Текст книги "Первый удар. Книга 3. Париж с нами"

Автор книги: Андрэ Стиль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

ПРЕДИСЛОВИЕ

«Париж с нами» – третья книга романа известного французского писателя-коммуниста Андрэ Стиля «Первый удар». В ней развивается тема двух предыдущих книг трилогии – «У водонапорной башни» и «Конец одной пушки», – тема борьбы французского народа против американской оккупации Франции, против подготовки новой войны в Европе. Читатель снова встречает героев, знакомых ему по первым книгам романа: секретаря портовой секции компартии, руководителя борьбы докеров – Анри Леруа, секретаря профсоюза портовиков – Робера, докеров Гиттона, Папильона, Клебера, врача Дегана и многих других защитников мира. В третьей книге трилогии Андрэ Стиль рассказывает о новых битвах за мир и национальную независимость Франции, в которых его герои принимают активное участие.

Действие в романе «Париж с нами» концентрируется вокруг одного главного события – прибытия во французский порт американского парохода с бензином и борьбы докеров и других трудящихся города против его разгрузки. Французские рабочие знают, что горючее, доставленное из-за океана, предназначено не для мирных целей, не для французов. Оно предназначено для американских военных баз во Франции, а, возможно, также для возрождаемой в Западной Германии немецкой армии. Французские патриоты понимают, какая угроза для их страны таится в военных приготовлениях американских поджигателей войны и их пособников, и поэтому считают своим патриотическим долгом помешать выгрузке американского бензина во Франции. Они знают, что это «тот самый бензин, который гудит в бомбардировщиках над Кореей; тот самый бензин, который заключен во всепожирающем огне напалма и в чудовищном дыхании огнеметов; тот самый бензин, которым поливают костры линчеватели негров». Поэтому французские трудящиеся провозглашают: «Никаких военных материалов! Да здравствует мир! Американцы в Америку!»

Писатель правдиво и взволнованно рассказывает о той ожесточенной борьбе, которая развертывается на территории порта и прилегающих к нему районов. Перед читателем романа раскрывается картина подлинной битвы между защитниками мира и пособниками поджигателей войны.

Ценой обмана, угроз, шантажа французским прислужникам американских оккупантов удается нанять на разгрузку парохода, кроме штрейкбрехеров, открытых раскольников из профсоюза «Форс увриер», десяток-другой наименее устойчивых рабочих. Защитники мира, среди которых наиболее активным отрядом, как показывает Андрэ Стиль, являются французские коммунисты, сосредоточивают все свои усилия на том, чтобы сорвать замыслы поджигателей войны. Они ведут борьбу за каждого человека, который может быть вырван из-под влияния врага. Борцы за мир используют для этого все возможные средства. Они выпускают и распространяют листовки, идут к тем рабочим, которых обманом и запугиванием заставляют разгружать американский пароход, и убеждают их отказаться от работы. Они дают решительный отпор штрейкбрехерам и раскольникам, поднимают на борьбу широкие народные массы, организуя мощную демонстрацию протеста.

С большим знанием жизни на выразительных примерах показывает Андрэ Стиль различные формы борьбы демократических сил Франции. Вот один из эпизодов романа, вызывающий у читателя глубокое волнение и чувство восхищения французскими патриотами. В то время как у префекта, по случаю прибытия американского парохода с горючим, происходил прием заокеанских «гостей», затянувшийся до поздней ночи, все стены города покрылись надписями, направленными против оккупантов и призывающими трудящихся выйти на демонстрацию протеста против военных приготовлений. На своих машинах, оставленных у префектуры, американские «гости» обнаружили еще не засохшую, неприятную для них надпись: «Go home».

Писатель рисует – эпизод за эпизодом, картину за картиной – нарастающую борьбу докеров вместе с широкими слоями населения против всех предателей и врагов мира, борьбу, развертывающуюся повсюду: в бюро найма рабочей силы, на причалах в порту, на улицах города, на дороге, по которой движутся грузовики оккупантов, в кабинете префекта, куда прорывается сквозь полицейский кордон делегация трудящихся.

Андрэ Стиль рассказывает также о борьбе, которая происходит в сердцах и умах людей. И в этом – яркая отличительная черта творчества писателя.

В одном из своих выступлений, определяя насущные задачи прогрессивных писателей, активных борцов за мир, демократию и социальный прогресс, Андрэ Стиль указывал на необходимость художественными средствами отобразить все то, что происходит «в уме и сердце активиста», раскрыть все многообразие внутренней борьбы людей, участвующих в великой битве народов за мир, богатство их духовного мира. На решение этой задачи и направлено основное внимание автора трилогии «Первый удар».

Творческую манеру Андрэ Стиля Луи Арагон называет «реализмом души».

В романе «Первый удар», который, по словам секретаря французской компартии Жака Дюкло, «явился выражением наших самых актуальных и самых важных битв», Андрэ Стиль показывает всю сложность социальных битв через судьбы, действия, мысли, чувства и переживания их живых участников.

В книге «Париж с нами» эти творческие принципы писателя выступают с особой наглядностью.

Борьба против разгрузки американского парохода, против военных приготовлений – это не только схватка со штрейкбрехерами в бюро найма рабочей силы или на молу, не только столкновение с полицией и охранниками на площади у биржи труда, не только демонстрация протеста. Это также борьба с неверием в собственные силы, в свою победу, которое предательски подкрадывается и проникает в душу некоторых участников битвы за мир. Это борьба и с безрассудными порывами и с излишней горячностью, которые могут повредить делу. Это борьба у ряда героев книги передового сознания и светлых сторон человеческой души против эгоистических, антиобщественных побуждений.

Присмотритесь хотя бы к двум образам докеров, созданных Андрэ Стилем, – Анри Леруа и Жан-Пьера Гру.

Анри Леруа, один из главных героев романа, – руководитель портовой секции компартии, организатор борьбы, вожак рабочих. Он чувствует на своих плечах всю огромную ответственность за успехи и за поражения в общей борьбе. Переживая неудачи, промахи, порой бессилие перед наемниками оккупантов, охранниками, полицейскими, пускающими в ход оружие, бомбы со слезоточивыми газами, Анри Леруа направляет свою волю на то, чтобы самому не поддаться чувству поражения и помочь другим преодолеть это опасное чувство. Анри Леруа порой стоит немалого труда подавить свою горячность, не дать увлечь себя минутному порыву, следовать выработанному практикой борьбы правилу: «быть хладнокровным… ты у руля».

Анри Леруа верит в конечное торжество дела, за которое борется его партия, его класс, и это позволяет ему подняться над отдельными фактами, над обманчивостью иного чувства. Это помогает преодолеть ошибочные побуждения и порывы, «когда поражение кажется неизбежным», когда «на душе становится невыносимо тоскливо, словно капля яда разъедает ее». Анри умеет видеть победу и там, где другим видится поражение.

«Борьба в таких условиях – сама по себе уже огромный успех… – говорит он. – …Раз столько людей пришло в движение, будет проведена глубокая пропашка… народные массы перешли в наступление повсюду, во многих других уголках Франции, да и во всем мире». Эту мысль Анри Леруа стремится донести до сознания всех докеров.

А вот другой образ, – Жан-Пьер Гру. Он не из главных героев романа «Париж с нами». Это фигура в большой мере эпизодическая. Но и на этом образе удается писателю раскрыть всю сложность борьбы, которая происходит в сознании и в сердце многих французов. Жан-Пьера угнетают домашние обстоятельства. В семье брата он чувствует себя нахлебником. Работа выпадает ему редко, и он приносит домой лишь жалкое пособие безработного. Поэтому он и решает наняться на разгрузку американского парохода. Жан-Пьер – один из тех людей, которые стараются «быть подальше от политики», как они говорят. Но, согласившись разгружать пароход с горючим, он тем самым оказался втянутым в эту «политику». Вначале Жан-Пьер не понимает всего значения своего поступка, хотя и колеблется, прежде чем наняться на работу. Раскрывает ему глаза на преступность такого шага жена его брата, Флора. Во время борьбы против гитлеровских оккупантов погиб брат Флоры, Венсан, участник Сопротивления. И теперь Флора упрекает Жан-Пьера в том, что он оскорбляет память ее брата, помогая новым оккупантам. Жан-Пьер растерян, потрясен. Коммунист Франкер, который пришел высказать Жан-Пьеру все, что о нем думают честные докеры, помогает ему понять смысл всего происходящего и принять правильное решение. Жан-Пьер Гру не стал штрейкбрехером. Он поборол и тяжелые обстоятельства безработицы и противоречивые порывы души, которые могли увести его в болото.

Не менее острая борьба происходит в душе и сознании многих других героев книги Андрэ Стиля. И писатель умеет в каждом случае показать своеобразие этой борьбы, в зависимости от обстоятельств жизни, призвания и характера героя. По-разному раскрывает Стиль эту борьбу у Сегаля, который в порыве гнева и разочарования разрывает партийный билет, а затем терзается угрызениями совести; у Рауля Грандэ, «анархиста старого типа», как его иронически характеризует автор; у Папильона, «бунтаря» и энтузиаста, возвращающегося в ряды компартии; у Робера, с болезненным самолюбием воспринимающего критику, но честного активиста.

Андрэ Стиль выступает в романе «Первый удар» как мастер глубокой индивидуализации и психологизации образов. В этом одно из важных художественных достоинств его произведения.

Реалистически изображая французскую современную действительность, рисуя борьбу трудящихся за мир и национальную независимость без идеализации, «со всем ее доподлинным пылом», со всеми трудностями, поражениями и победами, Андрэ Стиль вскрывает движение социальных сил, дает почувствовать историческую перспективу. В этом, прежде всего, необходимо видеть выражение принципов социалистического реализма, на позиции которого стал Андрэ Стиль.

Оптимизм, вера в творческие силы народа, в его победу в борьбе за правое дело – за мир, демократию, социальный прогресс – пронизывает весь роман Стиля.

Ценой огромных усилий и жертв докерам и трудящимся города удалось достигнуть успеха, нанести первый удар по заговорщикам против мира, вынудить американский пароход покинуть французский порт неразгруженным, с бензином в трюме. В этом отношении выразительно звучит название последней главы романа – «Легко сказать – Победа!».

Вместе с тем, писатель сумел передать весь тот огромный подъем и порыв народных масс, который был вызван борьбой, показать нарастание победного чувства, сознания торжества над черными силами реакции и войны.

Рассматривая особенности художественного мастерства Андрэ Стиля, следует указать на его умение раскрыть смысл событий через восприятие героев, как на яркую и своеобразную черту стиля и творческого почерка писателя.

Живой народный язык, разговорная интонация со всеми ее характерными особенностями, глубокий лиризм повествования, ирония и сатира, которыми проникнуты многие главы романа «Париж с нами», – все это делает книгу Андрэ Стиля захватывающей, волнующей.

Творческую манеру Андрэ Стиля многое роднит с Анри Барбюсом, традиции которого продолжает и развивает прогрессивная французская литература. Рисуя, например, массовые сцены, в которых участвуют различные люди, слышны разные голоса, Стиль прибегает к безыменным диалогам, форме, широко использованной Барбюсом в романе «Огонь». Писатель не называет имен, не дает авторской характеристики тем, кто участвует в разговоре. Только реплики. Но за каждой репликой читатель видит живого человека с его индивидуальными взглядами, мнениями, характером.

Вот, например, сцена из первой главы романа. Писатель передает разговор докеров в бараке бюро найма рабочей силы, когда прислужники оккупантов пытаются нанять грузчиков на разгрузку парохода.

«– А я никогда не скрывал своих убеждений. Всегда вслух говорю все, что думаю. Пусть попробуют сунуться!

– А ведь и правда, сколько незнакомых морд!

– Чего зря на людей клепать, может, это все безработные.

– Прилетели на огонек префекта.

– А ты поставь себя на их место. Может, и ты поступил бы, как они.

– Чтобы я выхватил чужую работу! Никогда в жизни!

– Работа работе рознь.

– Ну уж это я не могу назвать работой…»

Среди тех, кому принадлежат эти реплики, мы видим и людей с твердым характером, решительно настроенных против пособников поджигателей войны, и людей колеблющихся, сомневающихся и тех, кто готов защищать раскольников рабочего класса.

Среди голосов участников спора слышен и голос писателя-коммуниста, дающего свою партийную оценку всему происходящему.

Андрэ Стилю, с суровой правдивостью рисующему мужественную борьбу рабочего класса против сил реакции, присуща и теплота и лирическая взволнованность, когда он повествует о товарищеской верности и спаянности коммунистов, рассказывает о трогательной детской дружбе. Это чувство превосходно передано в главе «Сидони» – лирическом отступлении о малолитражке «Сидони», «жертве существующего строя», как иронически замечает писатель. Оно выражено и в сценах, описывающих встречи мальчика Поля с его подружкой Жинеттой, и в разговоре, происходящем между Полем Верье и Анри Леруа, в сцене раскрывания ракушек, и во многих других сценах романа.

Следует отметить и ряд недостатков произведения. В романе есть рыхлые, недоработанные главы. Резко выделяется, например, эпилог романа – «Париж с нами», на котором лежит печать газетной публицистики, спешки.

Можно не согласиться с оценкой автора романа ряда явлений, которые он описывает. Так, например, сцену, когда группа демонстрантов врывается в кабинет префекта не через открытую дверь, а через загороженное картоном окно, нельзя считать серьезной формой проявления протеста против преступных действий префекта. Автором романа она дана, очевидно, в расчете на комический эффект.

В целом, однако, идейные и художественные достоинства романа «Париж с нами», несомненно, ставят его в ряд лучших произведений прогрессивной французской литературы.

Е. Трущенко.

Андрэ Стиль
ПЕРВЫЙ УДАР
Книга третья
Париж с нами

ГЛАВА ПЕРВАЯ
Он прибыл

Самое скверное, что такие события происходят как-то буднично, незаметно. Может быть, вы ждали сногсшибательной встречи под звуки военного и городского оркестров, с тромбонами и барабанным боем, и уж, конечно, при непременном присутствии префекта и других важных чиновников с лентами на брюхе – словом, ждали шума, блеска, речей… А на самом деле…

– Ну как? Он прибыл?

Это первые слова, которыми обмениваются докеры по пути в порт и у входа в него, спрыгивая с велосипедов и в темноте наугад пожимая друг другу руки. И в столовке, и даже у самого барака ЦБРС[1]1
  Центральное бюро найма рабочей силы. – Прим. авт.


[Закрыть] – те же разговоры. Некоторые так никого и не встретили по дороге и только здесь могут наконец поделиться новостью.

Лишь немногие простачки, которые никогда ничего не знают, словно с луны свалились, наивно спрашивают:

– Кто? Кто прибыл?

Остальные хорошо понимают, о чем идет речь. Ведь за последние три-четыре дня, с того самого момента, как пушка была сброшена в море, события развивались стремительно. Не оставалось никаких сомнений, что все к этому и шло. Мы вообще живем в бурную эпоху. Посмотрите газеты: в понедельник – освобождение Раймонды Дьен, во вторник – победы народной армии в Корее, и тут же – выжженная американцами корейская земля; в среду – празднование годовщины основания Французской компартии на Зимнем велодроме и открытие Конгресса молодежи. А вчера: Плевен ставит вопрос о доверии и рядом – сообщение о кровопролитных боях в Индо-Китае, в районе Мон-Кая.

К прибытию американского парохода готовились и в самом деле ускоренными темпами. Кто-то правильно сказал еще тогда, в порту: пушка – это только пробный камень. Американцы зондировали почву… Уже на следующий день стало ясно, что они решили воспользоваться историей с пушкой в своих интересах. Был уволен крановщик Поль Гранэ. Пострадали и докеры, работавшие на разгрузке парохода: у Макса, Папильона, Мушкетера, Врена, а заодно и у Анри, отобрали докерские карточки – префект уже давно грозился это сделать. Другими словами: не хочешь работать на американцев или на войну в Индо-Китае – лишайся последнего – гарантийной заработной платы и всех так называемых «преимуществ», на которые имеешь право как квалифицированный рабочий.

– Я знал, что так будет, я же предупреждал Макса, – сказал Врен. Он не раскаивался, просто хотел, чтобы по достоинству оценили поступок, который ему так трудно дался…

Префект, словно намекая, что лишение карточек – только начало, а самое страшное еще впереди, и что это должно послужить уроком для остальных докеров, поместил в среду в местной газете, в отделе «Новости порта», следующее сообщение: «По всей вероятности, в скором будущем в нашем порту откроются вакансии, – ну и манера выражаться у этих людей! – Просят кандидатов на места квалифицированных докеров подавать заявления письменно в Центральное бюро найма рабочей силы, Северная набережная. Заявления будут рассмотрены и удовлетворены в соответствии с наличием свободных мест».

В четверг утром, когда докеры пришли отмечаться, инженер Лезен начал читать вслух это объявление. Он собирался было привести статью закона, по которой выходило, что право на стороне префекта и тот может одним росчерком пера лишить вас вашей профессии, но инженера освистали, а затем все ушли и оставили его одного читать в пространство. Но как бы там ни было, товарищи лишились своих докерских карточек. А в порту, словно нарочно, и намека нет на работу – ни единого судна. Значит, нельзя даже объявить забастовку в знак солидарности. Нужно найти какой-то другой способ. А какой? В среду должен был прибыть «угольщик», но теперь стало известно, что и его повернули на Руан. Все разыграно как по нотам…

Вчера утром в бараке ЦБРС, при свете мигающей лампочки, шло обсуждение статьи, появившейся в «Демократе». В ней деголлевцы предлагали префекту верный способ обеспечить разгрузку американского оружия: «Необходимо организовать и выставить полицию из дюжих молодцов, готовых постоять за свободу труда». Да, симптомы безошибочные. Чувствовалось, что американский пароход вот-вот должен прибыть. Все последние дни это висело в воздухе, как гроза.

– Ты только погляди, сколько «моков» понагнали!

И впрямь! Вот, пожалуй, и все, что кажется сегодня необычным в порту. К трем часам утра целый полк охранников обложил порт со всех сторон. Они протянули колючую проволоку, повсюду расставили противотанковые заграждения и направили на ворота прожекторы. Все было проделано бесшумно, и жители бульвара Себастьен-Морнэ, который прилегает к порту, даже не проснулись. Вот почему город до сих пор ничего не знает. В то же самое время так же незаметно и чуть ли не с потушенными огнями, не заходя в порт, у узкого и длинного, с добрый километр, мола, который так легко перерезать охранникам, пришвартовался «П. В. Т. Фред-Макгрей» – новый американский пароход.

– Что такое, почему не видно Робера?

Конечно, он, так же как и всякий другой докер, никак не мог догадаться о том, что произошло. Но ведь он бывает в порту каждое утро, почему же сегодня, именно сегодня его нет?

* * *

Да и с Альфонсом дело обстояло не лучше. Сегодня как раз его очередь, и ему предстоит производить набор рабочих на разгрузку американского судна. Сперва он хотел было отказаться, но тут же, как всегда, подумал: если я лишусь места, придется нашим ребятам, и коммунистам и сочувствующим, распрощаться с работой. Ведь другие подрядчики всегда отстраняют их. Руководила ли тут Альфонсом некоторая личная заинтересованность, или нет – попробуйте-ка разобраться. В чужую душу не влезешь. Да и по правде сказать… Сохранить за собой место, как принято говорить, в конечном счете, хорошее место… когда у тебя дети и тебе хочется, чтобы они жили получше, чем ты живешь, хочется, чтобы они учились дальше… И Мартина… нехорошо, если ей придется работать. Альфонс всегда гордился тем, что зарабатывает за двоих. Еще его отец, оттянув свадьбу на два года, сказал: «Уж если ты не можешь прокормить свою жену – это последнее дело». А Мартина любит пофрантить… Взять хотя бы этот злосчастный перманент, который она себе вчера сделала… «Знаешь, на рождество я не решилась, но теперь, к Новому году, тебе придется раскошелиться…»

Такие ли соображения были у Альфонса или какие-нибудь другие, но во всяком случае он не нашел в себе мужества отказаться. Может быть, будь здесь Робер, он и посоветовался бы с ним, кто знает? Но с кем же еще он мог поговорить? Когда занимаешь такое положение, как Альфонс, не станешь ведь советоваться с первым попавшимся докером, даже если тот и коммунист. В глубине души Альфонс еще дорожит иерархией. Даже в партийной работе он всегда старается немного подчеркнуть свое превосходство над докерами, правда немного, но все же подчеркнуть, и хотя Альфонс не занимает никакого ответственного поста в партии, разговаривает он, как равный с равными, только с руководящими товарищами. Да и то не со всеми. Ведь не может он считать себе ровнями таких молодых, как Клебер, Макс или даже долговязый Франкер. Дело здесь вовсе не в их авторитете, но просто ему не к лицу, как говорит Альфонс, позволять командовать собой товарищам, которые по своей работе стоят на более низкой ступени иерархической лестницы… Они-то как раз сегодня были в порту. Но Альфонс не собирается спрашивать их мнения. Уж он во всяком случае не хуже, если не лучше их, сумеет разобраться в этом вопросе. Макс к тому же теперь не может считаться докером. Правда, нельзя вменять Максу в вину, что его лишили докерской карточки, это даже скорее к его чести, но что там ни говори, а все же он безработный, так же как Юсуф и Жожо, и только по совету товарищей приходит в порт, чтобы показать властям, что докеры не считают законным это «мероприятие» префекта.

Кстати, тут возникает еще один вопрос: имеет ли Альфонс право давать теперь работу Максу? Вот каково приходится Альфонсу: что ни шаг – то вопрос, а товарищи не всегда принимают это в расчет. Они ведь думают – завидное у Альфонса местечко, раз он за него держится. А на самом-то деле он и держится за него только ради них. На его долю выпала, если можно так выразиться, нелегкая миссия, да, да, именно миссия. Многие на его месте давно бы на все наплевали: хотят ребята достать работу – пусть сами расшибаются в лепешку. В конце концов, пусть тот, кто думает, что сумеет повести дело лучше, чем Альфонс, попробует стать на его место. Так он им и заявит. Он мог бы и еще сказать… Ведь он жертвует собой. Не хватает только, чтобы его в придачу ко всему еще и крыли…

По правде говоря, его пока никто ни в чем не упрекнул, хотя бы потому, что он за все утро ни с кем и словом не обмолвился. Но сам с собой Альфонс сегодня говорит не переставая: задает себе вопросы, тут же на них отвечает и так далее…

Шла бы речь об оружии, другое дело, но на пароходе-то всего-навсего горючее! Как будто впервой разгружать бензин, хотя бы даже и американский. Совсем еще недавно, после Освобождения… Но о чем говорить? Товарищи считают, что пароход не надо разгружать? Так кто им мешает отказаться? И какое значение имеет – Альфонс или кто-то другой набирает рабочих? Просто формальность. Чистая формальность. Вот именно. И нечего пытаться сваливать на него ответственность. Он тут ни при чем. Ни с той, ни с другой стороны… Ну хорошо, он набирает грузчиков, а что из этого следует? Ровно ничего. Ведь он-то никого не заставляет работать. Но предположим даже, что он сегодня откажется. Его место займет другой. Что мы от этого выиграем? Только то, что у коммунистов не будет своего подрядчика. Этим все и кончится. Так-то оно так… А однако и то, что Робер отсутствует, и то, что набор будет производить коммунист… всего этого вполне достаточно, чтобы заставить колебаться многих докеров.

Положение и без того сложное: будь на пароходе не горючее, а оружие, все было бы гораздо проще… А теперь тот, кто еще не принял твердого решения отказаться от этой работы, сумеет найти целую кучу отговорок и оправданий, вплоть до самого убедительного для себя довода: какое же тут преступление, раз речь идет только о горючем, ведь оно может быть использовано и для мирных нужд… Как раз об этом и идут сегодня самые горячие споры в бараке ЦБРС.

* * *

– Оружие-то они привезти не посмели. Сами понимают, что тут бы их оставили с носом!

– А горючее? Ведь это одно и то же.

– Как всегда, тихой сапой действовали.

– На то они и янки.

– У лисы и повадки лисьи.

– Конечно, если так рассуждать, то все для войны. А как же тогда жить?

– Вот уж ни за что не поверю, что ты и вправду так думаешь! Ну хорошо, по-твоему, куда денут тот бензин, который ты выгрузишь? Куда? Ну-ка говори!

– Откуда я знаю!

– Не знаешь? Неужели не знаешь? Брось ты притворяться!

– Ну, наверно, на склад, куда ж еще?..

– Вот то-то и оно. Отвезут к себе на склад. Этим все сказано.

– На склад уж известно зачем везут.

– Ладно. Но как же тогда разобраться, чего можно, а чего нельзя?

– Да ведь их бензин – не обыкновенный бензин.

– Откуда ты это взял? Нюхал его, что ли?

– Я ведь о чем говорю? Этот бензин не для гражданского населения. И будешь ты его считать обыкновенным или нет – это дела не меняет. Тут и нюхать нечего.

– А ты как решил? Пойдешь или нет?

– Да дело ведь не во мне. Или все пойдут, или никто.

– Вот Робер и должен был сказать свое слово. И куда только он запропастился?

– Надо, чтобы все отказались. Это проще всего.

– Остерегайся шпиков, они – как мошкара, так и вьются вокруг.

– Сейчас вроде не сезон.

– Однако их здесь наверняка не меньше, чем охранников.

– А я никогда не скрывал своих убеждений. Всегда вслух говорю все, что думаю. Пусть попробуют сунуться!

– А ведь и правда, сколько незнакомых морд!

– Чего зря на людей клепать, может это все безработные.

– Прилетели на огонек префекта.

– А ты поставь себя на их место. Может, и ты поступил бы, как они.

– Чтобы я выхватил чужую работу! Никогда в жизни!

– Работа работе рознь.

– Ну уж это я не могу назвать работой.

– Ты не хочешь поставить себя на их место, говорю я тебе.

– Хватит того, что они собираются встать на мое.

– Почему ты так решил? Когда ты сегодня утром пришел в порт, ты знал, что тебя ждет? Нет? Ну и они тоже не знали. Сперва посмотри, как они поступят, а потом уж обвиняй!

– А помнишь, как было с грузовиками для Индо-Китая? Та же самая история.

– Да и с коньяком тоже!

– Ну, тогда-то все было ясно.

– Ясно-то ясно, а все же пришлось объяснять, что если ружья убивают людей, то грузовики перевозят тех, кто убивает, и тех, кого посылают на смерть.

– А коньяком их спаивают…

– И они перестают соображать, что делают.

– А знаешь, иногда бутылка коньяку может убить больше народу, чем ружье…

– Но с горючим-то все еще более понятно.

– Для этого не надо учиться в Сен-Сире.

– Хорошо, если ты понимаешь, а вот есть…

– Да и потом, какой смысл отказываться, если тебя заменят другие?

– Я про то и говорю: или всем идти, или всем отказаться.

– Надо бы все же сходить за Робером.

– Теперь уже поздно, сейчас будут набирать…

– И где его только дьявол носит!

– Уж будь спокоен, была бы чистая работа, не пригнали бы сюда весь этот сброд…

– А ты заметил, что они сегодня держатся на почтительном расстоянии. И ведут себя не так вызывающе.

– И правда ведь…

– Это неспроста.

– Они что-то замышляют.

– Посмотри-ка, за этой решеткой они еще больше смахивают на зверей.

– Вот понагнали! Я уверен, что мы еще и не всех видим.

– Когда же теперь окончательно рассветает?

– Да еще не скоро…

– Представляю, сколько их на набережной!

– А на молу!

– К сведению любителей: черный ворон уже на бульваре!

– Не смейся. Сегодня будет жарко, вот увидишь.

– Но как тебе нравится Робер? Он и в ус не дует. Дрыхнет, наверное, без задних ног.

– Брось, это уж ты загнул!

– Слушай, вот оно, началось.

– Как? Набирает Фофонс!..

– Как же теперь быть? Ты-то как решил?

– Не волнуйся. Сейчас кто-нибудь выступит и все разъяснит…

* * *

Альфонс с жетонами в руках влез на товарную платформу. Клебер, Франкер, Макс, Папильон и еще несколько коммунистов собрались вместе, чтобы принять какое-то решение – ведь надо что-то делать, надо действовать, и как можно скорее. Альфонс заметил их группу и поглядывает в ту сторону.

– Чорт побери, куда же все-таки провалился Робер! – шепчет Макс товарищам.

– Может быть, уже пошла делегация и он там…

– Нет, нас бы предупредили.

– Все равно, даже если он в делегации, разве можно было ставить нас в такое положение. Ребята плавают, надо им все разъяснить. А мы и сами ничего толком не знаем и держимся неуверенно.

– А может, Робер повидался с Анри и другими товарищами… и они что-то придумали?..

– В том-то и дело. А мы тут выступим резко и сорвем все их планы…

– Я уверен, Анри ни о чем не знает. Если бы он услышал, что здесь творится, он бы живо примчался или предупредил нас. Уж я-то его хорошо знаю. Вот за Робера не ручаюсь… тут ничего не известно.

– Во всяком случае, что бы там ни решили, а уж отказаться-то мы можем. Ребята поймут.

– Этого мало, – говорит Макс. – Так мы не вскрываем подоплеку. Надо растолковать что к чему.

– Эй, послушай-ка! – Папильон решительно выходит вперед. – Ты что, Фофонс, для американцев вербуешь?

– Никого я не вербую. Каждый сам себе хозяин. Колен-Баррэ требует шестьдесят человек. Я и сообщаю об этом, вот и все. Лично я ни в чем не заинтересован. Каждый волен поступать как хочет.

Он поднимает первый жетон в воздух и уже открывает рот, чтобы спросить у Папильона: «Возьмешь?» Этот вопрос, по крайней мере, мог прояснить ситуацию – ведь Папильон ответил бы отказом. Но тут Альфонс пожалел его – Папильону это дорого бы обошлось. Хотя у него и так уж отобрали докерскую карточку… И Альфонс только молча протянул жетон в сторону Папильона и вопросительно поднял брови. Тот в ответ лишь пожимает плечами. Клебер, Франкер и еще несколько докеров, стоящих рядом с ними, отрицательно качают головой.

– Ни за что! – вырывается у Макса.

Он решил выждать еще немного, а потом, если нужно будет, ринуться в бой, не раздумывая. Сейчас он вглядывается в лица докеров и говорит себе: подождем, посмотрим, как все повернется. Лучше принять удар на себя. Что я теряю? Все равно уже битый.

Альфонс продолжает держать жетон в руке. Таких осложнений он не ожидал. Обычно он выбирает людей и выкрикивает их фамилии. Сегодня поступить так – значит подвергнуть риску лучших докеров. Но никто не протягивает руку за жетоном… Своим молчаливым отказом коммунисты как бы подают пример. Альфонса это, конечно, радует, и чтобы всем были понятны его чувства, он даже пробует улыбнуться. Но до чего же это не вяжется с поднятым в воздух жетоном! И его улыбка многим кажется принужденной, это окончательно сбивает с толку.