Текст книги "Воля дороже свободы (СИ)"

Автор книги: Анатолий Герасименко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

Бен.

Бенедикт Репейник.

Единственная странность, проявившаяся в первый же час жизни Бена, заключалась в том, что его разум был совершенно непроницаем. Джон, при всех своих божественных умениях, не мог проникнуть в сознание сына. Не улавливал ни единого образа, не слышал даже слабейшего эха от мыслей. Поначалу Джона это страшно беспокоило. Потом он привык.

И по зрелом размышлении нашёл такой расклад, в общем, правильным. Честным. У любого ребёнка (тем более, в будущем – подростка) должны быть свои маленькие секреты, свои тайные помыслы. Как будет себя чувствовать Бен, если ничего не сможет утаить от родителей?

Ах да, ещё мелочь. Мальчик долго не различал цветов. Лет до пяти видел лишь оттенки серого. Потом добавился красный и жёлтый: цвета съедобных ягод и песка, как говорила Джил (или крови и огня, как невольно думалось Джону). В шесть Бен, наконец, прозрел для зеленой листвы и синего неба, и завёл привычку долго-долго смотреть на океан, который был одновременно синим и зелёным. Однажды в слезах прибежал к родителям: увидел, как морские волны потеряли цвет, вылиняли до свинцовой хмари. Думал, что слепнет. Но это просто собиралась гроза, и океан примерял на себя окраску туч.

Время шло. После рождения Бена Джону всё чаще приходилось навещать Дуббинг. Одежда – на острове её не из чего было сделать. Лекарства – все дети иногда болеют, и болеют порой тяжело. Игрушки – у Джона неважно получалось вырезать из дерева солдатиков, не говоря о паровых мобилях и железной дороге.

И книги. Сказать, что Бен любил чтение – это всё равно как сказать, что птица любит небо. Добравшись до новой книжки, мальчик не останавливался, пока не одолевал её полностью, делая короткие перерывы на еду и сон. Читал всё подряд. Начал, как и любой ребёнок, с букваря и сказок, затем перешёл на истории про животных, потом настало время рыцарских романов. И учебников, разумеется. Не расти же невеждой только оттого, что судьба определила тебе родиться на необитаемом острове.

Однажды Джон принёс из Дуббинга «Основы механики», толстый том в пахнувшем библиотекой кожаном переплёте. Прихватил его, думая, что семилетнему Бену пригодится такое года через три. Или через четыре. Они с Джил как раз начали учить мальчика математике, и учился он хорошо. Даже отлично.

Бен открыл «Основы» и читал до вечера, пока не стемнело. После – продолжил при свете лучины. Идти спать он согласился лишь с условием, что книгу положат ему под подушку.

Утром Джон не нашёл Бена в кроватке: мальчик встал до зари и отправился с «Основами» на берег моря. Придавив раскрытую книгу камешками, чтобы ветер не перелистывал страницы, Бен сосредоточенно чертил линии на мокром песке.

Джон подошёл, встал рядом, пригляделся. В чертеже, без сомнений, угадывался велосипед. Очень странный, громоздкий, с непропорционально маленькими колёсами и без руля. Всё оттого, что Бен раньше никогда не слышал о велосипедах – они появились в Энландрии вскоре после его рождения и не успели ещё проникнуть на страницы букварей.

Так Бен начал изобретать машины, а Джон потерял покой.

Затем потеряла покой и Джил.

Джону не нравился открывшийся талант Бена. Вернее, гений Бена. Мальчик попросил расчистить от камней и кустов ровную площадку на западной стороне острова. Там, вооружившись пилой, ножом и молотком, он вырезал из дерева детали и собирал конструкции – удивительные, ни на что не похожие. Некоторые были высотой с человека, другие умещались в Беновой ладони. Одни служили понятным целям – измеряли время, поднимали груз на высоту; назначение других оставалось загадкой. Одни были сравнительно простыми, состоявшими из десятка колёс и пары-другой перекладин; другие походили на плод любви гигантского паука и карусели. Устройства постоянно пребывали в движении: вращались блоки, лопатили воздух крыльчатки, величаво и деловито вздымались рычаги. Площадка со вкопанными в землю механизмами казалась Джону неизведанным лесом. И неизведанность эта пугала.

Самое удивительное – всё двигалось без какого-либо явного источника энергии. Бен говорил, что любая установка приводится в действие пружинами и системами противовесов. Но ни пружин, ни противовесов Джон не видел. Бен говорил, что свои идеи добыл из книг. Но Джон, сколько ни листал учебники и справочники, не мог найти ничего похожего на собранное сыном. Бен говорил, что его машины устроены проще простого. С готовностью пускался в объяснения, показывал руками, рисовал схемы. И Джон внезапно понимал, как всё друг к другу прилажено, как одна деталь цепляет другую и толкает при этом третью, а вместе они образуют на мгновение четвёртую, а та входит в сцепление с пятой – остроумно, легко. Однако эта лёгкость, для постижения которой ему требовалось столько усилий, пугала ещё больше неизведанности.

И притом он не мог, не мог, не мог заглянуть Бену в голову.

Джил тоже боялась. Не механизмов – давно прошло время, когда любая машина у неё вызывала оторопь. Ей было страшно глядеть в будущее. Бен всё чаще жаловался на недостаток знаний, на несовершенство грубого дерева, отсыревающего в дождь и трескающегося на солнце. Жаловался на скуку, на тесноту острова, на краткость светового дня: в темноте много не поработаешь. Ближе к десяти годам мальчик осилил всю школьную науку и стал требовать от Джона университетских книг. Добывать их было делом опасным и трудным. Джил хотела было увязаться Джону в помощь, но тот наотрез отказался. Двоих богов, появившихся разом в Энландрии, засечь гораздо проще, чем одного.

А больше всего Джил боялась штормов. Прежде она никогда не испытывала страха перед волнами. Выходила плавать в бурю, опускалась на глубину и ловила тёплые подводные течения. Теперь шторм стал для неё воплощением всего дурного, что могло случиться с Беном.

Всё оттого, что в девять лет – в свой день рождения – Бен едва не утонул. Расшалился, выскочил из хижины под сыплющие ливнем небеса, добежал, хохоча, до пляжа и прыгнул в прибой. В тот раз Джил успела: почуяла беду, оказалась рядом, нырнула. Спасла. Но навсегда запомнила собственное бессилие перед водой и ветром, перед бегущими секундами, перед равнодушной смертью. Которая всегда рядом, всегда ждёт – и всегда будет ждать. Не Джона и не Джил; костлявой старухе от них слишком мало толку, они почти неуязвимы, у них впереди пять тысяч лет солнечной погоды.

Смерть будет ждать Бена.

С той поры не проходило и дня, чтобы Джил не попросила Джона обратить Бена в бога. Сама не решалась; даже полагала, что скорее навредит сыну. Джон когда-то отправился с ней в Разрыв, смешал собственную кровь с магическими частицами, создал поток волшебного огня – ритуал вышел сложный и пугающий. У Джил не хватило бы смелости его повторить. Но Джону она доверяла безоговорочно. И умоляла проделать то же самое во второй раз.

Джон не уступал ей пять лет кряду. Наделять божественными силами Бена? Пусть не по годам развитого, пусть даже гениального – но ребёнка? Рискованно. Слишком рано.

К тому же, чем старше становился Бен, тем больше странностей в нём проявлялось. Взять хотя бы его «исследования». Как-то утром Джон, зайдя в голубятню, недосчитался одной птицы. Позже он нашёл её, расчленённую и выпотрошенную, на южном берегу острова, там, где обычно закапывали отбросы. Нашёл по сильному запаху: рядом валялись трупы чаек, ящериц, мышей. Все – в таком же состоянии.

Джон и Джил затеяли с Беном строгую беседу. Тот, равнодушно пожав плечами, пообещал больше так не делать. Всё равно, дескать, больше ничего интересного обнаружить не удастся. Он просто хотел узнать, как животные устроены внутри. Так себе устройство оказалось.

В тот же день Джон подумал, что давно не заглядывал к Бену на площадку – и заглянул. Там он нашёл новые механизмы. Уродливые, колченогие, сработанные из дерева звери гонялись за столь же уродливыми, будто из похмельного сна вылетевшими деревянными птицами. Все они двигались кругами, в воздухе стоял заунывный ритмичный скрип. Джон немного постоял, наблюдая отвратительную неживую жизнь. Потом его передёрнуло, и он торопливо ушёл прочь.

Ещё странности? Бен рос очень замкнутым. Всё больше отдалялся от родителей, с тех пор как понял, что те не в состоянии постичь секреты его машин. Завёл обычай часами сидеть на берегу океана, вглядываясь в горизонт. Можно было подойти к нему вплотную и окликнуть – Бен отзывался лишь с третьего-четвёртого раза.

А привычка бормотать под нос! Он постоянно разговаривал с воображаемыми приятелями, когда думал, что Джон и Джил не слышат. Будто бы раздваивался. Играл голосом, делая его то весомым, низким (когда говорил «за себя»), то высоким (когда вступал мнимый собеседник). Спорил, убеждал, соглашался. Придя в гнев, тут же успокаивал себя новыми аргументами. Частенько шутил – и до упаду смеялся над собственными остротами.

Нет, ничего такого, конечно. Одинокий пацан. Видит с малых лет только папу с мамой. Вот и выдумал себе друзей.

Но дать такому божественные силы?..

И потом, никакие божественные силы не защитят мальчика от смерти. Ну, то есть с гарантией. Он по-прежнему сможет утонуть в океане. Разбиться, упав с пальмы. Истечь кровью, поранившись об острую раковину. Разве только болеть не будет. Есть, правда, шанс, что у него появятся способности, которые смогут при случае выручить из беды… Нет, слишком велик риск.

Джил просила – снова и снова.

Джон не собирался уступать.

И, конечно же, в итоге уступил.

Он ведь тоже помнил тот шторм. Помнил, как побежал со всех ног к берегу. Как увидел между двумя огромными волнами облепленную мокрыми волосами детскую голову – а в следующую секунду Бен скрылся из вида. Джон хотел бы это всё забыть. Но помнил.

И ещё он хотел стать ближе к сыну. Брать его с собой в Разрыв, учить обращаться с заключённой в теле энергией. Мечтал: вдруг мальчик тоже научится видеть ауры, читать мысли. Это же так красиво – когда над головой светится аура…

На четырнадцатый день рождения Бен получил самый главный подарок в жизни.

Джону удалось повторить ритуал. Всё прошло, как надо: тьма ночного Разрыва, кровь, огненный поток парцел. В огне родился новый бог, совсем юный, бог-подросток с ломким голосом и пушком над верхней губой. Джон вышел из Разрыва вместе с сыном. Уколол его палец ножом, убедился, что кровь течёт белая, и решил, что всё сделал правильно. Он был совершенно счастлив в ту ночь.

Джил тоже была счастлива.

Трудно сказать, что чувствовал Бен, потому что он ничего о своих чувствах не сказал. Он вообще хранил молчание – до самого утра, когда Джон и Джил в первый раз поделились с ним пневмой и легли спать.

Проснувшись ближе к вечеру, они не нашли Бена на острове.

Мальчик исчез. Исчезли также несколько книг, запас одежды и кое-что из продуктов, поэтому родителям сразу стало ясно: сын не погиб, а ушёл из дома. Ушёл, воспользовавшись только что приобретённым умением, доступным любому богу – умением ходить между мирами. Ушёл на поиски знаний, приключений, новой жизни.

Попросту говоря, сбежал.

VIII

Многие считают главным злодеянием Основателя то, что он извратил человеческую природу и вложил разрушительные силы в руки недостойных. Немало и тех, кто проклинает его за слабость: не сумел, дескать, остановить начавшиеся войны и катаклизмы. Но, как ни странно, некоторые личности больше всего винят его в том, что полвека назад он бесследно исчез и больше не появлялся ни на одной из планет – тогда как населявшие их люди продолжали вырождаться и погрязать в бедствиях. Раньше такая точка зрения меня изрядно забавляла. Это, думал я, всё равно как если бы овцы гневались, что волк больше не режет их стадо. Хотите вернуть того, кто всем испортил жизнь? Кушайте больше рыбы: говорят, она улучшает память.

Однако теперь Основатель действительно стал нашей последней надеждой.

Я долгое время отправлял на его поиски мироходцев, но только потратил впустую деньги и разбазарил экземпляры книги. Бессилен отыскать его убежище даже мой господин – он лишь чувствует, что преступник всё ещё жив. Видимо, Основатель сумел окружить себя какой-то непроницаемой оболочкой. Возможно, к нему удастся проникнуть, имея якорь, принадлежащий тому месту, где он скрывается… Но откуда же, смерть и кровь, взять этот проклятый якорь?

Впрочем, у нас есть кое-какие соображения. Хорошо бы, о путник, тебе эти соображения пригодились больше, нежели твоим предшественникам.

Лучший Атлас Вселенной

Они всегда ждали чего-то подобного. Мальчик, обладающий сверхчеловеческими способностями. Замкнутый мирок, в котором тесно молодому уму. Далёкая, щедрая, опасная и оттого ещё более манящая цивилизация. Другие люди – будущие друзья, учителя, помощники. Девушки, в конце-то концов. Конечно, Джон и Джил догадывались, что Бен захочет уйти.

Но не думали, что он уйдёт так внезапно и бесповоротно.

И так… Ну, бессердечно.

Они не стали путешествовать наугад, высматривая следы сына в нехоженых краях. Понимали, что он наверняка отправился на Землю. В большой город, где есть библиотеки, университеты, машины и всё, о чём только мечталось на острове.

В Дуббинг.

Но Дуббинга Бен не знал совершенно, да и, собственно, никогда не видел. Поэтому, вероятней всего, первым делом он наведался к тому, кого более-менее представлял по отцовским рассказам. К тому, кто мог бы выслушать его историю и не побежал бы тотчас доносить в полицию.

Энландрия приветствовала Джона и Джил тоскливой осенней моросью. Они вышли из Разрыва в западной части Дуббинга, где с давних времён обитали аристократы – в том числе, Питтен Мэллори. Несмотря на прошедшие годы, Джон отлично помнил дорогу. Но на месте дома, где он рассчитывал найти сына, обнаружилось пепелище.

Хмурые пожарные ходили по дымящимся развалинам, рядом мокла под дождём кучка зевак. Скрипуче ныла, удаляясь, сирена медицинской кареты. Джон свистнул проезжавшему кэбу, проник в разум кэбмена и велел гнать за каретой что есть мочи.

Обожжённого, еле живого Мэллори привезли во Флотский госпиталь – туда, где когда-то лежал его племянник. Нужно было спешить: датчики божественной энергии наверняка успели засечь всплеск двойной силы, вот-вот могли появиться констебли. Джон не стал тратить время. Он просто остановил кэб на задворках госпиталя, выпустил в воздух рой магических частиц и, найдя Мэллори за больничной стеной, забрался в его сознание.

То, что удалось обнаружить, подтвердило худшие опасения Джона.

Бен действительно пришёл к старику домой. Однако не стал просить ни приюта, ни покровительства. Мальчик с порога принялся требовать, чтобы ему показали раритет, хранившийся у Мэллори дома – старинную, довоенной работы шкатулку, способную создавать воображаемые миры и переносить туда людей. Мэллори был так ошарашен происходящим, что безропотно пригласил Бена в гостиную. Усадил перед камином, налил чаю. И принёс раритет. (Подумать только: странный загорелый мальчишка, одетый в ветхую одежду, представляется сыном Джона Репейника и хочет взглянуть на вещь, о существовании которой знают только специалисты...)

Джон проклял тот день, когда ему пришло в голову рассказать Бену о шкатулке. Тогда, шесть лет назад, это казалось неплохой мыслью – красивая сказка, в самый раз, чтобы развлечь сына перед сном. Теперь сказка привела к катастрофе. Найвел Мэллори, талантливый специалист по пневмоэнергетике, способен был обучить Бена очень, очень многому. А если бы он отказался, Бен пригрозил бы отключить прибор, создававший мирок, где только и мог существовать Найвел.

Хороший ход. В самый раз для того, кто хочет получить всё и сразу.

Увидев шкатулку, Бен выхватил её из рук Мэллори и пустился бежать. Семидесятилетний толстяк не мог ничего поделать. Когда он, задыхаясь, доковылял до прихожей, там уже бушевал огонь. Неизвестно, что произошло – сбил ли Бен случайно газовый рожок со стены, или поджёг дом намеренно. Как бы то ни было, последним осознанным воспоминанием Мэллори стал огонь, преградивший путь к выходу. Дальше всё заволокло ужасом и болью. Бедняга выжил только благодаря тому, что соседи быстро заметили дым и вызвали пожарных.

А Бен?

Бен пропал.

И вот теперь Джону и Джил пришлось идти наугад. Они пустились на поиски – беспорядочные, долгие, изнурительные. Искали сына в хмурой дождливой Энландрии, хоронясь от правительственных ищеек. Искали в Твердыне, под грохот канонады – там была война, Джон вышел из Разрыва прямо среди поля битвы и едва не угодил под огромный танк. Искали в Арвернисе, где бушевал гнойный грипп: однажды ночью Джил очутилась близ полного нечистот канала, увидела там утопленника, и ей померещилось, что утопленник похож на Бена. Она нырнула за ним, а когда поняла, что обозналась, сверху в канал сбросили ещё один труп – прямо ей на голову.

Они искали в Северной Федерации, и в Нинчу, и в Элладе, и много где ещё. В Элладе, кстати, произошёл странный случай. За Джил на улице погнался какой-то резвый старик, крича: «Стой, дура, я просто хочу поговорить, смерть на тебя…» Тут же из-за угла появились полицейские, и пришлось спешно возвращаться на остров.

Они искали не только на Земле. Был мир, где в небе висело пять лун – одна настолько большая, что глаз различал пятна и рытвины на её мраморном теле. Был мир, где горные вершины, острые, как колья, утопали в едких облаках, пахнувших горелой резиной. Был мир, замёрзший до основания, укутанный снегом и льдом, и из-подо льда смотрели на Джона мёртвые чудища: смерть застигла их в попытках выбраться на волю. Были прочие миры, удивительные и непостижимые, и совершенно безжизненные – все до единого.

Ни Бена, ни его следов найти так и не удалось.

Джил поседела – сплошь, до последнего волоска.

…А потом, спустя два года поисков Бен пришёл к ним сам.

Он вернулся на остров. Тощий, неожиданно высокий, с повзрослевшим лицом. Со шрамом на груди – извилистым, скверно сросшимся. Весь увешанный какими-то устройствами, от которых фонило, словно от перегретого зарядного кристалла.

Он нашёл то, что искал.

Колыбель богов.

Батим.

Радость Джона и Джил была недолгой. Сын пробыл на острове всего неделю. Ел за троих, отсыпался вволю. Почти ничего не отвечал, когда его расспрашивали о странствиях; он вообще говорил мало, ронял при необходимости «да», «нет», а чаще просто кивал либо мотал головой, в зависимости от обстоятельств. «Да, путешествовал. Да, многое видел. Многое узнал. Нет, не болит. Нет, рыбы больше не хочу. В данный момент хочу спать. Пойду спать».

И ни разу не сказал: я сожалею, простите, что заставил вас страдать и скитаться.

Днём он где-то пропадал. Может быть, даже уходил с острова, посещал другие миры – в том числе, Батим, о котором тоже едва обмолвился. На его площадке появились новые машины. Собранные на скорую руку, они выглядели просто и даже примитивно: кубы и цилиндры из серого металла, неподвижные, скучные. Но при взгляде на них Джона почему-то пробирал озноб.

«Что ты строишь, над чем работаешь? – спросил он Бена. – Зачем тебе эти штуковины?»

Бен только пожал плечами.

А через три дня Джон узнал – зачем.

Он вышел утром из хижины и побрёл к океану – ополоснуться, проверить вершу, которую ставил накануне, да заодно поглядеть, нет ли поблизости сына. Была ещё надежда, что Бена удастся разговорить, растормошить. Взломать его жутковатое молчание, пробиться к тому мальчику, который всего несколько лет назад катался у тебя на плечах... Джон шёл привычной, утоптанной тропинкой, отводя в сторону тяжёлые от росы пальмовые листья, когда вдруг со всего маху налетел на что-то твёрдое. На что-то невидимое.

Что-то, чего раньше здесь не было.

Он сразу понял: это сыновних рук дело. Здорово рассердился, конечно. Достал со своими фокусами, мелкий засранец. Всё, хватит, сейчас поговорим по-мужски!

И, сердясь, Джон пошёл вдоль прозрачной стены, касаясь её рукой, чтобы определить, где она закончится. Хотел выйти к берегу, найти зарвавшегося пацана и оттаскать, наконец, за уши. Бог там или не бог, а он мне сын, и пришла, кажется, пора, его воспитывать. Лучше поздно, чем никогда. Наигрались в молчанку. Да, сейчас он у меня получит…

А стена всё не заканчивалась и не заканчивалась.

К полудню он, уставший, изнывающий от жары, вернулся к той же тропинке, откуда начал утром. Невидимая преграда охватывала весь остров, и Джон прошагал вдоль неё, замкнув круг.

У тропинки ждал Бен. Одетый для дороги, с сумкой на плече и с боевым жезлом на поясе.

«В этом была необходимость», – сказал Бен. Он заговорил первым: Джон не успел сказать ни слова.

«Была необходимость, – повторил Бен. – Чтобы вы не могли помешать. Я воссоздал старую технологию. Изучил на Батиме. Над островом – купол. Он пропускает воздух и солнечный свет. Всё остальное задерживает. Пока только задерживает. Чтобы вы не причинили себе ущерб по незнанию. Когда мы закончим разговор, я переведу режим с удержания на аннигиляцию. Для большей сохранности».

«Зачем? – спросил Джон. – Бенни, сынок… На хрена?»

«У меня есть план. То, что ты сделал со мной и с мамой – то же самое можно сделать с каждым человеком. Буквально. Я намерен поставить эксперимент».

«Да ты спятил», – потрясённо сказал Джон. Он не говорил сыну о своих несбыточных мечтах. В жизни не говорил. Но, видно, Бен додумался до этого сам.

«Я реорганизую людей, – сказал Бен. – Изменю весь мир. Болезней, преступлений, нехватки ресурсов – ничего такого не станет. Смерти тоже. Потом, когда-нибудь. Я справлюсь, уверен. Новая эпоха, папа».

«Чушь, – сказал Джон. – Даже не думай».

И ударил в барьер магическим потоком.

Ничто и никогда не способно было остановить парцелы. Частицы, которыми Джон мог проникать в чужие умы, читать мысли, сканировать личность, убивать – эти частицы без сопротивления проходили сквозь металл, бетон, плоть. Вообще сквозь что угодно. У Джона много раз была возможность это проверить.

Нет, убивать сына он, естественно, не собирался. Обездвижить, разве что. На время, до поры, пока не придумает, что с ним делать дальше.

Но поток – чёрный, блестящий, похожий на рой пчёл из воронёной стали – вонзился в барьер и пропал. Без следа. Парцелы словно растворились в воздухе.

Бен поправил на плече сумку.

«Не стоит, папа, – посоветовал он. – Батимские технологии – надёжная вещь. Многоуровневая блокада. Я ведь долго готовился. Да, и не пытайся, пожалуйста, выйти в Разрыв. Это будет совершенно бесполезно. А после того, как я включу режим аннигиляции – ещё и очень неприятно».

Джон, разумеется, тут же попытался. Впустую.

Бен кивнул:

«Я знал, что тебе моя идея не понравится. И принял меры».

«Что ты собираешься делать? – спросил Джон угрюмо. – Как именно ты их хочешь… реорганизовать?»

Бен покачал головой.

«Я теперь – единственный живой и свободный бог во вселенной. Насколько мне известно. Так что торопиться некуда. Начну с создания экспериментальных групп, а там… Пойду методом проб и ошибок, наверное».

Джон тогда не выдержал. Сорвался. Начал кричать, ругать Бена, молотить кулаками по вогнутой поверхности невидимого купола. Что именно кричал – он толком не помнит, да это и неважно.

Важно, что Бен постоял, глядя на беснующегося Джона, кивнул ему на прощание.

И исчез.

Ушёл в Разрыв.

А оттуда – ещё куда-то.

Ну, а что случилось потом, вы отлично знаете.

Ведь знаете?

– Знаем, – кивнул Кат.

Джон вытащил из кармана портсигар и прикурил от кристалла. Это была уже десятая самокрутка: рассказ отнял немало времени.

Солнце потихоньку налаживалось к закату.

Невдалеке, у линии прибоя, драли глотку чайки.

– Сударь Джон, а как получилось, что мы вас понимаем? – вдруг спросил Петер. – Вы ведь… Ну… Родом совсем из других мест. Не из миров, которые создал Осн… ваш сын. А говорите по-нашему. По-божески.

– Это энландрийский, – возразил Джон. – Прости уж, мне виднее, я на нём двести с лишним лет говорю. И вы все болтаете по-энландрийски, между прочим.

– А, так вон оно что, – кивнул Кат. – Твой сын сделал общим языком тот, на котором говорил с детства.

– Точно, – Джон сощурился, чтобы дым не ел глаза. – Самый обычный язык. Довольно простой для освоения. Я, кстати, слышал настоящую божественную речь. Один раз в жизни слышал.

– И как? – поинтересовался Кат.

Джон пыхнул самокруткой:

– Да никак. Повторить не смогу, а на энландрийский это не переводится.

Он замолчал со странным выражением лица, будто ждал чего-то. Через несколько секунд Кат понял, что Джон пошутил. Но шутка вышла совсем не смешной.

– Ладно, – сказал Джон. – Вот что, парни. Вы должны кое-что знать о моём сыночке. Мне когда-то удалось пообщаться с одним богом. Из древних. Ну, я говорил – Моллюск. И… Он очень сильно отличался от человека. Не тем, что мог отращивать щупальца, и не тем, что вкладывал мне мысли прямо в башку. Это и многие из вас умеют.

Он замолчал, критически оглядывая тлеющий кончик самокрутки.

– Чем же он отличался? – не выдержал Петер.

«Тем, что его организм вырабатывал за день такую кучу пневмы, что мне на полгода хватит, – угрюмо подумал Кат. – И этот Моллюск тоже мог, наверное, прикуривать от кристалла. И дымить, как паровоз, и жить притом пять тысяч лет. И плодить детишек, которые хотят переделать мир по своему сраному усмотрению».

Джон пристально посмотрел на него, точно всё-таки мог слышать мысли сквозь барьер. Потом глубоко затянулся и произнёс, выдыхая дым:

– Он отличался умом.

– Умом? – Кат не выдержал и хмыкнул. – Умный, что ли, был не в меру?

Джон поморщился:

– Вообще-то да, он занимался наукой. Видели бы вы его лабораторию… Но я имел в виду другое. Ум бога – он не такой, как у вас. Он нацелен на прогресс.

– Прогресс, – повторил Кат. – Да, нам что-то такое говорили в гимназии. Я так понимаю, боги вечно хотели, чтобы всем стало лучше. И при этом не считались с человеческими жертвами.

Джон задумчиво покивал:

– Неплохо сформулировал, громила. Именно так. Не считались с жертвами. Лично я отказался от этого подхода. Так что меня вряд ли можно назвать богом в полном смысле слова. Просто очутился в неудачное время в неудачном месте, попал под раздачу, получил волшебные силы. Сижу теперь с этими силами в полной жопе. Какой же из меня, к херам, бог?

Джон усмехнулся, вновь на секунду сделавшись молодым. Петер повёл подбородком, изображая вежливое сомнение.

– А вот Бен – именно такой, – продолжал Джон, уже без улыбки. – Понятия не имею, откуда в нём это. Мы его не так воспитывали. Наверное, когда Хонна меня обращал, что-то въелось в гены. И передалось Бену по наследству. Вроде как от деда – внуку.

На минуту утвердилась тишина, прерываемая только далёким хохотом чаек.

– Интересно знать, – проговорил Кат, – сколько тут до нас побывало мироходцев?

– Порядочно, – отозвался Джон. – Несколько дюжин.

– И у каждого, значит, был атлас?

– Да, – Джон сбил пепел под ноги. – На Земле очень хотят положить конец этой катастрофе. И посылают сюда таких, как вы. Видимо, полагают, что я знаю, где находится Бен. Так вот, настало время сказать самое главное.

Джон снова затянулся.

– Я не знаю, где мой сын. Но могу предположить.

И бросил взгляд исподлобья.

– На Батиме? – произнёс Кат.

– На Батиме, – кивнул Джон. – Те, кто были до вас – они ввели меня в курс истории. Я знаю, что в новых мирах случились бедствия разного толка. И про то, что Бен исчез отовсюду полсотни лет назад, тоже знаю. Притом уверен, что он жив. Джил почувствует, если… Ну, как тогда, давно, во время бури. Поэтому, думаю, он попросту сбежал. Это в его духе. Однако бежать-то ему почти некуда. Кроме как…

– На Батим, – сказал Петер негромко, пробуя звучание слова.

– Паршивое место, – скривился Джон. – Настоящая дыра. Там что-то страшное случилось давным-давно. Всеобщая война, кажется. Но Бенни просто обожает этот полумёртвый мирок. И всегда туда возвращается.

– Всегда? – поднял бровь Кат.

Джон повёл рукой с дымящимся окурком:

– Он не бросил нас на произвол судьбы, когда включил барьер. Навещал. Нечасто, раз в пять-шесть лет. И рассказывал всякое. А мы слушали. Куда деваться, родная же кровь. Но рассказы, в основном, были про то, как ему повезло найти Батим, и как ему там здорово живётся.

Он помолчал, играя желваками. Затем продолжил, тихо и серьёзно:

– Это очень хорошо укрытое место. Найти без якоря невозможно. Что-то мешает, специальное поле или сама атмосфера планеты – не уверен, врать не стану. Случайно туда не попасть. Ну, знаете, как: идёшь-идёшь в Разрыве, потом чуешь точку перехода, и – хлоп! – очутился неведомо где…

– Так нельзя делать, – возразил Кат. – Сдохнешь.

– Нам с Джил можно, – Джон криво усмехнулся. – Мы два года этим способом по мирам шастали. Да только никакого Батима не нашли.

Мимо промчалась крошечная птица: радужный комок перьев, шелест ветра под трепещущими крыльями.

– Извините, – робко сказал Петер, – но я так и не понял, зачем нам нужно искать вашего сына.

Джон потёр ладони, словно мыл их под несуществующей струёй воды. Кажется, он не хотел говорить то, что собирался. Очень не хотел.

Кат тоже не хотел, но кому-то надо было.

– Основатель – бог, – сказал он. – И его главная божественная способность – наука. Верно?

– Верно, – Джон качнул головой. – Вообще-то, все боги занимались наукой. Это, так сказать, их образ жизни: что-то исследовать, изобретать, ставить эксперименты. Но мой сынок, надо отдать ему должное, переплюнул предшественников. Он и до обращения был гением. А теперь…

Он махнул рукой.

– А теперь он бог-гений, – сказал Петер.

– Угу, – кивнул Джон. – Словом, ребята, если кто и сумеет вам помочь… Нам всем помочь, вернее… Так это – Бен.

Радужная птица пролетела обратно – так низко, что крылом задела торчащий вихор на голове Петера.

– Мы можем тебя освободить? – спросил Кат. – Тебя и твою жену? Без вас нам крышка. Наверняка.

Джон снял шляпу и ожесточённо поскрёб в голове.

– Засранец всё спрятал на совесть, – сказал он с горечью. – Ясное дело, аппаратура, которая создаёт купол – где-то здесь, на острове. И многие мироходцы пытались её отыскать. Мы вместе обходили периметр, думали, гадали. Они под каждый камень заглядывали. Но ничего не нашли.

В животе у Ката вдруг заурчало. Он машинально протянул руку, сорвал с куста красную гроздь и принялся ощипывать. Ягоды были тёплые от солнца и напоминали по вкусу калиновый кисель.

– Значит, и мы вряд ли найдём? – спросил Петер.

Джон щёлкнул языком:

– Можно попытаться ещё раз. Но, думаю, Бен всё предусмотрел, и мы останемся с носом. Может, устройство вообще лежит на дне моря. А времени мало.

– Мало, – согласился Кат, принимаясь за вторую гроздь. – Ладно. Пойдём так. Есть мысли, как попасть на этот самый Батим?

– Да отчего ж – мысли, – сказал Джон неохотно. – Я точно знаю, как туда добраться. На северном берегу острова валяется машина. Вроде раньше могла летать по воздуху, у неё ещё такие лопасти наверху… Короче, Бен притащил её с Батима и бросил здесь. Не знаю, почему. Сломалась, видно, а обратно переть ему было лень.