Текст книги "Улыбка зверя"

Автор книги: Андрей Молчанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)

РУБОП

В здании Черногорского РУБОП, в отделе, занимающемся пресечением деятельности местных, так называемых “славянских” группировок, царили не то, чтобы возмущение и растерянность, но немалая озабоченность. Майор Зуйченко, чертыхаясь, ходил из угла в угол по тесному помещению, все время задевая одно и то же кожаное кресло на хромированной ножке, которое с жалобным поскрипыванием поворачивалось то в одну, то в другую сторону. Капитан Пономарев сидел неподвижно, сгорбившись, уперев локти в колени, молчал, думал и курил уже третью сигарету подряд.

Несмотря на наступившее утро, в кабинете горел свет. Прошедшая ночь выдалась на редкость хлопотной и бессонной. Накануне поздно вечером поступил сигнал о кровавой бандитской разборке в сауне спорткомплекса, где в предбаннике были расстреляны из автоматов девять человек, принадлежавших по оперативным данным ко второму по численности и могуществу преступному сообществу Черногорска. Даже видавшие виды офицеры, прибыв на место, были потрясены открывшейся перед ними картиной – девять голых трупов буквально растерзанных пулями со смещенным центром в черных обширных лужах застывающей крови… Только на одно составление протокола осмотра места происшествия, описания характера ранений, положения убитых и прочих деталей, ушла почти половина ночи. Опрос свидетелей и работников спорткомплекса, подтвердил первоначальное предположение Пономарева о том, что “зареченских” положили “ферапонтовцы”. Обслуге сауны был предложен фотоальбом, и, после боязливых осторожных отнекиваний, один из банщиков все-таки указал на несколько фотографий, признав в них черты нападавших. Однако решительно заметил в итоге:

– Предупреждаю: никаких там очных ставок…

– Это понятно, – вздохнул капитан Пономарев, убирая альбом в портфель. Он был немало раздосадован тем, что агентура отчего-то не сообщила ему о готовящейся мясорубке. Или решение о ней было принято спешно и внезапно? Кем? Уехавшим в Москву Ферапонтом? Может быть. Потому и уехал, дабы создать себе пускай формальное, но все-таки алиби. Или подранок Рвач, очухавшись от ранения, немедленно взялся за отмщение?

Так или иначе, но остаток ночи и все утро Зуйченко и Пономарев, отпустив остальных сотрудников домой, посвятили чисто канцелярской работе – нужно было оформить, пронумеровать и расположить надлежащим образом собранный в последние дни материал.

А десять минут назад в кабинете раздался телефонный звонок, потом еще один. Звонили растревоженные жены коллег. Информация была попросту ошеломляющая: на рассвете в своих квартирах были арестованы трое сотрудников Черногорского РУБОП, и по постановлению, подписанному прокурором Чухлым, отправлены в следственный изолятор.

– Я тебе говорил, что будет именно так! Говорил ведь! – ударив кулаком в ладонь, в который уже раз выкрикнул Пономарев. – Говорил, что надо в Москву ехать за поддержкой… Как только мы на Колдунова вышли – все было уже ясно. А ты: нет, сами доведем… Вот и довели!

Зуйченко молча курил, стряхивая пепел в ладонь.

– Да что ж ты молчишь, как пень, честное слово?! – не выдержал Пономарев. – Иди в шефу, проси содействия. Ему в столицу ехать нельзя, ребят никто не защитит… Да и вообще – побежал, скажут, отмазываться…

– Ты не мельтеши, – произнес рассудительный Зуйченко мрачным тоном. – Выходи из ступора. Чует мое сердце – не сегодня-завтра придут и за нами. Уверен, что постановление Чухлый на нас уже подписал. А если еще и не подписал, то в ближайшее время подпишет точно. Мы в самое гнездо осиное влезли. Давай-ка, пока не поздно, бери материал и дуй в столицу. А я свяжусь с ребятами из ФСБ. Они покуда над схваткой, но, уверен, поддержат.

– Угу, поддержат тебя эти накопители материалов, – угрюмо отозвался Пономарев.

– И мы не лучше, – сказал Зуйченко.

– Мы хоть сажаем…

– Сажает суд. Впрочем, да, суд у нас обладает намерениями глубоко гуманными и освободительными…

– Ну, банду Резаного, положим, вчера устроили на нары прочно и безо всяких перспектив апелляций…

– Да потому, что Резаный этот никому не нужен! – с чувством произнес Зуйченко. – Обычный налетчик с подельниками-уголовничками. Профессиональный, глубоко законспирированный, поднахватавшийся всякой премудрости в подслушивании и слежке за жертвами, но по сути-то кто он? Антиобщественный элемент. А мафия – элемент общественный… Резаный ведь может и Колдунову по голове настучать, с него станется… Да и Ферапонту тому же… Он откровенный кондовый вор, такая у него работа. И в нем никто не заинтересован. И если бы мы такими резаными только и занимались, поверь, заморочек с властью было бы существенно меньше. Панегирики бы о нас слагали. Решались бы с пылу-жара квартирные вопросы, шли бы субсидии в порядке оказания материальной помощи, местное телевидение не переставало бы живописать наши подвиги…

– А происходит все с точностью до наоборот, – заключил Пономарев.

– А как ты хотел?

– И чем все кончится? – спросил Пономарев угрюмо.

– Чем? – Зуйченко раздумчиво кхекнул. – Кто бы знал. Известно, что самостоятельностью нашей недовольны на самых верхах, это раз. Два: многие из наших тоже хороши – кто-то отличается от бандитов только наличием погон, у кого-то служба называется бизнесом… И при наличии компромата и определенных политических настроений могут нас…

– Упразднить, что ли? – рассмеялся Пономарев.

– Ну почему. Переподчинить УВД, к примеру.

– Так это то же самое упразднение. Ладно, хватит футурологии. К делу. Пока, Саша, ты начальник, тебе и карты в руки, – устало сказал Пономарев. – Придется тебе самому ехать в столицу. И связей у тебя там побольше, и говоришь ты поскладнее. К тому же уверен, на Ферапонта там материал накопился, он столицу не ради ее музеев и галерей навещает. А девки и рестораны у нас ничуть не хуже, тем более он ими непосредственно заведует… Так что материал тамошний надо посмотреть, изучить и – увязать с нашим… Интересные выводы могут возникнуть! В поезд садиться не советую, – мало ли что?.. Бери мою “шестерочку” и – в путь. Я как раз всю ходовую сменил, проверишь заодно, обкатаешь… А шеф тебя отпустит, не сомневаюсь. Не будет поддержки из центра – всем нам хана! Загонят в пятый угол.

Зуйченко, прищурясь досадливо, кивнул, нехотя соглашаясь со справедливостью слов товарища.

А в полдень белая “шестерка” с заправленным до горловины баком, проезжала через Соборную площадь, направляясь к выезду из города.

Глядя на высившийся над площадью храм, Зуйченко широко и с чувством перекрестился, затем мельком взглянул на тротуар, где еще чернела впадина от недавнего взрыва и словно укоряя кого-то покачал головой. Затем проехал мимо вокзала, поднялся на мост, въехал в деревянную часть города. Лавируя между выбоинами и колдобинами, преодолел длинную улицу Розы Люксембург, покосился на пустынное тихое кладбище, на котором, впрочем, заметил троих мужиков с лопатами, бредущих по Аллее Героев…

“Ах да, – вспомнил он. – Спорткомплекс… Девять могил, большая работа. Когда только проведать успели эти могильщики…”

Не прошло и получаса, как город остался далеко позади, и машина, миновав пригороды с их скученными дачными домиками и осенними прозрачными березовыми рощами, выехала на Московскую трассу.

Между тем трое могильщиков, примеченных майором, уже копали в самом конце Аллеи Героев титановыми лопатами свежую яму. Вернее, копали двое, а третий же, – бодрый загорелый старик с креповой повязкой на рукаве, широкими шагами мерил оставшееся незаселенным пространство. Что-то не нравилось ему, что-то не сходилось, ибо он недовольно покашливал, качал головой, возвращался то и дело к самой ограде кладбища, и начинал перемерять земельный надел с другой стороны, но уже не шагами, а подпаленным, дабы не скользили руки, черенком лопаты.

– Хер там, – сообщил он, приседая у края ямы, в глубине которой молча работали его младшие коллеги. – Никак не ужмешь, а ужать все равно надо…

– Все же сошлось, Прохор Кузьмич, – отставив лопату, откликнулся из-под земли круглолицый упитанный могильщик. – Мы же мерили уже… Ровно девять. Как раз до самого конца.

– Эх, Петруха, – закуривая папиросу, сказал старик. – Одним днем живешь, перспективы не видишь… Девять-то оно девять, все верно.

– Ну так все и сходится…

– А ты подумал, куда нам десятого класть?

– Ты что, Прохор Кузьмич! – Второй могильщик выпрямился и с удивлением посмотрел на старика. – Какого еще такого десятого? Сказали же – точно девять…

– Эх, Сашок, – вздохнул старик. – Что Петруха, что ты… Молодость, молодость… А вы подумали о том, куда нам Ферапонта помещать, какой красный угол для него готовить? Это вам не рядовой боец, ему по рангу простор положен… Полуторная могила. Скамейки-лавочки, стол широкий, мраморный… Ну и памятник само собой… Не бюст же ставить, а в полный рост, на постаменте, с цепями-столбиками…

Петруха и Сашок переглянулись.

– Ты что, Прохор Кузьмич? – опасливо выглянув из могилы, приглушенным голосом спросил Сашок. – Неужели и Ферапонта кончили?!

– Не то, чтобы… – неопределенно сказал Прохор Кузьмич. – Жду… Со дня на день жду.

– Так-так-так, – лицо Петрухи оживилось. – Если такая история брезжит, Сашок, то “Фелицию” я тебе уступлю. Я тут “Тойоту” присмотрел, а тебе моя “Фелиция” перейдет…

– Кончай базар, парни, – прервал Прохор Кузьмич эти мечтательные разговоры. – Шевелите рогом. Девять могил, это вам не шутка. А я пока тут перепланировку сделаю… Ужму… Надо уважить Ферапонта.

ПРОЗОРОВ

Семиэтажное, старинной постройки здание гостиницы “Парадиз”, совсем недавно переоборудованное и модернизированное ее нынешними владельцами, располагалось на набережной Москвы-реки как раз напротив причала прогулочных теплоходов московского пароходства. На гранитном ее фасаде денно и нощно светились розовым неоном два упитанных языческих амура, целящихся друг в дружку из луков. Под самой крышей разместился ресторан “Седьмое небо”, а в левом крыле нижнего этажа в уютных зальчиках казино “Кесарь” звучала тихая музыка, вертелись колеса рулеток, лукаво подмигивали разноцветными огоньками игровые автоматы, чередовались черные и красные масти на зеленом сукне карточных столов…

Одним словом, гостиница “Парадиз” была и внутри и снаружи устроена в точном соответствии с грубыми представлениями закоренелых грешников об устройстве рая небесного. По крайней мере три основных составляющих таких представлений о вечных наслаждениях, которые, кстати, любят изображать на собственной коже сентиментальные уголовники – карты, вино и женщины – имелись здесь налицо. Впрочем, настоящая полноценная жизнь с ее хмельным гвалтом и праздничным коловращением страстей, начиналась здесь с наступлением сумерек, в в будничный полдень, когда Прозоров и Ада подъехали сюда на такси, жизнь эта едва теплилась.

– Ты уверен, что это хорошая, спокойная гостиница? – с подозрением взглянув на дуэль амуров, спросил Прозоров таксиста.

– Не “Метрополь”, конечно, – сказал водитель. – Случаются драки и разборки, но насчет того, чтобы тут убили кого или из окна выкинули, можете не сомневаться. Место мирное…

Усатый пожилой швейцар в золотых профессорских очках отворил перед посетителями массивную солидную дверь, пронзил вошедших многоопытным и мудрым взглядом человека, немало повидавшего на своем веку, и моментально определил в них людей приезжих, состоятельных, но разбогатевших внезапно и легко… Он с таким достоинством склонил седеющую голову, что Прозоров поневоле сунул руку в карман, извлек сложенную пополам российскую десятку, но затем, поколебавшись с секунду, сунул старику пять долларов. Сердцевед швейцар, безошибочно уяснив растерянное колебание чувств дарителя, еще раз кивнул, но уже с таким надменным выражением лица, что на Прозорова каким-то непостижимым, но весьма ощутимым образом излился дух его презрительной благодарности…

Вступив в холл, мягко освещенный бронзовыми люстрами и мерцающий настенными зеркалами, которые странно искажали и расширяли пространство, Прозоров, отвыкший от столичной цивилизации, несколько растерялся, не говоря уже об Аде, скромной провинциалке, которая сразу же споткнулась на ступеньке и поспешила опереться о его локоть.

“Вот, черт старый, – с досадой обругал Иван Васильевич швейцара. – Все настроение испортил. Хрен ты у меня в другой раз чего получишь, сволочь высокомерная… А с другой стороны, что я так суечусь и заискиваю? Бред какой-то… Нет, это уж, видно, наша, национальная крестьянская черта…” – заключил он, невольно припомнив вдруг одну характерную сценку, свидетелем которой стал несколько лет назад в Польше, когда в рыбном магазине Кракова услышал, как громадного роста турист-волжанин, сильно окая, обращался к продавцу-поляку, тщедушному человечку с пушистыми шляхетскими усиками:

– Мне, пожалуйста, вот эту рыбину… – и тут же торопливо добавил, как-то заискивающе взглянув на продавца: – Если можно, конечно…

И это идиотское “если можно, конечно …”, униженно произнесенное соотечественником, очень больно ударила тогда Прозорова по сердцу.

Иван огляделся, отыскивая стойку дежурного администратора.

Дежурным администратором гостиницы “Парадиз” оказалась статная блондинка лет тридцати пяти, каждой линией тела откровенно излучающая абсолютную и всепобеждающую сексуальность. Недвусмысленно-интригующим голосом жрицы одноразовой любви она, не взглянув ни разу на Аду, выяснила у Прозорова интересующие ее подробности: цель приезда (“командировка”), время проживания (“пока на сутки”), какой вам номер? – (“номер одноместный”) – и в две минуты оформила все необходимые бумажки.

Приняв из ее рук талон на вселение и, заглянув попутно в голубые глаза с поволокой, Прозоров на миг почувствовал себя почти прелюбодеем. Провожая Аду в указанный номер и поднимаясь с нею в лифте, он через ее плечо увидел в зеркале свое лицо, и к стыду своему вынужден был признать, что после двухминутного общения с белокурой обольстительницей щеки его малость порозовели.

“Однако, персонал у них… – с новым приступом досады подумал он. – Нет, задерживаться здесь надолго, пожалуй, не следует…”

Пока Ада разгружала баул и раскладывала свои пудреницы, Прозоров по телефону заказал завтрак для двоих, затем по профессиональной привычке выглянул в окно и внимательно изучил окрестности, определяя возможные направления отхода… К причалу швартовался белый прогулочный теплоход, немногочисленные в этот час праздные гуляющие слонялись на верхней палубе, ежились на ветру, несколько пассажиров пили пиво за столиками…

В дверь легонько постучали и, выдержав деликатную паузу, в номер вкатился столик на колесиках. Ада, вышедшая было встречать посыльного, ахнула и изумленно попятилась.

– Прошу прощения, господа, – извинился круглолицый лоснящийся негр, наряженный в белую куртку с золотыми эполетами. – Ваш завтрак…

Получив чаевые от Прозорова, он сделал печальное лицо и молча удалился.

Ада присела к столику, разлила кофе в чашки, склонилась над тарелками и недоверчиво повела ноздрями.

– Ты знаешь, Прозоров, мне что-то с утра не очень хочется есть, – сказала она. – Кофе, пожалуй, выпью… А ты?

– Из-за негра расстроилась? – догадался Иван Васильевич.

– Да не то, чтобы…

– Я, пожалуй, тоже ограничусь чашкой кофе, – отозвался Прозоров. – Занятная гостиница… Ты пока здесь обживайся, а я постараюсь побыстрее управиться с делами… В любом случае, вечером зайду.

Прежде, чем отправиться в свой старый дом, Прозоров посетил парикмахерскую. Затем заехал в бюро путешествий, справился там о ценах на путевки в Испанию и в Италию, сделал предварительный заказ, но оплачивать его не стал, пояснив:

– Я вернусь через час-другой… Возможно, поедут двое… – При этом он испытал нечто похожее на легкий укол запоздалой ревности.

Он остановил такси за два квартала до своего бывшего дома, вышел как раз на том углу, где когда-то стоял, обдумывая свои дальнейшие планы, связанные с неожиданно обрушившейся на него свободой, и тут ему показалось, что вернулся он сюда через пропасть времени, хотя всего-то прошло неполные два месяца… Сколько же всего уместилось в эти дни! И как странно, что где-то, не ведая о его существовании, жила Ада, да и он не догадывался о ней…

Потянуло вдоль улицы осенним сквознячком, Прозоров запахнул плащ и бодро пошагал знакомыми дворами. Он шел вполне довольный собой, в сладком предвкушении того удивленного и недоумевающего выражения, которое непременно проявится на лице бывшей жены, когда она увидит его, одетого с иголочки, причем одетого не с плебейской роскошью какого-нибудь внезапно разбогатевшего вахлака, а со сдержанной простотой делового потомственного миллионера…

У мусорного бака бранились два бомжа, вырывая друг у друга из рук какую-то желтую шуршащую дрянь.

И приятное легкое чувство, отмеченное предвкушением некоей условной мести супруге, сменилось в сердце Прозорова таким же легким чувством жалости ко всем алчущим и обездоленным, стремящимся к тленным земным благам и не обретающим их. Однако – прочь философию! Теперь перед ним стояла задача устроить грядущую встречу таким образом, чтобы не унизить чужого достоинства, ибо в наслаждении местью определенно есть что-то варварское и глубоко мещанское…

Пешком поднимался он по лестнице, выгадывая время и перебирая варианты предстоящего долгого и трудного разговора с женой. То, что разговор будет трудным, он был уверен. Она явно заподозрит что-нибудь, станет упираться, спорить… И потом, как объяснить ей про эти путевки на дорогой иностранный курорт?.. Пошутить, что это, дескать, плата за ее загубленную молодость? А деньги, спросит, откуда? Ответит, что устроился в один из банков начальником службы безопасности…

Он позвонил условным звонком – два коротких и длинный.

Дверь квартиры тотчас распахнулась. Жена, одетая словно для выхода в театр, глядела на него с удивленно и недоумевающе.

– Где это ты так густо надушился, Прозоров? – спросила она и Прозоров понял, почему всю дорогу воротил от него свой нос таксист. – Да и вырядился, как шут гороховый…

– Ничего себе… шут… – пробормотал Иван, растерянно оглядывая свою одежду и вмиг озаботясь, что с ней что-то случилось. – Этот костюм, между прочим, стоит две тысячи долларов, – доложил он, вступая в тесную прихожую и натыкаясь на стоящие в ней чемоданы.

– Ну и дурак, – простецки сказала жена, пощупав материю на рукаве его пиджака. – У нас внизу в магазине точно такой же всего за сотню висит, пылится. Слушай, ты надолго? Вот бы кстати, а то мы с Лешкой на юга улетаем… К морю… Эй, скоро ты там?! – крикнула она вглубь квартиры. – Ну, копуша! – Далее, обернувшись к Прозорову, сообщила: – Мы в Крым едем, в военный пансионат. Ты меня за всю жизнь не удосужился… – Вздохнула. – Но да ладно… Пожил бы месяц здесь, как? А то я уже с бабой Верой договорилась. Мне главное, чтобы цветы раз в неделю поливать, только и забот. Поживи, а, Прозоров…

Прозоров молчал, изумленно моргая.

Послышался шум спускаемой в унитаз воды, хлопнула дверь.

– Ну наконец-то, Леша, – укоризненно произнесла жена в сторону возникшей в темноте коридора мужской фигуры. – Вот, знакомься, мой бывший… Иван Васильевич.

В прихожую, затягивая на ходу ремень, вышел бодрый улыбающийся мужик в очках, протянул руку Прозорову.

“После вымою…” – подумал Иван Васильевич, вынужденно пожимая протянутую руку.

– Так, билеты здесь, путевки здесь, все здесь… Деньги в разные места по частям… – бормотала жена. – Леша, он месяц у нас поживет. Цветы поливать будет. Если что, ключи оставь бабе Вере. По межгороду не звони. Ну, пока, Иван Васильевич, пожелай нам приятного отдыха…

– Приятного вам отдыха, – пожелал от души Прозоров и посторонился, пропуская торопящихся хозяев.

– Только без баб! – крикнула с лестницы жена и вслед за тем грохнула дверь лифта.

Иван Васильевич прошелся по квартире, рассеянным взглядом отмечая многочисленные мелкие перестановки и благотворные перемены, произошедшие за время его отсутствия: аккуратно подклеенные обои, починенную дверца шкафа, заново закрепленный карниз, подновленную плитку в ванной, исправно действующий кран, из которого перестала произвольно сочиться горячая вода… Все эти несообразности когда-то являлись предметом небольших семейных ссор и размолвок.

Заглянул в свой тайник, до которого, к счастью, не добралась еще рука нового мастеровитого хозяина. Все его богатство было на месте.

Прозоров достал свою записную книжку, полистал ее и направился к телефону.

Корпус разбитого телефонного аппарата также был тщательно заделан и скреплен прозрачной клейкой лентой. Прозоров набрал номер.

– Привет, Егоров, – сказал он. – Возникли проблемы, брат… Долго рассказывать. Наведи, дружище, по своим каналам справки о московских филиалах некоей черногорской фирмы “Скокс”… Хозяин – Ферапонтов Егор Тимофеевич, возраст тридцать-тридцать пять лет. Через пару часов я к тебе наведаюсь… Там и подробности обсудим. Пока… Да, еще… Машинку расхожую мне в пользование не найдешь?

В сумерках Прозоров на подержанных “Жигулях” проехал мимо мраморных ступеней залитой праздничными огнями гостиницы “Парадиз”, остановился поблизости, в укромном переулке и открыл заднюю дверь. Ожидавшая его с собранным баулом Ада скользнула на сиденье. Машина двинулась по набережной.

Небольшие, но существенные метаморфозы произошли за это недолгое время с внешностью Ивана Васильевича. Теперь, сменив свой утренний, отливающий сталью костюм, на потертые джинсы и серый невзрачный пиджачок, сбросив с ног модельные ботинки и надев старые кроссовки, водрузив на нос очки в простой пластмассовой оправе, он походил на стесненного в средствах учителя физкультуры или же на мастера по ремонту бытовой техники.

Прозоров был предельно собран и внимательно присматривался к окружающей его обстановке, и сейчас, сидя за рулем, непрерывно поглядывал в зеркало заднего вида. Для этого у него имелись достаточно веские основания. В первую очередь его немало смущали странные выходки капризного рока. Рок этот как-то явно заигрывал с ним и с Адой, конструируя череду странных, но отличавшихся неизменно благополучным финалом ситуаций. А когда знаковые случайности следуют одна за другой, и когда слишком навязчиво преследует человека удача, следует отнестись к этому с повышенной осторожностью.

Чудесным образом освободившаяся квартира рассматривалась им теперь не как единичный и частный случай проявления теории вероятностей, а как некая приманка, как звякнувшее вдруг звено мистической цепи, которая, может быть, готовится уже сомкнуться и захлестнуть их обоих…

Случайный таксист, подсказавший, в какой из приличных гостиниц можно остановиться на сутки-двое и доставивший их с Киевского вокзала к “Парадизу”, в этом неожиданно высветившимся смысле происходящего казался теперь вовсе не таксистом, а активным и толковым агентом неведомого гроссмейстера тайных сил. Из десятков возможных гостиниц, мотелей и отелей он привез их именно в ту, которая ровно месяц назад, после нескольких таинственных убийств, самоубийств и загадочных автомобильных аварий перешла в полную и безраздельную собственность московского филиала черногорской фирмы “Скокс”!

– Ада, я, кажется, вышел на их след, – после долгого молчания сказал Прозоров. – И мы, оказывается, были в самом их логове. В этой гостинице – их штаб-квартира. Поэтому я просил тебя никуда не выходить из номера и поэтому сейчас мы едем в безопасное место. Очень возможно, что тебя кто-нибудь узнал. В любом случае, оставаться там не следует. А я вернусь сюда на пару часов, жди меня дома… И еще: мне нужна часть наших денег…

– В смысле?

– Ну, тысяч пять из тех, что мы взяли с собой.

– А я у тебя что, бухгалтер? – усмехнулась Ада. – Ох, Ванечка, сколько же у тебя комплексов… Да и при чем здесь какие-то доллары? Ты хоть на что их растрать, лишь бы сам вернулся…

– Это, представь, и в моих интересах, – буркнул Прозоров. – Даже не сомневайся.

В двенадцатом часу ночи в казино “Кесарь” вошел нервный близорукий посетитель с блокнотиком в руках, с авторучкой, торчащей из нагрудного кармана потертого пиджачка, и – с хорошо знакомой охранникам данного заведения безуминкой в расширенных зрачках.

Когда посетитель, минув раму металлоискателя, двинулся в глубь зала, один из охранников сказал другому:

– Будет стоять со своей сотней, записывать расклады… А в конце все равно продуется.

– Математики, блин, – равнодушно отозвался другой.

Иван Васильевич тем временем осмотрел обширное помещение: стеклянная, под потолок, дверь примыкавшего к игровому залу ресторана, в дальнем конце – стойка бара, толпящиеся возле рулеточных столов игроки, официантки в бикини, разносящие мельхиоровые подносы с напитками и сигаретами…

Публика здесь собралась разношерстная: были и превосходно одетые господа и дамы, словно щеголявшие друг перед другом своими туалетами, и плотные мальчики в кожаных курточках, и какие-то блеклые и невзрачные типы, на чьем фоне простецки одетый Прозоров ничуть не выделялся.

Двое посетителей, беседующих за стойкой бара, неожиданно привлекли его внимание, хотя он увидел их со спины. Прозоров направился к стойке и, чем ближе он подходил к ней, тем тревожнее становилось на сердце. В следующий миг один из беседующих повернулся в профиль, и теперь последние сомнения в том, что одного из парней он уже видел, у Прозорова улетучились.

“Ах вот ты где, мой родной!” – злорадно восхитился он, узнавая косой шрам, тянущийся от виска до подбородка. Именно этот тип некогда ободряюще хлопал по плечу Тимоню, и звали его, кажется, Мосол…

Прозоров, почувствовав невольный холодок внутри, подобрался.

“Нет, не Мосол, а Мослак! Точно – Мослак! Не из рядовых, и, судя по ухваточкам, наверняка опытная и хитрая тварь. А приятель его – лицо новое… Морда, вернее. Так… Теперь думай, Иван, думай. Стоит ли сегодня что-либо учинять или же нет… Наверное, нет. Осмотримся, сыграем в рулетку, тем паче, никогда ранее ты себе это по бедности не позволял. А лезть напролом не стоит, ведь, помимо этих гадов, в зале могут находиться их компаньоны… Кстати, почему бы ему не выпить рюмку коньяка?”

Он взобрался на высокий стульчак с крутящимся круглым сиденьем, протянул руку по направлению к бармену, подзывая его, а когда неловко принял руку обратно, то опрокинул стоявшую на стойке пластмассовую вазочку с салфетками. Мослак и его приятель косо поглядели в его сторону. Прозоров, кинувшись подбирать с пола рассыпавшиеся салфетки, наклонился над ними, и тут из неглубокого внутреннего кармана пиджака выскользнули, разлетевшись по скользкому мраморному настилу сотенные американские купюры.

Суетясь, он непослушными руками принялся сгребать их. Затем, виновато улыбнувшись бармену, сел на свое место, выпил торопливо коньяк и, расплатившись, вернулся в зал, чувствуя на спине внимательные тяжелые взгляды бандитов.

Не обернувшись на них, походил рядом с рулеточными столами, глядя на черные панно, отражающие выпавшие накануне цифры. На одном из столов, как заметил он, четырнадцать раз подряд выпадало “черное”, причем, сплошь нечетное. По всем законам теории вероятности ситуация вскоре должна была хотя бы единажды, однако поменяться на противоположную, а если бы такого и не случилось, то все равно стоило бы рискнуть, сыграв по системе удвоения ставок.

Однако Прозоров, лишь смутно знакомый с сомнительной теорией противоборства с коварной рулеткой, решил рискнуть хоть раз, но по крупному.

Он подошел к столу, обменял у крупье две тысячи долларов на пестренькие “чипсы”, а после, выждав, когда шарик, упав, заскользил в ободе деревянной тарелки, поставил полторы тысячи на “чет” и полторы – на красное, твердо уверенный, что ничего не потеряет – гипотетически какая-то из ставок непременно должна была состояться, если, конечно, ее не срежет коварное “зеро”…

Шарик, описав неровную дугу, словно бы нехотя улегся в красную ячейку четной цифры.

Среди публики пронесся завистливый вздох: три тысячи долларов выигрыша за один заход на максимально допустимой ставке!

Оставив крупье пару “чипсов” в качестве искренней благодарности, Прозоров, не решаясь более испытывать судьбу, прошел к кассе, обменял пластмассовые кругляшки на наличные деньги и, скосясь в зеркало, узрел знакомую парочку, исподволь, но крайне напряженно наблюдавшую за ним.

А затем пошел через пестрые залы игральных автоматов, путаясь и ошибаясь в направлениях, спрашивая и переспрашивая дорогу, снова ошибаясь и путаясь, и только, убедившись, наконец, что две темные тени, то и дело возникающие на периферии его зрения, точно так же путаются в поисках выхода, вышел наружу. Помешкал у края дороги, пережидая автомобильный поток, затем перешел на противоположную сторону, молниеносно наклонившись над остовом недавно, видимо, сгоревшего то ли в разборках, то ли по случаю “БМВ”, достал прилепленный на мощном магните к днищу “маузер” и быстрыми шагами пересек набережную, спустившись по ступенькам на пристань. Теперь он находился в надежной западне, откуда путь к отступлению был только один – в темную осеннюю воду, где мутно голубели блики городских огней.

– Эй, мужик, – произнес кто-то за его спиной тихим, не сулящим ничего хорошего голосом. – Нехорошо поступил. Сорвал куш и убежал. Нехорошо. Делиться надо.

Прозоров обернулся. Две давешние тени теснили его к воде.

– С какой стати я должен делиться? – дрожащим голосом спросил Иван Васильевич. – Я рисковал, ставки делал…

– Процент надо платить. Закон такой… – произнес Мослак.

– Ну и какой у вас процент?

– По-братски, – оглядываясь на шумящую сверху набережную, пояснил другой парень – мордастый, стриженный коротким ежиком. – Гони половину. Это честно…

– Пока я вам половину буду отсчитывать, вы все у меня вырвете. А меня по голове и в воду…

– Ну зачем по голове? – По интонации чувствовалось, что говоривший улыбается. – У нас кое-что получше имеется. – Мослак сунул руку за пояс.

– Давно хотел у вас спросить, – неожиданно произнес Прозоров. – Ваши прически как называются? “Бокс”? “Полубокс”? “Полька”?

Этот невинный вопрос почему-то очень рассердил грабителей.

– Ты гляди, Длинный, фраерок-то наш с гонором…

– Не говори, Мослак… Любознательный…

Но в то же время чувствовалась в нападающих какая-то нерешительность, слишком уж спокойным выглядел Прозоров.

– И откуда же вас столько наплодилось? – продолжал Иван Васильевич, отступая к самому краю причала и отстраненно рзмышляя о том, что теперь бандитам стрелять в него не резон, ибо придется нырять за упавшим в воду телом, дабы извлечь из карманов намокшие деньги. – Честное слово, как тараканы… Из каких щелей вы повылезли? Ведь вот что удивительно, куда ни приедешь – одни и те же хари… Какие-то вы все одинаковые, именно, как тараканы… Одного придавишь, другой точно такой же вылезает… Так как же все-таки, ответьте мне напоследок, именуются ваши стрижки – “бокс” или “полубокс”?