Текст книги "Львы и Сефарды (СИ)"

Автор книги: Анастейша Ив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Глава одиннадцатая. Да будут вечны наши дни

С меня ручьями льется вода, а я стою и все еще сжимаю в руках погасший факел. Голос Деверро все еще звучит в моей голове. Нет в этом голосе ни радости, ни осуждения – только ясная насмешка. Похоже, эти двое не слишком-то рады друг друга видеть. Мною снова овладевает холод. Кажется, что мы стоим тут бесконечно долго. На самом же деле вряд ли прошло больше минуты.

– Входите, – говорит Деверро и гасит жезл.

Перед нами открывается дверь корабля. Мне снова приходится помогать Малкольму подняться по трапу. Деверро молча ждет, пока мы зайдем, и только затем следует за нами. Он держится обособленно. По всему видно, что этот человек – сам себе на уме. Меня так и тянет обернуться, посмотреть на него еще раз, рассмотреть его лицо получше. Он из той породы, что увидишь раз – и не забудешь никогда. Высокий, сильный, строгий. И глаза такие: глянет – словно ток проходит. Особенные глаза, странные. Не такие, как у хедоров, не такие, как у Гончих. Нет в них той жесткости, власти, превосходства. Только светлая грусть. Кажется, что даже когда он будет улыбаться, эта грусть никуда не денется. И это так притягивает.

– Нога болит? Вижу, что болит, – Деверро закрывает двери и складывает руки на груди. Летчик только отмахивается от него. – Что случилось, Мэл? Небо предало тебя?

– Небо здесь ни при чем, – отвечает Малкольм, усаживаясь на длинную скамейку у стены. – Меня предали люди. Такие, как ты.

– Ошибаешься, – говорит тот спокойно. – Ты всегда ошибаешься, Мэл. Просто прими это.

Я разглядываю помещение. Рубка маленькая и тесная, на стенах – тусклые светильники и бордового цвета флаги с золотым солнцем посередине. Сам Деверро, сняв плащ, также оказывается в бордовой рубашке с позолоченным воротником и отворотами рукавов. Деверро… Именно эту фамилию называла Анга в ту ночь, когда мы впервые увидели сигнальные огни. Фамилию Второго Стерегущего, чья линия прервалась больше сотни лет назад. Им был Савитар Деверро, но он, очевидно, давно уже мертв. Прошло ведь столько лет. Значит, этот Деверро – потомок того, последнего?

Значит, линия не прерывалась?

Перед нами – Стерегущий?

«Двое. Их всегда было двое. Стерегущий песчаные дюны – и Стерегущий горные пути»

Вот и встретились, однако…

– Что это за женщина с тобой? – Весь вид Деверро показывает, что командует процессом здесь именно он, и Малкольм больше не имеет ни малейшей власти. – Из Гончих?

– Данайя аль-Гаддот, – говорю я, напирая на фамилию отца. – Сефард из Стеклянных скал.

– Я вижу, что сефард, – Он подходит совсем близко, почти вплотную. – Недобрым ветром занесло тебя сюда.

– У меня украли брата, – Я перевожу взгляд на Мэла, пытаясь не всматриваться слишком пристально в эти зеленые глаза. – После того, как он спас Малкольма. Там, при падении.

– Значит, ты все-таки потерпел крушение, – Деверро, обращаясь к летчику, все равно смотрит на меня. – Что ж, это было делом времени.

Немного помедлив, он подходит к Малкольму и, наклонившись, стягивает рукав с его больной руки. Рубашка мокрая насквозь, поэтому летчик избавляется от нее полностью. Деверро берет его за плечо, снимает повязку и недовольно хмурит брови.

– Будет болеть еще долго, – говорит он. – Я знаю, чем тебе помочь. Но вряд ли ты захочешь этого.

Малкольм не успевает ответить. Задняя дверь, узкая и неказистая, приоткрывается, и оттуда показывается чья-то светлая голова.

– Да будут долги дни твои, Деверро! – раздается с той стороны.

– Да будут вечны, – отзывается тот, и я понимаю, что это – нечто вроде ритуала приветствия у эшри. – Входи, Уэллс.

Тот, кого назвали Уэллсом, протискивается в дверь, отряхивает руки и кланяется перед нами. Это совсем молодой парень, с отросшими ниже ушей светлыми волосами, которые он машинально убирает со лба. У него голубые глаза и живой, чуть насмешливый взгляд. Увидев меня, он улыбается одним уголком губ.

– Кайтен Уэллс, мой первый советник, – представляет парня Деверро. – Зачем пришел?

– Да малышня опять ключ от хранилища куда-то потеряла, – докладывает Кайтен. – Мать, Ависара, в ноги кланялась, прощения просила. Сказала, у тебя есть запасной… – Его взгляд вновь упирается в нас с Мэлом. – Адмирал, ты все-таки зажег огни?

– Да, и, как видишь, не зря, – Деверро жестом фокусника достает ключ из-за пазухи, и я вижу у него на шее тяжелую связку таких же, только разных форм и размеров. – Возьми и ступай к себе. Мы подойдем потом.

Кайтен покорно кивает, берет ключ и направляется к двери, но снова останавливается, чтобы посмотреть на нас. На этот раз его взгляд направлен на Малкольма.

– Адмирал, – говорит он тихо. – Я знаю этого человека?

Деверро недовольно хмурит брови.

– Я кому сказал идти?

– Но, Аделар…

– Ступай.

Советнику ничего не остается, как скрыться за дверью. Я вижу, как напрягся Малкольм. И ловлю искру скрытого торжества во взгляде Аделара. Похоже, между ними пробежала кошка. Похоже, эта кошка умудрилась проскользнуть между Мэлом и всеми, кого он встречает на своем пути. Воздух словно искрит от напряжения. Я понимаю – эти двое буквально силой держат себя в руках. Дай им волю – они набросятся друг на друга, и живыми из этой рубки точно не выйдут оба. Второй Стерегущий явно превосходит Первого. Он был бы глупцом, если бы не осознавал этого. И еще большим глупцом – если бы не захотел воспользоваться этим превосходством.

– Я проведу вас вниз, в подземелья под Дредноутом, – говорит Деверро, так что я догадываюсь: Дредноут – это корабль, на котором мы находимся. – Нельзя, чтобы его видели слишком долго. Маскировка – наше все.

Малкольм сидит, поддерживая вывихнутую руку, и отрешенно смотрит в стенку, а потом переводит взгляд на меня. Я чувствую и вижу – он растерян. Он в недоумении. Он напуган. Я украдкой улыбаюсь ему. Я хочу, чтобы он знал – я рядом. И пускай загадочный магнетизм Деверро постепенно проникает сквозь меня, я буду верна обещанию. Линии дорог текут к нему – не к Аделару. Так было, есть и будет. Так должно быть.

Я помогаю Малкольму встать. Деверро молча открывает дверь, за которой только что исчез Кайтен, и смотрит, как мы проходим. За дверью – узкая темная лестница, освещенная только тусклыми светильниками на бордово-красных стенах. Лестница уходит далеко вниз. Я даже не вижу, где она заканчивается. Малкольм отдает костыль мне и осторожно берется здоровой рукой за перила. Деверро стоит за спиной и даже не думает помогать. Такое впечатление, что он любуется. Ему нравится наблюдать за беспомощностью Малкольма. Человека, которого он назвал братом. И я не понимаю, что здесь происходит. Даже не пытаюсь понимать.

Малкольм с горем пополам преодолевает ступеньки. Я иду сзади, процессию замыкает Аделар. Он молчит, но даже в этой тишине я не осмеливаюсь ничего сказать. Не знаю, почему это так страшно. Он не похож на Кресса, но, черт возьми, в его присутствии я не нахожу себе места. Вокруг царит запах смолы и мяты. Я вдыхаю его так, что хочется закашляться. Вспоминаю запах дома, совершенно не похожий на этот. Дома больше нет на карте. Нет на карте и лагеря Гончих с их Залом хроник или Плато судеб. Нет и Дредноута. Куда бы мы ни бежали – нас нет на картах. Нигде нет наших координат, ориентиров, указателей. У звезд и то есть свои места прописки, пусть они уже давно сгорели. А мы живы, но без причала, без пристанища, без крова. Куда бы ни бежали – из одной тюрьмы в другую. Только точка отсчета – и точка назначения. Это все, что нам отведено.

Малкольм – точка отсчета, Вик – точка назначения. Это как знание свыше. Когда мы найдем его, круг замкнется, и мы начнемся заново. Все остальное – игры в силу, все остальное – мишура… Я смотрю Мэлу в спину, я иду за ним. На самом деле я всегда иду за ним. Так уж сошлось, что линии дорог неразделимы. Случилось бы такое, встреться мы в другое время, в другом месте, в других обстоятельствах? Были бы мы теми, кем есть сейчас? Мы спускаемся ниже и ниже, но у меня такое чувство, будто мы взлетаем. И я не знаю, что ждет нас на этой высоте.

– Много вас сейчас? – спрашивает Малкольм, осмелившись нарушить тишину.

– Мы давно уже не считали, – говорит Деверро из-за моей спины. – Настоящих эшри осталось слишком мало. Все женщины да дети. Поколения подрастают, но лишь некоторых мы обучаем тому, что знаем сами. Не все достойны этого. Из достойных – только Кайтен и еще несколько таких же.

– А многие приходят на огни? – интересуюсь я.

– Сейчас – довольно редко, – признается он. – Нас превратили в легенду. Легенду, которую рассказывают своим детям Гончие – но те даже не осмеливаются выглянуть за пределы лагеря без приказа своих Королев. Из аутентов появляются лишь единицы, и те – на время. А сефардов мы уже сто лет не видели. Они не добираются. Не верят.

– Данайя поверила, – отзывается Малкольм, не оборачиваясь. – Эта лестница когда-нибудь закончится?.. Она поверила, – продолжает он, и больше всего на свете мне сейчас хочется увидеть блеск в его глазах. – Поверила в слова умирающей подруги, когда та сказала, где искать мальчишку. Поверила в слова Королевы-Гончей, когда та пообещала не убивать меня в обмен на клятву. Поверила в ее рассказ о Стерегущих. Поверила в твои сигнальные огни.

– Она поверила в тебя, – вставляет Аделар, не давая мне опомниться. – И это – только лишь твоя вина.

Лестница наконец обрывается. Я вижу дверь, над которой висит тусклый светильник. Аделар снимает его и открывает дверь, а сам выходит вперед. Я снова не могу понять значения его слов. Все вокруг твердят, что Мэл – пропащий, что связываться с ним – гиблое дело, что те, кто связался, пожнут беду. И это – единственное, во что я не могу поверить. Я верю в кое-что другое. Я верю, что теперь мы не пробьемся друг без друга. Что мы погаснем, если нас вдруг разделить. Что даже спасение Вика теперь зависит от нас двоих. Стерегущие должны были тоже верить в это, но что-то развело их друг от друга. И я боюсь той силы, что вдруг может развести нас с Мэлом. Мы бредем по коридору все дальше и дальше, и паника подкатывает к горлу. На самом деле я боюсь всего этого. Боюсь, что мы не устоим, что разойдемся по воде кругами, что жизнь разгонит нас, ворвется черным вороном и разлучит. Тогда все это потеряет смысл. Тогда прервутся линии дорог.

Мой погасший факел все еще у меня в руке. Промокшая одежда липнет к телу. С волос льется вода. Капли со звоном падают на каменный пол, и гулким эхом отзываются шаги. Пожалуйста, пускай все это будет сном. Я ненавижу этот запах, запах смолы и мяты, и мне отчаянно хочется плакать. Я ненавижу также запах дыма – он напоминает о потере. Такого запаха, как в доме, больше нет нигде, и мое сердце это понимает. Мое сердце покрыто шрамами. Я не дам никому вскрывать их и выворачивать наизнанку. На самом деле меня все уже достало.

– Малкольм, ты неважно выглядишь, – снова подает голос Аделар, и мне хочется рассмеяться в голос: как еще, черт возьми, должен выглядеть человек, рухнувший с высоты в неизвестно сколько локтей на голые скалы? – Тебе нужно отлежаться. Иначе разговора не получится.

– Мне не о чем с тобой разговаривать, – отзывается летчик все тем же тоном человека, которого все достало. – Ты можешь просто взять и оставить нас в покое? Или обязательно устраивать допрос с пристрастием?

– Женщину я, разумеется, оставлю, – говорит Деверро. – А что касается тебя… Мэл, мы не виделись несколько лет. Старые друзья обычно беседуют при встрече. Или в Азардане с этим как-то по-другому?..

Малкольм резко останавливается. Аделар – тоже. Поворачивается к нему. Несколько мгновений они смотрят друг на друга.

– Друг, называется, – произносит Мэл тихо и злобно. – И где ты был пять лет назад? В тот самый день?..

Аделар молчит.

В его глазах – ни капли жалости.

– Да будут долги дни твои, Деверро, – продолжает Малкольм еще тише и подходит к Стерегущему почти вплотную. – Да будут вечны. Без меня.

Он забирает светильник. Деверро не сопротивляется. Я вижу в его взгляде то же спокойное превосходство, какое было в глазах у Анги, когда я сбила ее с ног на Плато судеб. Я вдруг понимаю: Малкольм все здесь знает. Замешательство прошло. Теперь они на равных.

– Барабаны Госпожи, – говорит вдруг Аделар. – На этот раз тебе не скрыться. Ты ведь не знаешь, кто она?

– Катись во мрак вместе с Госпожой и барабанами, – бросает Малкольм жестко. – Я больше не желаю тебя слушать.

Я стою между ними. Свет теперь в руке Мэла, и логично, что я пойду за ним. Но в то же время чаша весов чуть качнулась в сторону Деверро. Я понимаю – ему есть что рассказать. Что-то явно здесь не так. Как будто я выбираю, кому доверять. Но на самом деле все не так мрачно – я всего лишь выбираю, кто из них может дать мне больше знания. Свет как будто преломляется, освещая лицо Мэла, и я понимаю, что совсем его не знаю. А вот Деверро знает. И это сейчас важно. Слишком важно, чтобы упускать.

– Куда ты? – спрашиваю я у Малкольма.

– У меня была здесь комната, – говорит он отрешенно. – В те времена. Ты… Не ходи за мной. Пожалуйста.

Он забирает костыль и уходит. Я смотрю, как он скрывается за поворотом. Мне ужасно холодно. Темно. И страшно.

– Я хотел верить тебе, Деверро, – Малкольм в последний раз оборачивается, прежде чем окончательно изчезнуть вместе со светильником. – Я так хотел.

И все. Мы остаемся в темноте. Мой свет исчез. Сигнальные огни погасли. Я словно бы ослепла. Только эхо шагов затихает за поворотом. Дальше – ничего. Лишь мрак. И мы вдвоем.

– Он так хотел, – повторяет Аделар, как мне кажется, чуть насмешливо. – Хотел мне верить. Что ж. Это все еще его вина.

Я резко разворачиваюсь.

– А что, если поверю я?..

Глава двенадцатая. Никто не хочет войны

Мы остаемся в темноте. Только по дыханию я могу определить, где Аделар. Я бы хотела посмотреть в его глаза сейчас – тогда, когда мы остались вдвоем. Тогда, когда я физически не могу его видеть. Тот ли это взгляд? Или эта светлая грусть – всего лишь маска, прикрытие, игра в притворство? Я не знаю. Не знаю, что и думать. Кто я для них обоих, как предстала я в этих глазах? Почему это так страшно – оставаться в темноте? Я жила в темноте слишком долго, а теперь меня вытолкнули на свет, и я должна бояться света. Но я боюсь лишь тьмы. Я сыта ею по горло. Мне хочется к свету. А свет исчез.

– Боишься темноты? – вдруг спрашивает Аделар.

– Как можно бояться того, из чего состоишь? – отвечаю я неожиданно для самой себя. – А вы… вы что, способны видеть в темноте?

– Я ведь тебе не лев и не шакал, – смеется он. – Я знаю это все как пальцы собственной руки. Я проведу тебя. Пойдем.

Я в замешательстве протягиваю руку. Это – на уровне рефлексов, а не обещаний. Пальцы Деверро на ощупь находят мою ладонь. Его прикосновение не похоже на те, к которым я привыкла. Оно жесткое и цепкое. Он берет мою руку так, как я привыкла брать руку маленького брата – крепко, с захватом, чтобы не отстал и не потерялся. Моя ладонь такая маленькая по сравнению с его.

– Вы – Стерегущий, – говорю я запоздало. – Я все знаю. Поэтому я и поверила в сияние. В сигнальные огни.

Говорить об огнях в кромешной темноте – все равно что говорить о царских яствах, глядя в глаза голодному ребенку. Впереди виден тусклый, рассеянный свет. Я вижу, что коридор разветвляется. Мы выходим из темноты. Деверро провел меня сквозь тьму, и я не испугалась. Я хочу отнять руку, но он все еще держит меня. Запах смолы и мяты одурманивает. У меня кружится голова. Что это за место, в самом деле? Почему оно так на меня воздействует?

– Куда мы идем? – спрашиваю вместо этого.

– Покажу тебе твой уголок, – говорит Деверро. – Сейчас они пустуют. К нам больше не приходят. Мы – прах и свет.

– Легенда.

Я повторяю это слово, слушая, как оно звучит в звенящей пустоте. Я говорю с легендой. Я – легенда. Я стану ею, как только вырвусь наружу, как только отобью брата у похитивших его. Я ушла в неизвестность по холодной и мертвой земле, как уходили все, кому не нашлось покоя. И если бы я могла подняться на высоту, подобную той, на которую поднялся перед падением Мэл, я заглянула бы во все земные уголки, проросла бы сквозь щели светом и отыскала бы Вика. Я пойду за ним хоть в свет, хоть в темноту, я достану его даже со дна реки или с вершин холодных гор. Я должна узнать правду, потому что иначе все будет зря.

Мы проходим разветвление и оказываемся у небольшой двери. Таких дверей здесь вереница – простые и неприметные, они тянутся и тянутся далеко вперед – дальше, чем я могу видеть, дальше, чем уходит свет. Аделар берется за тяжелое дверное кольцо, открывает и пропускает меня. Я вхожу и вижу вырубленную в камне крохотную пещеру, где есть лишь койка, застеленная старым покрывалом, и маленький коврик на полу. Похоже, это все, что мне положено.

– Здесь был еще светильник, но за ним придется идти к Кайтену, – говорит Деверро, глядя мне в спину. – Это тебе на первое время.

– Первое – это как долго?

– До тех пор, пока эшри всенародным собранием не решат, что делать с тобой и Малкольмом, – поясняет он. – Хотя его я с удовольствием изгнал бы из нашего общества… Данайя, – Я оборачиваюсь и натыкаюсь на тот самый зеленый взгляд. – Расскажи мне, что произошло.

– Тогда присядьте, – говорю я хрипло. – Это не на пять минут.

Он садится на кровать, а я все еще стою и не знаю, куда деваться. Потолок нависает совсем низко.

– Я и мой брат – сефарды, – начинаю тихо. – В ту ночь мы пошли против правил. Приютили незнакомца, да еще и вражеской державы. Мэл оказался азарданским летчиком, но мне и Вику было наплевать… Ему было очень больно, – Я говорю, и по коже проходит холод от этих воспоминаний. Обхватываю плечи руками. – Он не выжил бы без нас. И я не знаю, где ошиблись мы в ту ночь…

– Что значит – вы ошиблись? – Стерегущий смотрит на меня снизу вверх.

– Мы были вынуждены вызвать в дом врача, – продолжаю я и принимаюсь ходить туда-сюда. – Я не смогла смотреть. Боялась, что умрет… А врач в деревне был только из хедоров. Мы не признались ему ни в чем. А на следующий день… они убили мою соседку и забрали Вика. Он был как раз в ее дворе. И дальше… дальше – лишь дорога.

– Зачем ты позвала его с собой?

– Я не звала! – почти выкрикиваю я. – Он сам пошел. Сказал, что Вик – его спаситель, а значит, он пойдет искать его со мной.

– Откуда тогда клеймо Гончих у тебя на шее? – Аделар продолжает свой ненавязчивый допрос. – Ты чем-то присягнула им?

– Да. Жизнью Малкольма, – признаюсь я. – Они напали на поезд, в котором мы ехали. Мэлу стало хуже. Они хотели добить его. А я им не дала. И не жалею… Скажите, – Я сажусь на постель рядом с ним. – Он – хороший человек? Да или нет?

Деверро снова дотрагивается до моей ладони.

– Здесь нет ответов «да» и «нет», Данайя, – говорит он уже тише и спокойнее. – Мы были Стерегущими буквально пару лет, но стали ближе, чем родные братья. Мы думали, что будем вечны. Что никогда не разойдемся по разные стороны баррикад. Но он пошел другой дорогой. Сделал свой выбор, покинул меня. Он предал все, что было с нами, и ушел…

– Похоже, он считает, что это вы предали его, – Я переплетаю наши пальцы. – Он презирает вас. Но вы не презираете его.

– Я никогда бы так не смог, – вздыхает Аделар, глядя в одну точку. – Я слишком прикипел к нему душой. Но нас всегда было двое. А теперь… теперь остался только я.

Я молча слушаю его слова, и ужасаться даже нету сил. Я просто знаю: Малкольм – перебежчик.

Я спасла предателя.

Прислушиваюсь к сердцу – не жалею. Я не могу жалеть об этом. Я неправа, мы не ошиблись. Мы нигде не ошибались – я и Вик. Ведь так, наверно, было нужно. Чтобы дорога вскрыла наши шрамы, сорвала с лиц чужие маски, показала, кто мы друг для друга. Чтоб наконец ростком сквозь камень стала пробиваться правда. Вот только дорого далась нам эта правда.

– Он дорог вам, – говорю, чуть помолчав. Мой голос спокоен и тверд. – И мне, наверно, тоже. Нам нечего скрывать друг от друга. Я… все еще хочу спасти его.

– Ты хочешь спасти, а я – вернуть, – говорит Деверро, и сквозь его слова струится горечь. – Но никто не вернет его, если он не захочет вернуться сам. И никто не спасет его, если он не примет протянутую руку. А он не примет. Он из другой породы. Он сам загнал себя в угол. И даже если я смогу вылечить его… если я захочу вылечить его… он никогда не согласится. Он – другой.

– Вы – лекарь? – спрашиваю я.

– Не я. Моя сила, которая светит внутри меня… То, чем мы владеем, – его голос крепнет, – и то, за что мы пали. То, что может убивать и исцелять. Ты назвала это… сиянием.

Я молча забираю свою руку. Но пальцы еще чувствуют тепло. Это не обычное тепло человеческой ладони. Под его кожей будто что-то бьется. Быстро так и горячо. Я чувствую. Ладонь горит.

Кайтен вновь приоткрывает дверь.

– Адмирал, я вам не помешаю?

– Нет, нет, входи… – отзывается Деверро как-то рассеянно. – Что нового? Они уже узнали?

– О Малкольме и этой женщине? – Уэллс показывает подбородком на меня, обходит нас и шумно валится на кровать сзади. – Да, но не из моих уст. Служанка видела его и подняла переполох среди народа… Я знаю, Аделар. Я знаю, что это за человек.

– Не торопись, Уэллс, ведь я и сам не знаю этого, – Деверро поворачивается, и парень поспешно вскакивает. – А женщину зовут Данайя.

Пару минут Кайтен смотрит на меня, слегка прищурившись.

– Да будут долги дни твои, Данайя.

– Да будут вечны, – отзываюсь я.

Но я не верю в это их приветствие. Деверро тоже думал, что их дружба с Малкольмом – навек. И где они теперь?

В конце путей…

– Ты видел Малкольма… еще раз? – спрашивает Аделар.

– Он сам позвал меня.

– Зачем?

Уэллс кладет руки в карманы и снова проходится перед нами. Похоже, этот парень, как и я, ни минуты не способен спокойно находиться на одном месте. К тому же мне заметно, как он нервничает. Наверняка он знает, что для адмирала Росс – больная тема. Он с такой осторожностью говорит о нем. Почти с такой же осторожностью, как я – о Вике. У каждого есть шрамы и надрезы. И каждый одинаково в них тонет.

– Он… очень плох, – говорит Уэллс, чуть помолчав. – После того, как он покинул вас, у него началась лихорадка. Может, оттого, что он промок, а может, оттого, что он и так слишком слаб… и ранен.

Я успеваю проследить за взглядом Аделара. Это длится лишь одно короткое мгновение. Но, великие Стерегущие, я больше не смогу забыть этих глаз. Деверро будто понимает, что Малкольм не возьмет протянутую руку помощи, но он не может его бросить. Он никогда, осознаю я вдруг, не сможет его бросить просто так и отмахнуться от него.

– Кто-то еще был с ним?

– Он не встает, – докладывает Кайтен. – Да и та женщина сказала, что он не в порядке. Говорила, он весь горит. У него сильный жар.

Мы с Аделаром смотрим друг на друга и внезапно понимаем, что – едины. Соединенные одним и тем же лезвием, которое вонзилось в наши души, мы просто не способны оставаться в стороне.

– Ступай к своим, – приказывает адмирал. – Вы знаете, что делать. Но – никому ни слова. Умоляю вас.

Кайтен тихо и незаметно исчезает. Деверро снова садится и невольно прикладывает пальцы к вискам.

– Грядет война двух Стерегущих, – говорит он словно в пустоту. – Никто так не хотел. Никто не должен был…

Он замолкает, вдруг переведя взгляд на меня. Будто он забыл, что я сижу с ним совсем рядом.

– Тебе нужен отдых. Я ухожу.

– Но Малкольм… – начинаю я робко.

– Надеюсь, он переживет и эту ночь, – перебивает Аделар. – Не выходи дальше этого коридора, пока тебя не позовут.

И исчезает в полумраке пустоты. Я молча смотрю ему вслед. В коридоре пусто и темно. Лишь несколько тлеющих факелов на стенах иногда мерцают тусклым светом, отбрасывая на пол и на стены длинные изогнутые тени.

Еще несколько минут я сижу на постели, утстремив взгляд в пустоту. Я ужасно устала, моя одежда еще не просохла. Меня нестерпимо клонит в сон, глаза буквально закрываются. Но сердце не дает уснуть. Глупое, глупое, беспокойное сердце львицы, потерявшей и детеныша, и своего льва. Твой львенок не вернется, говорю я себе мысленно, а твой молодой лев отобран у тебя, и вряд ли ты способна будешь ему помочь. Но сердце ничего не слышит. Сердце рвется прочь. Сердце стучит, как птица, пойманная в клетку и отчаянно бьющая крыльями. По стенкам этих хрупких ребер словно разряжают полную обойму. Мое сердце должно быть с Виком, и ему так непривычно биться без него. Мое сердце запуталось в линиях дорог и тщетно пытается вырваться из этих пут. Рано или поздно оно либо выломает кости изнутри, либо само истечет кровью от множества ударов.

Я слышу чей-то голос в конце коридора. Это явно женщина, причем довольно немолодая. Ее голос кажется надтреснутым и нервным.

Она поет.

…Знаю, что труден путь,

Вижу – трудна дорога,

Память сжимает грудь,

Бьется слепой тревогой.

Я делаю шаг за дверь.

Долгих ночей и дней,

Небо – росой на плечи…

Только гори светлей,

Дни твои будут вечны.

И песня обрывается.

Я все еще стою, стремясь быть как можно тише. Осторожно выглядываю из-за дверного косяка, стараясь, чтобы меня не заметили. Эта женщина – одна из эшри, а мне пока не стоит показываться им на глаза. Поэтому я не двигаюсь с места. Прислушиваюсь: в тишине раздаются чьи-то шаги.

– Ты здесь? – спрашивает женщина будто бы испуганно.

– Здесь, мама, – отвечает идущий, и я вздрагиваю, узнав голос Кайтена. – Я знал, что ты придумаешь хоть что-нибудь. А так у нас получится все и сразу.

– И где он?

– На световом регенераторе, – говорит тот. – Деверро все не оставляет надежды его вернуть. И это несмотря на то, что весь народ поставил на нем крест.

Я замираю. Они говорят о Малкольме. Я вся вдруг превращаюсь в слух. В оголенный нерв, в то самое желание узнать.

– Кай, ты уверен? – Теперь ее голос звучит даже немного жалобно. – Ты точно знаешь? Стоит ли оно того?

Кайтен отвечает жестко и пугающе бесстрашно:

– Моей сестры и твоей дочери стоит все.

И вновь уходит. Я жду, пока его тень не исчезнет за поворотом. Та женщина – его мать – скрывается минутой позже. Я жалею, что не видела ее лица.

На световом регенераторе?

И что это?

Я знаю, мне нельзя выходить за пределы коридора.

Приказ адмирала.

Но не приказ моего сердца.

Я делаю шаг.

И выхожу.