Текст книги "Библиотека мировой литературы для детей (Том 30. Книга 2)"

Автор книги: Анатолий Рыбаков

Соавторы: Эдуард Успенский,Гавриил Троепольский,Юрий Сотник,Николай Сладков,Мустай Карим
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 55 страниц)

Страшный гусак

Взявшись за руки, мы идем в сад. Под нашими воротами показывается рыжая голова. Я сразу узнаю сестру Марата – Фагиму. На нашей улице только одна такая рыжеволосая девочка, поэтому Фагиму ни с кем нельзя спутать. Вот она ловко ползет на животе, вылезает из-под ворот и вскакивает на ноги. Не одна Фагима знает эту лазейку, мы все лазим под воротами, так как крючок на нашей калитке прибит очень высоко и мы не можем ее открыть. Даже Марат не достает до этого крючка, но Марату уже восемь лет, поэтому он не хочет ползти на животе под воротами, а перелезает через забор.

Оксана увидела Фагиму и громко рассмеялась. Каждый радуется, когда приходит друг.

В обеих руках у Фагимы по бумажной галке. Одну она сует мне, другую – Оксане и быстро-быстро говорит, сильно картавя:

– Малат всем четвелым сделал четыле галки. Когда птички полетят, будет здолово весело!

Фагиме уже шестой год, а она все еще картавит. Даже взрослые удивляются этому.

– Смотлите! – кричит Фагима и пускает Оксанину галку.

Бумажная птица вспархивает вверх и плавно летит. Фагима прыгает, а Оксана даже в ладоши хлопает от радости.

Я отдаю Оксане свою галку. Сестра моя взбирается на бревна и, размахнувшись, бросает птицу вверх. Бумажная галка переворачивается в воздухе и неожиданно опускается прямо на гусенка, который греется на камешке. От испуга гусенок падает на землю. Я не успеваю понять, что случилось, как Оксана уже бросается к гусенку и, присев на корточки, протягивает к нему руки.

– Ой, маленький, он ушиб ножку! – говорит она.

В это время сердитый гусак, громко шипя, налетает на Оксану, размахивая крыльями, бьет ее по спине и валит на землю. Сестра моя громко кричит. Фагима плачет. Я бросаюсь к гусаку и хватаю его за крыло. Гусак больно кусает мой локоть. Крыло вырывается у меня из рук; сердитый гусак, разлетевшись, бьет меня обоими крыльями. Я падаю и вижу близко от себя мутные, злые глаза гуся. Больше я уже ничего не вижу и не слышу, обеими руками закрываю лицо и, свернувшись калачиком, прижимаюсь к земле. Я не кричу и не плачу. У меня нет привычки плакать, когда мне очень больно. Я крепко стискиваю зубы, а гусь щиплет и рвет меня.

Кто-то поднимает меня и ставит на ноги. Я открываю один глаз и вижу дедушку Мансура. Вокруг него бегают Марат, Фарит и Фагима, а Оксана все еще сидит на земле и плачет. Я знаю – она жалеет меня.

– Открой-ка, сыночек, оба глаза, – говорит мне дедушка Мансур. – Вот вражья птица! Чуть не погубила ребенка.

От этих слов и еще оттого, что моя зеленая рубашка разорвана в клочья, мне хочется плакать.

– Сколько я говорил Кюнбике – не гусак это, а зверь… У ребенка могло разорваться сердце…

Голос у дедушки Мансура такой ласковый, что мне хочется крепко-крепко обнять его. А Марат стоит рядом и презрительно улыбается.

– Один раз меня укусила бешеная собака – и то сердце не разорвалось. Если б ваш гусь напал на меня, я бы оторвал ему голову.

– Отолвал бы! Сам даже петуха боишься!.. – кричит брату Фагима.

– А ты не вмешивайся в разговор старших! Иди играй в куклы, – обрывает ее Марат.

– Фагима говорит правду – ты хвастун! – храбро заявляет Фарит.

Марат быстро поворачивается к нему, и я вижу, что кулаки его сжимаются:

– Я, да?

– Ты!

– Эй вы, осенние петушки! Киш! Киш! – разъединяет их дедушка Мансур. – Играйте мирно. И тебе, дочь моя Оксана, хватит уже плакать. Сейчас придет с поля мама.

Дедушка Мансур идет к воротам.

– Не ссорьтесь, дети! – добавляет он, оглядываясь на нас. – Ведь завтра первомайский праздник. Это праздник дружбы!

Яблоньки в честь Победы

Завтра Май! Мы сразу забываем свои неприятности, и, взявшись за руки, все пятеро кружимся и кричим:

– Завтра Май! Завтра Май! Завтра Май!

– Тетя Таскиля возьмет меня с собой на плаздник, – говорит Фагима.

– А мы пойдем сами, мама нас отпустит! Мы будем нести красные флаги! – радуется Оксана.

– Давайте пойдем все вместе! Все пятеро… нет, шестеро! Пусть пойдет и мой братишка Заман, – предлагает Фарит.

Наш друг Фарит любит ходить со всеми вместе и не старается чем-нибудь выделиться, как Марат.

– А кто же будет у нас за главного? – спрашиваем мы друг друга. – За бригадира или звеновода, хоть понарошку?

– Не понарошку, а на самом деле. И не звеноводом, а вожатым называется в отряде самый главный. Эх вы, детишки! Этого-то не знаете! – гордо заявляет Марат.

«Детишки»! Этим словом он хочет напомнить нам, что ему исполнилось восемь лет.

А Фагима и Оксана не обращают на это внимания.

– Пусть вожатым будет Фарит! – говорят обе подружки.

Марат обижается, а я молчу.

– Ребята! Давайте тянуть жребий, – предлагает Фарит, – кто вытянет, тот и будет вожатым!

Жребий так жребий! С этим согласен и Марат.

– Только как же Заман? Ведь и он может вытянуть жребий!

– Заман мне братишка, – заявляет Фарит. – Пусть за него тянет Марат. Согласны?

Марат идет в сарай и приносит длинный прутик, оставшийся после плетения гусиных гнезд. Мы начинаем тянуть жребий. За нижний конец прутика держится рука Фарита, вслед за ним обхватывает прутик рука Фагимы, потом Оксаны, потом моя, потом обе руки Марата – одна за себя, другая за Замана.

Когда мы тянем жребий, Марат всегда выигрывает, его рука оказывается на самом верху прутика. Кто знает, почему ему так везет! Может быть, он как-нибудь хитрит? Только и на этот раз рука Марата оказывается сверху. Подняв прутик, он сразу отбрасывает его в сторону.

– Только пусть Малат меня не тлогает, ладно? – беспокоится Фагима.

– Вожатый не тронет, ты должна это знать, только не болтай слишком много, картавая! – громко говорит Марат.

На этот раз он не хочет обидеть сестру, просто говорит громко, потому что вожатый. Мы тоже больше не спорим и готовы его во всем слушаться.

Марат берет нас за рукава и выстраивает в ряд: впереди всех он ставит Фарита, за ним Оксану, потом меня, а позади Фагиму. Сам становится сбоку и командует:

– Вперед! Раз, два, три! Раз, два, три!

Наш отряд шагает. Одна Фагима загляделась на играющих ягнят и не слышит команды. Потом взмахивает руками и, переваливаясь на толстых ножках, догоняет нас у ворот.

– Раз, два, стоп! – командует наш вожатый.

Мы плохо разбираемся в его команде и останавливаемся не сразу.

– Говорю же вам – стойте! Шаг на месте! Раз, два! – кричит Марат.

Ворота вдруг открываются, и мы видим маму. Она несет маленькие деревца; тоненькие ветки их колышутся у нее над головой, мохнатые корни свисают вниз. Лицо у мамы загорелое, на лбу блестят капельки пота.

– Это что за войско? – удивляется мама.

Мы отвечаем все вместе:

– Завтра Май! Марат наш вожатый!

Мама смотрит на меня, и понемногу улыбка сходит с ее лица.

– А ты, Ямиль, на каком это фронте был? – с беспокойством спрашивает она. Я опускаю голову и молча разглядываю свою порванную рубашку. Оксана с Фагимой, перебивая друг дружку, рассказывают о гусаке. Марат важно добавляет:

– Если б не было меня и деда Мансура, совсем пропал бы Ямиль!

Мама кладет на землю деревца, оглядывает меня и Оксану со всех сторон и мягко говорит:

– Глупенькие! Разве можно так делать? Ведь все защищают своих детей: и люди и птицы. Гусак бросился выручать своего гусенка, потому что Оксана взяла его на руки. Никогда не трогайте гусят.

Мама показывает нам деревца:

– Вот я принесла яблоньки. Сегодня кончили сеять пшеницу, и после обеда я не пойду в поле. Сейчас попьем чаю и будем все вместе сажать в саду деревца… – Мама обращается к Марату: – И ты, вожатый, приходи со своим отрядом.

– Ладно, тетя Кюнбике, – отвечает Марат и вместе с Фаритом и Фагимой выходит на улицу.

Мама, улыбаясь, глядит ему вслед, потом быстро нагибается и обнимает меня и Оксану.

– Дети мои, голубки мои! – приговаривает она, целуя то меня, то сестренку.

* * *

Напившись чаю, мы выходим в сад. Мама берет большую железную лопату, а нам дает грабли. Мы с Оксаной тащим грабли за собой.

В саду мама подходит к грядке, где в прошлом году росла свекла, и сгребает граблями сор. Мы с Оксаной относим этот сор к забору.

Потом мама распрямляет спину, отбрасывает назад упавшую на грудь косу и берется за лопату.

– Теперь я буду копать, – говорит она, – а вы возьмите грабли и сгребайте сор с других грядок.

Мы с Оксаной принимаемся за дело. Мама копает. Лопата ее глубоко режет землю. Перед посадкой деревьев нужно выкопать большие ямы, чтобы корням было свободно. Вчера дедушка Мансур тоже так делал. Он посадил яблони и вишни. Мы с Оксаной смотрели, как он работает.

– Дети! – сказал нам дедушка Мансур. – Я уже стар и, пожалуй, не увижу плодов этих деревьев. Но вы-то их увидите. Вот что меня радует.

Дедушка Мансур врезал лопату в землю и выпрямился, держась за поясницу.

– Человек не должен жить на земле только ради себя, – сказал он. – Вот смотрите на солнце, оно согревает всю землю…

Мы с Оксаной слушали его и, заслонив глаза ладонями, глядели на небо.

На этом большом небе прямо над нами стояло солнце. Оно было маленькое, но такое светлое и горячее, что согревало всю землю…

Мама копает молча: она не любит разговаривать, когда работает. Лопата так и мелькает в ее проворных руках, а когда мама нагибается, монетки, заплетенные в ее косы, звенят.

Мы с Оксаной тоже работаем. Но дело у нас идет не так хорошо, как у мамы: почему-то грабли плохо сгребают сор.

На улице кто-то свистит. Только Марат умеет так сильно свистеть. Конечно, это он. Вот его голова появляется над забором, но, увидев маму, Марат быстро сползает вниз. При маме он боится перелезать через забор.

Фарит, Фагима и маленький Заман появляются из-под ворот. За ними вылезает и Марат. Нашему вожатому тоже пришлось лезть этим путем. Раньше всех к нам подбегает Заман. Ему только недавно исполнилось четыре года, но он такой рослый крепыш, что его шапка велика даже мне.

– Тетя Кюнбике! – кричит он моей маме. – Сегодня у нас упал со стола наперсток и закатился в щелочку пола. Вот мы искали, ой как искали! Так и не нашли – далеко спрятался.

Заман смешно взмахивает руками и бежит дальше по дорожке. Мама, не отрываясь от работы, кивает ему головой и смеется.

– А мне бабушка Сибэл сшила новое платье к майскому празднику, – хвалится Фагима.

Марат с упреком смотрит на свою сестру и сообщает громко:

– Фагима говорит о платье, а о том, что мы получили письмо от папы, не говорит. А мы, тетя Кюнбике, вот только сейчас получили письмо! Папа пишет: «Мы побеждаем врага, война уже кончается».

– И от нашего папы утром пришло письмо, – быстро говорит Оксана.

Мама перестает копать и, опершись на лопату, смотрит на нас. В глазах ее светится радость. Когда мама чему-нибудь радуется, все лицо у нее делается светлым.

«В сердце моей дочери нет пятнышка, – часто говорит бабушка. – Все, что она чувствует, отражается на ее лице, как в зеркале».

– Приходит праздник, дети, на нашу улицу, приходит праздник. Большой праздник Победы! – говорит мама, и ее слова звучат для меня как очень хорошая песня.

Мама улыбается, а в глазах у нее, как капли росы, стоят слезы.

– Сейчас будем сажать яблони. Когда станете взрослыми, вы скажете маленьким детям: «Эти яблони, ребята, мы сажали в год победы над фашистами. Это яблони победы». Идите возьмите каждый по одному деревцу и несите сюда.

Мы приносим яблоньки. Мама ставит деревца в ямки и нам троим, большим мальчикам, велит их держать, а сама забрасывает землей Свежие корни.

Оксана с Фагимой стоят и во все глаза смотрят, как мы сажаем яблони. Заман крутится между нами, хватается за деревца, которые мы держим, горстями бросает в ямку землю.

– Вот, по крайней мере, Заман берется за все! На все руки мастер! На все дела у него есть время. Только не хватает ему времени вытереть нос, – шутит мама.

Заман сейчас же вытирает свой нос рукавом. Мы громко смеемся. И нельзя не смеяться: у Замана на груди есть платочек, он пристегнут булавкой к его курточке. Зачем же вытирать нос рукавом!

Заман догадывается, над чем мы смеемся, и опять вытирает нос, на этот раз платочком. Что ни говори, ребенок и есть ребенок, что с него спросишь!

Наконец все деревца посажены. Их уже нельзя отличить от тех деревьев, которые росли здесь раньше.

Мы стоим возле молодых яблонек. Я считаю: одна, две, три, четыре, пять. Всего пять деревьев. Про себя думаю: «Одно дерево – папе, второе – маме, это – Оксане, а вот это – мне. А пятое кому?»

– Кому же достанется пятая яблоня? – спрашиваю я.

– Как – кому? – улыбается мама.

– Четыре яблони нам четверым, а пятая кому?

Мама перестает улыбаться и отвечает мне серьезно, как будто немного сердится:

– Не привыкай, мой сын, делить. Все это наше, общее. Вот и большой сад на Бычьем лугу – тоже наш общий сад.

– Этот сад не только ваш, тетя Кюнбике, его сажала и моя мама, – говорит Марат, – и я там посадил четыре дерева.

– Потому я и говорю, что это наш общий сад. Сад колхоза.

Оксана ласково теребит мамины пальцы.

– Мама… – говорит она.

– Что, доченька? – Мама нагибается к Оксане.

– Пусть это будет не вправду, а шутя… Кому достанется пятая яблоня?

Мама обнимает Оксану:

– Если уж и дочке моей хочется поделить, хоть и не вправду, а шутя, то скажу: пятая яблоня будет для приезжего гостя. Хорошо?

Ну конечно! Как это я сам не догадался! Мы сейчас живем втроем, а стульев у нас пять. Чашек – двенадцать, тарелок и ложек – еще больше. Для кого же все это? Теперь-то я понимаю – для гостей! Мы очень любим, когда приходят гости. Недавно дедушка Мансур сказал: «Кто не видит в своем доме гостя, тот не знает радости».

– А теперь идите играйте, – говорит мама. – Большое спасибо вам, дети, за помощь!

– Тетя Кюнбике, и мне спасибо, да? – спрашивает Заман.

– Заману самое большое спасибо! – говорит мама, целуя его. – Ты очень хорошо работал сегодня, Заман!

– Да! – важно соглашается Заман.

Перед тем как выйти ив сада, я побежал посмотреть на свою березу. Возле нее еще не просохла вода. Там, под водой, находится мой дворец сокровищ. Ничего не поделаешь, теперь придется ждать, когда сойдет вода.

Еще раз я остановился возле посаженных нами яблонь, выбрал самую красивую яблоньку и решил про себя: «Это будет Оксанина яблонька». И чуть-чуть погладил ее. В воротах я догнал Оксану и всех ребят. Мы взялись за руки и побежали по переулку дедушки Тимербулата на Полевую сторону. Полевая сторона – это большой выгон за нашей усадьбой. Летом там пасется молодняк – телята, ягнята, жеребята. Когда мы были уже далеко, я обернулся и увидел маму – она стояла у ворот, опираясь на лопату, и смотрела нам вслед.

Башмаки с кисточками

– Стадо идет!

С горы Казангул спускается стадо и поворачивает на улицу. Впереди бегут козы, за ними, толкаясь, спешат овцы.

Вот как мы заигрались на Полевой стороне – уже стадо возвращается!

Мы побежали домой.

Наши ворота открыты. Они всегда широко открыты в то время, когда приходит стадо. Я и Оксана вбегаем на крыльцо, и что же мы видим? На крыльце, у самой двери, стоит палочка. Черная, деревянная, с медным наконечником. Чья же это палочка, как вы думаете? Палочка бабушки из Тимертау, вот чья!

Нам так захотелось скорей увидеть бабушку, что мы не стали трогать палочку и вбежали в дом.

Бабушка наша в красивом красном камзоле[3]3
  Камзол – короткая одежда без рукавов.


[Закрыть] уже сидела за столом. Оксана и я повисли у нее на шее – ведь мы не видели бабушку с самого мартовского праздника!

– Здравствуйте, мои дорогие, мои умники! – говорит бабушка и вынимает из кармана два яичка.

Она дает нам по яичку, потом достает что-то завернутое в бумагу. Нам очень интересно, что там, в бумаге. Бабушка разворачивает сверток – в нем оказываются маленькие птички из теста. Вместо глаз у птичек – ягоды черемухи. Таких жаворонков умеет печь только бабушка. Мы с сестрой получаем по две птички и, усевшись на сундук, сразу откусываем им хвосты. Я съедаю своих птичек быстрее, чем Оксана. Мама и бабушка с улыбкой смотрят на нас, переглядываются, потом мама уходит в комнату за перегородку. Она возвращается оттуда очень скоро, держа что-то за спиной.

– Это кому? – спрашивает мама, кивая головой в левую сторону.

– А что там, мама?

– Сами увидите, – говорит бабушка. – Отвечайте скорей.

У меня даже дыхание захватывает: что это может быть у мамы?

– Говори ты, Оксана: это кому? – переспрашивает мама.

– Ямилю!

– А в той руке – Оксане! – выпаливаю я.

Мама тут же протягивает нам по паре новых кожаных башмаков.

– Это принесла вам бабушка в подарок к майскому празднику, – радостно говорит мама. – Скажите спасибо.

Мы сразу поворачиваемся к бабушке и вместе говорим:

– Спасибо тебе, бабушка!

Мама берет у меня из рук один башмак и показывает бабушке подошву:

– Они сделаны в Москве! Видишь: «Москва, фабрика „Парижская коммуна“».

Мама возвращает мне башмак. Ох, если бы вы видели эти башмаки! Я в своей жизни не видел более красивых. Блестящие, желтые, кожаные, с красными кисточками! Вот это башмаки так башмаки!

– Ну-ка, дети, наденьте их. Подходят ли они? – говорит бабушка.

Мы торопливо снимаем старые башмаки.

– Подождите, – останавливает нас мама, – пусть уж все будет новое. Там, на крыльце, стоит таз с водой, помойте ноги и наденьте новые чулки.

Держа в руках башмаки, мы выходим на крыльцо, садимся на ступеньку и опускаем ноги в таз.

– Когда мы будем большими, мы купим бабушке теплые, мягкие туфли. Ладно, Ямиль? – говорит сестренка. Она надела свои башмаки на руки и разглядывает их. – Смотри, смотри, как красиво!

– Когда я буду большой, я стану шофером и повезу на машине бабушку, маму, папу и тебя в город, в кукольный театр, – говорю я.

– А я, когда вырасту, сошью бабушке новый камзол. На швейной машинке буду шить, тик-тик-тик-тик… – Оксана показывает, как быстро будет стучать машинка.

– Ты, Оксана, и шубу тогда бабушке сшей, ладно? А то у нее уже старая.

Мама стучит в окно и машет нам рукой. Мы еще немножко ходим босиком по чисто вымытому крыльцу, оставляя мокрые следы, потом вытираем ноги и бежим в дом обуваться.

– Что вы там, утонули в тазу, что ли? – говорит мама.

Вот так сказала! Разве можно утонуть в тазике с водой.

– Обувайтесь, обувайтесь! – торопит нас бабушка. – В этих башмаках ноги сами запросятся плясать, вот увидите!

Ну вот, мы и надели наши обновки и медленно ходим по комнате. Кисточки на башмачках Оксаны ударяются друг о друга, как будто хлопают в ладоши.

Мне хочется выйти на улицу, пройтись по всему селу, а потом побежать далеко-далеко по той широкой дороге, где ходят машины. Так бы и взял сейчас сестренку за руку и побежал! Ногам не терпится… Может быть, это башмаки-скороходы, как в сказке?

– Тебе хочется выйти на улицу? – спрашиваю я Оксану.

– Хочется. Идем!

Но мама усаживает нас на сундук.

– Вот уже солнце ушло за гору. Куры на насестах спят, и ягнята спят, – тихо и ласково приговаривает мама. – Завтра вы встанете рано-рано, увидит солнце ваши новые башмаки и станет удивляться: ай, какие красивые башмаки у детей!..

Я очень люблю слушать, когда мама так приговаривает. И все-то она знает, даже то, что скажет солнце. Ну, да ведь она – мама!

– А луне покажем башмаки? – спрашивает Оксана.

– А луна сама заглянет в окно, как только вы ляжете спать.

– А звездам?

– А звезды далеко, они не увидят. Им потом расскажет луна: вот какие башмаки я видела у детей, это бабушкин подарок! И звезды, услышав такую радостную весть, загорятся еще ярче.

Когда мама рассказывает эту сказку, мне кажется, что мы с Оксаной шагаем в своих новых башмаках среди звезд.

Уже совсем темно, а мы все не ложимся. Скорей бы наступало утро! Мы пошли бы к Марату, потом к Фариту. Спустились бы к реке и там походили бы по желтому песку.

Бабушка стелет нам постели. На стене, возле кровати, висит папин портрет. На груди у папы три медали. Папа без фуражки, большие усы низко свисают. Портрет раньше был маленький, потом мама отдала его увеличить.

Я часто, когда ложусь в постель, смотрю на папу и думаю: «Где он? Что он делает в эту минуту?»

Сейчас, в темноте, портрета не видно. Но все равно, даже закрыв глаза, я представляю себе папу.

Я все еще не сплю. Вот в окно заглянула луна, она светит прямо на сундук. А на сундуке стоят наши башмаки. Луна, наверно, думает, что мы спим. Я чуть-чуть приоткрываю глаза – нет, луна не видит меня. Я с головой закрываюсь одеялом. И вдруг сразу вспоминаю слова дедушки Мансура: «Ведь завтра первомайский праздник!» Вот почему я никак не могу заснуть.

Взял да уплыл один башмак…

Мама встает тихонько, чтобы не разбудить нас, потом отворяет дверь, выходит во двор. Я слышу ее шаги и открываю глаза. Совсем светло. Сестра еще спит и чему-то улыбается во сне; русые волосы ее рассыпались по подушке. Бабушки нет, она, наверно, тоже встала. Башмаки стоят на сундуке – вот они, четыре башмака!

– Оксана, – бужу я сестру, – вставай, уже солнце взошло!

Оксана трет кулачком нос, но не просыпается. Я нагибаюсь к ее уху и шепчу:

– Башмаки ждут! Проснись, Оксана!

Сестра открывает глаза и вскакивает. Мы бежим в сени, к умывальнику. Бабушка уже подоила корову и несет ведро с молоком.

– Когда умоетесь, выпейте парного молочка, – говорит она и наливает нам по кружке теплого, пенящегося молока.

Мы одеваемся, бабушка расчесывает Оксане волосы и повязывает их красной лентой. У Оксаны теперь красные кисточки на башмаках и красная лента в волосах.

– Что за дети у меня! – говорит, входя, мама. – Поднялись вместе с солнцем! Идите до завтрака побегайте во дворе. Потом наденете новые платья и пойдете на праздник.

На улице все люди смотрят на наши башмаки. И мы сами смотрим. И солнце смотрит. Если бы солнце не смотрело на них, разве они так блестели бы?

На солнце они еще больше блестят.

Прежде всего мы идем к дедушке Мансуру. Бабушка Фархуниса дает нам по горсти орехов.

– Пусть долго носятся ваши красивые башмаки, – говорит она.

Бабушка Фархуниса не видит, но знает, что башмаки красивые. Наверно, об этом ей уже успел рассказать дедушка Мансур, как луна рассказала своим звездам.

– Это нам бабушка принесла. И кисточки есть, красные, – сообщает Оксана.

– А ну-ка, покажи, доченька, – говорит бабушка Фархуниса и щупает башмаки Оксаны. – Ах, какие мягкие! Большое спасибо вашей бабушке!

– Глаза у Фархунисы слепые, а сердце чуткое, – говорит дедушка Мансур.

Теперь мы пошли к Марату. Хочется побежать, но мы идем медленно. А глаза сами смотрят вниз.

Марат сидит на пенечке у амбара и строгает палку. Он делает саблю, а сам искоса посматривает на наши башмаки:

– А ля-ля! Надели новые башмаки, что ли?

– Надели, да!

– Не думайте, я не завидую! Я люблю сапоги, – говорит Марат и постукивает ножом по голенищу своего сапога. А сам поглядывает на наши башмаки.

– Они сделаны в Москве. Вот даже печать есть, – показывает Оксана подошву башмака.

Но Марат не смотрит.

Я угощаю его орехами.

– Спасибо, – говорит Марат. – Я уж знаю, откуда у тебя орехи. Вас, наверно, поздравили с новыми башмаками… Кисточки красивые… Я тебе тоже сделаю саблю, – неожиданно заявляет он.

Странный этот Марат! Сам такой важный – он вожатый, а мне друг.

Из дому выбегает Фагима. Ее новое платье с яркими цветами развевает ветер, волосы похожи на гриву жеребенка.

– Вот какое у меня платье! – радостно кричит она.

Мы рассматриваем ее платье, а Оксана даже трогает и гладит его.

– Ай, какое красивое! – восхищается она.

Но Фагима уже увидела наши обновки.

– Вот так башмаки! – удивляется она и тут же уверенно заявляет: – На будущий год и мне такие купят. Вот кисточки так кисточки! Айда на лечку!

Она хочет сказать «на речку», но у нее не выходит. Ничего! Мы и так понимаем ее.

Марат молча прячет свою саблю и нож между бревнами, стряхивает с рубахи стружки.

– Идемте! – говорит он.

И мы все выходим на улицу. У реки нас догоняют Фарит и Заман.

– У нас дома вкусных ватрушек напекли! А еще два хлеба, – хвастает Заман, дожевывая что-то.

Он хочет подергать кисточки на башмаках моей сестры, но Оксана его легонько отталкивает:

– Оторвешь ведь, Заман!

Он не обижается – не то что Ильяс, сын тети Сагиды, который сейчас же надулся бы.

А вот и речка. Вы не видели нашу речку? Ну конечно, не видели. Она течет возле самого огорода Фарита, потом поворачивает к лугу. К нашему огороду она не подходит, там прямо начинается выгон. Наша речка называется Серебряной. Летом мы в ней купаемся, но сейчас еще холодно. Если бросить камень, он не долетит до другого берега – вот какая она широкая! Наша Серебряная течет себе да течет, потом где-то далеко впадает в реку Белую, и дальше они текут вместе. Дедушка Мансур говорит: «Воды Серебряной доходят до моря». Конечно, доходят, раз она все течет да течет. Когда мы с Оксаной вырастем, мы по этой речке тоже дойдем до моря, где старик рыбак ловит золотую рыбку. Вот какая наша Серебряная! Мы ее называем просто Серебро.

Сначала мы погуляли по берегу, оставляя на мокром песке следы. Потом мы стали кидать плоские камешки так, чтобы они прыгали по воде. Каждый раз, кидая камешек, мы кричим: «Сколько мне калачиков съесть?» Сколько раз подпрыгнет на воде камешек, столько, значит, и съешь калачиков. Больше всего съедают калачиков Марат и Фарит. А Оксане и Фагиме не удается бросить камешек так, чтобы он подпрыгивал. Тогда я взял и бросил камешек за Оксану, а Марат – за Фагиму. Один Заман, ни на кого не обращая внимания, сидел себе на берегу и строил мельницу.

Потом нам надоело бросать камни, и мы решили пустить по реке плот. Набрали толстых палок. Фарит крепко связал их лыком, и плот был готов.

Пока я укладывал на плот сухой камыш, Оксана с Фагимой уселись у самой воды и стали снимать свои башмаки, чтобы вытряхнуть песок. Один башмачок Оксана уже вытряхнула, поставила его возле себя, а потом начала снимать второй. В это время к нам подошли ребята с Нижней улицы, и с ними Рушан, сын Хайбуллы. Этот Рушан очень злой, он часто швыряет камни в меня и Оксану, когда мы идем по Нижней улице на почту. Правда, он еще ни разу не попал – пожалуй, он не умеет метко бросать.

– Здравствуйте, люди с Верхней улицы! – говорит один мальчик, по имени Ахмет, и здоровается за руку с Маратом.

– Здравствуйте, люди с Нижней улицы! – отвечает им за нас Марат.

Так всегда при встрече говорят друг другу взрослые.

Все заинтересовались нашим плотом.

– Готово! – скомандовал Марат и осторожно спустил плот на воду.

Плот закачался на волнах и поплыл. Фарит быстро разулся и засучил брюки, чтобы удобнее было его подталкивать в воде. И вдруг, неизвестно откуда, мне показалось – прямо с неба, на плот упал желтый башмачок с красными кисточками.

Я только заметил, что стоявший рядом со мной Рушан взмахнул рукой. Я не сразу понял, что случилось. Посмотрел на свои ноги – башмаки на мне. Оглянулся на Оксану – она все еще сидит на песке с башмачком в руках и о чем-то разговаривает с Фагимой. А где же ее другой башмачок? От испуга я не мог ничего сказать и, только когда в воду прямо в сапогах вбежал Марат, крикнул:

– Башмак!

Но плот уже уносило водой, и Марат, не догнав его, весь мокрый, выскочил на берег.

Оксана громко заплакала. Среди мальчиков началась свалка, и я видел, как Ахмет с Нижней улицы ударил Рушана по спине, а Фарит старался повалить его на землю. Рушан вырвался и убежал.

А плот уже далеко, на середине реки, и на плоту лежит башмачок с красными кисточками – башмачок моей сестры Оксаны.

Ребята горюют:

– Эх, если б была лодка!

– Если бы это было летом, я доплыл бы…

– А я нырнул бы…

– Не плачь, Оксана, – стараюсь я утешить сестру.

Теперь уже вместе с Оксаной плачут Фагима и Заман.

– Не плачь. Я сниму свой башмак и отдам тебе.

Плот уносит течением все дальше – уже я не различаю красных кисточек. Уплыл башмачок, который бабушка принесла в подарок к Первому мая!

Вдоль реки по самому берегу идет узенькая тропка; по ней мы часто ходили с ребятами.

Ничего не сказав, я бросаюсь бежать по этой тропке. Башмак плывет уже далеко впереди. Я не отрываясь смотрю на него и вдруг, споткнувшись, падаю лицом на кучу хвороста. Что-то теплое течет по моему подбородку. Вытираю рукой – кровь. Поднявшись, вижу – далеко мой плот! Я громко заплакал и побежал дальше.

Вот уже плот все ближе и ближе. На повороте реки я догоняю его. Вот он, башмачок! Совсем близко, да рукой не достать! Эх, если бы все было как в сказке! Подплыл бы какой-нибудь лебедь, схватил клювом этот башмак и отдал мне. Я бы за это тоже исполнил какое-нибудь его желание…

Стоп! Плот зацепился за сучок старого вяза, упавшего в речку. Некоторое время плот стоит неподвижно, потом вода опять относит его в сторону и начинает кружить на одном месте. Кружит и кружит – и к берегу не прибивает, и не пускает дальше. Если бы у меня был длинный шест с крючком, я сейчас достал бы этот плот.

От солнца река блестит так, что трудно смотреть, глава сами щурятся. Неужели солнце не видит, в какую беду попал башмачок, которым еще утром оно само так любовалось?

Я подбегаю к самой воде и стою, не зная, что делать. По реке плывет бревно, оно легонько задевает плот и вновь сдвигает его с места.

Плот плывет, я бегу. Плот плывет, я бегу… Далеко ли еще море? Наверно, уже не очень далеко… Если даже придется до него добежать, все равно я поймаю этот башмак.

Из-за старого тополя показалась огромная серая собака с большими опущенными ушами. Она стала прямо на дорожке, смотрит на меня; изо рта у нее свисает язык. Я не испугался, только перестал так громко плакать. Хочу ее обойти, но она прыгнула вперед и залаяла. Я побежал к тополю, она бросилась за мной. Стала и стоит. А плот плывет по Серебряной дальше. Если б теперь появился на коне папа с саблей и с винтовкой, эта собака испугалась бы и сейчас же убежала. Я смотрю то на эту страшную собаку, то на плот, который все уплывает и уплывает. Вот он уже скрылся из глаз.

В это время из лесу кто-то закричал: «Барбос! Барбос!» Собака встряхнула своими большими ушами, еще раз посмотрела на меня и убежала.

Я помчался по берегу. Не хочу и рассказывать, как я упал, ушиб колено, как колючие ветки разодрали мне лицо: когда так бежишь, что ничего перед собой не видишь, не то еще бывает. Только я все-таки догнал свой плот. Теперь он плыл медленнее.

На башмачок моей сестры села какая-то птичка. Эх, если бы эта птичка была как в сказке, я сказал бы ей только одно слово!..

Вдруг я увидел старика с белой-белой бородой. За спиной у него лукошко, на плече – весло.

– Куда ты бежишь, сынок? Смотри, ты весь в крови! – говорит он.

– Вот башмачок, на нем птица сидит, – быстро отвечаю я. – Это не мы бросили его на плот, это Рушан. Башмачок сестры моей, Оксаны! Она теперь плачет. Вон видишь, видишь, дедушка?

Старик прикрывает ладонью от солнца глаза и смотрит на речку:

– Не очень хорошо вижу, сынок.

– Смотри, дедушка… ну смотри, постарайся увидеть… вон же он, башмак!

Дедушка снимает со спины лукошко, вешает его на дерево и быстро идет по тропинке обратно. Я едва поспеваю за ним. Он спускается к реке; там стоит лодка, привязанная к иве. Дедушка отвязывает лодку, садится в нее.