Текст книги "Львы и Сефарды (СИ)"

Автор книги: Анастейша Ив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Глава пятая. Слепые поезда

Я тащу Малкольма до станции. Поезда ходят по туннелям среди скал, и так – окольным путем – легче всего добраться до Энгеды. Правда, чтобы встретить поезд, поначалу нужно встретиться с невиданной удачей. На одном моем плече – небольшой узелок с самым необходимым, а на втором – рука Малкольма. Он быстро устает, ему больно ходить. Но в чем-то он все-таки похож на моего брата: если взялся – будет идти до конца, пока не упадет. И я вместе с ним. Одна дорога, одна боль, одна цель. Я не знаю, почему все так сошлось. Не верю ни в судьбу, ни в предназначенность, ни во что подобное. Но почему-то, когда летчик задевает сломанной ногой какой-то камень и, дернувшись, вцепляется в меня, по мне как будто ток проходит.

Мы добираемся почти что до Стеклянных скал. Ближайший полустанок – там. Я понимаю, что Малкольм может думать об этом месте, я чувствую, как он напряжен. Вряд ли он помнит, где именно его нашли. Но атмосфера здесь довольно гибельная.

– Вот здесь… Ай-й-й! – Малкольм, забывшись, пытается поднять больную руку и тут же сгибается, прижимая ее к груди. – Вот здесь я встретил твоего брата, – продолжает он, по-видимому, когда плечо немного отпускает. – Я пытался идти сам. Не получилось.

– То есть… – начинаю я.

– Подбили меня не здесь, – поясняет он. – Я попытался встать. И даже встал. Но далеко не ушел.

– Не представляю, как ты с переломом вообще мог двигаться. Нельзя же было, Малкольм… Ты же без ноги остаться мог…

– Боялся, что меня найдут, – говорит он неожиданно серьезно. – Те, кто стрелял. А страх сильнее боли.

– Не понимаю… – признаюсь я тихо.

– Посмотри на себя, – Летчик останавливается и наклоняется, чтобы заглянуть мне в глаза. – Такую боль, как у тебя, не пожелаешь и врагу, но ты идешь вперед. Ты боишься за своего брата, и ты продолжаешь путь. Ты благороднее, чем я. Я цеплялся за свою жизнь. Так, как делал всегда. Поэтому… она явилась мне. И я упал.

– Кто… она?

– Сарцина. Так ее зовут. Вернее… звали.

Дальше мы идем молча. Место падения, о котором говорил Малкольм, не так уж далеко – пара десятков локтей отсюда. Обломки расшвыряло по разным сторонам, и теперь почти невозможно определить, где именно приземлился сбитый самолет. Но это наверняка где-то рядом: со сломанной лодыжкой далеко не убежишь. Интересно, почему остатки катастрофы еще не растащили местные сефарды? Малкольм отворачивается, он не смотрит в ту сторону.

– Все, давай отдохнем, – говорю я, когда вижу станцию. – Ты и так слишком плохо выглядишь.

– Привыкай.

Мы садимся на землю спина к спине – так удобнее опираться друг на друга. Мне не хватает воздуха, чтобы дышать. Все вокруг душит меня, одурманивает, опьяняет, и голова становится тяжелой, словно это я летела с высоты свободного полета. Где Вик? Насколько далеко он от меня? Не причинят ли ему вред? Пленников обычно везут караванами, не поездами. Так что мы можем даже обогнать хедоров. А у меня нет ни меча, ни арбалета – ничего. И Малкольм вряд ли сможет защититься, не говоря уже о том, чтоб защитить меня.

– Пообещай мне, – говорит вдруг Малкольм очень тихо.

– Что пообещать? – Я резко оборачиваюсь.

– Ты бросишь меня, – заявляет он жутко и серьезно. – Пообещай, что бросишь, если вдруг я стану тебе обузой. Если я буду тормозить тебя в пути, если мое состояние ухудшится настолько, что ты будешь вынуждена надолго остановиться… ты бросишь меня, Данайя. Пожалуйста.

– Да черта с два! – Я вскакиваю на ноги. Вдали слышен гудок утреннего поезда. – Ты точно головой не ударялся?

– Данайя, я прошу тебя…

– Кто такая Сарцина? – спрашиваю я резко.

Летчик молчит. Земля под нами подрагивает от стука колес по разбитым и поросшим травой рельсам.

– Она – мое напоминание, – признается он наконец, не глядя мне в глаза. – Напоминание о том, что моя жизнь – не самая большая ценность в этом мире. И я не хочу, чтобы ты повторяла чужие ошибки.

– Ее ошибки?..

Состав подходит к перрону. Малкольм берет костыль и поднимается самостоятельно. Я все еще стою и смотрю на него, не понимая, что происходит. Я уже неделю не могу понять, что происходит.

Вагоны для сефардов – наиболее разбитые и бедные. Впрочем, богатые и знатные люди поездами здесь не ездят. Такие поезда – последняя связующая нить между нами и нормальной жизнью. В вагоне почти нет сидячих мест, так что располагаться приходиться прямо на полу. Бросить тебя, да, Малкольм Росс? Попробуй тебя брось, ты же даже сам подняться в вагон не можешь… Досада во мне смешивается с непонятной злостью и неугасающим жгучим желанием – физическом желанием пути. Я помогаю летчику забраться, и мы садимся прямо в тамбуре. Двери здесь, кстати, тоже нет. Я обнимаю руками колени и смотрю, как скалы, покачнувшись, начинают плыть назад.

– Я не брошу тебя, – говорю серьезно. – Ясно или нет? Подумал бы о Вике. Он жизнь тебе спасал, а ты мне говоришь, что это ничего не значит.

– Твой мальчик – герой, – Малкольм смотрит куда-то мимо меня. – А я… немного не из той породы.

– Мне плевать.

Окраины остаются внизу. Мы едем все выше и выше, по обманчивым горным тропам, и ветер пробирает нас насквозь. Вокруг – каньоны и обвалы, пещеры и провалы, на которые даже смотреть страшно. Немного подумав, я помогаю Малкольму убраться из тамбура подальше в вагон. Он пуст, поэтому мы ложимся прямо на пол. Ветер гоняет листья и обломки веток от окна к окну. Он пахнет горечью и дымом, и солнце прорывается сквозь щели в скалах. А сгоревший дом Саабы остается где-то далеко, за гранью преломления света, за гранью наших обгоревших жизней и обугленных воспоминаний.

О, Малкольм Росс, беду ли ты принес или награду – скажет время. Ты преломил меня, поставил на мне знаки в виде трещин, метки в виде точек скола. Моя душа скололась, заострилась, стала крепче. Ты начал огранять меня, снимать с меня слои двухлетней коросты. Я сильная, я крепкая, я твердая. Сефард – и человек. Внутри идет война.

– Расскажи мне, – просит летчик. – Расскажи, кто ты такая.

– Да что рассказывать? – Я кладу нам под головы свой узелок с вещами. – Ты уже и так все знаешь… ну, то, что я тебе позволила узнать. И я бы с радостью впустила тебя в сердце, если бы мне только помнить, где в нем дверь. Прости, конечно, но моя душа – это гроб, а не пустой дом.

– Ну, значит, мы с тобою квиты, – легко соглашается он. – Ты не открываешь мне себя, а я не открываюсь перед тобой.

– Не торопись, – предостерегаю я. – Дорога будет долгой.

Дорога будет слишком долгой. Витая и ветвистая, она вскроет все старые шрамы и разбередит былые раны. Мы лежим и смотрим, как по потолку скользят длинные тени. Солнце поднялось над горизонтом и укоряюще смотрит нам в спины. Мы едем на закат, на запад, туда, где умирает свет.

Мы едем.

Мы горим.

– Ты боишься меня, да? – снова начинает Малкольм. – Нет-нет, не отвечай. Я знаю, что боишься. И, черт возьми, ты имеешь на это право.

– Я зна-ю… – говорю я с расстановкой и вдруг вспыхиваю: – Да что ты прицепился, в самом деле? Да, боюсь! Тебя боюсь, саму себя боюсь… У нас, сефардов, правило такое: сильные жрут слабых, кого сожрали – тот и слабый! А мы вступились за тебя, – Я напираю на это слово, будто пробуя его на вкус. – Мы только этим своим делом выступили против всех законов. У меня и так полмира рухнуло. А тут еще и ты.

– Крессий Лард, – Летчик резко переводит тему. – Тот, что меня лечил. Кто он такой? Кто он тебе?

– Альхедорский сын, – В моем голосе снова прорезается злость. – Он лекарь – и убийца. Я не знаю, как это возможно, Малкольм.

– Наверно, так же невозможно, как сефард – и человек.

Ток снова проходит по всему моему телу. Я не знаю, что это за странная игра. Он говорит со мной, а я отвечаю – но все мои ответы что-то значат для него, и я пока не понимаю, что.

– Сейчас сменю повязку, – говорю я, чтобы отвлечься. – До этого тебе везло: я делала это, пока ты спал. Наверно, будет больно.

– Переживу.

Стандартная процедура: снимаю бинт, прикладываю холод, пытаюсь заставить Малкольма хоть немного пошевелить рукой. Не получается. Рука сильно ослабла, она опухла и свисает. Похоже, боль отдает и в запястье: пальцами двигать летчик тоже не в состоянии.

– Дело плохо, да? – спрашивает Малкольм, пока я достаю из узелка новый бинт: этот совсем истрепался.

– Не страшно, – говорю я, опустив глаза. – Заживает потихоньку…

– Ты не умеешь врать, – усмехается он. – По крайней мере – не мне. Ларду ты же солгала, сказав, что ничего не знаешь.

– Но Лард – наш враг, – вырывается у меня, и я сгибаю его руку чуть резче, чем следовало бы. – Болит? Прости, я не хотела…

– Но я ведь тоже враг.

– Не знаю…

Внезапно поезд резко дергается в сторону и накреняется. Раздается жуткий скрежет. Малкольма отбрасывает к стене, я тоже падаю, ударяясь виском. Успеваю закрыть глаза, представив, что сейчас мы полетим с откоса – но покосившийся вагон замирает на месте и, покачнувшись, встает прямо. В ушах звенит. Я ищу глазами Малкольма. Ему не повезло – похоже, он ударился больной ногой.

– Малкольм! – вскидываюсь я.

– Ни с места! На колени!

Резкий женский голос врезается в горячий воздух, словно пуля. Я порывисто оборачиваюсь. До моего слуха долетают два выстрела и топот ног. Малкольм, морщась от боли, приподнимается на здоровом локте. Бегущие все приближаются и приближаются: они уже в вагоне.

– Стоять! – раздается прямо позади меня.

Из-за перегородки выскакивает женщина. Ее лицо закрыто маской, но она не сефард. Она держит в руках пистолет, а глаза злобно сверкают. За ее спиной появляются две такие же, но без оружия.

– Подними руки! – приказывает она.

Я подчиняюсь.

– И ты тоже, парень!

– Я не могу, – говорит Малкольм, тяжело дыша. – Я ранен…

– Так, так, так, – доносится с того конца вагона. – Что здесь происходит? Миретта! Отойди!

Та, что с пистолетом, отступает в сторону, и ее приспешницы тоже. За ними появляется другая женщина – темнокожая, коротко остриженная, с суровым и воинственным лицом. Она направляется к нам, и я инстинктивно пытаюсь закрыть Малкольма собой. Его лицо бледнеет, а дыхание сбивается. Он смотрит на идущую и не может отвести глаз.

– Ну здравствуй, Малкольм Росс из Азардана, Стерегущий горные пути, – говорит женщина, наклоняясь над ним. – Что? Ногу повредил? Болит, наверное… Зато теперь не убежишь, – Она выпрямляется и смотрит на меня. – Я – Анга Гарсия. А это – мои Гончие. Мир тесен.

Глава шестая. Гончие Третьих смут

– Анга, – произносит Малкольм очень тихо. – Тебе мстить не надоело?

– Жизнь и так тебе отомстила, – отзывается она нарочито равнодушно. – Я знаю о твоих полетах, Малкольм Росс.

– И ты решила меня добить?

– Совсем наоборот, – бросает Анга холодно. – Твой шанс на искупление. Ты ведь всегда его искал. Он здесь, перед тобой.

Малкольм отводит взгляд. Я вижу – он напуган. Глаза Гарсии и глаза ее служанок смотрят с одинаковым укором. Во взгляде командующей – металл и лед. Мне тоже становится не по себе от этих глаз.

– А ты кто такая? – Анга протягивает руку и грубо поднимает меня на ноги. – Преемница его Сарцины?

– Анга, оставь ее, – приказывает летчик так же тихо: видно, что каждое слово дается ему с трудом. – Она меня спасла. Она не виновата.

– Малкольм ранен! – тут же вклиниваюсь я, глядя женщине в глаза. – Ему больно… из-за вас, – добавляю с еле слышной злостью. – Отпусти нас, Анга Гарсия. Я жизнь ему спасла. Он мой!

Последнее слово падает на землю, словно хрустальный кубок. Его звон разлетается по сторонам, и сыплются осколки.

«Мой»…

– Пойдемте, – говорит Анга все так же холодно и мрачно. Смотрит на белого как стенка Малкольма. – Хотя, о чем это я… Эй, вы, – Она щелкает пальцами, и Гончие немедленно встают перед ней. – Возвращайтесь в Зал хроник. У наших есть носилки. И пошевеливайтесь там: он нужен нам живым.

Девушки покорно исчезают. Малкольм полулежит у стены вагона и держится за ногу. Дышит хрипло и прерывисто. Боюсь, чтоб не было болевого шока. Слишком много на нас свалилось. Как мы только выстояли, черт возьми…

– А ну, показывай, – Анга садится рядом и убирает ладонь летчика с травмированной щиколотки. – И знай: отключишься – добью немедленно.

– Там перелом, – докладываю я. – Не думаю, что ты поможешь.

– Я и не хочу.

Через несколько минут возвращаются девушки. За ними идут четверо мужчин с носилками. Малкольм уже толком ничего не соображает: взгляд мутный и рассеянный, губы сухие, а все тело бьет мелкая дрожь. Я с ужасом прикидываю, что будет, если не получится вылечить ногу.

Мужчины поднимают летчика и кладут его на носилки, а потом так же молча уходят вперед. За ними направляются Миретта и неназванная девушка. Замыкаем процессию мы с Ангой. На ее бедре покачивается длинный меч. Она рассчитывает, что я не убегу. И я не убегу – но не потому, что боюсь ее. Если она думает об этом, она просчиталась, но я уверена, она все понимает. Понимает, что пока с ней Малкольм, я буду плестись за ним хоть до конца пути. И я не понимаю, почему так. Когда эти линии дорог успели превратиться в цепи, что сковали нас. Почему я не могу бросить его даже ради спасения собственного брата. Нет, не понимаю. В голове настойчиво крутятся слова самого Малкольма о том, что я обязана бросить его. Не дают покоя мысли о Сарцине. Кто она? И как тут может быть замешана Анга с ее Гончими? Да кто они вообще такие? Я не знаю. Нож все еще торчит внутри. Он – обоюдоострый меч. Один конец – брат, второй – летчик.

В меня вонзились оба.

– Послушай, перестань, – говорит Анга, пока мы идем узкой тропой среди отвесных скал. – Не стоит так трястись за его никчемную жизнь. Да, ты спасла его – теперь посторонись.

– Что он сделал тебе? – спрашиваю я.

– Не мне. Сарцине, – отрезает она. – И – своему сыну… У тебя ребенок есть?

– Нет. Только брат.

– Ты все равно поймешь.

Пойму ли я? Да я и так все понимаю. Как раз вот здесь все ясно, словно белый день. Мой брат – человек, за которого я буду драться без оглядки. Я – львица, потерявшая детеныша. И если Малкольм правда виноват в чем-то таком, о чем недоговаривает Анга, что погубило его сына… то тогда все становится на свои места. Он тоже будет биться за Вика. Мы на одной стороне. Наша сторона сгорела на рассвете, но мы все еще стоим. Мы устоим.

Мы входим в пещеру – по-видимому, это и есть Зал хроник. Внутри она кажется просто огромной: широкое помещение, на потолке которого висят светильники и факелы, а по углам стоят столы. Стены украшены надписями, которых я не понимаю. Да мне и не хочется разглядывать все слишком пристально. Я смотрю на четырех мужчин с носилками. Я даже не знаю, в каком состоянии Малкольм.

– Что вы будете с ним делать? – спрашиваю я у Анги.

– Совет решит, – отвечает она уклончиво. Мужчины заносят летчика в одну из ниш, и за ними захлопывается деревянная дверь. – Когда вернутся остальные Гончие. А ты пока присядь.

Я сажусь на скамью у стены. Миретта и неназванная девушка уже исчезли в похожей нише. Все мое существо отчаянно тянется к Малкольму. Анга, очевидно, это замечает.

– Кто ты для него? – интересуется она.

– Мы связаны, – вздыхаю я. – Мы ищем моего брата. Его увели хедоры. Сегодня на рассвете.

– Провинился чем-то?

– Нет! – Я сжимаю кулаки. – Он маленький, – говорю уже чуть тише. – И это он спас Малкольма после падения. Вот Малкольм и пошел за ним. Со мной.

– И вот где вы в итоге оказались, – подхватывает Анга горько и торжественно. – Ты ничего не знаешь, так ведь? Как там тебя…

– Данайя.

– Вот, Данайя… Вот что я тебе скажу, – Она складывает руки на груди. – Все, кому выпадает несчастье любить Стерегущего, обречены на горе. И ты не сможешь разорвать такую цепь.

Я молчу.

– По справедливости он должен умереть, – спокойно продолжает Анга. – Но я пообещала, что оставлю его в живых.

– Ты не убьешь его? – вырывается у меня.

– Он сам загнется. Какой смысл патроны тратить?

Я медлю еще пару секунд.

Встаю на ноги.

– Анга…

– Что? Собралась просить меня о милости? – Она насмешливо смотрит на меня снизу вверх. – Послушай, я могу его спасти. Могу отдать приказ – и лучшие лекари Гончих через неделю поставят его на обе ноги. Но он того недостоин. К тому же, вам ведь нечем расплатиться с нами.

– Чего ты хочешь? – спрашиваю я порывисто.

В ее глазах зажигаются стальные огоньки.

– Я могу показать тебе то, что перевернет твой мир, – говорит она насмешливо. – Могу дать шанс твоему другу. Но есть условие. И только одно.

– Какое же? – Я нетерпеливо хватаю ее за руки. Она отталкивает их. – Говори же, Анга! Не молчи!

Анга встает и вынимает меч из ножен. Она почти на голову меня выше, но я смотрю ей прямо в глаза. Внутри все горит. Она не имеет права – она не может решать, кому жить, а кому умирать. Она не тронет Малкольма. Я ей не дам. Потому что Малкольм – это цена спасения. Цена за Вика. Я не отдам эту цену кому угодно. Малкольм – мой. Мой сбитый летчик. Мой удел.

– Поклянись мне в верности, Данайя, дочь окраин, – произносит Анга. – Поклянись, что не предашь – ни меня, ни моих Гончих Третьих смут. Ты получишь Малкольма обратно, но я сделаю тебя своей служанкой. Такой же, как и все они. Готова ли ты выбрать между нами?

– Ты… что я тебе сделала? – спрашиваю я с беззвучной злостью.

– Пока что – ничего, – Она обходит круг вокруг меня. – Но сделаешь даже больше, чем посмеешь представлять. Ты станешь Королевой-Гончей наравне со мной, ведь ты отчаянная девушка. На разных берегах одни будут молиться на тебя, другим же ты внушишь животный страх. В конце же всех дорог, – ее глаза пылают ярче, чем светильники на потолке, – ты обернешься и придешь в жестокий ужас, осознав, как много сделала. И ты поймешь.

– Что я пойму?

– Что этого на самом деле было мало.

Я стою, не в силах даже с места сдвинуться – как и тогда, на пепелище. Костры горят, горят внутри меня. Свет преломляется, душа сминается, как железо, и скрежет бьет по нервам.

Я всего лишь хочу вернуть брата…

– Твой мальчик, – начинает Анга, и я вздрагиваю. – Я знаю больше, чем ты думаешь. Ты же хочешь увидеть его живым?

Я бросаю на нее последний взгляд.

И опускаюсь на колени.

– Ты клянешься, дочь окраин?

– Да. Я клянусь. Тебе… и Гончим.

Она протягивает ко мне меч и острием приподнимает мою голову. Смотрит мне в глаза буквально несколько мгновений. Потом снимает факел со стены, раскаляет клинок в пламени и снова направляет его на меня.

– Куда тебе хочется?

Я думаю несколько секунд. Мое сердце? Нет, оно принадлежит одной лишь мне. Мои руки? На них и так довольно шрамов. Что же тогда? Анга ждет ответа. Я понимаю: это важно. Словно вопрос выбора, которого у меня никогда не было. Почему я могу выбирать лишь место следующей раны?

– На шею, – слышу я свой голос будто бы со стороны. – Сзади. На затылок.

Задерживаю дыхание: сейчас будет очень больно. Но это ничего: Малкольму в сто крат больнее… Раскаленный металл касается моей кожи. Я дергаюсь, но не кричу. Только закусываю губы с такой силой, что во рту появляется кислый привкус. Это длится несколько секунд, но мне кажется, что время растянулось. Я вздрагиваю: вот что имел в виду Малкольм. Вот о чем он говорил.

Последние секунды…

Боль проходит. Остается только жжение. Не могу повернуть голову, а Анга все еще стоит за моей спиной. Пара секунд – она подходит и протягивает мне руку. Но я встаю сама.

– Мечом и светом, Гончая Третьих смут, – приветствует она меня. Переводит взгляд на выход. – Эй, вы! Миретта!

Миретта, вторая неназванная девушка и еще несколько женщин подходят и кланяются своей Королеве. Я стою и чувствую, как дрожь заполняет мое тело. Что я сделала сейчас? Не будет ли мне горько от такого выбора? Я снова ничего не знаю. Но ради Малкольма и Вика я готова принять на себя пламя. Я и так горю внутри. Это – всего лишь след на коже. Как напоминание о том, что я – костер. Руина. Погребальный плач эпохи.

– Пошлите за лучшими лекарями Гончих, – приказывает Анга, не глядя на меня. – Пусть приходят сюда из своих селений.

– Вас много? – спрашиваю я одними губами.

– Больше, чем ты думаешь, – отзывается она. Женщины уходят – так же молча. – Наши селения – там, среди скал. Нас невозможно найти. Мы сами приходим и берем то, что мы хотим.

– Почему Третьи смуты? – снова спрашиваю я. – Ведь я теперь одна из вас. Ты мне расскажешь, Анга Гарсия.

– Не только расскажу. Пойдем со мной.

Она ведет меня в одну из ниш, которая заперта тяжелой дверью. На двери висит массивный замок, и Королева открывает его маленьким, почти незаметным ключом. Она входит первая, я – за ней. Внутри просторно и пусто, взгляд цепляется только за низкий широкий пьедестал из камня, вырубленный прямо в скале.

– Здесь никого нет, – озвучиваю я.

– Они придут, – отзывается Анга спокойно. – Ты только подожди. Они приходят ровно в полдень.

– Кто приходит, Королева? – Я поворачиваюсь к ней.

– Люди Белого воинства.