Текст книги "Четыре подвала (СИ)"

Автор книги: Андрей Прокофьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

– Не, ну, ты точно видел такой сон или быть может у тебя уже как-то была информация – всё же не мог успокоиться Кречетов.

– Сам подумай, если бы была у меня каким-то образом информация, то стал бы я озвучивать её в такой форме. Подумай, мне сейчас самому на душе настолько погано, что становится страшно. А ты мне говоришь, что информация. Хотя вот тебе информация, но в каком только виде эта информация – нервно выговорился Петр Васильевич.

– Ладно, что теперь. Давай, поехали туда – сказал Кречетов.

Девочка одна была дома. Бабушка пошла в гости к подруге, которая живёт в том же поселке, но на другой его стороне, которая ближе к нижней окраине, как-то так лучше выразиться. Никто не должен был прийти. Мама девочки находилась на работе. Папа с мамой развелись два года назад. Сейчас папа проживает в другом городе, у него новая жена, которая уже успела ему родить сына. Всё одно папа сразу попал в первые подозреваемые, его сразу нужно было поверить. У девочки имелись две подружки по месту жительства. С ними всё было нормально. И они ничего не знали, ничего не могли сказать по существу данного дела вообще. Они лишь пожимали плечами. А одна из них, поддавшись нервозной, ненормальной обстановке, всё время плакала. Следующим звеном были подруги, знакомые по школе, которые жили возле ремонтного завода, с которыми Надя (так звали девочку) периодически общалась. Та подружка, которая всё время плакала, сказала, что Надя очень любит животных, что она всегда их рисует и мечтала иметь свою собаку. А у Оксаны (одноклассница, проживающая в районе завода) собака есть и должны были появиться щенки.

Несколько позже, слушая это, Петр Васильевич испытывал холодный озноб, что на коже, что и внутри. Опять дело коснулось собак. Пусть добрых, милых, настоящих друзей человека – и всё же.

«Она та собака, которую ненавидят и боятся все остальные собаки» – слова мальчика Андрея стучали колокольным звоном в голове следователя, вспоминалась и сама эта чудовищная собака, нет не собака вовсе, а чудовище, самое настоящее чудовище.

Время подходило к девяти часам вечера. Автомобиль Кречетова остался на стоянке. Поехали на машине Петра Васильевича. Всю дорогу молчали. Когда приехали на место, то сотрудники милиции уже работали, уже выясняли всё, любую информацию. Собрали добровольцев из местных, чтобы обследовать близлежащие окрестности, ведь рядом находился совсем немаленький лесной массив.

Было выяснено, что девочка днём была у подруги Оксаны, той самой, у которой есть собака. Надя была в школьной форме. Потому что девочки фотографировались. Оксана увлекалась фотографией. Почему фотографировались в школьной форме, то это до конца было непонятно. Просто так решили – так на этот вопрос ответила Оксана. Ещё Оксана подарила Наде щенка, за которым, помимо фотографирования, и приходила Надя. Встретиться договаривались вчера на школьном стадионе. Надя пришла, как и условились, затем Надя ушла, было это примерно в четыре часа дня. Всё было хорошо. Что Надя, что Оксана были в хорошем настроении.

– Было ли сегодня или вчера, или даже на днях что-то необычное, что-то такое странное, о чем говорила Надя – спросил у Оксаны Петр Васильевич.

Девочка сделала жест отрицания головой. Затем сказала: нет.

– Насчёт собак? – уточнил Петр Васильевич.

Оксана задумалась. Прошло секунд двадцать, после чего Оксана произнесла.

– Да, она говорила, это было вчера.

– Что она говорила? – не удержался Петр Васильевич.

– Она говорила о том, что неподалеку от её дома есть пустой дом, что туда иногда, из леса приходит большая черная собака, у которой нет хозяев. Что Надя сначала боялась эту собаку, но потом оказалось, что эта собака добрая. Так она говорила – рассказала Оксана.

У Петра Васильевича всё похолодело внутри…

2021 год.

Я понимал только одно: если чудовище есть, а оно есть, то уничтожить его можно лишь в прошлом. В нынешнем времени оно мне недоступно. Я не знал, но отлично чувствовал, что есть только этот особый период, в котором мы можем существовать раздельно, что дальше, что в какой-то мне пока что неизвестный момент это изменится. Вот поэтому мне и дано это страшное сумасшествие наяву, чтобы я мог вернуться к самому себе, помочь самому себе.

А как же монстр? Как же быть с ним? Как его осознать и понять, что он хочет? Тогда, при нашей встрече в подвале, я сам того не осознавая говорил о том, что если он убьет меня, то навечно останется в пределах четырех подвалов и одной дороги. Откуда это пришло? Он убьет меня, но какого меня. Этого пропащего во всех отношениях старика, которым всё больше и больше управляет это самое чудовище, или меня того, которому одиннадцать лет, у которого вся жизнь впереди, которая сложится очень уж неоднозначно… Если бы не этот монстр…

Я реально не мог определиться. Убив любого из нас, он ничего не выиграет, он только хуже сделает себе. Но если предположить, что он убьет меня в восемьдесят третьем году, то не будет этого времени. Значит, это маловероятно. Ведь он есть в этом времени. Из этого времени он приходит туда. Он приходит туда, только тогда, когда туда прихожу я, когда часть меня оказывается там, даже если не полностью, даже если это не в реальном пересечении временных границ. Тогда выходит, что ему нужно убить меня здесь, или убить меня старого тогда, когда я нахожусь там?

Я запутался, у меня не было ответа на эти вопросы. Я не мог контролировать его там. Я не имел возможности повлиять на него в своем времени. Он – это есть я. Я – это есть он. Вот от этого было нужно отталкиваться, не имея никакого понимания того: что же ему нужно. Но ведь это он, этот монстр, раз за разом возвращает меня в прошлое. Только он, я сам бы не пошел. Мне самому это было бы не нужно. Мне вообще уже по-сути ничего не нужно. Моя жизнь закончена, если пока ещё не в физическом виде, то во всех остальных моментах закончена, бессмысленна, никому не нужна, включая меня самого. Какой смысл в этом бесцельном существовании. Одна лишь злость, ненависть. У меня нет семьи. Мои родители давно ушли в лучший мир. У меня даже нет ни одного друга. Нет работы, нет денег. Есть воспоминания и бутылка с водкой, на которую я и трачу последнее из того, что есть. Этот дом, этот странный, старый дом, который мне остался после развода с женой.

Нет, но не всегда же так. Какой-то мрачный, суицидальный стендап получается. Всё ещё возможно. Ведь я часто об этом думаю. А ему это не нравится.

Вот на этом месте размышлений мне стало особенно нехорошо. «А ему это не нравится».

Ему нужно, чтобы я убивал здесь, убивал сейчас. Ему нужно, чтобы я исчез, чтобы он стал мною, а исчез, исчез тот я, который там, которому одиннадцать лет, и который добрый, хороший мальчик, не имеющий даже мысли о том, что неплохо было бы их всех убить, убить кого-то из них в отдельности, чтобы от этого испытать дурман непонятного облегчения. Вот что ему нужно. И он уже делает это, делает за меня, возвращаясь в прошлое.

Стоп, я просто схожу с ума. Ничего этого не существует. Ведь если об этом хоть кому-нибудь рассказать, то никто не поверит. А значит нет, значит ничего этого нет!

Я подошёл к зеркалу. Я очень долго смотрел на свое основательно помятое отражение. Никого монстра не было. Точнее он был, но лишь образно, лишь в переносном понимании этого слова. Я закурил. Я продолжал курить, хотя мне в течение последних трёх месяцев стало трудно дышать. В поликлинике мне сказали, что лёгкие дышат только на половину, что нужно пройти обследование, конечно, тут же бросить пагубную привычку курения. Мне сказали, я хотел принять к действию, но этого не сделал. А может и правильно, умру я – умрет и он. Умрет ли? Вдруг останется в пределах четырех подвалов и одной дороги, это же я озвучил. Но мне ведь уже будет всё равно. Пусть он там бегает, жрет людей, обустраивает свое логово.

Он тогда не сможет принимать человеческий облик. Он тогда останется собакой, ужасной, огромной, черной собакой.

Это открытие мурашками проползло по моему телу.

Он всего лишь собака. И это не имеет отношения к образному пониманию. Он всего лишь собака. Ненормальная собака, которых не бывает, которую боятся и ненавидят все остальные собаки.

Я вышел из дома. Я взял курс в привычном направлении, но даже приближаться к району своего детства я не собирался. Я дойду до магазина, я куплю водки. Затем пойду другой дорогой, краем старого кладбища. Выйду на железную дорогу, там есть отличное место, там такой великолепный вид на сосновый бор. И там никогда никого нет. А когда появляется поезд, то его слышно издалека. Сначала тихо, тихо. Затем более явственнее, сильнее. Ещё десять секунд, и отчётливый перестук накроет собой умиротворённое пространство, вторгнется в тишину. Дальше, и локомотив подаст сигнал, который заставит вздрогнуть и покинуть рельсы.

Поезд уедет, я останусь, и вновь вокруг станет спокойно и тихо. Вновь я буду совершенно один. И уже в какой раз мне не нужно будет никуда торопиться. Только через минут сорок я пойду домой. Но не той дорогой, которая привела меня сюда, а другой, той, которая идёт вдоль железной дороги, идёт со стороны района Усть-Киргизки.

Я так и сделал, исполнил всё в точности. Был и поезд. Всё было так, как случалось не один раз. Я покинул рельсы. Я смотрел поезду вслед. С сильным металлическим грохотом вдаль от меня направлялись жёлтые цистерны, коричневые вагоны, платформы. Я же уже трижды принял внутрь водки. И нужно сказать, что мне пока что было хорошо. Было хорошо до того момента, пока ни появился он, появился по той самой дороге из района Усть-Киргизки, в моем направлении, однозначно зная, где он сейчас может меня найти…

Глава четвертая

Я нервно достал из пачки сигарету. У меня уже сейчас тряслись руки. Всякое умиротворение пропало так, как будто его никогда и не было. Я видел его. Он был на расстоянии в каких-то тридцать метров, где дорога имела небольшой изгиб. Слева от него находилась окраина старого городского кладбища. Справа железная дорога, ближе столб с электричеством, для локомотивов на электрической тяге. И зачем в моей голове появилось это нелепое описание его местоположения, ведь оно было в точности таким же, как и то место, где был я. Только я сейчас стоял, жадно втягивая в себя отравленный дым, а он лежал на земле, по направлению ко мне вытянув свои передние лапы, вытащив на обозрение свой длинный язык, его пасть была приоткрыта, напоминая мне о белых мощных клыках. И да, он смотрел на меня. Но не это, а то, что было прямо перед ним.

Ледяным холодом сковало мои руки и ноги. Я не двигался с места. Не двигался и он. Не могла уже двигаться мертвая девочка, в школьной форме образца начала восьмидесятых годов прошлого века.

Даже на расстоянии я отлично видел, что он расправился с несчастным ребенком обычным для себя способом, – он просто разорвал девчонке горло. Он успел отгрызть у неё часть левой руки, что-то ещё. Мне тяжело было на это смотреть. Меня сильно мутило. Выпитая водка начала проситься обратно. Мне хотелось как можно скорее уйти. Но что-то мне не давало этого сделать: зачем он притащил тело сюда, как он это сделал, он может существовать отдельно от меня в настоящем времени.

Моя голова раскалилась от несоответствий и вопросов. Он же внимательно за мной наблюдал. Это была очень странная игра. Я не делал попытки ретироваться, и он оставался на прежнем месте. Так длилось примерно минут пять. Я устал стоять на ногах, я принял сидячее положение, заняв прежнее место. А он начал трапезу. Он открывал от тела куски, при этом он издавал крайне отвратительные звуки, так как будто кто-то собирался отнять у него его добычу. Он был самый натуральный зверь. Сейчас в этом времени, в этом обличии, он был хищный, дикий зверь, не имеющий в себе какой-то мистической, сложной изнанки. В нем не было ничего такого, что видел я до этого. Я хочу сказать, о той чудовищной смеси между собакой и человеком. Нет, сейчас этого не было.

Я подумал о том, что совсем неплохо было бы, чтобы появился поезд. Может он своим грохотом заставит его уйти прочь. Так мне думалось. Но произошло другое, куда как более неприятное и страшное.

Сначала я увидел стаю бродячих собак, которые двигались по дороге, двигались с той стороны, откуда появился он. Их было ровно шесть штук. Все они были довольно крупными по размеру. Конечно, их нельзя было сравнить с ним, но всё же, я отметил про себя данный факт. Сейчас моё состояние нужно было назвать шоковым. Теперь я не мог ручаться за то, что будет дальше. И все мои недавние выводы и предположения, насчёт меня и него устранились куда-то очень далеко. Я ведь уже имел знакомство со стаей бродячих псов. Не важно было, что этот эпизод остался для меня во многом неопределенным. Потому что в этот момент всё было очень уж даже определенным.

А он никак не реагировал на их появление. Возможно было бы предположить, что он не знал о их приближении, ведь они двигались позади него, а свою звериную морду он не поворачивал в обратном направлении. Только я отлично знал, что это аргумент слабый. Ему не нужно было поворачивать голову, он отлично различал их по запаху.

Собаки сравнялись с ним. И слава богу дальше они не двинулись. Они расположились прямо на дороге. Каждый из них, без всякого исключения, смотрел на меня. А он продолжал пожирать мертвого ребенка.

Прошло ещё несколько минут. Я услышал шум, кто-то двигался сюда, делал это с помощью тропинки, ведущей через кладбище. Собаки подняли головы, навострили уши. Их хозяин оторвался от своей жертвы. Он перевел свой взгляд на место предполагаемого появления человека. Я увидел контур, затем голову, а спустя пару секунд появился человек. Это был мужчина, примерно моих лет, он был неопрятно одет, он был в меру пьян, его немножко заносило из стороны в сторону. В правой руке у него имелась початая бутылка с водкой. Ещё он что-то напевал себе под нос.

– Нет, назад! Сюда нельзя! – что было сил закричал я, вскочив на ноги.

Но этот несчастный никак не отреагировал. Он продолжал идти, он оказался на дороге. Был он совсем близко от меня. Я лишь успел повернуть голову. Собаки бросились на него. Он пытался бежать. Но это ему не помогло. Бешеные псы быстро его настигли и стали рвать со всех сторон. Он дико орал. Он разбил бутылку об голову одного из псов. Я же ничем не мог ему помочь. Это было ужасное ощущение, это была самая настоящая внутренняя истерика. Я ничем не мог ему помочь. Меньше чем через минуту он оказался на земле. Я по-прежнему не смел повернуться к происходящему спиной. Я двигался в сторону дома спиной вперёд. А монстр продолжал оставаться на своем месте. Всё это время, эти ужасные секунды, он не смотрел на то, как его помощники разрывают на части случайного бедолагу, он смотрел только на меня. Он таким образом преподал мне урок, он показывал мне, что он может. Я не знаю зачем. Но он ошибся, он очевидно перестарался в этом. Потому что дойдя спиной до первого поворота, когда уже канули в небытие душераздирающие вопли обречённого мужика, я наконец-то повернулся лицом вперёд, через несколько секунд я и вовсе бросился бежать. Но я убегал не потому что за мной гнались. Я убегал потому что мне так было легче, потому что мне нужна была эта странная разрядка. А он просчитался, у меня в этом не было сомнений. Ему меня не взять на испуг. Я остановился возле огромных труб, возле магистрали сетей отопления, там где небольшой путепровод. Мне тяжело было дышать, мне сильно не хватало воздуха. Но при этом я точно знал одно, что мне нужно сделать всё от меня зависящее, чтобы раз и навсегда покончить с ним.

Каким образом он притащил эту девочку сюда? Зачем он это сделал? – твердил я сам себе, когда уже находился дома, когда жадно курил, ощущая сильный тремор в руках, когда вторая бутылка с водкой лишилась своей пробки.

Всё же я сильно опьянел. Каждая следующая сигарета тянула меня в сон с огромной силой. Я сопротивлялся насколько это было возможно. Может я что-то чувствовал, не осознавая этого. Ведь так бывает. Ведь очень часто не знаешь того, что тебе предложит следующая минута, даже тогда, когда, как казалось бы, всё обыденно настолько, что привычнее не бывает. Но здесь и сейчас, в периметре знакомых, изношенных комнат, ничего знакомого уже не было, оно исчезло, покинуло и меня и это пространство какую-то неделю назад. Только я об этом не думал. Меня потянуло подойти к зеркалу. Оно как будто приглашало меня к себе: сделать несколько шагов, остановиться, посмотреть. И я поддался этому желанию. Я даже включил дополнительное освещение, в виде небольшого настенного светильника.

Я был уверен, что увижу его. Так и случилось, но сначала, но на какую-то секунду. Он лишь промелькнул, он показался, и его тут же затянуло вглубь зеркала. Но так не бывает. Прошептал я самому себе. Так не бывает. Только зеркало перестало быть как таковым, оно стало прозрачной перегородкой, окном, как бы лучше выразиться, но я оторопел, я видел перед собой комнату, которой не существует как таковой. Как это правильно объяснить, ведь это необходимо, потому что я не сделал описания своего дома до этого. Вот сейчас по ходу текста и дало знать о себе это упущение. Мой дом он принадлежал мне лишь наполовину. Мой дом был разделен на две части. В одной обитал я, а другая уже много, много лет была брошенная, там никого не было, – и это было для меня проблемой, в плане отопления собственной половины, ведь через тонкую стенку практически находилась улица. Я, конечно, сделал утепление изнутри, со своей стороны. Но впрочем, сейчас речь не об этом, а о том, что там комната была, только представляла из себя совсем другое, чем то, что видел я сейчас. На самом деле там был полный хлам, там успел случиться пожар, который к счастью не успел перекинуться на весь дом, там было всё настолько нежилым, лишенным в течение многих лет всякого человеческого внимания, что не стоило даже углубляться в это. Сейчас же всё там выглядело несколько иначе. Нет порядка не появилось. Не было обжитого нормального комфорта. Но там странным ощущением обитала жизнь. Какая жизнь? Этого я понять не мог, но там точно обитали люди. Там повсюду были самые простые следы жизнедеятельности, в виде предметов, вещей, отходов – всего того, чего там быть не должно. И это у меня за стенкой. Это в самой непосредственной близости.

Мне не хотелось верить своим глазам. И при этом я отлично понимал, что данное открытие в данном формате – это всего лишь прелюдия к тому, что будет дальше. Но что будет? Кто здесь обитает?

Я трогал зеркало рукой. Я несколько раз по нему постучал, сделал так, как будто стучал в окно, так, как будто я хотел кого-то позвать. Никакой реакции не было. Тогда я вышел из собственной половины, осмотрелся по сторонам. Ведь встреча со стаей бродячих собак не прошла бесследно. Только вокруг стояла полная тишина. Ничто не нарушало идеальной власти темноты. Даже ближний фонарь уличного освещения, его свет был лишь дополнением. Мне нужно было выйти за калитку, обогнуть угол собственного дома. Затем открыть другую калитку, бывшую покосившейся, не имеющей никакого засова. Дальше дверь, и сразу внутренности брошенной части дома.

Я с неприязнью ощущал, что очень сильно волнуюсь. Я в тоже время был уверен в том, что сейчас увижу то, что видел уже не один раз, брошенную, холодную, нежилую комнату. Я потянул на себя дверь, сделал паузу, – и вздрогнул, предчувствие меня обмануло. Передо мной было то, что видел я через зеркало. А прямо напротив двери на стуле сидел человек. Внешний вид которого сразу заставил меня понять, что этот человек, этот старик, он давно мертв.

Я остановился. Я вслушивался и непроизвольно ждал. Я это почувствовал, и хлопнула выходная дверь, минуло несколько секунд, я понял, что за моей спиной кто-то есть. Сердце застучало в два раза быстрее. И не было смелости обернуться, посмотреть, кто же за моей спиной. Я стоял, я не двигался целую минуту. Тот, кто был позади меня он, не двигался так же, он делал то же самое что и я. А мертвый старик, находящийся в двух шагах от меня, он начал двигаться. Это было невероятно, но он пошевелил рукой, у него сдвинулась голова.

Я ошибся. Он не был мертв. Но не верь глазам своим. Его внешний вид, живые люди так не выглядят. Старик попытался подняться со стула на ноги. Я отшатнулся от него, я вынужден был повернуться. И всё похолодело у меня внутри, ведь я видел самого себя, свою точную копию, которая изменив зеркальность противно улыбалась.

Я сделал шаг влево. Там находился старый грязный диван. Я сел на диван. Мой двойник двинулся ко мне, – и я потерял сознание.

Когда я очнулся, то лежал на полу, лежал в пыли и грязи, находясь в пространстве второй брошенной половины общего дома. Не было мертвого старика. Не было и собственного двойника. Мне дали передышку или я сам сумел вырваться из неожиданной ловушки. Я поднялся на ноги. Мне было ужасно плохо. Прямо на стене я увидел надпись, сделанную красной краской: хочешь убить чудовище, тогда найди свой дом.

Я находился в ужасном состоянии, что физически, что и психически. Мой мир, каким бы он ни был, он рушился на глазах. Ему и мне оставалось совсем чуть-чуть, чтобы оказаться во власти полного сумасшествия. Это я понимал, это чувствовал, раз за разом перечитывая эту коротенькую надпись, это странное послание, адресованное мне, потому что больше было некому, потому что в этом ужасном пространстве внутреннего разрушения никого и не могло быть. Был я, был он, а всё остальное – это те звенья и детали, чтобы картинка имела полный объем, и ведь ничего более этого. Потому что только я и он. И я уже не мог сам себе точно ответить на самый главный вопрос: являемся ли мы единым лицом. Быть может, что уже нет, что уже поздно.

Спустя полчаса я лег на кровать. В комнате было прохладно. Поэтому я накрылся одеялом, и мне стало от этого легче. Мои нервы начали потихоньку успокаиваться: меня всё это не касается, пусть весь этот окружающий мир ищет его, ведь всё это делает он, так пусть его и ищут, а я к этому отношения не имею, что в восемьдесят третьем году, что в году две тысячи двадцать первом, я к этому никакого отношения не имею.

Я уснул. Мне снилось сплошное несвязное мельтешение, в котором сменялись лица, декорации, слова, но во всем этом не было никакого смысла, просто мой мозг производил часть необходимой очистки. Я проснулся где-то через час с небольшим. Отдых явно пошел мне на пользу. С неприятными ощущениями выпитой до этого водки я справился известным способом, гласившим: лечи подобное подобным. В правильности этого я сомневался неоднократно, случилось и сейчас. Но мне нужно было идти. Я вновь собирался отправиться в страну страхов собственного детства. Мне нужно было найти способ избавиться от него. И я точно знал о том, что сделать это возможно только там и никак не иначе.

Примерно ещё через тридцать минут я осторожно подошёл в район четырех подвалов, в свой бывший двор. На подходе и в течение нескольких минут, когда я уже находился внутри двора, мной владело чувство осознанной осторожности. Просто в моем сознании была общая картинка. Было то, что касалось непосредственно меня, а в этом ракурсе всё было единым. Для меня не было никакой разницы между годом две тысячи двадцать первым и годом тысяча девятьсот восемьдесят третьим. Да, для меня не было. Но для всех остальных эта разница была, и являлась она не просто огромной, а значительно больше этого. Тех людей уже здесь нет. Те события исчезли, они если и стали историей, то историей лишь в образном понимании, потому что эти истории никто не помнил, они здесь и сейчас были совершенно никому не нужны.

Но мне понадобилось время, чтобы настроиться. Чтобы осознать и принять контуры и правила игры. В этом мне помогли люди, их полное безразличие к моей персоне. Да и обстановка, да и дверь в подвал 38/3, которая находилась в открытом состоянии. Здесь никто не боялся подвалов. А зря они к этому так относились. Насколько же зря, только это в данные минуты знал только я один. Если бы даже я попробовал им всем рассказать о том, что он научился, что он нашел границу временного перехода, то в лучшем случае меня бы посчитали сумасшедшим, в худшем случае, то не стали бы меня слушать вовсе. Случилось бы то, что ему и надобно. Откуда это ко мне пришло, когда я стоял возле мощного ствола старой березы, когда я делал вид, что какого-то жду, а на самом деле думал и смотрел на дверь в подвал. Уже сейчас ощущая и понимая, что как только я окажусь там, то в пространстве подвалов время измениться, туда тут же вернётся восемьдесят третий год. И всё бы ничего, только убитые люди станут реальностью, что в восемьдесят третьем году, что и в две тысячи двадцать первом. Всё это не взирая на метаморфозы, происходящие со мной лично. Я где-то отдельно, и с запозданием ударило сильно по вискам – он и я – это не всегда одно и тоже. Этот наболевший вопрос, который не должен был возникать вовсе, который опровергала сама возможность анализа и размышлений. Но, ко всем чертям, этот вопрос был, он возникал снова и снова. Я же пока что не торопился войти в подвал. Я набирался сил – да это так. Мне было необходимо. Ко мне приходило со стороны, метафизикой от этих строений, этих домов и подвалов. Ведь я был их частью. Они об этом знали, они принимали данное. Они не люди, им в этом контексте дано гораздо больше. Просто мы об этом ничего не знаем. Но сейчас я знал. Я впервые сумел взять себе часть этой силы. Мне стало от этого хорошо. Теперь я наконец-то нащупал ту ниточку, которая поможет мне в борьбе с ним. Его уничтожить можно лишь в прошлом, призвав для этого себе в помощь будущее. Я с наслаждением закурил. Я спокойно уселся на лавочку, возле того подъезда, где когда-то жил мой друг Костя.

На улице стало совершенно темно. Пропали те немногие люди, которые появлялись в моем обозрении совсем недавно. Всё как-то замерло. Всё относительно меня вокруг. Какое же неповторимое ощущение. А я по-прежнему не торопился. Я даже не смотрел на часы, мне не было в этом нужды, я мог ощущать время не пользуясь часовым механизмом. Время перевалило за одиннадцатый час ночи. Так же лёгким скрипом напоминала мне о себе дверь в подвал. Да, здесь и сейчас до неё никому не было никакого дела. За исключением меня самого. Который своим появлением принес сюда очень плохие новости, которым ещё предстоит случиться. Только забегать вперёд мне не хотелось даже мысленно. Всему своё время. А сейчас я спокойно прикурил ещё одну сигарету. Напротив меня остановился автомобиль красного цвета, из него вышла молодая женщина, она обратила на меня своё внимание, всё же возле её подъезда сидел совершенно чужой человек. Вероятно, что это было первое, о чем подумала она, вероятно. Я же подумал о том, что эта дамочка точно что ещё не родилась, когда я покинул этот двор, переехав с родителями на другое местожительство.

Я поднялся с лавочки. Я выбросил окурок в металлическую урну. Чуть ли ни запоминая каждый сделанный шаг я направился к своему бывшему подъезду. Сколько раз я поднимался по этой лестнице крыльца. Сколько раз? Я никогда об этом не задумывался, мне никогда не приходило это в голову. Зачем и для чего? Но вот настал момент, и я думал как раз об этом. Сколько раз?

Я сделал вид, что собираюсь войти в подъезд, ведь меня могли видеть из крайних окон первого и даже второго этажа. Пришлось вплотную подойти к настежь открытому дверному проёму внутрь подъезда. А затем сделать аккуратный шаг влево, потянуть приоткрытую дверь на себя. Перед тем как сделать первый шаг в подвал, успеть подумать о том, что никакого замка нет вовсе.

Лестница вниз. Несколько ступеней, и тут же иным стало пространство, тут же незримо переключилось то, что проще всего назвать атмосферой. Я не ошибся. Я и не мог этого сделать. Потому что сейчас правила игры для меня стали во многом определенными. Двадцать первый год двадцать первого столетия поможет мне убить прошлое, оставить его там, где ему и положено быть, то есть во власти полного непроницаемого небытия. Мне нет нужды знать о том, откуда всё это взялось. Если обстоятельствам будет угодно, то я не буду против того, чтобы узнать. Только сейчас для меня главное, чтобы это перестало существовать.

Я оставил за спиной лестницу. Меня вновь встречал восемьдесят третий год. Мне нужно было в этом убедиться, и я сделал это. Дальше предстояло то, что несколько опаснее, но и то, что намного важнее. Я должен встретиться с ним. Я должен на себе проверить то, что он меня не тронет в этом времени. Пусть я путался и сомневался. Пусть мне сложно было принять какую-то из версий. Но и выбора особого не было. То, что подсказывало мне подсознание необходимо проверить, не возвращаясь к этому второй раз. Он сам мне подсказал это. Он явно поторопился. Мне плевать на то, что он делал все эти годы. Что и почему, зачем и как. Но он появился в двадцать первом году, ему нужно было оказаться в двадцать первом году, а значит если он убьет меня здесь, то нарушит собственные планы.

Я остановился на перекрестке подвальных направлений, в том месте, где располагалась наша первая сарайка. Но я не стал её открывать. Мне было тяжело это сделать. Ведь тогда вновь увижу свой велосипед, свои бамбуковые удилища, зелёные лыжи, имеющие странное наименование Тогур. Ведь тогда одним мгновением сознание потребует воспоминаний, потребует того, чего у меня сохранилось мало, поэтому каждое из воспоминаний на вес золота. Серый, нехороший туман прожитых лет скрыл от меня большую часть той счастливой жизни. Сколько не упрекай себя. Сколько не задавай самому себе вопрос: а как же так случилось. Но это ничего не изменит. И может быть поэтому появился этот монстр? Возможно, что мои пробелы в детских воспоминаниях и стали следствием того, что в этом вот восемьдесят третьем году в моей жизни обосновался он. Может, конечно, может. А я пошел дальше. Я вслушивался в каждый свой шаг, и слабое эхо давало о себе знать.