Текст книги "Проверка на любовь"
Автор книги: Андреа Семпл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)
Андреа Семпл
Проверка на любовь
Посвящается Мэтту
Глава 1
Я не знаю, что делать.
Это хуже, чем вы можете себе представить. Уж поверьте мне.
Понимаете, знать, что именно мне делать, это как раз то, чем я и занимаюсь. Это моя работа, смысл моего существования, как раз то, что удается мне лучше всего. Я Марта Сеймор – «Гуру любовных интриг». Да-да, та самая Марта Сеймор, что заполняет вакуум между рубриками «Истинный секс» и «Что предрекают ваши звезды» на странице шестьдесят девять в журнале «Глосс». Та, с кем можно «поболтать» на чате «СпросиУМарты. com» вечером по четвергам. Это я – девушка, зарабатывающая тем, что подставляет свои уши всем обманутым, разочаровавшимся, бесящимся от хронического недотраха и патологически влюбленным.
И никогда не иссякнет поток моих советов. У меня найдется ответ на любой вопрос, хотя некоторые весьма своеобразны:
Дорогая Марта!
Является ли симуляция оргазма половым преступлением?
Марта, душечка!
Должна ли я худеть ради влюбленного в меня придурка?
Милая Марта!
Мой парень протестует против секса до брака. Стоит ли мне дожидаться, пока он созреет, или нет?
Марта, миленькая!
Мой лопух жаждет любви втроем, причем третьим имеется в виду какая-то сельскохозяйственная рогато-копытная скотина с фермы его папаши. Как мне следует поступить?
Без ложной скромности заявляю, что обладаю достаточными познаниями в этой области. Научная степень по психологии и звание магистра в области клинических особенностей любовных отношений – вот главные драгоценные камни на моей сверкающей визитной карточке. И вот теперь я чувствую себя растерянной первокурсницей, делающей первые шаги университетской жизни, не имеющей при этом расписания лекций и не ведающей о будущем.
Наверное, все прошло бы более гладко, если бы в тот момент я не оказалась голышом. Если бы Люк не решился на откровения в разгар любовной прелюдии, я бы просто ушла с высоко поднятой головой, счастливо оставляя все неизбежные вопросы без ответа.
Но нет же!
Я находилась в постели, наслаждаясь нашими традиционными субботними любовными играми. И вот я валяюсь поверх простыней, благосклонно реагируя на его поцелуи, скользящие вверх по внутренней стороне моих бедер, как вдруг, без всякого предупреждения, он останавливается.
– Я не могу…
Обескураженная этим абстрактным «нехотением», я спросила его, в чем дело.
Он вылез из постели, зыркнул на свое отражение в зеркале, и лицо его исказила гримаса человека, пытающегося вытащить из пятки острую колючку.
– Марта, я должен тебе кое-что сказать.
Я наблюдала, как его прежде торчащий, словно поддерживаемым невидимым кронштейном, пенис начал безжизненно сникать.
– Это касается вчерашнего вечера…
Вчерашний вечер. Ежемесячная пьянка Люка в компании команды дегенератов из журнала «Интернет Плэнет». Я же в это время находилась у Фионы.
– И что же? – поинтересовалась я, натягивая на себя простыню.
Он помолчал, словно что-то подсчитывая в уме, и выдал:
– Я кое с кем переспал.
Мне показалось, что фраза эта умерла, не родившись. Все произошло слишком быстро, чтобы я смогла полноценно воспринять сказанное. Словно меня пырнули ножом. Сначала был абсолютный шок, смятение, потом пустота, а вслед за этим – незатихающая боль. Видимо, на моем лице была пустыня, прежде чем оно смогло выразить все то, что я прочувствовала.
Двумя часами раньше.
Город жил своей обычной шумной жизнью. Мы с Люком прогуливались по Нью Бонд-стрит, глазели на витрины, перебрасывались шутками и наслаждались солнцем поздней весны. Хотя Люк был молчаливей обычного и не так откровенно веселил меня своими приступами самоуничижения, я приписала это похмелью, которое, кстати, выдавали его покрасневшие глаза.
Не считая его немногословия, все прочее казалось вполне обычным. В «Ди-Кей-Эн-Уай», пока я бегала по второму этажу, он присел и принялся терпеливо перелистывать страницы бесплатных рекламных проспектов. Потом, уже в «Прада», легонько толкнул меня локтем, кивком указывая на одну знаменитость, возмущавшуюся дороговизной понравившейся ей одежонки. А в «Кальвин Кляйн», где за нами никто не наблюдал, кроме камер слежения, он прошептал мне на ухо откровенную скабрезность, и, будто невзначай, «припарковал» свою лапу на моей попке.
На улице, когда мы, не торопясь, фланировали в густой субботней толпе, мы, наверное, казались настоящей Влюбленной Парой, купающейся в солнечных лучах и провожаемой завистливыми взглядами одиночек. Я не обнаружила в Люке ни одного известного мне по учебниками признака состоявшейся измены: не было ни чрезмерно подробных описаний той вечеринки, ни задумчивого потирания лба ладонью, ни искусственного приподнятого настроения, ни выражения ностальгии по чему-то давно утраченному или потерянному.
«Я кое с кем переспал».
Смешно, какой силы и количества слов требуется для того, чтобы воздвигнуть здание любовных отношений, и сколь немногими можно обойтись, чтобы в одночасье разрушить его до основания.
Шок, поразивший меня, оказался намного основательней всех, обрушивавшихся на меня прежде, поскольку, как это ни странно может прозвучать, но я оказалась совершенно неподготовленной к случившемуся. Не было никаких тревожных сигналов или симптомов приближения подобного. Люк всегда оставался верен мне. Может быть, он был неверующим во всем, но в наши любовные отношения он действительно верил.Поэтому нынешнее отклонение, этот отказ от веры, казались невозможными. Сама мысль о том, что Люк попытается искать удовольствий где-то на стороне никогда не посещала мою голову. И вдруг это стало такой ощутимой реальностью, что мне стало дурно.
В моей душе начал пробиваться росток гнева, но поначалу он был скрыт странными темными наслоениями стыда. Я неожиданно оказалась голышом перед совершенно чужим человеком. Чужим, с которым я два года делила постель, но тем не менее, как оказалось, чужим, посторонним. Я попыталась нащупать трусики, но никак не могла вспомнить, куда их швырнула. Пока я их разыскивала, Люк пытался ответить на мои пока еще невысказанные вопросы.
– Мне самому было стремно… Я почти ничего не помню… это какая-то ошибка… ужасная ошибка… мы оказались в одном такси, потому что нам было домой по пути… я сам себя ненавижу… я должен был сознаться сразу… ты должна мне поверить… я люблю тебя…
Когда в своей журнальной колонке «Поступай правильно» я не раз твердила, что для сохранения гармонии любовных отношений партнеры должны каждый день открывать друг в друге что-то новое, я имела в виду отнюдь не это.
Я взирала на него с недоумением, а потом перевела взгляд на его член, напоминавший сейчас размерами и видом сморщенную шляпку только что проклюнувшейся поганки. Наконец, я обнаружила местонахождение своих трусиков и лифчика и неловко облачилась в них, стараясь сделать все, чтобы мои глаза ничего не выражали. После этого я прошла к стулу, на котором лежали мои джинсы и топик, и закончила свой туалет. Люк все это время стоял столбом, и яркое солнце светило прямо на его голую задницу.
Полностью одевшись, я почувствовала, что гроздья гнева в моей душе окончательно созрели. Я осмотрелась, пытаясь найти какой-нибудь острый предмет, чтобы швырнуть в Люка и чтобы память об этом осталась на его теле навсегда. Мои туфли. Серые «фендолуччи» со смертоносными шпильками.
– Ты должна поверить… это ровным счетом ничего не значит… ничего…
– Он немного ожил, зашевелился и тут наткнулся на мой ядовитый взгляд. – Ну… скажи хоть что-нибудь…
Но я ничего не собиралась говорить. Он потянулся за своими боксерскими трусами и прикрылся ими, как фиговым листком. Я схватила туфлю и в ярости запустила в него. Люк обладал безупречной реакцией ниндзя, и он резко соскочил с «линии огня», и туфля, пролетев мимо, со звоном высадила оконное стекло.
Дзы-ы-нь!!!
…твою мать!
Я подняла вторую туфлю и направилась к выходу.
– Марта, подожди!
В дверях я не выдержала и обернулась:
– Ты думал обо мне?
– Что?
– Когда ты трахал ту девку, ты думал обо мне?
– Почему ты так себя ведешь? Я сам не понимаю, как это получилось.
– Люк, отвечай на мой вопрос. Ты обо мне вспоминал?
Он с отчаянием посмотрел на меня:
– Конечно. Ты все время была в моих мыслях.
Когда он произнес это, меня охватил ужас. Мне показалось, что я если не соучастница, то, по крайней мере, свидетельница произошедшего. Однако факт, что мысленно я все-таки присутствовала при этом, облегчил мой уход, не оставляя места колебаниям. Сама мысль о том, что обнимая, целуя и трахая ту неизвестную девицу, Люк думал обо мне, была невыносима. Это было еще хуже, чем если бы он просто вычеркнул меня из памяти. От этого и измена показалась еще изощренней и обидней.
– Все кончено, Люк. Надеюсь только, что она была достойна тебя. – Мой голос звучал отстраненно, будто записанный на пленку.
На улице, осторожно обойдя осколки стекла, я подняла туфлю. Люк стоял голый на верхней лестничной площадке, продолжая взывать ко мне. Урод!
На той стороне улицы, на тротуаре, пожилая пара, остановившись, с любопытством разглядывала меня так, словно я откуда-то сбежала. В некотором смысле, так оно и было. Правда, сама я этого не чувствовала. По крайней мере, в тот момент.
– Марта, прошу тебя, Марта…
Его голос улетал в никуда, а я отрешенно прошествовала к станции метро Ноттинг Хилл Гейт, растерянная и почти потерявшая рассудок.
Глава 2
Направляясь на восток по центральной ветке к Боу, зажатая между локтем субботнего рабочего и рюкзаком немецкого туриста, я изо всех сил пытаюсь определить ближайшие перспективы. В конце концов, я вооружена необходимыми знаниями для преодоления именно таких вот ситуаций.
Ничего страшного не случилось, рассуждаю я. Такое происходит постоянно. Разумеется. Каждую минуту, каждый час, каждый день во всех уголках Лондона. Любовные отношения прерываются: одни напоминают жестокие побоища, другие – жалобный скулеж. Это жизненный факт.
Я пытаюсь вспомнить времена, когда мне должно было быть еще хуже. Но эта стратегия – пораженческая. Вроде того, что ты решил отрубить себе руку, дабы отвлечься от мигрени.
Мне приходит на ум единственная личная трагедия за последнее десятилетие: четыре года назад умерла моя бабушка. Я натужно пытаюсь восстановить душевную сумятицу, которую должна была испытывать тогда. Однако единственным воспоминанием остается всепоглощающее чувство собственной вины. Не то, что порождается осознанием ответственности за случившееся, а другое, то, что возникает из-за отсутствия истинных переживаний. Вопрос формулируется следующим образом: почему меня это не колышет? Нет. Ничто не может сравниться с кристаллом этого иррационального горя, которое я испытываю сейчас.
И вдруг, впервые за последние двадцать минут, в моей голове рождается первая, вполне практичная мысль. Я осталась без дома.Единственное, чем я наказала Люка, так это тем, что сама себя выбросила из его квартиры. Все мое имущество помещается в сумочке «Аня Хиндмарх» (кошелек, пачка «Мальборо Лайтс», блеск для губ, мобильник, капсулы от расстройства желудка и грязные носовые платки), да еще та одежда, которая сейчас на мне. Молодчина, Марта! Это, конечно, его многому научит. Естественно, я отдаю себе отчет в том, что мне придется возвращаться за своими пожитками. Но это потом, потом, не сегодня. Сейчас это невозможно.
Почти инстинктивно я направляюсь к Фионе. Фи – моя лучшая подруга, часть меня самой, так же, как и я, наверное, являюсь ее частью. Ее статус лучшей подруги зиждется на том, что она сочувствует, но никогда не осуждает. Несмотря на тот факт, что по матери она наполовину немка, Фиона не относится к тем, кто радуется беде ближнего, ей чуждо само понятие schadenfreude [1]1
Злорадство (нем.).
[Закрыть]. Когда я чувствую себя по-настоящему в дерьме, ей и в голову не придет торжествовать и свысока лицемерно сочувствовать. Никогда она не ляпнет: «Я же тебя предупреждала!» или «Я так и знала, что это случится», даже когда для этого имеется веский повод. А это очень редкое качество, особенно для подруги. Кроме того, Фиона является той самой личностью, жизнь которой в очень многом похожа на мою. Мы вместе учились в университете и дружно сбегали с лекций по познавательной психологии. Вместе мы хохотали, проливали слезы и даже дрались, сходили с ума на отдыхе в Ибице, а потом, когда закончили обучение в Лидсе три года назад, переехали в Лондон.
В течение первого года нашей жизни в большом городе мы снимали одну квартиру на двоих и, хлебнув для храбрости водки, вместе искали приключений на свою задницу. А потом, в одном и том же месяце, она познакомилась с Карлом – Фотографом из журнала мод, а я – с Люком – Подонком, Вруном и Предателем (ранее в нашей компании он был известен как Самый Сексуальный Журналист на Всей Планете). И хотя с тех пор мы стали видеться с Фионой чуть реже, что было неизбежным, тем не менее симметрия в наших судьбах продолжала сохраняться. До настоящего момента, разумеется. И вот неожиданно все перекосилось и стало каким-то кривобоким.
Итак, я подъезжаю к дому подруги и некоторое время стою у ее подъезда, стараясь прийти в себя и успокоиться, потом нажимаю кнопку домофона.
– Кто там?
– Фи, это я.
– А, привет! Сейчас я тебя впущу.
Дверь призывно пищит, я прохожу внутрь и топаю по длинному коридору до квартиры Фи. Она уже стоит и ждет меня, эдакий стройный силуэт в дверном проеме. Но вот я приближаюсь к ней, и она успевает прочитать на моем лице все.
– Что стряслось? Ты ужасно выглядишь!
Я безвольно останавливаюсь рядом с Фионой, стараясь как можно дольше не встречаться с ней взглядом.
– Я… видишь ли… э-э-э…
Какая-то упрямая часть меня противится тому, чтобы тут же выложить подруге все, что произошло. И не потому, что она не поможет мне справиться с бедой. Она знает, как следует вести себя в подобных ситуациях. Как и подобает девушке, работающей по связям с общественностью, она обязательно найдет положительные моменты в любой трагедии. Но дело в том, что в ее голове мы с Люком до сих пор вместе, и ничто на свете не сможет нас разлучить. И от того, что сейчас эта иллюзия развеется, мне самой может стать гораздо хуже. Однако я каким-то образом заставляю себя пробормотать эти страшные слова:
– Между мной и Люком все кончено.
Она морщится и сочувственно наклоняет голову чуть вбок. Фиона протягивает руки, всегда готовые заключить меня в дружеские объятия:
– Ах ты, милая моя, ну, иди сюда.
Я роняю голову ей на плечо, и слезы неудержимо катятся по моим щекам. Все это сопровождается некоей смесью всхлипываний с подвываниями, означающими наивысшую степень жалости к самой себе, и продолжается это примерно минуты две. Все это время Фи неустанно и с искренней нежностью поглаживает меня по затылку.
– Прости меня, – поскуливаю я, когда слезы кончаются, и мне становится просто нечем плакать.
– Это еще за что?
Я поднимаю зареванное лицо:
– Прости, я тебе всю рубашку своими соплями изгваздала.
Мы заходим в квартиру. Карла здесь нет, он сейчас во Франции на очередных съемках какой-то новой модной коллекции одежды.
– Итак, что же все-таки произошло? – настаивает на ответе Фиона, протягивая мне сигарету. Между нервными глубокими затяжками я умудряюсь посвятить ее в события дня. Когда я объясняю ей, в какой именно момент Люк соизволил сообщить мне о своей измене, ее ответ заставляет меня улыбнуться:
– Неисправимый сиськовыжиматель!
Должна заметить, что у Фионы есть удивительная привычка применять небывалые экзотические выражения. Вот примеры ее уникального словарного запаса: «небритые кокосовые яйца», «факом затраханный трах» и мое любимое «галоп обкуренного гомика». Иногда со стороны может показаться, что она произносит реплики из сценария, написанного совместно Квентином Тарантино и Энидом Блайтоном. (Наверное, именно так вела бы себя любая девушка, насмотревшаяся по видео «Бриолина», предварительно приняв изрядную дозу экстази).
Но Фиона умеет и слушать. Она знает, когда и как нужно вставлять подбадривающие «м-м-м» или «ах!». При этом она не переигрывает, потому что искренне сопереживает. Даже ее внешний вид и одежда действуют успокаивающе: пушистые домашние тапочки, мешковатые спортивные брюки и легкомысленная розовая рубашонка. Ее волосы аккуратно причесаны и стянуты в идеальный «хвост». Она ассоциируется у меня с большой чашкой ароматного какао, хотя последнее вроде бы не имеет никакого отношения к одежде и прическам.
– Я полагаю, что ты должна ему чем-то ответить за такую наглость.
Но эти слова не имеют для меня никакого значения. Рано или поздно он все равно сознался бы в содеянном, так как секретов между нами не водилось. С первой же ночи мы были полностью открыты друг другу и так изливали душу, что это казалось для меня чем-то непостижимым, по крайней мере, в отношениях парень – девушка. Любовь к правде – одно из положительных качеств Люка, и он постоянно ищет ее и презрительно высмеивает любые попытки скрыть истину. На личном уровне это всегда влекло меня к нему. Ну, хорошо, он циничен. Тем не менее проявляет интерес буквально ко всему. С ним было здорово: приятно иметь рядом человека, которого интересуют не только конкретные факты твоей биографии, но и более расплывчатые понятия: твое отношение к различным событиям, личное мнение и, раз уж на то пошло, даже такие глобальные проблемы, как жизнь и смерть.
Однако раскрываться друг перед другом, подходя к истине так близко, как только могут позволить слова, – все это – игра опасная. Она сродни притязаниям не только на прошлое человека, но и на его сокровенные мысли. Не остается ни одного местечка, чтобы спрятать туда свою тайну или способа как-то приукрасить истину. Неожиданно понимаешь, что все уже присвоено другим.
Может быть, из-за этого у Люка возникли трудности. Может быть, он и попытался бы вычеркнуть этот эпизод из своей жизни, но у него вряд ли бы это получилось. Как он однажды с гордостью заявил, заканчивая одну из своих статей в «Интернет Плэнет»: «Информация жаждет свободы, и это стремление естественно». Оказывается, он прав.
И что мне теперь делать, я не знаю.
Возможно то, что рассказал мне Люк, действительно очень важно, но только не в том, как это понимает Фиона. Может быть он сам, на подсознательном уровне, хотел прекратить наши отношения. Не исключено, что этот бессмысленный секс с незнакомкой оказался для него столь восхитительным, что он, наконец, понял, чего лишал себя столь долгое время. Теперь мой разум начинает меня пытать. А что, если это был вовсе не бессмысленный половой акт? И под Люком оказалась вовсе не незнакомка? Может быть, он давно знал эту девицу, и между ними был роман. Математически это допустимо: хотя мы находимся вместе в течение шестидесяти процентов всего времени, остается еще целых сорок, за которые никто ни перед кем не отчитывался… А уж измена мне, как специалисту по любовным интригам, – яркое проявление его любимого черного юмора.
Но в этот момент ход моих мыслей прерывает голос Фионы:
– Ты можешь жить у меня, сколько хочешь.
Я, конечно, оценила ее предложение, но сразу поняла, что такое решение проблемы весьма кратковременно. Уже через несколько дней Карл вернется из Франции, а уж он-то встретит эту затею Фионы приютить меня здесь без всякого энтузиазма. Да уж если быть честной до конца, меня не очень привлекает идея – делить одно жизненное пространство с Карлом. Я хотела сказать, что даже если внешне он, может быть, и напоминает старшего и длинноволосого брата Джоша Хартнетта, на шкале ментальной стабильности я бы расположила его способности где-то между Марайей Кэрри и Оззи Осборном. Правда, Фи уверяет, что он здорово изменился и теперь больше интересуется ею самой, а не тем, как бы втянуть ноздрями половину всех запасов кокаина Колумбии. Надо отдать ей должное – она действительно помогла ему достойно перенести этот трудный этап его жизненного пути, как она иносказательно выражается о тех месяцах, когда Карл доставал кокаин буквально из-под земли и пользовал его самыми немыслимыми способами, большей частью, просто насыпая в столовую ложку. Свернутые в трубочку банкноты оказались ему не по нраву – во-первых, было слишком муторно скручивать их, а во-вторых, принимая во внимание это дорогостоящее увлечение, банкноты далеко не всегда водились у него в доме.
Как бы там ни было, я отношусь с некоторым подозрением к человеку, который предпочитает воспринимать меня через объектив своего фотоаппарата, и который за все время нашего знакомства не соизволил переброситься со мной и дюжиной слов. («Она вышла», «Ее нет» и еще «Неужели ты носишь парик?») И даже если не принимать во внимание проблему с Карлом, после недели, проведенной на этой софе, мне обязательно потребуется самая серьезная консультация у специалиста-остеопата.
Мне придется подыскивать себе квартиру, как бы страшно это ни звучало. Всю свою жизнь я провела в домах, принадлежавших не только мне одной: я жила то с Люком, то с Фионой, а перед этим с родителями, и потому сама мысль о том, что мне придется жить в квартире одной, несколько пугает меня.
– А сегодня вечером, – сообщила Фиона, довольно потирая руки, – мы наберем каких-нибудь интересных видеофильмов, напьемся в стельку и изготовим куклу Вуду с проклятием на этого Законченного Онаниста.
Я натянуто улыбнулась:
– Согласна.
Эта затея действительно показалась мне привлекательной, хотя не настолько, как та, чтобы оказаться наедине с Люком, по крайней мере, с тем прежним Люком, который остался в моем воображении, верным и преданным: тот Люк смотрел только на меня, он никогда бы не стал ломать наши отношения, устроившись на заднем сиденье такси с девицей, имени которой он не знал, да и не хотел знать.
– А что будет с твоим барахлом?
– Каким барахлом?
– Ну, с теми пожитками, которыми ты успела обзавестись.
– Ах, черт! Понятия не имею.
Тогда Фиона самостоятельно разрабатывает план действий. Завтра мы отправляемся к Люку около часу дня, в это время он скорее всего будет сидеть в пабе. Мы поедем туда на ее машине, заберем все мои вещи и привезем их сюда. Здесь же они и будут храниться до тех пор, пока я не подыщу себе подходящую квартиру. По тому, как она все это говорила, можно было подумать, что речь идет о какой-то рискованной военной операции. Я машинально киваю, во всем соглашаясь с ней, и тут же наливаю себе бокал вина.
Но я не успеваю сделать первый глоток – срабатывает мой мобильный телефон. Я знаю, что это Люк, даже не глядя на дисплей. Я не собираюсь отвечать, но все же рассчитываю на то, что он оставит мне голосовое сообщение.
Так и есть:
– Марта, надеюсь, к тому времени, когда ты услышишь это, ты уже успокоишься и, как девушка прагматичная, согласишься выслушать то, что я хочу тебе сказать. Пожалуйста, позвони мне, нам действительно нужно поговорить. Я понимаю, что был не прав, именно поэтому я должен был все рассказать тебе. Но это не должно стать концом наших отношений. И кому как не тебе понимать это лучше всех остальных? Мне почему-то кажется, что ты поспешила с принятием решения.
Кому как не мне понимать это?
– Дешевая уловка, – фыркнула я, обращаясь к Фионе. Люк пытается использовать специфику моей работы против меня же самой. Он хочет превратить мой статус специалиста по залатыванию дыр в чужих отношениях в аргумент. Фиона что-то невнятно бормочет в мою поддержку, какие-то неубедительные слова. Но что раздражает больше всего, так это то, что подобное заявление исходит от человека, чей выбор профессии так же отражает его личные качества, как доктор Джекил напоминает мистера Хайда. Я хочу сказать, что этот так называемый журналист не может самостоятельно даже присоединить приложение к электронному письму и всякий раз просит посторонней помощи.
– И он еще говорит, что я поспешила с принятием решения! Ха-ха! Очень интересно! Ну конечно, все дело только во мне. Разумеется! В этом никто не сомневается. Конечно, это я толкнула его на то, чтобы он слетел с катушки и совокупился с какой-то сексуально озабоченной нимфоманкой, чтоб ее!.. Вот урод! – Я выключаю телефон. Голова у меня раскалывается.
– С тобой все в порядке? – забеспокоилась Фиона, услышав, каким образом я, наконец, озвучила свои ощущения.
– Да, конечно, – отвечаю я нарочито спокойно и отпиваю еще глоток мерло. – Все отлично.
Но в голове моей – сумбур. Как психолог, я могу объяснить происшедшее с точки зрения неврологии. Итак, приготовьтесь услышать научную трактовку происходящего.
Природный мозг стимулирует выработку допамина, норепинефрина и фенилэтиламина – так сказать, химических составляющих любви, и они свободным потоком циркулируют в нем. Те счастливые ощущения, которые им удавалось генерировать в течение двух лет, пока мы с Люком были вместе, теперь изменились на диаметрально противоположные.
Видите ли, Брайан Ферри оказался прав. Любовь на самом делеявляется наркотиком. Если быть более точной, то она представляет собой то, что, как известно, в 1982 году на конференции, посвященной проблемам любви и полового влечения ученые определили как «когнитивное, поражающее нервную систему состояние, характеризующееся навязчивой и всепоглощающей фантазией касательно взаимности любовных чувств со стороны объекта приложения любви». (Конечно, это определение должно быть известно вам так же, как и мне, если, конечно, вы входите в число тех двадцати семи человек в мире, удостоенных звания магистра в этой области.)
«Вы сами почувствуете, когда это произойдет», – твердят они вам. И я почувствовала. Сегодня вы еще нормальное, рационально мыслящее человеческое существо, способное воспринимать и различать хорошее и плохое в современном мире, а уже в следующий момент вы начинаете вести себя так, словно вам сделали лоботомию и пересадили мозги от тупого, громко аплодирующего и вечно хохочущего статиста из дневной телепередачи.
Внезапно в руках у вас оказывается экземпляр «ОК», и вы сознаете, что читаете его уже без иронии и смеетесь над тем, что напечатано в рубрике «юмор», а потом начинаете излагать нечто вроде: «Селин Дион, конечно, дерьмо, но голос у нее – что надо».
А вот теперь у меня началась ломка. Говорят, героин убивает. Любовь! Вот настоящий убийца. Люк, конечно, не предупреждал меня, как правительство о пагубности любовных отношений для здоровья, но вред мне причинил существенный. Все дело в фенил-этиламине, вот оно что! Уж поверьте мне. Это страшная хреновина. Действует мгновенно. Именно она снабжает вас энергией, позволяющей всю ночь болтать друг с другом о пустяках, а после этого, в шесть утра, заниматься акробатическим сексом. Но когда вы «врежетесь лбом в стену», как это получилось со мной, та же самая дурь разорвет вас на части.
То, что вы понимаете весь этот механизм с научной точки зрения, никак не помогает вам справиться со своими чувствами на практике. А вот алкоголь, с другой стороны, может творить чудеса. Памятуя об этом, я твердо решила провести остаток вечера, планомерно нажираясь вдрызг.
