355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Андреа Семпл » Проверка на любовь » Текст книги (страница 6)
Проверка на любовь
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 20:14

Текст книги "Проверка на любовь"


Автор книги: Андреа Семпл



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

Глава 10

Для Джеки, разумеется, секс возможен всегда. Это, в частности, объясняет и то, почему она не слишком соответствует понятию «утренняя пташка». Более того, сравнивать Джеки с ранней пташкой, все равно что заявить, будто Папа Римский не слишком одобряет аборты, а высокие шпильки не очень подходят для марафонского бега. Дело в том, что Джеки и утро несовместимы, они словно ненавидят друг друга, и вот поэтому, наверное, они практически не контактируют. Однако случается и такое, что им приходится сталкиваться, как, например, сегодня. В этих редких случаях весь день может пойти кувырком. Мирное сосуществование исключается.

Вот посмотрите на нее сами.

Задница барсука при походке источает больше грации, чем Джеки в ее сегодняшнем состоянии.

Да, она, конечно, остается красивой женщиной, и это никто оспаривать не станет. Под пламенно-огненными спутанными волосами, которые сейчас можно с перепугу принять за парик, и размазанного грима в стиле боевого раскраса, можно, если постараться, разглядеть ее собственные родные черты, только для этого вам придется еще и прищуриться. Если вы человек непривычный, то, наблюдая за ней, стоящей у холодильника и жадно поглощающей содержимое пивной бутылки, вы запросто можете принять Джеки за ярчайшую представительницу нечистой силы.

За короткое время моего пребывания в ее «Доме греха», как она любит называть свое жилище, я научилась даже не обращаться к ней, пока она находится в подобном состоянии. И не потому, что Джеки может огрызнуться или обругать меня. Нет, этого не случится. Она просто вообще никак не отреагирует на мои слова, потому что пока для нее весь мир – пустое место.

Однако о прошедшей ночи ее и спрашивать не надо. Все видно и так: разгул шел на полную катушку, и она играла в нем не последнюю роль. Не обошлось без секса, причем какого-то феноменального, судя по ее походке а-ля Джон Уэйн. Покрасневшие глаза и обвисшие щеки говорят о той степени интоксикации, которую она успела получить за ночь, да и вообще каждая часть ее тела может рассказать свою отдельную историю. Она присаживается за кухонный стол напротив меня, а я раскрываю свой ноутбук.

Несколько дней я пытаюсь бороться с собой и не начинаю работать с накопившимися письмами читателей и их проблемами. Как-то раз я заглянула в свой почтовый ящик и испытала жалость к себе самой. Я искренне позавидовала отправителям всех этих посланий. У них, по крайней мере, остается какая-то надежда, они еще во что-то верят. Правда, вся беда заключается в том, что верят-то они не в себя самих, а в меня.

Как раз перед тем, как расстаться с Люком, я решила немного расширить сферу своей деятельности. То есть работать где-то еще, помимо журнала «Глосс». Пару раз меня приглашали выступить на шоу «Саншайн» на Эф-Эм. И все прошло очень даже гладко. Получалось, что я хорошо знаю все то, о чем говорю, да и сама сижу вроде как на троне. Но вот только теперь, когда я с этого трона свалилась, то поняла, что снова на него забраться будет ох так трудно!

Та беспристрастность, в которую я облачалась, как в мундир, теперь исчезла навсегда. Возможно, это и к лучшему. Конечно, очень здорово быть корреспондентом и описывать поле битвы как бы с позиции нейтралитета, но что может произойти, если тебя самого вдруг втянут в эту войну, да еще не снабдят оружием? А потом еще и оставят одного в опасной зоне: мол, отбивайся, как хочешь? Как в этом случае ты сумеешь восстановить свою объективную позицию?

Неожиданно я поняла, что начинаю терять веру в самоё себя. В свои собственные советы и рекомендации. Все, что я пишу, – не важно, насколько убедительно все это звучит, – не вдохновляет меня ни на что, а лишь вызывает серьезные сомнения. Все это фикция и выдумки. С таким же успехом я могла бы сочинять романы.

Каждый раз, когда я умоляю читательницу простить своего возлюбленного или стараюсь убедить ее в том, что измена вовсе не обязательно должна привести к окончательному и бесповоротному разрыву, то, что я на самом деле хочу ей сказать, звучит примерно так: «Он попользовался тобой. Ему наплевать на тебя. Он ненавидит тебя, и это выразилось в том, что он совершил именно то, что должно было больней всего задеть и унизить тебя. Ты не должна, ни при каких обстоятельствах, прощать его. Любовь – штука вовсе не сложная. Любить очень просто. Это самое легкое, что есть на свете. Вот поэтому измена является страшнейшем врагом любви. Это враг всем нам. Но надежда все-таки существует. Если даже мы договорились не брать пленных, мы все равно можем победить измену».

Но это писать я, разумеется, не могу. Во-первых, никто бы не стал этого публиковать. Во-вторых, я бы сразу потеряла свою работу. Но теперь я и сама не знаю, верю ли я в то, что когда-то думала. Правда стала для меня первой катастрофой, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Теперь мне кажется, что я все понимаю и чувствую немного по-другому. И вот еще что. Мне даже стало трудней писать всякую слащавую обнадеживающую чепуху из серии «у меня найдется ответ на любой вопрос». Да, советы – этой мой конек, мой хлеб, если хотите, но вот только сейчас, похоже, запасы его иссякают и поставок в ближайшем будущем не предвидится.

Я уже составила несколько ответов за этот месяц. Но выбирала самые простые, над которыми и думать-то не пришлось, такие, где ответ очевиден. Например: у моего парня воняют ноги. Мне нравится наш босс. Такая вот ерундистика. Но я прекрасно понимаю, что этого будет маловато.

Я снова всматриваюсь в послания. Джеки снова задремала, подперев щеку рукой и полуоткрыв рот.

Чтобы вновь приобрести форму, я решаю мысленно вернуться назад. Туда, с чего все это началось.

Я вспоминаю ту самую первую статью, которую представила Веронике, ту самую, за что она мне и предложила сотрудничать в «Глоссе». Статья посвящалась признакам, по которым девушка могла судить о верности и измене своего парня. «Крушение любви: десять способов узнать, что ваши любовные отношения в опасности». Я нахожу ее в памяти компьютера. Вот она, моя статья, в ее первоначальном электронном виде.

И хотя она не была полностью основана на психологической теории, я сама искренне верила в каждое написанное мною слово. Само предположение: если ваш парень вам изменяет или теряет к вам интерес, то его поведение выдаст его же самого,кажется мне весьма логичным.

И все равно, в то время как я «пролистываю» странички на экране, мои советы снова начинают казаться мне выдержками из художественной литературы. Вот, например, цепочка шизоидных вопросов, адресованных анонимной читательнице: Он стал разговаривать с вами менее откровенно? У него изменился распорядок дня? Он сразу же бросает телефонную трубку на рычаг, если вы внезапно появляетесь в комнате? Он стал больше обращать внимания на свою внешность, при этом не интересуясь вашим мнением? Он стал не таким нежным и страстным, как прежде?

Если бы я задала эти вопросы сама себе еще месяц назад, я бы твердо ответила на каждый из них «нет», даже не задумываясь. Но теперь, когда я живу в совершенно ином мире, мне все это кажется смешным и слишком упрощенным. Конечно, нам хочется верить в то, что существуют некие предупредительные сигналы и изменения в поведении. И нам интересно узнать, что нас ждет там, за углом. Конечно же!

И должна признать, все это кажется нам весьма разумным. Мы все это знаем сами, разве не так? Как определить измену. Какие признаки искать и на что обращать внимание. Мы замечаем приближение опасности. Все это вбито в наши мозги с незапамятных времен. Еще когда наши предки были неандертальцами, женщины делились друг с другом знаниями, как определить, что задумал твой партнер, едва мужчины уходили из пещеры на охоту. Женщины вглядываются в тени, пытаясь отыскать в них тайный смысл. Они непоколебимы в решении остановить своих воинственных мужчин и не допустить их «свободного выгула». Им нужно точно знать, что скрывают эти мрачные глаза…

Но этого мы не узнаем никогда. Нам это не дано.

Как кто-то сказал очень давно, «любовь слепа». И неважно, пользуетесь ли вы при этом палочкой или нет, вы все равно будете постоянно натыкаться на фонарные столбы и вляпываться в собачье дерьмо.

Но нет. Я уклонилась от темы, а значит, признала свое поражение. Ответ все же должен найтись.

Оставив Джеки в ее бессознательном состоянии за кухонным столом, я иду к телефону и звоню Люку.

Номер, который запечатлелся в моем мозгу навечно, как-то странно отдается у меня в голове. Будто каждая набранная цифра отталкивает меня.

– Люк, это я.

– Марта!

– Ага.

– Я пытался дозвониться до тебя. Вчера Фиона сказала мне, что ты нашла себе жилье, а телефона ей не оставила. Я уже переслал тебе несколько сообщений на мобильник, но он у тебя постоянно отключен.

Пока Люк говорит, я ловлю себя на том, что не могу себе его представить. То есть сложить его лицо в полный портрет. А ведь мы виделись с ним всего неделю назад. Мне видятся только какие-то отдельные его части. Его глаза. Рот. Бритый затылок. Нос. Но они никак не хотят складываться воедино, и остаются разрозненными, как на картинах Пикассо. Элементы полной версии, восстановить которую в памяти невозможно.

Только теперь я сознаю, ради чего звонила Люку.

– Мне нужно увидеться с тобой, – говорю я, делая особое ударение на слове «нужно». – То есть я хочу сказать, что нам еще много чего выяснять.

– Я тоже так считаю. – Он произносит это так, что у меня в тот же момент закрадываются всевозможные сомнения. – Когда?

– Завтра. Я могла бы зайти к тебе где-нибудь в районе шести.

– Нет, это будет не очень удобно, – как-то слишком уж обтекаемо заявляет он.

– Почему?

– Ну, видишь ли, тогда бы возникли некоторые трудности. Я бы чувствовал себя, как бы это лучше выразиться, под напряжением,что ли.

– Ну а где тогда?

– Давай в баре 52. В шесть часов, как ты предлагала.

– Ну хорошо, если тебе там будет удобней.

– О'кей. Увидимся завтра.

– До завтра.

Глава 11

Если вы верите в цветотерапию, то никогда не станете назначать свидание своей бывшей подружке в баре 52, если хотите уладить с ней отношения. Столики там выкрашены в серый цвет, стулья синие, а стойка бара желтая. Стены чередуются кроваво-красными и ослепительно оранжевыми полосами. Создается впечатление, что этот бар оформлял психопат-дальтоник, обладающий утонченным чувством черного юмора.

Но Люк не верит в эффективность цветотерапии. И теперь, когда я стала чаще задумываться о нем, я поняла, что Люк вообще мало во что верит. «Чушь собачья, верно?» – вот его стандартный ответ на любой взгляд или убеждение, которые противоречат его собственным или просто ставят их под вопрос. Вся его суть состоит в том, что его окружает сплошная «чушь собачья» (особенно это касается религиозных, политических теорий и новых мировоззрений). В начале нашего знакомства, когда я еще не до конца сумела оценить всю глубину его цинизма, я, бывало, время от времени произносила что-то вроде: «По тебе заметно, что ты родился под знаком Рака» или «Говорят, крышку унитаза держать закрытой – к счастью». Тогда он смотрел на меня, как на сумасшедшую и заявлял: «Не подходи ко мне близко со своими хрустальными шарами, ведьма и сумасбродка!» или что-то еще, такое же прикольное.

Вот болван!

Когда Люк появляется в баре, я понимаю, что не готова к этой встрече. Я еще не собралась с мыслями. Я не готова видеть его лицо. Слышать его голос. Вообще ощущать рядом его физическое присутствие. Но он так внезапно возникает рядом, что я не успеваю ничего сообразить. Весь сотканный из атомов и пустых обещаний, тот, кто заставил меня страдать, сомневаться в себе и просто плыть по течению, не сопротивляясь.

И он вот просто так, в темпе вальса (счет – раз, два, три), как ни в чем не бывало подходит ко мне. Как будто мы старые добрые приятели и решили встретиться, чтобы мило посидеть и вспомнить былые дни.

– Хочешь что-нибудь выпить? – вот его первые слова, обращенные ко мне.

– У меня уже все есть, – отвечаю я и киваю на свой коктейль «водка с клюквой».

Пока он ждет у стойки, я пытаюсь отыскать в его поведении признаки отчаяния или хотя бы беспокойства. Но он не чешет ладони, глаза его не перебегают нервно с предмета на предмет, и даже лоб он не хмурит и не потирает. Ничего похожего. Он улыбается бармену, благодарит его и возвращается к столику с бутылкой пива.

– Ну, как ты развлекаешься? – безмятежно произносит он.

Развлекаюсь?

Вся ситуация становится какой-то несерьезной. Совсем не такой я представляла себе нашу встречу. Тем не менее я решаю, что его вопрос был задан не преднамеренно, в виде ничего не значащего вступления, а потому попросту игнорирую его.

– Так мы будем разговаривать? – спрашивает он через минуту. – Или просто посидим молча?

Я всматриваюсь в толпу богемного вида студентов за его спиной. Они только что зашли в бар – все с ухоженными бородками, оживленные и хохочущие.

– Мы будем разговаривать. – Я стараюсь сделать все, чтобы мой голос прозвучал непринужденно. Только теперь я начинаю понимать, что все это – какая-то грандиозная ошибка. Я знаю, что мы должны поговорить, но только вот о чем конкретно?

– Так как у тебя идут дела?

– Ничего особенного. Я съехала с квартиры Фионы и живу теперь у девушки по имени Джеки. – Я замолкаю, а паузы пускай заполняет он сам. – А у тебя как?

– Продолжаю трудиться, ушел с головой в работу. Ты знаешь, я очень подолгу и помногу думал, с тех пор, как ты ушла…

Я приподнимаю бровь. Вот это уже интересно.

– Я хочу сказать, что наверное, так оно лучше. Ну, как это все произошло. Видимо, ты была права, что ушла от меня.

Мой рот открывается и закрывается, как у гуппи в аквариуме, но ни одного слова оттуда не исходит. Люк отхлебывает свой «Старопрамен» и продолжает:

– Наверное, если я буду честным перед самим собой до конца, то скажу, что я ожидал чего-то такого. То есть, ну, что ты еще могла сделать? Ведь я же не оставил тебе… – Он ненадолго замолкает, потому что у него за спиной раздается взрыв хохота: это веселятся бородатые студенты. – Не оставил тебе никакой альтернативы. И когда я нашел твою записку, я смотрел и смотрел на нее. Читал одну и ту же строчку снова и снова. И вот – ура! – смысл твоих слов наконец-то дошел до меня. Это было как откровение. Я ведь действительно так решил сам. Это я – мать твою! – так решил.

Я смотрю на него широко раскрытыми округлившимися глазами. Нет, чего-чего, а вот этого я уж никак не ожидала. Последний раз, когда я его видела, он стоял совершенно голый на лестничной площадке и в отчаянии выкрикивал мое имя. Я была нужнаему. Теперь он сидит передо мной, полностью упакованный – облаченный в свой джинсовый костюм «Дизель», и это уже совсем другая картина. Портрет независимого мужчины. Такого, который скорее исключает присутствие постороннего, нежели предполагает его наличие или тем более зависит от кого-то. Даже когда он говорит со мной, находясь на таком расстоянии, что я могла бы выдавить ему всех угрей на лице, я для него сейчас не существую. Он не смотрит мне в глаза и вообще ничем не выдает того факта, что замечает меня.

– Наверное, я просто еще не готов к этому. Ну, к тому, к чему мы с тобой постепенно приближались. То есть скорее всего я боялся этого и сам искал выход. Или что-то типа того. То, что ты сделала на той неделе, – прости – то, что мы, а вернее, я сам сделал на прошлой неделе… это было лучше для нас обоих.

Он делает большой глоток пива и вытирает рот. Судя по всему, монолог окончен.

Но я пришла сюда вовсе не за тем, чтобы выслушивать нечто подобное. Мне нужно было видеть, как он мучается. Мне нужны были его страдания, его кровоточащее сердце и, если хотите, его голова на блюде. Но больше всего, конечно, мне нужно было узнать, что шансы еще есть. Что в тот момент, когда дело дошло до сжигания мостов, я была единственной с коробком спичек в одной руке и канистрой бензина в другой.

И вот Люк еще раз доказал, что способен удивлять, да еще как! Все то время, пока мы были вместе, он казался мне достаточно предсказуемым. Но не в том смысле, что с ним было скучно, нет. Напротив, я считаю, что предсказуемость – это та положительная черта, которую очень многие так незаслуженно недооценивают. Знать человека настолько хорошо, чтобы уметь заканчивать за него предложения и точно угадывать его мнение о только что встреченном незнакомце – это, по-моему, одно из чудеснейших качеств во всем мире.

А остолбенеть от неожиданности и быть сбитой с толку в одну минуту – ну, вот в этом точно уж я ничего хорошего не вижу. Любовные отношения, по своему определению, должны быть во многом предсказуемы. Так надо, чтобы они срабатывали. Вот поэтому Люк и был для меня идеалом. Но теперь все изменилось, и моя уверенность куда-то улетучилась.

Он переменился даже внешне.

То есть, разумеется, его пухлые губы и бархатный подбородок остались неизменными, но за поверхностью этих серовато-зеленых глаз притаилось что-то неприятное и тревожное. Что-то непонятное, и оно постоянно ускользает от меня.

– Я рада, что теперь для тебя очень многое прояснилось.

Я вспоминаю беседу, которая произошла между мной и Люком два месяца назад. Мы лежали голышом в постели, и после совокупления его грудь служила мне подушкой. Разговор был ничем не примечателен: обычный обмен банальными признаниями в любви, как это обычно случается после окончания полового акта. Мы произносили те самые слова, которые кажутся очень важными в ограниченном мире влюбленных, и бессмысленны за его пределами. Но сейчас мне припомнилась именно та фраза, которую Люк произнес под конец нашего постельного диалога: «Лучше и быть не могло».

Тогда это утверждение подействовало на меня, как батарея центрального отопления, согревая меня всю изнутри. Я улыбалась, а моя солоноватая кожа прилипала к его телу. Это было, как я прочла в одной книге, отречением от внешнего мира. Я стала хозяйкой его вселенной. Все, что он хотел, находилось рядом с ним, буквально лежало на нем сверху. Но теперь те же самые слова и усталый тон, которым они произносятся, заключают совершенно другой смысл:

– Лучше и быть не могло.

И это никак нельзя было назвать верой в наши любовные отношения. Он признавал их неадекватность. Если лучшего со мной не получилось, значит, ему захотелось добыть это в другом месте. И с кем-то другим.

Наверное, поэтому он сейчас, как настоящий дзен-буддист, старается излучать ауру абсолютного спокойствия. И ни морщинки сомнения не пробежало по его прежде такому подвижному и взволнованному лицу.

Мы одновременно прикуриваем сигареты, но на удивление по-разному. Его рука тверда, а мои пальцы так и пляшут вместе с пламенем. Что со мной происходит? И тут я понимаю все. Смятение чувств, вот что. Книга правил была выброшена через окно вместе с туфлей «фендолуччи» в тот самый роковой день.

Мой Люк (версия 1.0) являлся единственным в своем роде уникальным существом. Он был верен мне. Он был несчастным ублюдком (что касается мужчин, я никогда не была сластеной). Но сейчас он сканировался и запустил одновременно тысячу измененных версий Люков. Их слишком много, чтобы отслеживать или хранить в своей памяти.

Мы допиваем каждый свой напиток. Встреча закончена. Мы расстаемся.

Я возвращаюсь домой в пустую церковь, и моя подушка очень скоро становится мокрой.

Глава 12

Я сплю и вижу сон.

Он напоминает малобюджетный фильм, снятый на натуре, на пленке «Техниколор» с объемным пространственным звуком. Непривычный сон и непривычная обстановка.

Мы едем в джипе. Фиона, Люк и я путешествуем по пыльной африканской саванне. За рулем сидит нервный, но довольно благожелательный смотритель национального парка. Воздух переполнен богатейшей какофонией экзотических звуков: невидимые птицы, сидящие на деревьях, исполняют брачные песни.

В машине очень жарко, солнце высушило и раскалило дорогу так, что на ней образовались всевозможные кочки, рытвины и ухабы. Фиона вытирает со лба пот и передает мне флягу с водой. Я собираюсь сделать глоток, и, когда вода касается моих губ, мы ощущаем сильный толчок в машину сзади. Смотритель пытается вывернуть руль так, чтобы мы не съехали с дороги. Мы оборачиваемся и видим двух носорогов, мчащихся на полной скорости и вознамерившихся по очереди долбить нашу машину.Бум!

– Вот дер-р-рьмо! – визжит Люк, и его от удара перебрасывает ближе к дверце. – Мы все погибнем!

Из открытой фляги выплескивается вода и заливает мне лицо.Бум! Несмотря на то что водитель не убирает ногу с педали, удары носорогов учащаются, и сами животные каким-то образом умудряются набирать скорость вместе с джипом.

Смотритель (теперь я поняла, что его играет Николас Кейдж) тем не менее сохраняет спокойствие:

– Держитесь, ребята, – бросает он нам через плечо, и в этот момент джип сворачивает влево и мчится прямо в лес. – Мы обязательно оторвемся от этих тварей!

Но у нас ничего не получается. Интервалы между ударами постоянно сокращаются, и при этом джип всякий раз безжалостно бросает из стороны в сторону.

– Что-то мне это не нравится, – сообщает Кейдж, заметив, что дорога ведет к крутому обрыву. Мы окружены десятитонными носорогами, и потому у водителя не остается другого выбора, как затормозить у края обрыва и надеяться на лучшее.

Но носороги не унимаются.

БУМ!

Они подталкивают нас все ближе к пропасти. Мы разобьемся насмерть, в этом не может быть никакого сомнения.

Мы с Люком сжались от страха, и каждый забился под руку Фионы. Мы обречены!

БУМ! БУМ! БУМ!

Но водитель не из тех, кто так быстро сдается. Он старается сделать все, чтобы его клиенты получили то, чего желали – счастливого конца.

Вспотев от напряжения, он пытается дать задний ход, чтобы отодвинуть машину от края бездны. Но мы все очень скоро убеждаемся в том, что лошадиные силы не могут соперничать с двумя убийцами-носорогами, каждый из них – не меньше танка.

Задняя часть джипа теперь напоминает искореженную консервную банку, и к тому же с каждым новым ударом, массивные рога проклятых тварей оказываются на дюйм ближе к человеческой плоти.

БУМ! БУМ! БУМ!

Передние колеса джипа уже висят в воздухе, и все попытки водителя отъехать от пропасти оказываются тщетными. И тут до наших ушей доносятся новые звуки.

Они исходят от самих носорогов. Теперь каждый удар сопровождается резким и довольно тонким воплем. Наша машина стала напоминать качели, раскачивающиеся между двумя смертельными факторами.

Еще один удар – и мы погибли. Мы все сознаем это.

– Что такое, черт возьми? – вопрошает Николас после довольно длительной паузы, не сопровождающейся ударами. Мы поворачиваемся и теперь видим, что один носорог насел на другого, и они совокупляются.

– Мы для них были не обедом, – делает свое заключение Люк, наконец, начавший играть свою роль, – а только прелюдией к любовной игре.

В этот момент джип отрывается от земли и подбрасывает нас всех в воздух.

– А-а-а-а-а-а-а!!!

Мы падаем со скоростью пятьсот миль в час, отчаянно размахивая руками и ногами…

И я, «приземлившись» на собственную кровать, просыпаюсь.

Мне требуется еще пара секунд, чтобы определить свое местонахождение. Я отчаянно моргаю, и передо мной четко вырисовываются плакаты с изображением Николаса Кейджа.

БУМ!

Черт! Сон продолжается.

Надо ущипнуть себя. Нет, это уже не сон.

– ДА! ДА! ДА!

Я смотрю на часы. Пять утра. Она вообще когда-нибудь останавливается?

БУМ!

Мне почему-то раньше казалось, что стены в церкви должны быть очень толстыми.

БУМ!

– Давай, мой мальчик, давай, ну, давай же!

И в этот момент, что уж совсем на меня не похоже, я стала думать о том, а какие слова в тот момент говорила она?И, что еще хуже, что она сейчас ему говорит? Та, которая с Люком. А он сейчас, наверное, уже внутри нее, под ней или сзади нее, а может быть, и сверху. Сегодня ночью. Сейчас. Я истязаю себя образами Люка и Ее, той безликой и безымянной девушки, и эти картинки мелькают в моем мозгу, как порноужастик со звуковым оформлением в виде Джеки и ее анонимного партнера в соседней комнате.

– Глубже! – приказывает Джеки. – ГЛУБЖЕ!

Ее дружок по койке беспрекословно повинуется и чуть не рушит всю стену своими стараниями. А если хорошенько подумать, Люк, конечно же, никогда бы не выдержал ритм этого парня-носорога, хотя, что касается рогов, у него их, наверное, будет много. Нет, вы только подумайте: какая выносливость, а? Какой ритм! Раз-два, раз-два, раз-два-два-два, раз-два, раз-два… Нет, это не половой акт, это настоящее землетрясение!

И тут из горла Джеки несется такой первобытный рев, что, несомненно, этот оргазм у нее самый настоящий, какой только может быть. А мистер Носорог продолжает свои удары, набирая при этом силу и скорость. Он, наверное, не остановится никогда. Сколько же времени я спала?

Я прячу голову под подушку, чтобы избавиться от этих звуков. Бесполезно. Землетрясение продолжается еще минут пять, после чего человек-носорог издает такой страшный звук, который может означать только одно из двух: либо он достиг оргазма, либо помер.

В любом случае это значит, что я могу хоть немного выспаться и отдохнуть перед очередным заседанием редколлегии.

Заседания редколлегии в понедельник утром редко бывают занятными даже в лучшие времена, а сегодняшний день никак нельзя назвать хорошим. Дело в том, что когда я проснулась от звука сношающихся носорогов, я долго еще лежала и размышляла о своем дерьмовом положении. Итак, я являюсь консультантом по любовным отношениям, который не имеет ни малейшего понятия о том, какими должны быть эти отношения в идеале. И даже представить себе не может.

О, когда-то я знала это великолепно.

И знала не хуже, чем что-либо другое. Это было для меня так же просто, как перечислить наизусть дни недели. Удачные любовные отношения, это когда:

У вас имеется взаимопонимание;

Вы делитесь друг с другом своими проблемами;

Вы доверяете своему партнеру;

Вы открыты перед ним;

Вы вместе составляете свои основные жизненные правила;

Вы любите друг друга;

Вы способны выполнять свои обязательства.

Ну, и что же здесь удивительного? Мы все это знаем, верно? Да нет, что касается меня, теперь я так о себе сказать не могу. Уже не могу. Всякий раз, когда я пытаюсь найти для себя ответ, я где-то застреваю. Или во мне что-то заклинивает. Что, правда, по большому счету одно и то же.

И она, конечно, это заметит. Вероника поймет, что я теряю свою сюжетную линию. И хотя она ничего не говорит об этом во время собрания, я вижу, что она решила оставить меня на десерт.

– Марта, перед тем, как ты уйдешь, я бы хотела переброситься с тобой парой слов.

Вот, видите? Я же вам говорила.

Вероника закрывает дверь, и мы остаемся с ней наедине.

– С тобой все в порядке? – интересуется она.

– Да. Все… м-м-м… прекрасно. А что?

– Ты в этом абсолютно уверена?

Я киваю.

– Дело вот в чем. Я просматривала твои последние ответы читательницам и заметила, что кое-где ты… не совсем в себе уверена.

– Неужели?

Она прищелкивает языком и тяжело вздыхает.

– Да, именно так. – Затем ее голос становится более сочувствующим: – Ты только не подумай, что я сую нос не в свои дела, но мне важно знать, все ли у тебя в порядке за пределами работы?

За пределами работы. Надо же! Честно говоря, я и не подозревала, что Вероника знает о существовании такого места и периода времени.

– М-м-м… э-э-э… А что ты имеешь в виду?

– Твою личную жизнь, Марта, твою личную жизнь. Ты можешь считать, что это не мое дело, но здесь затронута твоя профессиональная компетентность, а потому я имею право знать все, так ведь?

– Ну, наверное.

– Так как?

– Что – как?

– Ну, так ты расскажешь мне, в чем дело?

– Дело? Ни в чем.

– Как насчет любви в твоей жизни?

Я едва сдерживаюсь, чтобы не ответить ей «Да-да, конечно, я очень люблю жизнь», но вместо этого выдавливаю из себя:

– Все в порядке. (Перевод: это не твое собачье дело!)

– Ну, я имею в виду тебя и твоего парнишку. У вас все в порядке?

Парнишку? Парнишку?

– С Люком?

– Ну, да, конечно.

– М-м-м…

Скажи ей правду, Марта. Скажи. Не рой себе яму еще глубже, чем она уже есть.

Но в девяти случаях из десяти честность должна быть добровольной.

– М-м-м… Дела… – Говеные? Паршивые? Капут делам? Хуже не бывает? – Дела с Люком отличные. Да. Дела отличные.

– Отличные?

Господи, да отвяжется она когда-нибудь от меня или нет?

– Лучше не бывает.

Она так пристально смотрит на меня, как изучает десятилетнего ребенка мать, после того, как нянька наговорила ей о нем всяких гадостей. Только во взгляде Вероники нет ничего материнского. И в ее груди тоже. Да и в этом брючном костюме, в котором она почему-то становится похожа на Муссолини. Да и вообще в ней нет ничего от матери, раз на то пошло.

В этот момент звонит телефон.

– Вероника слушает… ага… ага… ага…

Она продолжает «агакать», а я тусклым взглядом обвожу ее офис. Как правило, здесь все опрятно и прибрано, как на кухне у Фионы. Сегодня кабинет представляет собой вместилище бумажного хаоса. Повсюду валяются пресс-релизы, контракты с внештатниками, прочитанные факсы, анонимные распечатки, фотопробы и даже распоряжения о приведении в исполнение приговоров о смертной казни. Вся комната забита ими. Только стены, на которых сверкает галерея обложек «Глосса», остаются неизменными.

Я снова переключаюсь на Веронику, которая теперь в стиле Мак-Энроэ вопит в телефонную трубку:

– Мать твою! Ты не можешь так говорить со всей серьезностью… нам нужен этот эксклюзив… хуже времени выбрать ты не можешь… нет-нет, все в порядке… конечно, мы выплываем… Насчет этого даже не беспокойся… ага… пока.

Она швыряет трубку, достает из сумочки таблетку и запивает ее остатками давно остывшего кофе.

– Гребаный урод! Педик! Урод сраный! – выдает Вероника.

– Может быть, я лучше… – И я кивком указываю на дверь.

– Да, пожалуй, – соглашается она. – Так действительно будет лучше.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю