Текст книги "Улыбка зверя"

Автор книги: Андрей Молчанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 27 страниц)

– Афган? – спросил я.

– Нет, – ответил он и странно улыбнулся. – Африка, Америка…

Я не стал интересоваться, что за Африка такая и тем более Америка, и какие там войны. Может быть, он наемником был, кто его знает. А Америка – она же и Латинская, бедная, и северная – где в принципе ничего военнизированного не случается… Хотя, конечно, кончали на ее территории некоторых знаменитых изменников, ходят слухи… Я не про Троцкого, этому в Мексике ледоруб в репу воткнули, а вот сука-Беленко, к примеру, наш лучший истребитель угнавший… Хотя – чего об этом? История, да к тому же – сплошные догадки… Это все в моей башке пронеслось какой-то смутной круговертью и – умчалось в никуда. И вникать настоения не было. Было, значит, было. Как – неважно. Да и ко всему прочему он так мне ответил, таким тоном усталым и отрешенным, что охоты переспрашивать не осталось. Видно было по нему, что не очень-то приятные это воспоминания. Не завелся он на разговор. Я извинился и к себе вернулся.

В этот именно момент из-за соседнего столика один из этих быков внятно и громко произнес:

– Ты погляди, Репа, какая краля у этого старого козла!

А она действительно была лет на двадцать его моложе. Он замолчал, побледнел и сжал зубы. Пригубил бокал, но на них не оглянулся. Мне стало не по себе. Еще когда они входили, развязно, по-хозяйски, в золотых цепях и коже, распихивая по пути стулья, мне стало как-то неуютно в этом бандитском ресторане, хотя я и был изрядно навеселе. Я все-таки надеялся, что они как-нибудь станут веселиться между собой, отдельно от нас. Они же, как назло, сели по соседству, придвинули еще один стул, потому что их было четверо. Четверо здоровых лбов, которые чувствовали себя здесь королями.

Признаюсь, я не умею драться. И слава Богу! Все мои драки с Рожневым или с Цейхгаузом, или с Верещагиным кончались тем, что мы валились на пол, не причинив друг другу ни малейшего вреда, нас быстро разнимали и мы пили мировую. Если бы мы умели драться по-настоящему, было бы очень плохо. А мы и синяка друг другу не поставили, несмотря на то, что дрались регулярно каждую пьянку. Так, пара оторванных пуговиц на рубашке – вот и весь ущерб от наших схваток. Теперь же я очень пожалел о том, что в детстве не ходил в секцию бокса, а тратил понапрасну время в кружке живописи и лепки. На всякий случай я как бы ненароком потрогал за горлышко пустую бутылку из-под шампанского. Какое-никакое, а оружие самозащиты.

За соседним столиком громко матерились. Мне думается, нарочно громко, чтобы досадить им. Они рисовались перед его красавицей. Как подвыпившие подростки… Потом один из них встал и направился к их столику. Здоровый, подлюка. Стриженный коротко и как-то квадратно. У них мода такая, знак отличия от всех других людей. Он бесцеремонно взял пустой фужер, налил туда шампанского из чужой бутылки и насильно чокнулся с его красавицей.

– За любовь! – сказал он и выпил залпом. – А ты живи пока, – он похлопал его по плечу. Даже не похлопал, а потрепал как-то очень обидно и вернулся к своим. Из-за соседнего столика раздался дружный хохот, ржанье…

Мой сосед промолчал. И правильно сделал, я думаю. Надо было как-то выбираться отсюда. И его красавица сказала:

– Прозоров, давай уйдем отсюда, мне здесь не нравится…

Еще бы ей здесь нравилось. Мне лично все здесь очень не нравилось. Моя барышня сидела спокойно, как будто ее ничего не касалось. Я налил большие стопки водки и, не дожидаясь, пока она возьмет стопку в руку, выпил одним махом. И тут же налил вторую. Честно говоря, я струхнул.

– Нет, Ада, – ответил ей сосед. – Нельзя уходить так вот…

Я выпил еще одну стопку и не стал закусывать. Мне хотелось преодолеть робость. А он наклонился ко мне от своего стола и тихо начал говорить. Честно говоря, я и тут немного сподличал. Мне показалось, что невыгодно вот так сидеть, как будто мы близкие друзья. Бандиты могли подумать, что мы с ним заодно, а я ведь его в первый раз видел. Поэтому я чуть-чуть отодвинулся. Чуть-чуть, чтобы он не подумал, что я его предаю.

– Эта порода самая гнусная, – говорил он мне.

Я слушал его через слово и как-то отчужденно. Ко мне-то они не лезли и мою девицу не трогали. На меня они просто не обращали внимания, я был для них ничто, ноль. Скорее всего, девка эта была из их круга, подсадная утка. Напоить вот такого лоха, подхалтурившего художника, отвезти на свою малину, отобрать деньги и выставить пинком под зад. С Цейхгаузом это уже случалось, хоть он и пьет разумно.

Так что задним числом я могу вздохнуть облегченно – мне очень даже повезло. Кой черт вомчал, тот и вымчит, как говорится…

Но все-таки лучше бы я был посмелее. А то теперь вот терзает совесть. Знать бы наперед как дело сложится, конечно, я был бы посмелее. Я был бы просто храбрец. Как-то так с детства повелось, что храбрецом я не был никогда. Разве что в драках с Цейхгаузом, да и то пьяный. Лучше бы я с детства смелость вырабатывал…

Как же они над ним измывались! Был бы я попьянее, непременно не выдержал этих хамских издевательств и бросился в драку. И лежал бы теперь в морге. Но все-таки я попробовал на ощупь горлышко бутылки. Еще две-три рюмки, и я бросился бы на них. Конечно, если бы они оставили его и стали задирать меня. Но меня-то они не трогали и даже не взглянули ни разу. Я для них был ноль. Метр семьдесят, борода… Конечно, я сподличал, когда перестал с ним разговаривать. Удивительно то, что он был спокоен до конца. Бледнел все больше и больше, но был спокоен. Вот, черт подери, выдержка! Бывают же люди… Думаю, он не врал на счет своей военной службы и на счет Африки. Думаю, что не врал и тогда, когда, поглядев на меня внимательно, усмехнулся и сказал напоследок:

– Я их вычислял и уничтожал, как насекомых. При всяком удобном случае…

Он не рисовался, он был самим собой. Если бы я, к примеру, стал корчить из себя крутого и храбреца, меня бы мигом раскусили. В лагерях это, кажется, называется “бить по ушам”. Это когда кто-нибудь пытается выдать себя за нечто лучшее, чем он есть на самом деле, но потом не выдерживает роли. Человек не может долго выдержать разлуки с самим собой…

А она все тянула его за рукав. Было видно, что и она отчаянно трусит. Эти-то быки действительно были страшны. Тупы и страшны. Такие убивают не испытывая особенных эмоций. Именно как насекомые.

И все-таки я еще не вполне доверял ему. Он и пикнуть не посмел, когда один из этих четверых, самый маленький, а потому, вероятно, и самый вредный и злой, подошел и вылил ему на голову полфужера томатного сока. Ну и гогот поднялся за соседним столиком… Он стерпел и молча стал вытираться салфеткой. Я к тому времени уже почти допил свою отравленную водку, но пьянел слабо. Нервная была обстановка.

– Ладно, – сказал он каким-то придавленным голосом. – Надо убираться отсюда. Ты, Ада, иди подгони машину к выходу. Я приду через минуту…

Она поглядела на него с жалостью и мне показалось с легким презрением. Томатный сок все-таки… Какая уж тут серьезная любовь…

Она встала и быстро пошла к выходу. Один из этих четверых, маленький и вредный, поднялся было ее перехватывать, но тут сосед мой решился на отчаянный поступок. Он сам пошел к ним, как кролик. Он тоже был невысокого роста. Выше меня, конечно, поплотнее, пошире в кости.

– Братва! – сказал он почти с отчаянием, присаживаясь к ним за стол на краешек стула. – Позовите-ка официанта. Надо выпить мировую…

С этими словами он вытащил несколько сотенных бумажек. Долларов. Я мельком оглядел всех четверых. Заинтересованное презрение явственно читалось в выражении их лиц, иначе не скажешь. Все-таки они его достали. Все-таки они его раскололи на эти зеленые.

– Бутылку шампанского! – сказал он, этот Прозоров.

Или мне так почудилось? Прозоров перебирал в руках свои доллары, отложил одну купюру в нагрудный карман пиджака, а какие-то бумажки протянул одному из быков, рыжему и конопатому. В зале стало как-то очень-очень тихо, слышно было, как где-то за стеной позвякивают в мойке тарелки. Рыжий молча принял деньги, недоуменно стал их разглядывать.

– Дружков похоронишь, – серьезно сказал Прозоров, вставая. – Только чтоб все честь по чести… Духовой оркестр, венки и прочее… И смотри у меня! Я после зайду, проверю, как ты ухаживаешь за могилками…

Ну а потом все это и произошло. Кто мог ожидать? Честно говоря, я никогда не думал, что пистолет стреляет так оглушительно громко. До сих пор звенит в ушах, хотя прошло уже полтора часа.

Он в пару секунд, как робот какой-то в упор расстрелял троих, несколько мгновений раздумывал над четвертым, рыжим… Рыжий сидел с отвалившейся челюстью, журчащая струйка лилась из-под него на пол.

А он усмехнулся и – пошел к выходу.

Куда делась моя случайная знакомая, не знаю. Когда я опомнился и огляделся, ее уже не было. Это, конечно, к лучшему.

– Тебеньков! – крикнул сержант, скользя взглядом по лицам задержанных…

Это меня. На допрос к дознавателю. Я встаю и иду за сержантом на второй этаж. Навстречу нам по лестнице спускаются трое. Это те, один из которых нанес “несколько сокрушительных ударов”. Они теперь не так оживлены, по-видимому, начинает выходит давешний хмель.

Дознаватель молодой и какой-то несерьезный, похож на студента. Он привычным жестом вытаскивает свои бланки, обнажает перо. Пока он готовится приступить к своим служебным обязанностям, я успеваю подумать о том, что, может быть, ничего и не было, а только пригрезилось мне с пьяных глаз. Уж больно неправдоподобно. Положил троих и ушел на глазах у всех как ни в чем не бывало.

По крайней мере протокол, подписанный после двенадцати ночи, точно не имеет юридической силы. Я почему-то в этом убежден. Надо будет после справиться у знакомых юристов…

КОЛДУНОВ

Колдунов сидел в своем служебном кабинете, откинувшись на высокую спинку кожаного кресла и пусто созерцал потолок, не находя в себе никаких сил подняться и совершить хоть какое-либо действие. Он находился в ватном, полуобморочном состоянии, и лишь одна звенящая осой мысль билась в его голове:

“Бежать, бежать, бежать!”

Да, эта мысль теперь всецело овладела существом Колдунова.

Когда московские и местные осведомители донесли ему, что грядет тотальная проверка комбината и города Генеральной прокуратурой, а РУБОП собрал для данной проверки убийственные материалы, Вениамину Аркадьевичу открылось, что в жизни его наступила черная полоса, однако впоследствии, то бишь, сегодняшним утром обнаружилось, что полоса эта была белой… И всему причиной стали донесенные ему на ухо совершенно секретные сведения, будто им занимается отныне Федеральная служба безопасности. И не пустыми были эти сведения – ох, не пустыми! Как поведал компетентный информатор, дело с продажей военных технологий в США всплыло, причем всплыло в подробностях, и теперь, до процедуры ареста его, Колдунова, чекистам осталось выполнить лишь некоторые рутинные мероприятия, не более того…

Колдунов изможденно вздохнул, глядя на свои трясущиеся пальцы. Мелькнуло:

“Откуда прознали, как?”

Информатор, нагло содравший с него за свои услуги изрядный куш, уверял, что данные наверняка пришли из-за границы, где, как бы то ни было, а все-таки продолжала работать разведка пускай и разваленного государства, и в вероятность подобной версии Колдунов начинал верить все сильнее и отчетливее.

Советоваться же в данном ситуации было категорически не с кем. Не с Урвачевым ведь… Да, помочь ему отныне не мог никто. И призраки кошмарного воздаяния обступали Вениамина Аркадьевича все плотнее и сумрачней, повергая в истерику и ужас.

Ко всем напастям его звонки в Америку оставались безответными, ибо оператор безапелляционно заявлял, что номер такой-то отныне отсоединен от действующей сети.

Таинственная пропажа Джорджа еще более усугубляла пакостные мыслишки… Впрочем, американец, напуганный разборками между Ферапонтом и Урвачевым, вполне мог предположить, что криминальная война окончится появлением на его горизонте какого-либо нового гангстера, и, ведая о взаимосвязанности русской мафии, решил временно исчезнуть в опасении бандитских вылазок в благолепие его безмятежного бытия… А может, попросту укатил отдохнуть на какие-нибудь банановые острова…

Так или иначе это уже никоим образом не влияло на нынешнее положение Колдунова. Теперь он был никем, разве – жертвой заклания на алтарь государственной безопасности, и в неотвратимости данного заклания Колдунов нисколько не сомневался, ибо информатор поведал ему такие две тонкие детали состоявшегося предательства, знать о которых никто из посторонних категорически не мог.

Итак. Бежать, бежать, бежать!

Из всей наличности у него оставалось четыре тысячи долларов и заветные дебетные карты, по которым он израсходовал ничтожную сумму на предствительские обеды в московских ресторанах с нужными людьми. Рассчитывался с помощью карточек, дабы произвести впечатление на высокопоставленного сотрапезника – вот, мол, платиновые, да не из какого-нибудь занюханного сбербанка, а сам “Чейс-Манхэттен” выдал! Карточки, кстати, в данном смысле производили должное впечатление и успешно дополняли остальной антураж Колдунова, включавший костюмы от Версачи и усыпанные бриллиантами часы.

“Эх, что там! Все в прошлом!”

Вениамин Аркадьевич тяжело поднялся с кресла, окинул прощальным взором свой замечательный кабинет, в ремонт которого некогда ухнул громадную сумму из городского бюджета.

Кто станет новым владельцем этого кабинета? Неужели Урвачев?

Горько и потерянно усмехнулся.

“Впрочем, – урезонил себя, – в сторону эмоции. Пора спасать шкуру. Так, как научил всеведущий информатор”.

Порывшись в ящике письменного стола, вытащил потрепанную записную книжку, открыл ее на букве “Ю”. Юра… Бывший шофер, несправедливо уволенный им. Перед прошлой поездкой в Штаты он выяснил его тамошний номер телефона, хотел позвонить, да не стал… Кто, в сущности, этот Юра? Таракан, ничтожество… А теперь это ничтожество крепко может пригодиться ему, некогда всемогущему мэру… Хотя – едва ли… Зачем ему этот нищий?

Колдунов в сомнении поморщился. Однако в итоге сунул записную книжку в карман.

“Пора!”

Через три дня, миновав границу Белоруссии и Украины, Колдунов добрался до Киева. Устраиваться в гостинице не стал, сразу же отправившись в авиакассу.

Протянул в окошечко свой паспорт и волшебную карту.

После пяти минут технической паузы, связанной с оплатой билета, из окошечка раздраженно сказали:

– Ваша карта не действует!

– То есть? – ошеломленно выдохнул Колдунов.

– Не знаю, что “то есть”, – ответили из окошечка. – Банк не дает подверждения, карта блокирована…

– Та-ак…

– Вы будете платить или нет?

– Да-да, конечно, – механическим жестом Колдунов извлек пачку наличных долларов. – Вот…

– Мы принимаем гривны, обменный пункт в конце зала, – отчеканили из оконца.

Как сомнамбула Колдунов отправился в конец зала, с тоской взглянул на грабительский курс обмена, высвеченный рубиновыми цифрами на траурно-черном табло…

Мысли путались.

“Карта не работает… А что, если это – происки Джорджа? Да нет же… Как он мог влезть в его, Колдунова, личный счет? А если как-то влез? Тогда… Тогда все равно придется лететь в Америку, идти в банк, разбираться… Единственная проблема – язык. Но он найдет переводчика на месте. Да, лететь! Непременно лететь, иного попросту не дано!”

Сунув пачку местной сомнительной валюты в оконце, он наконец-таки получил заветный билет и, ощущая, как его пробирает озноб от подозрений потери капитала – того фундамента, который он создавал жутью всех мыслимых и немыслимых смертных грехов, своего пенсионного фонда, отправился в гостиницу, желая напиться, но одновременно сознавая, что делать этого категорически нельзя. Ныне он должен быть собранным как никогда, ныне настал, может быть, тот самый угольно-черный день и час, и встретить их необходимо с головой холодной и трезвой.

Но все равно он пребывал словно в дурмане. Не спал ночь в гостинице, рано утром, экономя остаток денег, добрался на рейсовом дешевом автобусе в аэропорт.

Ожидание посадки в самолет, долгая дорога над Балтикой, снегами Гренландии и канадским побережьем, заляпанным бесчисленными оловянными лужами озер, эта дорога, некогда чаровавшая его своими диковинными, неслыханными в своей красоте пейзажами, теперь несла в себе томительную неизвестность, усиливающееся предощущение краха и темный ужас безысходности.

В аэропорту, получив в паспорт белую карточку, дающую ему право полугодичного пребывания в США, Колдунов прошел в зал, сразу наткнувшись на тощего, в потертых джинсах парня, предложившего ему на русском языке услуги таксиста.

– Я бы заплатил вам… – замялся Колдунов. – Но тут проблемка, мне надо сначала позвонить…

– Позвонишь из машины, бесплатно, – беспечно откликнулся парень. – Какой код района?

– Колдунов развернул записную книжку, ткнул ногтем в записанный номер.

– Так… 917. Это – мобильный. – Парень вытащил из кармана телефон. – На, звони, только быстро.

– Алё? – раздался в трубке знакомый голос, и Колдунов, волнуясь, проглотил вязкую слюну.

– Юра, ты? – спросил он стесненно. – А это… Вениамин Аркадьевич… Я в Нью-Йорке. Хотел бы увидеться… Объясниться…

– Какие проблемы? Я в Бруклине, дома… Четвертый Брайтон.

– Я сейчас таксисту дам трубку, ты объясни… – Колдунов обрадованно сунул телефон тощему.

– Понял, через полчаса – жди! – выслушав координаты места назначения, откликнулся тот.

На старом потрепанном “додже” покатили в сторону Брайтон-Бич, где на задворках района русско-язычной эмиграции Колдунов был введен на второй этаж хлипкого домика, в котором обретался его бывший опальный водитель.

Юра – небритый коренастый субъект лет тридцати возлежал на продавленном матраце, установленном прямо на полу комнаты с облупившимся дощатым полом. До сей поры Юра смотрел небольшой телевизор с рогаткой антенны, установленный также на полу, поскольку остальную обстановку комнаты составлял лишь покосившийся комод, застеленный пластиковой скатеркой.

На скатерке лежали наручные часы, обнюхиваемые здоровенным тараканом.

Встретил Юра Колдунова на удивление тепло, без какой-либо тени обиды.

– Виноват я перед тобой, прости, – сказал Колдунов. – Но Бог меня крепко наказал, ой – как крепко! Вынужден был бежать, Юра, бежать без оглядки…

– Разборки бандитские? – спросил тот понятливо.

– И это место имеет, и прокуратура… – неопределенно поведал Колдунов. – В общем, ныряю как в океан, в новую жизнь. Помоги, Юра. Перво-наперво требуется комната хоть какая… Отель мне не по средствам.

– Вот и хорошо, – сказал Юра. – Будешь жить в соседней комнате. У меня там друган кантовался, вчера свалил в Калифорнию, нашел работенку. Матрац там есть, электроплитка тоже… Ну, чтоб кофе с утра сварить. Две сотни в месяц. Мне – полтинник за рекомендацию хозяевам, они на первом этаже располагаются. Сортир и душ – прямо по коридору.

Колдунов потерянно осмотрелся, вторым планом постигая, что бывший шофер как-то фамильярно перешел с ним на “ты”. Впрочем, на то теперь были у Юры вполне весомые основания и поправлять его категорически не следовало.

Облезлые стены комнаты и вопиющее убожество быта обвалились на сознание Вениамина Аркадьевича каким-то зловонным селем, и он невольно тряхнул головой, чтобы избавиться от осознания той гнусной действительности, в которой оказался. Он попал в ад! Да, видимо, так! Причем – безвозвратно.

Поневоле вспомнилась уютная собственная квартира, столь же уютная жена, тягостные мысли о которой он всеми силами пытался от себя отогнать…

– Ну вот такая среда обитания. – Юра обвел рукой затхлое пространство. – Осваивайся.

Колдунов, расплатившись с благодетелем, получил от него ключ, предназначенный, как оказалось, для открытия ржавого миниатюрного замочка, висевшего на косо прибитой щеколде, пронес чемодан в свою новую обитель, присел на матрац, глядя на кривые стены, выкрашенные лет двадцать назад масляной краской, после перевел взгляд в окно, на узкую одностороннюю улицу, по которой катили машины с белыми номерами, увенчанными красненькой Статуей Свободы и – пригорюнился.

Не терпелось поехать в банк, но, во-первых, банки уже закрылись, приближался вечер, а во-вторых, следовало отыскать переводчика, должного обеспечить преодоление языкового барьера.

Достав из чемодана бутылку водки, Колдунов двинулся в комнату к Юре.

Остро взглянув на бутылку, Юра привстал с матраца, достал из комода две чайные кружки, вытряхнул из одной таракана и молвил:

– Китайщину на закусь будешь? – Наткнувшись на непонимающий взор благоприобретенного соседа, пояснил, поднимая с пола мобильный телефон: – Звоню сейчас китайцам, пусть приволокут закусь…

– Дорого? – напрягся Колдунов.

– Угощаю! – И Юра, набрав необходимый номер, бойко, хотя и с сильным русским акцентом, затрещал по-английски, делая заказ.

Вскоре прибыла закусь: жареная курятина с грибами и брокколи, отварной рис в бумажном пакетике-пирамидке и пластиковые банки с супом.

Выпили за встречу. После Юра поведал, что пребывает в Америке в качестве нелегального иммигранта, в Россию возвращаться не жаждет и вполне удовлетворен своей нынешней работой рекламного шофера.

– Ты думаешь, чего я живу в таком дерьме? – пояснил он Колдунову, обводя углы комнаты. – А все просто: я в Нью-Йорке от силы три-четыре дня обитаю. Вот только вчера из рейса прибыл. А снимать стоящую хату и платить бабки – на хрен не надо. Мне тут только перекантоваться и – вновь за баранку.

Далее Юра пояснил, что работает на грузовичке, кузов которого представляет из себя два рекламных щита и с этими щитами он кружит по дорогам Америки от одного побережья к другому за три тысячи долларов в месяц.

– Плюс – бесплатно мотели и жратва, – пояснил Юра.

– И чего… Вот так ездишь да ездишь? – удивился Колдунов. – И всего-то?

– Ты людей-сэндвичей видел? – спросил Юра. – Ну этих… одна доска на груди, другая на спине… Что на людных местах стоят, рекламируют разное фуфло?

– Ну… В Москве видел…

– Вот. А я – тот же “сэндвич”. Только на колесах и с другой оплатой труда… Усек?

– И… нравится тебе тут? – осторожно спросил Вениамин Аркадьевич, кивнув на окно, где уже зажигались вечерние огни.

– Как сказать? – призадумался Юра. – Закон тут и порядок. Валюта твердая, никаких тебе дефолтов… Вообще – стабильность.

– А случись что со здоровьем?

– Иди в социальный госпиталь, сделают любую операцию. Умереть не дадут. Но и жить тоже…

– Не понял? – насторожился Колдунов.

– Пахать тут надо… – вздохнул Юра. – И чтобы расслабиться – забудь! Все время – в здоровом напряжении. Но зато океан рядом, воздух – кристальный, тут машины не дымят, за экологией чуть ли не в микроскоп наблюдают. А потом, знаешь, какой я вывод сделал? Есть страны по своей сути центростремительные, куда все стремятся, а есть – центробежные, из которых всяк спрыгнуть рад… Так вот для меня лично Штаты – страна центростремительная…

Колдунов задумчиво поиграл бровями, пытаясь уяснить философский пассаж собеседника, но ни сил, ни настроения вникнуть в него не нашел, а потому, запинаясь, поведал о наболевшем: дескать, был открыт ему счет знакомым американцем, а теперь ни американца, ни, подозревает он, счета…

– Хе, – умудренно усмехнулся Юра. – Наверняка кидалово. Тут вообще… трахают, не снимая штанов. Америка! Тут если расслабился или не прочухал чего – получи! Кстати. А может, америкос этот тебя и там, в России, под сегодняшние проблемы подставил? Чтобы концы в воду…

На миг Колдунов оторопел от этакой весьма логичной в своей закономерности версии. Подумал:

“ А отчего бы и в самом деле мистеру Джорджу не сдать меня в лапы ФСБ, получив за это еще и гонорарчик впридачу? Вот, сука…”

– А ты по-английски вроде… это… – осторожно произнес он. – Насобачился, как вижу, да? Может, поможешь? В смысле в банк бы мне надо, разобраться…

– Слушай, мужик, сюда, – глубокомысленно изрек Юра. – Завтра я работаю в Манхеттене. Могу отказаться, сослаться на простуду. Но это – минус сто зеленых. Все просто, понял? Платишь сотнягу – я твой…

– Решено, – угрюмо наклонил голову Колдунов.

Когда следующим утром они вошли в чистенький холл банка, и в знакомой стеклянной кабинке мелькнула лысина менеджера, сердце Колдунова невольно спутало свой ритм: вот он – момент истины! Каким же он будет, что принесет исстрадавшемуся сердцу: внезапную удачу либо новый сокрушающий удар?

Менеджер, узнавший клиента, радостно и душевно с ним поздоровался, попросил минутку обождать, а затем пригласил присесть в кресло.

Колдунов вытащил заветные карточки, положил их на стол перед банковским служащим, объяснил проблему, взирая на переводчика, деловито и обстоятельно умещавшего взволнованные русские фразы в сухие англоязычные рамки.

Менеджер, глядя на цифры, выдавленные на карточках, забегал пухленькими пальчиками по клавиатуре. Уставившись на экран, произнес фразу, главным содержанием которой было искреннее удивление.

– Это погашенные карточки мистера Джорджа Эвирона, – перевел Юра.

– Эвирона? – оторопел Колдунов. – Но у меня же был свой личный счет!

С этим утверждением менеджер согласился, попросив у Колдунова его чековую книжку.

Вновь запорхали ухоженные пальчики над кубиками клавиатуры.

– Вы сняли все деньги со своего счета, – поведал менеджер.

– Я ничего не снимал, – прохрипел Колдунов, злобно взирая на банковского служащего. – Я… я же… платил тебе пять штук… сука… а теперь…

Услышав перевод, где фигурировала фраза о взятке за открытие банковского счета, менеджер презрительно похолодел лицом, снял трубку телефона и в считанные секунды к столу подошел человек средних лет в великолепно сшитом костюме и в золотых очках.

– Вице-президент бренча, – прокомментировал Юра. – Ну… отделения.

– Какого? – испуганно вопросил Колдунов.

– Ну не милиции же, банковского…

Менеджер, привстав с кресла, оживленно заговорил с начальником.

Далее у стойки появился еще один служащий, как выяснилось – русский, и беседа приняла осмысленный характер.

– У вас было открыто два счета, – объяснил русский менеджер. – Чековый и сберегательный, так? Далее вы дали нам свой американский адрес, по которому к вам должна была прийти пин-карта и ее код. Мы послали и карту, и код, и получили от вас подтверждение.

– Я ничего не подтверждал! – пламенно воскликнул Колдунов.

– Это неважно… Подтверждение пришло с вашего адреса, этого нам достаточно. Но дело в другом. Две недели назад через банкомат все ваши деньги были переведены на расчетный чековый счет, а счет сберегательный обнулен. Далее вы положили два чека на счет мистера Брауна, обнулив таким образом и счет расчетный…

– Я ничего не клал!

– Это были чеки с вашей подписью, – отчеканил менеджер. – Вы давали мистеру Эвирону какие-либо чеки?

– Никаких! – Колдунов запнулся. – Когда-то… На два доллара…

– На какие еще два доллара?

– Оплата услуг…

Менеджеры переглянулись. Затем дружно вперились в экран компьютера.

– Да, – сказал банковский переводчик. – На чеках сначала миллионы, потом тысячи, а потом – и завершающий строку доллар, это верно… Но… – Он растерянно оглянулся по сторонам. – Подписи на чеках ведь ваши?

– Подписи… да, – признался Колдунов убито.

– Тогда какие претензии к банку? – пожал плечами менеджер. – Мы действовали согласно правил. Жаль, что вы не знали этих правил, но…

– А этот… Эвирон? – вопросил Колдунов.

– Мистер Эвирон закрыл свой счет в нашем банке и поменял номера своих кредитных карточек, – сказал менеджер. – Вы, кстати, пользовались его дополнительными карточками, выписанными на ваше имя. Естественно, в любую минуту он мог их закрыть для расчетов.

– Приманка, понял… И что же делать? – с мольбой взирая на уверенного менеджера, от которого просто разило благополучием, пробормотал Колдунов. – Мне надо идти в полицию?

– Я не думаю, что это перспективно, – равнодушно дернул плечами менеджер. – Вы сами дали чеки мистеру Эвирону, сами подписали их… Возможно, тоже самое произошло с пин-картой… Я советую вам обратиться к толковому адвокату…

– Ага! – подал голос переводчик-дублер Юра. – На адвоката ему тут десяток лет пахать надо! Результат-то сомнительный, кто возьмется?..

– М-да… И если уж неформально… – Менеджер стыдливо обернулся в сторону. – Вряд ли вы обнаружите мистера Эвирона по его прежнему месту жительства, господин Колдунов. В свете открывшихся событий… Впрочем, дерзайте… – Он посмотрел на часы, вежливо кивнул присутствующим и ушел в глубь зала.

Столь же вежливо и холодно кивнули Колдунову и остальные банковские клерки. Лишь шеф отделения, уже отходя от кабинки, небрежно и смешливо произнес, что никогда и никто из служащих попросту не посмеет принять мзду за открытие счета, ибо это противоречит всей логике карьеры высокооплачиваемого клерка, даже теоретически неспособного сподобиться на такой мелочный криминал…

Когда Колдунов выходил из банка под сень роскошных небоскребов-монстров, его шатало, как пьяного матроса. Все его бережно пестуемое состояние превратилось в черепки, вся жизнь его превратилась в черепки, и он словно физически ощущал, как за спиной его скалит нечистые зубы обманувший его дьявол…

– Что делать? Что же делать? – бормотал он в беспомощном исступлении.

– Жить, – откликнулся поддерживающий его под локоток Юра. – Чего еще остается? Купим тебе колымагу, съездишь во Флориду на пару деньков, я дам концы, устроят драйвер-лайсенс, то бишь, права, и будешь катать по Бруклину пассажиров, напрягаться за зеленые тугрики. Как и все мы здесь.

– А меня к себе на работу не возьмешь? – глядя на этого парня, – авантюриста-бомжа, колупающегося на самом дне американского бытия, как на полубога, вопросил Колдунов. – А, Юраша?

– Я и сам без памяти от восторга, что туда воткнулся, – почесав затылок, ответил тот. – Сам на ниточке вишу… Коснись чего, я ж – нелегал… Проштрафился – привет! Гуляй на кислород… Ладно, не дрейфь, я тебя не брошу. Теперь вот о чем. Попаданию я твоему сочувствую, украл ты много и потерял немало, но я не хочу следовать дурному примеру… А потому стольничек обязан попросить, извини…

– Ну, может, пятьдесят… – прохныкал Колдунов. – Ты и не переводил почти, да к тому же и день еще в самом начале…

– Исключительно из сопереживания к твоему попадосу, – шмыгнув носом, согласился Юра. – Давай полтинник и иди в сабвей… А я на работу, вдруг чего на сегодня и обломится. Вечером встретимся. А ты дуй на Брайтон. Купи газетку и читай рубрику “Спрос труда”. И не всхлипывай. Я это уже проходил, ничего, жив. Или – в Россию кати, там проще…

– Нет, туда… нет! – превозмогая колючий ком в горле, произнес Колдунов – отныне – нищий американский бомж-нелегал.

– Тогда – на Брайтон, – подытожил Юра. – В сабвей заходишь – осмотрись. Если ментов за турникетом нет, там служебная дверь… Шасть в нее – сэкономишь полтора бакса, понял? Чего на меня смотришь, дело толкую. Бакс туда, бакс сюда, а в итоге на рент не наскребешь… А не наскребешь на рент – здравствуй, кислород. Или ты сюда приехал их корпорации своими бабками укреплять? Наукреплялся уже, меняй традицию…