Текст книги "Проверка на любовь"
Автор книги: Андреа Семпл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)
Глава 22
– Что? Ты разговаривала с самим Чудо-Мальчиком? – Стюарт все еще находится под впечатлением от моего рассказа.
– Ну да.
Мы расположились на кухне у Фионы. Здесь Фиона, Стюарт и я. Мы колдуем над блюдом из помидоров и макарон, а Карл в комнате смотрит телевизор, сгорбившись на диване под углом в сорок пять градусов. Ему я могла бы сказать и то, что только что мылась в душе вместе с Камероном Диасом, на него бы и это не произвело должного эффекта.
У Стюарта отпадает нижняя челюсть, и он нервно хихикает. При этом у него, как всегда, начинает непроизвольно трястись рука, словно он явился на футбол с трещоткой для поддержки своей команды. И когда он спрашивает меня: «А как же он выглядит?», меня так и подмывает ответить правду. Но он, наверное, не сумеет пережить такого разочарования, и потому я говорю:
– Он в полном порядке.
Я, конечно, извиняюсь, но для меня всегда оставалось непонятным поклонение диск-жокеям. То есть когда ты стоишь перед толпой из тысячи обалдевших от «экстази» подростков, то как можно сделать что-то не так? Им можно тысячу раз ставить одну и ту же заезженную виниловую пластинку, и они все равно будут счастливы. Но некоторым, в том числе и Стюарту, эту истину говорить не рекомендуется.
Во время еды я начинаю ощущать некоторое напряжение, хотя еще и не могу определить, откуда оно исходит. Стюарт успокоился. Это бывает с ним всегда во время приема пищи. Карл тоже ведет себя тихо, он то и дело вытягивает шею, чтобы посмотреть телевизор. Как я уже говорила, есть в Карле нечто непостижимое. Наверное, все дело в его постоянно отсутствующем взгляде. Вы можете провести в его компании два часа и не услышать ничего, кроме невнятного мычания или вздохов. Если он разговаривает, то всегда обращается к Фионе, даже если его речь относится ко всем, кто находится в комнате. Ах да, и еще он постоянно трет свое лицо, как будто перед ним всегда стоит невидимый умывальник. Он проводит пальцами по векам и бледной коже щек, словно хочет счистить с них грязь. Больше, пожалуй, о нем ничего и не скажешь, разве только то, что трудно определить, где витают его мысли. После того как все поели, мы с Фионой направляемся в ее спальню, и тут я, наконец, понимаю, что напряжение исходит от нее.
– Марта, с тобой ведь все в порядке, да?
– Ну, да, конечно. А что?
– Сама не знаю. Мне просто кажется, что ты проводишь слишком много времени с Джеки. – Фиона, если захочет, может быть и грубоватой.
– Фи, но я ведь живуу нее.
– Это мне известно, – вздыхает она, стягивая волосы в тугой «хвост». – Но ты сама говорила, как это печально: постоянно куда-то выходить, и все это только ради того, чтобы забыться. А это означает, что с тобой что-то происходит. Пойми, я забочусь о тебе.
– И что ты хочешь этим сказать?
Фиона вертит в руках край одеяла, а лицо у нее морщится и принимает страдальческое выражение:
– Ничего страшного. Просто я не хочу, чтобы ты превратилась в сисястую стерву и вертихвостку.
Ну, это уже слишком. А главное, от кого я все это слышу? От Фи, которая никак не может забыть грудастую шлюху с обложки какого-то журнала, и вспоминает ее при каждом удобном случае. От той, которая глотает таблеток больше, чем самый законченный ипохондрик, и при этом заявляет, что беспокоится обо мне! И главное, это говорит та, которая умудряется вытравить любые следы неприятностей в своей жизни, и при этом успевает заметить малейший пустяк в моей.
– Значит, по-твоему, я сисястая стерва и вертихвостка.
– Я этого не говорила.
– Говорила, причем только что.
– Нет. Я говорила, что ты можешь в нее превратиться.
– Это одно и то же.
– Неправда.
– Да это и неважно. Просто ты – завистливая злючка. Прости, я неверно выразилась. Ты можешь превратитьсяв завистливую злючку.
– В завистливую?
– Ну конечно. Ведь я выхожу в высший свет и прекрасно провожу свое свободное время. И мне наплевать на то, что ты в это время сидишь в своих четырех стенах и готовишься стать примерной женушкой, чтобы вечно торчать на кухне, в то время как у твоих ног будут возиться от двух до четырех спиногрызов, постоянно хнычущих и дергающих тебя за фартук.
Конечно, даже пока я произношу весь этот кошмар, я думаю вовсе не о Фионе. Я сержусь на Дездемону. Я ей завидую. Впрочем, это одно и то же. Никогда в жизни у меня не возникало желания оскорбить Фиону в ее чувствах. Но тут я как с цепи сорвалась. Не знаю сама, что на меня нашло. Я стала вести себя, как… как она там выразилась? – Ну, да, как стерва и вертихвостка. Я отвратительно себя чувствую от всех тех ядов, которые еще бродят у меня в организме после вчерашнего. Я вам скажу честно: как только вы увидите, что я направляюсь за десятой порцией текилы, немедленно остановите меня. Прошу вас, потому что это очень серьезно.
– Послушай, Фи. Прости меня. Я не хотела. То есть я сейчас немного раздражена. – И вдруг, сама того не желая, я начинаю изливать ей все, что накопилось у меня в душе. И слова текут сами собой. Я не останавливаюсь и выпаливаю все одним махом: – Ну, тут Люк и все, что он натворил, а потом еще время месяца не то, и как мне может удаться стать великим специалистом по любовным отношениям, когда моя собственная личная жизнь напоминает разве что кусок собачьего дерьма, а у тебя при этом все хорошо, и ты можешь ни о чем не волноваться, и, глядя на тебя, я вспоминаю, какая я жалкая и несчастная, но и не в этом даже дело, а в том, что Дездемона выходит замуж, но вот беда, я бы должна за нее радоваться, я это точно знаю, потому что радость подруги всегда радует другую подругу, а я никак не могу порадоваться, и мне становится страшно, потому что причина тому, что я не могу за нее радоваться…
Теперь Фиона сидит, выпрямившись, прижавшись спиной к стене, скрестив ноги, на лицо ее вернулась привычная теплота. Хотя, конечно, она смущена моим потоком – нет, журчащим и пенящимся ручьем – сознания.
Меня так и подмывает сказать: «Не могу я радоваться, потому что люблю Алекса и люблю Люка, и при этом не могу заполучить ни того, ни другого». Но я тут же останавливаю себя. Это неправда. Не могу же я любить их обоих одновременно, да?
– И в чем же причина? – Фиона выжидающе смотрит на меня.
– Причина в том…
И в этот момент, как знак спасения, в дверь просовывается по-жирафьи вытянутая физиономия Стюарта:
– Мы пойдем за видео, вам что-нибудь прихватить?
– Э-э-э… да нет, спасибо, нам и так хорошо.
Когда он уходит, мы обе сидим тихо и просто молчим. Через некоторое время Фиона бесшумно выбирается из кровати, чтобы поставить диск на портативный стереокомбайн. Я наблюдаю за тем, как она перебирает пальцами стопочку дисков, лицо ее напряжено: она выбирает музыку. Наконец, она ставит альбом «Лунное сафари» группы «Эйр», причем сразу же переходит к композиции номер три. Она помнит, что это моя любимая вещь.
Добравшись домой, я включаю компьютер и одновременно пытаюсь с такой же легкостью включить и свои мозги. В общем-то, я уверена, что смогу это сделать (хотя голова у меня поначалу все еще отказывается работать). Но проблема не в этом. Проблема заключается в одном проклятом электронном послании. Оно от девушки, которая просит меня пояснить ей, что мужчины в основном ждут от любовных отношений. Сама она считает, что мужчина, как вид, является существом совершенно обособленным. Мне хочется ответить ей, что мужчины такие же, как мы, они вовсе не инопланетяне, во что нас настойчиво заставляют верить. Кроме того, меня тянет напомнить ей, что только одна пара хромосом из двадцати трех отличает один пол от другого.
Но все дело в том, что мы хотим услышать о все-таки существующей разнице. И на этой разнице постоянно играет журнал «Глосс». В этом, как мне кажется, и заключается моя основная беда. И мужчины не просто представляют собой отдельный биологический вид. Они явились на Землю с Марса. Мы никогда до конца не поймем их, и это весьма распространенное убеждение. Вернее, даже не так. Наверное, я все же даю вам немного неверное представление о «Глоссе». Он не всегда призывает своих читателей «Помнить о различии» между полами. Вот, например, в рубрике «Исповедь профессионала» говорится даже, что женщины и мужчины способны выполнять одинаковую работу. Как радикально меняется мнение журнала, да?
Однако там, где дело касается любви, мы все же придерживаемся старых стереотипов. Насколько я это понимаю, правда весьма проста. Мужчинам нужна любовь. Мужчинам нужен секс. Так же, как и женщинам. Это понятно. Но мы упорно пытаемся разделиться. Мы начинаем притворяться, что говорим на другом языке и живем в разных временных поясах. Поэтому ничего хорошего из этого не выйдет. Может быть, Платон и признавал тот факт, что «мужчины и женщины принадлежат одной и той же материи», но, заметьте, у него не было рекламодателей, а потому он, наверное, чувствовал себя отлично. К тому же ему не приходилось волноваться за реализацию тиража и переживать при каждом появлении нового конкурирующего журнала.
Поэтому мне приходится продолжать сочинять все ту же чушь. Я должна все так же уверять женщин в том, что их мужчины действительно пришельцы с другой планеты, потому что иначе с них спадет одеяло личной безопасности, в которое мы так привыкли укутываться. Да это и проще чем, скажем, искать настоящие причины того, отчего лодка любви очень часто разбивается о скалы.
Да-да, я все слышу и все понимаю.
Люк оказался мне неверен. И изменил мне за моей спиной. Он переспал с другой женщиной. Ну, что ж, это весьма обычный поступок для мужчины. Да-да. И конечно же, я не могла этого предвидеть. Что же это может означать? Что Люк является исключением? Может быть, он один-единственный инопланетянин на всей Земле?
Не знаю. Над этой проблемой я еще не размышляла.
Глава 23
– Что это такое? – спрашиваю я у Джеки на следующий день, хотя совершенно отчетливо вижу: то, что она передала мне в руки не что иное, как авиабилет на маршрут Хитроу-Ибица. Вылет в пятницу.
– Это, Чарли, твой золотой билет, – говорит она, пытаясь, как я догадываюсь, имитировать голос Уилли Уонка.
– Но что такое…
Она складывает ладони рупором и низким дикторским голосом начинает вещать:
– В эту пятницу, Марта Сеймор, доктор психологии из города Скучища, что в графстве Занудство, улетает в полностью оплаченное путешествие в столицу веселья, чтобы насладиться солнечным светом и полностью забыть о своих проблемах во время этого уникального уик-энда.
О нет! В конце концов, Фиона оказалась права. Джеки действительно опасный человек. Ее даже можно признать невменяемой и недееспособной. Я понимаю, что сейчас должна бы улыбнуться и выглядеть счастливой. Благодарной. Но ничего похожего со мной не происходит. Я не хочу лететь на Ибицу. Я хочу остаться здесь, погруженная в собственные проблемы, и провести свой собственный, маленький, нет – микроскопический– уик-энд. Вот о чем я думаю, пока слова «Я не могу»жалким лепетом пытаются вырваться из моих уст.
Джеки поднимает руку, как бы пресекая любые отговорки с моей стороны (этот жест очень любят использовать американцы во время своих ток-шоу) и начинает говорить:
– Послушай, это будет блестяще. Три ночи, а в понедельник вернемся. Мы будем жить в отеле «Гасиенда», там полный пансион. В субботу вечером в Пача состоится вечеринка, которую проводит «Паудер Рекордз», а это всегда увлекательно.
Или мне только кажется, что она говорит все это. Я воспринимаю лишь отдельные слова: «полный пансион», «Паудер», «увлекательно», и они звучат устрашающе, особенно, если принять во внимание ее елейную интонацию, привезенную из Суррея. И хотя эти слова для меня когда-то звучали восхитительно, сейчас, когда мне уже исполнилось двадцать пять, они кажутся пугающими.
– Послушай, Джеки, я не могу принять это приглашение. С твоей стороны это, конечно, очень мило, но для меня такая поездка невозможна.
– Отлично, – соглашается Джеки. И если я сумею назвать ей десять причин, по которым отказываюсь лететь, она оставит меня в покое. Я называю две, а уже на третьей затыкаюсь.
– Значит, все устроилось, – победно говорит Джеки и начинает пританцовывать с ликующим видом.
Я звоню матери:
– Мам, я думала, что должна тебя предупредить. Я уезжаю на выходные.
– Уезжаешь? – вздыхает она с преувеличенным волнением, как в мелодраме. – Куда же?
– М-м-м… На Ибицу. – Я приготовилась к обороне.
– На Ибицу?
Я помню, как однажды уже сообщала ей, что уезжаю на Ибицу с Фионой. Мама чуть не скончалась на месте. Она рассчитывала, что я выберу себе местечко, более подходящее для среднего класса. Ну, где-нибудь в странах Третьего мира, что ли. По ее мнению, я должна была отправиться в Индию, Таиланд, Камбоджу, Македонию или попутешествовать внутри страны, как всегда поступает ее соседка Дженни.
– Да, на Ибицу.
– Ну что ты, Марта, я полагала, что у тебя вся эта дурь давно прошла.
– Мам, я еду туда совершенно бесплатно.
– Бесплатно?
– Да, все уже оплатила Джеки.
– Гм-м-м… Не нравится мне эта девушка, если ты хочешь знать мое мнение.
– Меня оно не интересует.
Она снова в отчаянии вздыхает.
– Никак не пойму, что на тебя нашло в последнее время.
– Ничего, просто мне уже исполнилось двадцать пять лет, и я достаточно взрослая, чтобы самостоятельно принимать решения, разве не так?
– Не так.
– Мам, ну, прошу тебя, не говори глупости.
– Папа будет очень недоволен.
Вот так всегда. Папа будет очень недоволен.Она вечно проецирует свое недовольство и раздражение на отца. А дело-то в том, что ему как раз абсолютно все равно, куда и с кем я отправляюсь отдохнуть на пару дней. Впрочем, так было всегда.
Я ничего не говорю, жду, когда она первой подаст голос.
– Ты еще ходишь на курсы по йоге? – как-то неуверенно интересуется мать.
– Ну да, – тут же вру я.
– Ну, ладно, это хоть что-то.
Раунд второй. Я и Фиона.
– Ты летишь на Ибицу? – как эхо, повторяет она мою последнюю фразу.
– Ага.
– Но… но… На Ибицу? С ней?
Господи, с Фионой ничуть не легче, чем с моей мамочкой.
– Ну, мы же с тобой были на Ибице, помнишь?
– Да, знаю. Но это было очень давно. Я бы сейчас туда не поехала. – Она садится на кровати и скрещивает ноги как обиженный йог.
– Почему нет?
– Ну, я не знаю. – По-моему, такие поступки совершают только в щенячьем возрасте.
Иногда мне кажется, что Фиона составила некую хронологическую таблицу, где расписано, как и сколько надо развлекаться в каждом возрасте.
– Фи, всего один уик-энд! И я обещаю вести себя как послушная девочка.
Я улыбаюсь ей, и хотя она еще некоторое время сопротивляется, все же через несколько секунд уже так же дружелюбно улыбается мне.
– Прости, – говорит она. – Я же только волнуюсь за тебя.
Глава 24
Пляж Салинас, по словам Джеки, «как раз то самое место на Ибице, где люди тусуются днем». Под словом «день» она имеет в виду некий отрезок времени, который начинается в пять вечера, как раз, когда публика отрывает головы от подушек и приходит в себя после вчерашнего. Под словом «тусуются» она подразумевает… ну, что они просто здесь тусуются. Пусть хоть немного поболтаются без дела под легким дуновением бриза.
Не весь пляж нудистский. Тот кусочек, что ближе к автостоянке, заполнен почтенными испанскими семействами. Нам же пришлось протащиться с полмили, чтобы посмотреть, как люди, словно на параде, выставляют друг перед другом напоказ все свои прелести. Однако даже здесь можно раздеваться не полностью, и я решаю поступить так: верх оголить, а низ оставить в крошечных и чисто символических купальных трусиках «Миссони».
Джеки, конечно, делает все основательно, а потому раздета полностью, что вынуждает каждого мужчину провожать ее долгим взглядом (поймите сами: в этом контексте строчка «а у меня в кармане пушка» никак не подходит). Когда я говорила вам о заразительной красоте Джеки, я имела в виду, как вы догадались, что она полностью одета. Ну, а Джеки оголенная – это совсем другие пироги, извините за выражение. Я чувствую себя так, как «ситроен» модели 2CV, припаркованный рядом с блестящим «феррари». С блестящим «феррари», надо добавить, не имеющим запаски. Вы только посмотрите на нее: это не тело, а произведение искусства. Чего стоят эти золотые шары и экстравагантно выстриженный лобок.
Пока я лежу на спине на пляжной циновке, щурясь от солнца, мне вспоминается первая поездка на Ибицу. Это было несколько лет назад. С Фионой. Сейчас я уже не помню всего. Остались какие-то отрывочные воспоминания, как фотографии. В основном это наши разговоры в ночных клубах и на пляже.
Мы поехали по туристическим путевкам. Конечно, мы выбрали не самый уж дешевый вариант, какой можно отыскать, непродуманный и сумасбродный, но все же это были путевки. Нам просто казалось, что это самый простой способ попасть туда.
Помню, как была разочарована Фиона, впервые увидевшая «Кафе дел Мар» (да это же просто нагромождение камней), и как это разочарование испарилось, лишь только мы присели за столик и начали любоваться самым роскошным закатом в нашей жизни. Когда яркие красные и оранжевые тона постепенно начинают тонуть вместе с солнцем в сверкающей поверхности моря. Понятно, что такие описания стали чем-то вроде клише и используются в рекламных брошюрах, а также упрощают реализацию компакт-дисков, но нам тогда было все равно.
Хорошо помню первый вечер. Мы приняли по дозе «экстази», а потом танцевали семь часов подряд в «Амнезии», полностью растворившись в музыке. Вернувшись в гостиницу, мы тут же с восторгом принялись обмениваться впечатлениями:
Я:Это была самая потрясающая ночь! Я так счастлива.
Фи:А я в тысячу раз счастливей.
Я:А я – в три тысячи.
Фи:А я – в пять миллионов.
(Истеричный смех длится часа два, не меньше.)
Я:Это невероятно, правда?
Фи:Что?
Я:Как можно себя так здорово чувствовать. Быть такой счастливой. И такой целостной.
Фи:Причем без секса.
Я:Похоже, мы с тобой отыскали потайной ключик от вселенной.
Фи:Без мужчин и их волосатых яйцеподобных яиц.
Я:Здорово!
Фи:Я думаю, пока мы будем помнить об этой ночи, мы уже никогда не будем так счастливы.
Я:Я тебя люблю.
Фи:И я тебя люблю.
Я:Как ты думаешь, может быть так, что мы с тобой – одно и то же?
Фи:А мы и так одно и то же.
Я:Я так и сказала.
Фи:Разницы никакой.
Я:Совсем никакой разницы.
Фи:Я тебя люблю.
Я:И я тебя люблю.
Фи:Воды хочешь?
К несчастью, на следующее утро мы проснулись и поняли, что наш потайной ключик украли прямо у нас из-под подушки.
И все же это были прекрасные денечки. Да, мы словно сорвались с цепи. Да, потом мы болели две недели и чувствовали себя, как дерьмо. Но и в этом было что-то сладостное. Все для нас тогда казалось новым и еще нетронутым.
Теперь же, когда я лежу на пляже с ней,Принцессой Порно, в окружении блестящих, тщательно смазанных маслом членов и фигурно подстриженных, расчесанных и даже опрысканных лаком для волос лобков, я понимаю, что наша поездка с Фионой была просто образцом невинности.
После двух часов, проведенных на пляже, мы возвращаемся на виллу. Освежаемся, слушаем оркестр. И (только не судите меня слишком строго) я соглашаюсь принять дорожку кокаина (и даже не спрашивайте, откуда она его достала). Да, я помню свои слова. И знаю, что потом буду еще очень жалеть о содеянном. Но, ладно уж, сейчас-то я на Ибице. Понимаете, ее называют «белым островом» не только за песчаные пляжи. Да и, кстати, это делают все, даже инспектора дорожного движения. Потом снова на выход. Посещаем несколько баров. Мелькание безымянных лиц. Затем в городок Ибицу и Пача. Это какая-то пещера преисподняя, служащая для того, чтобы здесь всегда играла музыка. Мы выпиваем. Потом еще по дозе кокаина. И вот только после этого, наконец, находим себе временное пристанище и успокаиваемся.
Передо мной, как в панорамном кадре, весь танцевальный зал, где уместилось, наверное, две тысячи человек. Их движения похожи на пульсацию в такт ритму, где вместо музыки звучит какой-то бесконечный бит, сопровождаемый электронными аккордами.
Вокруг все разгорячились, то есть в самом прямом смысле слова. Тут очень жарко. И хотя я не танцую и стою чуть сбоку, на платформе, похожей на гигантскую петлю, окружающую зал, я чувствую, как все мое тело пропиталось потом. У Джеки кожа тоже заблестела. Она кричит мне что-то непонятное прямо в ухо.
– ЧТО?
– ПОШЛИ ОТСЮДА! – кричит она что есть сил.
Я следую за ней по кривой, просачиваясь через толпы танцующих, которые ритмично аплодируют, высоко подняв руки над головами, в то время как ди-джей безжалостно продолжает ускорять темп выбираемых мелодий. Джеки сверкает своей снисходительной улыбкой известной личности какому-то серьезному испанцу с мобильником в руках. Он должен провести нас туда, где собираются «сливки общества». Мы поднимаемся по крутым выбеленным ступеням и оказываемся на крыше здания. Здесь гости либо сидят в многочисленных украшенных витражами нишах, либо стоят, прислонившись к бару, похожему на огромное яйцо. Здесь же расположился небольшой столик, где красивая скучающая девушка-испанка накручивает на палец свои кудряшки «под штопор» и торгует сувенирами местного производства. Уже четыре часа утра, и свет понемногу набирает силу, отчего все вокруг тускнеет и становится похожим на старые и поблекшие цветные фотографии.
– Здесь восхитительно, правда? – И хотя этот вопрос обращен ко мне, глазами Джеки пожирает мужчину у бара с загаром цвета жженки, непринужденно болтающего с двумя хорошенькими блондинками.
Эй, погодите-ка.
Нет, так не бывает.
Наверное, на мой мозг сильно подействовали все эти химические вещества, и теперь лица искажаются, как будто надо мной куражатся непослушные ребятишки, путая и мешая все, что только можно смешать и перепутать.
Я крепко зажмуриваюсь, чтобы стряхнуть с себя это наваждение. Бесполезно. Лицо мужчины остается прежним.
И тут, будто старая запись голоса Вероники начинает прокручиваться в моей голове: «Мы посылаем Гая, чтобы он собрал материал о большом уик-энде на Ибице для нашей клубной странички. Может быть, ему удастся подобрать кое-что и для статьи в разделе секса и отдыха…»
Но я слишком поздно осознаю, что Бог Любви мистер Жженый Сахар и есть на самом деле Гай Лонгхерст. Джеки стоит у бара, на расстоянии двух метров от Гая, и жестами подает ему сигналы, как заправский регулировщик на большом перекрестке.
Я пригибаюсь за спиной Джеки, надеясь, что ее ослепительное присутствие поможет мне остаться невидимой.
– О, Боже мой! Марта – неужели это ты?
Я поворачиваюсь к нему и вижу, как он демонстративно раскрывает свой рот, изображая полное потрясение. Он выглядит эффектно до тошноты (впрочем, как всегда): одет во все черное от Версаче, волосы тщательно зализаны с уверенностью не знающего отказов жиголо.
Я пытаюсь что-то сказать, но изо рта выплывают какие-то невнятные обрывки:
– Аба… не… да…
– И все-таки, это ты.
Джеки смотрит на меня, но так, словно меня здесь больше нет. И это, в каком-то смысле, правда.
Тем не менее я, каким-то образом, собираюсь с силами и составляю в уме более или менее умную фразу (ну, почти что умную). Звучит она так:
– Ух, ты, Гай! Как здорово! Надо же – какое совпадение! И что ты здесь делаешь?
– Я… да как тебе сказать… отслеживаю талантливых ребят, – сообщает он, изучая неотразимые формы Джеки.
– Неужели ты так и не представишь меня? – интересуется та.
– М-да. Конечно. Джеки, это Гай. Гай, познакомься, это Джеки…
– Очень приятно. Как выпоживаете? – спрашивает он ее, стараясь, чтобы это прозвучало как можно более впечатляюще.
После чего Джеки наклоняется к нему поближе и, прислонив ладонь «ракушкой» к его уху, что-то шепчет. Лицо Гая замирает в приятном изумлении, граничащим с шоком.
– Значит, поживаете вы прекрасно, – почти смущенно констатирует он. Я говорю «почти», потому что смущение – одна из тех эмоций, которые, насколько мне известно, Гаю ощущать не дано. Стоит только вспомнить тот внутренний голос, который постоянно напоминает ему, насколько он знаменит.
Разговор снова переходит на мою личность. Гай интересуется, зачем я сюда приехала. Я говорю, – понятия не имею. На выручку мне приходит Джеки и заявляет, что все это лишь для того, чтобы вернуть меня к нормальной жизни. Брови Гая изгибаются, как танцовщицы, исполняющие танец изумления, и Джеки наносит мне смертельный удар:
– Ну, вы сами поймите, она же разошлась со своим бой-френдом.
Послушайте, я сама понимаю, что Джеки не виновата. Ну, откуда ей было знать, что та самая Марта Сеймор, Всегда-Спасающая-и-Дающая-Правильный-Совет станет хранить ТАКОЙ секрет при себе? Она ведь и понятия не имела, что весь последний месяц я на работе вела себя так, будто ничего серьезного не произошло, а кое-кому из коллег хитроумно доверяла достаточно правдоподобные сказки о прекрасно проведенных вечерах в компании своего дружка.
– Это, как я понимаю, шутка?
И, как будто специально для того, чтобы доконать меня, Джеки забивает последний мяч:
– Что? Неужели вы на самом деле считаете, что она могла оставаться там и вести себя как ни в чем не бывало после всего, что он сделал с ней?
– Что же он сделал? – вежливо интересуется Гай.
Как я узнала от Фионы, самый страшный враг в кризисной ситуации – это отрицание фактов. Именно поэтому я решаю все рассказать Гаю сама, чтобы сохранить хоть какую-то часть своей репутации «гуру любовных интриг».
– Он переспал с какой-то девчонкой.
Какую-то долю секунды мне кажется, что Гай взорвется истеричным смехом. Он сдержанно морщит лоб – сейчас, надо думать, он мне глубоко сочувствует.
– Просто невероятно, – говорит он и поднимает руку, чтобы положить ее мне на плечо, совсем так, как это делает на экране Роберт де Ниро. – Когда же все это произошло?
Я выкладываю ему всю подноготную, а Джеки стоит рядышком и виновато моргает.
– Но ведь ты…
– Я знаю.
– И ты говорила, что…
– Я знаю.
Джеки возвращается к бару, чтобы заказать нам выпивку.
– Так, значит, все это…
– Я знаю. Ерунда. Все это чушь. Да, не получилось у меня в области личной жизни. Признаю. И вся эта чепуха, что я писала – будто бы можно заранее определить, что ваши любовные отношения – в опасности… Представляешь? Сама-то я не распознала ни одного признака приближающейся беды. Ни одного! – Теперь мне было уже наплевать на все. Я просто молотила языком и могла бы продолжать еще долго, раз уж выбрала себе роль камикадзе. – Смешно, да? Мне изменили, а я пытаюсь все это скрыть и продолжаю всех уверять, будто моя личная жизнь – сплошная любовь, цветочки и поцелуйчики.
– Нет, позвольте мне с тобой не согласиться, – замечает Гай. – Ничего смешного здесь нет. – Но это в чем-то даже парадоксально, правда, крошка?
Джеки передает мне коктейль «водка с колой» и тут же залпом опустошает свой стакан.
– Да-да, конечно. Очень даже парадоксально. Но ты… м-м-м… держи это при себе, ладно? Ну, я хочу сказать, что я сама поставлю в известность Веронику, что мы с Люком расстались. Но я должна ей сказать, всю правду сказать, что именно он виноват в этом, потому что оказался неверен мне. Ты ей сам ничего не говори, хорошо?
– А какая разница? – спрашивает он со своей излюбленной кривой ухмылочкой.
– Ну, от этого зависит моя работа. Мое самоуважение. И вообще, все моя жизнь.
– Ну, в таком случае, – чопорно уверяет он, – я подумаю.
– Прости меня, – беззвучно, одними губами, извиняется Джеки в тот самый момент, когда Гай отворачивается, чтобы раскланяться двум мужчинам, которых я вижу впервые в жизни.
– Все в порядке, – уверяю я Джеки, – ты же ничего не знала, а я не успела тебя предупредить.
Неожиданно кто-то подталкивает ее сзади. Две молоденькие девчонки расфуфырены в пух и прах. Одна одета под классическую школьницу (пай-девочка с косичками), а другая – пространственно-независимая, в костюме то ли доярки, то ли скотницы. Обе жуют жвачку, да с такой скоростью, что вырабатываемой ими энергии хватило бы на целую электростанцию.
– Ты чо, Джекс, ты куда слиняла? Мы тебя еле нашли! – шумно сообщает «школьница».
– Обалдеть! – скрипит ее «пространственно-независимая» подружка.
Джеки знакомит нас.
– Марта, это мои звездные Приверженцы Доллара: Лайза и Шола.
– Очень приятно.
– Класс!
– Обалдеть!
– Слышь, Джекс, – начинает «школьница». – Ты раньше не слыхала, как чешет Кокси? Ух, ты! Клево! Ништяк! Такие примочки, я тащусь! Врубаешься?
– Балдеж!
– Глюкоидно!
Так как я не умею поддерживать разговор в стиле «пространственно-независимой», то оставляю эту компанию и удаляюсь к бару, где Гай уже заказывает себе выпивку.
– Видишь ли, Марта, – заявляет он, помахивая в сторону бармена купюрой в пятьдесят евро, – у тебя есть все основания ненавидеть меня.
– Что я и делаю.
– Но мне хочется, чтобы ты узнала вот о чем, крошка. Если бы все зависело только от меня, ты бы никогда не беспокоилась о своем рабочем месте. Мне очень приятно смотреть на твою мордашку по утрам в понедельник.
– А тогда… м-м-м… зачем же ты сам предложил рубрику про то, как продержать мужчину в форме всю ночь и так далее?
– А, ты про это, крошка? Очень хорошо, что вспомнила. Видишь ли, в то время я и подумать не мог, что Вероника решит использовать эту идею под страницу шестьдесят девять.
– Ну-ну, продолжай.
– Я серьезно. Могу дать честное слово скаута. – И он салютует мне тремя пальцами, совсем как настоящий бой-скаут.
Я улыбаюсь. Простите, но другой реакции от меня ждать сегодня невозможно.
Ну, хорошо-хорошо. Этот человек и есть тот самый Гай Лонгхерст. Тот, который мне в жизни не оказал ни единой услуги, даже по мелочи. Тот самый человек, который постарался усложнить мне жизнь с самого первого дня, когда я только появилась в редакции. Тот самый мужчина, который, подобно лживому и псевдозагорелому Яго, попытался заменить мою рубрику изысканными статьями для приверженцев культа Полового Члена. Тот самый, кто считает, что весь мир – это всего лишь парк развлечений, построенный в его честь.
Но именно сейчас я почему-то думаю о том, что он является еще кем-то. Или, по крайней мере, чем-то.Конечно, трудно сказать, смотрит ли он в мои глаза только затем, чтобы проверить в них свое отражение, или нет, но мне хочется оставить ему право на сомнения. А вообще, какая теперь разница. Он очень красив. И хотя я всегда знала об этом, но не ценила его красоту, поскольку никогда не видела его по эту сторону похмелья. Только сейчас, глядя на него сквозь хмельной туман, я начинаю осознавать, как опасна может быть мужская красота, когда она способна полностью засосать вас, как трясина. Должно быть, это происходит еще и потому, что я раньше никогда не находилась на таком близком расстоянии от него. Я имею в виду, физически.
– Как бы там ни было, Марта, крошка, давай не будем говорить о работе. Только не сегодня. Давай лучше побеседуем обо мне.Да. Обо мне стоит поговорить.
