Текст книги "Четыре подвала (СИ)"

Автор книги: Андрей Прокофьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

– Уходите, скорее отсюда! – что было сил заорал Андрей, но уже сейчас было ясно, что всё это напрасно, что старушка вряд ли успеет это сделать.

– А, а, а, боже – послушался крик Лидии Петровны, дальше был звук, это она упала вниз, затем был какой-то хрип, который утонул в отвратительном рыке хищника.

Всего лишь мгновение, неосознанный момент, и чудовище бросилось туда, где собака расправилась с Лидией Петровной.

– Вот так дела, но только мертвый не боится смерти – проговорил Петр Васильевич и двинулся к выходу, туда где уже успели случиться страшные события.

Андрей и Иван Анатольевич отставали. Следователь же быстро оказался на месте. Он успел увидеть, как по лестнице вверх поднимался человек, тот самый мужчина, тот самый убийца. Не было никакого чудовища. Не было и собаки. Зато было то, что она успела сотворить. Мертвая Лидия Петровна лежала на спине, у неё было разорвано горло. Всё вокруг было в крови. Вся её одежда была испачкана кровью. И открытыми оставались глаза, в которых застыл первозданный ужас.

– И всё же убивает собака, вот только Нина, только Нина – произнес Петр Васильевич.

Он остановился возле тела Лидии Петровны. Он не сам не понимал, почему он не стал преследовать преступника. Хотя ведь, слова мальчишки, вероятно, что это, может предыдущий опыт, но он остановился.

– Убивает собака, как и было сказано в твоей притче – сказал следователь, когда Иван Анатольевич и Андрей подошли к месту убийства.

Андрей прислонился к стене, его сильно трясло. Сквозняк заставлял двигаться и скрипеть входную дверь. Иван Анатольевич молчал, затем вытащил папиросу, зажёг спичку, стал делать глубокие и нервные затяжки.

– Зачем он это делает? – спросил у Андрея Петр Васильевич.

– Он ненавидит людей, люди враги ему – ответил Андрей.

– Как он использует собаку? – задал ещё один вопрос следователь.

– Я не знаю точно, она часть его, она и часть меня – ответил Андрей.

– Андрей! Лидия Петровна! Андрей, ты здесь! – раздался голос Александра Петровича.

– Он здесь, с ним всё хорошо, только вот – громко произнес Петр Васильевич.

Александр Петрович остолбенел. Он остановился возле тела Лидии Петровны. Он смотрел на сына, на следователя, на Ивана Анатольевича и на убитую Лидию Петровну.

– Она зашла к нам, она нас разбудила. Сказала, что Андрей пошел в подвал. Я пока глаза продрал, пока накинул на себя что из одежды. Пока убедился, что его дома нет (в этот момент Александр Петрович посмотрел на Андрея). Затем сюда, и вот оно что – тихо проговорил Александр Петрович.

– Да, вот оно что – отреагировал следователь.

– Андрей, немедленно домой. Или он вам будет нужен? – произнес Александр Петрович.

– Нет, пусть идёт домой. Ему нужно дать что-нибудь успокоительное, побыть с ним. Мне он нужен будет позже, не сейчас. Андрей, постарайся держаться спокойно. Всё в конечном итоге будет хорошо.

– Это собака, это та мифическая собака – проговорил Александр Петрович, он лишний раз старался не смотреть на тело Лидии Петровны.

– Пойдёмте, да это та самая собака. Только совсем она не мифическая, а самая настоящая – сказал Петр Васильевич – Иван Анатольевич, Лидия Петровна жила одна? – вопросом продолжил следователь.

– Нет, там Генрих Петрович.

– Да уж, но ничего не поделаешь. Нужно идти к нему, да и телефон у них есть – сказал Петр Васильевич.

– Да, но, вы идите, а я побуду здесь – неожиданно предложил Иван Анатольевич.

– Понимаю, но нет. Вряд ли собака утащит тело. Хотя всё возможно. Лучше вы идите, сообщите, как сможете. Так же вызовите милицию. А я останусь. Ведь вы, черт побери, правы. Александр Петрович, вы тоже идите домой. Андрей, давай до скорого.

– Я быстро, одна нога здесь другая нога там – проговорил Иван Анатольевич.

Петр Васильевич остался один. По-прежнему от сквозняка скрипела и двигалась входная дверь. Тяжело и муторно тикали секунды. Послышалось движение, Петр Васильевич приготовил оружие, напрягся. Он ожидал увидеть собаку, и он не ошибся. Собака появилась из-за угла, с менее освещённого участка. Она стояла и рычала, она смотрела на следователя, его запоминала. Затем медленно начала приближаться.

– Ну, давай, посмотрим на то, как от тебя отскакивают пульки – тихо проговорил следователь.

Ему было не по себе. Но он старался сдержать под контролем это неистовое напряжение. Собака оказалась ближе ещё на два метра. Петр Васильевич приготовился стрелять, – как сильно хлопнула входная дверь. Собака тут же исчезла в темноте.

– Значит, он не ушел далеко. Значит, он ещё где-то поблизости – сам себе произнес он, вспомнив слова Андрея, которые касались убийцы и его же чудовищной собаки.

– Всё вызвал. Генриху Петровичу сообщил страшные вести. Он сейчас спуститься, он плохо ходит, с палочкой только. Он, кажется, ещё не понимает – произнес Иван Анатольевич, посмотрел на Петра Васильевича – Что она была здесь? – спросил он, видимо, по внешнему виду следователя догадавшись об этом.

– Да, вы её спугнули, Иван Анатольевич.

– Я как будто сплю. Это всё, что в последнее время творится, всё какой-то кошмарный сон – произнес Иван Анатольевич.

– Похоже на то, я вас понимаю. И знаю сейчас одно единственное – проговорил Петр Васильевич, но не договорил, потому что появился Генрих Петрович, который с большим трудом спускался по лестнице…

… – И как всё это выглядит, скажи мне, что уж здесь такого. Получается, что ты виноват в том, что произошло. Зачем ты полез в эти чёртовы подвалы? Но нет же, скажи, Петр Васильевич – нервно говорил Кречетов.

– Я тебе уже сказал – отмахнулся Петр Васильевич, думая о своем, о том, что ему нужен Андрей, нужен так, чтобы об этом не знали родители, вообще никто, ведь Андрей должен провести следователя в будущее, сделать то, что мальчик обещал.

– Хорошо, только я, наверное, в первый раз тебе не верю. Где та женщина, которая опознала по фотороботу убийцу, затем узнала тебя, тебе сказала о том, что этот человек спустился в подвал. А ты всего лишь приехал, чтобы поговорить с мальчишками – говорил Кречетов.

– Иван Анатольевич, он подтвердил, что тебе ещё нужно?

– Ты вообще понимаешь, ты взял с собой старика, с ним решил задержать особо опасного преступника. Ты спровоцировал убийцу на действия. Тебе трудно было вызвать подкрепление – всё же Кречетов успокоился, его по началу раздражал отрешенный вид Зимина, но спустя десять минут это прошло, и так с Кречетовым случалось частенько.

– Убила собака. Очень быстро это сделала. Я никак не ожидал, что Лидия Петровна окажется в подвале – произнес Петр Васильевич, он так же закурил, в кабинете висела настоящая дымовая завеса, поэтому Кречетов поднялся из-за стола, открыл створку окна.

– Зачем она там оказалась?

– Генрих Петрович сказал: ей показалось, она видела из окна, что в подвал зашёл мальчик Андрей, она хотела его немедленно вернуть назад.

– Мальчика там не было?

– Не было, ей показалось. Было темно, вся эта блядь атмосфера, всё это. Тем более нам ведь пришлось открыть дверь.

Он сейчас намеренно говорил неправду. Но не для того, чтобы к нему было меньше вопросов по поводу случившегося, а для того, чтобы не случилось ничего такого, что сможет помешать ему в ближайшее время.

Естественно, что Петр Васильевич имел время, чтобы объяснить родителям Андрея и Ивану Анатольевичу, как нужно сказать, что нужно подписать. Ведь он сам и брал у них эти показания.

– Ты, Петр Васильевич, вообще представляешь, как всё это выглядит со стороны. У нас реально происходит черт знает что, в определенном районе бегает какая-то огромная собака, которая убивает людей. А мы ничего не можем с этим сделать! – с досадой в голосе проговорил Кречетов.

– Сделаем, очень скоро сделаем. Я убью её хозяина, а значит не будет собаки, никто никого не будет больше жрать, убивать.

– Ну и конечно, ты ничего мне сейчас не скажешь о том, каким образом ты собираешься это сделать.

– Просто сделаю, я знаю, где он живёт. Я приду туда и убью его – ответил Петр Васильевич.

– Во как, и это действительно очень просто. Так почему бы нам ни приехать и арестовать преступника?

– Брось, слышишь, не надо этого юмора. Ты прекрасно знаешь, что это невозможно, что он находится от нас на безопасном расстоянии, длинной в тридцать восемь лет. Сколько это будет в километрах?

– Ты туда каким способом попадешь?

– Есть один вариант.

– Бред какой-то, если бы я сам не видел многого, то прям не знаю, я бы отстранил тебя от этого дела ко всем известным чертям – Кречетов вытащил из пачки ещё одну сигарету.

– Ты много куришь, Сергей Павлович – произнес Петр Васильевич.

– Неудивительно, как здесь не курить. Ладно, иди работай. Твои помощники, они что тянут с другими делами. Ты дай им по шее, а то расслабились. Если у тебя нет времени на другие дела, то это не значит…

– Хорошо, прямо сейчас этим и займусь – произнес Петр Васильевич, поднялся на ноги, попрощался с Кречетовым, крепко пожав тому руку.

Глава седьмая

– Он ненавидит людей, они ему враги – сам себе проговорил вслух Петр Васильевич, выйдя от Кречетова.

– Хозяин был старый. Хозяин сошел с ума. Хозяин заснул летаргическим сном – продолжил он, открывая дверь в собственный кабинет.

– Собака охраняла его от тех, кто хотел похоронить его заживо. Собака их всех съела, и многих других, потому что хотела есть.

Петр Васильевич набрал номер на телефоне. Ответили быстро. Разговор шел о других делах, бывших мелкими, не интересными и прочее в этом роде.

– В течение часа покажи мне, что там у тебя – сказал он и положил телефонную трубку на место.

«Люся, Коля, Нина, девочка Надя, Лидия Петровна – это те, кто хотел похоронить хозяина заживо? Или это те, которые другие, потому что собака хотела есть? Хорошо, тогда, кто те, кто хотел похоронить хозяина заживо? Ну, хватит, что это я. В этой притче всё равно сейчас не найти ответа. Затем пришли полицаи и застрелили собаку. Хозяин очнулся и полицаи застрелили его. Полицаи, интересный момент, полицаи – это было давно, было до революции. Неужели, в будущем. Но нет, это невозможно. Просто мальчишка писал то, что под воздействием каких-то потусторонних сил приходило ему в голову. Так же и это: год 2021 от рождества Христова. Причем у него написано слово «Христова» с большой буквы. Хорошо, мне уже сегодня нужно встретиться с мальчиком. Не стоит откладывать всего этого. А если это обман? Если преступник использует мальчишку в своих целях, чтобы я был один, без помощи органов правопорядка?»

Старший следователь нервно размышлял, сопоставлял. Ничего больше ему сейчас не оставалось. Круг замкнулся. Контуры обозначены. Он взял чистый листочек бумаги, авторучку, начал спокойно и аккуратно записывать расклад необычного и крайне странного дела, стараясь делать это наиболее понятно для себя самого.

«Убийца, неведомым образом, но совершенно точно является сюда из будущего. Является, чтобы убивать. Потому что ему была дана такая невероятная возможность. Он же, судя по его месту жительства, там в будущем не особо преуспевающий гражданин. Конечно, это не должно значить, что на основании этого он настолько ненавидит людей. Нет не должно, но может и это стать поводом. Он же не убивает в своем времени. Потому что это опасно, это сразу станет известно. И тогда, пожалуйте к стенке, по приговору суда, по высшей мере.

Убийца и мальчик Андрей – это одно лицо, один человек. Убийца знает Андрея, а Андрей, что и понятно, не знает самого себя в будущем от слова совсем. Что привело мальчишку к такому печальному итогу? Хотя, какой же это итог, ему ещё нет пятидесяти лет. Ладно, его убить нужно в его же времени, – это есть главное, на этом всё закончится, всё встанет на свои места в 1983 году. Тем более, что это останется вне поля всякой ответственности. Так же как он убивает сейчас и здесь. Один убийца из будущего, другой убийца из прошлого».

В дверь постучали. Петр Васильевич отложил в сторону бумагу и авторучку, накрыл бумагу коричневой папкой. Появился один из его заместителей, который в течение получаса доложил о проделанной работе, которая сейчас очень мало интересовала его, скорее даже, что не интересовала вообще. Но работа есть работа, и он машинально, при этом верно и правильно, сделал младшему коллеге несколько замечаний, обозначил нужное, короткое направление, и отправил на все четыре стороны. Затем вернулся к своему делу. Подумал о том, что если это его лебединая песня, если ему суждено будет погибнуть от рук мальчишки (да, ведь так и подумал, он и убийца – это один человек, и в тоже время совершенно разные люди), нет всё же угрюмого мужика – убийцы, или этой чертовой собаки Баскервилей, то никто даже ничего не будет знать. Нужно ли оставить это на бумаге? Вполне, лишним не будет.

Теперь собака, и это самый загадочный персонаж. Откуда она взялась? Ведь именно с ней связано то, что убийца может принимать, и это скорее что только в площади подвалов, образ чудовища, смеси человека и собаки. Здесь безусловно так, иначе нельзя. Собака может убивать вне подвалов. Собака и убийца – это одна сущность? Ответ: нет. Ведь об этом однозначно сказал Андрей. Нужно увидеть собаку в будущем, есть ли там она. Или её будущее воскрешает из прошлого».

Последние строчки мурашками пробежали по коже. Петр Васильевич перестал записывать. Он почувствовал, что попал в точку. Собака и убийца разные сущности, потому что находятся в разных временных плоскостях. Убийца приходит сюда, тогда и появляется эта долбанная собака, она когда-то была, она часть материи детских страхов. Ну, той же истории из книжки, ещё чего-то подобного. Вот поэтому Андрей и говорит, что собака и убийца – это разные персонажи.

Размышления накрывали. Они же опутывали тяжёлым туманом. Несколько раз мелькнула самая простая мысль, гласившая: откуда всё это, почему это стало частью моей жизни, вон же множество людей, и их это не касается.

Не касается? А Люся, Коля, Нина, девочка Надя, Лидия Петровна? Их это тоже не касается?

Петр Васильевич торопил сам себя. Слишком невероятная картина открывалась перед ним. Настолько опасная, что вряд ли можно было об этом даже подумать. Ближе к вечеру ему вновь предстояло оказаться на территории злополучного двора, чтобы Андрей провел его туда, куда доступ всем остальным надёжно закрыт.

2021 год.

Я уже несколько дней находился в абсолютной прострации. Я не понимал самого простого: я это или не я. Тот самый проклятый вопрос раз за разом находил меня, издеваясь, в те небольшие отрезки времени, когда моё сознание прояснялось. Этот же вопрос делал мне больно. Потому что плотным колпаком накрывало ощущение того, что всё то, что находится здесь и сейчас меня совершенно не интересует. Мне нет до этого никого дела. И лучше было бы, чтобы никаких прояснений не случалось. Моё сознание не хочет быть здесь. Оно нашло себе иное пристанище. Ему комфортно и хорошо там в прошлом. Где всё для него иначе. Где существует то, что ласкает мысли, чувства. Оно же многое даёт, ведь там я существую помимо всякого времени. Я есть и меня в тоже время там не существует.

И ведь отчётливо простреливало голову: я просто напросто сошел с ума. Но не окончательно же. Вот я закурил. Вот я согрел чай и даже принялся грызть засохший пряник. Физиологические свойства по-прежнему со мной. Пусть, что в меньшей степени. И сколько же я отсутствовал. Нужно делать пометки для самого себя. Ладно, вот телевизор. Нужно в девять часов его включить, чтобы послушать новости, там скажут какое число. Но я не помню от кого числа начинать считать. А верно ли идут часы? Может, они давно показывают не существующее время. Как же просто и даже легко и нет ничего особенного, всего навсего другая форма, и она меня вполне устраивает. Что же собака? Откуда эта собака? Пришла из соседней половины дома, пришла ещё черт знает откуда. Пришла, бегает и всех жрет. Что ей ещё делать. Но её нет в другой половине. Там только мертвый старик. Это его собака?

Чай подействовал положительно. Вероятно, потому что был горячий. Следом за чаем, я вспомнил о деньгах. Мне пока что нужны деньги. У меня были деньги, которые все мои накопления. Я поднялся с дивана. Я открыл одну из дверок гостиного гарнитура. Свет был тусклым. Работала только одна из трёх лампочек. Но мне хватало. Да и деньги, они должны быть вот здесь. К огромной радости память меня не подвела. Мои деньги меня не оставили. А значит, что ещё будут сигареты, дешёвый спирт и хлеб. Спирт мне помогает. Не совсем конечно, но на какое-то время – это точно, пока не отключусь из реальности, пока не оставлю это ненужное пространство, определенное две тысячи двадцать первым годом. Но ведь можно и без этого. Можно взять и пойти туда. Можно, обманув их всех, просто спуститься в подвал. Нет, не нужно. Неизвестно как, но этот следователь научился меня определять, чувствовать. Чушь какая, как он может ведь это территория моего сумасшествия. Нет никакого сумасшествия, потому что я одел кроссовки, потому что я вышел из дома.

Я на десять секунд остановился напротив второй половины собственного дома, но заходить туда не стал. Я лишь улыбнулся. Хорошее дело, но эти пространства существуют в реальности. И то, что множество тех, кто считают себя нормальными не имеют к этому никакого отношения, то это великое благо. Здесь было от чего испытать чувство странного восторга: им не дано, двери закрыты, а тот, кто эти двери попытается открыть, то встретиться с собакой.

Я двинулся дальше. Мой путь лежал внутри частного сектора. Я намеренно избегал выходить на центральную дорогу. Ведь там было нехорошо. Другое дело здесь. Здесь тишина. Здесь совсем не раздражает свет окон. Главное, что здесь нет людей. И если попадаются на пути, то единичные, какие-то незначительные, из того случая, когда присутствие ничем не напрягает. Другое дело, когда их много. Но ведь не стоило об этом, и я свернул в нужный проулок. Купив спирта, я подумал, что водка была бы лучше, но денег на неё уже не было. Мне нужно было экономить – и это являлось доказательством моей адекватности. Ещё те записи, мой старый блокнот. Я рад за разом начинал и заканчивал писать одну и туже книгу. Раз за разом, раз за разом, не зная и не представляя каких-то иных тем.

Чтобы купить сигарет нужно было пересечь основную дорогу. Нужно было достичь края куда как более многолюдного района. Я сделал это, сразу четыре пачки сигарет поместились в мой пакет. Там же я купил хлеб, купил две мясные консервы. Встречный ветер освежал мое лицо. Нет никакого восемьдесят третьего года. Точнее, он остался там, где и должен быть. Если бы только не собака.

Пришлось остановиться. Рядом со мной была лавочка. Вокруг лавочки, на доступном взгляду расстоянии, никакого не было. Я сел, мне нужен был отдых. Неприязненно пришло в голову, что у меня совсем не осталось физических сил. Правда, данное напоминание продержалось недолго: мне уже не нужны физические силы.

Я спал и мне снился сон. Кажется, что так это было. Лидия Петровна зашла в подвал. Она позвала меня. Но ответа не было. Она осторожно спустилась по лестнице, ещё раз меня позвала. Но вместо меня появилась собака. Лидия Петровна увидела её на расстоянии значительном, почти на всю длину прохода в левую сторону. Лидия Петровна не могла понять, её собственные глаза её же обманывали. На неё неслась собака чудовищных размеров, с открытой пастью, черная, с красными глазами. Парой секунд вполовину сократилось расстояние. Лидия Петровна развернулась, сделала каких-то три шага в сторону выхода – этого было явно недостаточно, потому что, повернувшись боком, увидела собаку прямо перед собой. Лидия Петровна успела только дико закричать, как собака сбила её с ног, как огромные клыки, обдавая горячим нехорошим дыханием, ужасной болью впились в горло. Дальше Лидии Петровны уже не было, её сознание переместилось в другие миры. Зато было огромное количество крови, жуткое утробное рычание – собака Баскервилей отрывала куски горячего мяса.

Я не проснулся в тот момент. Я подбежал к этому месту. Собака на меня посмотрела с полным безразличием. Но и я ведь не испытывал никаких эмоций. Ровно до того момента, как появились эти двое. Следователь и старик, имени которого я не смог вспомнить сразу. Тогда я ушел. Мне нечего там больше было делать. Собака уже в какой раз всё сделала за меня. Я просто спал, она меня охраняла. Или я сам пришел туда, открыл дверь в подвал, не имеющую в этом времени замков, спустился вниз, вызвал своим появлением восемьдесят третий год, а дальше…

Я не знал, я не мог ответить и на этот вопрос. Но мне было отчётливо хорошо. Мне с каждым разом было лучше и лучше. Зеркало меня не обмануло. Оно всего навсего малость забежало вперёд. Эти люди, они мне не нужны. Я совсем не против того, чтобы собака всех их сожрала.

Ночь была высоко. Как это объяснить? Звёзды, они виделись в большом отдалении. Точно что ночные тучки способствовали этому. Помогала прохлада, тот самый ветерок. Та самая тишина. Упавшая к ногам, прямо передо мною темнота. Успокоением и отрешением от существующего мира. Но нужно было подняться. Что я и сделал.

Вернувшись домой, я какое-то время там же и отсутствовал. Потому что не о чем не думал. Я дремал. Я ещё не спал, ещё не успел переместиться прочь. От того очнулся, меня потянуло к старому комоду, который я не открывал тысячу образных лет, над которым и располагалось то самое зеркало. Пришлось встать на коленки, вытягивая на себя самый нижний ящик. Здесь у меня было что-то вроде архива. Множество старых фотографий, какие-то журналы и газеты, документы всех видов, больше имеющие отношения к моим родителям, чем ко мне. И ещё много всякого из прошлой, давно минувшей жизни.

Руки сами потянулись вытащить старую картонную папку, из-под самого низа, на которой было написано моей рукой: старая квартира. Я открыл эту папку, вместе с ней переместился на диван, разместился поближе к жёлтому настенному светильнику, и стал медленно и очень аккуратно смотреть содержимое папки. Там были мои рисунки, там были школьные тетради за пятый и шестой класс. По истории, по литературе, по географии. Там же нашли себе место все школьные групповые фотографии. Я с огромным интересом рассматривал всё это. Дошел до своих детских сочинений, и тут же подумал: как же всё это сохранилось, причем ведь здесь полный порядок. Мои сочинения представляли из себя необъяснимую абракадабру. Но сейчас это не вызывало никакого отторжения, напротив, от этого становилось хорошо и легко на душе. Вот мои альбомы, куда я наклеивал фотографии из газет и журналов, фотографии на тему футбола и хоккея. Под каждым фото подпись, каждое газетное фото стало жёлтым. Другое дело – это снимки из журнала Физкультура и спорт, они точно что не изменились. Волна воспоминаний окатила меня. Я принял внутрь две порции технического самопала, я жадно закурил. Я хотел все положить обратно. Ведь остался всего один листочек, бывший в клетку, бывший чистым. Но что-то меня остановило. Я докурил сигарету, я вытащил этот листочек, перевернул его – и увидел то, что заставило меня сжаться. Там моей рукой была нарисована та самая собака Баскервилей, там имелся крайне странный текст, от которого мне стало не по себе. Но лишь на какое-то время, дальше я пришел в себя. Я всё понял. Я всё вспомнил. Давно это было, тот черный щенок, который жалобно скулил. Он не хотел умирать. Я пытался его спасти. Я делал всё, что мог, как я это понимал. Бегом, с ним на руках, я бежал на улицу Фестивальную, где находилась ветеринарная клиника. Но меня не приняли, моего друга даже не захотели посмотреть, не то чтоб оказать помощь. Да и пострадал он от людей, кто-то, видимо, ногами искалечил добрую простую бездомную собачку.

Ведь тогда, ведь после этого, я в отчаянии нарисовал картинку, в которой увидел мертвую собачонку совсем другой. Тогда мне в голову, и как бы со стороны продиктованный, пришел этот текст, который даже тогда показался мне странным. Поэтому я спрятал эту страничку, поэтому я не хотел её видеть. И ещё я очень хотел забыть, всё то, что случилось. Очень хотел забыть. Но и очень долго не мог этого сделать. Лишь в последствии, когда минули годы, когда жизнь предъявила мне такое количество дерьма, что определенного обстоятельствами, что и подаренного людьми. Тогда я забыл, забыл прочно. Выходило, что навсегда. Но нет не навсегда. Настало время и всё вернулось. В другой форме, в той, о которой я мечтал, чтобы отомстить им всем, и тем, кто виноват, и всем остальным, кто не имел к этому отношения. Но им тоже, поэтому для меня отношение они имели, ещё как имели.

По телу прошёл жар. Стало страшно и радостно одновременно. Собака вернулась, чтобы помогать мне, чтобы добром заплатить за добро. Пусть я понимаю, что это добро – это добро только в моем понимании, для них зло. Для них оплата симметрична, за зло злом. Ровно так, как я хотел, о чем я мечтал в ту ночь, когда долго не мог заснуть, когда страшно гремела чудовищной силы гроза, когда принесла она потоки холодной воды с неба, и когда за гаражами лежал мертвый маленький черный щенок, которого я утром собирался там же похоронить. Возле зелёного забора складов госрезерва, в том месте, где никто его никогда не потревожит.

Я поднялся с дивана. Я сложил назад всё то, что было в папке. Я сделал единственное изменение, положив листочек с собакой на самый вверх. Выкурив очередную сигарету, я убрал старую картонную папку обратно в комод.

Прошло несколько минут. Всё связанное с собакой не выходило у меня из головы. Как я мог забыть обо всем этом. Память – это моя большая проблема. Я очень мало чего помню, и сколько же раз этот факт становился для меня непониманием и раздражением. Сколько же всего осталось скрытого в этой бездне. Мне хотелось воспроизвести в своем сознании буквально каждый день, но вместо этого я помнил лишь короткие отрывки, больше похожие на фотографические снимки. А это была моя жизнь! Это была лучшая часть моей жизни! В которой не было столько много зла и дерьма. Только почему-то все лучшее стёрлось, оставило меня, от меня же отказавшись. И вот только тогда, когда странным образом открывались давно утраченные файлы, только тогда я мог ощутить ту атмосферу. Понять не мог, мог лишь почувствовать.

Почему собака убила девочку Надю? Это не имело объяснения, это не вписывалось в канву моих размышлений. Ведь Надя, как и я, очень любила собак. У Нади на руках был щенок. У Нади не было никаких дурных мыслей и прочего. Почему собака убила Надю? Потому что собака была голодной?

Нет же, в этом есть что-то ещё, и это что-то – это я сам, это та моя жизнь, которая случилась позднее, гораздо позднее.

Наконец-то я ощутил, что данное мне время прошло. Что ещё немного и я исчезну из этого пространства. Я засну, и ничто не сможет потревожить меня в стране моих сумасшедших кошмаров. Ничто, но разве, что этот следователь, который сумел проникнуть туда, куда дорога ему должна быть заказана. Ладно, пусть, он умрет. Все такие как он должны умереть. Все они и есть то самое вселенское зло, тот обман, та тошнотворная система. Всё зло, творимое людьми. Пусть он умрет. Пусть собака ему разорвет глотку. Он ведь очень сильно этого хочет. Если ему захотелось посетить мою страну нигде никогда.

Я отключился. Меня здесь больше не было. Я находился в заброшенном доме, в поселке Усть-Киргизка, точнее, так называлась улица. Но в народе почему-то эти места именовали поселком. Здесь было тихо. Здесь пахло старостью и сыростью. Здесь давным давно никого не было. Только маленький черный щенок, который смотрел на меня доверчивыми добрыми глазами, который обитал в брошенном доме. Был здесь один, был беззащитный, всего боялся. Ведь когда я зашёл в дом, то он прятался под кроватью. И если бы я не заметил его, когда лишь чуточку приоткрыл скрипучую дверь, то не знал бы о том, что он здесь. А так я его позвал. Он не откликался. Лишь спустя несколько минут в поле моего обозрения показался его черный нос, затем голова, а после он подполз ко мне, он вилял хвостом, он понял, что я не причиню ему никакого вреда.

Прошло минут десять. Щенок со мной играл, он запрыгивал мне на колени, он спрыгивал вниз. Он звонко лаял, его хвост крутился пропеллером. Его глаза блестели от радости. Он впервые в жизни встретил друга. И он был уверен в том, что друг никогда не обманет.

Я был на велосипеде. Я ездил на лесную речку, где в небольшом омуте поставил корчажку. Я ехал назад, и я не знаю, что потянуло меня остановиться, какая сила заставила меня войти в этот странный брошенный дом. Но сейчас я не жалел об этом, не думал вовсе. А думал о том, как мне отвезти щенка в свой двор. Но мысли мои оказались ненужными, потому что щенок бежал рядом со мной сам. Я специально ехал очень медленно, чтобы он не устал. Так мы и добрались до дома. А дальше, дальше случилась первая неприятность. Если бы не это, если бы я проявил характер, устроил истерику. Но нет, я решил подождать пару дней, в течение которых я обязательно уговорю маму, чтобы щенок жил в квартире. Это бабушка, она не захотела, она начала ворчать, она просто была в плохом настроении, вероятно, что болела.

Так случилось, я устроил своего друга в бывшей автомобильной будке, за домом 38/2. Мне помогли друзья…