Текст книги "Проверка на любовь"

Автор книги: Андреа Семпл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

Глава 34

Крути бутылочку.

Когда мне было тринадцать лет, эти два слова вызывали у меня только одну реакцию: страх. Самый настоящий панический страх.

Понимаете, дело не в том, что я боялась мальчишек. Напротив, в этом возрасте они меня очаровывали. Я подолгу наблюдала за ними с довольно значительного расстояния. Мне было интересно смотреть на то, как они общаются между собой: состязаются, у кого рука сильней, играют в мяч или ловят сумки, подбрасывая их в воздух, а потом попадая головой в петлю ремня.

Меня пугало другое. Мне было страшно целоваться с ними. Или скорее не столько целоваться, сколько обниматься. Я примерно знала, как надо целоваться, но вот чтобы при этом еще и обниматься – это что-то совсем другое. Конечно, мне приходилось все это видеть. И тем не менее, хотя я столько раз наблюдала, как Дездемона сливалась в поцелуях со своими бой-френдами, я все же не была уверена в том, что сама смогу все это исполнить. Я и понятия не имела о том, что происходит там, между придвинутыми вплотную губами мальчика и девочки. И мне было очень страшно даже подумать о том, что у меня может получиться что-то не так. И тогда надо мной станут смеяться. И еще приклеют ярлык «нецелуемая» или что-нибудь вроде того.

Но имелось у меня еще одно, не менее серьезное опасение: будто я умру в возрасте девяноста девяти лет, так за всю жизнь ни с кем по-настоящему и не поцеловавшись. Уже в тринадцать лет я оставалась в подавляющем меньшинстве. Я принадлежала к малочисленной группе Нецелуемых, той самой разновидности девочек, которые вымирали в той же пропорции, в которой возрастало количество приверженцев игры «В бутылочку». Между прочим, я бы куда охотней согласилась провести вечер в компании, где играют в «русскую рулетку» (что было навеяно просмотром кинофильма «Охотник на оленей»), чем терпеть унижение от того, что у меня не так получилось с поцелуем. Но, как я уже говорила, мысль о том, что мои старушечьи губы упокоятся после того, как они и так девяносто девять лет ничего не делали, серьезно отравляла мне жизнь.

Так продолжалось до той поры, пока я не получила уже пятое приглашение на вечеринку, где гости собирались играть «в бутылочку». На этот раз я согласилась.

– Что? Неужели ты туда пойдешь? – изумилась Дездемона, возлежавшая на своей кровати в окружении многочисленных плюшевых симпатяг – медвежат и собачек.

– Ну… М-м-м…

– Все-таки решилась, и все у тебя будет в первый раз.

– Ну… М-м-м…

Внутри у меня все похолодело. До вечеринки остается два дня – а потом моя судьба будет решена. Я присела на стул и принялась разглядывать плакаты с изображением античных статуй, развешанные у Дездемоны в комнате, пытаясь успокоиться, глядя на черно-белые изображения мускулистых мужчин и очаровательных младенцев.

– Марта, с тобой все в порядке?

– Ну… М-м-м…

– По-моему, ты здорово нервничаешь.

– Да нет… ничего страшного.

Она взглянула на меня так, словно хотела сказать: «Я тебе все равно не верю», и улыбнулась. Она поступала так всякий раз, когда становилась свидетельницей моих мучений:

– Ты переживаешь так из-за субботы. Я угадала?

– Нет, – выпалила я настолько поспешно, что мой ответ уже нельзя было принять за правду.

– Я так и знала, так и знала, – закудахтала Дездемона, прижимая к животу плюшевого медвежонка.

– Нет, Дез, честно. Не из-за этого.

Она закивала, совсем как врач, которому только что удалось поставить правильный диагноз своему пациенту:

– Ты боишься играть «в бутылочку», – вынесла она приговор (и совершенно справедливо).

– Нет… нет… Не боюсь.

Затем (я помню это весьма отчетливо) она закрывает себе лицо плюшевым медвежонком и сама начинает произносить слова так, как будто их говорит медведь, а не она. Она даже изменила голос. Он у нее получился с таким же псевдоаристократическим налетом, который она теперь использует практически всегда.

– Марта Сеймор, нами было установлено, что ты никогда прежде не обнималась с мальчиками. Подтверждаешь ли ты наши слова? – Она выглянула из-за медвежонка, чтобы убедиться, что я утвердительно кивнула ей. – Нами также было замечено, что ты будешь вынуждена целоваться и обниматься со многими мальчиками в субботу вечером. Подтверждаешь ли ты наши слова?

– Ну… М-м-м…

– Таким образом, теперь ты волнуешься из-за того, все ли у тебя правильно получится. Подтверждаешь ли ты наши слова?

– Ну… М-м-м…

Да-да, именно так все и происходило. Мне польстило то, что медвежонок из высшего общества распознавал всю правду о моей фобии относительно «целования и обнимания».

Дездемона отшвырнула игрушку в сторону.

– Ха-ха! Я так и знала!

– Дез, прошу тебя, не надо!

И в тот момент, когда я уже подумала о том, как она начнет бегать по улицам Дарема, рассказывая во всеуслышанье о моем позоре, Дездемона поступила так, как я и ожидать от нее не могла. Она произнесла совсем другие, приятные мне, слова:

– Все в порядке, Марта. Твой секрет останется при мне. Но почему ты так напугана? Тут не о чем волноваться, понимаешь?

Я наблюдала за тем, как она, лежа на кровати, неспешно, всей пятерней расчесывает свои светлые волосы. Некоторое время она ничего не говорила. Прошло с полминуты, и мне стало неприятно находится под прицелом ее голубых глаз. И тогда она сказала:

– Я могла бы показать тебе, как это делается.

– Что-что?

– Я говорю: могу показать тебе, как надо целоваться.

Сперва я подумала, что она изобрела для меня какое-то новое изощренное издевательство. Но очень скоро я поняла, что она не шутит.

– Как это? – тихо поинтересовалась я.

– С помощью Берни.

– Что?

Она взяла в руки все того же плюшевого медвежонка:

– Мы используем для этого Берни.

Я внимательно посмотрела на игрушку. На этого Берни, одноглазого медвежонка с плюшевыми ушами, в полосатых штанишках, который даже отдаленно не мог вызывать у меня ассоциации с Джейми Малряном и другими мальчиками, которые должны были присутствовать на вечеринке в субботу.

– Ты считаешь, что мне нужно тренироваться с игрушкой?

– Это скорее всего тебе поможет. Почему бы и не попробовать? А я научу тебя, как это делается. Шаг за шагом.

Я улыбнулась:

– Может быть, я не в его вкусе.

– Берни не из прихотливых, – произнесла Дездемона, и это у нее прозвучало вполне серьезно. – И кстати, я начну первая.

– Тогда я согласна.

Дездемона поставила медвежонка перед собой и – сосредоточилась.

– Ну, слушай. Сначала надо внимательно посмотреть ему в глаза. Учись. – И она заморгала так, что ее ресницы игриво затрепетали.

– Это важно?

– Да.

– Почему?

– Потому что.

– Понятно.

– После этого ты ждешь, когда он сам сделает первый шаг. Тогда ты закрываешь глаза и приоткрываешь рот. Чуть-чуть. Вот так. – Она придвинула Берни к себе и поцеловала его с притворной страстью, одной рукой придерживая его набитую ватой или чем-то еще, плюшевую голову.

– Ну… м-м-м… а что ты делаешь сейчас? Ртом? – совершенно искренне полюбопытствовала я.

Оно оторвалась от Берни:

– Я повторяю все то, что делает он.

– Но он не может ничего делать.

Тогда Дездемона сунула язык под нижнюю губу и оттянула ее, наверное, чтобы собраться с мыслями:

– Я ведь при-тво-ря-юсь.

– Прости. А что ты делаешь языком?

– Ну, в разных случаях бывает по-разному. – Она снова заговорила серьезно, как и полагается учителю и наставнику.

– От чего это зависит?

– От того, что делает языком мальчик.

– А-а-а, понятно.

– Но одно ты должна делать всегда. – И она стала медленно двигать нижней челюстью из стороны в сторону. – И еще: первой заканчивать поцелуй тоже должна ты.

– Хорошо.

– Теперь твоя очередь.

Она придвинула медвежонка ко мне и усадила его на кровати:

– Эй, привет! – произнесла она, имитируя голос плюшевой игрушки.

Я рассмеялась. Что это сегодня с ней? Никогда ничего подобного с Дездемоной еще не происходило. Я вытянула губы и старательно повторила продемонстрированный только что метод правильного целования. Сначала взгляд. Потом ждем первого шага с его стороны. Закрываем глаза. Чуть-чуть приоткрываем рот. Следуем за движениями его губ. Ждем, когда он начнет шевелить языком. Передвигаем нижнюю челюсть из стороны в сторону. Поцелуй продолжается… Поцелуй завершен.

Но пока мои губы справлялись с мокрой мордочкой Берни, я поняла, что в реальной жизни все будет совершенно не так. И когда отодвинула от себя медвежонка, я даже заметила, что его единственный пластмассовый глаз смотрел на меня с нескрываемым ужасом. Ну а если я произвела такое впечатление на бездушного плюшевого медведя в жутком костюмчике, то что же может произойти с бедным мальчиком, которому судьба (замаскированная под бутылочку) прикажет целоваться со мной? Наверное, он умрет прямо там же, на месте.

– Ну? – поинтересовалась моими впечатлениями Дездемона.

– Не знаю. А ты сама как считаешь?

– Гм-м… Не уверена. Трудно сказать. – Она приставила указательный палец к подбородку, что должно было означать одно: Дездемона серьезно задумалась. Вскоре ее лицо просветлело, совсем как в мультиках, когда над персонажем зажигается нарисованная лампочка и над головой появляется облачко, а в нем написаны какие-то умные слова.

– Мне все ясно!

– Что?

– Почему бы тебе не потренироваться на мне?

– Что?!

– Ну, представь себе, что я мальчик.

– Как это?

– Просто у тебя никогда ничего не получится, если ты будешь целоваться только с Берни.

Я скривилась:

– Но я не могу целоваться с тобой.

– Почему?

– Потому что… потому что… ты же девочка!

– Ну и что? Не обращай внимания. Я же хочу тебе помочь. Ну а если хочешь выставить себя дурочкой, то, конечно, я тоже мешать не стану.

– Но если мы будем целоваться, то станем лесбиянками.

– Не говори ерунду! Мы бы стали лесбиянками, если бы нам нравилось целоваться. Неужели не понятно?

– Не очень. Прости.

– Представь себе, что я мальчик. Закрой глаза, и тогда тебе будет легче.

– М-м-м…

– Вот и отлично. Делай все так, как я тебе…

– Нет. Ну, хорошо. Наверное… Наверное, я попробую.

Она улыбнулась и положила руки мне на плечи, точно так, как футбольный тренер, когда разговаривает с новичком:

– Теперь слушай. Я буду мальчиком, а поэтому ты должна поймать мой взгляд, а потом ждать, когда я сама сделаю первое движение.

Я в испуге оглядела комнату: все те же сентиментальные черно-белые картинки. Мужчины и дети. И все они таращатся на меня. Они как будто наблюдают за нами. Тогда я опустила глаза, и увидела на кровати еще одну страждущую аудиторию, состоящую из плюшевых собачек.

– Не знаю, смогу ли я.

– Конечно, сможешь. Просто закрой глаза.

– Я…

И прежде чем я успела что-то сказать, я почувствовала прикосновение ее губ. И на этом мои воспоминания обрываются. Про сам поцелуй я ничего не помню. И то, как мы обнимались, тоже. Могу только вообразить, что это было ужасно, но точно теперь сказать ничего не могу. Иногда мне даже кажется, что ничего подобного в моей жизни не происходило. Но это было. И теперь я точно в этом уверена.

Правда, я не помню, что при этом чувствовала, или как долго продолжалось все это. Зато я хорошо помню, как все закончилось.

Снизу, с первого этажа, раздался голос ее матери:

– Девочки, чай готов. Спускайтесь!

Вот и все. Обучение закончилось. Мы съели по куску пиццы, по порции жареного картофеля с салатом, и больше об этом случае не вспоминали. Никогда.

Глава 35

– Прости, но это же смехотворно.

У Джеки начинается приступ смеха. И я говорю «приступ» не просто так. Все ее тело содрогается от хохота, словно в конвульсиях. Ей приходится держаться за спинку стула, чтобы не грохнуться на пол.

Я стою рядом и жду, когда она успокоится, потом спрашиваю:

– Почему же?

Мне и в самом деле интересного, что можно найти комического в данной ситуации. Ну, когда ты вдруг обнаруживаешь, что твой бывший бой-френд изменил тебе с твоей старинной подружкой.

– Я представила твое лицо в тот момент, когда ты увидела их вдвоем. – Джеки начинает притворно таращить глаза и широко разевает рот, изображая смешную удивленную рожицу. Потом она еще долго смеется, хлопая себя ладонью по ноге.

– Ну, видишь ли, тогда мне было очень даже грустно.

– Конечно, – фыркает она. – Я тебе верю.

И тут я обращаю внимание на то, что Джеки сидит в одном халате. Я смотрю на часы. Половина пятого вечера. И хотя я знаю, что выходные она любит проводить дома, приглашая к себе кавалеров, мне почему-то сегодня это кажется странным и даже забавным.

– Джекс, – слышится из комнаты мужской голос с акцентом. По-моему, у нее там иностранец, причем новый, раньше таких тут не было. – Я уже готов.

Джеки скромно потупила взгляд. Или, по крайней мере, старается выглядеть как можно застенчивей. И когда я вижу причину ее замешательства, я понимаю, в чем дело. Из спальни только что вышел светловолосый голубоглазый полубог в боксерских шортах, выпячивающихся на определенном месте. Его накачанное тело кажется каким-то сказочным еще и оттого, что свет на мужчину падает от витражей.

– Марта. Позволь тебя представить. Это…

– Стефан, – подсказывает красавец, всегда готовый «к работе», как портативный компьютер. Его губы изгибаются в улыбке.

– Привет… М-м-м… Приятно познакомиться.

– Прости, Марта, как говорится, труба зовет. – И Джеки направляется к двери будуара (так она всегда называет свою спальню в присутствии мужчины).

Но она не успевает открыть ее, потому что в тот же момент из спальни раздается еще один голос, на этот раз он определенно принадлежит иностранцу:

– Мы есть ждать тебя, малютка!

Боже ты мой…

Второй голос, как выясняется, принадлежит точной копии Стефана. Только на этом красавчике нет даже шортов. Он абсолютно голый, если не считать, конечно, крошечного серебряного колечка в соске.

– Ой! Я не знать, что у тебя компаний.

И хотя он удивлен, но даже не пытается прикрыть своей наготы.

– Два брата-акробата, – подмигивает мне Джеки, и ее стеснительность куда-то разом улетучивается. Она хлопает ладошками по их абсолютно одинаковым ягодицам. – Если хочешь, можешь к нам присоединиться. Уверена, что мальчики возражать не будут. Верно, ребята?

– Нет! Малютка, иди вместе к нам.

– Чем больше… тем веселее.

– Знаете что, – вздыхаю я, – спасибо, конечно, за приглашение, но, думаю, что я им не воспользуюсь.

– Как знаешь, – пожимает плечами Джеки и скрывается в спальне вместе со своими скандинавскими близнецами. А может быть, они и не братья вовсе. Я не могу исключить, что Джеки обнаружила способ при помощи опытов с ДНК делать людей и теперь, наподобие доктора Франкенштейна, изготавливает себе целую армию анонимных светловолосых богов любви, устроив у себя под кроватью настоящую подпольную лабораторию.

Наверное, в этом мог бы скрываться ответ на извечный вопрос об отделении секса от любви. Будь независимой и выращивай своих собственных рабов любви.

Кстати, для Джеки скорее всего такое разделение никогда не составляло труда. Я имею в виду секс и любовь. Кроме того, она вообще вряд ли когда-нибудь размышляла о любви. Ну, во всяком случае, не о такой, как вы подумали. Ей недоступно понять, как человек может страдать настолько, чтобы просыпаться по ночам в холодном поту. Джеки держится от всего этого в стороне.

Двое мужчин одновременно. Никакой любовью здесь, конечно, не пахнет. Никаких эмоций и переживаний, как в нормальном браке. Слишком уж много всего происходит, не правда ли?

Вот черт!

Я уже слышу, как они начали резвиться, причем не только слышу, но и обоняю.

Я подхватываю свою джинсовую куртку и пулей вылетаю вон. Даже отравленный воздух западного Лондона поможет мне прочистить мозги. Пока я и понятия не имею, куда направляюсь. Просто топаю по прямой, куда глаза глядят. Мимо уютных вечерних воскресных домиков, мимо ранних завсегдатаев пабов и бесцельно шатающихся влюбленных парочек.

Занятно. Я даже не знаю, как это объяснить, но Лондон вернулся в свою привычную колею и приобрел прежние размеры. Когда я проводила время с Джеки, город сжимался, словно микрокосм. В один из вечеров он все сделал так, что мне даже показалось, будто в Лондоне не осталось незнакомых людей. Мы скакали из клуба в клуб и везде натыкались на одни и те же физиономии. Ну, это когда вы словно соединяете линией беспорядочно разбросанные точки, и получаете какой-то определенный контур.

А сейчас, не пройдя и четверти мили, я замечаю, что город стал по-старому разъединенным.

Кажется, что он даже увеличился в объеме. Лондон становится таким огромным, что вызывает головокружение, и все вокруг кажутся незнакомыми. И это относится не только к прохожим, но и к образам в моей голове. Джеки. Дездемона. Люк. Алекс. Все те, кого я знаю или, правильнее сказать, не знаю.

Неожиданно во мне рождается странное чувство, будто сейчас в городе обитает сто тысяч других женщин по имени Марта Сеймор. Это альтернативные «я», то есть те жизни, которых я либо лишила себя сама, либо перечеркнула, как невозможные. Я мысленно представляю их: некоторые прогуливают детишек в парке и качают их на качелях, другие купаются в роскоши, третьи, вспотевшие и усталые, возвращаются домой после тяжелого рабочего дня. Более того, у меня возникает такое неприятное ощущение-предчувствие, будто все эти параллельные жизни не менее важны и не менее реальны, чем моя собственная, нынешняя. Я словно успеваю прожить их все одновременно, или они, по крайней мере, все еще остаются для меня некими возможными вариантами.

Обнаружив, что нахожусь возле Ноттинг-Хилл-Гейт, я решаюсь воспользоваться метро, чтобы отправиться к единственному в этом городе человеку, которого я уж никак не назову незнакомцем.

Когда я приезжаю к ней и все подробно рассказываю, она произносит именно те слова, которые мне сейчас так важно от нее услышать:

– Вот сучка! А Люк тоже хорош! Господи, да он еще хуже, чем она!

– Спасибо, Фи.

– А как у тебя с Алексом? – интересуется она, пока Стюарт наливает в чайник воды.

– О-о-о! – Я издаю мучительный стон. – Сама не знаю. Он… отреагировал на все даже спокойней, чем я могла предположить. Да он, раз на то пошло, тоже лицемер, каких поискать.

– Это верно. – И она протяжно вздыхает.

– Но учти: я ведь и сама вела себя не слишком примерно, так ведь?

– Да, юная леди, вы правы и в этом. – Она улыбается. Это, конечно, не ее прежняя широкая улыбка, как у ребенка. Но тем не менее все же улыбка. Во всяком случае, моя нелепая личная жизнь хотя бы сумела немного отвлечь ее от собственных тяжких проблем.

– Значит, нет никаких шансов на то, чтобы вы вместе с Алексом, как на картинке, держась за руки, вошли в солнечный закат?

Я смеюсь, но смех служит мне скорее как средство защиты.

– Нет. Никакого заката не предвидится. Это остается для Люка и Дез. У них там все действительно, как в сказке. Совсем не похоже на реальность. – Я тут же жалею о том, что произнесла эти слова, хотя не могу понять, почему у меня вдруг появилось такое чувство.

– Ах, вот оно что, – и Фиона понимающе кивает.

– А где Стюарт? – интересуюсь я, сознавая, что его нет рядом.

Фи красноречивым жестом объясняет, что он уже давно улизнул в паб принять свою законную пинту.

– Приятно сознавать, что некоторые традиции не меняются никогда.

Я сажусь на диван и, ухватив обеими руками чашку горячего кофе, чувствую, что мне самой пора заканчивать отношения с Джеки.

– Я начинаю думать о том, что ты была права насчет нее с самого начала. И беда заключается даже не в том, что я живу вместе с ней,а в том, что я стала житьвместе с ней. Улавливаешь разницу?

– Э-э-э… Не совсем.

– Ну, получается так, что вся моя жизнь стала зависеть от нее. Понимаешь? Весь этот секс, наркотики… Даже больше всего секс. Я уже не знаю, как это все можно объяснить, но мне кажется, что она поглотила меня целиком.

– Значит, ты подумываешь о том, чтобы съехать с ее квартиры?

– Ну, пока нет. Во всяком случае, серьезно я еще по этому поводу не задумывалась. То есть мне даже страшно представить себе, что опять придется заниматься всем этим кошмаром.

Под «кошмаром» я имею в виду свой собственный опыт поиска отдельной квартиры.

– Я тебя понимаю. По крайней мере, одной тебе тут придется туговато. – Фиона, устроившись рядом со мной в своих мешковатых спортивных штанах и розовой футболке, пристально изучает содержимое своей чашки с кофе, словно разглядывает будущее в хрустальном шаре.

– Что ты сказала?

– Ну, я ведь тоже не могу оставаться здесь навсегда.

Я оглядываю комнату с ее отклеивающимися обоями, старыми плакатами и пирамидами пивных бутылок.

– Но я считала…

– Нет. К тому же скоро вернутся его товарищи, и это произойдет быстрей, чем мне кажется. Я подумала, что нам двоим, может быть, имеет смысл подыскать себе квартиру? Ну, как в те добрые старые дни, а?

Ох, эти милые денечки! Похоже, с тех пор действительно прошла целая вечность. Наш первый год в Лондоне. Мы проводили все свободное время, танцуя и распевая песни, если не ошибаюсь. Впрочем, возможно, кое-что я и начала уже забывать. То есть, конечно, мы не могли постоянно вести себя, как Мэри Поппинс, верно?

Прежде чем я успеваю ей что-то ответить, я слышу, как хлопает входная дверь. Стю вразвалку идет в комнату, почесывая щеку, чем сразу же напоминает мне гиббона, бросает ключи на журнальный столик и направляется к дивану.

Я возвращаюсь в свое церковное жилье, где меня встречает громкая музыка. Она несется откуда-то из-под крыши дома. Видимо, стереосистема включена на полную катушку. В квартире слышны возбужденные мужские голоса. Мне все ясно: компания продолжает веселиться. Так оно и есть: Джеки сидит между двумя могучими викингами (на этот раз они полностью одеты) и поглощает текилу такими дозами, словно завтра наступает конец света. Видимо, так ей и представляется завтрашний день: его для Джеки попросту не будет существовать.

– Тише! Тише! – требует она и рукой показывает, как надо немедленно стереть улыбки с лиц. – Посерьезней! Еще серьезней!

– Будешь пить текила? – интересуется у меня один из близнецов, тот, у которого акцент выражен сильнее.

– Нет, мне и так хорошо. Я, наверное, сразу пойду спать. Ты не могла бы… – Я смотрю на Джеки и жестом показываю ей, что надо немного убавить громкость.

Она поднимается со своего места (на это уходит примерно минут пять) и приглушает музыку на полдецибела. Она возвращается к столу и тут же истошно вопит:

– Текилы! – и одним махом осушает очередной стакан.

– Спокойной ночи, – произношу я, сознавая, что мой голос за один этот день успел постареть лет на десять.

– Спокойной ночи, – отзывается Джеки. Или мне кажется, что она сказала так. Трудно разобрать слова, если их произносят, посасывая лимон.

– У нас ничего не получается, – сообщаю я ей на утро.

– Что?

– Ну, жить вместе на одной квартире. Не получается.

– Что?

– Я хочу сказать, что с твоей стороны это было, конечно, мило и замечательно. И я, разумеется, заплачу тебе столько, сколько должна. Но, мне кажется, я должна отсюда съехать.

– Съехать?

– Ну, да.

– Что ж, это грандиозно. – Я понимаю, что сейчас Джеки начнет мелодраму. – Просто великолепно. Я забираю тебя к себе, учу тебя, как надо хорошо жить и правильно развлекаться, я оплачиваю тебе поездку на Ибицу…

– Знаю, знаю. Ты была ко мне исключительно добра и внимательна. Это так, я же не спорю.

– Я позволяю тебе поставить меня в дурацкое положение во время самой важной тусовки года, когда ты приперлась туда со своими идиотскими друзьями.

Что такое? Джеки была в дурацком положении? Эти слова как-то даже не складываются вместе.

– Ну, прости меня, – извиняюсь я, прежде чем высказать ей свое мнение. А мое мнение содержит немало информации. Я убедительно доказываю ей то, что ее дурацкие теории в жизни никогда не срабатывают. Я разъясняю, что жизнь только настоящим моментом ведет к саморазрушению. Я советую ей как-нибудь выбирать время и просто прогуливаться по улочкам Лондона, чтобы не потерять способности любоваться городскими пейзажами. Я высказываю ей все это и еще тысячу разных важных мелочей, потому что за все это время в моей голове скопилось много того, что я должна была ей выговорить.

– Ты уже закончила? – через некоторое время спрашивает Джеки.

– Да. Вот теперь – да.

Я выхожу из комнаты и слышу, как она истерично хохочет за моей спиной, как будто я только что рассказала длинный, но очень смешной анекдот.