конкретного, отвлекающего смысла, что и необходимо.

ТАМ ГДЕ ИСЧЕЗ НАВЕКИ СЛЕД И ПАМЯТЬ О ДЕЛАХ ЛЮДЕЙ

Вуаль тьмы окутывала Андрея со всех сторон, но притягивающее средоточие беспросветного мрака помещалось в центре его мозга, становясь все тяжелее и тяжелее, поглощая гравитационные волны. Такой была Вселенная до Большого Взрыва, давшего начало звездным системам и времени – всего лишь точка без пространственных координат, но точка, вместившая мироздание.

В ДАВНО ЗАБЫТЫХ ВРЕМЕНАХ ИЗ БЕЗРАЗЛИЧЬЯ ВНЕШНИХ СФЕР

Информационные потоки стремились к центру, текли сквозь нейроны. Напряжение возрастало по экспоненте. Возмущение полей квазиреальности достигло такой силы, что пульсирующее око Империи Эго

/ зрячее око слепого чудовища /

обратилось к источнику этого возмущения. И если бы Империя обладала подобием разума и эмоций, интенсивность перекачки и сосредоточения энергии на периферии её владений вызвало бы тревогу, беспокойство, причину которого следовало бы устранить. Но лишенный рационального сознания монстр всего-навсего медленно и лениво отклонял силовые линии, чем только способствовал увеличению скорости информационно-энергетического сжатия. Затем последовал мгновенный коллапс – насыщение энергией превысило определенную величину, и гравитационный центр скачком изменил состояние, захлопнувшись в самом себе.

ГДЕ ТЕНЬ КРАДЕТСЯ И ДРАКОН ХРАНИТ ВО ТЬМЕ ПАСТУШИЙ РОГ

Повышение напряжения прекратилось. Объем центра гравитации приближался к бесконечно малому, масса и энергия – к бесконечно большим. Окажись такая бомба на Земле, она уничтожила бы всю планету в один миг, и этот миг настал бы очень скоро. В Компвельте процессы происходили иначе, но и здесь не могло быть сколько-нибудь устойчивым наименее вероятное отклонение от наиболее вероятного состояния.

ТАМ ТЫ НАЙДЕШЬ ОДНАЖДЫ ТО ЧТО СИЛУ ДАСТ РУКЕ ТВОЕЙ

Мозг Андрея бесшумно взорвался изнутри, рассыпавшись миллиардами искр. Среди них ослепительно сверкала белая звезда, звезда боли, звезда спасения. Эта звезда была ярче и горячее, чем любая Сверхновая, а ещё ярче пылал извергаемый ею силовой луч. Он уносился туда, откуда по-прежнему летел непрерывный сигнал Ани, крик о помощи, он не был прямым, этот силовой луч, он искажался, искривлялся в квазиреальности... Но он достигал цели, он наносил удар, он разрывал какие-то связи, он сжигал мосты. Он был слишком слаб, чтобы разрушить эти мосты и связи навсегда, но на краткое время он разрушал их. Достаточное ли, чтобы Аня могла вырваться?

Атака луча продолжалась не дольше четверти секунды, он полностью исчерпал энергию породившей его звезды и погас. Все погасло и для Андрея, никаких больше искр. Предельно интенсивное усилие, стиснутое в моментальный импульс, истощило все ресурсы.

Андрей потерял сознание. Падая, он успел уловить едва заметное изменение в ослабевающем сигнале Ани. Отчаяние иссякало, сменялось робкими благодарными вибрациями освобождения.

У него получилось... Он, Андрей, сделал это.

10

Белая слепящая молния сверкнула в закатных небесах. Аню резко рвануло куда-то вбок и вниз... Но это не было падением в океан. Она больно ударилась обо что-то твердое, покатилась, замелькали в глазах деревья, трава, облака.

Раскинув руки, Аня лежала на спине. Все тело ломило так, словно ей в одиночку пришлось разгрузить вагон щебня. Часы на запястье сильно нагрелись. Аня чувствовала, как поток её эмоций все ещё втягивается маленьким механизмом и уносится дальше... Но сигнал уже не проходил чисто и ясно сквозь измерения, он затухал, его забивали помехи. Откуда они взялись, ведь их не было? Может быть, они вызваны излучениями и колебаниями, отсутствующими в RX, но обычными для МИРА ЗЕМНЫХ ЛЮДЕЙ? Но тогда...

Превозмогая боль, Аня приподнялась. Никакого моря вблизи, никакого кукурузного поля. Травянистая равнина есть, и дорога, и дачи, но ни моря, ни кукурузы. И линия горизонта – обыкновенная, не перетянутая до необъятности. Где бы здесь поместилось море? Пока сигнал не затух окончательно, нужно передать Андрею... Что? Известие о возвращении? Если это возвращение, а не очередная шутка RX... Да и как передать? Часы – не сотовый телефон. Аня не знала даже, получил ли Андрей её сигнал, он ли прислал спасительную белую молнию. Как он мог? Он не волшебник, он просто человек.

По травинке перед глазами Ани деловито полз жук. И когда она увидела этого жука, такого озабоченного, такого земного, её последние сомнения развеялись. За спиной ещё вздыхал RX, теперь безвредный для Ани, уползал в берлогу, как раненый зверь, но она была дома.

Она так и не успела, не сумела придумать, как можно что-то конкретное передать Андрею. Но если связь между ними существовала в действительности, а не только в её воображении... Может быть, он ощутил изменения эмоционального фона, ощутил и понял.

Аня потянулась за сумочкой, отлетевшей в сторону, но та была слишком далеко, и Аня со стонами поднялась на ноги. Подобрав сумку, она проверила сохранность флакона и огляделась.

По дороге катились грузовики, на автобусной остановке стояли дачники с корзинами. Прихрамывая, Аня направилась к ним.

– На каком автобусе я доеду до города? – спросила она пожилого мужчину в очках, уткнувшегося в газету, и не удержалась от уточнения: – До Санкт-Петербурга.

Мужчина поднял голову и усмехнулся.

– Ну, до Нью-Йорка вы отсюда на любом вряд ли доедете... А до Санкт-Петербурга... Смотря куда вам нужно в Санкт-Петербурге.

– Все равно, там разберусь. Добраться бы до цивилизации...

Во взгляде дачника промелькнуло любопытство. Он критически осмотрел измятое платье Ани, исцарапанные руки, измученное лицо.

– Вы что, заблудились?

– Да... По ошибке села не в тот автобус, задремала в пути, поздно спохватилась. Здесь вышла и...

– Угу, – с подозрением подхватил дачник. – И ушли подальше от остановки, вместо того чтобы сесть на автобус в обратную сторону.

Аня начала закипать.

– Послушайте...

Внезапно она осеклась. Она смотрела на газету, которую мужчина держал в руке. Сверху, над колонкой текста, она прочла дату. Здесь уже сентябрь 1998 года... Здесь давно началась осень, и её начало безвозвратно отнял у Ани, украл, вырвал из жизни коварный хищник RX.

"Я передумал, – вспомнила она. – Остался один день..." Что ж, этот день миновал, а за ним и другие. Аня опоздает на встречу, но она придет, и её все равно будут ждать.

11

Менее всего Альваро Агирре был склонен предаваться отчаянию. И если мог в принципе наступить момент, когда Агирре приблизится к этому состоянию вплотную, такой момент наступил именно теперь.

В полумраке его кабинета ползла мерцающая дымка восточных благовоний. Над бронзовой треногой вращался затуманенный хрустальный шар, пылали факелы, установленные сложным многогранником вокруг Ключа и Врат. Алмазная пыль Меча Единорога, взвешенная в воздухе, наполняла кабинет призрачным блеском сотен тысяч невидимых по отдельности (так они были малы) магических бриллиантов. И в пяти чашах, стоящих напротив двери и занавешенных окон, возвышались сияющие горки субстанции Меча... Трубка Агирре была набита смесью из разных отделений шкатулки – той самой шкатулки, украшенной ужасной маской. Он курил, и медленная однообразная музыка проплывала в его памяти. Это звучала китайская музыка Чжоу, в которой Агирре подобно Конфуцию прозревал чистоту яшмы, в звуках внимал беззвучному. "Песни Чжэн и Вэй, – говорил его китайский учитель столетия назад, – это музыка смуты, песни Санцзянь – музыка гибели. Песни Сун – это музыка изнеженного духа, песни Ци – музыка горделивого духа. Но нет музыки более величественной и глубокой, чем изысканная музыка Чжоу..."

Не ради праздного наслаждения Агирре вызвал из небытия музыку Чжоу, звучание давно позабытых чудесных инструментов – семиструнной лютни цинь, бамбуковых флейт, каменных пластин и целого оркестра из шестидесяти четырех больших и малых колоколов. Только эта музыка могла удержать его от низвержения в темные бездны смятения, охранить от власти ощущения, совсем ему не свойственного – ощущения полной беспомощности.

Но и она казалась ему чересчур громкой, звуки переполняли его. Он сел к письменному столу, заваленному листами бумаги с толкованиями избранных фрагментов Кассиуса, отложил трубку, оперся локтями о полированную крышку, прижал ко лбу ладони и застонал. Музыка смолкла – он заставил её замолчать.

Утрата контакта с Аней, уехавшей от дома Штерна в санкт-петербургском автобусе, поначалу не слишком обеспокоила его. Такие перебои случались и раньше, а куда направляется Аня, он знал. Но проходили часы, потом проходили сутки. Аня нигде не появлялась. Хрустальный шар, Меч Единорога, Ключ и Врата – ничто не могло помочь найти её, никакая магия. Тогда Агирре, как коршун с небес, обрушился в глубины тайнописи Марко Кассиуса. Дни и ночи напролет он работал, спал урывками, взбадривал себя снадобьями Кали-боа... И он обнаружил ответ, содержащийся в двух латинских буквах R и X – тот, что и привел его к границе отчаяния.

Произошло то, чего он всегда боялся. Империя Эго, слепой спрут, ударила наугад одним из бесчисленных щупалец RX. Агирре, человек Империи, проигрывает из-за нее! Он может многое... Но он бессилен контролировать RX и не в состоянии проникнуть туда. По всей вероятности, этого не смог бы и сам Кассиус, что, впрочем, мало утешало Агирре. Он потерял Аню

/он потерял Великий Шианли/

в тот момент, когда она возвращалась на дачу, откуда два шага до источника Ро! Она шла к источнику, когда на её пути вздыбился дракон RX.

Теперь у Агирре оставалась только надежда – надежда на то, что вдоволь натешившись жертвой, дракон отпустит её. Он не знал, возможно ли такое, а в писаниях Кассиуса не было ответа (или Агирре не сумел его прочесть). Пассивное ожидание, когда от тебя ничего не зависит – есть ли худшая пытка для человека, привыкшего не играть в пьесах, а создавать их? Или он ошибался с самого начала и лишь играл, а создавал Кассиус, и даже не Кассиус, а то огромное и непостижимое, что смутно угадывается за ним?..

Агирре сидел за столом, невидящими глазами уставившись в испещренные черными значками листы бумаги, когда его слух уловил изменение в тонком пении энергетического поля, натянутого между чашами с алмазной пылью. Он встрепенулся, обернулся к хрустальному шару – тот медленно наливался сиреневым светом.

Кинувшись к шару, Агирре всмотрелся в него... И увидел.

Он увидел белую молнию, метнувшуюся сквозь квазиреальность. И тут же проснулась его спящая магия... Благословенный КОНТАКТ! Молния в одно мгновение возродила уверенность и волю. Ибо Альваро Агирре мало что знал об Измерении RX, но отлично понимал после штудий толедского алхимика, что означает такая молния!

Но он понимал и другое. Понимал, что молния может родиться только между двумя полюсами, что связь не может быть односторонней. И если Андрей сумел послать молнию, то не в меньшей степени Аня обязана спасению от дракона силе собственной любви... Способны ли все умудренные чудовища отточенного разума Агирре противостоять ТАКОЙ силе, победить простое и естественное?

Альваро Агирре содрогнулся... И сразу отбросил предательские сомнения. Разве не получилось так, что Андрей Карелин, его противник, невольно сыграл на его стороне? Андрей вернул Аню, но он вернул её не себе. Он вернул её Альваро Агирре.

12

Яркие огни Компвельта мчались вокруг Андрея, сливаясь в подобие колец Сатурна, когда он геркулесовым усилием приподнял веки. Ни единой мысли в мозгу, вычерпанном до дна, будто колодец, осушенный мучимым жаждой великаном.

"Я лежу на полу, на твердом полу". Такой была первая мысль, а за ней потянулись другие. Как создается здесь твердый пол? Наверное, технология доведена до абсолюта. Затвердевают, когда нужно, сами биты информации. Кроме них, ничего нет. Черт, бред какой-то...

Андрей повел глазами сначала направо, потом налево (яростный, хлесткий удар боли). Вихри огней постепенно утихомиривались. Андрей видел прежний зал с многочисленными экранами-окнами, но теперь добрая половина их зияла темной пустотой. Моола поблизости не было. Очевидно, ему надоело ждать, пока Андрей очнется, и он убежал к своим толпам и восторгам. Перед тем он наверняка прокомментировал молнию, как-нибудь в своем стиле. Например: "Ну и жахнуло! Какой пассаж..." С него станется, подумал Андрей, с этого пустозвона. И ясное дело, Моол не преминул добавить и несколько пафосных фраз, как же без них.

Шатаясь, как пьяница с адского похмелья, Андрей встал и чуть не упал снова. "Если вы в состоянии лежать, не держась за пол, – вспомнилось ему афористичное высказывание Дина Мартина, – то вы ещё не пьяны". Андрей поморщился. Лежать-то можно... Вот ходить труднее, а надо идти. Надо искать выход, которого, быть может, и вовсе нет. Однако это все-таки маловероятно. Если сюда можно войти, можно и выйти... Или не обязательно? Почему бы не представить себе вход, пропускающий по принципу мембраны, только в одну сторону? Гм... Лучше не представлять.

Стариковскими шажками Андрей дошаркал до окна-экрана и выглянул (или заглянул). Точно, вон он, Моол, дирижирует экстатичными толпами, держит речь. Да шут с ним, с Моолом. Проблема в том, что в зале сколько угодно окон и ни одной двери.

Нет, не так. Вот эти два экрана расставлены шире, чем другие, и между ними что-то похожее на сейфовую дверь. На ней тоже имеется экран, но совсем маленький, не больше почтовой открытки.

Наклонившись, Андрей приник к маленькому экрану. То, что он увидел, заставило его отшатнуться... И вновь уткнуться в холодное стекло.

С высоты он смотрел на мрачную долину, освещенную косыми лучами огромного багрового солнца, изборожденную чернильными тенями величественных тяжких скал. Там, в долине, ворочался механический исполин. Вид гигантской машины вызвал бы смятение и ужас у самого невозмутимого существа во Вселенной. Зримое воплощение войны, ощетинившееся стальными клыками, орудийными стволами, какими-то клешнями и захватами, усеянное антеннами и быстро крутящимися решетками радаров, готовое раздавить, уничтожить, разорвать в клочья все на пути...

Вокруг суетились истребители и боевые вертолеты, точно стрекозы. Время от времени металлический гигант выплевывал рубиновый лазерный луч, и там, куда он ударял, вскипали смертоносные пузыри термических взрывов. Из-за расстояния Андрей не мог разглядеть, с кем или с чем расправляется военная машина, но он бы не позавидовал жертвам бронированного джагернаута.

На уступе самой высокой скалы, на фоне тускло-кровавого солнечного диска, застыла человеческая фигура. Андрей не мог бы поручиться, что это именно человек, фигура находилась чересчур далеко и под неудобным углом зрения. Но ему представлялся черный силуэт человека, скрестившего руки на груди, склонившего голову и задумчиво наблюдающего за ходом... Битвы? Едва ли, битва предполагает сопротивление. То, что развертывалось перед глазами Андрея Карелина, скорее напоминало испытания или карательную акцию.

Когда Андрея отпустил первый шок от увиденного, он смог задать себе вопросы. Почему этот экран показывает совсем не то, что остальные? И если это всего лишь экран, ЗАЧЕМ НУЖНА ДВЕРЬ? Экран ли это, или прорезанное в двери застекленное окно, и за ним – настоящий, а не виртуальный мир?

Может быть, подумал Андрей. А возможно, дверь нужна для ремонтных работ, за ней только переплетение микросхем. Но что толку гадать, когда есть способ проверить?

Против часовой стрелки Андрей закрутил блестящий штурвальчик на двери.

– Что вы делаете?! – раздался испуганный девичий голосок за спиной Андрея. – Эту дверь открывать нельзя!

Выпустив штурвал, Андрей обернулся. Позади него стояла красавица Эола, сжимая и разжимая кулачки (имитация волнения, должно быть).

– Почему это нельзя? – грубовато бросил Андрей.

– Там Кригсвельт, мир войны... Там опасно! Там нет ничего виртуального, там все настоящее, а НАСТОЯЩЕЕ НЕ РЕАЛЬНО.

– Настоящее не реально? – повторил Андрей с усмешкой. – Сдается мне, я уже это слышал. Шикарный слоган! Вы не пробовали торговать компьютерами? По-моему, у вас неплохие перспективы.

Он вновь схватился за штурвал.

– Нет! – взвизгнула Эола.

– Да почему же? – с досадой спросил Андрей, стоя вполоборота к виртуальной женщине. – Разве вы окажетесь в опасности, если я открою дверь?

– Вы, а не мы. Но мы приняли определенную ответственность за вас... Умоляю!

– Ах, вот как! Ну, хорошо. Я не стану открывать эту дверь, если вы покажете мне другую, через которую можно вернуться на Землю.

– Такой двери нет в Компвельте.

– Вы лжете.

– Я не умею лгать. Я не человек.

Андрей пожал плечами. Лжет она (вернее, сам Компвельт, вкладывающий слова в её уста) или нет, отсюда он выберется только через эту дверь. А Кригсвельт... Может ли и он быть обманом, праздной фантазией изощренного компьютерного интеллекта? Андрей был уверен – нет. Ведь Компвельт щедро и последовательно расстилал перед ним свои драгоценные ковры, манил всеми своими сокровищами. Дары были отвергнуты, и Компвельту это ясно. Миру Моола больше нечего предложить Андрею Карелину. Мольба Эолы – последняя попытка удержать его.

Точно в подтверждение тому красавица Эола развеялась облачком золотистой пыльцы. Моол же... Моолу было не до Андрея. Он с наслаждением погружался в теплые моря своей идеальной гедонистической цивилизации, обретенного рая, он упивался обожанием толпы, нежился в волнах её вожделений, он показывал фокусы, он завлекал и обольщал... И болтал, болтал без умолку.