Текст книги "Львы и Сефарды (СИ)"

Автор книги: Анастейша Ив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

Глава двадцать девятая. Не меч, а факел

– Сарцина, стой! Сарцина!..

Я кидаюсь на дверь и с силой рву ее на себя, бью по ней кулаками, но это бесполезно. Саллах снова хватает меня за обе руки, скручивает и оттаскивает на несколько шагов оттуда.

– Малкольм Росс и Аделар Деверро! – кричит он прямо мне в ухо, будто надеясь, что это отрезвит меня. – Они предатели, оба! И она это знает!

– Знает, – выдыхаю я, мотнув головой. Как могу, поворачиваюсь к нему и смотрю прямо в глаза. – Саллах, этот приказ… Приказ твоей Госпожи, но не моей. Она сказала отвести меня к Вику. Но я не пойду. Я просто не могу.

– Однажды был другой приказ, – Он разворачивает меня и грубо толкает в спину. – Приказ альхедора. И твой отец не подчинился! Ты знаешь, что с ним стало? Хочешь повторить?

– Потом расскажешь, – отрезаю я. – Я не пойду к Вику. Не сейчас. Я не нужна ему так, как… им.

Именно это меня сейчас и волнует. Люди не знают разницы между азарданскими и лидийскими эшри. «Они предатели, оба…» – оба народа. Для них, для людей и для правительства. Герард и Аделар, отец и сын… Если войско одного пришло в столицу, чтобы разрушать – народ второго будет уничтожен при первой же возможности. Эшри будут стерты с лица земли, и их не спасут ни Истоки, ни их лидеры. Я понимаю: именно они – настоящая помеха для обеих вражеских держав. Азардан презирает лиддийских эшри, считая их трусливыми отщепенцами, решившими отсидеться в тылу. Лиддея ненавидит перебежчиков. Для любой стороны уничтожить этот народ будет прекрасным театральным зрелищем. А Стерегущий песчаные дюны и его люди не будут сражаться – на такое они не пойдут даже под страхом смерти. Они будут прятаться, скрываться, убегать, но никогда не занесут меча над человеком, даже защищаясь. Они… такая легкая добыча. Особенно учитывая то, что Аделар еще залечивает раны, а Мэл… Уверена, что если дело кончится открытым нападением, то Мэла убьют первым. А этого ни в коем случае нельзя допустить.

Мы выбегаем во двор – туда, откуда и пришли. Хаоса и разрушений пока не заметно, но земля дрожит под нашими ногами. Привязанная у столба лошадь Саллаха ржет и встает на дыбы. Я вырываюсь и бросаюсь к ней. Увернувшись от удара копыт, хватаю поводья и вскакиваю в седло. Саллах что-то кричит сзади и машет руками, но я его уже не слышу.

– Я ее верну! – кричу я и сама же смеюсь от этого.

Смех. Он нервный, надтреснутый, смех – как последняя защита от всего того, что за моей спиной и что вокруг меня. Но я смеюсь, и это главное – я это все еще умею.

Мы мчимся к главной площади, туда, где заседает сам альхедор и его придворные. Как будто что-то само ведет меня туда. Ветер свистит в ушах, мы мчимся узкими переулками, и от меня шарахаются в разные стороны дети, голуби, торговцы и городские нищие. Лошадь, ворвавшись в арку, переворачивает ящики с фруктами и бьет бутылки с вином, и воздух тут же наполняется терпким ароматом. Вслед нам доносятся крики, визг, звон и ругань, а пара мужчин пытается остановить лошадь, но та снова встает на дыбы, и они бросаются прочь. Стоит нам вырваться на широкую улицу, как все становится ясно: я вижу людей в азарданской форме, у них кинжалы, а лица закрыты масками. Торговцы, в спешке подхватив свои товары, разбегаются прочь, а из соседнего переулка выскакивает отряд «белых мантий». Они выхватывают мечи из ножен, и я пришпориваю лошадь. Надо убираться. Убираться прочь – прочь оттуда, где кровь и страх. Убираться, убегать, улетать, спасаться. Я безоружна, но на меня никто не обращает внимания. И это – тоже часть моего плана.

«За Малкольма. За вас»

За них двоих – и весь народ. За тех, кого хотят убить их же братья по крови – убить только лишь из-за того, что те не захотели стать их братьями по оружию. По приказу Сарцины Саллах должен был отвести меня к моему брату, но они не учли, что жизнь моего брата больше не стоит в приоритете. Меня бьет озноб при одной только мысли о том, как легко я все перечеркнула. Вик будет жить – Сарцина не позволит ничего с ним сделать. А я нужна другим. Я нужна людям. И если они думали, что смогут так легко увести меня в сторону, если они хотели сделать Вика приманкой для меня, чтобы я ушла с арены и больше не мешала… что ж, они ошиблись. Они снова просчитались.

Мои Стерегущие, гордитесь мной…

На площади творится настоящее безумие. Я осознаю это даже раньше, чем до моих ушей долетают крики, выстрелы и звон мечей. Среди мечущихся людей в черном, красном и белом – тошнотворное сочетание – ничего нельзя разглядеть. Так жутко и противно быть здесь среди тех, кто стреляет – но пока что это лучше, чем среди тех, в кого стреляют. Все мелькает и расплывается перед глазами. Воздух пахнет дымом, гарью и кровью. Пыль стоит столбом. Мне страшно. Но теперь уже плевать.

– Именем альхедора! – оглушительно гремит откуда-то сверху. – Прочь предателей! Сражаться – до последней капли крови!

Автоматная очередь бьет по ушам совсем близко, и моя лошадь шарахается в сторону. Я едва удерживаю ее, а потом бросаю поводья и спрыгиваю вниз. Бросаюсь вправо – там больше всего хедоров. Бегу, лавируя среди белых одежд, спотыкаюсь, вдыхаю пыль и задыхаюсь, но стискиваю зубы и пытаюсь бежать еще быстрее. Добежав до угла одного из зданий, прилегающих к дворцу альхедора, я цепляюсь за лозу дикого винограда, подтягиваюсь и лезу вверх. Ветер треплет мои волосы, и они лезут в лицо, а пальцы сводит от напряжения, но я лезу. Выбравшись на крышу, я откатываюсь от края и несколько секунд лежу так, слушая дрожь в своем теле и творящийся внизу кошмар. Выстрел за выстрелом, крик за криком, лязг холодных лезвий и ругань. Но следующий звук раздается совсем близко – и я вижу Кресса, стоящего на краю крыши с громкоговорителем в руках.

Саллах мне лгал. Возможно, они в сговоре. Это была всего лишь еще одна уловка. Я порывисто вскакиваю на ноги и подбегаю туда.

– До последней капли крови, Энгеда! – надрывается Лард. – Им здесь не место! Идите и уничтожь…

Как жаль, но фразу он договорить не успевает.

Я бросаюсь на него сзади, зажимаю ему горло и выхватываю громкоговоритель.

– Граждане Энгеды, сейчас с вами говорит не дом альхедора.

Мой голос бьет по ушам и будто бы взрывается в горячем воздухе. Отчаянный и хриплый, он заставляет Кресса вздрогнуть – хедор тут же будто бы ослабевает в моих руках и не сопротивляется. Я чувствую, что мои руки снова источают свет. Я поднимаю ладонь вверх, чтобы кто-нибудь еще увидел это.

– Граждане Энгеды, я дочь вашего сатрапа Самара Гаддота. Я Данайя аль-Гаддот. Послушайте меня!

– Самар… – то ли шипит, то ли хрипит Кресс под моей рукой.

– Самар Гаддот! – доносится откуда-то снизу.

Я отпускаю Кресса, и он валится на землю. Валится и смотрит испуганными глазами. На этот раз он действительно меня боится. Пусть. Я захватила эту ситуацию под свой контроль. И я не дам погибнуть никому из них.

– Самар Гаддот обязан был убить двух человек, – начинаю я издалека, сама не до конца осознавая, что я говорю. – Азарданца, некогда носившего хедорскую мантию, и Стерегущего, в чьих руках лежит благополучие всей державы – но и его изгнали только потому, что он не мог позволить себе обратить это благополучие во вред другим. Самар Гаддот погиб вместе с женой, а его дочери и сыну поставили позорное клеймо. Самар Гаддот не подчинился!

Мой голос срывается. Я на все сто уверена, что это правда – правда, которая должна быть рассказана с крыш.

– И именно поэтому мы можем жить. И именно поэтому могут жить все! Ведь если бы мой отец убил их – настали бы Четвертые смуты. Нам было бы не избежать войны. А если бы хоть кто-нибудь из них пошел на то же самое – то уже не было бы ни Лиддеи, ни Азардана. Их сила просто стерла бы всех нас с лица земли! Мой отец и эти двое пожертвовали слишком многим. Чтобы мы могли жить. Мы все. Азардан, убил ли Малкольм Росс кого-нибудь из ваших? – Я чувствую, как площадь затихает, пусть мои глаза и застилает пелена. – А вы, Лиддея? Кем бы вы были, если бы не род Деверро и все то, что они сделали для вас? – Я вспоминаю голограммы в Зале хроник. – И если кто-нибудь из вас пришел сюда, чтоб взять свое – пойдите и возьмите! Но властью, данной мне и Азарданом, и Лиддеей…

Я сглатываю слезы, и они становятся комом в горле.

– Я приказываю вам сложить оружие. Вам всем.

Кресс хватает меня за полу одежды, но тут же бросает, будто бы обжегшись. Я поднимаю глаза в небо.

– И немедленно.

Тишина, упавшая на площадь, кажется тяжелее, чем все время от основания Лиддеи. Все будто замирает. Останавливается в одночасье. В воздухе нарастает гул и рокот. Я чувствую это всем своим телом. Как тогда, когда Аделар спас Мэла от огненного шара. Музыка и свет. Я оборачиваюсь – и громкоговоритель выпадает из моей руки.

За спиной стоит Седая Госпожа.

– Ты победила, – говорит она едва слышно, одними губами. – Я знала, что ты будешь здесь.

И, уже громче:

– Дай сюда.

Я поднимаю громкоговоритель и отдаю ей. Подойдя ко мне, она наступает на полу одежды Кресса. Тот дергается, но молчит. Я ничего не понимаю. Крышу заливает светом, льющимся из моих рук.

– Лиддея, ваш альхедор бросил вас, – говорит Сарцина хрипло. Я вижу ее бледное, осунувшееся лицо. – Он покинул этот город в тот же час, когда узнал о том, что надвигается на нас. Оставил всех нас умирать. Но эта женщина, – Она показывает дрожащей рукой на меня. – Эта женщина осмелилась сделать то, что столько лет не мог сделать никто из нас. Ни азарданцы, ни лиддийцы. И еще несколько часов назад я и представить не могла, что все закончится вот так. Что я буду стоять здесь рядом с ней и говорить эти слова. Сегодня… проливалась кровь. Закон о крови был нарушен. Но Самар Гаддот, которого вы некогда убили, смог вернуться. Он пришел за вами, – Она снова смотрит на меня, – говоря с вами устами своей дочери.

Меня снова пробирает до костей. Выходит, что альхедор и его приспешники не виноваты в смерти моего отца и моей матери. Наш народ сошел с ума, он обезумел. Он убивает своих же детей. Он убил бы и меня, и Малкольма, и Аделара – возможно, это был бы вопрос времени. Никто не лучше – ни лиддиец, ни азарданец. Я стою, а груз всего народа осыпается на мои плечи, но не ложится на них. Он сыплется вниз, как песок, как горные породы в каньонах во время обвала. Я чувствую привкус пыли на губах. А еще соль – но это просто слезы.

– И теперь я подтверждаю слова этой женщины, – Сарцина подходит к самому краю. Ветер треплет ее одежду. – Это будут еще одни Смуты. Горькое и тяжелое время для всех нас. Но мы не повторим ничьих ошибок. Возвращайтесь каждый в свой дом! – кричит она уже мимо громкоговорителя. Я придерживаю ее за пояс, чтобы не упала. – Идите! Идите домой, вы все! На этой площади не будет крови. Больше нет. Теперь власть будет принадлежать лишь тем, кто держит не меч… а факел.

Я молча и беззвучно плачу. Слезы катятся и по ее щекам. Дрожа всем телом, я протягиваю ей руку. Она мотает головой, улыбается уголком губ и показывает глазами в небо.

– И нет тебе награды, кроме этой, – говорит она чуть слышно.

Сквозь пелену из слез и пыли я вижу маленький самолет, снижающийся над площадью. Он делает еще один круг и плавно, почти что вертикально, садится на крышу. Она чуть вздрагивает, когда он приземляется. Я вытираю рукавами слезы – и невольно отступаю на шаг назад.

Мэл улыбается мне из-за ветрового стекла и из-за штурвала.

Вик распахивает боковую дверь, выскакивает из кабины и бежит ко мне.

Эпилог

Все это будет потом.

Поднимаясь над площадью, я выглядываю в окно и крепче прижимаю к себе брата. Вик сидит у меня на коленях, уткнувшись мне в плечо, и иногда с интересом поглядывает на Малкольма. Я думаю о том, сколько еще слов должно быть сказано и сколько ран должно быть исцелено. Я думаю о том, кто мы теперь друг другу. На самом деле нам так много еще нужно выяснить и исправить. Но… все это будет потом. Сейчас же мы медленно поднимаемся в небо, оставляя далеко внизу и площадь, где валяется брошенное оружие, и крышу, и дом альхедора, и Энгеду.

Малкольм сидит за штурвалом, его взгляд спокоен и тверд. Я вижу, как умело его руки справляются с небесной машиной. Было бы грустно, если бы он больше никогда не смог бы подняться в небо, но – он здесь. Он смог, смогли мы все. Мы перепачканы в пыли и саже, а от земли кое-где еще поднимается дым. Линии дорог свели нас в небе. Мы поднимаемся вверх, я закрываю глаза.

– Вы… снова можете летать? – вдруг спрашивает Вик.

– Как видишь, – Я чувствую улыбку Мэла: она, как луч, касается моей кожи. – Я смог вернуться. Все благодаря твоей сестре… и кое-кому еще.

– А плечо у вас еще болит? – не унимается братишка.

– Вик… – напоминаю я, не открывая глаз.

– Не надо, милая. Он ведь тоже скучал… – Я прямо ощущаю всем своим телом, с какой любовью летчик смотрит на нас двоих. – Все хорошо, малыш. Мне больше не больно. Я надеюсь, что и вам с сестренкой тоже.

– Тоже, – отзываюсь я.

Вик чуть высвобождается из моих рук, и я открываю глаза. Он дотягивается до Малкольма и что-то шепчет ему на ухо.

– Ладно тебе, Вик, – Тот шутя треплет его по волосам. – Конечно, мы бы все тебе сказали на земле. Но раз уж тебе интересно… Мы с твоей сестрой недавно поженились, – Он смотрит прямо на меня. – Прости, что тебе пришлось это пропустить.

– У тебя было свадебное платье? – Вик тут же хватает меня за плечи. – А я не видел?!

– Невесту к жениху ведет ее самый близкий родственник, – говорю я. – А самый мой близкий родственник – ты, мелкий. И, если тебе так уж хочется собственноручно выдать меня замуж… думаю, мы сможем это как-нибудь устроить.

– Я же твой брат, – говорит он солидно и снова зарывается носом мне в плечо.

Я снова смотрю в окно. Мы летим не в сторону пустыни – мы направляемся к каньонам. Туда, где я никогда не была. Совсем близко к азарданской границе.

– Мэл, а куда нам надо?

– Я еще много чего не сказал тебе, – отвечает он, не отрываясь и не глядя на меня. – Мы направляемся на Зиккурат. Туда, откуда я и вытащил его.

– Вик все-таки был в Зиккурате? – переспрашиваю я.

– Да, и не только он.

Вскоре я вижу огромное ступенчатое строение, к которому ведут древние ворота и не менее древняя каменная дорога. Мэл приземляется у самого входа, и какое-то время я сижу молча, наблюдая и невольно восхищаясь красотой этой постройки. Кажется, будто она уходит в небо, а верхних этажей почти не видно из-за облаков. Солнечный свет льется на нее со всех сторон, и Зиккурат сияет.

– Пойдем? – Мэл открывает дверь и спрыгивает на землю.

Взявшись за руки, мы втроем подходим к дверям нижнего яруса. Малкольм стучит три раза, потом еще три, а потом четыре. Вик смешно щурится и принимается вертеть головой во все стороны. Наконец за дверью раздаются неровные шаги, и она наконец плавно и бесшумно открывается.

– Вы, трое, – устало говорит Деверро, опираясь на дверной косяк. – Признавайтесь, хоть одному из вас уже пришла в голову идея выбить дверь? Я ведь тут не сидел у самого порога, чтобы сразу открывать.

Мэл делает шаг вперед и крепко стискивает его в объятиях.

– У нас получилось, – говорит он, улыбаясь. – Мы всё сделали как надо.

– Я заметил, – улыбается Аделар в ответ.

Пару секунд они еще стоят так, а потом адмирал, взяв костыль, проходит вглубь. Мы следуем за ним. Идет он неуверенно, словно боясь сделать неосторожное движение. Малкольм по пятам идет за ним, как если бы его друг внезапно мог оступиться и упасть.

– Мэл настоятельно просил меня, чтоб я успел вылечить ногу до твоего возвращения, Данайя, – говорит Деверро, не оборачиваясь. – Но вышло так, что это мы вернулись за тобой, а не наоборот. Так что прости, но бегать я нескоро буду.

– Это не главное, адмирал, – говорю я, проходя к окну. – Как вы? Вам лучше?

– Теперь все будет лучше, чем тогда, – отвечает он уклончиво. – Думай об этом. Обо всех нас.

– А ты сядь, – немедленно вклинивается Малкольм. – Сядь, положи на что-нибудь ногу и отдохни. То, что ты выпил все обезболивающие, какие только были у Саабы, тебе не поможет.

– Да кто бы говорил, – отзывается Аделар, но все-таки садится. – Я же сказал, со мной все хорошо… почти.

– И ты надеешься, что я тебе поверю.

Мы с Виком невольно улыбаемся. Великие Стерегущие, хранители народа… Я всматриваюсь в лица обоих. Мэл выглядит слегка взволнованным, но виду не подает. Деверро же, похоже, просто-напросто вымотался. Ему явно нехорошо, но он скрывает это, переводя внимание на нас троих. И это мне так близко, так знакомо. Я чувствую, что еще можно все исправить. Более того – сейчас самое время.

– Данайя, а его вылечат? – спрашивает Вик шепотом. Я киваю. – А почему он вылечил Малкольма, а сам себя не может?

– Вик, да потому, что…

В моем горле тут же застревают невысказанные слова о регенераторе, об энергии Истока и о том, какие жертвы все мы принесли. Я понимаю: это все – не нужно. Не время сейчас говорить о том, что мы оставили. Да, мы лишились очень многого, но самое бесценное – мы пронесли с собой.

Я пронесла его… в себе.

– Адмирал, – говорю я вдруг. – Я знаю, что можно сделать. Покажите ногу.

Он с готовностью закатывает брюки на левой ноге, и я вижу плотную повязку. Колено выглядит не очень хорошо – оно все еще опухшее, и Деверро задерживает дыхание, когда я прикасаюсь к ноге. Больно, я знаю… Мои руки наполняются светом, и я, чуть сжав ладони, направляю энергию в нужное русло. Все трое – Малкольм, Аделар и Вик – следят за мной, не отводя глаз.

– Новый регенератор у народа будет нескоро, – говорю я, глядя на свои руки. – Но есть мы. Я, Иокаста, Зодчая и нам подобные. Энергии Истока внутри нас не хватит, чтобы вылечить кого-то, срастить кости или избавить от яда. Но подлечить ушиб, ожог или рану… – Я слушаю, как выравнивается дыхание Деверро. – Все в порядке, адмирал. Больше не будет больно. Никому из нас.

Свет постепенно гаснет, и я убираю ладони. Гаснут отблески на стенах. Но блеск в глазах двух Стерегущих больше не исчезнет никогда.

– Можно встать? – спрашивает Аделар чуть неуверенно.

– Попробуйте, – улыбаюсь я.

Мэл берет его за одну руку, я – за другую, и вдвоем мы помогаем ему подняться. Адмирал встает, держась за нас, и осторожно опирается на больную ногу. Вик подскакивает сзади и хватает меня за ту же руку, в которой я держу ладонь Деверро. Я украдкой улыбаюсь ему. Мой мальчик. Он ведь тоже важен. Равно как и все мы. Мы пришли к этому знанию все вместе.

– Спасибо, – говорит Деверро.

– Можешь ходить? – сразу вклинивается Малкольм.

Аделар отпускает наши руки и, прихрамывая, отходит на несколько шагов. Видно, что колено у него еще побаливает, и он невольно бережёт его, но он может наступать на эту ногу и ходить, не подволакивая её. Несколько секунд он стоит к нам спиной, потом поворачивается, и я вижу на его лице улыбку. Я и представить не могла, что он может так искренне и широко улыбаться.

– Спасибо… что не оставили, – повторяет он.

Мэл, потом я, а за ним и Вик – мы втроем подходим к нему и обнимаем со всех сторон.

– Никогда не оставим, – шепчет Малкольм.

Я стою и ощущаю самое главное: это тоже любовь. Все, чем мы есть – это все о любви, и нет ничего, кроме нее, ничего сильнее, никого и никогда. Мы видели, как на наши лица и на наши земли набегала тень, мы видели, как между нами вырастали стены, мы видели черту и стояли прямо над ней. Я была сефардом, я была Гончей, я была эшри и была Зодчей. И во всем этом была любовь. Даже когда я никого из них не знала. Моя любовь – стекольный звон и хрупкость самолета за секунду до того, как он коснется холодной земли.

За нашими спинами вновь слышатся шаги. Мэл оборачивается первым, вздрагивает и встает спиной, словно пытаясь закрыть всех нас от того, кто впереди. Вик невольно прячется за меня. Я еще не успеваю разглядеть того, кого они так испугались. Аделар лишь усмехается.

– Это, как бы так сказать… подарок, – говорит он чуть насмешливо. – А вы уже собрались защищаться.

Из темноты коридора выходит Анга.

Малкольм сдает назад, так что мы с Виком врезаемся в адмирала. Едва заметно дернувшись – похоже, мы опять задели его ногу – он отодвигает нас в сторону. Потом – подталкивает меня в спину:

– Я знаю. Она тоже рада тебя видеть.

Я сглатываю и выступаю наперед:

– Ну… здравствуй, Королева.

– Я не твоя Королева, Данайя-эшри, Зодчая, Дочь пламени и вечного сияния, Воин-миротворец, – Анга криво усмехается. Я и подумать не успеваю, откуда у меня столько титулов. – Та, кому были верны Гончие, предала нас, – Она смотрит на Малкольма. – Предала как народ, так и того, кто был готов отдать за нее жизнь… Ты обыграла ее. Всех нас. И, более того – ты все-таки заставила всех искупить свою вину.

– Тебя тоже? – спрашиваю я, не удержавшись от насмешки.

Анга смотрит в сторону.

– Возможно.

– Да или нет? – требую я, подступая ближе.

– Данайя… – доносится сзади голос Аделара.

Я оборачиваюсь и смотрю на него. Адмирал стоит, прямой и нерушимый, будто статуя, сложив руки на груди. Я вижу шрамы на его предплечье, на лбу и на шее. Я вспоминаю Кайтена Уэллса и его мать. Я вспоминаю зло, которое они сотворили, и зло Гончих, бывших с ними в сговоре. Все это видно в глазах Аделара. Он сжимает губы, поправляет воротник, как будто его что-то душит.

– Данайя, остановись, – говорит он. – Все закончилось. Тебе уже не нужно быть сефардом. Анге уже не нужно быть Гончей. Все в прошлом. Гончих больше нет.

Я разворачиваюсь к Анге:

– Это правда?

– Правда, – глухо отвечает она. – За этим я и появилась здесь, на Зиккурате. Я пришла за милостью твоего адмирала.

Я не верю своим ушам. Анга Гарсия, Королева-Гончая, презревшая любое милосердие, желавшая убить Иокасту лишь потому, что та приняла руку помощи от меня… пришла за милостью. И, главное, к кому? К своему злейшему врагу. К тому, кого ее приспешники должны были убить.

– Почему я должна тебе верить? – спрашиваю я.

– Потому что я поверил ей, Данайя, – перебивает меня Малкольм. – Поверил… и простил. Как и Сарцину. Как и Кайтена с Талитой. Все они всего лишь заблудились, и они свое уже получили. Тебе не нужно больше воевать.

Я молча стою между ними тремя.

– Сложи оружие, Данайя, – говорят мне Стерегущие.

И я складываю.

– Ты пришла поговорить, Анга? Тогда скажи мне. Скажи все, как было. Ничего не утаив…

…Мы поднимаемся на верхний этаж, в архив. По крайней мере, так сказала мне Анга. Мэл, Вик и Аделар остались внизу. Это наш личный разговор – для нас двоих. Две Королевы, свергнувшие третью и затем вернувшие ее в мир живых. Настало время все исправить. Навсегда.

В архиве все давно заброшено и разрушено, как после большого погрома. Это место кажется покинутым много лет назад. Я вижу ветхие приборы, покосившиеся стеллажи и разбросанные по помещению листы бумаги. Все покрыто пылью, гарью и пахнет старостью. Здесь нет жизни. Нет живых. Есть только я и Анга – те, кто может все вернуть.

– Нас всех использовали. Обманули, – говорит она, сев на подоконник. Я только сейчас понимаю, что она уже немолода и смертельно устала. – Белое Воинство было не посланием из будущего. Они натравливали нас друг на друга… как собак, – Королева-Гончая горько усмехается. – Все это было планом нашего альхедора и его сына. Хотя… прочти сама.

Она показывает мне на полку, на которой еще осталась старая, пожелтевшая от времени тетрадь. Я, не ощущая ног, подхожу и беру ее в руки.

Это дневник моего отца.

Я вдыхаю, чтобы слезы не прорвались наружу сквозь все трещины моего тела.

И читаю.

«Они хотят их уничтожить. Всех их. Стерегущего песчаные дюны – и его народ. Они создали оружие для пропаганды – миражи, похожие на хедорское войско. Эти бестелесные фигуры запрограммированы говорить о возрождении и воссоединении народов – но для этого каждый должен взять в руки меч или винтовку и пойти войной на Азардан. Но Стерегущий и его народ воспротивились этому. Они никогда не прольют ни капли чужой крови и не позволят сделать этого. Они так уязвимы. Против Гончих, созданных для исполнения такого плана, они бессильны.

Не знаю, почему они все еще держатся за свои принципы. Все кажется таким логичным: убей – и не будешь убит. Но я начинаю восхищаться ими. Альхедор через Белое воинство приказал подразделению похищать их детей, но даже дети остаются непреклонны. Даже дети помнят, кто они, и среди них есть учителя, наставляющие их не предавать идеалы народа. Некоторые из них предали их еще во время Смут, но даже таких людей никто не ненавидит и не презирает. Они всего лишь сделали свой выбор – так они говорят о тех, кто их покинул. Это невероятно. Это восхищает и пугает одновременно.

Я не знаю, есть ли сила, способная сломить этот народ. Лиддея хочет допустить вторжение предателей из Азардана, чтобы те пришли и уничтожили своих бывших соплеменников, ведь они знают, что никто не обнажит меча в ответ. Оставшихся убьет озлобленный народ. Народ Лиддеи уничтожит кровь от крови своей! Потом же, когда эшри, как досадная помеха, будут ликвидированы, Гончие убьют предателей из Азардана. А без них Азардан – не более чем шайка бродяг с деревянными мечами. Все выглядит так устрашающе. А страшнее всего то, что это сработает на самом деле. Если только кто-нибудь не остановит их. Другой надежды нет.

Они приказали мне и Малкольму Россу убить Аделара Деверро, чтобы ослабить веру его людей и разбросать их по земле. Но я на это не пойду. Росс тоже. Росс любит адмирала-Стерегущего больше, чем собственную жизнь. Ради него он готов на все. Не знаю, что он придумал. Но по его глазам и виду я все яснее понимаю: на этот раз никто не умрет.

Не от моей руки.

Я устал их убивать»

Я молча оседаю на пол. Слезы сами катятся по щекам. Так вот как все на самом деле было. Мой отец и Малкольм – два героя, пожертвовавшие всем ради тех, кем восхищались и кого любили. Ради Аделара и его народа… и ради меня. Ради всех нас, вдруг понимаю я.

Чтобы все мы могли жить.

– Когда все это вскрылось, я лично разогнала Гончих, – подает голос Анга. – Сказала им возвращаться каждому в свой дом. Нас обманули. Навязали нам чужие идеалы. Так противно… Плачь, Данайя, – говорит она, заметив мои слезы. – Плачь об этом и о нас. Обо всех нас. Плачь… а потом вставай и продолжай идти. Тебе еще так много предстоит…

– А ты? – спрашиваю я сквозь слезы.

– А я пойду своей дорогой, – улыбается она. – Я не умею ничего, кроме как быть Королевой-Гончей. Возможно… у меня еще все впереди.

– Все будет, – шепчу я. – Все обязательно будет… у всех нас…

– А знаешь, чем с самого начала должен был стать Зиккурат? – вдруг спрашивает Анга.

– Чем же?

– Маяком.

…Я спускаюсь на дорогу, к Львиным воротам. Мэл и Аделар уже стоят там, прямо под ними. Вик сидит на большом валуне и лениво болтает ногами. Я подбегаю к нему и крепко обнимаю его. Я полна жизни, полна знания, полна сил. Мы стоим у маяка, созданного для песчаных кораблей – еще до Первых смут; стоим под Львиными воротами, где дали клятву два дезире-Стерегущих. Я спешу поделиться с ними этим знанием, но Вик мотает головой и прижимает палец к губам. Тогда я сажусь рядом с ним и слушаю, о чем толкуют эти двое.

– Куда ты отправляешься теперь? – спрашивает Аделар, не глядя на Мэла.

– Это новый ветер, брат. Все поменялось, – отвечает тот. – Теперь мой дом там, где они.

– Их дом – среди эшри, – усмехается Деверро. – Они оба уже показали это. Данайя-эшри – часть народа, как и ее брат. Они больше не оставят нас. И ты.

– А помнишь… мы же обещали им? – Мэл щурится, глядя на солнце. – Построить мир, в котором мы могли бы жить?

– Помню, дружище, помню… – Адмирал кладет руку ему на плечо, потом шутливо треплет волосы. – И неужели ты думаешь, что я отступлю… сейчас?

Я украдкой вытираю слезы. Вик лишь сильнее сжимает мою ладонь и проводит ею по моей щеке.

– Там будут маяки и корабли, – говорит Малкольм, глядя куда-то вверх. – Там будет Исток и то, что мы потеряли, оставив как напоминание в Зале хроник… Все будет, друг! Все будет! Правда же?

Я поднимаюсь, беру Вика за руку и подхожу к ним сзади. Малкольм обнимает меня за талию и целует в волосы. Аделар все так же смотрит – строго, но ласково, с какой-то почти отеческой теплотой. Вик выглядывает из-за руки Мэла. Мы стоим вчетвером и смотрим, как садится за горизонт огромное алое солнце, чьи горячие лучи золотят гривы каменных львов над нашими головами.

И я говорю – будто сама себе и в то же время всему миру.

Миру, который есть…

…и миру, который построим вместе.

– Будет два льва и одна свобода.