Текст книги "Библиотека мировой литературы для детей (Том 30. Книга 2)"

Автор книги: Анатолий Рыбаков

Соавторы: Эдуард Успенский,Гавриил Троепольский,Юрий Сотник,Николай Сладков,Мустай Карим
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 55 страниц)

Во сне и наяву

Наяву портреты не разговаривают. А во сне они и разговаривают и смеются. Я сплю и вижу сон. Будто папин портрет, который висит над кроватью, двинулся и приблизился ко мне. Вот он сделал шаг, вот он взмахнул рукой. Опущенные усы шевелятся, звенят на груди медали. Папа улыбается, и глаза его блестят. Совсем как живой, кажется даже, что он разговаривает. Я хочу раскрыть глаза, крикнуть, но лежу как скованный. Вот ведь какой сон!

Наконец мне удается открыть глаза. Солнце ярко светит в окна. А портретов будто уже два: один ушел на свое место, а другой вдруг наклоняется, схватывает меня и прижимает к себе. Я сразу просыпаюсь. К кровати подбегает мама, что-то быстро и весело говорит, но я не слышу ее.

– Папа!.. – вскрикиваю я. – Почему ты так долго не возвращался, папа?..

Просыпается Оксана. Она удивленно смотрит на нас, поднимается. Папа подходит к ней и берет ее на руки:

– Вот и дочка моя проснулась. Узнаешь меня, доченька?

Оксана звонко смеется и целует папу.

А я-то и забыл его поцеловать.

– Папа, – говорит Оксана, – а мы тебя ждали, ждали…

Держа нас на руках, папа садится на сундук.

– Вот я и вернулся живым, здоровым, потому что вы меня очень ждали. Оказывается, вы счастливые, мои дети!

Я считаю уедали: одна, две, три, четыре, пять… Только я еще не знал тогда, что означают две желтые и две красные полоски над карманом. Теперь-то знаю: это значит – папа был четыре раза ранен.

Мы долго сидели на сундуке. Скоро стали приходить гости. Их было еще больше, чем тогда, когда приехала Оксана. Все здороваются с папой, жмут ему руку, некоторые даже двумя руками сразу. Соседки-старушки хлопают папу по спине.

Пришел и дедушка Мансур.

– Очень большое спасибо за святое дело, которое вы сделали: самую войну победили, – говорит он. – Что разрушено – восстановится, что износилось – обновится. Только сирот очень жалко.

Папа глубоко вздыхает. А дедушка Мансур ведет уже другой разговор:

– И нам было трудно. Однако мы работали изо всех сил. Вот сам увидишь…

Первыми пришли Марат с Фагимой. Они, как вошли, прислонились к двери и так все время стояли.

– Входите, входите! – приглашали мы.

Но они не двинулись с места. Я знаю – они стеснялись папы.

Позже всех пришел Заман, сразу подбежал к папе, обнял его за ноги. Мы все удивились, а папа взял Замана на руки и говорит:

– Вот, оказывается, кто больше всех соскучился!

– Если у тебя есть ружье, дядя, стрельни-ка, – попросил Заман.

– Здесь же нет врагов! – говорит ему папа.

– А ты стреляй в коршуна, он сегодня унес у нас цыпленка.

Все стали смеяться, а Заман как ни в чем не бывало просит:

– Покажи мне свою саблю.

– Я не привез саблю, милый. А когда поеду в город, куплю тебе маленькую саблю, ладно?

– Ладно, хоть и маленькую, – говорит Заман и сползает с папиных колен.

Мама угощает всех детей. Заман получает свой гостинец и сейчас же выбегает из дома. Марат и Фагима зовут нас играть, но разве мы можем отойти от папы!

Мама тоже не пошла на работу. Весь день она варила и пекла вкусные вещи. Мы все время были возле папы. Мама тоже подходила к нам, улыбалась, смотрела то на нас, то на папу. и говорила она так весело и звонко, как будто сыпались серебряные монеты. Все лицо ее светилось, глаза сияли, и мне казалось, что весь наш дом и вся наша улица стали светлее.

Она теперь совсем не похожа на ту маму, которая в толстой белой шали, с мешком за плечами уезжала зимой в далекий город. Но все равно, это та же наша мама.

После полудня пришла бабушка из Тимертау. Увидев ее в окно, мы с Оксаной выбежали навстречу. Но на этот раз нам совсем не было интересно, что лежит в ее больших карманах.

– А-а-а! Мои быстроногие! – говорит бабушка, берет нас за руки и торопливо шагает к дому.

Дома она обнимает папу и тихонько плачет.

– Знаешь, Оксана, – шепчу я, – слезы бабушки – это слезы радости, сладкие слезы.

– Откуда ты знаешь?

– Дедушка Мансур так сказал.

– Молодец, крепко держишься, мама! Может, ты сделана из железа, раз ты из Тимертау? – шутит папа.

– И железо ржавеет, сынок! А в тяжелые времена надо быть крепче железа.

Я не могу удержаться от смеха.

– Чего ты смеешься? – спрашивает Оксана.

– Как может быть бабушка из железа? Она вся мягкая, и руки у нее вон какие мягонькие.

Оксана хмурит брови. Ей кажется, что я смеюсь над бабушкой.

После чая папа надел пилотку.

– Мать, – сказал он, – я с детьми пройдусь по полям. На фронте дал я себе слово: если вернусь, то, не снимая походного мешка, обойду все наши поля и луга… Может, и ты с нами пойдешь?

– На этот раз идите без меня. Никак не управлюсь с работой, – говорит мама, осматривая меня и Оксану. – А почему вы без башмаков?

Вот так так! Мы совсем забыли о наших башмаках.

Я сейчас же достаю их из-под кровати:

– Вот, папа, желтые башмачки с красными кисточками, которые в майский праздник принесла нам бабушка.

– У меня один башмак уплыл по Серебряной, да Ямиль догнал и принес его, – ? рассказывает сестра.

– Не я один, а с дедушкой Якшиголом…

– Башмаки были причиной и радости и горя, – улыбаясь, говорит бабушка. – До твоего приезда дети не хотели надевать их, берегли. А папа приехал – про башмаки забыли. Ай, дети, дети…

Мы быстро обуваемся и уходим с папой. Идем на Полевую сторону. Папа идет посередине, я бегу с одной стороны, Оксана – с другой.

Папа срывает пахучие травы, растирает их в руках и нюхает, поднимает нагретые солнцем камешки и подносит их к щеке. Опережая нас, он сбегает на дно глубокого оврага; цепляясь за травы, быстро поднимается наверх, срывает колючие фиолетовые цветы татарника, потом влезает на какой-нибудь большой камень и долго-долго всматривается в даль.

Папа привел нас в дальнюю березовую рощу, к роднику. Ох и холодна вода в том роднике! Папа вымыл этой водой лицо и руки и, зачерпнув ее руками, пил. Мы с Оксаной тоже пили. Потом мы сели у родника на траву.

– Этот родник выкопал мой отец, ваш дед Батырша, – сказал папа. – Я тогда был таким маленьким, как вы теперь. Этот родник так и называют – родник Батырши. Сколько людей пило здесь воду, умывалось… И птицы и звери приходят сюда пить воду. Смотрите, как привольно у родника растут красные цветы…

– Спасибо дедушке, – говорит Оксана.

Папа обнимает ее и целует в голову.

– Умница, дочка моя!

– Папа, – говорю я, – давай и мы выкопаем три… нет, четыре родника: ты, мама, Оксана и я. И нам потом, может быть, скажут спасибо.

– Когда вырастете, – говорит папа, – вы будете рыть каналы, повернете течение рек, будете орошать землю, чтобы она вся цвела… Много сделаете полезного людям!

– Ладно, – соглашаюсь я.

Правда, я еще не могу выкопать и маленький родник, не то что большой канал. Но я научусь.

– Я тоже буду помогать. Ладно, папа? – говорит моя сестра.

Папа подает нам руки, и мы, смеясь, помогаем ему подняться с земли.

– Теперь пойдем к Дубовому озеру. Не устали? – спрашивает папа.

Нет, мы ничуточки не устали. Разве можно уставать, если вернулся папа!

Мы обходим аул наш с другого конца, и по лугам, мимо речки Серебряной, выходим к озеру.

На берегах Дубового озера растет высокий камыш с пушистой головкой; когда дотронешься до него – с головки летят пушинки. Мы нарвали много камыша и широких листьев лилий. В кустарнике выбрали крепкие тонкие палочки, чтобы сделать из них стрелы.

На озере мы видели много уток – больших и маленьких. Они испугались нас и улетели. Еще видели мы лягушек, но о них я не стану рассказывать. Не люблю я их, квакушек!

Мы долго ходили по узким тропинкам и наконец вышли на дорогу, которая вела домой. Дорога шла в гору. Мы уже немного устали и присели отдохнуть под деревом. Я потрогал папины медали – они тяжелые и блестящие. Папа снял со своей груди две медали и приколол одну мне, другую Оксане. Нам сразу стало очень весело, и прошла усталость. Наверно, когда папа на войне получал эти медали, у него тоже проходила усталость. Вот ведь какая хорошая вещь – медаль!

Быстрым шагом мы поднялись в гору. На самом гребне горы папа остановился. Отсюда хорошо виден весь наш аул, долина реки Серебряной и Дубовое озеро, и аул Тимертау за лесом. Удивительно только то, что возле Тимертау лес серо-голубой, а все остальные леса вокруг – зеленые.

Когда-нибудь я пойду с бабушкой в Тимертау, посмотрю этот лес и узнаю, отчего он такой серо-голубой.

Возле дальней горы проходит поезд; за ним тянется длинная полоса дыма. На ближнем поле комбайнами убирают хлеб. Я вижу – на комбайне стоит человек. Издали он кажется таким же маленьким, как я.

Папа долго-долго смотрит вокруг.

– Вот, дети, это все ваша родная земля, – говорит он. – И за этими горами, за лесами, за реками – все это ваша родная земля. Еще есть много, много родной земли, которую вы не видели и не знаете. С той земли мы прогнали фашистов. Понимаете меня?

Понимаем, конечно, только не все. Но мы знаем, что папа говорит что-то очень хорошее. Когда мы вырастем, мы поедем в те места, где воевал папа, и увидим сами ту дальнюю родную землю.

– А знаете, что такое соскучиться? – спрашивает папа.

– А что это?

– Вы хотели видеть меня?

– Ой, папа, ты так долго был на войне! Мы плакали, – говорит Оксана.

– Вот и мне также хотелось видеть и вас, дорогие, и эти леса, и эти реки, и эти дороги.

– А ты плакал, папа? – спрашивает сестренка.

– Нет, дочка, не плакал, хоть и хотелось плакать, сдерживался.

– А почему же сдерживался?

Ну как это Оксана не понимает! Разве солдат будет плакать!

На дороге нас догнал дядя с черной бородой:

– A-а, вернулся живым, здоровым! Все ли дома в порядке, брат? Вышел на простор? Доброе дело, брат, доброе дело. Соскучился, верно? Очень хорошо, очень хорошо…

Папа хотел ему ответить, но дядя с черной бородой продолжал быстро говорить, держа папу за руку:

– Раз уж вышел на простор, почему, брат, не заглянул к нам, в огородную бригаду? Угостили бы арбузами. Да! Помидоры нынче дали бо-ольшой урожай! Вот нисколько не преувеличиваю: каждый помидор не меньше, чем пара здоровых кулаков!.. Приходи с детьми! Как они выросли, оказывается… Тьфу, тьфу, не сглазить бы… Тыквы, как бочонки, придется таскать на носилках. Приходи, брат, ладно?

Сказав все это, дядя повернулся и быстрым шагом стал удаляться. Наверно, у него было много дел. Папа, улыбаясь, сказал ему вслед:

– А он совсем не изменился, все такой же, нетерпеливая душа!

Мы идем домой. Но нетерпеливая душа, дядя Гарей, что-то вспомнив, поворачивается и опять бежит нам навстречу.

– Уж не взыщи, брат, – говорит он. – За какое дело думаешь взяться? За черную или за белую работу, так сказать? Если не обидишься, что я так скоро предлагаю, то у нас в бригаде есть одна хорошая – так сказать, черно-белая – работа. Надо организовать продажу овощей в городе. Да!

– Ты тоже не взыщи, дядя Гарей. Я думаю по-прежнему за лошадьми ухаживать, – говорит папа.

– Извини, сам знаешь, брат. – И дядя Гарей опять быстро уходит.

Мы приближаемся к нашей улице. А четвертый дом от края – это и есть наш дом.

* * *

Вот видите, было нас сначала двое: я и мама. Потом с сестренкой Оксаной стало трое. А теперь приехал папа – и нас стало четверо. Я не считаю бабушку. Она же из Тимертау, только в гости приходит. Бабушка не сердится и не говорит мне: «Почему ты меня не считаешь?» Что же, разве не лучше быть гостьей?

Но я вам еще не обо всех рассказал. Сейчас расскажу. Раз начал, то уж доскажу до конца. Я очень люблю рассказывать о нашем доме, о сестренке Оксане. Был бы человек, который слушав И вы, пожалуйста, дослушайте до конца. «Делать дело серединка наполовинку – это не по-мужски», – сказал однажды дедушка Мансур Загиру, который живет в доме у оврага. А это? Загир половину сада огородил, а половину не огородил.

Теперь слушайте, буду рассказывать дальше.

Скоро мы пойдем в школу

– Дети в этом году пойдут в школу, – сказал однажды папа, придя с работы.

– Что-то сами они об этом не говорят. Может, им еще не хочется учиться? – спрашивает мама, а сама улыбается.

Конечно, мама шутит.

Я вспоминаю телеграмму, которую мы получили зимой. Ни бабушка, ни дедушка Мансур не смогли ее прочитать. Только школьник Махмут гордо прочитал эту телеграмму и объяснил, что в ней написано. Мама не знает этого. А если б знала, не стала бы так шутить.

– Мы очень хотим учиться, мама, – говорит Оксана. – Когда придет сентябрь, ох, мы вместе со всеми ребятами пойдем в школу!

Я сижу молча и все еще вспоминаю, как хотел тогда сам прочесть телеграмму.

– А ты, Ямиль, что думаешь? – спрашивает папа.

Что я могу думать!

– Я хорошо думаю, папа, – говорю я громко. – Пусть скорее приходит сентябрь.

Больше о школе никто ничего не говорит.

Когда мама и папа уходят на работу, мы с Оксаной усаживаемся на крыльце. Отсюда видно большое белое здание школы.

Первого сентября мы возьмем свои сумки, сойдем с этого крыльца, откроем калитку и пойдем во-он той дорогой! Прямо в школу!

– Мы там будем читать, рисовать! Я нарисую цветок. Ладно, Ямиль?

– А я нарисую коня, ружье…

– Будем петь красивые песни. Ты будешь запевать.

Пусть запевает учительница…

Но сейчас мне очень хочется петь. Если вы увидите белую школу, ее светлые окна, гладкую дорогу, усаженную большими, красивыми деревьями, и если еще вы представите себе, что идете по этой дороге в школу, то вам тоже, наверно, захочется петь. Я запеваю:

 
На горе стоит белая школа,
Все вместе пойдем мы туда…
 

Сестренка смотрит на меня, щурит свой голубые глаза и тоже начинает петь. Нам так весело, что ноги не стоят на месте, а притопывают под нашу песню.

 
Научи нас, дорогая школа,
И читать, и писать,
И картинки рисовать.
 

Под воротами показывается Фагима. Мы замолкаем.

А кто это там на заборе? Ну конечно, Марат!

Фагима подбегает к нам.

– Кое-кто уже ласпевает песни, – говорит она.

Марат свистит в свисток и машет нам рукой, чтобы мы выходили на улицу. Оксана плотно закрывает дверь дома, а то сейчас же в дом заберутся цыплята и рассядутся на окнах.

– Идем? – спрашивает Фагима.

– Куда?

Марат опять свистит и кричит нам:

– Идем скорей!

– Куда?

– Эх, вы! – говорит Марат. – Ничего не знаете! Вчера, пока мы с вами ходили в лес, одна тетя записывала всех, кто пойдет в этом году учиться. Пойдемте скорей записываться!

Спасибо Марату, что сказал. Вчера мы и правда пошли в лес. Совсем ненадолго пошли. И пропустили такое важное дело.

– Пойдемте же скорей! Пойдемте сейчас! – торопит Оксана.

Вчетвером мы выходим на улицу. Нас догоняют Фарит с Заманом.

Заман показывает маленький карандаш, длиной с пальчик.

– У меня тоже есть карандаш! – говорит он. – А наш кот сегодня чуть не поймал перепелку. Перепелка улетела. Хороший…

– Кто, кот?

– Карандаш.

Заман, по-моему, многовато разговаривает. Мама мне часто замечает: «Ты любишь много говорить!» А что я против Замана, хоть он и совсем маленький!

Мы пошли по той стороне улицы, где живет Рушан. Он теперь никогда не бросается камнями. Недавно, когда шел дождь, наш теленок залез на просяное поле. Мы с Оксаной бегали, бегали, никак не могли выгнать теленка. Тогда прибежал Рушан и выгнал его. Рушан очень быстро бегает!

Вот он, Рушан, сидит сейчас на воротах и поет. Он все-таки занятный, этот Рушан. Любит забираться куда-нибудь высоко – то на столб, то на крышу – и там песни поет. Никак не поймешь, о чем он поет.

– Пойдем, Рушан, в школу, – говорит Марат.

– В сентябре пойду, – отвечает Рушан. – Вчера была тетя, она сказала – учиться начнут в сентябре.

– А мы были в лесу и не видели эту тетю, – говорит Фагима.

Марат сердито смотрит на нее.

– Ты не очень много разговаривай в школе, – говорит он Фагиме. – Все-таки помни, что ты картавишь.

Фагима не обижается, только качает своей рыжей кудрявой головой:

– Ладно…

Мы дошли до школы, у двери остановились. Никто не хочет войти первым. Фагима взялась за ручку, но Марат остановил ее. Пока мы стоим, поглядывая по сторонам, из школьного сада показывается Заман. В руке у него большой красный цветок. Мы и не заметили, когда он забрался в школьный сад.

– Там много цветов, идемте собирать цветы! – говорит Заман. – И я там карандаш потерял.

Фарит сердится и начинает ругать Замана:

– Разве можно рвать цветы в школьном саду!

И правда, ничего-то не понимает этот Заман!

Из сада выходит тетя:

– Кто из вас тут цветы рвал?

– Это не я, – говорит Заман и прячется за спину Фарита.

Тетя смеется. Если смеется, значит, не сердится.

– В этом саду можно играть, но цветы рвать нельзя, – говорит она и гладит Замана по голове. – Идите играйте.

– Мы пришли не играть, а по делу, – заявляет Марат.

– По какому же делу вы пришли?

– Мы плишли учиться, – говорит Фагима.

Но Марат тянет ее за рукав:

– Нет, пока не учиться, а записаться.

Тетя ведет нас в школу. Мы входим в большую комнату. Там стоят парты.

– Садитесь, дети, – говорит тетя и достает большую тетрадь.

Заман не может сидеть спокойно – он все время вертится и наконец громко заявляет:

– Тетя, мы вчера ходили в лес.

– A-а! Кто же ходил?

– Мы! – бойко отвечает Заман.

Ну что за мальчик! И ведь говорит неправду: он с нами вчера в лес не ходил.

– Ну, кого первого записывать? – спрашивает учительница.

Сначала мы все молчим, потом тетя учительница спрашивает у всех по очереди, кому сколько лет.

Когда очередь доходит до Замана, он протягивает учительнице тот большой красный цветок, который сорвал в саду:

– Нате, тетя. Мне четыре года.

Учительница смеется, берет цветок, гладит Замана по голове и говорит:

– Тебе еще рано учиться. И тебе, Фагима, рано. А вы все приходите первого сентября. Меня зовут Рауза апай.

Рауза апай проводила нас до крыльца, и мы побежали домой.

Около дома остановились.

– Рауза апай хорошая? – спросила меня Оксана.

– Конечно, хорошая.

Она же будет нас учить читать и писать.

– Через четырнадцать дней – сентябрь, хорошенько запомните это, – сказал нам Марат.

С этого дня нас начали готовить в школу. Папа купил нам карандаши, краски, а мама сшила мне и Оксане новую одежду и красивые сумочки для книг. Мы теперь каждый день ходим к школе, даже в сад заходим.

А в школьном саду растет много разных деревьев и кустов, и каких только цветов нет на клумбах!

Добрые вести

Однажды вечером мы сидим вчетвером и пьем чай. Оксана спорит со мной о том, сколько дней осталось до первого сентября. Я говорю: «Семь дней». Она говорит: «Восемь дней». Я говорю: «Нет, семь!» Она говорит: «Нет, восемь!» Папа с мамой молча смотрят на нас и улыбаются.

Сестра моя вдруг обнимает папу.

– Тогда пусть папа самую-самую правду скажет, – просит она.

Папа медленно гладит свой ус и говорит:

– По-моему, самая правда – это семь дней и восемь ночей.

Я считаю по пальцам дни и ночи. Но почему-то у меня не получается ни семь, ни восемь. Ну что же, пусть так, ночей можно и не считать. Ночью ведь люди спят.

Мы перестаем спорить. Мама сидит за столом, подперев рукой щеку. Папа смотрит на маму, потом на нас и тихо говорит:

– Сегодня, дети, из далеких краев к нам пришли добрые вести. Мы получили письмо от очень близкого человека.

Из каких далеких краев, от какого близкого человека могло прийти к нам письмо? Но этого папа не объясняет.

Я думаю о далеких краях, где живет этот близкий человек. Где эти края? Может, за тем голубым лесом возле Тимертау? Спросить бы папу.

Но папа уже встает из-за стола и говорит маме:

– Не забудь, Кюнбике, завтра принести меду с пасеки. Посылай приглашение матери в Тимертау. Так лучше будет.

Мама молча кивает головой. Конечно, так лучше будет. Когда бабушка у нас, всегда лучше. Мы бабушку любим. И сладкий мед тоже нам нравится.

– А вам, дети, как говорится, пора на сонный базар ехать. Раздевайтесь и ложитесь спать, – вставая из-за стола, говорит мама. Голос ее звучит сегодня как-то невесело.

Мы ложимся спать, не разузнав толком, о чем говорил папа.

А утром-то, утром! Что только не делалось в нашем доме!

Вот что мы увидели сразу, когда проснулись. Мама белым-бело побелила печь, повесила на стены наши красивые узорчатые полотенца, на окна – белые кружевные занавески. Мамина кровать покрыта большим клетчатым ковром. А посмотрите-ка на самовар, как он весь сияет! Папа чисто-пречисто вымел весь двор. Сколько ни ищи, даже в траве не найдешь самой маленькой соринки!

Вот, оказывается, как бывает, когда из далеких краев приходят хорошие вести!

К вечеру пришла и бабушка. Мы с Оксаной увидели ее издали и выбежали навстречу, когда она еще была около дома Рушана.

– Бабушка, – сказали мы, крепко обнимая ее, – к нам пришли добрые вести из далеких краев. Поэтому мы тебя пригласили.

– Добрые вести – дело хорошее, – отвечала бабушка, улыбаясь и поглаживая нас по спине и по плечам.

Папа до позднего вечера был в колхозе, около своих лошадей. С выгона уже вернулось стадо, а его все еще нет. Бабушка с Оксаной ушли к дедушке Мансуру. Я тихонько подошел к маме, когда она доила корову.

– Мамочка, – спросил я шепотом, – а мамочка, кто же этот близкий человек, который живет в далеких краях?

Мама вдруг обернулась и тихо проговорила:

– Скоро, сынок, ты все узнаешь сам. Пусть только это будет в добрый час!

День прошел, два дня прошло – мы еще ничего не узнали. А на третий день в наш дом, как говорит бабушка, вошли и радость и печаль.