Текст книги "Улыбка зверя"

Автор книги: Андрей Молчанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

А через некоторое время, когда схлынула воющая волна мрака, Тимоня, поднявшись метра на три над землей, с любопытством разглядывал, как дружки его, Конопля и Горыныч, тащат через солнечную поляну его безвольное, с волочащимися по траве раскинутыми руками неудобное тело. Тимоня слетал на опушку, покружил над бочкой и медленно вернулся к друзьям.

– На хрена было в машине это делать? – сопел тощий Конопля, подхватывая под мышки ногу выскальзывающего провисающего трупа. – Пусть бы своим ходом дошел до бочки, а там уж… Возись теперь.

– Машина звук гасит, экранирует, – умудренно объяснил Горыныч. – А в лесу эхо далеко разносится. Мало ли тварь какая по лесу гуляет? Грибники всякие, ягодники, мать их… Давай, грузи его…

– Погоди, надо карманы проверить, – роняя ноги трупа на траву, сказал Конопля.

Он быстро обшарил карманы Тимони, вытащил кожаный бумажник, перочинный нож, записную книжку… Снял с пальца золотой перстень.

– Вот видишь, – сказал с укоризной, обследовав содержимое бумажника. – Четыре сотни баксов чуть не сожгли…

Он аккуратно положил на выжженную плешь возле бочки реквизированные имущество покойного приятеля.

– Ладно, грузи его, – приказал Горыныч. – А я за канистрой пойду.

Через минуту он вернулся с полной канистрой бензина. Конопля уже успел запихать в бочку головой вниз тело Тимони, который все это время кружил рядышком, равнодушно и отстраненно наблюдая за всей этой никчемой возней.

– Ноги поправь, – снова приказал Горыныч, вытаскивая из-под ремня пистолет с глушителем. – Согни в коленях. Чтоб не торчали.

– Гнул уже, – вытирая выступивший на лбу пот, ответил Конопля и повернулся к Горынычу. – Они опять разгибаются… Э-э… да ты чё, Горыныч, охренел?!

– Ферапонт велел, Конопля, – спокойно отозвался Горыныч. – Ты с автоматов имел, а это все равно, что на общак покуситься… Так что все по закону. Тимоне привет от меня…

Глухо стукнул выстрел. Конопля мешком повалился лицом в землю. Горыныч обшарил его карманы, снял часы и золотую цепочку с шеи. Затем легко поднял тело Конопли и торчком сунул его вниз головой в бочку. Вылил туда же весь бензин из канистры, потряс ею в воздухе, роняя оставшиеся капли. Подобрал с земли вещи Тимони, сунул их в карман, затем огляделся, чиркнул зажигалкой и – отскочил от взвившегося к небу вихря пламени.

Удивительнее всего, что Тимоня и Конопля тоже резко отшатнулись от вырвавшегося из бочки огня, но тут же опомнились и рассмеялись. Земной огонь не мог причинить им вреда, и это было для них уже слишком очевидно. Они несколько раз прошли сквозь него, вглядываясь в гудящее чрево, где чернели их бренные тела, где на лицах их от жара лопалась кожа. Вскоре зрелище им прискучило, поскольку впереди ожидали приятелей замечательные чудеса, на которые не следовало опаздывать.

Они пролетели над озабоченным Горынычем, который уже сел в машину и заводил мотор, и направлялись теперь на тот берег реки, где в золотом сиянии поджидали их чудесные чистые ангелы. Ангелы помахивали крыльями и подманивали Тимоню и Коноплю к себе.

– Ты все-таки нехорошо поступил, Конопель, неблагородно, – попенял Тимоня, радостно улыбаясь Конопле. – Но погляди-ка, что происходит! Оказывается, не врут попы…

– Да, нехорошо поступил, – смиренно согласился Конопля, отвечая другу виноватой улыбкой. – Но видишь, как все в оконцовочке-то славно выходит? Чувствуешь, как легко теперь? Как здорово! Будто гири на нас висели… А вон и ангелы. В рай сейчас полетим, Тимоня!..

– А то!

Низко-низко над водой летели они, а в прозрачных струях речки трепетали косяки плотвы, и время от времени, когда луч солнца падал на зеркальную их чешую, Тимоня и Конопля блаженно щурились, ослепленные сиянием. И чем ближе подлетали они к светлым ангелам, тем мучительнее и блаженнее становился их восторг. В свою очередь ангелы, не дожидаясь, пока новопреставленные души приблизятся к ним, отвернули лучезарные лица свои и поплыли впереди, увлекая за собою двух счастливцев.

Они летели на закат, и ослепительное солнце понемногу угасало, бронзовело, вот уже превратилось оно в мягко полыхающий багровый шар, на который можно было смотреть уже не щурясь.

Все ниже опускалось солнце над горизонтом, все стремительнее двигались к западу наши путники. Длинные косые тени густели, скрывая земные пространства, и уже каким-то неспокойным сумраком наливался воздух. Блаженство летящих постепенно сменилось сладкой щемящей тревогой, ибо все более манили и притягивали их лазурные чистые небеса, которые раскрывались высоко-высоко над ними, но какая-то неодолимая чудовищная сила словно бы исподволь гнула их к земле, вязала по рукам и ногам, не давая воспарить вольно и свободно.

Плывущие впереди ангелы остановились у края земли, над которым широко полыхал и переливался в темных тучах косматый багрово-кровавый закат, и уже напрасно и глупо сопротивляясь неодолимой страшной силе, двигались приятели к этому жутко открывшемуся вдруг перед ними краю, отчетливо сознавая, что никакой это не закат, а рвутся навстречу их предначертанному полету из бездонных глубин чадные языки…

Ангелы стали медленно поворачивать к ним истинные свои лица, но Тимоня и Конопля судорожно закрыли глаза руками, чувствуя, как коченеют их существа от ледяного ужаса совершающегося.

РАСШИРЕНИЕ БИЗНЕСА

Месяц август, который многие из обычных законопослушных людей посвящают отдыху, поездке к морю, сбору урожая на даче, заготовке грибов и прочим полезным и приятным делам, для Ферапонта выдался на редкость напряженным и однообразно-хлопотным.

Сразу же после разговора с мэром Колдуновым, он, прихватив с собой полсотни боевиков и кое-какую спецтехнику, отправился покорять столицу.

В Москве действовало уже несколько отделений “Скокса”, но масштабы этой деятельности при резко возросших запросах и дефиците бюджета банды, уже никак не могли Ферапонта удовлетворить. Основной задачей, разумеется, была встреча с бывшим министерским чиновником, – ныне скромным пенсионером, обладавшим, однако, шестьюдесятью процентами акций комбината. Две недели посвятили прослушиванию телефонных разговоров старичка, из которых выяснилось, что никакой реальной властью и защитой тот не располагает, давно превратившись в сытого и сонного рантье, глупо уверившегося в стабильности своего социального статуса.

Старичка захватили на его загородной дачке, мигом выпотрошили и лишили заветных акций. Его даже не пришлось убивать – сразу же после подписания всех необходимых бумаг, происходившего в присутствии нотариуса, он как-то внезапно оцепенел, выпучил правый глаз и – ужасная гримаса беззвучного смеха исказила всю правую сторону его лица.

Ферапонт видел много всяческих катаклизмов в разного рода человеческих судьбах, но эта жутковатая гримаса, застывшей маской утвердившаяся на физиономии жертвы, являла собой словно бы привет от самого дьявола, незримо посетившего благочинно-казенный нотариальный кабинет.

Однако в процессе работы со старичком, пока тот был еще вполне вменяем и дееспособен, неожиданно выявилось, что пенсионер является весьма мелкой сошкой в громадной афере с продажей металлов и сплавов, и масштабы доходов на самом деле на порядок выше отраженных даже и в теневых бухгалтериях.

Вступив в долю с Колдуновым и устранив главного акционера, бандиты провернули, конечно, дело важное и сложное, но самый верх коррумпированной беловоротничковой мафии, распоряжавшейся громадным финансовым “леваком”, получаемым от продажи металла, этот верх был покуда еще недоступен, и Ферапонт с Рвачем понимали, что тут на таран идти не следует: все нити тянутся не просто в Москву, а в инстанции, надежно защищенные уже государственной охраной от любого уголовного беспредела… И те дяди, что металла этого никогда в глаза не видели, но благосостояние свое на неведомом им черногорском комбинате успешно строили, ни под каким предлогом свое кровно наворованное не отдадут и двинут, если надо, на бывших спортсменов-десантников все вооруженные силы страны…

Тем не менее подходы к огромным московским деньгам гангстеры весь этот благостный летний месяц неустанно пытались обнаружить.

И как-то в кутерьме тщательно подслушиваемых разговоров, ведущихся между высокопоставленными деятелями, промелькнула фамилия: Ладный. Промелькнула раз, два, три…

Потребовалось еще некоторое время, чтобы бандиты утвердились в версии: это и есть тот самый ключевой финансовый агент, через которого идут левые деньги за металл. И какие деньги!

Организационных способностей Урвачеву и Ферапонтову было не занимать: вскоре еще одна часть банды переместилась в Москву. В пригородном пансионате разместились рядовые исполнители. Активно начался процесс съема московских квартир для среднего и высшего звеньев группировки.

Одновременно и в столице, и в Черногорске отыскивались нити, ведущие к загадочному Ладному. Отыскивались упорно и планомерно.

И вскоре лежали перед Ферапонтом данные на одного из тех людей, кто проживал в столице и был с Ладным знаком.

Рвач восхищенно потирал руки: дело оставалось за малым, за сущей чепухой, выраженной в стандартных сыскных мероприятиях, должных привести их к ключевой фигуре… А там все просто – ствол к виску и простой выбор: или – или…

Ферапонт на восторги товарища реагировал хмуро. И относительно всяких “или – или” мыслил иначе. Ладного просто надо было убрать. И все. Заявив после его устранения Колдунову, что хозяин московских счетов непоправимо поменялся. А вот номера счетов – нет.

Телефон дружка финансового агента бандиты поставили на круглосуточное прослушивание. Кроме того, сканировались все набираемые им номера телефонов. Однако – без толку! Никаких бесед с Ладным тот не вел.

Тогда задумалась следующая комбинация – другу Ладного через вторые руки сообщалась горячая дезинформация, касающаяся отпуска металла, и дезинформацией такого рода он непременно должен был со своим шефом поделиться.

Провокация прошла как по маслу. И вскоре по четко зафиксированным щелчкам набора номера был выведен ряд заветных цифр… А уже через неполный час адрес разыскиваемого лица секрета для бандитов не представлял.

Ладного расстреляли из двух автоматов, когда он подъехал к кованым воротам своего аккуратного подмосковного особнячка. Срочно прибыла “скорая”, отвезла тяжелораненого в больницу, где по едва ли не мистическому совпадению дежурила его теща, блестяще проведшая операцию, но спасти зятя не удалось – развилась кома, и из нее, несмотря на все усилия врачей, он не вернулся.

Бандиты же, не теряя зря времени, прибрали к рукам бизнес убитого, одновременно кратко и почтительно сообщив Колдунову, что отныне Ладного на его посту заменила иная персона… Нейтральная позиция мэра, вставшего над схваткой, принципиально отстранившегося от кровавых разборок и ориентирующегося, что называется, на конечный результат, то бишь – на сильного, эта весьма неглупая позиция была Ферапонту и Рвачу предельно ясна. Но то, что самые сильные – это они, Колдунову было наглядно доказано.

Загадочной фигурой оставался американец, являвший собой важнейшее звено в цепи сбыта продукции, и выход на американца мог обеспечить лишь давно знакомый с ним Колдунов.

Требование Ферапонта к мэру относительно контакта с зарубежным партнером отныне было подкреплено обстоятельствами глубоко объективными, отказ в данной ситуации был попросту невозможен, ибо предстояло выработать долгосрочную совместную программу, а всякого рода колебания и протяжки бесспорно и очевидно являли собой неразбериху в разделе финансов и прямой взаимный убыток.

Объяснять сложившееся положение вещей многомудрому Колдунову не пришлось – мэр по собственной инициативе срочным порядком вызвал заокеанского гостя для проведения на месте актуальнейших деловых переговоров.

Помимо решения насущных задач, связанных с Черногорском, в этом горячем августе Ферапонт стремительно и очень существенно укрепил свои позиции среди криминального мира столицы.

Действовали по накатанной схеме беспредела, – то есть исключительно нагло и безжалостно. На первую же бандитскую разборку за кольцевой автодорогой явились на нескольких машинах с затененными стеклами. Едва подъехали конкуренты и стали вылезать из своих машин, по ним безо всяких предварительных разговоров был открыт шквальный огонь. Далее в дело пошли канистры с бензином, и приехавшей милиции оставили для изучения лишь покоробившиеся остовы автомобильных кузовов и обугленные останки незадачливых конкурентов.

Череда убийств и расправ с соперниками – от их примитивного отстрела до обливания азотной кислотой или же попросту штыковой резни – набирала обороты. Среди исполнителей своей четкостью и безжалостностью особо выделялись Ломакин, Блоцкий и Кнехт.

Именно зтой троице Ферапонт поручил устранение директора московского АОЗТ “Фильтр”.

Фирма представляла собой солидное предприятие, имеющее обширную цепь сигаретных киосков. Упустить возможность получения доходов в полном объеме от столь стабильного и разветвленного бизнеса Ферапонт не собирался.

Акцию провели по стандартной схеме: подъезд, поджидание жертвы на лестничной площадке, выстрел из “ТТ” в голову…

На следующий день “Фильтр” стал безраздельной собственностью банды.

Стремление к монополии утверждалось в сознании Ферапонта как основной мотив всех его дальнейших действий. Но и добычу, и власть приходилось поневоле делить с Урвачевым.

Проделав совместный кровавый путь, знаменовавшийся чередой блистательных криминальных побед, и наконец приблизившись к деньгам поистине огромным, Ферапонт все более и более утверждался во мнении, что Рвач по своим качествам на роль вожака не подходит, и если разложить заслуги по полочкам, то ведущая партия определенно за ним, Ферапонтом. Это он был истинным мотором всех последних крупномасштабных операций, это на его воле и жестокости держалась вся дисциплина, это он упорно и дотошно реализовывал проекты, никогда не упуская из внимания узловых вопросов, а Рвач… Ну ведь пустельга по большому-то счету, хотя язык подвешен и мозги может заморочить самому дьяволу! Но на лидера никак не тянет. Да и вообще романтик! Процесс его больше интересует, а не результат. И своя якобы значимость и всемогущество, а не то, что должно быть первостепенным – капитал. Большой капитал, дающий выход на иную перспективу: уже легальную власть…

И сейчас, видимо, придется делать очевидный выбор: устранить компаньона. Править группировкой должен сильнейший. А сильнейший он – Егор Ферапонтов.

О каких-либо неприятностях с правоохранительными органами думалось вскользь и отстраненно… У него все получалось… А значит, будет получаться и впредь. И сегодняшнюю роскошь бытия, начинавшуюся от личного парка дорогих иномарок и заканчивавшуюся коллекцией трусов от Кардена, он уже расценивал как скучную и обязательную, в общем-то, данность…

Однако врожденная осмотрительность принуждала Ферапонта к прогнозу вероятных пагубных событий, связанных как с происками алчных и вероломных сотоварищей, так и с расследованием его деяний профессиональными правоохранителями в лице РУБОП.

То, что информации о его персоне в данной организации скопилось немало, он был уверен, тем более исподволь спецслужба наносила ему ежемесячный планомерный урон, порой кинжально вырубая целые звенья группировки, но подобраться к нему – жестко анализировавшему любое доказательное начало своего криминального бизнеса, покуда, как он полагал, сыщики, связанные по рукам и ногам законами и давлением сверху, категорически не могли. С другой стороны, ком преступлений ежедневно распухал, следов оставалось все больше и больше, но, главное, выросла целая плеяда компетентных свидетелей-подельников, способных, спасая свою шкуру, дать о нем такой шквал показаний, что, направь этот шквал в нужное русло, непременно и неотвратимо сметет он его в тюремные стены.

Там, в Черногорске, где ключевые властные фигуры были очевидны, понятны и их взаимосвязи и слабости легко поддавались анализу и прогнозу, он чувствовал себя в полнейшей безнаказанности и объективном всесилии, а здесь, в Москве, таились силы грозные и неуправляемые, и если, к примеру, займутся его махинациями и злодеяниями столичные многоопытные сыщики, – умело, хитро и безжалостно раскручивающие каких бы то ни было уголовных авторититов, пощады от этих холодных профессионалов ему не видать. Достанут и в Черногорске! И не пикнет никто! Да тот же Колдунов… И пальцем не пошевельнет… Ему-то что? Пропал Ферапонт, туда бандиту и дорога…

И по недолгому, однако основательному размышлению, принял он решение избавиться от своего ближайшего окружения. Тем паче, отношения с окружением покуда отличались доверительностью и сердечностью, и приближенные – Ломакин, Блоцкий и Кнехт – напрочь не ведали, что стали уже неугодными и опасными в своей независимости и всесторонней информированности как о делах коммерческих, так и откровенно бандитских. А уж что касается разного рода свидетельств, то никто как они не были посвящены в подробности всех этапов пройденного бандой кровавого пути.

В один из вечеров Ферапонт заглянул в гости к Ломакину, проживавшему на съемной московской квартире. Открыла жена.

– Где Сережа? – непринужденно спросил Ферапонт.

– В ванной…

Он вошел в ванную. Глядя в округлившиеся глаза подельничка, до сего момента блаженствовавшего в теплой душистой пене, выстрелил два раза ему в голову. Затем, не изменяя своей пунктуальности в доведении дела до конца, перерезал горло. И по завершении казни, занявшей считанные секунды, вышел в коридор, небрежно объявив вдове убиенного, прекрасно, впрочем, осведомленной о роде занятий муженька:

– Сережа-то, оказывается, умер… – И уже холодно, без паясничества добавил: – В Москве тебе делать нечего, поняла? Срочно сгребайся, поедешь домой в Черногорск. К маме. Любишь мамочку? Тогда попробуй только кому вякнуть…

Женщина лишь затравленно кивнула.

Вещами ушедшего в небытие дружка Ферапонт не побрезговал, вывезя из квартиры музыкальный центр, компьютер, телевизор и видеомагнитофоны.

Мелочишка, но все-таки…

Жену убиенного, его волей возвращаемую в родной город, Ферапонт лично проводил на поезд, отстраненно размышляя, что теперь, когда неразлучная троица убийц лишилась своего верного партнера, следует срочно подумать о двух оставшихся в живых мастерах кровавого ремесла: Блоцком и Кнехте. Не то чтобы Ферапонт опасался их мести, вопрос обоюдно касался лишь профилактики неправоправных, так сказать, действий…

Он пригласил их в свою московскую квартиру, расположенную на Сиреневом бульваре. На кухне был уже накрыт стол.

Компания была тесной: члены банды Фомин и Пробатов, сожительница Ферапонта, ее малолетняя дочь и, естественно, Блоцкий и Кнехт.

В дружеском разговоре о том о сем под водочку и закуску помянул Ферапонт Сережу Ломакина… Дескать, почему это старый товарищ не присутствует на встрече верных своих соратников? Вообще – куда-то пропал, не звонит, нигде его не найти…

А затем, устремив неприязненный взгляд в сторону недоуменно пожимающих плечами Блоцкого и Кнехта, резко и зло обвинил их в убийстве компаньона.

Как и следовало ожидать, выдвинутая им версия обвинения, оснащенная ложными деталями, якобы известными ему досконально, вызвала ответное возмущение, и тогда, продолжая канву выверенного спектакля, играя в праведную ярость, Ферапонт достал испытанный “ТТ”, выстрелил в голову Блоцкого, а затем, переведя ствол на Кнехта, четыре раза нажал на спуск…

Кровь и осколки кости брызнули на икру, ветчину и сыры, на физиономии опешивших гостей-свидетелей, едва не попавших под пули вершившего суд главаря; зашелся в крике ребенок…

Отмахиваясь от заполонившего кухню порохового дыма, Ферапонт открыл форточку. Хмуро приказал соратникам и сожительнице: надо, мол, убрать падаль… Гильзы соберите, пули…

Кровь замывали едва ли не до утра. Трупы, завернутые в простыни и пледы, уместили в машину и вывезли на пустырь, бросив там.

В эту квартиру на Сиреневом бульваре Ферапонт решил не возвращаться: мало ли что? Вдруг что-то слышали соседи, вдруг… В общем, как интуитивно решил он, данный адрес стоило забыть. К тому же сложностей с переменой жилплощади не существовало: квартир в его распоряжении имелось более чем достаточно.

Имущество Блоцкого и Кнехта он поделил со свидетелями расправы.

Ферапонт и не подозревал, что именно с квартиры на Сиреневом бульваре начался тот сдвиг в расследовании череды убийств, которые вели МУР и РУБОП. Пуля, застрявшая в плинтусе, которую поленились вытащить бандиты, идентифицировалась с иными, извлеченными из прошлых жертв.

Разорванное кольцо сыска, ведущегося по следам деятельности группировки, начинало смыкаться, и в нем обозначились подозреваемые.

Несколько раз за этот бурный месяц Ферапонт наведывался “на хозяйство” в Черногорск, где снова назревала большая война.

Бесследно пропал Горыныч, а обгорелый остов его машины был найден в дальнем лесу. Ферапонт подозревал в убийстве “шанхайцев” и подготовил для них несколько акций возмездия. Однако оставшийся за главаря Урвачев справлялся со своими обязанностями из рук вон плохо – дважды подряд были сорваны тщательно подготовленные покушения, подвели разболтавшиеся рядовые бойцы. Нужно было срочно подтягивать дисциплину.

Вернувшись в Москву, где, как полагал Ферапонт, ему будет куда как удобнее расправиться с нерадивыми “солдатами”, он сумел вызвать их для проведения якобы очередной операции, организовал теплую встречу в аэропорту Домодедово и расселение в комфортабельном номере гостиницы “Украина”.

Далее все развивалось по накатанной схеме: вывоз одного за другим неумех-исполнителей в подмосковный лес, где дисциплинированные подручные, умело владевшие удавками и ножами, превратили зарвавшихся “шестерок” в бездыханные трупы.

Между тем обстановка в Черногорске оставалась более чем тревожной. Покушение на взрыв во время отпевания грозило серьезной местью, а посвященные в суть произошедшего доверием у Ферапонта не пользовались. Большие сомнения в своей лояльности вызывал член банды Комаров, замеченный в общении с сотрудниками милиции. Этого свидетеля непременно требовалось убрать…

Комарова под благовидным предлогом вывезли на электричке за город.

Там, разыграв спектакль исполнения обряда в память о погибшем друге, пристегнули его наручниками к дереву. И таким образом лишив жертву возможности к сопротивлению, бандиты, орудуя ногами и кулаками, принялись выбивать у Комарова интересующую их информацию.

Допрос с пристрастием закончился нанесением нелояльному отщепенцу, захлебывающемуся кровью, десяти ударов ножом.

Восстановление дисциплины и порядка продолжалось. Следующими наказанными членами банды оказались Попцов и Никифоров, без ведома Ферапонта попытавшиеся собирать дань с коммерческих предприятий. Лукавых экспроприаторов за подобную самодеятельность расстреляли в переулке из дробовика…

Весь долгий и жаркий август шли и шли безмолвной вереницей “по хрупким переправам и мостам, по узким перекресткам мирозданья” печальные одинокие души безвестных попцовых, никифоровых, блоцких, кнехтов, комаровых, ломакиных… И самым ужасным для них было окончательное осознание того, что в том мире, куда вели их грозные ангелы, отменялись законы милосердия, а действовало лишь одно голое и беспристрастное правосудие.