Текст книги "Львы и Сефарды (СИ)"
Автор книги: Анастейша Ив
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)
– Пожалуйста…
И снова тишина.
– Сияй.
Сказав это, я отрываюсь от него и медленно спускаюсь вниз. Я не смотрю назад – я не хочу видеть его глаз. Его рука, наверное, болит. Я не хочу остаться болью и шрамом в его сердце. Он отдал мне свой меч. Мой револьвер с последними несколькими пулями остался у него. Все хорошо, все так, как и должно быть.
Не бойся, умирать не больно…
– Эй!
Мой окрик разрывает тишину. Я выступаю наперед и подхожу к хедорам все ближе. Они уже видят меня. Их факелы горят так ярко, и пламя потрескивает в беспокойном ночном воздухе.
– Данайя? – Крессий разворачивается ко мне. – Для чего ты здесь?
– Не будь придурком, Лард, я вышла к вам сама, – Я подхожу еще на пару шагов и достаю из ножен меч. – Мне нужно знать, зачем здесь ты. Все из-за Малкольма, не так ли? – Я блефую, мой голос дерзко звенит в наступившей тишине. – Ты можешь уходить. Он мертв.
– Что значит «мертв»? – подает голос одна из женщин-хедоров.
Отлично, я попала в цель.
– Человек, предавший Родину, способен предать кого угодно и за что угодно, – нахожусь я. – Он был слишком доверчив со мной. И я, – Я поднимаю меч со следами крови, – прикончила его.
– Ты лжешь, Данайя.
От этого голоса моя душа уходит резко вниз. Рука с мечом невольно вздрагивает. Я смотрю вперед и оторваться не могу.
Смотрю глаза в глаза Уэллсу-младшему.
– Уэллс…
– Не верьте ей, – Он спрыгивает с лошади и сбрасывает капюшон. Я вижу – он единственный из них, кто не носит мантию. – Она бы не смогла его убить. Она уже спасла его – три раза. Ей наплевать, что он предатель. Но не мне. Не нам.
Кресс переводит взгляд на меня. Какие-то секунды он молчит. Наверно, думает, кому поверить: мне – или своему информатору. Я не сомневаюсь: Кайтен добровольно пришел сюда. У него есть причины мстить и Малкольму, и Аделару. Они не выполнили обещание, не вернули его сестру домой – и теперь она мертва. А хедоры ведь спят и видят, как бы расправиться с предателем и уничтожить вожака народа эшри. Так что да, все сходится. Мне все понятно. Только жаль, что слишком поздно. Лишь бы Малкольм там успел пробраться через скалы и войти в селения…
– Взять ее, – командует Лард властно. – На колени, аль-Гаддот.
– Черта с два.
Двое всадников направляются ко мне.
Внезапно воздух разрезает резкий свист.
Звучит щелчок, и что-то острое врезается мне в грудь, сжимает талию, обвивает руки. Я не удерживаюсь на ногах и падаю на колени. Вскидываю голову, все еще не понимая, что происходит. Даже не решаюсь посмотреть назад. А сзади раздаются медленные, резкие шаги.
– Оставь ее! – командует знакомый голос.
Анга.
Глава восемнадцатая. Круги на потолке, круги на стенах
Лассо впивается мне в кожу. Я опутана веревкой, а моя душа – словами. Земля уходит из-под ног, а мои планы снова превращаются в ничто. Анга подходит сзади и становится передо мной. Хедоры молчат, как оглушенные. Почему они просто не убьют ее? Она ведь просто одинокая женщина, пусть и вооруженная до зубов. Она не устоит против такого воинства. А они молчат. Молчат и остаются на местах, пока Королева-Гончая наклоняется ко мне и заглядывает в глаза.
– Я знала. Так должно быть, – говорит она.
И бьет меня по лицу.
Я валюсь на землю, как мешок. Пыль поднимается в ночной воздух. Я лежу и не могу подняться: на моих руках и на моем теле – запутанная веревка. Позади доносится ржание коней. Я лежу лицом в пыли и кашляю. Кто-то из хедоров высокомерно посмеивается. Мой меч валяется рядом, и Анга поспешно наступает на него ногой. Что она делает со всеми ними?
Что она делает со мной?
– Можете идти, – бросает Анга, даже не оборачиваясь. – Мы в расчете. Долг за долг, ты помнишь, Лард? И не наша вина, что он не разбился насмерть. Тогда, над Стеклянными скалами.
Я вздрагиваю и закусываю губы.
Выходит, Малкольма подбили Гончие…
– Анга, я не трону, – начинает Крессий совершенно серьезно. – Пока царствует мой отец, вы в безопасности. Но девчонка…
– Ты думаешь, она без греха? – Королева резко поворачивается к нему. – То, что она помогла спастись предателю – это одно. Но то, что ради него она унизила меня и сбежала – это другое. Совсем другое. Так что отдай ее мне. Как дополнительный трофей за наш союз.
Я слушаю ее слова, и мое тело снова пробирает дрожь. Теперь я знаю, где я ошибалась. Я думала, что хедоры могут пойти войной на Гончих только потому, что не найдут у них Малкольма. Да, я пыталась защитить их. Не хотела смерти невиновных. Но они как раз виновны. Они в сговоре. Ведь это их люди подстрелили Малкольма. И «белым мантиям» здесь нечего терять – ведь даже если они поймут, что Кайтен прав и я на самом деле не убила Мэла, Гончие прикончат его сами. Разговоров о спасении и искуплении уже не будет. Маски сброшены, карты разложены. Теперь получим: каждому свое. Но, черт, я просчиталась. И Анга просчиталась тоже. Ведь вряд ли она знает, что ее союзник убил предыдущую Королеву.
Я слышу стук копыт: похоже, хедоры уходят прочь. Мои мысли путаются и сбиваются. Вселенные за стенками моего черепа рушатся и взрываются. Все снова было зря. Я не должна была оставлять Малкольма. Не должна была уходить, думая, что этим я спасу его. Я лишь его подставила. Я снова все испортила. Одна надежда на него. Что он успеет, что найдет то, за чем пришел.
– Ну и зачем ты здесь? – Анга наклоняется надо мной и берет меня за подбородок. – Шпионишь? Я не знаю, где твой брат. Он не среди нас.
– Я не идиотка, – отрезаю я. – Я знаю, что вы забираете детей из эшри. Я раскусила бы всех вас гораздо раньше.
– Тогда что тебе здесь нужно? – повторяет она.
Я не знаю, говорить ли правду.
– Аделар Деверро… – начинаю я. – Ты знаешь, кто это?
– Конечно, – Королева встает на колени рядом со мной. – Пускай их линия и прервалась, он захотел второго возрождения. Мы предлагали им союз. Их разработки сделали бы нашу революцию секундным делом. Но предыдущий их главарь – я даже не назову его Стерегущим – отказался.
– Революция? Это связано с Белым воинством?
– Они дают нам указания, – Анга наклоняется совсем близко и медленно вытягивает нож из ножен. – Анклав падет, и мы объединим все наши земли. Мечом и светом, так же, как они были разделены.
Последняя фраза звучит особенно внушительно. Не так, как раньше. Ее нож уже у моего лица. Она расскажет свои тайны и убьет меня, вдруг понимаю я. Ей больше нечего терять. Я не освобожусь. Мне тоже. Я отпустила Малкольма. Я дала ему надежду, Аделару – и ему. Мне не страшно. Мне совсем, совсем, совсем…
…не страшно.
Внезапно Анга, коротко вскрикнув, валится на землю рядом со мной. Я только вздрагиваю. Сквозь темноту ничего не разглядеть. Я щурюсь – и внезапно вижу над собой другую девушку. И даже в вязкой предрассветной тьме ее огненно-красные косы кажутся вспышкой пламени.
– Иокаста? – шепчу я хрипло.
– Вставайте, моя Королева, – говорит она решительно. Берет упавший наземь клинок Анги и в два счета перерезает путы на моем теле. – Вставайте, и пойдем. У нас, у Гончих, правило такое. Долг за долг.
Я, все еще ничего не понимая, поднимаюсь, беру свой упавший меч и следую за ней. В ее руке – увесистый клинок с тяжелой рукоятью. Именно ею она ударила Ангу по затылку. Но что ей нужно? Зачем ей меня спасать? Из-за той драки на Плато судеб? Но ведь тогда я подписала ей смертный приговор. Да, подписала – но ее не убили. Она жива, идет впереди меня. Идет, крепко сжимая рукоять меча в руке. Мы протискиваемся в расщелину, и только тогда я понимаю, в чем здесь дело.
Пальцы Иокасты сжаты настолько сильно, что рукоять меча как будто обволакивает мягкий свет.
– Постой!..
Я в два прыжка догоняю ее и прижимаю к скале.
– Что тебе нужно? – спрашивает она резко и испуганно.
– Ты – эшри? – Я смотрю в ее глаза. – Свет на твоих руках. Я видела. Кто ты такая? Ты одна из тех, кого забрали?
Мое дыхание сбивается. Эта девушка – тоже ключ. Еще один ключ к разгадке. И я не знаю, насколько сильно ее сердце принадлежит эшри, а насколько – Гончим. Но, может быть, если она узнает что-то о своем народе, она сможет мне помочь? А что, если как раз поэтому она и хочет мне помочь?..
– Я – эшри, да! – вдруг говорит она. Я все еще держу ее за воротник. – Как и та их Королева. Она была другой. Она – не Анга. Она хотела примирить наши народы. Нас – и Гончих…
– И ни черта не получилось! – перебиваю я. – Послушай, сейчас не время гнаться за великой целью. Зачем ты помогла мне? Почему спасла меня?
– Я знаю, что тот человек, с которым ты пришла – наш друг, – Иокаста убирает мои руки. – Друг нашему народу эшри. И он был мужем предыдущей Королевы. И ради ее памяти я не могла…
– Послушай, перестань о памяти! – Я встряхиваю ее за плечи. – Твои руки светятся. Ты – как и я? Ты приняла Солнечный шторм?
– Так получилось, – объясняет она просто. – Мои родители пытались защитить Дредноут и народ от Гончих. Тогда Исток прорвал свои границы. Вырвался наружу, и многие не выжили, столкнувшись с ним… Я выжила, Данайя-эшри. Но я была ребенком. И тогда меня забрали. Ты не слышала об этом?
– Нет… – признаюсь я. – А много раз такое было?
– Мне говорили, что набегов было множество, – Она отталкивается от стены и медленно направляется вперед. – И пару раз Солнечный шторм сметал все на своем пути. Он убивал и своих, и чужих. Как будто его кто-то отпускал. Не Стерегущий. Кто-нибудь другой.
– Теперь понятно, почему редеют их ряды… – шепчу я тихо. – Иокаста!
Она оборачивается, уже стоя на тропе.
– Твой народ в опасности, – Я подхожу почти вплотную. Сквозь трещины в скалах каплями крови уже сочится новый день. – Я приняла на себя свет, сражаясь с птицами Истока. Но Стерегущий ранен. А лекарства нет.
– Исток… и птицы… – повторяет она тихо.
Вдруг ее глаза отчаянно вспыхивают.
– Данайя, это третий раз! – почти кричит она, схватив меня за руки. – Во время тех набегов тоже были птицы! Вырвавшись из подземелья, они превращались в свет. И больше не было спасения.
– Их кто-то выпускал… – Догадка прибивает меня к месту. – Ты так сказала! И я знаю, кто. Пойдем.
Да. Да, я знаю. Все сложилось – и сломалось. Все разрушилось. Я знаю, у кого были причины ненавидеть как своих, так и чужих. Я знаю, у кого были причины обращать Исток на Стерегущего. Я знаю, кто хотел бы уничтожить их обоих. Перед кем они были виновны больше всего. Да, да, все складывается. Гончие не могут простить Малкольму смерть их Королевы, и поэтому они вступили в союз с хедорами, которых он подставил, сдавшись азарданцам. А тем временем Уэллсы не оставляют надежды отомстить как Малкольму – понятно, почему – так и собственному Стерегущему. Ведь это он пообещал им вернуть Сарцину домой, но не сделал этого. Теперь я знаю, кто допустил ту неисправность. И кто выпустил Исток на волю. Кто одинаково хотел бы перебить как Гончих, так и отомстить своим.
Талита Уэллс.
Мы пробираемся в селения. По дороге я замечаю нарисованные на скалах и стенах домов круги – один в другом, похожие на мишени. Их очень много. На каждой третьей хижине, если не чаще. Я молча кручу головой во все стороны.
– Что это означает? – спрашиваю тихо.
– Это дома тех, кто к нам пришел, – поясняет Иокаста. – Всех тех, кто не рожден у нас. И на моем доме тоже есть подобный знак.
– Так мы идем к тебе? – догадываюсь я.
– К моей приемной матери. Аль-синх пришедших к нам. То есть Главной Зодчей.
– Это… кто-то вроде Королевы?
– Королева не имеет над ней власти, – отрезает она звонко. – Королева властвует над посвященными. Клейменными мечом и светом. А остальных оберегает Зодчая. Я тоже стану ей… если не приму на себя клеймо.
Я замолкаю и следую за ней. Я ничего не понимаю. Получается, и Гончие не так уж едины, как нам кажется? И неужели Анга не видит эту трещину в виде аль-синх и всех пришедших? А может быть, и видит… Но молчит. Вот только почему она молчит – известно только ей.
– Ты не смотри на меня так, – вдруг говорит Иокаста дружелюбно, когда мы подходим к одному из домов. – Не все ведь Гончие задействованы в этой революции. Кому-то надо землю возделывать. Лечить. Учить. Всех принятых детей до шестнадцати обучают как Гончих, а потом они решают – остаться и сражаться или перейти под власть аль-синх. А если взрослый – тот решает сразу. Когда не стало предыдущей Зодчей, нынешняя приняла ее обязанности.
– И… как ее зовут хотя бы? – вежливо интересуюсь я.
– Сааба Карн.
Глава девятнадцатая. Пыльная буря неравного боя
Сааба Карн…
Какого черта?
Нет, это не совпадение. Не может быть подобных совпадений. Я не могу себе представить, что здесь, среди Гончих, может жить пожилая женщина аль-синх, носящая точь-в-точь такое же имя, как и моя погибшая соседка. Да в жизни в это не поверю. Я закусываю губу, чтобы не дать вопросу облечься в слова. Я должна увидеть эту женщину воочию. Иначе – я сойду с ума.
Иокаста открывает двери и, почтительно поклонившись, входит в дом. Я следую ее примеру. В покосившемся дверном проеме появляется женщина. Да, это точная копия Саабы Карн из поселка сефардов. Это она – ее волосы, ее морщины, ее губы, ее лицо, ее руки. Полностью – она. Не отличить. Но без шестеренки во лбу.
– Прости, что мы пришли так рано, аль-синх, – говорит Иокаста. – Беда послала нас сюда.
– Я знаю эту женщину, – Зодчая смотрит на меня, но говорит как будто не со мной. – Данайя аль-Гаддот, сефард Стеклянных скал. Принявшая Исток. Дочь пламени и всякого сияния.
– Простите… – начинаю я.
– Он рассказал мне о тебе, дочка, – Лицо Саабы вдруг теплеет. – Рассказал, какие жертвы ты принесла. Я знала. Я ждала, что ты придешь.
– Кто – он?..
Из-за спины Саабы Карн выходит Малкольм.
Я вздрагиваю и прижимаю ладонь к лицу.
Он молча прислоняется к дверному косяку. Аль-синх отходит, чтобы дать нам рассмотреть друг друга. Иокаста тут же придвигает ей скамейку. А мы все смотрим друг другу в глаза. Смотрим, как люди, не надеявшиеся узнать друг друга среди живых. Я вспоминаю то прощание в расщелине. Готова поклясться, он думает о том же. Я смотрю на его руку, на забинтованную ладонь. Он молча подносит ее к губам, все еще не сводя с меня взгляда.
– Я жива.
– Я жив.
Я запрокидываю голову и улыбаюсь тому, что мы одновременно произнесли это друг другу. Малкольм хлопает себя по бедру. Я вижу, что у него на поясе – кожаная сумка, набитая чем-то тяжелым.
– Иди ко мне. Есть что показать.
И я иду к нему. Пара шагов, пара секунд. Я опускаю взгляд на сумку – и Мэл немедленно хватает меня за талию, прижимает к себе и утыкает лицо мне в плечо. Я и опомниться не успеваю, как мои руки обхватывают его шею. По щекам текут слезы. Сааба Карн и Иокаста лишь вздыхают.
– Зодчая дала мне все необходимое, – говорит Малкольм. – Именно она меня лечила. Она пришла из эшри.
– Тоже?
– Я пришла сама, узнав, как много здесь наших детей, – вклинивается Сааба из-за моей спины. Я отрываюсь от Малкольма и смотрю на нее. – Им нужен был наставник. И я старалась быть такой, как Стерегущий.
– Но та Сааба из Стеклянных скал… – с опаской начинаю я.
– Я слышала о ней, – перебивает Зодчая. – Они с ее покойным мужем не были среди сефардов с детства. Ты этого не знала, дочка, ты не могла этого знать… – Она щелкает пальцами. Ее лицо становится суровым. – Тебя не настораживала благодетель этой женщины? Она чужая. Она подставная. Она пришла, чтоб принести беду.
– Тогда зачем ее убили? – спрашивает Мэл.
Аль-синх проходится по хижине. Иокаста смотрит на нее с дочерней нежностью. Я вспоминаю свою мать.
– Она была служанкой хедоров, – Ее голос крепнет. – Шпионкой и актрисой. Таких, как она, называют Трехликими. Все потому, что за жизнь им выпадает только три задания, три роли. Затем их убивают. Или они кончают жизнь самоубийством. Такова уж воля Госпожи.
– Кто такая Госпожа? – Я выступаю наперед. – Я уже слышала о ней.
– Седая Госпожа – начальница Трехликих, – Сааба берет заботливо поднесенную Иокастой кружку с водой. – Никто не знает, как ее зовут. Она лишь управляет ими, а сама – в тени. И ходят слухи, – Она криво усмехается, – будто Госпожа бессмертна. Но это, разумеется, не так. Никто просто не может знать, когда они сменяют друг друга. Никто и никогда не видел их. Они – как устрашение. Угроза.
Я тут же вспоминаю Аделара. «Сарцина Росс», – сказал он так, как будто знал наверняка. Но вряд ли это возможно, ведь Сарцина Росс мертва. Может быть, он блефовал. Он провоцировал меня Малкольма. А Малкольм сжимает сумку с лекарствами так крепко, будто это самое ценное сокровище на всей земле.
– Ваш Стерегущий будет жить, – говорит Зодчая, проследив за его движениями. – Вы оба – отчаянные сердца. Никто бы так не поступил ради него.
– Серьезно? – Мэл приподнимает бровь.
– Возможно, только один человек, – снова улыбается Сааба. – Я и не вспомню, как же его звали. Я никогда его не видела. Я только слышала, как Стерегущий говорил о нем. Не называл его по имени. И говорил нам иногда: «Мой брат»…
– И… что же говорил? – спокойным голосом спрашивает Малкольм.
– О, он любил его, – Аль-синх опять садится. Иокаста обнимает ее сзади. – Они были друг другу не родные. Но любые братья позавидовали б той любви. И Аделар стоял за него до конца. Он говорил, что они смогут выстроить для нас что-то новое и бесценное. Что мы освободимся и что будем жить по-новому. Мы улыбались, слушая его.
– И ты не помнишь, как его зовут? – удивляется Иокаста.
– Не помню, дочь моя, – со вздохом признается Зодчая. – Так уж сложилось здесь, на этой горькой и седой земле. Никто не помнит тех, кто что-то строил. Чтоб помнили, необходимо это сжечь.
– А что потом? С тем человеком? – спрашиваю я.
– Однажды он ушел и не вернулся, – отвечает она. – Просто исчез, как будто его не было. Наверное, он умер. Но его факел… продолжал гореть.
Мэл закрывает глаза. Я вижу, как дрожат его ресницы. Наверное, он думает – признаться или нет. Я сжимаю его руку. Нет, нельзя. Нельзя об этом говорить. Еще не время и не место.
И вместе с тем приходит новая догадка.
Выходит, та Сааба сама сдала моего брата хедорам, а горящий дом и ее смерть – всего лишь логическое завершение пути. Выходит, она сама втиралась нам в доверие. Ей нужен был мой Вик. Но для чего? И где он сейчас? Как с этим связана Седая Госпожа? Кем бы она там ни была, я этого не потерплю. И если именно она стоит за этим похищением, я доберусь до нее и сорву с нее маску. Да, этот бой будет неравным, но неотвратимым, словно пыльная буря. Я обрушусь на нее, наброшусь на нее и вытолкну из тьмы. Она узнает, что такое настоящий свет. И тень исчезнет.
– Возьмите мою лошадь, – говорит Сааба. – И побыстрее возвращайтесь к эшри, пока солнце не взошло окончательно.
Иокаста выбегает во двор за лошадью. Я, повинуясь внезапному порыву, обнимаю Зодчую.
– Ты будешь счастлива, Данайя-эшри, – говорит она. – Ты дашь надежду Стерегущему. А ты, – Она поворачивается к Малкольму, – скажи ему.
– И что сказать? – спрашивает тот очень тихо.
– Скажи, что если его брат не умер, то вернется, – Ее глаза излучают теплый, материнский свет. – Скажи, пускай не гасит факел. Возможно – и я верю в это – в один прекрасный день они найдут друг друга.
Глава двадцатая. Среди мертвых и живых
Малкольм спрыгивает с лошади. Солнце уже почти полностью поднялось над горизонтом, и его лучи будто покрывают волосы летчика струящимся золотом. Он устал, взгляд кажется забитым и потерянным, а дыхание тяжелое, будто он еле-еле стоит на ногах. Я тоже спускаюсь на землю и убираю волосы с лица.
– Отрежу к черту, – говорю. – Мешают.
– Что? А-а, волосы… – Мэл поворачивается ко мне. – Не надо. Примут за пропащую девицу.
Я встряхиваю головой. Я тоже так устала, что держать голову прямо кажется непосильной задачей. Запускаю пальцы в пряди. Они спутались и сбились, как если бы меня с силой извозили головой в пыли. Поспешно покрываю голову. Любое движение дается с трудом. Даже поднять руки – и то больно. Я просто выдохлась. Я не могу всегда быть львицей. Никаких когтей не хватит.
– Мы все сделали правильно? – спрашиваю тихо.
– Хотелось бы, – вздыхает он. Смотрит на появляющийся из воздуха Дредноут. – Что бы там ни было, пойдем.
Я привычным движением беру его за руку, но он отдергивает ее. Я понимаю: по ошибке я взялась за раненую ладонь. Только успеваю придумать слова извинения, как Мэл обходит меня и кладет другую руку мне на талию. Сумка с лекарствами покачивается у него на бедре. Мы поднимаемся по трапу, и я вспоминаю ночь, когда мы впервые пришли сюда. Это было считанные дни назад, но между старым и новым пролегла глубокая расщелина. Мы были напуганы и растеряны, с наших тел стекала дождевая вода, а Аделар стоял там, наверху – свободный, властный и спокойный, как и подобает Стерегущему. Тогда он дал понять, что по-прежнему готов заботиться о своем друге, но тот не принял ничего из его рук. Теперь же… Ветер изменился, надвигается еще один. Теперь же Аделар, ослабший и больной, лежит там в гордом одиночестве, а Мэл, еще недавно посылавший его к черту и во мрак, готов жизнь отдать за то, чтобы тот выздоровел. «В один прекрасный день они найдут друг друга…» Не найдут, а вернут, поправляю я мысленно. Но в остальном аль-синх права. Они уже так близко друг от друга, что сделай только шаг и протяни ладонь – и все вернется на круги своя. Вопрос лишь в том, как долго еще они смогут это отрицать.
– Послушай, ступай к себе, – вдруг говорит Малкольм, когда мы подходим к комнате Деверро. Там пусто: женщины ушли, и возле адмирала нет ни души. – Пожалуйста, поспи хоть час. Там видно будет, что нам делать.
– Наверно, мне и правда надо… – соглашаюсь я. – Послушай, Мэл. – Смотрю ему в глаза. – Ты прав. Он тоже. Пусть это будет вашей горькой радостью. Что каждый из вас был прав.
– Такого не бывает…
– Значит, будет.
Я ухожу по коридору прочь. Я догадываюсь, нет, я знаю, почему Мэл отослал меня на этот раз. Возможно, им придется объясниться. Если Аделар уже в сознании и не спит, то этого не избежать. Я мысленно умоляю обоих не прятаться от этого разговора. Пусть хоть раз поговорят по-человечески. Пускай не будет той войны двух Стерегущих. Ведь каждая война вот так и начинается: с того, что стороны решают силой то, о чем можно было просто сесть и поговорить.
Взяв забранное из дома полотенце и чистое платье, я захожу в комнату, которая служит душевой. На потолке – уже изрядно проржавевший кран. Я снимаю пыльную одежду, открываю кран и с удовольствием замечаю, что вода там очень даже теплая. На мытье головы уходит чуть больше времени, чем обычно, и пару раз я все-таки ловлю себя на мысли, что неплохо было бы отрезать это все под корень. Но и хедоры ведь тогда не будут разбираться, кто я и откуда. Для них любая коротко стриженная девушка – пропащая и опозоренная. Нет, лучше все-таки не рисковать.
Я думаю о Кайтене и его матери. Расскажет ли Мэл об этом Аделару? И поверит ли тот в еще одно предательство? Я не знаю. Но это жизненно важно. Кайтена сейчас нет на Дредноуте, но его мать – среди женщин, дежуривших у постели адмирала. Однажды она уже попыталась убить его. И нет никаких гарантий, что она не сделает это опять. Боюсь, что со второй попытки может получиться. А если Аделар не поверит Малкольму, то все будет совсем уж плохо. Ему и так плевать на осторожность, он уверен в себе и даже слегка беспечен. Хорошо одно: пока он болен, угрозы все-таки меньше. А нам с Мэлом не мешало бы придумать, что нам делать.
«Никто не помнит тех, кто что-то строил. Чтоб помнили, необходимо это сжечь».
Не знаю, почему, но эти слова Саабы Карн постоянно крутятся в моей уставшей и забитой голове. Меня здесь, можно не гадать – запомнят. Ведь это я разрушила регенератор, и я пробила защиту Истока. Но я ведь не одна такая: Иокаста тоже принимала свет на свое тело. Так почему же среди эшри нет ни единого воспоминания о ней и о таких, как она? А может быть, есть? Просто нужно вернуться в тот подвал и снова посмотреть на факелы…
Одевшись и выйдя из душевой, я распускаю мокрые волосы и тут же натыкаюсь на Малкольма. Прошло не более десяти минут, пока я приводила себя в порядок, но вот – он уже здесь. А значит, разговора так и не случилось. Ну не могли они решить все за такое короткое время.
– Уже пришел? – только и могу спросить.
– Да, так вот получилось… – Он проводит рукой по затылку. – Ничего не спрашивай. Я не хочу.
– А я и не собиралась… – говорю я. – К нему приходил еще кто-то?
– Нет, никого не было, – отвечает летчик. – Он… дал мне перевязать ему руку. И спросил, что у меня с ладонью.
– А ты что сказал?
– Порезался об лезвие меча, конечно. Правду я сказал, – вздыхает он. – Но, к сожалению, не всю.
– Смотрю, у вас все время так, – замечаю я, поправляя волосы. – Поговорили, только не совсем, сказали правду, но не всю… – Мэл хмурит брови, и я замолкаю. – Все, все, все. Договорились. Я молчу.
– Да ну не получилось бы у нас с ним никакого разговора, – отрезает он порывисто. – Ты же видела, что у него с горлом. Думаешь, ему не больно говорить?
Я прохожу вперед:
– Пойду к себе.
Малкольм ловит меня за плечо. Все еще стоя за спиной, перебирает в пальцах мои волосы.
– Эй… Хочешь, заплету?
– Чего? – Мне кажется, что я ослышалась.
– У тебя роскошные волосы, – говорит он. – Но ты недавно мне сказала, что тебе они мешают. Так вот, не надо стричь. Я заплету тебе их, как захочешь. Я умею.
– Э-э… Правда? – спрашиваю я и улыбаюсь. – А что ж ты раньше-то молчал? Не откажусь…
– Конечно, не откажешься, – нахально заявляет Малкольм. – Ты ведь и так красавица. Но вряд ли ты когда-то заплетала волосы.
– Ну, может в детстве… там, пока еще жила среди живых, – Улыбка сходит с моего лица. – Ведь у меня когда-то была мама. И отец. Но я почти не помню свое детство. Так, отрывками. Как будто мне всю жизнь и было восемнадцать.
– Твои родители, должно быть, тобой так гордились… – говорит он прямо мне на ухо.
– Вряд ли они говорили мне об этом.
Я делаю еще один шаг вперед, но Мэл снова перехватывает меня. На этот раз – довольно цепко. Разворачивает к себе и убирает упавшую на лоб черную прядь.
– Я тобой горжусь, Данайя.
Я так и застываю, проглотив совершенно бессмысленный вопрос «За что?» Ну, мало ли чего. Подумает, что я напрашиваюсь.
– Я думал, что потерял абсолютно все, – продолжает он. – Но я нашел тебя. Увидел в тебе женщину, которую буду любить. Увидел в твоем брате маленького сына. А может быть, благодаря тебе вернется и мой друг. Я постараюсь стать хорошим для тебя. Ты тоже сможешь мной гордиться. Обещаю. Ты… помнишь, ты сказала мне, что я – твой компас? Помнишь это?
– Помню, Мэл. Конечно.
– Так вот, я и останусь им, – Летчик обнимает меня и прижимает к себе, запускает пальцы в мои волосы. – Только не сбрасывай меня со счетов. Я постараюсь не срываться и не делать глупостей. Я стану для тебя настоящей семьей, потому что ты, черт возьми, заслуживаешь этого.
– И если бы я прожила хоть сотню жизней, я не заслужила бы тебя… – Слезы катятся по моим щекам. – Никто не думал отрекаться от тебя. Мы любим тебя, Малкольм Росс. Мы любим тебя, я и Аделар. Одного тебя, наш сбитый летчик. Я так хочу, чтоб ты в конце концов поверил в это…
Мэл отрывается от меня и пару секунд пристально смотрит мне в глаза, как будто решая что-то в своей голове. Потом лезет во внутренний карман своей рубашки и достает оттуда сложенный во много раз листок бумаги.
– Вот, – говорит он хрипло. – Прочитай. Я написал это, когда мы оказались здесь в грозу. Перед тем, как мне стало настолько плохо, что Деверро отправил меня в регенератор. Я так хотел отдать ему…
– Но не решился?
– Ну, как видишь.
Я беру листок, коротко целую летчика в щеку и ухожу к себе.
Придя в комнату, я сажусь на кровать, разворачиваю письмо и щурюсь, пытаясь разобрать почерк. Почерк у Мэла довольно-таки красивый, но строчки и отдельные буквы нервно скачут вверх-вниз. Понятно, почему. Я-то знаю, в каком состоянии он это писал. Письмо – отличное решение… ну, было бы таковым, если бы кое у кого в конце концов хватило смелости. Но – вот. Видать, не в этот раз.
Мои глаза наконец привыкают, и я читаю:
«Ну здравствуй, друг (зачеркнуто) брат мой.
Я долго сомневался, стоит ли снова называть тебя своим братом. Могу ли я это сделать. Имею ли теперь на это право. Наверное, теперь я не могу с чистой совестью назвать тебя даже другом. Но для меня мы все еще друзья. Несколько минут назад я рассмеялся тебе в лицо, когда ты так назвал нас. Я был неправ. Все это время я был неправ. Я слишком заврался. Мне страшно, что я к этому привык. Поверь мне, если сможешь, разумеется.
Я ни за что бы не признался тебе в личном разговоре. Да, Аделар, я трус. Мне страшно постоянно врать – и страшно наконец-то рассказать тебе всю правду. Ведь все было не так, как тебе рассказали. Вот что ты знаешь? Что ты знаешь обо мне? Тебе сказали, что я стал предателем, что я теперь воюю на стороне Азардана, что они смогли меня завербовать, переманить… как там еще вот это называется… Ты думаешь, что я стал дезертиром. Как-то так. Поэтому ты ничего не сделал, когда хедоры убили Сарцину? Поэтому ты не подумал, что, убив ее, они доберутся и до Таира? Нет, я не обвиняю тебя. Ты не обязан был их защищать. Просто своим «дезертирством» я отрезал себе все пути. И некому было открыть тебе глаза на правду. А правда никому не нравится. Ты думаешь, я струсил?
А я переметнулся к азарданцам только потому, что не хотел стрелять в тебя.
Да. Да, я сказал это. Я наконец-то сказал правду. Первый раз за все пять лет. Пожалуйста, прости меня. Ты ничего не знал. Я не хочу, чтоб ты винил себя. Но мне отдали приказ убить тебя и уничтожить твой народ. Ты ведь прекрасно понимал, что этим может все закончиться. Ведь я был хедором. И наша дружба сама по себе бросала вызов всей системе. Мы были молоды, нам это нравилось. Но вот, похоже, кто-то заигрался. Я бросил под удар тебя и твой народ. И сам же за все это поплатился. Не вздумай, не жалей меня. Не говори, что тебе жаль. Потому что я не хочу, чтобы ты раскаивался в нашей дружбе, и сам я никогда не раскаюсь в ней.
Прости. Я виноват. Перед тобой и эшри. Мне очень плохо. Проклятое плечо, болит невыносимо… пишу левой рукой, как видишь. Я больше никогда не встану у тебя на дороге. Я потерян. Теперь я могу спокойно уходить, а ты можешь не тратить зря свое время и свои силы. Теперь ты знаешь правду. Ты больше не будешь меня ненавидеть. А может быть, ты даже меня простишь. Я больше не хочу тебе мешать и подвергать тебя опасности. Я знал, что однажды нам придется выбирать. Я не мог отпустить на верную смерть ни тебя, ни твой народ. И не могу снова допустить такого же. Если ты хочешь жить и править своими людьми, ты поймешь меня. А может, повторюсь, когда-нибудь даже простишь.
Твой брат.
